Плюшевая заноза

ГЛАВА 2

Минут через двадцать в комнату ураганом ворвался Ричард, держа в руках пушистого зайца и автобота Бамблби. Мягкую игрушку он усадил на свою кровать (это что, ритуал у него – посвящение в «свои» игрушки?) и нажал на живот. Заяц мультяшным голосом выдал: «Я тебя люблю!». Ричард широко улыбнулся и еще раз ткнул пальцем в спрятанную под мягким слоем ткани кнопку. А потом еще раз. И еще… раз десять.

– Нет, ну когда-то же он должен наиграться! – подумалось мне. – Не будет же он до утра так сидеть.

Я оказался прав. И уже минуты через две пытка для зайца была окончена. Настала очередь трансформера. С виду обычная машинка, но стоило малышу провести над ней раскрытой ладонью, как она поднималась, превращаясь в робота. Эх, мне бы такую игрушку в детстве! Все бы обзавидовались. Да что там! Я бы и сейчас с такой поиграл, если бы только мог. А, правда, ну вот что мне мешало купить себе такого автобота? Деньги были, магазин игрушек находился через два квартала от моего дома. А вот чего не было, так это желания. Желания радовать себя, развиваться как личность, добиваться чего-то в жизни. Просто никто в детстве не говорил мне, что так можно. Моей тетке было совсем не до меня. Ее интересовали только деньги, которые она получала за то, что взяла надо мной опекунство после смерти моих родителей. Ах, да, еще мужики. Поначалу я даже честно пытался запоминать их имена. Но примерно через пару месяцев отказался от этой идеи, потому как за это время их сменилось штук пять. Кому-то я нравился, кто-то уравнивал меня в правах с кухонным стулом, а кто-то и вовсе мог оскорбить или поднять руку. Тетка не препятствовала этому. Кажется, ей было важно лишь одно: чтобы меня не убили, потому как в этом случае все выплаты прекратятся.

Я же все свое детство перебивался тем, что отнимал у других детей карманные деньги. Лет с шести начал таскать из магазинов еду. Чуть повзрослев, научился незаметно вытаскивать у людей кошельки, продолжая «прессовать» со своей «бандой» сверстников и тех, кто помладше. Мы забирали у них часы, телефоны, гаджеты, пару раз даже забирали кроссовки – такие новые, фирменные, Nike, кажется. В двадцать лет я впервые вскрыл машину. В ход пошли магнитолы, колонки, навигаторы, ноутбуки и все, что хозяева могли оставить в своем автомобиле. Деньги были! А еще были серьезные проблемы с законом. Сколько раз мы уходили от полиции, даже сосчитать не берусь. В тридцать четыре я отважился на серьезное дело – ограбление ювелирки. С моими подельниками мы досконально изучили карту города, продумали все маршруты отступления, в том числе план В, С и D. Но что-то пошло не так. Мой мозг меня подвел, и я свернул налево раньше, чем понял, что надо было свернуть направо. Впереди виднелся тупик, а на хвосте висела патрульная машина. Перспектива быть взятым с поличным мало радовала, поэтому пришлось отстреливаться, оставаясь при этом открытой мишенью. Знал, чем все кончится. Сглупил. Это я сейчас понимаю, а тогда… Не знаю, чем я думал в ту минуту. Но для меня кончилось все очень быстро. Захотел сытой жизни, дурак! Тьфу ты!

– Том! Том, ты тут? – Джон довольно настойчиво звал меня по имени.

– Да тут я, тут! Что случилось?

– Просто я уже минуту пытаюсь дозваться тебя, а ты не реагируешь. Я уж было решил, что ты за полдня умудрился перевоспитаться и отбыл, так сказать, наверх.

– Я задумался немного, – ответил я, чуть помедлив. До меня не сразу дошло, что Ричарда в комнате нет, как и нет машинки-трансформера. Видимо, забрал с собой. – А где мальчишка? – поинтересовался я.

– Да его позвали за праздничный стол. Схватил свою новую игрушку и умчался. Можем пока немного расслабиться.

Да уж, действительно, такие моменты – на вес золота. Можно даже вздремнуть. Жаль, что я до сих пор сижу на жестком полу. Кровать была бы весьма кстати. Стоп! На кровати сидит еще один «новичок». Небольшой такой заяц с длинной розовой шерсткой, глазами-бусинами и одним загнутым ухом. И кто додумался подарить пацану розовую мягкую игрушку? Если выбирать между бабушкой и дедушкой, то, видимо, бабушка. Хотя, может и дед. Вдруг у него склероз и он забыл, что у него внук, а не внучка.

– Заяц! Эй, заяц! Ты слышишь меня? – почему-то шепотом спросил я.

Тишина.

А вдруг он не знает, что он – заяц? Я же вот тоже не знал, что я – медведь, пока не увидел себя в зеркале. Как бы его…

– Эй, новенький! Не бойся нас! Мы не кусаемся. Тебя тоже подселили в игрушку?

– Не пытайся, – с горечью в голосе ответил Джон. – Он – «пустышка». Я уже пытался с ним говорить, пока ты в облаках витал. Подождем, когда Ричард принесет трансформера. Может, нас скоро станет трое.

– Обычно так сообщают о беременности… Джо-о-он, ты мне все о себе рассказал?

Мы одновременно прыснули со смеху. Давно я так не смеялся, душевно, непринужденно. Мог бы плакать, наверно, плакал бы, впервые в жизни от положительных эмоций. С трудом подавив этот, перерастающий в истерику, смех, вздохнул. Весь груз эмоций этого тяжелого дня схлынул, и стало как-то очень легко. Может, так и должно быть с настоящими друзьями, в настоящей семье? Я не знал этого. Но это чувство мне определенно нравилось. Надо бы запомнить его.

* * *

Ричард вернулся в комнату незадолго до сна. Перетащил в угол все игрушки, включая меня, Джона, зайца и трансформера, расправил кровать и залез под одеяло. Минут через пять в комнату вошла мама. Красивая женщина с шикарным телом: пышные бедра, тонкая талия и упругая высокая грудь. Даже домашний костюм не смог скрыть этого «богатства». Милое, в чем-то даже ангельское лицо с огромными зелеными глазами, пухлыми чувственными губами и чуть вздернутым носиком, окруженное копной густых каштановых волос, должно было сводить с ума всех мужчин в радиусе ста метров. Возможно, так и было. Лично я бы на ней женился.

В этот момент я поймал себя на мысли, что впервые в своей жизни задумался о собственной семье. Раньше мне это казалось пережитком общества, навязанной ценностью, а лично мной всегда воспринималось как обуза. Но сегодня что-то во мне надломилось. Я с замиранием сердца смотрел, как женщина села на краешек кровати, открыла толстую книгу и начала читать сказку сыну.

Нежный голос полился по комнате, лаская мой слух нежным бархатом. Я готов был слушать ее вечно. Любую сказку, любой бред, любой набор слов. Этот голос успокаивал и баюкал.

Тетка никогда не читала мне книг, а родителей я не помню. После их смерти у меня не было детства, и сейчас я очень завидовал Ричарду. Завидовал так, как никогда и никому. До слез. Вот только плакать, будучи медведем, я не мог. Но душа плакала. И, когда последние отзвуки маминого голоса, медленно кружась, растворились в воздухе, я провалился в долгожданный сон.

* * *

Проснулся я на рассвете от оглушительного женского визга. Оглядевшись и встретившись взглядом с Джоном, понял, что слышу его не я один. Истерил… заяц! Натурально так, с душой, кроя матом всех и вся, включая праправнуков всех небесных судей и иже с ними всю небесную канцелярию. Никогда не слышал, чтобы девушки так матерились. В том, что это была девушка, я ни секунды не сомневался – только у них бывают такие звонкие голоса. Ну, зато теперь паззл сложился: женские души подселяют в розовых зайцев, а мужские – в роботов, солдатиков и медведей. И на том спасибо! Интересно, а бывали ли случаи, когда, скажем, в куклу Барби переселяли душу какого-нибудь мужлана, чтобы он прочувствовал на себе все прелести «быть бабой»? С этой точки зрения медведь меня вполне устраивал.

Визг, временами переходящий в крик, а затем в хрип, перемежающийся со всевозможными ругательствами и сравнениями все не утихал. Очень хотелось ее вырубить. Спасало эту истеричку даже не то, что девочек не бьют, а исключительно моя невозможность двигаться. Очевидно, солдат разделял мою точку зрения, потому как в двухсекундном перерыве между тирадами зайца, пока та придумывала оскорбление поизощреннее, выдал:

– Кто-нибудь, выкиньте ее в окно!

Я почувствовал, как испепеляющий взгляд переместился сначала на меня, а затем на Джона, определив в нем источник голоса. Под таким взглядом мы должны были немедленно превратиться в горстку пепла и саморазвеяться. Гнев во взгляде зайца медленно сменялся ужасом, а затем она, набрав полные несуществующие легкие воздуха, вновь заорала:

– А-а-а-а-а! Ы-ы-ы-ы! Игрушки говорят! Они говорят со мной! А-а-а-а! Все, с меня хватит! Это уже не смешно!

– Да тут как бы никто и не смеется. Последний раз прошу: закрой свой милый ротик, ЗАЯ! – последнее слово я специально выделил, чтобы привести это мохнатое недоразумение в чувства.

Результат долго себя ждать не заставил. Девушка онемела на несколько долгих тихих секунд, а потом начала говорить сама с собой:

– Нет, дорогая, это все не правда. Это… глюк! Точно, это же глюк! Говорила я Кэтрин, что не хочу пить незнакомые таблетки, да еще и без названия, которые она нашла у старшего брата. Но моя голова… Болела? Очень болела! Поэтому и выбора у меня не было. Может, надо было не три таблетки выпить, а одну? Но мы же в клуб опаздывали! Эффект нужен был срочно. Я не виновата, что у них такое жесткое побочное действие. Надо будет спросить у Джера что это за гадость и как называется. Может, производители не знают о подобной «побочке»? Может, я первая? В любом случае скоро меня отпустит, и я все выскажу Кэтрин! А, может, я сплю, и это дурной сон? Но как я могу спать, если нам в клуб через десять минут выезжать? Так, спокойно. Надо подумать. О чем? Хм… Да, точно и совершенно определенно: у меня галлюцинации.

– Нет у тебя никаких галлюцинаций.

– Ну вот, они опять со мной говорят. Не поддавайся на провокации, не говори с ними. Их не существует.

– Девушка, а небесный суд над Вами был? – поинтересовался солдат.

– Был, – растерянно ответил заяц. – О-о-о, нет, нет, нет! Я вас не слушаю и не слышу! Не отвечать! Не отвечать им! Ла-ла-ла-ла-ла-ла-а-а-а… – Если бы она могла, я думаю, она бы подтянула колени к груди, опустила голову, закрыла уши руками и раскачивалась из стороны в сторону. Но перед нами сидела абсолютно неподвижная игрушка, собственно, каковыми были и мы.

– Да угомонись ты! – рявкнул солдат. Такого я от него не ожидал. Даже мне захотелось закрыть рот и спрятаться куда-нибудь подальше. В голосе звенела сталь. Таким голосом горы в пыль дробить можно. По-моему, девочка своей истерикой, сама того не желая, запустила процесс перехода из «ботаника» в «главнокомандующего». Заяц осекся и замолк. – Ты была на небесном суде, так?

– Т-так.

– Тебе там зачитывали приговор о УДК СУ?

– Что?

– Точно не помню, как это расшифровывается. Ладно, спросим по-другому: тебе зачитывали приговор о принудительном переселении души в тело игрушки с целью перевоспитания для последующего перерождения?

– Что-то читали… – она взяла себя в руки и перешла в наступление. – Да у меня голова болела! И вообще я не обязана слушать каких-то дядек и тетек. Я ничего такого не сделала, чтобы выслушивать от них, что я живу как-то не так, как им хотелось бы. Это моя жизнь и мне пофиг, что они о ней думают!

– Да ты кони двинула, дорогуша! – я не удержался. Конечно, такие новости следует сообщать немного мягче, особенно существам женского пола. Но, простите, опыта в сообщении человеку новости о его смерти у меня не было.

Жаль, что мы обездвижены. Судя по всему, девочка была готова упасть в обморок. Я бы посмотрел на это. Она все еще издавала какие-то нечленораздельные звуки, когда в ситуацию вмешался Джон.

– Послушай, как тебя там? С тобой что-то произошло, и ты умерла. Обращаясь к твоему недавнему монологу, могу предположить, что это из-за таблеток, которые ты выпила якобы от головной боли. Попытайся вспомнить, судьи что-то говорили о тебе «страшное», что тебе не понравилось?

– Они пытались доказать мне, что у меня передозировка сильнодействующими наркотиками. Я им говорила, что не употребляю и им не советую! Да я никогда…

– Подожди. Видимо, те таблетки и были наркотиками. В одной таблетке – одна дозы. Сколько ты, говоришь, выпила? Три штуки? Вот и результат. Тебя просто не откачали.

– Это непра…

– Затем твоя душа попала на небесный суд, – Джон невозмутимо продолжил свою лекцию, – где выяснилось, что ты не очень-то достойно прожила свою жизнь (уж не знаю, что ты там натворила) и тебя нужно немного «изменить», чтобы свою следующую жизнь ты не пустила коту под хвост так же, как предыдущую. Для этого твою душу поместили в плюшевого зайца. Теперь ты – безвольная кукла. Ты будешь все чувствовать, но никто, кроме нас, таких же «переселенцев», тебя не услышит. Ни двинуться с места, ни пошевелиться – ни-че-го. Смирись.

– И наслаждайся, – не упустил я своего шанса подлить масла в огонь, припомнив, как «мило» Ричард играл со мной и солдатом.

И тут плотину прорвало. Видимо, осознав во что вляпалась, девушка сначала зашипела (тут по сюжету у нее должен был из ушей пар повалить, будь мы в фильме), а затем ее понесло:

– Да как вы смеете?! Меня, Лиетту Уильямс, запихнуть в какую-то вонючую игрушку?! – я уж было решил, что она обращается к нам, но нет, все к тем же судьям. – Знаете, куда вы можете ее себе засунуть? А ну, немедленно верните меня в мою жизнь! Да я вас всех засужу! Вы у меня прощение вымаливать будете и все ваши дети, внуки и правнуки до седьмого колена! Вы что, не знаете моего папу? Да он вас всех раздавит и не моргнет! Эй, вы меня слышите?!

– А вот и вторая стадия, – тихонько шепнул мне Джон, – гнев.

– Что значит вторая стадия?

– Ты что, не слышал о пяти стадиях принятия неизбежного? Отрицание (его мы уже прошли), гнев (его мы сейчас наблюдаем. Жаль, попкорна нет), далее нас ждет торг, депрессия и принятие. Так что это теперь надолго! Приятного просмотра, Том! – он усмехнулся.

Мда-а-а…

– … и будете в раскоряку ходить до конца своей жизни! – Лиетта захлебнулась своей гневной тирадой в адрес небожителей и в комнате повисла долгожданная тишина.

Солнце за окном только-только лениво выползало на небосвод, окрашивая его в розоватый цвет. С улицы доносились звуки проезжающих машин. С каждой минутой их становилось все больше. Город просыпался. Но у нас еще был шанс вздремнуть, пока Ричард не проснется и не решит, что мы по нему за ночь соскучились.

Зайка уже не орала, сидела рядом и что-то обреченно бормотала себе под нос. Я прислушался:

– …все равно найду на вас управу… вы ответите… меня, Лиетту… Уиль…ямс… меня… вы… – последние обрывки слов она произнесла еле слышно, и, видимо, окончательно выбившись из сил, отключилась.

Через занавешенные шторы в комнату пробивались ленты света, оставляя пока еще не яркие пятна на ковре. Я попытался заставить себя уснуть. Нас всех ждал очередной непредсказуемый день, и это не вселяло совершенно никаких надежд. Вспомнив голос мамы Ричарда, я вяло улыбнулся и начал проваливаться в спасительный сон…

Именно в этот момент дверь распахнулась, и в комнату вошел глава семейства со словами:

– Сынок, пора вставать. Доброе утро!

Ну, и в каком месте оно, скажите мне, доброе?!