По образу дракона (ЛП)

Пакт

Когда он открыл глаза, первое, что он увидел — расплывчатые очертания какого-то предмета, лежащего на полу в нескольких сантиметрах от его лица. Ему понадобилось две минуты, чтобы более или менее сфокусировать зрение, и тогда он со смесью удивления и страха узнал каменную флейту, которую пленная нимфа еще накануне держала в своих пальцах!

Тонкая трубочка с рядом отверстий завораживала. Тот факт, что она находилась на полу, а не возле губ «статуи», означал, что процесс освобождения от скованности не ограничился только лицом. Нат перевернулся на бок; обезображенные руки не слушались его больше. Теперь он чувствовал себя настоящим калекой.

Возле стены, изборожденной ручейками воды, в расслабленной позе лежала молодая женщина. Ее лицу уже почти полностью вернулась живая мягкость, но тело еще оставалось оцепенелым. Капли, не переставая, падали на ее лоб, стекали по щекам и собирались в озерцо между ее грудей. Ее ладони покоилась на бедрах; пальцы била легкая дрожь. Нат хотел было дотронуться до нее, но, взглянув на собственные руки, раздумал. Ему вспомнилось, как Рацца внушал им: «Истинно, они подобны черепахам, но черепахам, которые по собственной воле могут делать свой панцирь твердым или мягким!»

Пока Нат смотрел на нее, нежное лицо в форме сердца исказила краткая судорога, и «нимфа» подняла веки. Нат задержал дыхание. Девушка дождя поглядела на него зелеными радужными глазами — секунды три, не больше — после чего снова впала в забытье.

Нат заметался, не зная, как ему теперь поступать. Его план расстроился. Раньше он рассчитывал, что гибернант не очнется полностью от своего онемения. Он представлял себе лицо из плоти, соединенное с мраморным телом, воображал свою пленницу с живой головой, прикованной к неподвижному туловищу, наполовину человек, наполовину статуя; он думал, что эта ущербность позволит ему приступить к переговорам с позиции силы. Он допустил ошибку. Гибернантам не требовалось полностью погружаться в воду, чтобы очнуться ото сна; достаточно было постоянного увлажнения лишь одной части тела, чтобы запустить общий процесс возвращения гибкости.

Нат вздохнул; его охватила безграничная усталость. Снаружи доносились голоса и песни. Люди дождя спрыгнули со своих цоколей и пьедесталов, сбросив до следующего сезона маски статуй. Женщины и дети резвились среди уже высоких стволов деревьев, собирали плоды и с наслаждением их поглощали. Мужчины раскапывали землю в поисках хозяйственной утвари, спрятанной перед наступлением лета. Скромные домашние сокровища вновь являлись на свет после шести месяцев, проведенных в песке: орудия для обработки земли, грабли, лопаты, серпы, плуги, но также и миски, шпатели, чашки и кувшины. Город мало-помалу переставал быть похожим на некрополь, дома оживали, наполнялись людьми. Жизнь входила в свою колею…

Вечером состоялся большой праздник, отголоски которого долетали до дольмена, но Нату уже было не до зрелищ. Он лежал в глубине лаза в том же положении, что и Боа несколько дней назад. Луна бросала на заросли деревьев металлический свет, и этот отблеск проникал в убежище как холодное лезвие.

И тут молодая женщина шевельнулась. Она осторожно согнула правую ногу, вытянула правую руку и положила ее на колено. Она двигалась очень медленно, словно недостаток увлажнения, которому она подверглась, частично парализовал ее моторные центры. Наконец, она повернула голову и наклонила ее к своему плечу.

Снова ее глаза вспыхнули радужным светом, от которого Нат вздрогнул. Ее губы странно поморщились, что могло бы сойти за улыбку; она открыла было рот, но слабость взяла свое, и ее челюсти вновь сомкнулись с сухим щелчком. Возможно, у него еще есть время убить пленницу, пока она сбежала и не подняла тревогу?

После недолгого колебания Нат пожал плечами. У него больше не было никакого желания убивать.

Он пролежал до утра, разглядывая свои изуродованные и отныне бесполезные руки.

К рассвету флейтистка обрела достаточно гибкости и настолько пришла в сознание, что смогла сесть, хотя ее движения по-прежнему были замедленными. Привыкший к ее присутствию и уделявший ей не больше внимания, чем какому-то зверьку, Нат буквально впал в ступор, когда она проговорила мелодичным голосом:

— Ты ведь гидрофоб, верно? Убийца… Я впервые встречаю… искателя, «разносчика смерти», как обычно вас здесь называют. Сними-ка шлем…

Сам не зная почему, Нат подчинился. Он наклонил голову и покачал ею слева направо, чтобы стянуть шлем. Наконец, его обнаженное лицо вынырнуло из-под каучуковой маски. Женщина издала звук, похожий на вздох.

— Сколько тебе лет? У тебя есть имя? Или они довольствуются тем, что присваивают вам номера, как машинам?

Нат решил не обращать внимания на ее высокомерный тон и ответил. Огромная усталость сделала его равнодушным к любым насмешкам; он хотел бы сейчас провалиться в бездонный колодец и уснуть, забыть обо всем…

— Почему ты меня похитил? — продолжала расспрашивать зеленокожая женщина. — Ты ранен, болен… Ты, наверное, хотел, чтобы я тебе помогла?

Нат сделал неопределенный жест. И заметил, что женщина смотрит на его искалеченные руки, страдальчески сдвинув брови.

— Тебе очень больно? — спросила она.

И, поскольку он ничего не отвечал, неожиданно добавила:

— Меня зовут Мюсси, мне тридцать шесть лет, или семьдесят два сезона, если тебе так понятнее. Мне сильно повезло.

Затем, без перехода, она снова впала в немое оцепенение, лишь изредка вздрагивая. Сознание вернулось к ней только к полудню, но ее жесты все еще оставались медленными.

— Праздник… — пробормотала она, не открывая глаз. — Ты слышишь? Сначала они оплакивали тех, кого больше нет, кого ваши взрывы превратили в пепел; теперь они воспевают дождь. Почему вы действуете так трусливо? Почему убиваете спящих, которые не могут ни спастись, ни постоять за себя?

— А почему вы натравливаете драконов на наши скалы? — возразил Нат. — Почему заставляете их пожирать женщин и детей?

Мюсси распахнула глаза и выдержала его взгляд.

— Мы их не натравливаем, совсем нет, — сказала она усталым голосом. — Это всего лишь сторожевые собаки, пугала, чья задача — вселить в вас страх и заставить держаться подальше. Мы не воинственный народ, но многие среди Древних опасаются, что однажды вы предпримете самоубийственный поход посреди сезона дождей, губительный набег, который застанет нас очнувшимися ото сна. Тогда вы с легкостью с нами расправитесь, ведь у нас нет никакого оружия: ни клинков, ни доспехов… Только драконы.

— Этого достаточно, — горько усмехнулся Нат. — Они проникают в наши пещеры, убивают детей, женщин, стариков…

— Это исключительные случаи, я уверена. Ваши старейшины нарочно ожесточают вас! Ведь и среди сторожевых собак иногда встречаются те, что душат кур…

— Мне всегда говорили, что ваша единственная цель — уничтожить всех нас до последнего…

— Глупости! Задумайся на секунду: если бы мы на самом деле этого хотели, мы бы уже давно это сделали. Достаточно было бы в сезон дождей обрушиться на ваши скалы, выставив драконов впереди, и затопить вас струями воды из насосов. Что бы вы смогли сделать? Со своей сверхчувствительностью к жидкости, вы тут же превратились бы в губки. Поверь, война не стоила бы нам ни одной потерянной жизни, и мы ее без труда выиграли бы!

Нат попытался вникнуть в этот довод, хотя от усталости мысли его путались. Он подумал, что, наверное, кажется своей собеседнице умственно отсталым.

— Если ты говоришь правду… — начал он.

— Я говорю правду! — рассердилась женщина, сопроводив свои слова до смешного медленным жестом. — Ваши старейшины не могут смириться с тем, что мы отличаемся от вас, вот и все! Они хотят доказать превосходство людей огня над людьми воды, словно речь идет о какой-то теореме! Их ненависть уходит корнями в историю происхождения наших двух рас, но пора уже забыть эти склоки!

Нату вспомнилась легенда, которую поведал Ольмар, — об ученых-карликах, поставивших себе цель создать расу, способную адаптироваться к обоим сезонам планеты. Он в нескольких словах изложил ее и спросил Мюсси, что она об этом думает.

— Все так и есть, — подтвердила она. — Ты упростил, но фактическая основа верная. Они не справились и смогли лишь создать две расы, генетически и «климатически» противоположные. Останки этих создателей навсегда упокоились в недрах пирамид. Именно они разожгли пламя ненависти. Мы не должны его поддерживать…

— Но вы их почитаете!

— Мы почитаем память о великом замысле, но мы не слепые! Ты думаешь, мы не знаем, что некоторые из ваших прячутся в гробницах во время сезона дождей?

— И никогда не думали избавиться от этих… осквернителей?

— Мы не любим насилия. Чтобы выжить в ваших набегах, мы предпочли единственное средство, не предусматривающее жестокости: пассивную защиту, маскировку. Это не всегда спасает: вы становитесь все более искусными. Но, представь себе, еще ни разу ни один из нас не потребовал организовать карательную экспедицию против вас. Никто не настаивал на репрессиях, и ящеры есть самое ничтожное наказание, какое только можно вообразить, за те потери, на которые вы нас обрекаете! Ты никогда не думал об этом, не так ли? Как ни жаль, я боюсь, что всегда так продолжаться не будет. Однажды миролюбию и жертвенности народа дождя придет конец. Однажды у нас появится вождь, более мстительный, чем его предшественники… Тогда разразится мировая война, и вы ее проиграете, потому что вы слабее, вы менее приспособлены к открытому бою. У вас нет никакой природной защиты от дождя, тогда как наши панцири оберегают нас от солнца, от сухости. Вы менее адаптированы, однако, как ни странно, более агрессивны. Вы хотите нанести предупредительный удар по расе, которая не покушается на вас! Не скрывается ли за этим воинственным пылом ваших правителей комплекс неполноценности?

Нат усмехнулся:

— Наверное, ты не отдаешь себе в этом отчет, но ты повторяешь рассуждения ваших создателей: мы всего лишь подвид, тогда как вы, люди дождя, представляете собой более высокую ступень эволюции! Мы — слабые, вы — сильные! Возможно, именно в этом подлинная причина той… предупредительной войны: уничтожить вас, пока вы не решили нашу участь, как распоряжаются простыми животными, у которых излишне спрашивать их мнение!

Женщина хотела было возразить, но внезапно провалилась в забытье, словно бы разговор исчерпал всю ее энергию. Нат не замедлил последовать ее примеру. Однако вскоре их разбудил странный шорох; он нарастал, сопровождаясь шумом тяжелого дыхания и хлопаньем крыльев. Юноша перевернулся на бок и попытался схватить меч, но руки отказались ему повиноваться.

— Драконы! — прошептал он пересохшим горлом.

Два дракона с длинными веретенообразными чешуйчатыми телами скользили между каменными насыпями; их морды горели алчностью, а хвосты стегали воздух. Чешуя блестела от дождя. Самец (судя по костяному гребню) раскрыл челюсти, обнажив чудовищные клыки, усеивавшие пасть. Он замер на мгновение, скребя когтями по скале; затем его желтые зрачки заметили вход в нору. Нат привстал на колени, удерживая оружие на согнутых локтях. Кое-как он попытался зажать гарду под мышкой. Он сам понимал, насколько это нелепо и бессмысленно, но у него не оставалось времени придумать иную защиту: ящеры уже осадили дольмен, их цепкие лапы карабкались по стене. Первая разверстая пасть показалась в проеме…

Прежде чем Нат успел броситься вперед, Мюсси приподнялась на локте и издала странный горловой звук, что-то вроде приглушенного мяуканья; голосовые связки ни одного гидрофоба никогда не смогли бы произвести подобного звука. Драконы сразу же развернулись и исчезли среди камней, позабыв о своих агрессивных намерениях. Нат отбросил клинок.

— Они слушаются вас, как собаки! — заключил он с горечью. — Почему же ты не позволила ему сожрать меня?

Мюсси вздохнула.

— Ты еще глупее, чем я думала, — сказала она. — Я же тебе объяснила: мы ненавидим насилие. Разрешить этот спор невозможно, как вскоре невозможным станет сосуществование наших двух рас. Будь уверен, еще немного — и чаша переполнится. В наших рядах уже появились решительно настроенные партии. Если в следующий сезон вы не откажетесь от вашего губительного поиска, ожидайте худшего! Я против войны, я скорее предпочту быть убитой чем убивать самой, но этого мнения придерживаюсь только я, и, кроме того, я не уверена до конца в своей правоте. Остается лишь год, чтобы попытаться что-то сделать, о чем-то договориться. Один год, чтобы избежать уничтожения…

— Что ты имеешь в виду?

— Надо, чтобы ты вернулся в свои скалы, чтобы рассказал правду. Надо бороться, чтобы не допустить операции по истреблению!

— Мне никто не поверит!

— Никто, если ты будешь один. Но если ты сможешь убедить кого-то из ренегатов вернуться с тобой?

— Те, кто прячутся в ваших пирамидах, убьют меня: я им нанес слишком большой урон!

— На востоке есть другие пирамиды. Я могу достать тебе снаряжение, необходимое для выживания: непромокаемую материю, отражающие камни, лошадь, привычную к дождю…

— А ты не боишься, что я сбегу?

— Что мне даст твой медузообразный труп в глубине норы? Я предпочитаю бросить бутылку в море…

Ната охватило сомнение.

— Ведь я не первый, к кому ты обращаешься с подобным… поручением, правда?

Мюсси грустно улыбнулась.

— Правда, не первый. Я состою в одной группе; мы придерживаемся умеренных взглядов, которые сейчас все больше оспариваются. Уже трижды мы захватывали отступников — они заблудились или искали убежища. Каждый раз мы просили их передать это же послание… Но ни у одного не хватило смелости повернуть обратно, возвратиться в родные пещеры и сказать своему народу: «Наши старейшины нам лгут! А истина такова…»

— Почему бы вам не обратиться напрямую? Почему не явиться для переговоров к подножию скалы?

Мюсси содрогнулась.

— Ваши лучники осыплют нас стрелами прежде чем мы успеем открыть рот!

Нат не удержался от торжествующего жеста.

— Вот видишь! Не так уж вы уверены, что именно мы будем разбиты! Вы милостиво предлагаете нам мир, а между тем, сами еще как нуждаетесь в нем!

— Даже если бы и так! — раздраженно воскликнула женщина. — Нет никаких сомнений, что вами постоянно манипулируют. Ты знаешь, почему ваша миссия непременно должна завершиться самоубийством? Потому что те, кто выживут, могут застать наше пробуждение, и тогда им откроется правда: что хамелеоны совсем не чудовища, какими их вам старались описать! Ваше вероятное возвращение несет опасность и для ваших старейшин, и для их учения. Вот почему вам надлежит исчезнуть сразу после выполнения вашей задачи: чтобы не дать вам своими рассказами поставить легенду под сомнение! Так что? Ты принимаешь мое предложение?

Нат больше не колебался.

— А у меня есть выбор? — тихо произнес он. — В любом случае, отправляясь сюда, я был готов умереть. Так пусть лучше моя смерть послужит делу мира, чем делу войны. Но твоя идея нуждается в доработке…

— Это как?

— Если я вернусь один, никто мне не поверит. Даже если со мной будет кто-то из отступников, нам все равно не поверят, потому что сочтут за трусов. Твой замысел может сработать только в одном случае…

— И в каком же?

— Если ты сама отправишься со мной, если ты явишься в пещеры как посланница. К тому же, только ты сможешь не дать драконам сожрать меня в пути. Сама видишь: мои руки больше ни к чему не способны; если на меня нападут, я буду не в состоянии защититься. Необходимо, чтобы ты пошла со мной. Только ты, я повторяю, сможешь придать видимость правды моим словам.

Мюсси закрыла глаза; ее губы дрогнули. И спустя одну бесконечную минуту…

— Хорошо! — выдохнула она каким-то другим голосом. — Вероятно, это и в самом деле единственный выход. И если мне придется умереть, то по крайней мере я не умру во сне при следующей гибернации!

Нат почувствовал облегчение. Какое-то время они не мигая смотрели друг на друга.

— Придется нелегко, ты это знаешь! — прошептал юноша.

— Я знаю. Возможно, нас убьют, но главное, чтобы мы успели сказать. Посеять сомнение. Только об этом стоит думать. Пусть из ста человек, которые нас услышат, хотя бы двое подумают: «А что, если они говорят правду?»