4 глава

Живет свободно только тот, кто находит радость в исполнении своего долга.

Марк Туллий Цицерон

Эллисдор.


Альдор бросил сердитый взгляд на статую Гилленая. Алтарь Святилища в Нижнем городе был устроен так, что серебряный диск, объятый мраморными ладонями каменного бога, отражал свет, лившийся из разноцветных окон.

Дым благовоний смешался с ароматами дамских духов и кислым запахом пота. Мелкие пылинки медленно парили в воздухе и, сверкая в лучах солнца, оседали на пол. Влиятельнейшие лица Хайлигланда заполонили весь церковный зал: рассаживались по скамьям, выглядывали с верхней галереи, прятались в нишах вместе с каменными изваяниями святых. И все они изнывали от жары — последней агонии короткого хайлигландского лета.

Альдор выносил это испытание стоя. Ноги ныли, суставы щелкали, колени подрагивали, умоляя о кратком отдыхе. Проклятая коронация лишила его последних сил, но Грегору эта жертва показалась недостаточной, и он назначил свадьбу друга на следующий же день.

Именно поэтому Альдор ден Граувер встречал в храме уже второе утро подряд.

За его спиной слышалось унылое завывание: хор пел гимны, сливавшиеся в единую монотонную песню. Тихо перешептывались главы знатных семейств, дамы размахивали изящными веерами и демонстрировали фамильные драгоценности. Юные девы краснели, прятали робкие улыбки и опускали глаза под красноречивыми взглядами холостых и женатых богачей.

Батильду Ульцфельдскую вел к алтарю сам Грегор. Теперь уже король, с ног до головы облаченный в белое, он являл собой воплощение строгости — шел меж рядов скамеек, устремив взгляд ярко-синих глаз прямо перед собой, на статую Гилленая и Альдора с братом Аристидом, ожидавших его в ногах каменного исполина. Царственный вид Грегора внушал благоговейный трепет: начищенные до зеркального блеска пуговицы дублета сияли, словно звезды; массивная цепь, тянувшаяся от одного плеча к другому, искрилась мириадами бликов. Фамильный меч из вагранийской стали с рукоятью, инкрустированной драгоценной костью, покачивался в такт шагам владельца.

Корона заслуживала особого внимания. Грегор пожелал выковать ее из меча поверженного в Гайльбро врага. Стальной обруч с редкими острыми зубцами, украшенный лишь одним прозрачным круглым камнем — и его тоже извлекли из меча рыцаря-капитана Ламмерта, — тускло поблескивал сквозь сизую дымку. К счастью для побежденного, ему не довелось увидеть, во что превратили его верное оружие. Брат Ламмерт скончался на следующий день после суда. Лекари утверждали, что у сурового вояки, не вынесшего позора, отказало сердце. Альдор же склонялся к тому, что несчастному помогли. Возможно, брат Аристид. Быть может, и сам Грегор — эрцканцлера бы это теперь не удивило.

Ибо с недавних пор он и вовсе перестал чему-либо удивляться.

Испуганное миловидное лицо Батильды практически сливалось с ее белым платьем, густо нарумяненные щеки резко контрастировали с восковой бледностью. Высокая прическа выгодно подчеркивала правильный овал лица, но неуместное обилие украшений — массивное колье, гроздья серег, кандалы браслетов, — лишь усугубляло и без того нелепый вид. Молодая наследница ступала медленно, покачиваясь из стороны в сторону: казалось, только крепкая хватка короля удерживала ее от неминуемого падения. Радости в вымученной улыбке Батильды Ульцфельдской было столько же, сколько щедрости у ростовщика. Словом, краше в гроб кладут.

Альдор чувствовал себя увереннее, но подозревал, что ненамного. Он истекал потом под слоями расшитых золотыми и серебряными нитями сорочек и рубах, и правила приличия не разрешали расстегнуть ни одну пуговицу. Символ полномочий неумолимо давил на плечи тяжелыми звеньями, бесполезный меч — подарок Грегора, толку от которого было не больше, чем от свечи в ясный день, перекосился на перевязи.

Альдор частенько ощущал себя идиотом, но сегодня превзошел сам себя; стоял истуканом пред алтарем, уставившись на невесту, больше походившую на труп, прел, потел, терпел страшный зуд в промежности — чертовы узкие штаны, казалось, зажевали и сдавили все его хозяйство, и чресла при этом умудрялись дико чесаться.

Вдохновляющая из них вышла пара, ничего не скажешь. Напуганная девчонка, едва ли проронившая несколько слов за все время их знакомства, и ерзающий, словно вошь на сковородке, малахольный неврастеник. Цвет хайлигландской аристократии. Пример для потомков.

Альдор попытался глубоко вдохнуть, но это далось ему с большим трудом. Дело было не только в тесной одежде, сдавившей ребра, ибо в зале стояла адская духота. Днем ранее представители знати собрались здесь, дабы присутствовать на коронации и открыть новую страницу истории Хайлигланда — момента, от важности которого захватывало дух. Но сегодня все эти вельможи заполонили Святилище, чтобы попросту развлечься, вдоволь позубоскалить и перемыть кости молодоженам. Безземельный барон, не являвшийся и бароном вовсе, женился на дочери изменника, которую не удалось пристроить поудачнее — такие разговоры велись на вчерашнем пиру. Альдор видел спрятанные в уголках губ ухмылки, слышал тихое хихиканье, ловил надменные взгляды. Над ним насмехались, а его невесту лицемерно жалели, словно этим высокомерным кретинам и вправду было дело до судьбы ни в чем не повинной Батильды.

Всем им предстояло сильно удивиться, ибо они еще не имели ни малейшего представления о решении Грегора. На суде над Хальвендом и его мятежными сыновьями земли Ульцфельда были конфискованы в пользу тогда еще герцога, но как именно он вознамерился ими распорядиться, знали немногие. Тем забавное было наблюдать за этими ряжеными высокомерными олухами, заочно начавшими делить баронство между собой.

Альдор был готов жениться даже на упырице, лишь бы увидеть перекошенные лица осознавших свое поражение аристократов. Это, определенно, стоило всех пережитых неудобств.

Грегор подвел Батильду к Альдору, мягко вложил безвольную бледную руку в ладонь эрцканцлера и отступил в сторону, умудрившись хитро подмигнуть ему так, что никто, кроме адресата, не заметил этого ободряющего жеста. Слабое утешение: Альдор понимал, что Волдхард будет добр с ним лишь до той поры, пока он беспрекословно выполняет каждый его приказ. Чего еще Грегор мог от него потребовать?

Будущие супруги повернулись к брату Аристиду, одарившему их теплой улыбкой. Более всего Батильда походила на сломанную шарнирную куклу, каких рядили в дорогие игрушечные платьица девчонки из знатных семей — двигалась без грации и тяжело бухнулась на колени, когда монах сделал знак к началу церемонии. Но если в голове дочери мятежного Хальвенда оставалась хоть капля ума, она должна была осознавать и ценить свое везение. Не окажись Батильда полезной, с Грегора бы сталось отослать ее в монастырь и обречь на безрадостное существование в глуши и безвестности. Так девушка хотя бы получила относительную свободу и сохранила часть владений. Вероятно, мозги в этой милой головке все же были, ибо она не воспротивилась ни единому приказу Волдхарда и стойко мирилась со своей участью.

Эрцканцлер вздрогнул, когда обзор закрыло внезапно свалившееся на макушку белое покрывало, каким, согласно традиции, накрывали головы венчавшихся. Воздуха стало еще меньше, лоб Альдора моментально покрылся испариной. Барон покосился на невесту — та зажмурилась, склонила голову и торопливо шептала литанию. Выглядело все это настолько жалко, что барон почувствовал себя чудовищем.

— Не бойтесь, скоро все закончится, — шепнул он.

— Если я не смогу вам угодить, меня отправят на каторгу, как отца? — распахнув глаза, спросила девушка.

Альдор едва не поперхнулся. Благо брат Аристид, всецело погруженный в чтение длинной молитвы, не мог расслышать этого вопроса.

— Упаси бог! — возмутился барон.

— Но лорд Гре… Король…

— Приказал вам выйти за меня, как и мне — жениться на вас. Мы оказались в равно неудобном положении, но должны исполнить его волю. В этом — наш с вами путь к свободе.

— Знаю. Но мне страшно, — Батильда едва шевелила бледными губами.

Альдор печально усмехнулся и опустил глаза.

— Что ж, тогда давайте бояться вместе.

В конце концов, он тоже проходил через это впервые.

Покрывало сняли, и лица эрцканцлера коснулся легкий ветерок. Оставался последний шаг — обмен обручальными браслетами, после которого можно было наконец-то выбраться на свежий воздух. Брат Аристид подал Альдору шкатулку, на бархатном дне которой сверкали два золотых обруча работы латанийских мастеров. Барону показалось, что изящные драгоценности будут выгоднее смотреться на тонких запястьях юной жены. Да и поверженных врагов, из оружия которых он мог бы повелеть выковать украшения, у него не было.

Руки Батильды дрожали, когда она надевала браслет на тощую руку супруга, но девчонка справилась. Как только финальная часть ритуала подошла к концу, брат Аристид объявил о свершившемся бракосочетании и в очередной раз восславил Хранителя.

— Ну вот и всё, — пробормотал Альдор, беря жену под руку.

— Нет, ваша милость, — глядя прямо перед собой, ответила ему Батильда. — Все только началось.


Рантай-Толл.


Как бы Заливар нар Данш ни пытался убедить Артанну в своей лояльности, верить его речам оснований не было. И все же наемница приняла его предложение.

Шано выразился вполне ясно — либо Артанна присоединится к его авантюре, либо остается в этом сыром каменном мешке. Она не сомневалась, что долго бы там не протянула. Раны настойчиво требовали внимания лекарей, грозили воспалиться и начать гнить. Не следовало обладать выдающимся умом, чтобы понять, к чему все это могло привести.

А умирать, к тому же столь мучительно, Артанне пока что не хотелось.

Глас морали молчал, уступив место непреодолимому инстинкту выживания. Это был не первый договор с совестью и, как подозревала наемница, далеко не последний, коли судьба соизволит улыбнуться и предоставит ей возможность выбраться из заточения.

Совесть и гордость Артанны помалкивали, когда она соблазняла Рольфа, пытаясь обеспечить себе сытую жизнь в Эллисдоре и защиту от оскорбленной жены герцога. Муки выбора не терзали наемницу, когда она отдавалась Веззаму в надежде убедить того помочь ей бежать из плена в Рундкаре. С семнадцати лет Артанна выживала, и стремление во что бы то ни стало продолжать топтать эту грешную землю преобладало и над гордостью, и над моралью, и над благородством. Артанна была честна в расчетах с бойцами, берегла людей там, где не считала необходимым проливать лишнюю кровь, и строила планы на мирную жизнь. Но лишь в тех случаях, когда это не грозило смертью ей самой. Лишь единожды она послушалась голоса совести, диктовавшего ей исполнить долг перед Волдхардами. И теперь горько жалела об этом.

Разумеется, Артанна собиралась заставить Данша расплатиться с ней при первой же возможности. За обман, за предательство, за убийство семьи и ее боевых товарищей. Но, не имея возможности свершить месть, она была вынуждена плясать под дудку одержимого советника. Заручившись согласием Артанны, Заливар распорядился отправить к ней лекаря, немало удивив Сотницу тем, что, казалось, впервые выполнил обещание. Очень вовремя, ибо, как выяснилось позже, поскольку с виду безобидная царапина начала воспаляться.

Еще через несколько дней Артанна окончательно пришла в себя и считала себя в состоянии держать в руках оружие. Данш более не заводил разговоров о дверях Валг дун Шано и ни словом не обмолвился о том, что творилось в городе после нападения «Сотни» на советников. Он продолжал держать ее в темнице как заключенную, правда, его радушия хватило на то, чтобы распорядиться постелить свежую солому для лежака и приносить по утрам ведро воды для умывания. На том любезности заканчивались, но Артанна не жаловалась.

Ведь, в отличие от остальных бойцов, она все еще была жива. Уже немалое везение.

Наконец, после нескольких дней мучительной для наемницы неизвестности Шано вновь снизошел до беседы.

— Хватит прохлаждаться, — вместо приветствия бросил Заливар через решетку. — Время пришло.

Артанна зашлась в приступе кашля.

— Меня доконает проклятый сквозняк, — поднимаясь на ноги, хрипло сказала она. — Ей богу, Шано, если ты хочешь видеть меня живой, дай хоть тулуп какой-нибудь. Холодно здесь. И сыро.

— Если мы сегодня преуспеем, ты переберешься в помещение поприятнее.

— А если нет?

— Молись об успехе.

Наемница равнодушно пожала плечами.

— Как будто это от меня зависит.

— Даже несущественная, на первый взгляд, деталь может оказаться важной. Именно поэтому я беру тебя с собой. Разумеется, ты не видела дверь, но я не исключаю, что можешь вспомнить что-нибудь полезное.

— Едва ли от меня будет толк, так что не тешь себя надеждой. Но я не откажусь от возможности размять ноги и поглазеть на диковинку. Здесь скучно.

Когда один из стражников открыл дверь, Заливар швырнул Артанне длинный темный плащ с капюшоном:

— Скрой лицо.

— Неужели ты думаешь, что меня здесь еще кто-то помнит?

— Мы направляемся в Валг дун Шано. Новые советники еще не избраны, и во дворце царит хаос. Вряд ли тебя заметят, но я все равно не хочу, чтобы ты обращала на себя внимание служащих. Будь твоя физиономия посимпатичнее, может и обошлось бы. Но спутница, разукрашенная синяком на половину лица, может вызвать вопросы. Мне они ни к чему.

— Как скажешь, — Артанна решила не спорить и не без удовольствия завернулась в теплую ткань. — Хоть согреюсь.

Советник заметно нервничал, и чутье подсказывало наемнице, что причиной беспокойства служила не только предстоящая прогулка к таинственным вратам. Заливар явно решил перестраховаться — ничем иным Артанна не могла объяснить присутствие двух рослых даже по вагранийским меркам гвардейцев. Те неотрывно следили за каждым ее движением, негласно давая понять наемнице, что дергаться не стоило. Она, впрочем, и не собиралась. В ее положении это было бы попросту неразумно.

Тем не менее, Артанна попыталась запомнить дорогу — на всякий случай. Из подземелья они поднялись наверх, добрались по нескольким узким коридорам до восточного крыла, а затем вышли через двери, явно предназначенные для слуг. Там их с Шано уже ожидала повозка, чьи двери тускло поблескивали медными ручками в слабом лунном свете.

— Полезай, — скомандовал Заливар.

Артанна послушно устроилась на жесткой лавке и натянула капюшон до носа. Советник разместился напротив. Последними уселись гвардейцы, не проронившие за все время ни слова. Наемница начала подозревать, что у этих двоих и вовсе отсутствовали языки — некоторые вагранийские господа поступали таким образом со слугами, дабы последних невозможно было разговорить. Операция проделывалась еще в детстве, и грамоте этих людей, разумеется, не обучали. Жестокая вагранийская предусмотрительность. Обычное дело.

Карета, запряженная четверкой лошадей, медленно тронулась. Артанна подняла голову на Заливара:

— Какой-то ты дерганный.

— Я ждал этого момента полжизни.

Сотница покачала головой и усмехнулась.

— Нет, здесь нечто другое, — проскрипела она. — Ты не просто нервничаешь. Ты, мать твою, чего-то боишься. А если боишься ты, то стоит переживать и мне.

— Тебе не о чем волноваться, — отрезал Шано и умолк надолго.

Карета медленно катилась по центру ночного города, и Артанна могла исподтишка поглядывать на улицу сквозь небольшое оконце. В окнах большинства домов света не было, улицы пустовали. Только со стороны рыночного квартала, где располагались таверны и гостиницы, доносился шум голосов. В отдалении кто-то бессердечно истязал скрипку.

Через некоторое время экипаж свернул на широкую улицу, что вела от Святилища, прозванного за обилие тонких и острых декоративных башенок Тысячей копий, к Валг дун Шано. Храм, злобно ощерившийся на небо каменными иглами, выглядел жутковато, и Артанна отвернулась, предпочитая разглядывать противоположную сторону улицы — старые двух— и трехэтажные здания, украшенные каменными статуями, вазами и орнаментами.

Выехав на площадь, расстилавшуюся перед внушительной лестницей к Валг дун Шано, карета остановилась. Заливар жестом приказал Артанне выходить.

Спрыгнув, она осмотрелась. В центре площади располагалась странная и несуразная конструкция, распознать предназначение которой при скупом лунном свете было сложно. Перехватив взгляд наемницы, советник усмехнулся.

— Лучше не смотри туда.

— Что там? — предчувствуя неладное, спросила женщина.

— Твои люди.

Артанна метнула свирепый взгляд на Шано и дернулась, чтобы подойти ближе, но была остановлена одним из безмолвных гвардейцев.

— Пусти меня, сукин сын! — зашипела женщина.

Ваграниец не шелохнулся, продолжая крепко удерживать вырывавшуюся наемницу.

— Ладно, дайте ей взглянуть, если она настаивает, — сказал Заливар и покосился на Артанну. — Едва ли они это что-нибудь изменит.

Гвардейцы, удерживая Сотницу под руки, позволили ей приблизиться. В центре площади красовалось множество копий с насаженными на них просмоленными головами. Артанну передернуло, когда в одной из них она узнала Шрайна.

— Мертвые боги! Малыш…

Дрожащими пальцами Сотница прикоснулась к липкой от темной смолы щеке Третьего. Глаза мертвого наемника были закрыты, а неестественно разинутый рот, казалось, в следующий момент намеревался то ли проклясть, то ли взмолиться о пощаде.

К горлу Сотницы снова подкатила тошнота. Ужас — от осознания того, что она пережила почти всех близких ей людей. Отвращение — от вида и вони останков некогда сильных бойцов. Жалость — к самой себе. И ненависть. Ненависти было больше всего, и наемница перестала понимать, кого ненавидела сильнее — себя, Заливара или Грегора. Сердце разрывалось, но Артанна не могла позволить себе лить слезы на глазах у Заливара. Только не перед ним.

Постояв с минуту, она заставила себя пойти дальше, чтобы увидеть лицо каждого из девятнадцати мужей, за смерть которых советнику еще предстояло заплатить. Здесь же были Дачс со всеми своими ребятами, Фестер, Йон и те, кого оставили в тоннелях. Заливар не солгал — он избавился от всего ее отряда. Подняв глаза наверх, Артанна увидела шест с насаженной на него головой одного из советников — старика, которого убил Малыш.

— Нашел виноватого, значит.

— Почему нет? — тихо ответил подошедший Заливар. — Старый маразматик был совершенно невыносим, но обладал большими связями, и сделать из него героя я бы не позволил. Ибо мертвые герои порой доставляют гораздо больше проблем, чем живые.

Артанна рассеянно кивнула, изучая другие лица, но ни одного не узнавала.

— А это кто?

— Другие заговорщики.

— Разумеется, мешавшие тебе достичь заветной цели.

— Какая проницательность.

Наемница проигнорировала сарказм и несколько раз прошлась по этой аллее ненависти, ища еще одного — девятнадцатого члена отряда. Но головы Джерта ни на одном из копий она не обнаружила. Осознав положение вещей, Сотница нервно расхохоталась.

— Неужели этот эннийский прохвост умудрился уйти прямо из-под вашего носа? Ай да Медяк, — всхлипнула она, вытирая проступившую слезу. — Хорош, зараза. Видать, я его недооценила.

Заливар поморщился, словно от пощечины.

— Не спорю, — сухо сказал он. — Но бегать ему осталось недолго.

— Будь у меня деньги, поставила бы на то, что он уже в империи или Эннии — зализывает раны и прохлаждается с девками в каком-нибудь доме терпимости. С него станется.

Шано знаком приказал гвардейцам следовать за ним и торопливо зашагал к лестнице.

— Мы его отыщем, ибо твой друг мне кое-что задолжал.

Артанне случалось бывать в стенах Валг дун Шано лишь единожды — в день, когда ее отец вступил в должность советника, но воспоминания о том далеком событии практически стерлись. Артанна помнила исполинских размеров вытянутый зал с высокими потолками и двумя рядами колонн, казавшихся ей бесконечными. Попроси ее кто-нибудь описать, как выглядело это место, наемница не смогла бы этого сделать. Она не помнила ничего, кроме своих ощущений: трепета, предвкушения чего-то поистине важного, восхищения и страха вновь чем-то не угодить отцу. Сам же дворец казался ей созданным великанами для великанов.

Зато мимо площади, к которой спускались сотни широких ступеней, Артанна проезжала довольно часто и каждый раз возводила глаза наверх, любуясь очертаниями Валг дун Шано на фоне окрашенного всеми оттенками тревоги закатного неба. Когда-то это казалось ей красивым. Некогда она сама мечтала снова попасть сюда — в качестве полноправной представительницы Дома Толл. Но став ею, она больше не испытывала приятных эмоций по отношению к этому дворцу. Теперь эта каменная громадина казалась ей гигантским склепом.

Поднявшись по лестнице, Заливар обогнул фасад, прошел еще сотню шагов и остановился перед скромной дверью.

— Что здесь? — спросила Артанна, разглядывая высеченный на портале барельеф — каменные свитки и книги, перевитые лентами и украшенные печатями. — Архивы?

— Да. — Заливар достал из-под полы плаща массивный ключ. — Хранилище занимает четверть всего дворца — и это только в видимой его части. Мы с твоим отцом провели здесь множество дней и ночей.

Наемница скучала, пока советник возился с замком. Когда все было готово, Заливар потянул на себя дверь и кивком пригласил Артанну войти. Один из гвардейцев мягко подтолкнул ее ко входу, и она подчинилась.

Характерный запах кожи и старых бумаг нарастал по мере того, как небольшая процессия углублялась в недра дворца. Наконец они очутились в большом зале, каждая стена которого скрывалась за множеством высоких стеллажей. Потолок здесь был настолько высок, что Артанне пришлось запрокинуть голову, пытаясь его рассмотреть. Однако верхние полки многочисленных шкафов, располагавшиеся на трех галереях, таяли во мраке, царившем под каменными сводами.

— И как во всем этом можно ориентироваться? — выдохнула Сотница, озираясь по сторонам.

— Служители справляются, — ответил Заливар и пошел дальше. — Но нам не сюда.

В следующем зале они встретили человека. Двухсотлетний старик, чья жидкая седая коса болталась на уровне колен, встал из-за конторки и церемонно поклонился, узнав Заливара.

— Могу ли я чем-нибудь помочь достопочтенному Шано? — прошамкал он.

Советник снисходительно улыбнулся.

— Мы с помощниками справимся самостоятельно.

Дряхлый служитель тряхнул головой и вернулся на свое место.

— В таком случае не смею вам мешать, — сказал он и углубился в изучение какого-то свитка, потеряв всякий интерес к визитерам.

— Я смотрю, они не очень-то интересуются, за каким чертом тебе понадобилось в Валг дун Шано посреди ночи, — заметила Артанна. — Бардак.

— Здесь меня привыкли видеть в любое время, — ответил Шано и ускорил шаг. — Потому я и решил идти через архивы.

Сотницу ответ устроил, и она поспешила за Заливаром. Чем быстрее они доберутся до той злосчастной двери, тем скорее этот безумец угомонится. Впрочем, наемница сомневалась, что Заливар остановится, разгадав загадку, которой был одержим на протяжении всей жизни.

Артанна устала ожидать смерти, устала готовиться в любой момент получить удар в спину или почувствовать удавку на своей шее, устала каждый раз принюхиваться к странным запахам еды и следить за действиями лекарей, поивших ее вонючими снадобьями. Слишком много дней прошло в этой мучительной неизвестности. Она знала одно — Заливар нар Данш мог в любой момент оборвать ее жизнь, и Артанна не смогла бы ничего ему противопоставить. А раз так, то не было смысла трястись за свою шкуру. По крайней мере, до тех пор, пока Шано не откроет ту проклятую дверь.


Эллисдор.


Вилберт ден Хальцель тратам на коронацию не обрадовался. Когда Грегор вознамерился устроить пышное празднество, дряхлый казначей в кои то веки отбросил церемониал и взорвался гневной тирадой. Альдор и не предполагал, что немощный старик, для которого даже простая ходьба превращалась в сущее испытание, был способен так громко вопить.

Негодование, впрочем, казалось справедливым: до тех пор, пока Эллисдор находился в финансовой изоляции, организованной империей и Латандалем, о лишних тратах не могло быть и речи. Перевод храмов и монастырей под начало Грегора решил проблему лишь частично — полученных средств хватило на покрытие расходов, связанных с нуждами армии, но с провиантом дела обстояли значительно хуже. Гацонские и эннийские купцы заламывали безумные цены, а рунды вновь зашевелились на границах — об этом докладывали лазутчики графа Урста. Ваг Ран продолжал отмалчиваться о судьбе тайной экспедиции Артанны и не торопился открывать знаменитые тоннели. Тем временем на юге Хайлигланда случился кошмарный неурожай: крестьянам удалось собрать лишь половину ожидаемого объема зерна. Населению новорожденного королевства грозил голод, но Грегора Волдхарда все это, казалось, не волновало. Вместо того, чтобы добиваться выгодных условий на поставки пшеницы из Гацоны, праведнейший из правителей, как его окрестили лебезящие подданные, проводил время в молитвах и подготовке к собственной коронации. Все решения Волдхард принимал, опираясь на советы брата Аристида — Альдор уже смирился с постоянным присутствием монаха подле правителя. Эрцканцлер окончательно перестал понимать замыслы друга.

Но были ли они все еще друзьями?

Пир организовали с поистине королевским размахом. Весь Эллисдор вновь заполонила знать — графы, бароны, рыцари, прекрасные и уродливые, но богатые дамы, а также воины, наемники и, разумеется, купцы, снимавшие сливки со знаменательного события. Ни замок, ни даже городские постоялые дворы не были способны вместить всех желающих, и потому живописные пейзажи окрестных лугов украсились многочисленными шатрами пестрых расцветок.

Главный зал Эллисдорского замка тоже преобразился: чтобы разместить столы для пирующих, пришлось убрать все деревянные перегородки, разделявшие огромное пространство на отдельные помещения. Исполинский камин полыхал круглые сутки и плевался искрами, словно рассерженный дракон. Колонны и галереи были увиты цветами и ветвями, с балконов свешивались и трепыхались на сквозняке знамена с новым гербом Волдхарда — над скрещенными мечом и топором на фоне серебряного диска теперь красовалась корона. Каменный пол засыпали свежей соломой вперемешку с ароматными травами. Лавки застелили узорчатыми рикенаарскими коврами, столы — вышитыми по краям скатертями. Начищенная посуда сверкала в огнях сотен свечей. На угощение король также не поскупился — благодаря гацонским и эннийским купцам гостям на пиру предлагались яства со всех концов Эрбитерума.

Но у Альдора снова не было аппетита. Они с Батильдой сидели на возвышении по правую руку от Грегора. Слева от короля с бесстрастным лицом потягивала вино леди Ириталь, очевидно, недовольная очередной отсрочкой королевской свадьбы. Следом за латанийкой расположилась леди Вивиана — покинувшая священный Агаран мать Грегора соблюдала строгий пост даже в этот день и меланхолично пожевывала веточку петрушки. Подле нее сидела и возлюбленная сестра Грегора Рейнхильда, вырвавшаяся из Гацоны и лап жениха на несколько дней. Встречаясь с ней взглядом, Альдор каждый раз отводил глаза. Было глупо надеяться на взаимность и раньше, но сейчас, когда рядом с ним восседала его законная супруга, а женщина, владевшая его сердцем, почти принадлежала гацонскому кронпринцу, и подавно.

Безумная мечта, принесшая ему лишь боль.

И все же Рейнхильда была ему другом, в искренности которого не приходилось сомневаться. Возможно, теперь уже единственным. Дружба с человеком, обладающим добрым сердцем и красивой душой, значила для Альдора гораздо больше, чем плотские чувства, о которых он молчал все эти годы.

Вытянутый прямоугольный зал наполнился смехом. Слуги безустанно сновали между колонн, норовили поскользнуться на лужах разлитого эля и споткнуться о лавки, непрерывно снабжая высоких гостей еще большим количеством выпивки и еды. В углу музицировали и танцевали приглашенные менестрели, кто-то, беспощадно коверкая антик, декламировал стихотворение, написанное древнеимперским поэтом. То и дело звучали тосты.

— За короля Грегора! — взвизгнул седеющий коренастый мужчина в расшитом золотыми листьями дублете, встав с высоко поднятой чашей в руке. То был Парзифал ден Гоц, барон Кельбу. Лицемерный тупица, которому, впрочем, обычно хватало ума тихо сидеть в своем скромном замке. — Да будет его правление долгим!

— За короля Грегора Волдхарда! — вторили ему луженые глотки.

— Да убережет его Хранитель!

Альдор натянул улыбку и присоединился к чествованию, хотя мысли его были заняты совершенно иным. Со вчерашнего дня он пристально наблюдал за вассалами Грегора, силясь понять, от кого из них следовало ожидать ножа в спину. Открыто противостоять Грегору хватило смелости лишь у Зулля, да и тот попросту попал под горячую руку — не допусти он огласки событий в Гайльбро, не сглупи он, решив сбежать, все могло получиться иначе.

Прочие аристократы приняли новый порядок безропотно. Подозрительно безропотно.

Быть может, их усмирил пример лорда Хальвенда, но подобное затишье вполне могло означать и надвигающуюся бурю. Заговор, предательство, переворот. Это беспокоило и заставляло паранойю Альдора разгораться с новой силой. Ибо случись голове Грегора Волдхарда упасть, выскочку-эрцканцлера обезглавили бы следующим.

Вельможи расселись занимательным образом: два тихо противоборствующих лагеря разделяла поверхность длинного стола и десятки изысканных блюд из дичи. Левой половиной правил отец Кивера Адалар ден Ланге, преданный друг Дома Волдхардов. Вокруг графа расселись его многочисленные сыновья — все, как и отец, отличавшиеся великаньей комплекцией. Добряк Кивер выглядел смущенным, ловя красноречивые и многообещающие взгляды служанок. Здесь же был барон Эмерис ден Граувер, старавшийся лишний раз не глядеть на сына, нынче восседавшего за королевским столом. Старик всячески избегал общения. Альдор, впрочем, к этому и не стремился — устал оправдываться за каждый шаг. Присутствовавшие здесь же старшие братья встретили его с не меньшим холодом. Завистливые болваны. Он никогда им не мешал, знал свое место и не претендовал на наследство, без роптаний пошел в Орден, выполняя жестокую волю семьи. Но все, что случилось после того, как он покинул монастырь, более их не касалось. И теперь случайное везение не давало покоя его братьям, вероятно, считавшим себя более достойными положения, которое нынче занимал Альдор.

Что же, сегодня им предстояло разозлиться еще сильнее.

Ближе к концу стола на стороне Урста расположилось многочисленное семейство барона Преца. Оставалось только гадать, как у настолько уродливого человека получились такие хорошенькие дочери. Его успеху среди дам внешность, однако не мешала: владыка каторг и каменоломен Улрич ден Кипп, недавно овдовевший во второй раз, бесстыже поедал глазами одну из дочерей графа Урста. Альдор мысленно сделал зарубку на память — этот брак будет выгоден для укрепления положения обеих семей. И новорожденного королевства.

На правой половине стола собралась не менее занимательная компания. Здесь под предводительством Ламонта Эккехарда совершали обильные возлияния его сыновья Фридрих и Райнер, не привыкшие отказывать себе ни в чем. Чуть дальше расселись их союзники — барон Кельбу со своим семейством и Клосс ден Хальцель, барон Вьек. Альдор удивился, увидев последнего в обществе Ламонта. Следовало внимательнее выяснить причину этой дружбы.

Альдор жестом отказался от вина, когда слуга поднес кувшин к его чаше. Хотелось насладиться реакцией аристократии на трезвую голову.

Стоило Грегору поднялся с места, как громкая болтовня тут же стихла. Ириталь бросила равнодушный взгляд на короля и продолжила задумчиво постукивать длинным ногтем по ножке изящного бокала — этот монотонный звук раздражал Альдора. Весь вечер она держалась отрешенно, отвечала холодно и даже не удосужилась должным образом поприветствовать высоких гостей. Всем своим видом латанийка протестовала против решения короля, державшегося с ней, впрочем, с неизменной любезностью. Альдор украдкой взглянул на свою супругу, с застенчивой улыбкой принимавшую комплимент от одного из отпрысков Ланге, и пришел к выводу, что с этой девчонкой ему еще относительно повезло. По крайней мере, она вела себя с достоинством, как того и требовал нехитрый хайлигландский этикет. Ириталь же с некоторых пор игнорировала формальности, что вызывало у эрцканцлера все новые вопросы.

— Тишина! — рявкнул герольд. — Король говорит!

Волдхард радушно улыбнулся и поднял наполненную до краев чашу. Несколько капель вина медленно стекали по золоченым стенкам.

— Сегодня мы празднуем не только обновление государства, — он посмотрел на друга и внезапно хитро подмигнул; играл на публику, не иначе. Альдор разочарованно подумал, что из Грегора вышел куда более талантливый актер, чем могло показаться. — Этим утром произошло еще одно событие, важность которого сложно недооценить. Альдор, леди Батильда, прошу вас.

Эрцканцлер коротко кивнул жене и поднялся на ноги. Батильда, шелестя нелепым белым платьем, последовала его примеру. На протяжении всего дня она безропотно выполняла все, чего от нее хотели. Видит бог, девчонка заслуживала отдых, но отправляться на покой было еще рано.

— Сегодня Альдор ден Граувер, эрцканцлер Хайлигланда и мой верный соратник взял в жены прелестную Батильду ден Зулль. Смелый и решительный шаг, величайшая ответственность перед людьми и богом. Но я верю, что ты справишься.

В зале раздались сдержанные смешки мужчин.

— Благодарю, ваше величество, — согнувшись в поклоне, проговорил Альдор. — Я приложу все усилия.

Грегор добродушно усмехнулся:

— Только оставь немного сил на ночь, они тебе еще пригодятся.

Гогот раскатился по залу. Батильда зарделась и смущенно опустила глаза в пол.

— Вы сделали отличный выбор и, я уверен, образуете крепкий союз, — продолжил король. Альдор тихо прыснул, вспоминая, как Грегор едва не размазал его по стене в Ульцфельде, навязывая этот брак. — Можно ли желать более ответственного мужа, чем Альдор? Можно ли представить более прелестную и порядочную жену, чем леди Батильда? Ваш брак поистине обрадовал меня, и поэтому у меня есть подарок для вас обоих. То моя благодарность за вашу верность и готовность к самопожертвованию на благо государства.

Король жестом поманил герольда, и тот, чеканя шаг, вышел в зал. В его руках был длинный свиток из толстого пергамента. За ним с подсвечником в руках гордо вышагивал Ганс — канцелярский служка, как показалось Альдору, возмужал всего за несколько прошедших месяцев. Суровое время заставляло взрослеть быстро.

— Огласи, — приказал король.

Герольд прочистил горло и поднял документ поближе к свету.

— Этим указом я, Грегор из рода Волдхардов, король Хайлигланда и защитник верующих, дарую Альдору ден Грауверу, сыну Эмериса ден Граувера, титул барона Ульцфельда со всеми землями, доходами и почестями. Альдора ден Граувера отныне повелеваю именовать бароном Ульцфельдом, а его супругу — баронессой. Сей титул и земли повелеваю передавать по наследству их отпрыскам. Да не прервется их род до скончания времен! Да благословит их Хранитель!

В зале воцарилась гробовая тишина. Запоздало и высоко взвизгнула скрипка — и тоже замолчала. Альдор увидел, как побелело от негодования лицо его отца; барон Эмерис сидел, не шелохнувшись, словно к его яйцам приставили бритву. Братья кидали косые взгляды на эрцканцлера и стискивали кулаки под столом, не находя, однако, смелости посмотреть ему в глаза. Снова зависть. Альдор почувствовал злорадное удовлетворение от этой победы. Он знал, что отец, чьи земли граничили с Ульцфельдом на западе, подавал прошение о присоединении части этих владений к своим и даже был готов выложить за эту привилегию крупную сумму — все для любимых старших сыновей. И сейчас раздражение барона было связано не столько с несбывшимися намерениями, сколько с самим фактом того, что Ульцфельд достался недостойному человеку. Даже если этим человеком был его собственный сын-бестолочь.

Но ценнее всего оказались непередаваемые выражения лиц Эккехардов. Граф застыл с открытым от удивления ртом, словно пронзенный стрелой. Смазливые физиономии Фридриха и Райнера перекосили непонятные гримасы. Болезненное осознание собственного поражения — ведь и они просили Грегора об уступке, не предлагая, однако, компенсации, но уповая на отдаленные родственные узы, отпечатавшаяся на лицах мука, окончательный проигрыш.

Это, определенно, стоило всех перенесенных страданий.

Альдор внимательно вглядывался в лица всех недовольных и окончательно понял, что отныне Грегор обзавелся влиятельными врагами. Зная Эккехардов, можно было с уверенностью утверждать, что подобного отказа в пользу выскочки лорд Ламонт не забудет. Оставалось надеяться, что и сам король это понимал.

Урст же, наоборот, одобрительно хмыкнул, смерив сидевшего напротив него Эккехарда насмешливым взглядом. Альдор не переставал задаваться вопросом, как этим двоим удалось не просто договориться, но и эффективно скоординировать действия при штурме Зулля. Холодная вражда двух графов длилась на протяжении поколений, и с этим следовало покончить. Хайлигланд ожидали тяжелые времена, и допустить развития конфликта Альдор не мог.

Наконец, вассалы отошли от оцепенения и с тихим ропотом зашевелились. Вилберт ден Хальцель, пировавший рядом со своим племянником-бароном, с усилием поднялся и поднял чашу.

— За барона и баронессу Ульцфельдских! — прокаркал он.

— За лорда Альдора и леди Батильду! — подхватил Прец.

— За барона! — откликнулся кто-то из сыновей Урста.

— Да смилуется над ними Хранитель, — добавил Грегор.

Возобновилась музыка. Альдор плюхнулся на лавку и сделал жадный глоток вина. Повернувшись, он заметил пристальный взгляд Батильды.

— Вот теперь действительно началось, — устало сказал он.

Девушка кивнула в сторону Эккехардов:

— Это решение далеко не всем пришлось по нраву. Я видела их лица.

— Невозможно угодить всем, — пожал плечами барон. — Но, надеюсь, в итоге вы остались довольны.

— Если мы доставили радость его величеству…

— Не сомневайтесь.

— Тогда и я счастлива.

Альдор изучающе уставился на Батильду, гадая, была ли в ее словах хотя бы крупица правды.

— Посмотрите на ситуацию с другой стороны, — проговорил он, беря в руки чашу. — Предполагали ли вы когда-нибудь, что окажетесь хозяйкой Ульцфельдского замка?

Батильда выглядела смущенной.

— Разумеется, нет. Он должен был перейти моему брату.

— Знаю, вы скорбите о судьбе родичей, но, милостью короля, для вас в итоге все сложилось не столь прискорбно. Вы станете хозяйкой родного дома, и у вас будет полно забот. Поверьте, я знаю, о чем говорю. Ульцфельд, разумеется, уступает размерами Эллисдорскому замку, но его содержание не менее хлопотно. Армия слуг, ведение счетов, постоянное пополнение провианта, встреча знатных гостей… Все это ляжет на ваши хрупкие плечи, леди Батильда. И все же я надеюсь, что вам придется по душе управление замком, с которым вас связывает множество приятных воспоминаний. К сожалению, большего для вас я сделать не могу. Я, скорее всего, буду неотлучно следовать за его величеством, в то время как вы вольны пребывать где пожелаете — в Ульцфельде, здесь, гостить у матери в Зулле или совершить путешествие в священный Агаран, если ваша душа потребует утешения и покоя среди монахов. Только, прошу вас, аккуратнее выбирайте, — он запнулся, подбирая нужные слова, — усладу для сердца. Не то чтобы я был ревнив, но наша и без того противоречивая репутация…

Глаза девушки приняли форму имперских монет.

— Ваша милость, неужели…

— Я пошутил, — поспешил успокоить ее барон. — Видит бог, неудачно. Простите меня. Мне редко доводится общаться с дамами столь близко, и ухажер из меня скверный.

— Вечер еще не закончился, а ты уже вгоняешь жену в краску? — Кивер ден Ланге, улыбаясь до ушей, подошел к столу новобрачных. — Жаль, что я раньше не смог поздравить вас лично.

Эрцканцлер заключил здоровяка в объятия, и Ланге при этом проявил такой энтузиазм, что ребра Альдора едва не хрустнули.

— Спасибо, друг. Полагаю, и мне стоит поздравить тебя. Целый полк? — Альдор кивнул на знак отличия, красовавшийся теперь на могучей груди Кивера.

— Да, — улыбка Ланге стала еще шире. — Отец слишком щедр. Я не заслужил его доброты.

— Отчего же? В Зулле ты проявил себя блестяще, насколько я могу судить. Солдаты тебя любят, король — относит к числу ближайших друзей. Рано или поздно это должно было случиться. Жаль лишь, что теперь ты отбудешь в Урст. Его величество к тебе здорово привязался. — Альдор печально вздохнул. — Как и я.

— Пока неизвестно, когда я уеду. Возможно, еще успею надоесть королю.

Барон улыбнулся и крепко пожал руку здоровяка.

— Куда бы тебя ни забросила война, не забывай писать.

— И ты, Альдор. Береги себя, — Ланге покосился на Грегора, разговаривавшего о чем-то с братом Аристидом. — И его.

— Я постараюсь.

Увлеченный беседой, Альдор не заметил, как подле него оказалась леди Рейнхильда. Сестра короля молча дождалась окончания разговора и лишь затем обратила на себя внимание эрцканцлера:

— Могу ли я отвлечь вас на пару слов?

Барон встрепенулся. Батильда выдавила из себя усталую улыбку и намеревалась было пригласить женщину за стол, но та жестом отказалась.

— От этого шума у меня страшно разболелась голова, — сказала она. — Не будете ли вы любезны сопроводить меня на воздух?

— Конечно! — Альдор тут же вскочил с места и предложил Рейнхильде руку. — Леди Батильда, прошу меня извинить.

Баронесса растерянно кивнула и занялась содержимым своей тарелки.

Рейнхильда Волдхард, графиня Мельнская, похорошела. Гацонское солнце явно пошло ей на пользу: бледная кожа приобрела золотистый оттенок, который прекрасно сочетался с голубыми глазами и светло-русыми, как у отца, волосами. Женщина крепко вцепилась в руку Альдора и шепнула ему на ухо:

— Сделайте вид, что мы беззаботно болтаем. Немедленно!

Барон подыгрывал и сыпал шутками, когда они проходили мимо вельмож, столпившихся возле выхода из зала. Он повел ее в старый сад за Святилищем: вряд ли там сейчас можно было найти хоть одну живую душу. Иллюстрация уныния и упадка, какую из себя представляло это запущенное место, вкупе с увесистым замком на ограде обычно отпугивала непрошенных гостей. Альдор ловко открыл калитку и пропустил Рейнхильду вперед. Убедившись, что они остались наедине, графиня обратила на него обеспокоенное лицо. Красивое лицо, на которое он не осмеливался смотреть.

— Мне нужно предупредить вас. Новости из Гацоны.

— Что случилось?

— Вас не смутило, что король Энриге не расторг помолвку своего сына со мной после отлучения Грегора? — без предисловий спросила Рейнхильда.

— Удивило — да. Но не смутило.

— И вы, конечно же, знаете, что Демос Деватон берет в жены леди Витторию Гацонскую.

Альдор с тяжелым вздохом поправил вновь съехавшую с плеча цепь. И куда она постоянно убегала?

— Наслышан.

— Узнав об этом, кронпринц пришел в бешенство. Я еще плохо разбираюсь в интригах гацонского двора, но кое-что выяснила. Ваша милость…

Эрцканцлер вздрогнул.

— Альдор, — попросил он. — Пожалуйста, просто Альдор.

Рейнхильда торопливо кивнула и вцепилась удивительно сильными пальцами в рукава барона.

— Король Энриге болен. Об этом стараются не говорить, но все тайное рано или поздно становится явным. Он сохраняет здравый рассудок и продолжает вести бурную деятельность, но все же лекари опасаются, что смерть может настигнуть его в любой момент. Ходят слухи, что у него больное сердце.

— Тогда королем станет ваш жених, — заключил эрцканцлер. — Отличная партия. На это мы и надеялись.

— Именно. Но меня пугает другое.

— Что же?

Рейнхильда опасливо огляделась по сторонам, боясь, что ее слова будут подслушаны.

— Кажется, во дворце Турфало у меня появился друг, — графиня перешла на шепот, — увы, он пожелал остаться неизвестным. Однако этот таинственный благодетель предоставил мне очень важные сведения. Это касается намерений Умбердо.

Альдор посерьезнел.

— Я весь внимание.

— После отлучения Грегора король Энриге намеревался разорвать нашу помолвку, но Умбердо настоял на этом браке. Великий наставник выразил свое неодобрение, но принца это не остановило. Ладарию явно претит сама мысль, что Хайлигланд может получить союзника. Но какие амбиции, по-вашему, могли заставить Умбердо пойти на этот шаг? Ведь он буквально вцепился в меня зубами! Не хотел даже отпускать на коронацию Грегора!

— От брака обычно ожидают наследников. По крайней мере, сегодня мне об этом не сказал только ленивый, — мрачно усмехнулся Альдор. — Если вы все же поженитесь, то плоды ваших трудов на брачном ложе смогут претендовать не только на гацонский трон, но и на Хайлигланд. Если…

Он резко умолк, осознав сказанное. Рейнхильда молча кивнула. Барон устало потер глаза, освободился из хватки женщины и облокотился о край низкой стены, уставившись на ночной пейзаж.

— Именно об этом я и хотела вас предупредить. Однако брак леди Виттории с лордом Демосом…

— Будущим императором, вы хотели сказать?

— Именно. Этот союз может пошатнуть положение Умбердо. Если с ним…

— Мне плевать на его положение! — резко оборвал ее Альдор. — Плевать на леди Витторию, на Демоса Деватона и всех прочих южан. Я служу Волдхардам и забочусь только об их благополучии. Если то, что вы мне сказали, является правдой, а у меня нет оснований не доверять вам… Грегору угрожает опасность.

Рейнхильда молчала, собираясь с мыслями. Эрцканцлеру стоило огромных трудов не найти повода, чтобы к ней прикоснуться.

— Расторгните мою помолвку, Альдор, — взмолилась она. — Если Умбердо не получит меня, его затея провалится.

— И он, преисполненный злобой и жаждой мщения за унизительный отказ, напишет Ладарию и Деватону с просьбой прислать войска, дабы уничтожить еретиков, наводнивших Хайлигланд. Так и будет, не сомневаюсь. И Бельтера их пришлет на самых быстрых кораблях. Рунды также не упустят возможности атаковать нас, и весь Хайлигланд утонет в крови. Нет, леди Рейнхильда, расторжение помолвки будет означать конфликт с Гацоной, войну на два фронта — на севере и юге. Даже сильное государство не может позволить себе подобную блажь, а Хайлигланд… Милая леди Рейнхильда, этой зимой ожидается сильнейший голод. Какая война, когда в солдатском котелке варятся сапоги? Мне больно говорить это, но нас спасет только выгодный союз с Гацоной.

Плечи Рейнхильды поникли. Альдор видел, как увлажнились ее глаза, как покатились слезы и очертили две блестящие дорожки на побледневших щеках. Ему хотелось кричать, биться головой о стену, убить этого Умбердо — что угодно, лишь бы удержать ее от исполнения того жуткого долга. Но вместо этого Альдор ден Граувер молча подал графине свой накрахмаленный белоснежный платок.

— Так что же нам делать? — хлюпнув носом, Рейнхильда торопливо вытерла мокрую щеку. Ее голос снова звучал ровно, словно и не было слабости, проявленной минуту назад.

— Мне — защищать Грегора. Вам — тянуть время до свадьбы. Я постараюсь убедить вашего брата отложить церемонию на некоторое время. И всем нам остается молиться о том, чтобы его величество Энриге прожил как можно дольше.

Сказав это, Альдор отвернулся, будучи не в силах смотреть ей в глаза. Вероятно, именно так и становятся сволочами. Медленно, год за годом, совершая одно гнусное дело за другим. И в один прекрасный момент ты ловишь себя на том, что только что продал любимую женщину возможному врагу, как кусок мяса на рынке в Нижнем городе. Но ты оправдываешься тем, что действуешь во имя всеобщего блага.

Это было самое тяжелое решение из всех, что Альдору доводилось принимать. И если раньше его посещали мысли открыться Рейнхильде, рассказать о своих чувствах, пусть и безответных, то в сейчас он поклялся самому себе молчать о них и впредь. Ибо может ли по-настоящему любящий человек так поступить с объектом своих страстей?

Барон молча наблюдал за облаками, медленно плывшими вокруг надкушенной луны. В небе с карканьем носились вороны, внизу лаяли собаки, во дворе кто-то громко распевал песни. В Нижнем городе было светло, как днем — народ и не думал расходиться, празднуя коронацию любимого правителя. Рейнхильда стояла рядом, молча глядя на россыпь бледных звезд.

Хуже всего было то, что она его не осуждала. Молча приняла свою участь и теперь раздумывала, как поизящнее провернуть намеченный план. Альдора удивляла и сбивала с толку ее реакция: Рейнхильда даже не разозлилась на него за то, что он предпочел позаботиться о Грегоре, но не о ней. И от этого на душе барона стало еще гаже.

Альдор не мог простить Грегору предательства Артанны. Но чем он сам теперь был лучше?


Миссолен.


— Новые покои вашей светлости, — поклонившись, пробормотал слуга и распахнул двери перед Демосом и Витторией.

Роскошная спальня полнилась мягким теплым светом, отражавшимся от множества поверхностей: гладкого, как озеро в штиль, стола, зеркал и начищенной посуды. Островки света были повсюду — в высоких ветвистых подсвечниках, в веселых огоньках свечей в канделябрах на стенах. Свет кружил цветастую пляску в витражных лампах, расставленных на столе среди ваз с фруктами и графинов с напитками. Зачем-то потрескивали поленья в камине, хотя на улице и без того стояла страшная духота. Трудно поверить, что всего через пару недель осень должна была вступить в свои права.

«Растопленный камин? Серьезно? Мне срочно нужно на воздух!»

Каждая мелочь, каждый предмет интерьера — от парчовых штор с изысканным шитьем до каминной кочерги с золоченой ручкой, был пропитан духом расточительности.

«Фамильная черта Дома Деватон наравне со знаменитым крючковатым носом».

— Леди Виттория, пришлась ли вам по душе обстановка? — спросила леди Эльтиния, вошедшая следом.

Гацонка неторопливо оглянулась по сторонам и, наконец, заключила:

— Я чувствую себя как дома.

«Столько же золота и бесполезного хлама, способного лишь собирать пыль? Да, узнаю неповторимый стиль Гацоны».

— Что ж, в таком случае не смею вам мешать, — губы леди Эльтинии тронула игривая улыбка, — Этой ночью вам предстоит крайне ответственная задача.

«Мертвые боги, мама! Неужели нельзя промолчать?»

— Уверен, мы как-нибудь справимся, — холодно ответил Демос и кивнул на дверь. — Если нам не будут мешать.

— Пусть это вас не тревожит.

Канцлер сверкнул глазами, вскипев от проявления неуместного легкомыслия.

«Матери императора… будущего императора не пристало вести себя, словно бордельная мадам».

— Я оставлю дверь незапертой, как того и требует традиция, — сказал он. — Но от остальной части древнего обычая рекомендую воздержаться. Клянусь, если увижу здесь кого-нибудь, кроме своей жены, прольется кровь.

— Нет нужды для угроз, — снисходительно улыбнулась Эльтиния. — Уверена, Лахель не даст нарушить ваш покой.

«Только подагра уймет твой нрав. Скорее бы».

Вдовствующая герцогиня осенила Демоса и Витторию благословением и удалилась, стуча каблуками по мозаичному полу. Горелый лорд покосился на кровать и невольно дернул плечами.

«Да сюда влезет весь Малый совет! Удастся ли мне найти свою жену среди гор подушек и одеял?»

Лахель застыла возле дверей. Прищуренные глаза эннийки, по обыкновению, следили за каждым движением слуг, готовивших господ ко сну. Виттория сняла тяжелый обручальный перстень и положила его возле зеркала в компанию к россыпи драгоценностей, пленительно мерцавших на фоне темного бархата шкатулки. Храня почтительное молчание, девушки сняли головной убор гацонки и разобрали прическу — тяжелые черные локоны упали на плечи и заструились по спине. Расшитое золотыми нитями и аметистами зеленое платье упало к ногам Виттории, следом за ним отправилось и нижнее — цвета спелой ежевики. На лице молодой женщины отразилось неописуемое облегчение, когда она наконец-то освободилась от украшений и тяжелой массы одежды. Служанки тут же подали ночную сорочку, и их госпожа торопливо скинула с себя последнюю рубашку, дабы надеть легкий пеньюар.

Демос старательно делал вид, что происходящее его не заботило.

«Она моя. Я имею право на нее смотреть. Более того, вид мне нравится. Но почему я испытываю стыд? Неужели я действительно разучился ладить с женщинами за последние годы? Или мне не дает покоя призрак бедной Фиеры?»

Деватон распахнул окна, впустив в душную спальню теплый ветер с озера. От череды ярких событий, в водоворот которых он оказался втянут, голова шла кругом. Кто бы мог подумать, что всего за полгода его жизнь так изменится?

«Я должен быть счастлив. Ха! Смехотворно. Ничто не сможет отогнать тревоги и заботы Лорда-головешки».

Закончив с приготовлениями Виттории, слуги направились к Демосу, намереваясь помочь и ему.

— Я разденусь сам, — остановил он их. — Пожалуйста, оставьте нас с ее светлостью наедине и не беспокойте до утра. Если нам что-либо понадобится, я дам знать.

«Все равно попытаются подглядывать и подслушивать, но вряд ли увидят или услышат что-то новое. Одно радует — для нас обоих этот брак уже не первый. Счастье, что все обошлось без молитв наставников и неусыпного бдения половины света Миссолена над брачным ложем».

Пожелав господам хорошей ночи и еще раз поздравив с женитьбой, слуги покинули комнату. Лахель коротко кивнула Демосу и вышла за дверь. Он знал, что эннийцы проведут всю ночь в бдении.

Деватон уселся в кресло и принялся стягивать узкие сапоги.

«Та еще задача, когда пару недель назад ты валялся с дыркой в животе. Но я должен справиться с этим сам. Сейчас не время показывать свои слабости кому бы то ни было. Даже себе».

Виттория расположилась возле зеркала и умывалась какой-то душистой водой.

— Умбердо, должно быть, рвет и мечет, — тихо проговорила она, вытирая лицо полотенцем.

Демос крякнул, с усилием избавившись от последнего сапога. Острый носок едва не угодил канцлеру в лоб, и он раздраженно швырнул обувь под стол.

— Людям свойственно злиться, когда их планы рушатся, — отдышавшись, сказал Демос и по привычке потянулся за кисетом с паштарой, но, поразмыслив, отказался от этой затеи.

«Нет, я не хочу, чтобы дурман испортил первое впечатление от столь близкого знакомства. Впрочем, не помешало бы выпить для подъема боевого духа. Утопим робость и смущение в вине!»

— Зато ваш брат на пиру выглядел счастливым. Должно быть, члены семьи Деватон давно ждали нового брака.

— Еще бы. — Демос пытался расстегнуть пуговицы своего камзола. — Что касается моего брата, то глупцы действительно бывают довольны жизнью гораздо чаще тех, у кого есть голова на плечах.

— Я говорю о Ренаре, а не о Линдре. С этим и так все очевидно.

Канцлер освободился от камзола, оставшись лишь в одной рубашке и штанах. Каменный пол приятно холодил отяжелевшие от усталости ступни.

«Какое облегчение… Счастье кроется в мелочах, так ведь говорят?»

— Ренар… Мой младший брат пришел к этому не сразу. Поначалу он жалел, что вступил в Орден, однако впоследствии изменил мнение. Быть может, этому поспособствовал стремительный рост в церковной иерархии, ибо Ренар оказался очень способным. А может он действительно уверовал в бога, и тот благословил его, кто знает? Однако жаль, что строгие порядки Эклузума не позволяют нам видеться часто.

Виттория оторвалась от созерцания своего отражения и повернулась к Демосу:

— Брат Ренар произвел на меня приятное впечатление. И он очень тепло о вас отзывался.

Демос вскинул плешивую бровь.

— Неужели?

— Он сам мне сказал, — кивнула гацонка. — Его очень заботит положение Дома Деватон. Он переживает за судьбы всех членов своей семьи, пусть даже более не способен на них влиять. Нам удалось немного поговорить во время пира, пока ваши уши мучил Тьяре.

— Прошу, не напоминайте! — Демос закатил глаза и потянулся за графином с вином. — Этот болван Ансеям вызывает у меня лишь мигрень.

«И брезгливое раздражение. Как и большинство чиновников».

— Знать бы, какой дурак назначил его на пост лорда-губернатора Миссолена.

«Хм…»

— То была необходимость, — поспешно отозвался Деватон. — Вынужденная мера. Но, полагаю, после коронации его положение изменится.

— Вы планируете его сместить?

— Молодой Тьяре не справляется с возложенной на него ответственностью. К счастью, кажется, он и сам начал это понимать. Я найду для него другое место, где он сможет реализовать свои неуемные амбиции, не мешая при этом способным мужам служить государству.

«Если бы не Лисетта и ее ублюдок… Хотя бы одной проблемы в столице можно было избежать, кабы мой брат научился держать свой член в штанах. Пусть у Лисетты от этого идиота Линдра родится девочка, безмозглая милая девочка, а не очередной бездарный лодырь, молю».

Виттория покинула туалетный столик и устроилась на краю огромной кровати.

«Нет, это ложе и правда размером с половину Канедана».

— Довольно разговоров, — решительно сказала женщина. — Невежливо заставлять даму ждать. Вы готовы, лорд Демос?

«Ох. Да разговоры — единственное, в чем я хорош! И, разумеется, я еще не готов. Как я вообще могу…»

— Откровенно говоря, нет, — смутившись, признался он. — И я бы рекомендовал вам выпить побольше вина, дабы вас не смущала благовидность моего лица.

Виттория недоумевающе покосилась на Деватона.

— К чему мне это?

«Ты знаешь, зачем. Не прикидывайся».

Канцлер откинулся на спинку кушетки, не сводя глаз с женщины, которую этим утром назвал своей женой. Полупрозрачная ночная сорочка нисколько не скрывала очертаний хорошо сложенного тела.

«Определенно, есть на что посмотреть».

С момента покушения в приюте их отношения изменились. Она начинала нравиться ему и раньше, но после того, как Виттория, рискуя собственной безопасностью, спасла ему жизнь, Демос взглянул на гацонку с другой стороны. Он был благодарен ей и чувствовал себя обязанным отплатить за то, что она для него сделала, но этот долг не тяготил его.

«Напротив, в один прекрасный момент, кушая протертый суп с ложечки, я понял, что и сам хочу доставить ей радость».

Виттория, к слову, тоже растаяла. Начала улыбаться, несколько раз любезно согласилась спеть и, словно страж, сопровождала его на прогулках. Что именно было тому причиной, Демос не мог сказать с точностью. Возможно, на нее произвело впечатление то, что он с готовностью согласился хранить ее маленький секрет.

«Ибо и у самого рыльце в пушку».

Однако своей тайной он с ней делиться не собирался.

«Так будет лучше для всех. Неведение — лучшая защита, которую я могу ей дать. Мне же стоит тщательнее контролировать себя, дабы не превратить и вторую жену в факел. Нет, ни за что. Во второй раз я этого не переживу».

— Почему вы так спокойны, леди Виттория? — спросил Деватон, изучая содержимое своего бокала. — Вы вышли за Горелого лорда — уродливого, изувеченного и больного наркомана. Едва ли такая развалина, как я, может стать будуарной мечтой молодой женщины. Напомню, что моим именем пугают детей, а некоторые даже имеют смелость утверждать, что я ежедневно выпиваю бокал крови младенцев в качестве аперитива к завтраку.

В ответ Виттория заливисто рассмеялась, окончательно сбив Демоса с толку.

— Я сказал что-то смешное? — добавил канцлер, хотя ему самому стоило больших трудов не присоединиться к хохоту.

— Порой вы и правда уморительны, — отсмеявшись, фыркнула гацонка. Однако глаза ее оставались серьезными. — Моя красота не вечна. Пройдет еще немного времени, и она начнет увядать — я не питаю иллюзий на свой счет. Перестаньте жалеть себя и идите ко мне в постель. Исполните долг, как приказала ваша мать, иначе мне не сносить головы! Ну, все, не обижайтесь, — она стерла лукавую улыбку с лица. — Мои горячо любимые родственники продавали меня, как красивую безделушку, и часто пытались заставить ублажать сильных мира сего. Я не хотела этого, однако была вынуждена подчиняться. Но разве сейчас я не сама зову вас к себе, по своей воле?

«Я думал, меня уже невозможно смутить. Надеюсь, она не заметит моих пылающих ушей».

— Я бы в любом случае не стал брать вас силой, — Демос пожал плечами и сделал глоток вина. — Это выглядело бы очень смешно.

Виттория вспорхнула с кровати и направилась к канцлеру, шлепая босыми ногами по полу.

— Уже неплохо, для начала, — сказала она. — Кроме того, вы не настолько жуткий, как гласит молва. Отчасти ваш вид мне даже полезен — вряд ли придется ревновать вас к любовницам.

«Очень смешно. Обхохочешься».

— Что ж, в таком случае мне с вами очень повезло, — севшим голосом проговорил Демос. — И все же я осушу еще бокальчик.

— Еще будет время, — Виттория отодвинула кувшин подальше и вытащила хрусталь из скрюченных пальцев Деватона. — Как выразилась ваша мать, нам предстоит крайне ответственное дело. Судьба величайшего Дома зависит от того, смогу ли я вас удовлетворить! — она заговорщически улыбнулась.

— И правда, очень сложная задача. Даже не представляю, как подступиться к решению.

— Хватит упираться! Или мне все сделать самой?

— А разве вы уже не начали?

— Тогда не мешайте мне! Ох уж эти мужские капризы…

Она настойчиво потянула его за собой, и Демос последовал, не смея сопротивляться. Приставленная к краю кушетки трость соскользнула и грохнулась на пол. Отчего-то канцлер даже перестал хромать, а шрам на животе лишь приглушенно ныл, не отвлекая от этой странной игры. Более того, ниже раны зашевелилось и кое-что другое.

«Ну я же не каменный, в конце концов… Мне трудно ей отказать. Драные демоны! Если так пойдет, она будет из меня веревки вить!».

Демос неуклюже плюхнулся на кровать, споткнувшись о ковер.

— Какая разрушительная страсть! — громким шепотом воскликнула гацонка и снова беззаботно рассмеялась.

— Проклятье, Виттория! Как вы умудряетесь быть столь холодной на людях, если под завязку набиты страстями и дерзостью?

— Суровое воспитание, — ее руки потянулись к пряжке ремня Демоса. — Родители с детства пытались угомонить мой крутой нрав, и я научилась мастерски имитировать подобающую моему статусу надменность. Весьма полезный навык, замечу. Выдержка мне пригодилась.

Демос протянул руку и аккуратно, словно боялся спугнуть наваждение, коснулся изуродованной рукой обнаженного плеча Виттории. Вопреки его ожиданиям, она не отстранилась. Наоборот, улыбнулась и пробежалась длинными тонкими пальцами по его обгорелой щеке.

— Верите-нет, но я впервые радуюсь замужеству, — едва слышным шепотом проговорила Виттория и принялась расшнуровывать его штаны. — Только никому не рассказывайте, вам не поверят!

«Мне и самому не верится», — подумал Демос, задергивая балдахин.


Рантай-Толл.


Советник не лгал — архивы занимали непостижимое количество пространства, и Артанна давно сбилась, считая залы, комнаты, галереи, коридоры и проходы. Она еще могла допустить, что библиотекари были способны легко ориентироваться в этих лабиринтах, но не представляла, как можно найти нужный манускрипт среди тысяч пыльных томов.

Заливар знал каждый закоулок. Он уверенно провел Артанну и гвардейцев через весь этаж, после чего их скромная процессия начала спуск по лестнице.

— Здесь начинается самое интересное, — возвестил Шано, зажигая факел.

Наемница огляделась, но не смогла ничего разобрать в полумраке.

— Тоже архивы? — предположила она.

— Да, уходят вниз на четыре этажа.

— Ну и горазды были писать наши предки. — Артанна громко чихнула. — А пыли-то сколько…

— Это наше наследие. Уроки для будущих поколений, написанные кровью. Самое ценное, чем мы располагаем, и мы обязаны передать их потомкам.

— Не думаю, что они это оценят, — наемница с сомнением покосилась на советника. — Полагаю, они куда больше обрадуются полной казне.

Заливар посмотрел на свою спутницу с нескрываемым презрением.

— Твое ограниченное восприятие недостойно Шано. Впрочем, чего еще ожидать от женщины, промышляющей убийствами и грабежом по найму?

— Протестую! Я никогда не занималась грабежом. Убивала — да, охраняла — конечно. Но специально мои люди никого не грабили. Если не считать фуражировку, разумеется, — усмехнулась Сотница. — Но без этого, как ты понимаешь, никуда.

Советник резко обернулся, едва не обдав Артанну пламенем. Та молча отшатнулась и уставилась на огонь.

— Я оставил тебя в живых не затем, чтобы ты отравляла свое существование низменной болтовней, — раздраженно сказал Заливар. — Если тебе повезет, и я верну твоему Дому право заседать в Шано Оддэ, подход, основывающийся на поиске выгоды, будет неприемлем. Уяснила?

— Конечно-конечно. Выбора-то у меня все равно нет.

— Шевелись.

Советник принялся спускаться по крутой винтовой лестнице.

— Высокие идеалы идут под руку с заказными убийствами. Очаровательно, — тихо буркнула наемница себе под нос, когда гвардеец снова поторопил ее аккуратным толчком в спину.

Чем больше времени Артанна проводила в обществе Шано, тем отчетливее понимала, что не так уж сильно Грегор Волдхард и Заливар нар Данш отличались друг от друга. Оба неистово верили в собственную правоту и нравственную непогрешимость. Обоим недоставало трезвого взгляда на задуманное. И Грегор, и Заливар были готовы на любые жертвы ради достижения засевших в их головах целей. Грегор — послал ко всем чертям империю и церковь, напоследок продав Артанну вагранийцам. Заливар — без единого угрызения совести предал близкого друга, уничтожил Совет, отказавшийся поддерживать его сумасшедшую идею, и в довершение ко всему заключил сделку со вчерашним врагом.

И оба ее обманули.

Кого из этих двоих следовало опасаться сильнее, Артанна не знала, но не могла не признать, что они были опасными противниками, которых, тем не менее, стоило уважать. Хотя бы за то, что пытались сделать мир вокруг себя лучше, пусть и руководствуясь весьма своеобразной моралью. Она не верила в то, что этот погрязший в пучине греха мир вообще можно было привести к свету. Своими действиями Артанна лишь старалась не сделать его еще хуже.

— Одного не могу понять, — обратилась наемница к Заливару, преодолев очередной пролет. — Мы уже забрались очень глубоко. Так откуда здесь воздух?

— Руфал обо всем позаботился. Понятия не имею, каким образом, — покачал головой Шано. — В архивах не сохранилось ни одного первоначального плана дворца. Карты, что оказались в нашем распоряжении, были сделаны сравнительно недавно — но изучены далеко не все подземные лабиринты. Исследуя недра Валг дун Шано, служители то и дело находили новые помещения. Но самым таинственным местом остается та самая дверь.

— Судя по расстоянию до поверхности, она ведет прямиком в ад.

— Глупые предрассудки от Артанны-безбожницы? Ты меня удивляешь, Сотница. Прояви терпение.

Артанна предпочитала смотреть под ноги, дабы ненароком не оступиться. Перспектива покатиться кубарем по скользким каменным ступеням наемницу совершенно не прельщала. Ноги гудели, умоляя дать передышку, но Заливар, казалось, был неутомим. Наемница невольно задавалась вопросом, как часто он преодолевал этот длинный маршрут, если не чувствовал усталости после такого продолжительного моциона.

Когда ступеньки все же закончились, Артанна едва не потеряла равновесие, внезапно оказавшись на ровной поверхности.

— Пришли, — выдохнул Заливар. Наемнице показалось, что она услышала вздох облегчения, донесшийся из-под забрала шлема одного из гвардейцев.

Артанна чертыхнулась и сделала несколько нетвердых шагов. Пространство заливала тьма. Факел советника оставался единственным источником света, но толку от этого огонька было немного. Словно угадав ее мысли, Шано знаком велел ей оставаться на месте. Пока она переводила дух, советник и гвардейцы торопливо прохаживались вдоль стен, зажигая светильники. По всему выходило, что ее конвоиры также бывали здесь не раз, ибо неплохо ориентировались в темноте.

— Другое дело, — не без удовлетворения отметила Артанна, когда оказавшееся весьма просторным помещение осветилось пламенем нескольких десятков факелов.

Наконец-то она смогла рассмотреть дверь, о которой грезил Заливар. Подойдя ближе, наемница не смогла сдержать вздоха восхищения.

— Мертвые боги! Как оно сделано?

То была даже не дверь. Это были врата — две сужающиеся к верху створки высотой в три человеческих роста, целиком испещренные древними рунами — такими в Ваг Ране не пользовались уже целое тысячелетие.

— Глаза меня не обманывают? — спросила Артанна. — Они каменные?

— Да, — кивнул Заливар. — Ни в одном уголке страны мы не встречали ничего подобного. Это творение Руфала, поверь. Я точно знаю.

— Откуда же?

— Присмотрись к рунам. Выбери один символ и задержи на нем взгляд.

Артанна сделала, как ей было велено — остановила взор на фрагменте затейливой резьбы. Что-то здесь было не так. Ей казалось, что знаки двигались: медленно, почти незаметно, они, определенно, перемещались. Или то было игрой воображения? Но, чем бы оно ни являлось на самом деле, это едва уловимое движение приводило в беспокойство ее желудок.

— Что за чертовщина? — нервно сглотнув подкатившую желчь, спросила наемница. Но глаз от причудливых знаков не отрывала.

— Вижу, ты оценила, — с гордостью произнес Заливар. — И снова у меня нет для тебя ответов. Боюсь, мы так ничего и не узнаем, пока не откроем дверь. Но, скажи мне, кто еще, если не Руфал, мог создать такую вещь?

Артанна пожала плечами и решила не углубляться в рассуждения.

— Ну, раз тебе не терпится, не вижу причин для промедления, — хрипло произнесла она, пытаясь побороть приступ тошноты и головокружение. Проклятые письмена каким-то образом выворачивали ее нутро наизнанку. — Чтоб меня! Ты видишь это? Они не просто двигаются, их там несколько слоев — одни руны под другими.

— И все перемещаются в разном темпе. Да, я давно заметил, но так и не смог разобраться, действительно ли они двигаются или это какая-то иллюзия. Дверь упорно не поддается изучению.

Желудок все же ее подвел. Артанна резко отвернулась и согнулась пополам, извергая из себя остатки завтрака.

— А, знакомо, — Шано с сочувствием наблюдал за муками наемницы. — Со мной впервые было так же. Потом привык. Хотя мне до сих пор не по себе, когда смотрю на эти письмена.

— Ничего, я уже в порядке, — Сотница прерывисто вздохнула, умоляя живот успокоиться, и выпрямилась. — Но все это и правда очень странно.

Гвардеец отстегнул от пояса флягу с водой и предложил наемнице. Артанна с благодарностью приняла ее и быстро прополоскала рот. Полегчало.

— И зачем здесь эти руны? — покосившись на дверь, спросила женщина.

— Судя по всему, они являются частью механизма, принцип работы которого нам неизвестен. Возможно, первые Шано специально уничтожили все сведения о нем… Но сейчас это не имеет значения. — Данш повернулся к Сотнице. — Ты ведь понимаешь, что я мог притащить тебя в Ваг Ран в любой момент?

— Тебе была нужна не я, а этот драный браслет.

— Умница. Но Гириштан хорошо разыграл партию: я и помыслить не мог о том, что он передал тебе права. Если бы не один хайлигландский купец, однажды поведавший мне о некой седоволосой наемнице из Гивоя…

Артанна отвлеклась от речей Заливара, не в силах сопротивляться завораживающему хороводу рун. Но чем дольше она смотрела на рисунки, прорезавшие древние каменные плиты, тем отчаяннее ей хотелось отойти подальше. Бежать, нестись сломя голову и не останавливаться до тех пор, пока она не окажется на свежем воздухе. Но в то же время какая-то неведомая сила тянула ее к этим вратам, подталкивала подойти ближе, еще ближе, дотронуться до каждого из этих знаков, изрезавших поверхность старинной глыбы, словно глубокие морщины.

Было в этой двери что-то пугающее. Глядя на нее, Сотница начинала соглашаться с Заливаром: личность Руфала окутывало великое множество легенд, но в одном сомнений не было — если Проклятый был колдуном, то, несомненно сильнейшим из всех, когда-либо рождавшихся на материке. Если ему и вправду хватило одной ночи для того, чтобы сдвинуть горы, отрезав Ваг Ран от рундов, то нечего и говорить о возведении какой-то там каменной двери.

— Надеюсь, за ней не сидит какая-нибудь огромная зубастая тварь, жаждущая полакомиться человечинкой, — настороженно проговорила наемница. — А то я стану уж совсем легкой добычей. Ни оружия, ни сил, рожа опухшая, да и обаяние как-то поиссякло. Даже обидно.

Заливар не ответил и вплотную подошел к вратам. Артанна последовала за ним, но на этот раз старалась не глазеть на письмена: снова заблевать собственные сапоги ей не хотелось. Тем временем советник достал из-за пазухи небольшой сверток.

— Одиннадцать? Всех Шано обобрал? — Артанна заинтересованно рассматривала поблескивавшие в свете факелов камни. Груда синих обломков причудливой формы и разного размера — вот чем это было. Объединяла их лишь одна черта: у каждого камня обязательно имелась ровная, как водная гладь, грань. В остальном они напоминали наемнице то, что остается от пустой бутылки из толстого стекла, если ту со всего размаху размозжить о стену в порыве отчаяния. Конец легкой жизни. Осколки былого великолепия. Напоминание о хрупкости жизни и тщете суетливого бытия. Вполне похоже на ее собственную судьбу.

— Пришлось доставать из браслетов, чтобы воспользоваться ими как ключами, — пояснил советник. — Пожалуйста, не загораживай свет. Сейчас мне предстоит очень тонкая работа.

Наемница отстранилась и молча наблюдала за действиями Заливара. Он подозвал одного из гвардейцев, и тот встал сбоку от господина, высоко подняв факел. Второй страж буравил тяжелым взглядом позвоночник наемницы.

Шано пробубнил под нос какую-то короткую фразу, откинул со лба прядь серебристых волос и кивнул Артанне:

— Пособишь?

Сотница протянула руки и бережно приняла сверток с осколками. Заливар прикоснулся к сомкнутым каменным дверным ручкам, лишенных резьбы и украшений. В месте, где соединялись рукояти двух створок, располагался каменный круг. Советник просунул пальцы в зазор между ним и створками и повернул механизм. Артанне это действие казалось невозможным, но круг поддался. Не было слышно ни скрипа, ни хруста, ни щелчка — лишь ровное потрескивание факелов да возбужденное дыхание Заливара.

— Ух! — не сдержалась наемница, когда круг, сделав полный оборот, внезапно упал в руки Данша. Лицо советника исказилось от напряжения — каменный диск не казался легким. Гвардеец поспешил на помощь, но был остановлен ледяным взглядом господина.

— Не смей его трогать! — рявкнул он. — Только потомки одиннадцати Героев могут прикасаться к этой святыне. Артанна, подойди.

Женщина приблизилась, сжав вспотевшей рукой сверток с камнями, словно от него зависела ее жизнь. Впрочем, вполне могло статься, что так дела и обстояли на самом деле.

— Отдай ему камни, — Шано кивнул на гвардейца и перевернул каменный круг вверх тормашками, — а сама держи его таким образом.

Избавившись от осколков, наемница схватилась обеими руками за диск.

— Что это?

— Вместилище печати, осколки которой мы все носили на своих руках. Посмотри, — советник обратил ее внимание на углубление в поверхности камня. Артанна начала понимать, для чего у всех камней было по одной ровной грани.

— Хитро, — нахмурилась она. — Значит, их раскололи специально?

— Скорее всего. Постарайся держать камень ровно. Я точно не знаю, в каком порядке нужно располагать осколки. Уверен лишь, что их нужно соединить.

— Поторопись, прошу.

Заливар коротко посмотрел в глаза наемнице и неожиданно тепло улыбнулся.

— Не сомневайся, я сам изнемогаю от нетерпения. Лишь не хочу ошибиться. Постарайся не двигаться.

Артанна прерывисто вздохнула и попыталась унять дрожь в руках. Этот маленький каменный кругляш весил не больше солдатского меча, но силы ее были на исходе. Заливар, следовало отдать ему должное, времени даром не терял. Он аккуратно рассматривал каждый осколок и помещал его в углубление, затем тут же брался за следующий — оценивал, сравнивал и клал рядом, совмещая с соседним.

— Я жалею о том, что произошло с твоим Домом, Артанна, — неожиданно сказал советник. — И я рад, что Гириштан успел отослать тебя в Хайлигланд. Иначе мы бы потеряли последнего потомка Толла Необоримого еще тогда. Я рад, что не пришлось тебя убивать. Рад, что ты сейчас находишься здесь. И я рад, что это именно ты, а не один из твоих высокомерных братьев.

Руки Артанны дрогнули, и несколько уже сложенных правильным образом камней снова рассыпались по всей поверхности камня. Данш чертыхнулся.

— С чего такие любезности от вчерашнего врага? — спросила Сотница.

Советник покачал головой и вновь принялся соединять осколки.

— Я никогда не был тебе врагом, Артанна. Мне просто был нужен твой кусок печати. Но когда я узнал, что ты, фхетуш, пустая… Это заставило меня изменить планы. Возможно, мне еще пригодится твой дар.

— И что, теперь будем дружно держаться за ручки, прогуливаясь по медовым лугам?

— Ты никогда меня не простишь, и я не жду этого. Буду откровенен: для меня имеет значение лишь то, что ты из себя представляешь. Силой Толла не обладали ни твои братья, ни отец, ни дед. — Дрожащими руками Шано опустил еще один камень в углубление. — В других Домах ситуация не лучше: до меня дар открылся только у моего прадеда. Кровь потомков Героев слишком разбавлена, чтобы баловать нас силой… И раз уж твоему многострадальному Дому повезло с наследием, я должен постараться уберечь этот подарок. Так я исправлю свою ошибку.

— Странный ты, Заливар нар Данш, — произнесла Артанна, наблюдая за пальцами советника, передвигавшего осколки. — Если в Шано Оддэ все настолько плохо, зачем ты позволил убить целых семерых советников? В их венах тоже текла древняя кровь.

— Потому что эти Дома себя исчерпали. Дар покинул их — у того же Дома нар Трайзун сила не проявлялась уже четыре сотни лет. Почему, по-твоему, я возвышаю побочные ветви этих Домов? Помимо того, что Младшие более лояльны, среди них иногда рождаются одаренные. Жизнь иронична. Каждый, в ком все еще теплится дар, представляет ценность для Шано Оддэ и всего Ваг Рана. Убить тебя мне не позволяют убеждения, но и отпустить тебя на все четыре стороны я не смогу. Мне может понадобиться фхетуш. Быть может, даже сегодня. Я понятия не имею, к чему приведет этот ритуал.

Последний осколок занял свое место, и Артанна смогла увидеть итог кропотливого труда Заливара — осколки сложились в ровный круг.

— Весьма своевременно, — наемница поспешила передать печать советнику. — Руки уже отваливаются.

Заливар аккуратно принял ношу, не отрывая глаз от спутницы.

— Гириштан был порядочным и умным, но недальновидным человеком. Там, где следовало молчать, он говорил. Там, где следовало высказаться, он оставался нем. И он, и я желали сделать для страны что-то хорошее. К несчастью, договориться мы не смогли. Но ты, Артанна нар Толл, совершенно не похожа на своего отца. Я смотрю на тебя и вижу лишь внешнее сходство: те же глаза, но совершенно другой взгляд. Гириштан не пережил и половины того, что вынесла ты, и я знаю, что ты меня поймешь. Поверь мне, стань моим союзником. Ты же понимаешь, что я делаю это отнюдь не ради собственной выгоды?

— Ты веришь в то, что трудишься ради благополучия государства, — тихо ответила Артанна, сверля глазами собеседника.

— А Гириштан не понимал. Он называл меня глупцом.

— Ты не глупец, Заливар нар Данш. Ты безумец.

— Безумцами называют проигравших. Но я не проиграю.

Сотница дернулась, словно от удара, и резко выпрямилась по весь рост.

— Какие амбиции, с ума можно сойти! — прорычала она. — Грегор Волдхард наобещал мне с три короба, уговаривая встать под его знамена. Веззам, сдав меня тебе с потрохами, был уверен, что делает это мне во благо. Даже Федериго Гвиро из Гивоя превратил предложение брака в сделку. Последние полгода люди, обладающие даже малейшей толикой власти, постоянно нуждаются во мне, сулят золотые горы, размахивают у меня перед лицом ценными документами… И что из этого получилось, а, Заливар? Я послушалась голоса совести, решила отдать долг сыну человека, которому была многим обязана — и где я сейчас? — Наемница обвела рукой пространство вокруг себя. — Что у меня осталось, кроме собственной никчемной жизни и некого дара, применить который мне, возможно, никогда и не удастся? И почему после всего этого я должна верить тебе, предавшему не только Грегора Волдхарда и моих людей, но и собственных? Советников, а не какой-нибудь сброд! Я стою здесь потому, что у меня просто нет иного варианта: либо это, либо смерть. Ладно, я даже способна поверить в то, что ты действуешь во благо Ваг Рана. Но я сомневаюсь, что мне в действительности найдется место в твоих планах. Не нужно сулить мне выгоду в обмен на помощь. Если ты намерен избавиться от меня после того, как мы откроем эту гребаную дверь, скажи прямо. Я не хочу умирать, но уже давно к этому готова, и приму свою судьбу. Немного честности — вот все, чего я прошу. Я просто устала от повсеместного обмана.

Советник молча выслушал наемницу и, как ей показалось, едва заметно кивнул.

— Странное пожелание — точно знать, когда ты умрешь.

— Снизойди, — мрачно усмехнулась Артанна. — Считай это моей последней волей. В конце концов, я заслужила маленькую услугу.

— Хорошо. Если наши пути разойдутся, я буду откровенен.

Сотница отступила в сторону и ткнула пальцем на врата, зиявшие слепой дырой на месте печати.

— Не смею стоять на твоем пути к мечте.

Заливар одарил наемницу долгим взглядом, после чего решительно устремился к двери. Артанну снова замутило, когда она неосторожно взглянула на двигавшиеся символы на створках.

— Да помогут нам предки, — Шано медленно вернул диск с печатью на место и, как только тот вошел в пазы, механизм издал тихий щелчок.

Гладкая поверхность каменного круга отражала огненные всполохи. Заливар, не отрывая пальцев, прокрутил его один раз. Артанна напряженно следила за действиями советника и поймала себя на том, что перестала дышать.

— И что дальше? — спросила Артанна.

— Не знаю.

Заливар попробовал надавить на каменный диск, но тот остался неподвижен. Он потянул на себя каменные полумесяцы дверных ручек, но те не поддались.

— Давай помогу, — предложила наемница.

Вместе они взялись каждый за одну громадную ручку и потянули сообща. Тщетно. Они толкали камень, тянули его, пыхтели и покрывались потом, силясь сдвинуть словно вросшие в землю дверные створки.

Ничего не получалось. Пальцы советника исследовали каждую пядь двери, но старания не увенчались успехом. Занервничав, Шано вытащил печать и проверил ее целостность. Камни оставались на своих местах, однако на дверь это никак не повлияло. Древние вагранийские руны двигались, излучая слабое сияние.

— Все камни идеально подогнаны друг к другу, — возвестил он и повернулся к Артанне. — Попробуй ты.

Женщина подошла и в точности повторила манипуляции, проделанные Заливаром. Шорох, стук, щелчок.

— Погляди!

Наемница проследила за взглядом советника и увидела, что символы перестали двигаться. Раньше ей казалось, что они даже были слегка подсвечены — по крайней мере, их очертания отчетливо проступали даже в полумраке. Сейчас знаки потухли.

Заливар и Артанна снова тянули и толкали — результат оставался тем же. Наконец, наемница сдалась и отступила назад.

— Не понимаю. Вроде сработало.

— Вижу, — раздраженно бросил советник. — Частично. Но чего-то не хватает, раз врата не открываются. И я не знаю, чего именно.

Наемница пожала плечами:

— Думаю, дверь была зачарована. Иначе я не знаю, чем объяснить то, что вся эта иллюминация исчезла, стоило мне облапать камень.

— Согласен. Вероятно, твой дар помог снять чары. Значит, что-то не то с печатью. Быть может, я неправильно ее собрал.

— Тебе виднее. Едва ли я способна помочь чем-то еще.

Данш вытащил из каменного диска осколки печати и тщательно завернул их в тряпицу. Загадочные знаки тут же ярко вспыхнули, но через мгновение превратились в едва заметное свечение.

— Ты уже помогла мне, — сказал Шано, — даже больше, чем твой отец: Гириштан отказывался даже посещать это место. Спасибо. — Сотница удивленно отшатнулась, когда Данш кивком поблагодарил ее. — Твой дар пригодится мне, когда я доработаю ритуал, но невозможно предугадать, сколько времени это отнимет. Пока что для тебя приготовят покои в моем доме, где ты сможешь расположиться с удобствами. Но если попробуешь выкинуть какой-нибудь фокус…

— Фокусов не будет, — отозвалась женщина.

— Сделаю вид, что поверил. А сейчас мне нужно в архивы. Уходим.

Повинуясь приказу советника, гвардейцы тихо лязгнули оружием и принялись гасить факелы. Когда с этим было покончено, процессия начала долгий путь наверх. Артанна плотнее запахнула плащ — ее била крупная дрожь.

Древние руны равнодушно сияли им вслед.


Миссолен.


Виттория сладко засопела и перевернулась на другой бок, когда Демос распахнул глаза и сел, отгоняя остатки сна. За окном все еще правила ночь. В нескольких подсвечниках догорали толстые свечи, пламя трепетало на сквозняке. Прохладный ветерок, пробивался сквозь открытые окна и слабо колыхал тяжелые шторы, что отбрасывали на пол причудливые тени. Издалека доносилась музыка — то продолжались танцы в бальном зале. Снизу доносились обрывки разговоров — люди выходили в парк отдохнуть от плясок и утомительных бесед.

«Все еще празднуют».

Демос посмотрел в окно. На ветвях деревьев выводили трели ночные птицы, в кустах стрекотали цикады. Рой мелких мошек облепил фонарь.

«Что-то не так».

Канцлер не обладал тем, то в народе называли интуицией или способностью предчувствовать какие-либо события. Но сейчас он ощущал себя неуютно и не мог понять причину. По спине стекал холодный пот, во рту пересохло.

Демос свесил ноги с кровати и пошарил рукой в поисках трости, но тут же вспомнил, что оставил ее возле кушетки. Он встал, аккуратно перенес вес на ступни и, слегка припадая на одну ногу, подошел к столу с напитками, стараясь не потревожить шумом сон Виттории. Его худое голое тело вмиг покрылось мурашками: просторное помещение спальни остыло, от пола веяло холодом.

Краем глаза Демос заметил едва уловимое движение у окна. Канцлер обернулся — ничего. Лишь портьеры покачивались в установленном ветром ритме.

«Ты параноик, Демос».

Покачав головой, он занялся графином. Невыносимо хотелось пить. Он уже подносил стакан к губам, когда ощутил чье-то присутствие за своей спиной. Но развернуться не успел — его схватили сзади, заломив руку на спину, отчего Демос инстинктивно выгнулся назад. Живот взорвался болью.

— Что за…

Нечто холодное и острое укололо шею.

«Так-так… Лезвие. Но удар не нанесли. Похищение?»

А затем его резко развернули лицом к кровати.

Виттория проснулась, и теперь другой человек, крупный и широкоплечий, лицо которого невозможно было рассмотреть под натянутым по самый нос шарфом, стоял над гацонкой с ножом, зажимая ее рот рукой. Заглянув в расширившиеся от ужаса глаза Виттории, Демос вмиг позабыл о жажде. Пальцы ослабели, и хрустальный стакан с ужасающим звоном разбился о пол. Несколько осколков упали прямо ему под ноги.

«Может так Лахель меня услышит? Выручай, дорогая».

— Закричите — и она умрет. Позовете на помощь — и она умрет. Выкинете какой-нибудь фокус…

— И она умрет, — закончил фразу Демос. — Я понял.

Он повернул голову на голос и увидел возле окна третьего человека — невысокого, одетого в темные одежды. Вероятно, он командовал остальными. Ни одной запоминающейся детали, ни единого знака отличия.

«Профессионалы».

— Где бумаги? — спросил человек.

«Так вы не от Умбердо? А я-то понадеялся».

— Нельзя ли добавить немного конкретики? — громким шепотом спросил Демос, нервно косясь на приставленный к горлу нож. — У меня сотни бумаг в десятке кабинетов! Что вам нужно?

— Бумаги канцлера.

— Я и есть канцлер, болван! Кто учил вас задавать вопросы?

Откуда-то — он не заметил, как, — возникла рука, затянутая в перчатку. В следующее мгновение Демос ощутил боль. Острая вспышка вспорола нутро, выбив из него дух. Удар пришелся прямо под дых. Деватон скрючился и захрипел, ловя ртом воздух, но державший канцлера незнакомец не дал ему упасть.

«Как любезно с их стороны не бить по моему многострадальному животу».

Кое-как Демосу удалось выровнять дыхание и распрямиться.

— Вы знаете, зачем мы здесь, — сказал удерживавший его человек. — Аллантайн. Бумаги Аллантайна.

«Ах вот оно что! Неужели об их с Маргием маленькой шалости наконец-то узнали?»

— После смерти лорда Ирвинга мне досталось очень много документов, — прохрипел Демос. — Какие именно вас интересуют?

Лезвие сильнее укололо его шею. Канцлер ощутил, как что-то горячее потекло по овеваемой ветром коже.

«Кровь. И теперь почти не больно, надо же! Должно быть, я попросту привык».

— Это не светская беседа, — раздраженно ответил главарь. — Я теряю терпение. А когда я теряю терпение, то начинаю отрезать красивым дамам пальчики.

«Так ты дознаватель, а не вор? Если я останусь жив, испробую такой способ на тебе. И начну кромсать с члена».

С большим трудом Демос придал лицу спокойное выражение.

— Тогда соблаговолите уточнить, и вам не придется марать мое новое постельное белье кровью моей новой жены, — смерив вопрошающего надменным взглядом, сказал он.

«Не самое разумное поведение в моем положении, но нужно играть роль напыщенного аристократа до последнего. Впрочем, мало надежды, что их это припугнет, раз они бесцеремонно влезли ко мне в спальню во время первой брачной ночи. С другой стороны, сейчас им проще всего работать: я ведь сам приказал не беспокоить нас до утра. Кто? Кто снабдил их информацией?»

— Неоглашенные указы, — сказал незваный гость. — Где они?

— О, здесь вы их не найдете, — канцлер продолжал тянуть время, ожидая Лахель или Ихраза. А лучше — обоих. Но эннийцы не появлялись, хотя непременно должны были услышать звон разбитой посуды. — Все проекты указов хранятся в моем кабинете во дворце, ибо требуют доработки в канцелярии.

«Где же они, черт бы их побрал? Здесь трое нетерпеливых гостей, а я и с одним не управлюсь!»

— Во дворце нет того, что мы ищем. Мы уже нанесли визит в ваш кабинет. У Аллантайнов — тоже. Значит, они у вас.

— Ты издеваешься, мать твою? Да какие именно указы? — Демос нетерпеливо покосился на дверь. — Чего они касаются? У меня десятки таких проектов на разных этапах работы! Что вас интересует? Регулирование деятельности банков? Пересчет десятины? Таможенные пошлины?

Человек, стоявший возле окна, подошел к Демосу вплотную и, наклонившись к его уху, шепнул:

— Указ об отделении церкви.

У Демоса дернулся глаз.

«Ну разумеется».

— Вы с ума сошли? — он старательно изобразил удивление. — Должно быть, это какая-то ошибка. Ко мне в руки никогда не попадал подобный документ. Иначе он бы уже давно был рассмотрен Малым советом и, разумеется, отклонен.

— Пожалуйста, не заставляйте нас применять силу, — устало сказал человек в шарфе. — Просто отдайте его.

«Кто же вы? Понятно, что посланы Ладарием, хотя и тщательно стараетесь скрыть своего нанимателя. Сам предмет разговора выдает Великого наставника с потрохами. Но почему сейчас?»

— Тогда вам, полагаю, известно больше, чем мне. Можете обыскать мой кабинет. Правда, в данный момент вас могут заметить, что сведет на нет всю конспирацию. Если вы навестите меня завтра, я с большим удовольствием проведу для вас экскурсию и даже покажу свою знаменитую библиотеку.

Предводитель компании незваных гостей с тяжелым вздохом покачал головой.

— Вы меня разочаровали, лорд Демос. А ведь казались разумным человеком, — он повернулся к человеку, удерживавшему Витторию. — Отрежьте ей палец.

Канцлер вздрогнул и перевел взгляд на супругу, пытавшуюся оказать слабое сопротивление. Безликий здоровяк схватил ее за волосы, лишая опоры, прижал к кровати и ловко затолкал какую-то тряпицу ей в рот.

«Я запомнил ваши голоса и глаза, и мне будет этого достаточно. Я лично поубиваю вас, если выберусь отсюда живым».

Гацонка что-то беспомощно мычала, но, когда незнакомец отвесил ей оплеуху, содрогнулась и затихла. Ее руку прижали к стене и поднесли клинок.

— Напоминаю, что вы подвергаете пытке герцогиню Бельтерианскую, — сказал Демос, наблюдая за тем, как к руке Виттории приблизился нож.

— Титулы не помогут ей, когда она отправится в Хрустальный чертог по вашей вине. Мы пришли за бумагами и не хотим убивать вас. Пока что. На вас еще есть планы. Но сейчас просто отдайте то, что нам нужно, лорд Демос.

— У меня их нет, черт побери!

«Их действительно здесь нет. Какой идиот станет хранить ценные документы под носом у толпы людей в проходном дворе, именуемом поместьем Дома Деватон? Разумеется, я их перепрятал. Лахель их увезла. Значит, меня сдала не она».

— Режьте, — приказал главарь.

— Нет!

«Потерять еще и Витторию? Позволить, чтобы этот кошмар повторился? Мало мне призрака Фиеры, чей крик я все еще слышу по ночам?»

Демос дернулся изо всех сил, когда лезвие коснулось вытянутого мизинца Виттории. Глаза гацонки вылезли из орбит, красивое лицо обезобразила смесь жесточайшей боли и ужаса, брызнули слезы. Она кричала — он знал это, но ее вопль заглушил кляп, превратив звуки в неясное мычание.

— Нет! — истошно рявкнул канцлер, уже не замечая, как хлестала кровь из кисти жены, как маленький кусок плоти упал на каменные плиты пола, как билось в судороге ее тело.

А затем он ощутил то же, что почти шестью годами ранее превратило его жизнь в ад.

«Нет… Нет. Нет! Только не сейчас!»

Злость. Ужас. Кровавая пелена ярости застилала глаза, туманила рассудок, оставляя лишь неутолимую ненависть. Что-то, чего он не мог объяснить, нечто опасное и бесконтрольное, вспыхнуло у него под ребрами и разгоралось, поглощая каждую конечность, рассыпалось мириадами багровых искр, пожирало каждый дюйм тела и наконец взорвалось, вырвав из горла Демоса нечеловеческий вопль.

Пламя.

Он кричал. Он горел. Снова.

Но на этот раз все было иначе. Тогда, в том трижды проклятом охотничьем домике, он просто дал выход вспышке гнева, еще не зная, чем это обернется. Одна ссора, обыденная семейная размолвка. Он взбесился и даже был готов ударить Фиеру — та буквально напрашивалась на драку, осыпая его проклятьями. Но Демос не сделал этого. Сдержался, нашел в себе силы просто уйти, напоследок хлопнув дверью так, что та едва не слетела с петель. И потому не видел, как в деревянной комнате занялся маленький огонек…

Видят боги, лучше бы в тот день он распустил руки.

И все же то, что он чувствовал тогда, не шло ни в какое сравнение с эмоциями, обуявшими его сейчас. Теплая волна пробежала по руке, плечу и жадно набросилась на того, кто удерживал его сзади. Человек вспыхнул, точно старательно промасленный факел, выронил нож и резко отпустил пленника. Объятый пламенем, он с воплями метался по комнате, не находя облегчения и, потеряв силы, принялся кататься по полу, силясь потушить огонь, пожравший его темные одежды, шарф, волосы.

«Дерьмо. Они видели. Нельзя дать им уйти, ни в коем случае».

Впрочем, Демоса это решение удовлетворило.

Что-то изменилось за прошедшие годы. Несколько раз он был на грани срыва, рискуя дать вырваться проклятой крови. Это сжигало его изнутри, причиняло невыносимую боль, заставляло голову взрываться. Сейчас стихия разрывала его тело еще сильнее, но отчего-то не доставляла мучений. Ярость утихала, уступая место холодной уверенности. Этот огонь можно было укротить и подчинить своей воле. Однако пока что Демос подчинялся ему. И не противился этому.

«Пусть это проклятье послужит мне хотя бы раз. Вы напали не на того».

— Отпусти ее! — рявкнул он, не узнавая собственного голоса. — Брось нож.

Мучитель Виттории ошарашено взирал на Горелого лорда, которого теперь можно было назвать Горящим — раскаленный воздух окутывал Демоса и преломлял свет, заставлял воздух дрожать. Гацонка воспользовалась замешательством палача, вырвалась и отползла в угол, баюкая окровавленную руку. Она испуганно вращала глазами, не зная, куда смотреть — на Демоса, переставшего быть собой, или на его новую жертву. Головорез попятился, уперся спиной в стену и осенил себя знаменем Пути.

— Во имя Хранителя…

— Никакого Хранителя, ублюдок. Только смерть, — безумная улыбка исказила лицо Демоса, и он сомкнул руки на шее жертвы, давая пламени новую пищу.

«Одно касание, всего одно — и он уже горит».

Кожа здоровяка вздувалась, пузырилась, лопалась, издавала характерную вонь. Одежды истлели мгновенно, а следом за ними и жидкие сальные темные волосы. Демос душил его, дергавшегося, не давая издать ни звука, покуда пламя прожигало плоть изнутри. Канцлер отвернулся, потеряв всякий интерес к палачу, когда у того лопнули глаза. Лишенное опоры тело тут же рухнуло на пол.

Оставался тот, кто задавал вопросы, но в этот момент он уже покидал герцогские покои через окно. Демос метнулся к нему, но опоздал — горячая волна воздуха опалила лишь темное одеяние. Человек лихо приземлился на аккуратно подстриженный розовый куст, ойкнул, но тут же поднялся на ноги и, прихрамывая, скрылся в тени.

«Это все осложняет».

Жар спал, и Демос повалился на пол, распластавшись на холодной мозаичной плитке между двух обугленных трупов, источавших дивный аромат жареного мяса.

«Словно мы и не покидали обеденного зала. Что забавно, это и правда будоражит аппетит. Оказывается, я проголодался».

Все его тело отяжелело, слабость сковала стальными кандалами каждую конечность. С большим усилием он повернул голову и посмотрел на свою руку — на ней не было ни одного ожога, за исключением старых шрамов. Пальцы нехотя пошевелились, когда он напряг кисть. Предполагая страшное, Демос дотронулся ими до черепа и немало удивился, обнаружив не опаленные волосы.

«Почему? Почему я цел сейчас? И почему обгорел тогда?»

Виттория подползла к нему, оставляя тонкий кровавый след на каменном полу. Кое-как она перевязала свою рану, но наспех натянутая на ладонь тряпица все еще сочилась кровью.

— Это ты? — дрожащими губами спросила она. — Снова ты?

— Я, и всегда был собой. Зато теперь ты знаешь и мой маленький секрет. Это было очень жутко?

— Как говаривал мой конюх, можно наложить три ведра в штаны.

«Я и сам едва не наложил. Трудно поверить, что проклятье, которое я все эти годы забивал дурманом паштары, все же оказало мне услугу. Впрочем, теперь проблем прибавилось».

Демос слабо улыбнулся и кивнул на раненую руку жены:

— Ты, полагаю, не умеешь отращивать пальцы?

— Увы, я вообще не могу пользоваться собственным даром. Забавная ирония. Придется обойтись помощью лекаря.

«Не этим ли принципом объясняется то, что я не пострадал от собственного пламени? Но что тогда случилось в охотничьем домике?»

— Найдем его? Может удастся пришить?

— Боюсь, ты сжег мой несчастный мизинец вместе с ним, — хрипло ответила Виттория, показав на запеченного в собственном соку палача и привалилась спиной к ножке стола. — Хорошо, что я недалеко убрала цайказию. Положила пару крупиц в рот, пока ты изображал из себя факел. Мне уже легче, но я все равно продолжаю чувствовать проклятый палец. И боль. Черт, как же больно…

— Говорят, люди ощущают утерянные конечности на протяжении многих лет.

— Ничего, переживу. Зато теперь мне понадобится меньше колец.

Демос с усилием дотянулся до здоровой руки жены.

— Виттория…

— Что?

— Я не хотел пугать тебя. Прости.

— Зато теперь я окончательно поняла, отчего ты пообещал не выдавать меня. Но несколькими часами ранее ты, признаюсь, напугал меня сильнее. Вот уж не ожидала такой мощи, лорд Демос, не ожидала…

Демос перевел взгляд вниз, на свое сморщившееся от холода достоинство.

«Льстит».

— Можешь подать свечу? — попросил он. — Пожалуйста.

— Не насмотрелся на огонь?

— Хочу кое-что проверить.

Гацонка нехотя вытянула руку, вытащила из подсвечника одну горящую свечу и поднесла к Демосу. Канцлер кое-как принял сидячее положение и коснулся пламени ладонью.

— Больно! — он резко отдернул руку. — Печет.

На ладони расцветало красноватое пятно ожога.

«Значит, любое другое пламя, кроме собственного, все еще способно причинить мне точно такой же вред, как и остальным. Жаль».

— Странно, — удивилась Виттория.

— Кажется, я начал понимать, как это работает. И, что забавно, у меня впервые за очень многие годы окончательно прояснилось в голове. Ни следа былой мигрени. Такого не было много лет.

— Думаешь, это как-то связано?

— Почему нет? Еще в Древней империи целители утверждали, что подавляемые эмоции вызывают ухудшение здоровья. Вероятно, с колдовством может быть то же самое… Но об этом я подумаю позже. Сейчас нужно заняться твоей раной.

— А тебе — одеться. Не то чтобы я была против…

«Но превратить эту ночь кошмара в ночь любви нам уже не удастся».

Поддерживая друг друга, Демос и Виттория поднялись на ноги.

— Черт! — выругалась гацонка и ткнула Демоса локтем в бок, указывая на выход.

«Арзиматово чрево! Что она здесь делает?»

Лишь сейчас канцлер заметил, что возле дверей стояла одна из служанок его жены. Девушка застыла с прижатыми ко рту руками, ошарашенно переводя взгляд с обугленных трупов на канцлера.

«Что шокировало ее больше? Пара мертвецов хорошей степени прожарки или голый господин с забавно болтающимися яйцами?»

— Давно ты здесь?

Но по глазам служанки и по тому, как она в ужасе отшатнулась от него, когда он сделал нетвердый шаг в ее сторону, Деватон понял, что девчонка видела достаточно.

«Достаточно для того, чтобы и это стало проблемой».

— Не смей кричать, — зашипела Виттория.

— Я… я…

За спиной служанки бесшумно отворилась дверь. Леди Эльтиния, все еще в роскошном праздничном убранстве, стояла позади оцепеневшей девушки и равнодушно обозревала представшую перед ней картину.

— Вижу, телохранители наконец-то стали тебе не нужны, — заключила она.

Служанка повернула голову на резкий голос, но тут же вздрогнула и тихо всхлипнула, когда невесть откуда возникший маленький кинжальчик вошел в ее шею по самую рукоять.

— Какая же гацонская свадьба без парочки убийств, верно? — спросила Эльтиния, выдернув лезвие. Она мрачно усмехнулась, оттолкнув от себя начавшую сползать на пол девушку. Случайная свидетельница тщетно пыталась остановить кровь, бившую из раны на шее, в округлившихся от ужаса глазах застыла немая мольба. Несколько красных капель попали на вышитый подол знатной дамы.

«Итак, одна проблема решена».

Демос торопливо схватил лежавший на кресле халат, чтобы прикрыться. Леди Эльтиния глубоко втянула воздух через нос.

— Аппетитно. Я допускала, что однажды это могло случиться, — она задумчиво посмотрела на сына. — Но не ожидала, что так. Из тебя выйдет талантливый магус.

Тон матери был настолько будничным, словно она вела очередную бессмысленную беседу на одном из множества столичных приемов. Демос уставился на Эльтинию, не веря своим ушам.

— Так ты знала?

— Ты наполовину Флавиес, мой мальчик. Этот род ведет начало от первого жреца Огненного бога. Разумеется, я знала, что тебе может передаться дар Фламмалукса, хотя с годами это встречается все реже. Не особенно ожидала этого, но надеялась, что тебе повезет.

«Повезет? Ты серьезно?»

— И ничего мне не сказала, — отозвался Демос.

— Не о чем было говорить. Но теперь дар проявился, и все изменилось.

«Все изменилось почти шесть лет назад, когда в огне погибли твои внуки. Полагаю, нам еще предстоит очень неприятный разговор».

— Леди Виттория ранена, — канцлер показал на изувеченную руку жены. — Ей нужна помощь.

— Разумеется. Ее осмотрят в моей спальне. Стражу сюда пускать нельзя. С этим, — Эльтиния кинула на трупы, — пусть разберутся твои друзья. Правда, я бы не особенно рассчитывала на эннийцев. Лахель мертва. Где Ихраз, я не знаю.

Демос оторопел.

— Лахель мертва? — переспросил он.

— Лежит в луже крови за дверью, — равнодушно констатировала мать. — Мне она никогда не нравилась — не люблю рабов, что вьют веревки из господ. Пойдемте, леди Виттория, я приглашу лекаря. Придумайте правдивую историю, когда он спросит, что случилось. А ты, сын, разберись с этим беспорядком.

Демос уже ее не слышал. Он кое-как запахнул халат, стремглав вылетел из покоев и остолбенел, увидев тело.

«Странно, что служанка не подняла крик и не позвала на помощь. Она не могла не увидеть труп. Или тогда Лахель еще была жива?»

Эннийка лежала на боку, уставившись остекленевшими глазами на противоположную стену коридора. Демос опустился на колени и аккуратно размотал цветастый шарф, повязанный вокруг головы телохранительницы. Удивление — вот что увидел Демос на ее лице. Из спины Лахель торчала рукоять кинжала — длины лезвия было достаточно, чтобы нанести смертельный удар.

«Если знаешь, куда бить. Но Лахель никогда бы не повернулась спиной к человеку, которого не знала. Значит, это был кто-то из знакомых ей людей. Кто-то из своих».

Соображать приходилось быстро. Отгоняя мрачные мысли, заталкивая обратно слова сожаления, рвавшиеся из горла, он аккуратно потянул кинжал за рукоять.

«Стилет. Такой легко спрятать в рукаве или складках одежды. Но у этого должны быть ножны, иначе оружие рискует поранить того, кто им пользуется».

Демос осмотрелся по сторонам, но ничего не нашел.

«Я вернусь к тебе, дорогая. Мы еще сможем проститься. Но сначала я выясню, кто сделал это с тобой. Выясню и заставлю заплатить».

Опершись о стену, он тяжело поднялся на ноги и снова посмотрел на Лахель.

«Прости меня, девочка. Не такой награды ты заслуживаешь за свою верность и… Я отомщу за тебя, клянусь, Эклузум заплатит за это. Ладарий заплатит. Они все, черт их дери, заплатят кровью, болью и унижением».

Ему хотелось упасть на колени и оплакивать верного друга, но сейчас это было непозволительной роскошью. Конечности стали ватными, усталость пригвождала к месту, однако голова в кои то веки соображала быстро. Демос вернулся в спальню и присел возле тела служанки, замарав полы халата в еще теплой красной жиже.

Он шарил в складках ее платья, обыскивал каждую пядь одежды и наконец нашел то, что искал. Путаясь в массе ткани, он вытащил на свет ножны и сравнил со стилетом. Тонкое лезвие идеально в них вошло.

«А вот и наш убийца. Увы, матушка предвосхитила события. Как зовут эту девушку? Кто она? Но прежде, чем я это выясню, нужно проверить кое-что еще».

Демос выпрямился и неторопливо подошел к столу, стараясь не наступать босыми ногами на стеклянные осколки. Немного вина ему сейчас не помешает — это даст время отдохнуть и собраться с мыслями. А подумать было над чем.

«Те, кто пришли сюда, были подозрительно хорошо осведомлены об указах Маргия и Аллантайна. Ирвинг не мог выдать — он не знал, как скоро я найду бумаги, и найду ли вообще. Дядя давно стал пеплом и точно не мог никому ничего сказать. Лахель знала, но, судя по всему, они не знали того, о чем была осведомлена она. Я тоже был осмотрителен. И все же…»

Он торопливо переоделся, сунул ноги в сапоги, подхватил трость, и, бесцеремонно перешагнув через тело служанки, вышел из спальни.

«Но я знаю, где искать виновного. Все это очень печально».


Эллисдор.


Пир и не думал заканчиваться, когда Альдор и Рейнхильда вернулись к столу. Батильда бросила тревожный взгляд на помрачневшего эрцканцлера и распорядилась налить ему еще вина.

— Вы совсем ничего не едите, — заметила она. — Вам нездоровится?

Барон лениво поковырял ложкой ароматное жаркое и отодвинул горшок:

— Боюсь, шумные празднества отбивают у меня аппетит.

Грегор увлеченно общался с графом Урстом. Члены семьи Ланге обступили короля и смеялись очередной шутке, балансировавшей на грани приличий, о чем можно было судить по зарумянившимся щекам дочерей графа.

Несмотря на старания менестрелей, силившихся покорить уши гостей песнями о славных битвах, Альдор все не мог выкинуть из головы слова Рейнхильды о намерениях принца Умбердо. Впрочем, вряд ли он собирался убивать Грегора сегодня, и тем более — своими руками. Тем сложнее будет предотвратить катастрофу, решись принц на столь решительные действия. Впрочем, до заключения брака с Рейнхильдой можно было спать относительно спокойно. Пока что.

Альдор заметил, что сестра Грегора все это время пристально на него смотрела. Он кивнул и поднял чашу, Рейнхильда проделала в ответ то же самое.

— Вы хорошо знаете графиню? — спросила Батильда.

— Мы дружны.

— Я должна отблагодарить ее за роскошный свадебный подарок. Целый сундук чаш и бокалов из цветного гацонского стекла с золотыми и серебряными ножками! Какую же ответную любезность мы можем оказать?

Альдор отвлекся от беседы с супругой, когда люди в дальнем конце зала засуетились. Сквозь столпотворение, бормоча извинения и раздавая поклоны, торопливо пробирался один из гвардейцев Грегора. Когда он оказался возле его стола, эрцканцлер жестом приказал подойти ближе.

— В чем дело?

На широком лице мужчины читалась смесь удивления и тревоги — даже кончик носа гвардейца, повидавшего в походах всякое, подрагивал от волнения.

— Ваша милость, здесь… Рунды!

Альдор резко вскочил из-за стола, но вовремя спохватился и, не желая привлекать лишнего внимания, отвел гвардейца в сторону.

— Кто? Откуда? Зачем? — сыпал вопросами барон.

— Посольство, ваша милость. Пришли под конвоем людей графа Урста со стороны Вадлока.

— Посольство? — переспросил Альдор, не веря собственным ушам. — Рундкар отродясь не присылал переговорщиков. Сколько их?

— Пятеро. Все безоружны — мы тщательно это проверили. Они пришли со знаками добрых намерений.

— Рундам не требуется оружие, чтобы навести на людей ужас. Чего они хотят?

— Просят аудиенции, ваша милость. У лор… Короля! Ведут себя мирно, прекрасно говорят на нашем языке… И утверждают, что привезли подарок от их вождя.

Это еще меньше понравилось Альдору.

— Рундские дары — удовольствие сомнительное, — покачал головой он. — Глаз с них не спускать.

— Чужаки под надежной охраной, ваша милость. Что прикажете с ними делать?

— Немыслимо, — проворчал Альдор, судорожно соображая, как быть с незваными гостями. — Усильте охрану замка. Мне нужно больше гвардейцев в зале — на всякий случай. Я передам его величеству новости, после он решит, принимать послов или нет.

— Будет сделано, ваша милость! — гвардеец стукнул каблуками тяжелых сапог и ударил себя рукой по груди. — Сию минуту.

Грегор прибытию столь необычных гостей удивился не меньше Альдора, но распорядился немедленно пригласить их в зал. Очередное развлечение для знати, непередаваемая острота ощущений. Живые дикари прямо здесь, в замке, который ни разу не удавалось взять штурмом. По приказу Грегора благородные гости спешно расселись по лавкам и теперь сворачивали головы, приковав взгляды к двери, через которую вот-вот должны были пройти варвары.

Альдор стоял подле короля, до судорог сжимая край подлокотника его тронообразного стула. Все это ему не нравилось. Будь его воля, он бы ни за что не стал пускать врагов в сердце столицы. Альдор не подпустил бы их к городу и на полет стрелы, будь оно все проклято! Кто знает, зачем они явились? Одному Хранителю известно, какие дары они собираются преподнести, и что из этого выйдет. Но Грегор был тверд в своем очередном авантюрном решении.

— Послы Рундкара! — возвестил герольд и тут же поспешил убраться как можно дальше от распахнувшихся дверей.

Первым шел старик — сухой, но крепкий, размерами он едва ли уступал здоровяку Киверу. По широкой груди рунда стелилась длинная седая борода, сплетенная в косы. В серебристых волосах, перетянутых кожаным ремешком, виднелись бусины из различных металлов, дерева и даже столь редкого на севере цветного стекла. Старик улыбался — обветренное морщинистое лицо скалилось желтыми зубами.

За ним шли четверо рундов помоложе. Первый — крепкий, как дуб, нес перевернутое вверх тормашками копье с намотанной белой тряпкой — символ мирных намерений, который, впрочем, тут же забрали гвардейцы — от греха подальше. Второй детина тащил в могучих руках окованный железом сундук. Двое последних хмуро оглядывались по сторонам, выискивая угрозу — должно быть, они служили телохранителями при после.

Старый рунд, опираясь на посох, испещренный затейливой резьбой, прошел несколько шагов и остановился перед стеной гвардейцев, преградивших ему дорогу.

— Подойди ближе, гость, — приказал Грегор.

Переговорщик улыбнулся еще шире и, каркнув что-то по-рундски своей свите, наконец предстал перед Волдхардом.

— Ты желал говорить с вождем хайлигландцев. Я — Грегор из рода Волдхардов, и я правлю этой страной. Кто ты и зачем пришел? — король принял расслабленную позу, но его холодные глаза неотрывно следили за послом.

— Мое имя — Ойвинд Долгий язык, — пророкотал рунд на безупречном хайлигландском. — Это прозвище я получил потому, что могу говорить на нескольких наречиях. Впрочем, в молодости тому были и другие причины. — Сказав это, старик усмехнулся и стукнул посохом о пол. — Но я пришел говорить не от себя, а от имени Магнуса Огнебородого — вождя, что объединил северные кланы. Он установил мир на своей земле и теперь хочет того же и с Хайлигландом.

Альдор обмер от неожиданности. Грегор на миг застыл, не веря собственным ушам. Подавшись вперед, он поставил локоть на колено и оперся подбородком о ладонь.

— С чего вдруг рунды заговорили о мире? Сотни лет наши народы враждовали и пролили море крови за клочок земли. Так почему твой вождь хочет мира сейчас?

— Потому что сейчас мы можем друг другу помочь, — любезно поклонился переговорщик. — Грядет зима, вождь хайлигландцев, и мы знаем, что твоя земля родила мало зерна. Мы знаем, что ты поссорился с южанами, сидящими в далеком Белом городе. У твоей страны почти нет друзей, а те, что остались — ненадежны. И сейчас ты стоишь перед выбором: либо воевать с нами и дать умереть с голоду своему народу, либо отдать подданным хлеб, но ослабить свою армию. Трудный выбор. Но от голодных солдат толку мало, уж мы-то знаем. И потому у моего вождя есть к тебе предложение.

Брови Альдора невольно поползли вверх. Он прочитал немой вопрос в глазах Волдхарда и пожал плечами.

— Вы слишком хорошо осведомлены для дикарей, — заметил король.

Старик громко расхохотался.

— Вы считаете рундов дикарями, но мало кто из вас бывал дальше границ. Пленные видели разве что Тронк, — ответил он. — Но вы не бывали в Эксенгоре, стоящем на великой реке Сире. Вы не знаете Вевельстада, где уже давно торгуют купцы с дальнего юга и сказочного востока. Воюя с нами за небольшой кусок почвы, что вы именуете Спорными землями, вы закрыли глаза на все прочее. Ты не знаешь рундов, вождь хайлигландцев. Ты думаешь, что рунды срут и спят на снегу, едят сырую медвежатину и воруют ваших баб, чтобы позабавиться с ними.

Грегор холодно улыбнулся.

— По крайней мере, одну такую историю я все же слышал. Когда погиб мой брат, а верная моей семье вагранийка попала в плен.

— Она была вагранийкой, а с ними у нас свои счеты, — ответил Долгий язык. — Но мой вождь знал, что ты не забудешь такого оскорбления. Артанна нар Толл была дорога твоему отцу, вождь хайлигландцев — хотя бы потому, что от ее руки пало немало моих сородичей. Но то, что с ней сделали, когда она оказалась у нас в плену, хвалебных песен не достойно. Поэтому Магнус Огнебородый шлет тебе этот подарок.

Старик знаком приказал поставить сундук перед столом короля. Кивер и Альдор вызвались открыть его. Едва поднялась крышка, в нос эрцканцлеру ударила вонь разложения. Положения не спас даже толстый слой смолы, густо нанесенный на отрубленную голову. Разобрать черты лица уже было невозможно, но оно, определенно, принадлежало человеку.

— Кто это? — спросил Грегор, равнодушно осмотрев дар.

— Нуд Сталелобый, — оскалился переговорщик. — Точнее, то, что от него осталось, после того, как мой вождь его казнил. Магнус мог не убивать его, но сделал это, зная, как досадил этот сталелобый болван твоему отцу и его ручной вагранийке. Нуд убил твоего брата, вождь, пленил и пытал множество ваших солдат, обесчестил Сотницу. Он показал себя хорошим воином, умел командовать, и убивать его было жаль. Но как иначе мы могли доказать, что действительно хотим переговоров? Это, — Ойвинд указал на сундук с головой, — Знак наших мирных намерений. Нуд не желал мира с Хайлигландом и погиб за это.

Грегор рассеянно кивнул, обдумывая сказанное.

— Чего же хочет твой вождь?

Рунд, все еще скаля желтые зубы, оглянулся по сторонам и снова грохнул посохом по полу.

— В наших краях не принято отправлять стариков на побегушках, чтобы решать судьбы целых народов. Наши традиции предполагают, что вожди должны встретиться лицом к лицу, дабы болтуны вроде меня не исказили смысл переговоров. Магнус Огнебородый хочет говорить с тобой, вождь хайлигландцев. Лицом к лицу. С глазу на глаз.

— Твой вождь многого хочет, — Грегор обошел сундук и внимательнее заглянул внутрь. — Откуда мне знать, что это не ловушка? Откуда мне знать, что это — голова Нуда?

— Мы понимаем твое недоверие, правитель. Но знай, что ради вашей встречи Магнус убил не просто одного из лучших вождей. Он убил верного друга, который был врагом тебе. Он дает слово, что не прольет крови и не навредит ни тебе, ни кому-либо из твоих людей. Ни один рунд не нападет на хайлигландца даже в Спорных землях, покуда вы с Огнебородым не потолкуете, — громогласно, так, чтобы его слова были услышаны даже в самом дальнем конце зала, возвестил Ойвинд. — О нас могут говорить всякое, но никто не усомнится в том, что мы умеем держать слово.

Волдхард подошел ближе и встал на расстоянии вытянутой руки от посланника. Альдор заметил, что рука короля лежала возле рукояти меча.

— И где же твой вождь хочет встретиться? — спросил Грегор.

— В Спорных землях, где же еще? Выбор места он предоставляет тебе.

— Так, значит, он хочет поговорить о мире…

Старый рунд пождал плечами.

— Смотри правде в глаза, вождь хайлигландцев. Мир будет установлен, и неважно сколько людей умрут за это. Но если жертв можно избежать… Под знаменами Магнуса Огнебородого собирается большая часть севера. И если мы обрушим всю свою ярость на твои Спорные земли, спорить за них очень скоро станет некому. По крайней мере, в Хайлигланде. Если хочешь совет старого болтуна, то я скажу, что вам нужно встретиться. За спрос мзду не берут — может и договоритесь, удивите толстозадых южан мирным союзом. А потом, как знать…

Грегор долго молчал, прежде чем дать ответ.

— Я подумаю над твоим предложением, — наконец сказал он и вернулся за стол.

— Уже полдела! — снова оскалился Ойвинд. — Мне нужно привести ответ в Тронк через неделю. Это означает, что тебе нужно думать быстрее. Магнус Огнебородый известен мудростью и терпением, однако и на него порой находит ярость. Такое творит, что и во сне не приснится. В этом, если молва о тебе не врет, вы похожи.

Лицо Грегора не дрогнуло, но пальцы впились в края столешницы, рискуя раскрошить дерево. Король жестом дал понять, что аудиенция закончена. Ойвинд неуклюже согнулся в поклоне на имперский манер и попятился к выходу.

— Ловушка? — Грегор поднял глаза на Альдора и брата Аристида, когда музыка снова загремела в зале.

— Я был в Рундкаре, ваше величество, — проговорил монах, взглядом провожая удалявшихся варваров. — Это радушные хозяева, готовые отдать последние штаны доброму другу или гостю, но свирепые, как голодные волки, в отношении врагов. У них деловая хватка — рунды не упустят возможности получить выгоду, но одному Хранителю ведомо, как это качество уживается с честностью и прямолинейностью. Могу уверенно утверждать одно: убийц и земледельцев в Рундкаре в сотню раз больше, чем лжецов. Нарушивший слово там подвергается страшным наказаниям, а пятно от такого позора не смыть до конца жизни. И если их новый вождь Магнус Огнебородый публично клянется, что не причинит вам вреда, полагаю, ему можно верить. Ибо вероломные вожди на севере долго не живут.

Грегор задумчиво теребил перстень, косясь на сундук с подарком.

— Это обнадеживает. И голова Нуда… Он действительно был хорош, этот Сталелобый. Мой отец так и не смог его победить — только отгонял от границ. Да и я не преуспел — лишь раз нам удалось преследовать Нуда до Тронка, но там он засел за стенами, а вести затяжную осаду мы себе позволить не могли.

— Нуд… — эрцканцлеру было хорошо знакомо это имя. — Артанна иногда о нем вспоминала. Это ведь он сделал с ней…

— Да, — кивнул Волдхард. — Он. И его люди убили моего брата Лотара.

— Но это еще не означает, что нам стоит идти на поводу у Магнуса.

— Только мудрейшие из правителей способны примириться с врагом, чтобы спасти больше невинных жизней, — не отступал Аристид.

Альдор нервно барабанил пальцами по дереву.

— Если Хайлигланд заключит мир с рундами, обратной дороги в империю не будет, — напомнил он. — Этого нам точно не простят.

— Я и не собираюсь приползать в Миссолен на коленях, умоляя принять меня в лоно их лживой церкви! — прошипел Грегор. — Но этот Ойвинд прав: мы действительно не сможем вести войну с Рундкаром, не пожертвовав населением. Хальцель уже предоставил мне подробный отчет о состоянии запасов. Мы в очень скверном положении.

— И что ваше величество намерены предпринять?

— Я должен все обдумать, — отрезал Грегор, поднимаясь из-за стола. Барону пришлось отстраниться, чтобы не загораживать ему дорогу. — Я приму решение завтра. Доброй ночи, господа.

Альдор и монах обменялись красноречивыми взглядами мосле того, как Грегор удалился в свои покои. Ириталь старательно изображала неведение, хотя эрцканцлер заметил, как внимательно латанийка прислушивалась к разговору. Брат Аристид положил руку на плечо барону:

— Он примет верное решение, я не сомневаюсь. Его величество скрытен, но у него есть необходимая правителю мудрость.

— Помолитесь за это?

— Я каждый день прошу Хранителя направить его величество на правильный путь. Бог благосклонен.

— Да неужели? — не сдержал ехидства Альдор.

Брат Аристид искренне удивился.

— Разве нет, ваша милость? Его величеству удается все задуманное.

— Врагов у него изрядно прибавилось, и я не знаю, удастся ли защитить короля от опасности силой одной лишь молитвы.

Монах улыбнулся и склонился к уху эрцканцлера:

— Вам также следует поблагодарить Хранителя за оказанную милость. Пока что вам везет: ходите в любимцах у короля, у вас появилась прелестная жена, земли, титул… Кто знает, что с вами будет, если вы отвернетесь от господа? Не будет ли разумно проявлять чуть больше рвения в службе Хранителю? У вас перед глазами есть яркий пример того, как можно следовать божьей воле.

Альдор медленно повернул голову и уставился брату Аристиду прямо в глаза.

— Что вы хотите сказать?

— Его величество ценит вас за мудрость и прозорливость. Постарайтесь не разочаровать его. Будет очень печально, если вы, ваша милость, разделите судьбу своего предшественника лорда Хальвенда, — добавил монах и, напоследок улыбнувшись, смешался с толпой.

Эрцканцлер остановил слугу, выхватил из его рук кувшин с густым терпким вином и сделал несколько глотков прямо из глиняного носика. Для него не было новостью, что этот фанатичный монах занял место ближайшего советника, его место, возле Грегора. Учитывая обстоятельства, барон подозревал, что однажды подобное все равно должно было случиться, но не предполагал, что это произойдет так быстро.

Брат Аристид начинал превращаться в большую проблему, и Альдор, увы, понятия не имел, как ее решить.


Миссолен.


Демос с усилием потянул на себя ручку, и дверь поддалась, жалобно скрипнув петлями.

«Не заперто — ждет гостей. Но вряд ли меня».

Синий кабинет встретил недружелюбно. Резкие линии вытянувшихся к потолку книжных шкафов, обманчивые тени, метавшиеся по полу в такт судорожному движению свечного пламени. Золотые волчьи морды на подлокотниках любимого кресла яростно скалились на Демоса, не обещая ничего хорошего.

На краю письменного стола сидел Ихраз. Энниец задумчиво перелистывал страницы увесистого гроссбуха и с громким хлопком закрыл книгу, увидев Демоса. Появление господина вызвало неподдельное изумление на его лице.

«Ты не ожидал увидеть меня без сопровождения, верно?»

Канцлер сделал несколько шагов и, опираясь на трость, остановился на расстоянии вытянутой руки от Ихраза.

— Ты, — констатировал Деватон.

— Я.

«Что же ты натворил, сукин сын?»

— Почему? — Демос пытался говорить спокойно, но в последний момент его голос все же сорвался на хрип. — Просто скажи, почему?

Вместо ответа энниец молча вытащил из-под воротника тонкую цепочку с болтавшимся на ней маленьким серебряным диском. Демос тихо рассмеялся.

«Однако, этот вечер преподносит все больше сюрпризов».

— Опустим тот факт, что ты никогда не проявлял тяги к вере. В конце концов иногда на людей нисходит божественное откровение. Но неужели ты предал меня, забыл о годах верной службы, наплевал на мое расположение лишь из-за того, что я безбожник? — проговорил канцлер, глядя слуге в глаза. — Ты забыл обо всем, через что мы прошли вместе? О том, что я считал тебя своим другом? Тогда, воистину, сила этой маленькой серебряной безделушки очень велика.

— Не поэтому, конечно же, — энниец убрал символ веры обратно под воротник. — Это — лишь способ достичь желаемого. Из-за Лахель.

«Еще неожиданнее. Выходит, она действительно ничего не рассказала тебе о том, что документы покойного императора отправились в Анси. Иначе во всем этом спектакле просто не было бы смысла. Но раз ты пришел именно сюда, где мы разгадали головоломку и поначалу спрятали бумаги, значит, о дальнейших их перемещениях не знал. Лахель-Лахель… Из всей моей свиты ты оказалась самой преданной — не разболтала даже любимому братцу. И вот как я отплатил тебе за верную службу — позволил прирезать тебя, словно овцу».

Демос жестом пригласил Ихраза продолжить. Ему стоило больших трудов не дать проклятому дару вновь вырваться на свободу. Или хотя бы удержать себя от того, чтобы врезать тяжелым серебряным набалдашником трости прямо по зубам предателю.

— Вы сломали ей жизнь, — обвинил Ихраз. — После той ночи, когда ваша мать подарила ее вам, дабы сделать из вас мужчину.

«Поступок, которого я все еще стыжусь».

Демос с силой сомкнул пальцы на подарке Лахель, стараясь унять гнев.

— Ты давно в курсе, что та ночь не была моей прихотью. Тогда я даже не знал, что вы были невольниками. Но я освободил вас, как только выяснил это. Вы не были моими рабами — в империи это запрещено.

По лицу эннийца прошла судорога.

— Освободили, ха! — пролаял он. — Вы так это понимаете? Вырвать двух детей из Сифареса, отправить их в чужую страну, заставить ублажать капризных господ… Это было благом, по-вашему?

— Этим заправлял не я, повторяю. К слову, если ты предпочитаешь умереть от побоев плетью, служа какому-нибудь жестокому господину, это все еще можно устроить с помощью одного краткого письма дядюшке Эсмию в Сифарес. Но мы отвлеклись. За что еще, по-твоему, я достоин этого кинжала в спину?

«Кинжала, который в конечном итоге воткнули в спину Лахель. Из-за тебя, идиот».

Ихраз отлип от стола, чтобы подойти к канцлеру, но Демос остановил его, уперев конец трости ему в грудь:

— Ни шагу дальше. Я прекрасно слышу тебя и отсюда. А если посмеешь дернуться, клянусь, я убью тебя.

— Слышать угрозы от вас смешно. Вы же всегда действуете чужими руками. Нашими руками.

— Но это не значит, что я не смогу справиться самостоятельно.

Ихраз надменно усмехнулся.

— Вы — больной и слабый маленький человек, лорд Демос. И всегда будете таким, а с годами станете еще беспомощнее. Вы так и продолжали бы стареть и дряхлеть, пока очередные рабы выносили за вами дерьмо, кормили с ложечки и вливали в вашу глотку эннийские снадобья от мигрени. Вы беспомощны, и угрозы ваши — пусты.

— Скажи это трупам людей, которых отправил в мои покои, — канцлер пожал плечами. — Думаю, они поспорили бы с тобой, но, увы, уже не смогут.

«Потому что я слабый, больной, но очень и очень везучий уродец».

— Зачем вы заставили ее служить вам? — энниец снова уселся на стол и поднял на Демоса блестящие черные глаза. — Неужели было недостаточно одного меня? Я — мужчина, я с рождения учился драться. Но Лахель… Вы знаете, через какие мучения ей пришлось пройти, чтобы стать вашей телохранительницей? Вы хоть раз задумывались, сколько всего она вынесла ради вашей прихоти — иметь в охране красивую женщину? Экзотическую диковинку! Лахель не была создана для сражений, а вы сделали из нее убийцу.

«По-твоему, было бы лучше пойти на поводу у матери и сделать из нее шлюху?»

— Она этого хотела, — отрезал Демос.

— Вы могли ей запретить.

— Запретить ей мог хозяин, которым я не являлся. У нее была свобода выбора, и она приняла решение. — Демос нахмурился, вспоминая еще теплое тело Лахель, лежавшее под дверями его спальни. — Ты совершил большую ошибку, Ихраз. Я понимаю твои чувства, и я даже могу принять твои мотивы. Но предательство… Ты же мог просто рассказать мне все. Я бы понял.

«Но ты выбрал иной способ, а я был слеп».

— Черта с два вы понимаете! — прошипел энниец. — Она настолько очарована вами, что готова отдать за вас жизнь. Без раздумий. Она живет только ради вашей похвалы, забывая о себе. Но Лахель никогда не скажет вам об этом, — энниец поднял глаза на канцлера. — Она — единственное, что у меня осталось, лорд Демос. А я больше не могу смотреть на то, как она сбивается с ног, стараясь вам угодить. Хватит с нее. Она заслуживает большего.

«И не поспоришь. Но больше она не получит ничего, кроме ящика из сосны».

Демос заметил брешь, черневшую на одной из книжных полок — там должна была стоять конторская книга с отчетами о перемещении средств Дома Деватон в Бельтерианском банке.

«Под меня копают по-крупному. Хотят выставить не просто изменником, а трижды мошенником. Но в гроссбухах они зацепок не найдут».

— Вот чего я не могу понять, — сказал Демос, возвращая конторскую книгу на место. — Если ты так ненавидел меня, мог убить тысячу раз. Зачем все усложнять сейчас, копаясь в моей бухгалтерии, рыская по документам? Гораздо проще просто перерезать мне глотку.

Ихраз мрачно усмехнулся.

— Она не перенесет вашей смерти. А если бы выяснилось, что это сделал я… Лахель считает вас порядочным человеком. Несмотря на все, что вы сделали, несмотря на все, что заставили сделать нас… Мне нужно не просто избавиться от вас, а убить в ней веру в Демоса Деватона.

«То есть предать огласке несколько фактов, порочащих мое имя, а потом сдать меня Ладарию?»

Канцлера это начинало забавлять.

— Дай угадаю, — осклабился он. — Узнав о бумагах, доставшихся мне от Ирвинга, ты пошел в и без того разозленный на меня Эклузум и предложил какую-нибудь сделку?

— Вас бы обвинили в измене и, полагаю, казнили. Я должен был достать документы. К счастью, я знал о парочке интересных бумаг.

— И что они тебе предложили?

— Много золота и сказочной красоты поместье на границе с Канеданом, — Ихраз махнул рукой на широкую карту материка, занимавшую половину стены. — Меня это устроило. Думаю, Лахель тоже понравится.

«Такой красивый план — и такой бесполезный. Жизнь иронична. Настало время неприятных сюрпризов, дружище».

— Боюсь, Лахель этого не оценит, — Демос подошел вплотную к Ихразу и склонился над его ухом. — Она уже ничего не оценит. И все из-за твоей глупости.

Ихраз непонимающе уставился на канцлера.

— Так ты действительно ничего не знаешь? — Деватон округлил глаза в притворном удивлении.

— Чего не знаю?

«О, ты делал все для нее, сукин сын! Заботился о ней, пожертвовал мной… И убил ее в итоге! Пожалеть тебя, в память о былом?»

— Лахель мертва, — Демос передумал проявлять снисхождение. — Ее убили те же люди, что вломились ко мне в спальню. Люди, которых ты привел. Увы, я был слишком занят, спасая наши с леди Витторией жизни, чтобы ей помочь.

Он тяжело опустился в кресло и с наслаждением вытянул ноги. На столе лежала трубка, канцлер потянулся за кисетом и выверенными движениями отмерил нужную порцию табака.

До Ихраза наконец-то дошел смысл сказанного.

— Нет…

— Ты полный идиот, если полагал, что Ладарий заключит с тобой честную сделку. Иди в мои покои и увидишь плоды своего предательства. Прямо на пороге.

«Подобные новости трудно принять, я знаю. Он еще не осознал до конца. Очень скоро это случится — Ихраз всегда шустро соображал. Но это не спасло его от фатальной ошибки».

Энниец пошатнулся и схватился за угол стола. Его растерянное лицо покрылось испариной, он сдернул с головы шарф, ловя ртом воздух. А затем внезапно рассмеялся клокочущим смехом, спрятав лицо в ладонях. Но лишь несколькими мгновениями позже Демос понял, что Ихраз рыдал.

«Впервые вижу столь сильное проявление эмоций с его стороны. Радует ли меня это? Нет. Хотел бы я исправить сложившееся положение вещей? Определенно. Увы, порой в драке двух силачей больше всего достается тем, кто в ней не замешан. Нашей несчастной Лахель, например».

— Она погибла, защищая вас? — глухо спросил энниец, справившись с первой волной эмоций.

«Осознание потери, окончательной и бесповоротной, придет чуть позже. Я уже вижу тень этой всепоглощающей боли в твоих глазах. Жди этого, бойся. Когда ты увидишь ее бездыханное тело, ее мертвое лицо, когда поймешь, что больше никогда не увидишь ее улыбки и не услышишь смеха, лишь тогда ты ощутишь всю колоссальную мощь последствий содеянного. Я знаю, как это происходит. И я не пожелал бы этого даже тебе. Даже сейчас».

Демос бросил сочувственный взгляд на побелевшего Ихраза.

«Почему-то я все равно не могу тебя ненавидеть так неистово, как должен. Не могу и бешусь на себя за это».

— Увы, — сказал он и выдохнул ароматный дым. — В ее спину вонзила этот стилет одна из служанок. Впрочем, и она уже мертва. Уверен, что в имении эта загадочная девица появилась сразу после того, как ты заключил свой проклятый договор с Великим наставником. Вероятно, ее прислали сюда на случай, если что-то пойдет не так. — Демос вытащил из-за пазухи оружие и протянул его Ихразу. — И, разумеется, все полетело кувырком. Когда бывало иначе? Кажется, ты и сам не до конца разобрался в интриге, которую сплел. Неужели ты не понимал, что церковнику плевать на твою сестру? Что ему плевать и на тебя, и на своих людей? Ладарию нужен только я — как изменник, ибо я разочаровал его, отказавшись плясать под дудку его святейшей задницы. Но все напрасно.

— Вы перепрятали бумаги, — энниец покосился на тайник. — Я уже убедился.

— Именно.

Плечи Ихраза поникли, когда он снова взглянул на стилет. Энниец отложил оружие в сторону.

— А что… — он запнулся. — Что случилось с другими?

«Кое-что увлекательное!»

Демос помедлил, крутя в руках трубку.

— Я убил их. Всех, кроме одного. И я должен знать, куда сбежал этот человек, ибо он видел то, чего видеть был не должен.

Ихраз недоверчиво поморщился.

— Вы? Убили? Каким образом?

— Нашелся способ. И это уже не твое дело.

— И теперь настала моя очередь, — заключил энниец.

«Так просто? Сегодня? Я похож на безмозглого варвара? Нет, с тобой я еще не закончил. Более того, я только начал».

— Люди, которых ты привел, были из Коллегии?

— Угу, — хмуро подтвердил телохранитель, повесив голову. — Церковникам служат не только монахи.

«Тогда у меня появилась проблема посерьезнее указов».

— Вставай, — приказал Демос. — Пойдем.

— Куда?

— Полагаю, вид мертвой сестры откроет тебе глаза на Эклузум.

— Я уже все понял, — слова застряли в горле у Ихраза, и он окончательно сник. Исчезли злость и решительность, уступая место привычной покорности. — Мне стоит последовать за ней, не оставлять ее одну… там. Я должен.

— Нет, ты будешь жить. Более того, я даже не стану тебя наказывать. Ты получил настолько болезненный урок, что мне и добавить нечего. — Демос заглянул в ошалевшие от мучений глаза слуги. — И потому я дам тебе шанс — один шанс — попытаться исправить свою ошибку там, где это возможно.

«Что я делаю, будь я неладен? Я должен был сжечь его на месте. Испепелить, превратить в горстку золы и развеять ее над нужником в казарме дворцовой стражи. Однако я чувствую, что лишь сейчас смогу заполучить его в свое распоряжение без остатка. Вот он, распятый и голый передо мной, тонет в пучине своей боли и ошибок… Время действовать, и пусть смерть Лахель не будет напрасной».

Ихраз замер, переваривая услышанное.

— Не заставляй меня повторять, — раздраженно сказал Демос, потушив трубку. — Ты совершил ошибку. Думаешь я не отпустил бы вас, если бы ты попросил? Лахель бы повиновалась, уговори я ее, и была бы сейчас жива! Может теперь, потеряв дорогого человека, ты станешь лучше меня понимать. Но не думай, что я простил твое предательство. Я бы с удовольствием заставил тебя страдать еще больше, и ты знаешь, что заслуживаешь этого. Но я готов дать тебе еще один шанс и надеюсь, что ты не позволишь новому предательству запятнать добрую память о твоей сестре. Ну, каково твое решение? Исправишь содеянное кровью или делом?

Ихраз тряхнул головой и торопливо намотал шарф вокруг лица.

— Я… Конечно. Я в вашем распоряжении, лорд Демос.

Деватон бесцеремонно запустил руку под воротник слуги и сдернул кулон с его шеи.

— Чтобы больше я не видел этого, — сказал он и швырнул серебряную подвеску в разинутую пасть камина.

Энниец глядел, как сверкнула тонкой змейкой цепочка, и маленький блестящий диск шлепнулся на истлевшие угли, подняв облачко золы.

— Не увидите, — хрипло сказал Ихраз. — Клянусь, я искуплю! Я…

— Мог бы просто внимательнее меня слушать.

Энниец рухнул на колени, вцепившись в сапог Демоса. Канцлер едва удержался от желания стряхнуть слугу, как назойливую собачонку.

«Но это будет слишком жестоко. Он подавлен и сломлен — до него дошло, что именно он наделал. Незачем втаптывать его в грязь еще глубже».

— Простите меня, — взмолился Ихраз. — Простите.

— Проси прощения у Лахель.

«Со своей стороны прощение я не гарантирую, но могу попытаться, если ты меня больше не подведешь».

— Я сделаю что угодно.

— Тогда, пока я буду занят, заставь трупы исчезнуть из моей спальни. И позаботься о своей несчастной сестре.

— А вы?

Демос освободил ногу из захвата и свысока уставился на влажные от слез глаза слуги.

— А что должен делать человек, которому объявили войну? Готовиться к ней, разумеется.

«Ибо этот старый ублюдок в хрустальной короне окончательно перешел черту».

Загрузка...