Плюшевый медвежонок

Гостиница в горах

Мунэсуэ и Ёковатари сели в поезд на вокзале Уэно и около часу дня прибыли на станцию Ёкогава. Золотая осень уже кончилась, но в окрестных горах, радуя глаз, еще мелькала то тут, то там красная листва кленов. До Киридзуми нужно было добираться пешком; в крайнем случае можно было доехать па машине до местечка Роккаку, но оттуда все равно оставалось пройти еще с километр.

Свободных такси на привокзальном пятачке не оказалось. Застроенный со всех сторон и напоминавший крошечный дворик, он нисколько не походил на обычные для сельской местности просторные привокзальные площади. Над крышами торчал лес телевизионных антенн. Телевидение придало стандартный облик даже таким далеким от больших городов местечкам.

Пятачок был заставлен машинами и казался от этого еще меньше. День был будний, и на станции сошли только они да еще несколько пассажиров из местных. В здании станции была таксомоторная контора, они обратились туда, но оказалось, что в ведении конторы всего одна машина и сейчас она, как назло, уехала в Такасаки.

— Надо позвонить в Киридзуми, оттуда пришлют микроавтобус, — посоветовал им сотрудник конторы, после чего предупредительно взялся за дело сам. Вскоре он сообщил: — Вам повезло. Автобус как раз сейчас идет сюда. Минут через десять будет.

Инспекторы облегченно вздохнули. Ходить, конечно, их профессия, но все-таки три часа пешком по горной дороге — это чересчур.

Вскоре подошел микроавтобус. На борту его было написано: «Источники Киридзуми». Из автобуса вышло несколько молодых людей и девушек.

— Не вы ли Ёковатари-сан и Мунэсуэ-сан из Токио? — окликнул инспекторов водитель, мужчина средних лет. Те кивнули. — О вас сообщили из Токио, я за вами. Садитесь, пожалуйста, — сказал он и взял у них дорожные сумки.

— Не беспокойтесь, пожалуйста, — запротестовал Ёковатари.

Провожая коллег в дорогу, инспектор Насу сказал: «У них на станции наверняка есть своя машина». Очевидно, микроавтобус и был этой машиной.

Микроавтобус покатил быстро и весело. Сначала ехали по шоссе вдоль железнодорожного полотна. Минут через пять начался маленький курортный городок. Крыши домов выдавались далеко вперед и нависали над улицей. На окнах некоторых из них попадались потемневшие от времени старинные решетки. То были постоялые дворы, построенные двести-триста лет назад. Где-то впереди величественно высились горы.

— Это городок Сакамото. Говорят, раньше тут были веселые кварталы, — сказал водитель.

Городок тянулся вдоль шоссе довольно долго, и инспекторов не покидало ощущение, что из темноты, из-за деревянных решеток, к ним вот-вот протянутся зовущие руки обитательниц веселых домов.

На окраине городка автобус остановился, чтобы посадить нескольких школьников и немолодого мужчину — мзстного ли, нет, сказать было трудно. Одет он был по-городскому. Мужчина поздоровался с водителем как со старым знакомым. В руках у него был небольшой кожаный портфель. Ребятишки, видимо, жили в дальних поселках, и автобус возил их в школу и обратно.

— Старые дома почти все снесены, мало их теперь осталось, — дружелюбно заговорил с Мунэсуэ новый пассажир, заметив, что тот с интересом разглядывает старинные улочки.

И действительно, между ветхими строениями виднелось немало новых. Но крыши и фасады их были выдержаны в старинном стиле, так что общая атмосфера древности не нарушалась. Машины, стоявшие в переулках, не бросались в глаза. Белая безлюдная дорога бежала прямо меж двумя рядами домов с выступавшими крышами.

— В свое время на этих постоялых дворах кипела жизнь, а теперь все заглохло. От прежних времен и следа не осталось, — с грустью сказал пассажир. Очевидно, он все-таки был из местных.

Может быть, это ощущение старины объяснялось не столько древностью построек, сколько безжизненной тишиной вымирающего городка?

Фасады все одинаковые, видите? Город строился по указанию правительства. Отвели всем одинаковые участки и… В старину здесь были постоялые дворы, веселые дома, бани и извозные заведения, — продолжал свои объяснения словоохотливый мужчина.

— А чем теперь тут люди занимаются? — поинтересовался Мунэсуэ. Он вспомнил, что на некоторых улицах, которые они проезжали, не было видно даже собак. Город казался пустынным.

— Видите ли, как появился перевал Усуи, так все перевалом и кормятся.

— Как это — «кормятся перевалом»?

— Ну, железной дорогой. Кто на станции работает, кто путевой обходчик, — в общем, почти весь городок в железнодорожниках.

Городок Сакамото кончился. Автобус свернул с шоссе и пересек железную дорогу. Ребятишки загалдели и прилипли к окнам: «Обезьяна! Обезьяна!» На склоне горы в засохшей траве действительно мелькнула какая-то черная точка, но прежде, чем ее удалось рассмотреть, она скрылась из виду. Выяснилось, что обезьяны появляются здесь стадами в пятьдесят-шестьдесят голов.

Кончился асфальт, и автобус вдруг отчаянно затрясся. Справа появилась довольно большая плотина. То была плотина Киридзуми. Водитель сообщил, что длина ее 320 метров, высота — 67, что строить ее начали четыре года назад и скоро должны закончить. Водохранилища пока не существовало, и под мощным бетонным корпусом плотины там и сям уныло торчали брошенные дома и небольшие рощицы.

В этом наступлении человека на природу ощущалось что-то грустное и тревожное.

Дальше будет сильно трясти, держитесь крепче, — предупредил водитель. Они были в горах. — Приехали б вы пораньше, такую красоту увидели бы: все горы красные, — продолжал водитель с таким сожалением, как будто это не они, а он сам лишился возможности полюбоваться осенней листвой.

Да и сейчас еще красиво. — Ёковатари смотрел вверх, на гребень горы, еще хранивший осенние краски. Когда ты столько времени не видел ничего, кроме бездушных городских пейзажей, любой уголок природы, а тем более такой буйной, ласкает взгляд. Горы, вздымавшиеся вокруг, не подавляли своей суровостью, а словно окутывали уставших от городской жизни путников мягкостью и спокойствием.

Автобус взбирался вверх по берегу реки. Справа и слева от дороги были разбросаны небольшие рощицы.

— Скажите, вы давно здесь живете? — обратился Ёковатари к водителю, решив, очевидно, что пора приниматься за дело.

— Я работал на прядильной фабрике в поселке Мацуида, но уж больно жалованье было маленькое, вот я сюда и перебрался год назад.

— Год назад, говорите? — Инспекторы понимающе переглянулись: о давних событиях расспрашивать водителя не имело смысла.

— Раньше тут, конечно, машины не ходили, — заметил Мунэсуэ. — Знаете, есть такие «Стихи о соломенной шляпе». Там говорится, кажется, так: «Что сталось с моей соломенной шляпой, той, что улетела в ущелье, когда мы шли по горной дороге?» Правда, поэт имел в виду дорогу от Усуи в Киридзуми, а не эту.

Автомобильную дорогу проложили в семидесятом году. А до того из Ёкогава ходили пешком. Гостиница тут была только одна, «Кинтокан», и постояльцы жили в ней по месяцу, по два.

— А сейчас и другие есть?

— Нет, только две. Хозяева-то, правда, одни. Первая называется «Киридзумикан». Это новая, и стоит она там, где кончается дорога. А старая — «Кинтокан».

— Когда же новую построили?

— В семидесятом.

— А к «Кинтокану» машины не ходят?

— Нет, туда можно добраться только пешком. По горной тропинке минут тридцать ходьбы.

— Целых полчаса по горной дороге? — скривился Ёковатари.

Раньше три часа от станции надо было идти. А нынешним гостям и полчаса много, селятся в новой гостинице. В старой живут только те, кто специально собрался по горам полазить.

За беседой и не заметили, как началась настоящая горная глушь. Прежде справа от автобуса шумела рока. Теперь же дорога запетляла, взбираясь по склону, и река осталась далеко внизу.

Вскоре в глубине небольшой поляны среди кленов, буков, грабов, каштанов показалось двухэтажное зеленое здание с красной крышей. Микроавтобус подкатил прямо к входу. Выйдя наружу, Мунэсуэ и Ёковатари поняли, что находятся на дне ложбины: со всех сторон их окружали склоны гор.

Дверь гостиницы вела в красиво отделанный вестибюль с диванчиками. Навстречу гостям вышла горничная, приветливая женщина средних лет.

— Господа Ёковатари и Мунэсуэ? Мы вас ждем. Горничная взяла у водителя сумки и пригласила гостей пройти в комнаты. Но Мунэсуэ остановил ее:

— Мы еще не решили, может быть, мы поживем в «Кинтокане».

— Хорошо, позже я провожу вас в «Кинтокан». А пока немного отдохните с дороги, — сказала горничная и провела их в комнату в самом конце коридора.

За окном краснели последние листья облетающего клена. Несмотря на дневное время, стояла мертвая тишина.

— Сейчас принесу чаю, — поставив сумки в стенную нишу, сказала горничная и вышла.

Они открыли окно и вдруг остро почувствовали, что кругом горы.

Тишина какая…

Как будто уши заложило.

Мы просто не привыкли, вот нам и странно.

Всю жизнь в грохоте, еще бы не странно.

Так что же может быть общего между Джонни Хэйвордом и этой глухоманью? — закурив, недоуменно пожал плечами Ёковатари.

В коридоре послышались шаги, и в комнату вошла горничная с чаем.

— Добро пожаловать к нам в Киридзуми, — еще раз учтиво поклонившись, сказала она.

В манерах и разговоре женщины было что-то такое, от чего казалось, что она и есть хозяйка гостиницы, а но горничная, как подумалось им раньше.

— У вас тут хорошо, — сказал Ёковатари искренне. — Хоть прочистим как следует легкие, а то они у нас все в смоге и саже.

— И правда хорошо, — согласилась женщина, — все наши гости так говорят.

— Извините, вы здешняя хозяйка? — решил удостовериться Ёковатари.

— Да, хозяйство у нас скромное, своими силами обходимся.

— А как же вы управляетесь сразу с двумя гостиницами?

— Когда сезон, помощников нанимаем. Если постоянно чужих держать, за ними следить надо, и гостей они обслуживают хуже.

— У вас, значит, сервис по-домашнему в самом буквальном смысле слова.

— Совершенно верно.

— А что вам сказали про нас, когда звонили из Токио? — с невинным видом осведомился Ёковатари. Ему показалось, что хозяйка догадывается, кто они такие.

— Ничего. А разве вы не сами заказывали комнату?

— Фирма заказывала, — уклончиво ответил Ёковатари.

Когда ведешь дознание, лучше по возможности не раскрываться, иначе собеседник может испугаться и умолкнуть. Правда, с некоторыми, наоборот, легче, если сразу, без утайки объявить им, что ты из полиции, — тогда они все начистоту выложат. В общем, смотря какой собеседник достанется…

— У вас к нам какое-нибудь дело? — спросила хозяйка.

— Откуда вы знаете? — удивился Ёковатари: похоже было, что, несмотря на все ухищрения, хозяйка все-таки догадалась об их профессии.

— Видите ли… К нам приезжают обычно или группами, или семьями, или парочками, а чтобы двое мужчин просто так приехали на воды — это редко бывает.

— Понятно. Эх, не сообразили, надо было девочек с собой пригласить, — разочарованно махнул рукой Ёковатари.

— Хотите, я угадаю, кто вы такие? — пряча улыбку, предложила хозяйка.

— Неужели угадаете?

Репортеры, подумала я сначала, но нет, пожалуй, не репортеры… Сыщики, верно?

Инспекторы растерянно переглянулись.

— Верно, — признался Ёковатари. Играть в прятки было уже ни к чему. Хозяйка явно из разговорчивых. Вероятно, полезнее будет раскрыть карты и прямо попросить ее помочь. — А как вы догадались?

— Когда приезжают репортеры, то один обычно с фотоаппаратами. А у вас сумки небольшие, непохоже, чтобы там аппараты были. И потом, газетчики всегда красиво одеты.

— Вот так комплимент! — расхохотался Ёковатари. Да, пожалуй, в сравнении с журналистами они и правда выглядели несколько провинциально. И кто им об этом напомнил? Хозяйка затерянного в глуши постоялого двора. В наше время, когда преступники летают на самолетах и разъезжают в спортивных автомобилях, канула в прошлое и фигура сыщика в потертом пиджачке и стоптанных башмаках. Молодого детектива на первый взгляд не отличишь от высокопоставленного служащего перворазрядной фирмы. Они, конечно, на это не претендуют, но все-таки и к «стоптанным башмакам» себя не причисляют.

— Ой, простите, я не то хотела сказать, — смущенно попыталась загладить свою невольную оплошность хозяйка. — Газетчики хоть и шикарные, но, как бы вам объяснить, нескромные, что ли.

— Да нет, мы ничего такого и не подумали. Кстати, раз уж вы нас разгадали, мы вам расскажем все как есть. Мы приехали расследовать одно дело по заданию полицейского управления. Это инспектор Ёковатари, моя фамилия Мунэсуэ. Мы хотели бы кое-что узнать у вас и у вашего супруга. Поможете нам? — сказал Мунэсуэ и предъявил хозяйке служебное удостоверение.

— Конечно, поможем, если это в наших силах. Извините, коли что не так сказала.

Допущенная оплошность, видимо, вызвала у хозяйки ощущение вины и желание ее загладить. Инспекторы не замедлили этим воспользоваться.

— Часто ли сюда приезжают иностранцы? — начал Мунэсуэ с главного.

— Как вам сказать. Не слишком часто, у нас тут места глухие.

— Но все-таки приезжают?

— В сезон иногда приезжают.

— Не было ли у вас в последнее время негров из Америки?

— Негров? Нет, что-то не припомню.

— С тринадцатого по семнадцатое сентября? — Мунэсуэ посмотрел хозяйке прямо в глаза. По документам, Джонни Хэйворд был в Японии впервые. Значит, он мог приехать в Киридзуми только в эти четыре дня: с момента прибытия в страну тринадцатого сентября до момента гибели в отеле «Ройал» семнадцатого. В «Токио бизнесмен отеле» сообщили, что он возвращался к ним каждую ночь, но он мог съездить в Киридзуми и днем.

— В сентябре у нас постояльцев еще много было, но негра — нет, не было.

— Речь идет вот об этом негре. Может быть, он к вам и не приезжал, но дело в том, что он как-то связан с этими местами. Внешне он и на негра-то не очень похож, скорее на азиата. С этими словами Мунэсуэ показал хозяйке отретушированную фотографию убитого Джонни Хэйворда и копию фотокарточки из его паспорта. Фотографии не произвели на хозяйку никакого впечатления.

— Раз вы не помните, то и супруг ваш, очевидно, не знает?

— Этого негра?

— Да.

— Если вас интересует, жил ли он у нас в гостинице, то я могу точно сказать — нет… А что с ним такое случилось? — встревожилась хозяйка.

— Ничего особенного, мы интересуемся им в связи с одним происшествием. Не волнуйтесь, пожалуйста, — поспешил успокоить женщину Мунэсуэ.

Если бы она читала газеты, то наверняка знала бы, что Джонни Хэйворда убили в токийском отеле. Однако трудно было представить себе, чтобы эта добродушная женщина, поглощенная многочисленными хозяйственными заботами, могла интересоваться такими кровавыми историями. Да если бы и интересовалась, вряд ли она смогла бы узнать на предъявленных фотографиях лицо, мельком увиденное в газете.

— Бывало так, что по каким-то причинам в гостинице оставался только ваш супруг?

— Как же, бывало: когда я рожала, то уезжала отсюда к родителям оба раза на месяц. Сейчас-то детишки уже в школу ходят.

Видимо, это ее дети ехали с ними в автобусе.

— Не могли ли негры приезжать именно в это время? Как знать, а вдруг кто-нибудь из родственников Джонни Хэйворда приезжал раньше в Киридзуми?

— Да нет, пожалуй, не думаю. Такое ведь не часто бывает, муж бы мне рассказал.

— Как долго вы храните регистрационные книги?

— Обычно через год уничтожаем. Разговаривая с хозяйкой, Мунэсуэ все яснее понимал, что толку от нее не будет. Правда, есть еще муж. Может, он что-нибудь знает о Джонни? — Супруг ваш где сейчас?

— В старой гостинице. Вызвать его?

— Нет, мы сами туда сходим. Там же и переночуем. Извините, а вы сами давно здесь живете?

— Могло статься, что отношения Джонни со здешними жителями возникли либо до ее приезда сюда, либо в ее отсутствие.

— Я вышла замуж в шестьдесят пятом, с тех пор все время тут.

— Значит, за это время чернокожих гостей не было?

— По-моему, не было.

— А иностранцы из каких стран бывали?

— Больше всего американцы. Знаете, солдаты с баз. Потом еще студенты. Кроме американцев, были французы, немцы, англичане.

— А кто из местных жителей живет здесь со времен войны?

— Так родители мужа, вот у них и надо спросить.

— Стало быть, родители вашего супруга в добром здравии?

— Да, им обоим уж за семьдесят, но держатся они молодцом.

— А они все время жили здесь?

— Да, как дело унаследовали, так никуда и не уезжали.

— Унаследовали?

— Свекор получил хозяйство от своего дяди. Впрочем, я во всем этом плохо разбираюсь, вы лучше у самого свекра спросите.

Из слов хозяйки явствовало, что теперешним хозяином гостиницы был ее муж, а свекор удалился от дел и жил на покое в «Киридзумикане». Вряд ли двадцатичетырехлетний Джонни Хэйворд был связан с кем-то из обитателей Киридзуми, живших здесь еще раньше.

— Эти стихи вам знакомы? — Мунэсуэ перевел разговор на другую тему и показал хозяйке принадлежавший Джонни Хэйворду сборник стихов Ясо Сайдзё. — Видите ли, эта книга была среди вещей негра. Когда он уезжал из Америки, то сказал, что едет в Японию, в Киридзуми. — Объяснять ей, как от «кисми» пришли к «Киридзуми», не было нужды. — Эти стихи были чем-то очень важны для него. В них говорится о Киридзуми. И в Японию он приехал, чтобы попасть сюда. Но вот что он собирался тут делать? Весьма вероятно, что разгадка кроется в этих стихах. Вам они ничего не говорят?

— Я знаю, что в этих стихах Ясо Сайдзё вспоминает, как он в детстве приезжал с матерью в Киридзуми. Я слышала, что отец мужа отыскал эти стихи и напечатал их в рекламной брошюрке и на салфетках.

— У вас есть сейчас эта брошюра?

— Сейчас нет, это давно было.

— Жаль, — сказал Мунэсуэ, не скрывая разочарования, и спросил; — До какого времени были в ходу салфетки и брошюры?

— Только муж или свекор могут это знать.

— А как вы думаете, чем стихи Ясо Сайдзё были важны для негра, Джонни Хэйворда?.. — все-таки задал Мунэсуэ хозяйке мучивший его вопрос, хотя на ответ особенно и не надеялся; что могла сказать ему женщина, никогда в жизни не видевшая Джонни Хэйворда?

— Ну, знаете, Киридзуми — это ведь не только где мы живем…

Последние слова хозяйки, по-видимому, заинтересовали Ёковатари, потому что он едва слышно пробормотал: «Вот именно, Джонни мог иметь в виду вовсе и не источники…»

Когда в следственной группе обсуждалось название «Киридзуми», обнаруженное а стихотворении Ясо Сайдзё, все немедленно связали его с горячими источниками, но ведь речь могла идти об этой местности вообще.

— Скажите, где еще в Киридзуми живут люди? — спросил Ёковатари. Ведь если где-нибудь поблизости тоже есть человеческое жилье, то Джонни Хэйворд вполне мог стремиться и туда. Или ему были нужны не люди, а сама земля Киридзуми? Ну, тогда уж точно ничего не удастся выяснить.

— То есть всегда ли местные люди жили только на источниках? — уточнил Мунэсуэ, подхватив мысль Ёковатари.

— Раньше была еще деревня Юносава, но теперь там никто не живет.

— Юносава? Это где же?

— Вы, когда выезжали из Сакамото, наверно, видели плотину. Так вот немножко выше этой плотины. Скоро ее затопят, эту деревню, поэтому оттуда почти все уехали.

— Давно?

— Да уж года три. Но только Юносава сама по себе, это не Киридзуми.

Дело зашло в тупик. Нужно было как можно скорее идти в старую гостиницу.

— Извините за беспокойство. Мы пойдем в «Кинтокан».

— Я вас провожу.

— Спасибо, не нужно. Тут ведь одна дорога, верно?

— Конечно, но мне все равно туда надо. — И хозяйка с готовностью поднялась.

В «Кинтокан» вела узкая лесная тропинка. Солнце уже скрылось за горами, на небе говел закат. Метров семьсот не слишком крутого подъема привели их к перевалу, с которого уже виднелась старая гостиница. Ёковатари и Мунэсуэ едва переводили дух, а хозяйка, казалось, чувствовала себя прекрасно. «Кинтокан» прятался в глухой ложбинке. Над ним поднимался легкий дымок, похожий на пар; сначала он тянулся ввысь, а потом, отдав свое тепло холодному воздуху, расплывался вширь, и от этого затерянное в горах пристанище для любителей горячих ванн казалось еще уютней. Солнце скрылось, и только догорающая вечерняя заря освещала ложбину призрачным светом.

Подойдя к обветшалой гостинице, они увидели водяную мельницу.

— Гостям из города очень нравится, вот мы и оставили, — объяснила хозяйка.

Они вошли в переднюю. В доме уже горел свет. Их встретил довольно невзрачный мужчина средних лет. Это и был хозяин. Жена о чем-то пошепталась с ним, и он немного извиняющимся тоном пригласил гостей в комнаты:

— Очень рады видеть вас у себя. Вы, должно быть, устали с дороги, не откажитесь принять ванну.

После «Киридзумикана» почтенный возраст «Кинтокана» сразу бросался в глаза. Почерневшие столбы покосились, в раздвижных перегородках зияли щели. Доски пола в коридоре покоробились и страшно скрипели.

— Это не соловьиные полы[10], а петушиные, — съязвил острый на язык Ёковатари, ничуть не стесняясь присутствия хозяев.

— Конечно, тут тоже надо было сделать ремонт, — еще более извиняющимся тоном сказал хозяин, — но все деньги ушли на «Киридзумикан».

— Да нет, так даже лучше. В этом, поверьте, есть своя прелесть, дух старины, что ли. Придает дому очарование, которое пьянит, как старое вино, — снисходительно утешил хозяев Ёковатари.

И в самом деле, если бы вам захотелось почувствовать себя затерянным в глуши, полностью оторванным от мира, вы не нашли бы места лучше, чем этот горный приют для запоздалого путника.

— Трудно поверить, что такие вот местечки до сих пор существуют всего в нескольких часах езды от Токио! — с воодушевлением заметил Мунэсуэ. Ему давно не приходилось бывать в подобных поездках. И он чувствовал себя помолодевшим на добрый десяток лет.

Их проводили в отдельный домик, одиноко стоявший в стороне от главного здания. Под окнами небольшой, обставленной в традиционном японском стиле комнаты журчала вода: там проходил мельничный желоб.

Когда они вошли в домик, на улице уже стемнело. Заря догорела, со дна ложбины поднялась ночная мгла, густая, как тушь. Хозяин зажег в комнате свет, и за окнами окончательно воцарилась ночь. В центре комнаты был устроен котацу[11].

— Сейчас жена чай принесет. — С этими словами хозяин собрался было уйти, но Мунэсуэ остановил его.

— Сначала нам хотелось бы у вас кое-что узнать. Мы тут расспрашивали вашу супругу…

— Да, жена мне говорила, но, боюсь, я тоже не смогу вам ничем помочь.

— Речь идет об этом человеке. Взгляните на фото. — Мунэсуэ протянул хозяину фотографию Джонни.

— Да нет, не было у нас такого. Если б он у нас останавливался, я б его непременно запомнил, очень уж внешность необычная. Может, он приезжал давно, еще до меня, тогда отец должен помнить. Кончите ужинать, я его приведу.

Как ни соблазнительна была перспектива единым духом покончить с расспросами, приходилось считаться и с интересами хозяев. Поэтому было решено сначала принять ванну. Купальня располагалась во флигеле по другую сторону главного здания. В длинном переходе, соединявшем главное здание и купальню, их обдал аромат стряпни, и у них разгорелся аппетит.

Вода источника была тридцать девять градусов. Когда-то температура ее была меньше — тридцать семь градусов: вода стала горячее после того, как пробурили дополнительную скважину. В бассейне соорудили шахматную доску, и постояльцы, нежась в воде, подолгу играли в японские шахматы «сёги».

— Хоть отдохнем немножко, — сказал Ёковатари, растянувшись в воде. За стенами купальни стояла тьма. Черные кроны деревьев придавали ей какую-то особую густоту.

— А ведь если б не вся эта история, мы бы и не знали про такое местечко.

— Спасибо, значит, убитому негру?

— Ёковатари-сан, что вы думаете о нашем деле?

— В каком смысле?

— Видите ли, из-за того, что убитый — иностранец, в расследовании, как мне кажется, никто особенно незаинтересован. Похоже, что наша группа создана проформы ради, поскольку здесь замешана честь японской полиции.

— А вы что, настроены иначе? — спросил Ёковатари, искоса взглянув на собеседника. Взгляд его был недобрый: Мунэсуэ повторил то, что с самого начала говорил сам Ёковатари.

— С чего вы взяли? Мне, откровенно говоря, все равно. До убитого мне дела нет. Мне только одно нужно — разделаться с убийцей.

При этих словах глаза Мунэсуэ будто сверкнули огнем. Или это просто почудилось сквозь пар? Видимо, не зря перед отъездом в Киридзуми Ямадзи сказал про него: «Очень уж ретивый. Как начнет таскать за собой по горам — не угонишься». И послал вместо себя Ёковатари.

Мунэсуэ испытывал к преступникам ненависть совершенно особого рода. Для сотрудника полиции отвращение и гнев по отношению к преступнику — вещь естественная. Однако Мунэсуэ переносил на преступный мир свою личную ненависть к негодяям, убившим его отца. Наверное, именно поэтому его так раздражало поведение следственной группы. Вряд ли его коллеги относились к дознанию спустя рукава оттого, что убитый был иностранцем. Пожалуй, напротив: это обстоятельство могло бы быть дополнительным стимулом в раскрытии преступления. И все-таки где-то в самой глубине души дело какого-то негра представлялось им не столь уж важным. Мунэсуэ же считал, что, даже не испытывая симпатии к жертве, следует положить все силы на поимку убийцы.

Ёковатари тоже было не по себе от рвения Мунэсуэ. Бригада Насу состояла из ветеранов, но Ёковатари был старейшим из них, на счету у него было почти столько же дел, сколько у Ямадзи. Но даже его Мунэсуэ опережал в энтузиазме и упорстве.

«Если рвение Мунэсуэ направить в нужное русло, из него выйдет отличный сыскной агент… — думал Ёковатари, погружаясь в горячую воду. — Иначе его энергия неизвестно во что может вылиться: начнет еще пытать подследственных. Следствие должно подчиняться строгим правилам, и насилию здесь не место».

Ёковатари понял, почему Ямадзи послал с Мунэсуэ именно его. Человеку помоложе было бы трудно сдерживать Мунэсуэ.

«Ну-ну, — подумал он и вдруг почувствовал голод. — Хватит купаться. Пора и поесть».

В комнате их ждал накрытый столик. Рис и суп были еще горячие. На столе красовались сасими[12] из карпа, тэмпура[13] из грибов и овощей, всевозможные салаты.

— Вот это да! — воскликнули Мунэсуэ и Ёковатари в один голос. Богатство и разнообразие стола сделали бы честь самому модному курорту.

— У нас в горах ничего нет, уж не знаю, придется ли вам все это по вкусу, — скромно сказала хозяйка, но гости, едва пробормотав что-то в ответ, накинулись на ужин. Сейчас им было не до служебных дел.

Когда они, покончив с обильным ужином, немного отдышались, раздались осторожные шаги: хозяин привел стариков.

— Право, не стоило беспокоиться! Мы сами собирались к вам зайти, — стал извиняться обычно неприветливый Ёковатари.

— Ну что вы, старому человеку поговорить — одно удовольствие…

Старик был худой, но еще крепкий. За ним тенью следовала маленькая старушка. Приведя родителей, хозяин ушел по своим делам в главное здание.

Четверо расселись вокруг котацу — не электрического, а угольного, такого же старого, как все в доме.

— Нам уже сын сказал, в чем дело. Иностранцы сюда приезжать стали сразу после войны. Тут Многим нравится, вот люди и приезжают сюда: кто на немного, а кто и надолго, — не спеша заговорил старик.

Хотя инспекторов интересовали сведения о Джонни Хэйворде, им пришлось сначала выслушать всю историю Киридзуми.

Старик рассказал, что горячие источники были обнаружены здесь больше тысячи лет назад. Нашла их собака, принадлежавшая отцу Садамицу Усуи, одного из вассалов Ёримицу Минамото[14], и потому одно время их называли Собачьими ключами.

Первый курорт в этих местах был создан в 1880 году. Десять пайщиков основали «Компанию по эксплуатации источников Усуи», которая и положила начало теперешнему курорту Киридзуми. Именно тогда была построена старая гостиница, как видно, многое повидавшая на своем веку. В числе десяти основателей компании был и дед старика; впоследствии он стал ее единственным владельцем. В 1911 году, когда дело перешло к наследнику, компанию переименовали в «Кинтокан. Горячие источники Киридзуми». Почему в название было включено слово «Киридзуми», точно неизвестно.

— Скорее всего, потому, что уж очень часто здесь бывают туманы[15],- сказал старик, очевидно вороша в памяти события далекого прошлого. Расспросы пробудили в нем воспоминания, и сейчас он мысленно оглядывал свою долгую жизнь — семьдесят с лишним лет.

Получалось, что старик владел предприятием в третьем поколении, а нынешний хозяин — в четвергом. Кто только не перебывал на источниках со времени основания курорта.

— Кода Рохан[16] сюда приезжал. И Ясо Сайдзё тут останавливался. Правда, я его не видел. Это было еще при отце. А стихотворение то я случайно нашел в сборнике и отдал напечатать на салфетках.

— Когда это было? — спросил Мунэсуэ. Наконец-то начался разговор по существу.

— До войны еще. Точно уж не помню когда.

— А салфетки у вас до сих пор в ходу?

— Нет. В пятидесятые годы еще были, а теперь уже нет.

— Джонни Хэйворд родился сразу после войны. Так что он мог видеть эти салфетки. Знал ли он, откуда они, — это уже другой вопрос.

— Кстати, не приезжал ли сюда на вашей памяти этот негр? — протянул Мунэсуэ старику фотографию. — Может быть, вы что-нибудь знаете о нем?

— Иностранцев у нас много было, а вот негры ни разу не приезжали, — покачал головой старик, разглядывая фотографию. Потом он передал ее задумавшейся о чем-то своем старухе. Та, едва взглянув, тихо прошамкала провалившимся ртом, словно размышляя вслух:

— Мы-то ничего не знаем, может, О-Танэ-сан[17] знает?

— А ведь и то правда, она же все время смотрела за гостями, когда нас не было, — сказал старик.

— А кто это О-Танэ-сан? — оживились инспекторы.

— Горничная, она давно у нас работала. Когда мы ездили в Токио или еще куда, она оставалась за хозяйку. Если уж кого спрашивать, так ее.

— А эта О-Танэ-сан сейчас здесь?

— Она в Юносава живет.

— Юносава? — Кажется, они уже где-то слышали это название.

— В деревне около плотины. Там уж никого не осталось, только одна она.

— Ну конечно, про эту деревню им говорила хозяйка, когда они пили чай в «Киридзумикане».

— А сейчас внучка О-Танэ помогает нам по хозяйству.

— Внучка?

— Славная девочка. Она еще малышкой осталась без родителей, О-Танэ ее вырастила. Когда О-Танэ состарилась и больше не могла работать, мы какое-то время присматривали за Сидзуэ — ее Сидзуэ зовут, эту девочку, — потом она кончила школу и теперь у нас работает, бабушку содержит. Говорили мы ей, иди дальше учись, мы об О-Танэ позаботимся, а она ни в какую: как же, говорит, я бабулю оставлю? Так и работает у нас. Сейчас позовем ее.

Не успел старик договорить, как старушка с неожиданным для ее возраста проворством встала, раздвинула сёдзи[18] и вышла. Вернулась она в сопровождении сем-семнадцативосемнадцатилетней девушки, крепенькой и круглощекой. Тут же явилась и хозяйка с горячим чаем.

— Это наша Сидзуэ-тян. Уж такая она работница, так нам помогает. Грех, конечно, держать ее в такой глуши… — словно оправдываясь, сказала хозяйка, разливавшая чай.

Сидзуэ, и без того румяная, совсем залилась краской и смущенно поклонилась инспекторам.

— Рады познакомиться, Сидзуэ-сан. Видите ли, мы хотели бы поговорить с вашей бабушкой по одному важному делу… Скажите, как у нее с памятью? — дружелюбно заговорил Мунэсуэ, боясь обеспокоить девушку.

— Бабуля очень любит поговорить о прежних временах, часто рассказывает, какие люди раньше к нам приезжали. Так подробно обо всем рассказывает, что я даже удивляюсь иногда. — Сидзуэ, кажется, обрадовалась, что с ней заговорили о любимой бабушке.

— Это прекрасно. Кстати, не говорила ли бабушка о каком-нибудь постояльце-негре?

— Негре?

— Ну да, из Америки.

— Говорила. Она рассказывала, что как-то очень давно приезжал чернокожий солдат с сыном.

— Чернокожий солдат с сыном! — невольно вырвалось у полицейских.

— Ну да. Правда, она давно об этом рассказывала, может, я что и путаю.

— Мы хотели бы увидеться с вашей бабушкой…

— Ну вот и прекрасно! — улыбнулась хозяйка, обратившись к Сидзуэ. — У тебя же завтра выходной, ты как раз и проводишь гостей в Юносава.

Все, что можно было выяснить в Киридзуми, они выяснили. Теперь оставалось ждать завтрашнего дня. Ёковатари и Мунэсуэ вышли на улицу, и над ними раскинулось яркое звездное небо. Такого им давно не приходилось видеть. В городе небо тусклое, звезды унылые, едва заметные. А тут им словно не хватало места на небе, они теснили друг друга и сверкали. Сверкали жестким металлическим блеском, лишенным теплоты, как острия копий. Казалось, увидев людей, звезды ощетинились, как стая голодных зверей, готовых вот-вот броситься на добычу.

— Небо какое-то жуткое, — поежился Ёковатари и поспешил обратно в дом. Мунэсуэ последовал за ним, не рискнув остаться в одиночестве.

Утро было ясное. Во дворе гостиницы раздавались голоса: выглянув в окно, инспекторы увидели, что это отправляется в путь компания туристов.

— Стало быть, мы не одни тут ночевали, а? — обратился Мунэсуэ к Ёковатари.

Видно, они неплохо время провели. Вон какие веселые.

— Здесь, кажется, проходит туристский маршрут на какую-то Кривобрюхую гору и на плоскогорье Асама.

— Не Кривобрюхая, а Кривоносая! — раздался девичий смех у них за спиной. Это была вчерашняя девушка Сидзуэ: она принесла завтрак.

— А, Сидзуэ-сан!

— Ну как, хорошо вы спали?

— Как младенцы. Только от голода и проснулись.

— У меня давненько такого аппетита не было, — подтвердил Ёковатари слова Мунэсуэ, взглянув на накрытый столик. — На свежем воздухе особенно хочется есть.

— Кстати, Сидзуэ-сан, когда вы уходите?

— Все от вас зависит. Как только соберетесь, так сразу и пойдем.

— Так что ж мы тут расселись, — заторопился Ёковатари, — отнимаем у вас время, сегодня ведь ваш выходной.

— Ничего, ничего, завтракайте спокойно, — присела Сидзуэ рядом.

Ночь в гостинице вместе с обильным и изысканным ужином и завтраком стоила всего три тысячи иен. Расплачиваясь, они подивились дешевизне. Провожали их старики. Было что-то очень трогательное в том, как они стояли рядышком, глядя им вслед. Залитые ярким утренним солнцем фигурки стариков становились все меньше и скоро превратились в два черных пятнышка на дне ложбины.

— Все еще не уходят, — недоуменно сказал Мунэсуэ.

— Они всегда так провожают гостей, — объяснила Сидзуэ.

— Так вот и доживут свои дни вдвоем в этой горной гостинице, в тишине, — с грустью промолвил Ёковатари.

— Ну что ж, красивая, спокойная жизнь.

— Так-то оно так, да кто знает, что им пришлось претерпеть на своем веку? — заметил Ёковатари.

Тут они поднялись на перевал, откуда здания гостиницы уже не было видно. Мунэсуэ помахал рукой и тихо, чтоб никто не услышал, прошептал: «До свидания». Сидзуэ шла впереди и была уже по ту сторону перевала. Отсюда открывался вид на «Киридзумикан».

— Хорошо бы еще разок попасть в эти места, — сказал Ёковатари.

— Да, неплохо бы… — ответил Мунэсуэ. Оба знали, что расчувствовались, что это скоро пройдет и что больше они сюда никогда не вернутся.

Обратный путь они снова проделали на микроавтобусе. Шофер был тот же. И даже вчерашний спутник, немолодой мужчина, опять ехал вместе с ними. Видимо, он ночевал в «Киридзумикане». В рекламном проспекте, который хозяйка вручила им на прощание, говорилось, что гостиница открыта круглый год — единственный в своем роде случай.

— Это, конечно, не наше дело, — почему-то вдруг озабоченно сказал Ёковатари, — но как же они не прогорают?

З-а прибылью они как будто не гонятся. Наверно, хорошо зарабатывают в отпускной сезон и праздничные дни.

Действительно, в проспекте говорилось, что на источниках бывает людно во время больших весенних и осенних праздников, под Новый год, а также летом. Но много ли приезжих останавливается в гостиницах, не было сказано.

— Жалко будет, если не уберегут такое заведение, — вздохнул Ёковатари.

— Жалко, — согласился с ним Мунэсуэ.

Старуха О-Танэ жила в единственном оставшемся в деревне Юносава доме. Ей давно предлагали переехать в город, в новый дом, выделенный для нее муниципалитетом, но она говорила, что хочет быть поближе к внучке, и до сих пор ютилась в своем полуразвалившемся домишке.

О-Танэ доживала в Юносава свой век, и единственной ее радостью была Сидзуэ, приходившая навещать старуху в свои выходные дни. О-Танэ было тоскливо без Сидзуэ, но в остальном ей жилось неплохо: заботы о ее пропитании взяли на себя хозяева гостиниц в Киридзуми.

Сидзуэ была славной девочкой, ее не смущало то, что ее бывшие одноклассники либо продолжили учение, либо бросили родные места и отправились работать в Такасаки или Токио. Она не хотела покидать бабушку и осталась работать здесь же, в Киридзуми. Ничего, что ей, такой молодой, тоскливо в горной глуши. Мечты подождут, сейчас главное — позаботиться о бабушке.

— Не скучно вам здесь, в горах? — спросил Мунэсуэ.

Девушка смущенно подняла глаза:

— Послушать моих подруг, которые в Токио работают или в других городах, так там не жизнь, а сплошной праздник. Непонятно только, что ж они всякий раз приезжают оттуда такие бледные да худые? У нас иногда бывают постояльцы моего возраста, так они говорят, что зарабатывают меньше, чем я в Киридзуми. И уж больно тонюсенькие, прямо едва живые — все фигуру берегут. А мне больше нравится в горах. Красиво, воздух какой, да и хозяева добрые… А самое главное — возле бабули.

Сидзуэ говорила просто и доверчиво.

— Правильно, — отозвался Ёковатари. — Ничего хорошего в этом Токио нет. А такой девушке, как ты, там и вовсе не место.

— Когда приезжают студенты из Токио, подрабатывать, с ними надо быть начеку.

— В каком смысле начеку?

— Сразу говорят: давай встречаться. А сами-то скучные такие и хуже всех работают… — Сидзуэ судила строго.

Микроавтобус спускался по горной дороге. Теперь долина расстилалась уже не где-то внизу, а совсем рядом.

— Бабуля, когда я прихожу домой, всегда выходит меня встречать, к самой плотине, — сказала раскрасневшаяся от радостного волнения Сидзуэ.

— Показалась плотина. У ее подножия столпились люди.

— Что-то случилось, — пробормотал шофер, притормозив.

— Что может случиться? — встревоженно нахмурилась Сидзуэ.

— Похоже, кто-то разбился.

— С плотины упал? Да ведь это верная гибель! — переглянулись инспекторы.

— Что-то я бабули не вижу! — заволновалась Сидзуэ, глядя туда, где обычно ждала ее бабушка.

— Видимо, она пошла посмотреть, что случилось, — сказал Мунэсуэ, желая не столько успокоить девушку, сколько заглушить тревожные предчувствия в себе самом.

Автобус подъехал к краю плотины.

— Эй, что произошло? — крикнул шофер кому-то из собравшихся внизу.

— Да вроде какая-то старуха здешняя разбилась, — ответили ему.

— А вдруг это бабуля? — Сидзуэ чуть не плакала.

— Да нет, не может быть. Мало ли старух на свете… Чего тревожиться понапрасну, беги лучше домой, — подбодрил Сидзуэ шофер, протянув ей сверток с гостинцами, который она чуть было не оставила в автобусе.

— Верно, верно. Может, вашу бабушку задержало что, вот она и не смогла вас встретить, — поддержал его Мунэсуэ.

— Господин начальник станции, можно я пойду взгляду? — спросил шофер у пожилого мужчины. Видно, он встревожился не на шутку.

— Иди, Цунэ-сан. Я, пожалуй, тоже схожу посмотрю, — сказал пожилой мужчина, оказавшийся начальником станции, и вышел из автобуса вместе с шофером. Оба пошли за Сидзуэ; должно быть, они прекрасно знали, что никаких других старух, кроме О-Танэ, в Юносава нет. У лестницы, ведущей с плотины вниз, им преградил дорогу человек в каске, видимо рабочий:

— Проход воспрещен.

— Скажите, кто там разбился? — спросил рабочего Цунэ-сан.

— Не знаю, — ответил тот и замахал рукой, словно отгоняя собак. — Сюда нельзя!

— Пропустите хоть эту девушку, она из Юносава, там живет ее бабушка…

— Из Юносава! — Рабочий изменился в лице, что явно не предвещало ничего хорошего. — Бабушка, говорите?

— Да, а что? Неужели… — Цунэ-сан помрачнел. Сидзуэ, смертельно бледная, едва держалась на ногах. Если бы Мунэсуэ не поддерживал ее, она бы наверняка упала.

— Раз так, идите. Меня-то просто для охраны сюда поставили, — сказал рабочий и показал рукой вниз, на подножие плотины.

— Мне страшно! — оцепенела Сидзуэ.

— Ну что ты, Сидзуэ! С бабушкой твоей все в порядке. Иди скорей домой, — успокаивал ее Цунэ-сан.

Но для того, чтобы попасть в Юносава, все равно надо было спускаться по лестнице. В глубине красновато-ржавой долины виднелись останки заброшенных домов и засохшие деревья. Где-то там должен был быть и дом старухи О-Танэ.

Хотя рабочий явно уклонился от ответа, им все еще не верилось, что произошла трагедия. Ведь О-Танэ старая женщина — а вдруг она плохо себя почувствовала и не смогла прийти встретить внучку?

Они спустились к подножию плотины, где шумела толпа, в которой мелькали полицейские.

— Кто упал? — спросил Цунэ-сан, пытаясь пробиться через толпу.

Его остановил резкий голос полицейского:

— Кто такие?

— Мы из Киридзуми, услышали, что тут несчастье, и…

— Кто вас пропустил?

— Дело в том, что вот эта девушка живет в Юносава…

— В Юносава?

— А это господин начальник станции…

Кто-то из полицейских, видимо, узнал железнодорожника, и тон разговора сразу переменился.

Толпа расступилась, и они увидели нависавшую прямо над ними 67-метровую бетонную плотину. У ее подножия лежал труп, небрежно прикрытый циновкой. Камни и земля вокруг были в крови.

Кто-то из полицейских приподнял циновку, скрывавшую тело. Оно было чудовищно размозжено. С первого взгляда трудно было даже догадаться, что это человек.

— Бабуля! — вглядевшись, крикнула Сидзуэ и припала к циновке. — Я так и знала!

— Это что, родственница погибшей? — сочувственно зашумели в толпе.

— Бабуленька, как же, как же это ты? Ведь ты же знала, что я сегодня приду? — рыдала Сидзуэ. Окружающие и не пытались ее утешать: девушке надо выплакаться.

— Как же она упала? — спросил начальник станции.

— Да мы и сами не знаем. На плотине с обеих сторон перила, захочешь — не упадешь, если только сам не бросишься, конечно, или не столкнут, — ответил один из полицейских, судя по форме, помощник инспектора. Обычно осмотр места происшествия делает сам инспектор, но на местах частенько обходятся и помощником.

— Столкнут? — повторил Мунасуэ, и глаза его загорелись. — А что, есть подозрение?

— Да в общем-то, нет, кому нужна эта старуха. Оступилась, наверно: посмотрела вниз, голова и закружилась. Плотина не достроена, ходить по ней запрещено, но разве тут усмотришь? А кстати, кто вы такие?

Помощник инспектора давно почуял, что Ёковатари и Мунэсуэ не из местных. Сначала, увидев их в компании начальника станции, он решил, что это его приятели, но теперь насторожился.

— Извините, мы забыли представиться. Мы из Токийского полицейского управления. Это инспектор Ёковатари из первого следственного отдела, а я Мунэсуэ, участок Кодзимати, — объяснил Мунэсуэ.

— Из полицейского управления?.. Ну что ж, добро пожаловать. Сибуэ, участок Мацуида, — представился помощник инспектора уже весьма дружелюбно. — А что же понадобилось полицейскому управлению в такой глуши?

— Собственно говоря, дело-то у нас было к этой старушке, что упала с плотины.

— Как, к покойнице? Наверное, в связи с каким-нибудь расследованием? — На круглой, лоснящейся физиономии упитанного помощника инспектора появилось напряженное выражение. По званию он был выше стоявших перед ним сотрудников полицейского управления, но, услышав, что они присланы из центра, решил быть с ними поосторожнее.

— Да. Не исключено, что эта старушка знала кое-что важное по делу, которым мы сейчас занимаемся.

— Знала что-то важное… — повторил Сибуэ, кажется осознав серьезность происшедшего. — И значит, теперь, когда она погибла…

— Вот именно, для нас очень важны обстоятельства ее смерти, — сказал как отрезал Мунэсуэ. Краем глаза он видел, как плачет Сидзуэ, склонившись над телом бабушки.

И хоть ему было жаль девушку, помочь он ей ничем не мог. К тому же занимало его совсем другое…

По словам помощника инспектора Сибуэ, труп старухи О-Танэ, Танэ Накаяма, был обнаружен утром этого дня, 22 октября, около восьми часов. Обнаружил его один из рабочих: он заметил валявшуюся у перил плотины сандалию. Это показалось ему странным, он перегнулся через перила и увидел труп. Перепуганный рабочий тут же сообщил обо всем в строительную контору, и вскоре полиция была на месте происшествия.

Осмотр тела показал, что смерть наступила около шести часов утра в результате травмы черепа, вызванной падением с большой высоты. Полиция недоумевала, как могла старуха упасть с плотины, и не знала, как взяться за дело. Тут-то и появились Сидзуэ, Ёковатари и Мунэсуэ.

Детективов охватило разочарование. Пропал с таким трудом найденный было след. Стало до боли ясно: Танэ Накаяма была убита. Преступник все время следил за действиями полиции и, узнав, что полиция заинтересовалась Киридзуми, опередил ее и расправился со старухой О-Танэ, в руках которой был ключ к делу. Было от чего прийти в отчаяние.

— Но ведь убийство старухи доказывает, что мы пошли по верной дороге, — вдруг сказал Мунэсуэ, выйдя из задумчивости.

— Верная она или неверная, что с того, сейчас-то мы снова в полной тьме, — раздраженно отозвался Ёковатари.

— В шесть утра уже светло. И раз преступник расправился со старухой, когда его могли увидеть, значит, что-то его подстегивало. Возможно, у него не было времени. И он пошел на риск.

— Чем же это объяснить?

— Не знаю. Если преступник хотел убить старуху, он мог это сделать в любое время. Однако он выбирает для этого самый опасный момент. Значит, все дело в нас. Преступник не ожидал, что мы доберемся до старухи. Увидев же, как быстро мы ее разыскали, он испугался и убрал ее.

— Вполне вероятно, что, действуя в спешке, он мог допустить какую-нибудь оплошность…

— Не исключено. И еще: если старуха без всякого страха пошла за преступником и ему удалось завести ее на плотину, значит, он был ей знаком.

— Что ж, получается, что старухе О-Танэ был знаком убийца Джонни?

— Да, не исключено, что она знала преступника в лицо. И это уже само по себе было чрезвычайно опасно для него.

— Ты думаешь, Джонни и старуху убил один и тот же человек? — оживился Ёковатари.

— С уверенностью сказать этого нельзя, но, если преступник решил заткнуть рот старухе, чтобы замести следы убийства Джонни, зачем ему сообщники, лишние свидетели?

— Если в этом деле только один убийца, то он, конечно, японец.

— Почему?

— Ты же сам сказал, что он был знаком со старухой.

— Так ведь и иностранец мог быть с нею знаком.

— Если старуха его знала, то познакомились они, очевидно, в Киридзуми. И надо полагать, давно. Вряд ли она узнала бы иностранца по прошествии многих лет.

— Хм…

— К тому же если преступник — иностранец, то очень уж велик был для него риск. Кто-нибудь непременно обратил бы на него внимание.

— Пожалуй. Но даже если это и не иностранец, он все равно шел на риск. Надо искать, обязательно должны остаться следы.

Детективы наконец оправились от удара. Дело уже не казалось им таким безнадежным. Кто-то из полицейских, подойдя к Сидзуэ, плакавшей возле тела бабушки, взял ее за руку и увел. Ей в ее горе уже ничто не могло помочь.

В полицейском участке Мацуида забеспокоились: с появлением инспекторов из управления исчезла уверенность в том, что это несчастный случай. Ёковатари и Мунэсуэ позвонили в Токио, продлили командировку и получили указание собрать с помощью местной полиции сведения о Танэ Накаяма.