По образу и подобию

ГЛАВА 8

После ухода от Сильфиды, ухода наобум, лишь бы отвязаться от смертельной связи с агрессивным инфополем местной разумной формы жизни, которую окрестили сильфами или стрекозниками, а в бытовом разговоре чаще всего поминали обсценным словом, «Ковчегу» пришлось искать землеподобные планеты самостоятельно. Все, полученные с телескопов Земли и Солнечной Системы данные оказались неактуальными из-за того, что о точном ориентировании во время панического бегства мало кто думал. Какое медлить, рассчитывая точный курс, успеть бы унести ноги!

Ноги, точнее, гипердвигатели Корабля, унесли далеко. К чужим созвездиям и чужому пространству. Где найти среди множества звёзд родное Солнце, чтобы привязать к нему точку отсчёта навигационной системы и понять, в какой точке пространства находится «Ковчег»? Неизменным остался лишь Млечный Путь, спиральный рукав нашей Галактики, видимый и с Земли. Но, прямо скажем, неизменным он остался лишь в общих чертах. Рядом с ним появилась огромная, видимая невооружённым взглядом, спиральная галактика, с Земли нечто подобное увидеть можно было лишь в телескоп… Что это, тот ли это Млечный Путь, куда именно выбросило Корабль, где-то в нашей Галактике, но с другой стороны, или же вообще один Бог знает где, совсем в другой Галактике, в другой группе галактик, где-то ещё? Ответа не было.

Надо было жить дальше с тем, что есть. Искать пригодные для колонизации планеты, идти к ним, исследовать, учитывая опыт Сильфиды, и пытаться выжить. Другого пути не было.

Но задача оказалась непростой. Найти нужную планету оказалось нелегко.

На двух из обнаруженных мезопланет уже существовала разумная жизнь. Не вышедшая в космос, но уже строившая города, живущая своей, странной и непонятной жизнью. Варианты с ними договориться или тихо высаживаться в необитаемом районе, а дальше пусть будет как будет, были отвергнуты сходу. Эти цивилизации даже не пытались исследовать, сразу разворачивались и уходили на прыжок. Потом, может быть, когда-нибудь. Не сейчас. Сейчас перед «Ковчегом» стояла совсем другая задача.

Выжить.

Ещё четыре планетарные системы ничем не смогли порадовать переселенцев. В зоне жизни находились либо слишком холодные планеты, либо слишком горячие, либо чересчур большие, с гравитацией выше допустимых для человека пределов.

«Ковчег» скитался вот уже пятый год.

Седьмая планетарная система смогла предложить психропланету с температурой поверхности от минус пятидесяти до плюс семи градусов по шкале Цельсия, полностью покрытую ледяным океаном; относительно комфортные условия планета могла предложить лишь на экваторе. Можно было строить плавучие города. И приспосабливаться к холодному климату, тем более, что опыт у генетиков уже был, с их масштабной попыткой адаптировать человечество к наступающему ледяному веку на Земле. Работа на несколько поколений, но время неважно, если ставишь перед собою глобальную цель.

У планеты имелся спутник, раза в два крупнее Луны и круживший по более удалённой орбите, чем Луна у Земли.

Спутник имел атмосферу, разреженную, но всё же атмосферу кислородного типа, и растительную жизнь. Диковато было видеть пейзажи бесконечной степи с зеленовато-бурой травой и сине-белой, разводами, планетой над горизонтом. В принципе, спутник можно было терраформировать. Начать культивацию генномодифицированных сельскохозяйственных растений. Жить в закрытых городах и комплексах, исследовать планету и строить плавучие города там.

Шанс, откровенно говоря, был так себе. С Сильфидой не сравнить. Но он был, спасибо мирозданию хотя бы за такой. Четыре года кочевой жизни утомили людей и истощили ресурс «Ковчега».

Надо было оставаться и начинать с тем, что есть.

Алёна вела универсальный, класса «атмосфера-пространство» скаут-охотник над вечной степью Первой Луны (у планеты было ещё два спутника, меньших размеров, без атмосферы и без жизни), и рассеянно думала, что никакой романтики в космосе нет и в помине. Есть — работа. Изматывающая, рутинная, тяжёлая и опасная работа. Вот только скажи девушке поменять эту работу на какую-нибудь другую, попроще, ну, скажем, в гидропонных оранжереях за растениями ухаживать, ведь откажется наотрез и ещё всяких разных слов добавит к отказу…

Напарник, мальчишка-телепат Женька Скобелев, сын погибшего на Сильфиде комадара Скобелева, тот вообще тащился от восторженного счастья. Алёна посматривала на него с тихой завистью, вспоминая себя. Такой же полный энтузиазма взгляд, готовность влезть к чёрту в пасть, пройти на руках по краю чёрной дыры, прыгнуть через пространственный разлом безо всякой защиты, лишь бы показать и доказать, что — достоин похвалы. Ребёнок, что тут скажешь. Всё-таки разница между девятнадцатью и четырнадцатью — громадна. Иногда Алёна думала, а что будет дальше с нею, если уже сейчас она, останавливая прекрасные порывы к героизму у юного Скобелева, чувствует себя перебежчиком во враждебный лагерь взрослых? А что будет с нею в тридцать? В сорок? Немыслимый возраст!

Да, но когда-то и девятнадцать казалось запредельным сроком…

— Смотрите, озеро! — воскликнул Женька.

Впереди блестела ровная тёмная поверхность. Действительно, озёро… Озёра на Первой Луне были редкостью.

— Вижу, — отозвалась Алёна и сообщила диспетчеру: — Я — «Факел-один», вижу озеро, идём на снижение.

— Облёт и посадку разрешаю.

Озеро представляло собой вытянутый овал, изогнутый с одного края. Вода стояла в нём абсолютно неподвижно, без ряби. Сверху выглядело так, будто кто-то кинул на сине-зелёный ковёр степи осколок зеркала. Вот только у осколков не бывает таких ровных и гладких краёв…

Взяли образцы: пробы грунта, воды, тщательно сняли пейзаж на видео. Низкая трава напоминала чем-то земной спорыш. Здесь не было насекомых-опылителей и, как следствие, не было цветковых растений, а те, что были, размножались спорами, как земные папоротники.

— Искупаться бы, — мечтательно произнёс Женька.

— Ага, — хмыкнула Алёна в маску. — Научись дышать двенадцатью процентами кислорода и вперёд…

Над озером вставал сине-белый, разводами, серп Планеты, чётко отражаясь в тёмной неподвижной воде. Слева, где садилось за ровный горизонт местное солнце, разливалось багрово-алое сияние вечерней зари.

Не Земля. И не Сильфида. Алёна попыталась было представить себе башни городов над этой степью под этим солнцем, и не смогла. «Наверное, всё-таки будем обживаться на Планете, — подумала она. — Там больше ресурсов, сила тяжести сопоставима с земной, ну, а холод… Приспособимся, не в первый раз…»

— Пошли, — сказала она Женьке. — Пора возвращаться.

На полдороге к базе у скаута внезапно помер с пожаром двигатель. Вообще-то, надо было по уму катапультироваться, но пожар удалось потушить, и Алёна довела машину до места на одном движке. Женька возбуждённо хвастал Приключением всем, желающим послушать, а Алёна с глухим раздражением думала про себя, что вот уж таких приключений лучше бы не было вовсе…

Она вернулась домой только через два часа. Много времени занял осмотр машины и подробные разговоры с механиками, потом надо было сдать образцы, потом уточнить график последующих вылетов… одно да потому, рутина.

А дома ждало веселье. Два карапуза, четырёх и трёх лет, способны перевернуть вверх дном всё, до чего могут дотянуться, особенно если присматривающий за ними взрослый сам дурак дураком со взыгравшим в заднице детством. Алёна явилась в самый разгар веселья: по несчастной квартире летало всё, включая детей, в каком-то первозданном стихийном хаосе, а уж визгу было — туши свет, спасай уши.

— Взрослый мужик, — ворчливо выговорила Алёна, — а туда же, ясельная группа штаны на лямках. Тим, кто доверил тебе контрольный пункт управления двигателями «Ковчега»?

Тим, улыбаясь, аккуратно опустил всё, висящее в воздухе на пол. Маленький Виктор тут же завопил, что хочет ещё. Лада отнеслась философски. Девочка вообще на многое смотрела отстранённо, не в пример своему дяде. Она никогда не хныкала, никогда не требовала ничего, не кричала «хочу» с подтекстом: хоть вы все тресните напополам, Я — ХОЧУ! — как часто поступают маленькие дети.

— Вот теперь всё убирайте, — мстительно сказала Алёна, осторожно перешагивая через разбросанный по полу хлам. — И чтоб через десять минут был порядок.

Она прошла на кухню, стала греть себе воду. Есть не хотелось, поела на станции. Хотелось просто кофе, и ничего больше…

— Устала, — сказал Тим, присаживаясь рядом.

— Очень, — отозвалась Алёна, кладя голову ему на плечо.

Тим подул ей в ухо, она засмеялась. И тут в кухню влетел истребитель на форсаже: маленький Виктор старательно изображал звук работающего двигателя: 6ак-6ак-6ак-6ак… увеличиваю скорость… бак-бак… азимут сорок три… контроль семнадцать… Всё это с уморительнейшим детским акцентом. Истребитель пронёсся мимо стола, зацепив с тарелки сразу две булочки, и с победным воплем устремился в комнату, где тут же что-то с шумом обвалилось. Алёна мгновенно оказалась у двери, посмотреть, всё ли в порядке. В порядке было сё, если не считать упавшего набок огромного плюшевого зайца, изображавшего из себя кресло.

— Никакой личной жизни, — вздохнула Алёна, возвращаясь к столу, — с этими спиногрызиками.

— Они славные, — ответил Тим. — С ними… спокойно.

Алёна кивнула. Да, Тим полностью ушёл в заботу о детях, посвящая им всё своё свободное время. Которого у инженера «Ковчега» было не так уж и много… Но дети вернули Тиму радость жизни. Он почти перестал бродить духом невесть где, перестал выдавать походя странные и страшные предсказания, а разговоре появились глаголы настоящего времени. Алёна считала, что это только к добру. Ну его, это будущее, к чёрту. Пусть приходит так, как ему должно придти. Меньше знаешь — крепче спишь

— Тим, кофе будешь? — спросила Алёна.

Тим качнул головой:

— Нет…

— Не знаешь, когда мама вернётся?

— После полуночи…

Поздновато. Спать бандитов будем укладывать сами. Точнее, одного бандита и одну подручную бандита. Лада охотно подстраивалась под игры Виктора-младшего, ей было всё равно, кто в игре лидер. Беспокоило, что девочка до сих пор не разговаривала, в то время, когда брат болтал уже вовсю, рот не закрывался. Олег Ольгердович говорил, что это не задержка в умственном развитии, сознание Лады активно и не обнаруживает признаков отсталости. Поздняя речь, по-видимому, характерная черта для всей генетической линии «о-нор». Так было с братьями и сёстрами Тима, с ним самим, с Розой. Лада заговорит — лет в пять, быть может, в шесть или даже в семь, но заговорит непременно.

Мама вернулась часа через три. Всё семейство собралось за ужином. Алёна кормила дочку, слушала болтовню брата, видела, как улыбается, глядя на детей, мама, чувствовала рядом тепло любимого, и было ей хорошо и грустно. Хотелось задержать этот миг, пробросить в бесконечность и никогда его не терять. Невозможное желание, в чём-то даже безумное. Но как же не хотелось терять обретённое счастье…

Наутро они вместе отвели детей в ясли. Мама ушла в диспетчерскую, а Тим вызвался проводить Алёну на станцию. Шёл рядом, по своему обыкновению сунув кулаки в карманы куртки, и молчал. Он вообще за пределами дома молчал почти всегда, и эта его особенность здорово напоминало молчание Лады. Особенно когда он смотрел вот так, с тихой грустью и лёгкой полуулыбкой. Но дочка хотя бы маленькая, а у взрослого подобное поведение напрягает. В особенности если этот взрослый твой собственный муж, которого ты уже знаешь как облупленного. В сегодняшнем молчании Тима определённо скрывалось нечто тревожное.

Пока шли, встретили капитана «Ковчега», Петра Ольгердовича Ольмезовского. Алёна поначалу подумала, что случайно, надо же как получилось. Но капитан их окликнул. То есть, искал намеренно…

— Тим, — безо всяких предисловий сказал капитан. — Скажи, всё окончится хорошо?

Тим пожал плечами и промолчал. Надо думать!

— А в чём дело? — агрессивно спросила Алёна.

Капитан знал, что жена Флаконникова превращается в бешеную фурию, стоит только хоть как-то при ней задеть её благоверного. Бить морду старшему по званию она, конечно, не станет. А там кто её поймёт. Если совсем взбесится…

— Ни в чём, — сказал наконец Пётр Ольгердович и вдруг признался:- Просто мне как-то… не по себе. Слишком гладко всё идёт.

— И вы его выслушаете, даже если он ответит? — горько спросила Алёна.

Браслет чужой расы, найденный на Сильфиде, обнимал запястье как вторая кожа. Алёна почти не чувствовала его, привыкла. Браслет не проявлял себя ничем, выглядел как обычное украшение. Так вот, не зная предыстории, с первого взгляда не поймёшь, что это продукт труда чужой инопланетной расы… В минуты сильного волнения у Алёны возникла привычка поглаживать пальцем холодные камешки, невесть с чего это нехитрое действие успокаивало её.

— Выслушаю, — твёрдо заявил капитан. — Мне хватило Сильфиды…

Неготовность базы на Сильфиде к эвакуации была в числе прочих факторов прямым следствием нежелания Петра Ольмезовского верить словам «этого малахольного», как он выражался тогда. Сильфида никому не казалась опасной.

Выше его сил было отказываться от такого чуда, как полностью землеподобная планета, как говорится, «мир под ключ», пригодный для проживания прямо сейчас, без долгих и упорных столетий терраформирования.

«Неужели капитан Ольмезовский осознал?»- удивилась Алёна. А потом подумала, почему бы и нет. Он тоже человек, и сердце у него не каменное. На Сильфиде, кажется, погибла его дочь-экзобиолог…

— Тим… — неуверенно начала Алёна.

Тим шевельнул рукой. Сказал, глядя в сторону:

— Всё окончится хорошо…

— Ты меня обрадовал, парень, — просветлел лицом капитан. — Благодарю.

Тим пожал плечами и не ответил.

Позже, вспоминая разговор, Алёна поняла, что Пётр Ольгердович не дослушал. Оборвал ответ Тима на середине…

У входа в ангар Тим вдруг взял её за руку. Алёна обернулась, спросила:

— Что ты?

Тим качнул головой. Держал за руку и смотрел, серьёзно и грустно. И так был похож в этот момент на Ладу, которая никогда не закатывала истерик в яслях при расставании с мамой, как часто поступали маленькие дети, но вот так же цеплялась и смотрела недоверчиво: что, уйдёшь? Вот сейчас возьмёшь и уйдёшь? Оставишь меня одну в этом месте? Каждый раз сердце кровью обливалось, чувствовала себя предательницей какой-то, и уговоры, что вечером обязательно вернусь и заберу, утешали слабо.

— Тим, — мягко сказала Алёна. — Я вечером сама детей приведу. Ты говорил, тебе задержаться надо в центре контроля и управления. Что-то там у вашей команды не ладится.

Тим кивнул. Сказал:

— Да. Я задержусь.

— Я пойду? — спросила Алёна.

Он снова кивнул, и тогда Алёна осторожно вытянула пальцы из его руки.

— Ну, до вечера…

В ангаре было шумно, шла та неторопливая суета, какая всегда ведётся возле машин перед вылетом. Вкусно пахло железом, смазкой, топливом, шли какие-то переговоры по громкой связи (Алёна не вникала), протащился мимо полупустой погрузчик.

Алёне объяснили, какой из действующих скаутов теперь её. Временно или постоянно, пока неизвестно. Ремонт прежней машины займёт недели две, не меньше. Возле скаута уже ждал, приплясывая от нетерпения, Женька Скобелев. А рядом с ним…

— День безумных братьев, — под нос себе прокомментировала Алёна.

Рядом с Женькой стоял Олег Ольгердович.

Алёна подошла, поздоровалась. Спросила, даже не пытаясь скрыть удивление:

— Чем обязана, Олег Ольгердович? Что-то с Ладой? Нужны дополнительные обследования?

— С Ладой всё в порядке, — ответил учёный. — Просто… я узнал о вчерашнем инциденте…

Беспокоится, надо же. Алёна старательно подавила вспыхнувшее раздражение. Он же не со зла. Он реально беспокоится. И не только в эксперименте дело.

— Всё обошлось, — сдержанно ответила Алёна.

Это раньше она вспыхнула бы как спичка, доказывая, что не маленькая и сама знает, что ей делать и как ей жить. Сейчас спорить, кричать, стоять на своём не имело никакого смысла. Олег Ольгердович беспокоился. И что-то подсказывало, беспокоился он не только из-за контракта, который мог оборваться, если Алёна во что-нибудь влипнет и не сумеет выбраться.

После долгих дней телепатической поддержки и реабилитации, Алёна не могла уже воспринимать профессора Ольмезовского как чужого. Наверное, это сработало в обе стороны…

— Я бы просил вас не рисковать больше своей жизнью, Элен, — сказал Олег Ольгердович. — Всё-таки, у вас контракт.

— В контракте нет ни слова насчёт запрета на профессиональную деятельность, — указала Алёна. — Извините!

— Да… — вздохнул Ольмезовский, признавая поражение. — Об этом я в своё время не подумал…

— Олег Ольгердович, — мягко сказала Алёна. — Не считайте меня неблагодарной дрянью. Я признательна вам за всё, что вы для меня сделали. Но пожалуйста! Не просите меня уйти из Службы Звёздной Разведки! Ведь это же всё равно, как если бы вас выгнать из вашей лаборатории и усадить вон туда, — она кивнула на кабину скаута, — на место старшего пилота. Ничего же хорошего, согласитесь.

— И тут вы правы, Элен, — согласился профессор.-

— Олег Ольгердович, а у вас есть дети? — повинуясь порыву, спросила вдруг Алёна. — Не праймы из ваших экспериментов, а свои собственные дети? — в его глазах что-то дрогнуло, и Алёна тут же прикусила язык:- Ой… простите, пожалуйста. Если вопрос глупый, то… простите.

— Нет, вопрос не глупый, — задумчиво ответил профессор. — Своих детей у меня

нет…

«Поэтому он и привязывается к тем, с кем ему приходится работать, — поняла Алёна. — Он любит детей, но своей семьи у него нет. Плохо…»

— Знаете, — сказала Алёна, — собственные, кровные, дети, они очень сильно меняют нас. Что-то вот здесь, — она коснулась своего лба, — словно бы встаёт на место. И всё становится так, как надо. Простите, я вам, кажется, даю советы…

— Ничего страшного, Элен, — скупо улыбнулся Олег Ольгердович. — Советы ведь неплохие, в общем-то. Я… подумаю.

Алёна кивнула.

— Но всё же… Поберегите себя, Элен. Пожалуйста.

Алёна обещала. На том и расстались. Потом, уже из кабины, Алёна проводила взглядом фигурку профессора, идущую к выходу из ангара. Хороший он человек, всё-таки. Алёна не знала, есть ли у профессора Ольмезовского женщина. Наверное, есть, отчего бы ей не быть. И если у них появятся дети, будет неплохо. Ладно, это всё лирика. Девушка выбросила из головы лишние мысли и активировала управление скаутом.

— Ну, что, друг Евгений, — спросила она у юного Скобелева, выводя машину на стартовую дорожку. — Полетели?

— Полетели! — радостно отозвался мальчишка.

Алёна усмехнулась уголком рта. Женьку видела насквозь: тот гордился тем, что старшая в паре звала его строго, полным именем, был слегка в неё влюблён, но, конечно, недостаточно, чтобы творить всякие глупости на тему: отобью, уведу и женюсь. Была у Женьки девчонка или нет, Алёна так никогда и не узнала…

… Они шли поисковым зигзагом в отведённом им квадрате. Требовалось просканировать, осмотреть и заснять на видео поверхность. Периодически сажали машину, брали пробы грунта и воздуха, собирали в специальные контейнеры растения, поднимались, летели дальше. Женька держал связь с инфосферой, молодой да ранний — на втором уже ранге. Алёна отчитывалась перед диспетчером- нетелепатом. Всё шло штатно и не предвещало проблем.

Здесь степь была немного другой. Вместо вродеспорыша рос вродековыль — серебристые колоски высотой по колено, с венчиком из трёх-четырёх листьев у основания ствола. Казалось, ровную, как доска поверхность, покрывало волнующееся под ветром серебряное море… Низко над горизонтом висел огромный, подсвеченный солнцем шар планеты, по которому бежали тёмные тени двух других лун. Там, на поверхности Планеты, если подгадать момент, можно попасть в зону солнечного затмения дважды, а то и трижды, как повезёт. Интересно, выстраиваются ли луны в какое-то подобие парада, при котором солнечное затмение на одном отдельно взятом участке поверхности может длиться, с перерывами, половину дня? Сначала одна луна, потом вторая, затем третья… Красивое, должно быть, зрелище.

Солнце клонилось к горизонту, поджигая алым огнём очередное озеро. Ещё одна посадка, сбор образцов, и домой, к детям, к Тиму с его загадочным болезненным молчанием, к маме…

Алёна слишком увлеклась мыслями о возвращении. Она вся была уже не здесь, а там, дома, с детьми, мужем и мамой. Именно поэтому она не обратила внимания на слабое, на пределе зрения, свечение, исходившее от камушков инопланетного браслета…

Машина перелетела через озеро и внезапно ухнула в невесть откуда взявшуюся здесь расселину. Двигатели с печальным вздохом умерли, умерла и навигационная панель.

— Что за чёрт! — выругалась Алёна, пытаясь оживить отказавший скаут.

Безуспешно. Двигатели не включались, БУС — бортовая управляющая система — не подавала признаков жизни. Похоже, крякнули все источники энергии, какие были. И только браслет светился слабым, призрачно фиолетовым светом.

— Сволочь! — ахнула Алёна, соображая, в какую беду угодила.

Тревожил Женька. Он не сказал ни слова, лежал неподвижно, как…

— Евгений, — Алёна потормошила напарника за плечо, — очнись, связь!

Последняя надежда оставалась на телепатию. Только связь с инфосферой могла им помочь сейчас, и ничего кроме. Женькина голова вяло мотнулась из стороны в сторону. Из-под плотно сомкнутых век медленно выползали чёрные капли. Кровь…

… Если браслет защитил тогда от ментальной атаки стрекозников на Сильфиде…

… то эта раса владела технологиями, способными блокировать любую телепатическую активность…

… а у Женьки был уже второй ранг.

Третья ступень второго. Многовато для четырнадцатилетнего пацана. Но у инфосферы «Ковчега» не было выбора. Она была вынуждена инициировать носителей телепатической паранормы и закрывать глаза на возраст при продвижении в ранге. На Земле, как помнила Алёна, к психотренингам на второй ранг допускали лишь после достижения шестнадцати лет, и то лишь в особенных случаях.

Начиная со средних ступеней второго ранга телепат уже не мог существовать автономно, без поддержки инфосферы. Сознание не удерживало разум и мозг погибал.

— Сволочи, — злобно шипела Алёна сквозь зубы, наблюдая, как приближаются огромные ворота, со знакомыми уже знаками над аркой. — Вы меня достали! Вы меня взбесили! — на её кулаках вспыхивало в такт словам алое паранормальное пламя. — Я вам устрою персональный ад!

Скаут затянуло в огромный, тускло освещённый ангар. Здесь рядами стояли чужие машины. Универсальные, класса «атмосфера-пространство», со стреловидными плоскостями крыльев, и только пространственные, в форме равностороннего куба.

Но, несмотря на то, что эта база явно была живее оставленной на Сильфиде, никто не бежал разбираться с угодившей в сети пленницей. В ангаре вообще никто никуда не бежал, потому что никого в ангаре не было. Только жуткие в своей неподвижности ряды машин, уходившие куда-то вглубь, в полный, ничем не подсвеченный, мрак.

Система регенерации отказала вместе со всеми остальными системами корабля, точнее, была нейтрализована. Перспектива задохнуться в замкнутом пространстве не прельщала.

— Я вернусь, — прошептала Алёна неподвижному, будто спящему, Женьке. — Я обязательно вернусь! Дождись…

Девушка выбралась наружу. Здесь оказались вполне приемлемые условия. Температура, влажность, давление, содержание кислорода, достаточное для дыхания… Если в воздухе носились какие-либо инопланетные бактерии, что ж, так тому и быть. Выбора у Алёны не было никакого. Но она искренне надеялась, что никакой жуткой болезнью не заразится. Не заразилась же на точно такой же базе на Сильфиде?

Воздух был сух, неподвижен, жарок, слегка горчил странноватым пряным ароматом, но и только.

— Эй! — крикнула Алёна яростно. — Я здесь!

Голос эхом заметался по огромному помещению, медленно затихая. А под ногами вдруг вспыхнула белая стрелка. Вспыхнула и побежала вдаль, словно приглашая идти следом. Приглашение? Похоже на то.

Алёна пошла по светящейся дорожке. В какой-то момент обернулась: дорожка гасла за нею, словно база экономила энергию даже на такой мелочи, как подсветка.

Несколько гулких пустых коридоров привели в огромный тёмный зал, заставленный множеством странных капсул, похожих на саркофаги… Да-да, на саркофаги, Алёна видела саркофаг в записи на уроках истории, а потом ездила с классом на экскурсию в музей, где хранились эти древние изделия рук человеческих, два штуки. Навсегда запомнилась их шероховатая, холодная каменная поверхность, скрывавшая под собою древние останки.

Алёна осторожно подошла к одному из вродесаркофагов. Зажгла огонёк над ладонью, повела над поверхностью, приподнялась на цыпочки, заглядывая внутрь. Поверхность этой штуки оказалась прозрачной, — стекло? Пластик? И сквозь неё скалился высохший череп, выставив вперёд белые зубы с острыми клычками. Алёна с визгом отскочила назад, заметалось под сводами огромного помещения гулкое эхо.

Сколько же их здесь! Сколько! Ряды вродесаркофагов уходили во тьму и в ней терялись. Должно быть, персонал базы и проживающие на ней специалисты, отчаявшись ждать помощи, легли в анабиоз, надеясь, что их всё же найдут и спасут. Не нашли. И они спали здесь, в защитных капсулах-саркофагах, которые постепенно одна за другой выходили из строя. Успевали заключённые в них люди, — язык не поворачивался называть их иначе! — проснуться перед собственной смертью или нет? Сколько времени прошло с тех пор? Сто лет, двести, тысяча?

Далеко-далеко что-то светилось тревожным фиолетовым пламенем.

Действующий вродесаркофаг? Алёна поспешила туда.

Да. Эта капсула ещё действовала… Единственная на весь зал. Спящий до обидного был похож на человека. Руки-ноги-голова, гуманоид, мужчина, одним словом. Почти человеческое лицо с тонким носом, тонкими, чуть загнутыми в уголках губами, отчего казалось, будто он улыбается. Тонкие тёмные брови, чёткие, будто их нарисовали кисточкой. Матовая, смуглая, со слабым сиреневым оттенком кожа. Черные, в мелкое колечко, волосы, такие же ресницы, маленький сложный, голографический рисунок-татуировка на щеке под левым виском.

Как его разбудить? Алёна осмотрела вродесаркофаг со всех сторон. Где-то здесь должна была быть панель управления. Какая-нибудь кнопка для экстренного пробуждения. Может, браслет поможет? Алёна водила запястьем со слабо светящимся браслетом над капсулой, но результата не было и не предвиделось.

Интуиция внятно говорила о том, что разбудить нужно вот прямо сейчас. Ресурс вродесаркофага на пределе. Отказать может в любой момент. И тогда вместо шанса на пробуждение неминуемая смерть. Очень обидно умирать в трёх секундах от спасения! Девушка вполне себе это понимала.

Алёна не думала о том, что будет дальше. Заберём парня с собой, ясное дело. Очевидно, что его раса сгинула бесследно, раз до сих пор не прилетели и не спасли. Не бросать же его здесь, на мёртвой базе, одного.

На прозрачной крышке внезапно высветилась серебристо-фиолетовым сиянием небольшая область. Алёна тут же приложила к ней запястье с браслетом. И процесс пошёл…

— Надеюсь, тебя это не убьёт, — сказала она, обращаясь к спящему.

Теперь оставалось только ждать.

Алёна не помнила, какое время требуется для полноценного выхода из анабиоза. На Земле подобная практика почти не применялась из-за неизбежных сложностей, возникающих в периоде послеанабиозной реабилитации. Но тут чужие технологии. Может быть, всё обойдётся? Вот же чёрт, и связи-то нет! Может быть, парню понадобится врач!

Ждать пришлось долго. Алёна потеряла счёт времени. Сначала она ходила вокруг вродесаркофага, потом села на пол, прислонившись к нему спиной, даже вздремнула ненадолго: сказывались усталость и почти полный рабочий день, проведённый в работе. Поэтому она почти пропустила момент, когда крышка капсулы сдвинулась в сторону, освобождая своего пленника окончательно.

Он сел, рассматривая свои трясущиеся руки, как будто не было больше дела важнее этого.

— Привет, — сказала Алёна, просто, чтобы что-то сказать. — С пробуждением…

Парень резко вскинул голову. В неверном фиолетовом свете его глаза казались чёрными. Он медленно осмотрелся, и всё понял, но лицо его не дрогнуло. Железной выдержки товарищ! А может быть, головой тронулся, пока спал? Сбрендивший чужой

— та ещё радость.

На всякий случай Алёна скрестила пальцы, чтобы легче было вызвать огонь, если вдруг что. Драки ещё не хватало для полного счастья. С только что проснувшимся. Накостылять ему не составит труда, но хорошее же это будет начало межрасового контакта!

Но драки не случилось.

Парень спустил ноги и спрыгнул вниз, полагая, что тут же встанет на ноги. Но коленки у него разъехались, и он растянулся бы на полу, если бы Алёна не подхватила. А из нижней части вродесаркофага вдруг сам собой выдвинулся лоток со сложенной одеждой. Очень разумно, а, главное, вовремя. На молодого обнажённого мужчину смотреть, конечно, приятно, но не ходить же ему голым всё время? Алёна уже думала пожертвовать своей курткой, но проблема, слава богу, решилась.

Она помогла одеться, удивляясь молчанию парня. Он принимал происходящее как должное, принимал её помощь как нечто само собой разумеющееся, вот же вопрос, почему. Алёна пыталась представить себя на его месте, и понимала, что вела бы себя совсем по-другому. Разность менталитетов? Нет, кажется, здесь крылось что-то ещё…

Сложный пасс рукой, и прямо в воздухе соткалась голографическая панель управления. Ментальные технологии? Парень — телепат? Алёна держалась настороженно, внимательно наблюдая за происходящим.

В зале вспыхнул резкий свет, Алёна зажмурилась, ослепнув на какое-то время. Проморгавшись, она увидела на панели что-то вроде отчёта — схема с ровными овальными рядами, должно быть, каждый овал означал капсулу вродесаркофага. Все овалы были обведёны фиолетовым контуром, кроме одного. Мгновение, картинка сменилась, снова овалы, на этот раз — все фиолетовые. И ещё один экранный лист. И ещё.

Господи, да сколько же тут было анабиозных залов! И ни в одном больше не оказалось действующей капсулы!

Экран вспыхнул, растянулся в огромное сияющее поле, мигнул, и показал окружающий космос. Сине-зелёную вечную степь Первой Луны, бело-голубой шар Планеты, и… «Ковчег», включивший маршевые двигатели.

— Боже! — закричала Алёна, и от избытка чувств толкнула чужого в плечо. — Они уходят! Уходят! Сделай что-нибудь! Задержи их!

Вспыхнуло яркое пламя и тут же погасло, сворачиваясь в точку. Вот, значит, как выглядит гиперпрыжок со стороны… И снова экран изменился, показал в замедленном темпе — вот корабль разгоняется, вот вспыхивают дюзы, начинается свёртка пространства… Длинной пунктирной линией продолжилась траектория, и, уже схематично, расположение звёзд, карта, да, карта, именно так. Карта точки выхода. Инопланетная база отследила, куда отправился «Ковчег»!

Чужой жестом велел Алёне следовать за ним. И быстро пошёл в сторону ангара. Алёна едва поспевала, на каждый его шаг делая своих три. Ну, да, он высокий, ноги длинные. Но, чёрт его забери, он же только что вышел из анабиоза! В котором пролежал один бог знает сколько лет. Не сто, и не двести, так уж точно.

В ангаре их уже ждала готовый к полёту куб пространственной машины. Алёна увидела, как отъезжает от неё маленькая платформа. Заправщик? Автоматический механик? Грамотный выбор, кстати. Пространственник способен подняться сквозь атмосферу в космос. Атмосферник же в космосе летать не сможет никогда…

Внутри оказалось просторное помещение, без кресел, без пульта управления. Ничего, темнота и пустота. Но только какая-то живая пустота. Алёна хмурилась, пытаясь понять, в чём подвох. И тут подвох обрушился на неё волной, запечатывая тело в тугой прозрачный кокон. Алёна не стала дёргаться, понимая: так надо. В космосе без надёждой противоперегрузочной системы не летают.

В следующий миг исчезла темнота. Качество изображения было потрясающим: Алёне казалось, что она просто висит над полом ангара, безо всякой поддержки. Трудно было поверить, что на самом деле находишься внутри инопланетного космического аппарата…

Машина начала движение, стремительно набирая скорость. Какие-то секунды, и под ногами уже стелилась вечная степь Первой Луны, укрытая гигантскими полотнищами солнечных батарей. База вышла из спящего режима и развернулась на широкую ногу. Процесс восстановления, кстати, ещё не завершился… Выглядело всё это феерично, не по-человечески и, чего уж там, страшно.

Можно понять, почему наученный горьким опытом Сильфиды «Ковчег» рванул, роняя тапки, подальше отсюда!

Пространство скрутилось, растянулось, вывернулось наизнанку и расправилось вновь. Алёна еле удержалась от воплей, губу в кровь прокусила, но сдержалась. Нельзя было потерять лицо ни в коем случае. Но пронаблюдать процесс гиперпрыжка, так сказать, изнутри — зрелище не для слабонервных.

Но в другом пространстве не было «Ковчега»… Только пустой, безлюдный, равнодушный космос…

Вновь, как в анабиозном зале, соткался перед лицом огромный голографический экран-карта. На нём сходились и расходились какие-то спирали, голограммы, значки, матрицы, потом всё застыло в виде карты и нескольких, отмеченных фиолетовым, областей. Алёна хмурилась, соображая.

Да, «Ковчег» был здесь. Остались следы. По экрану бежали косые столбики письменных знаков, наверное, подробная информация о результатах сканирования. Корабль был здесь, вне всяких сомнений. Был, и сразу же ушёл в следующий прыжок. Карта показывала наиболее вероятные направления, штук двенадцать- тринадцать. Совершенно разные области. Огромный разброс, если представить себе космические расстояния. Исследовать каждуый вектор возможного ухода? Но где гарантии, что «Ковчег» никуда не двинулся после второго прыжка? От Сильфиды уходили — сделали пять прыжков подряд, и только потом занялись поиском подходящей звезды с планетами. И здесь, скорее всего, случилось то же самое.

Алёна закрыла глаза, испытывая тихий, холодный, вымораживающий душу в ноль, ужас. Она только сейчас как следует поняла, что это такое, остаться одной. Совсем одной среди чужих равнодушных звёзд, рядом со странным парнем чужой нечеловеческой расы. Никто не спасёт. Никто не поможет. Всё. Пропала.

Окончательно и бесповоротно.

Обратную дорогу Алёна провела в сумерках сознания, с яростным отрицанием всего произошедшего. «Как же так, — билась в мозгу одна-единственная мысль. — Как же, мать вашу, так! Улетели, бросили…. Ну, как вот так?!» На этой волне она провалилась в муторный, полный невнятных кошмаров сон. Очнулась только, когда машина вышла на гало-орбиту Первой Луны…

В ангаре новый знакомец призадумался перед тем, как выйти. Коснулся пальцами переносицы, словно у него болела голова. Алёна вдруг заметила бисеринки пота у него на висках… Устал. Ещё бы, только что из анабиоза, и многочасовой межзвёздный перелёт, туда и обратно. Он из железа? И смотрит как-то странно. Косится. Словно решает, надо ли или всё-таки не надо…

— Что? — не выдержала Алёна напряжения. — Что-то случилось? Тебе плохо?

Он решился. Плавный жест рукой, и откуда-то из пустоты, вновь возникшей внутри корабля-разведчика, возник лоток с прозрачными кубиками. В кубиках находилась какая-то жидкая дрянь, а на стенках красовались причудливые знаки и цветные полосы. Чужой взял два кубика, решительно закатал себе рукав и приложил к вене. Жидкость всосалась прямо сквозь стенку и кожу, мгновенно. Парню явно полегчало.

— Ох, и плохо же тебе будет, — сказала на это Алёна. — Стимуляторы после анабиоза и прогулки — зло.

Он посмотрел на неё. Алёна запнулась, испугавшись сочувственной жалости в его взгляде. Накрыло с головой отчётливым ощущением, что плохо сейчас будет именно ей. И вовсе не потому, что сутки с лишним ничего не ела, что для носителя пирокинетической паранормы, прямо скажем, не комфорт ещё тот.

Чужой повел ладонью, вызывая в в воздух голографический экран. Несколько пассов, и экран исправно начал показывать запись. Запись с поверхности. Первая Луна. Полуразвёрнутые солнечные батареи, их ни с чем не спутаешь. Короткая башенка на краю батарейного поля, вращается. И вдруг выстреливает огнём…

Бегут по экрану, останавливая сердце, короткие мгновения страшного боя. Скаут- разведчик «Ковчега» против основательного вооружения инопланетной базы. Чем окончилось, говорить не надо.

Экран погас. Алёна прижала к щекам ладони, в ужасе глядя на чужого. Вряд ли он отдавал приказ атаковать неопознанное летательное средство. Он после анабиоза трясся в том зале, в себя приходя. База приняла такое решение сама. Искусственный интеллект, чтоб его разорвало вдоль, поперёк и крест накрест! Неопознанное угрожающее — уничтожь.

Чужой жестом велел идти следом и, не дожидаясь кивка, пошёл на выход сам. Алёна побежала за ним, снова делая на каждый его шаг три своих. Он хочет показать тела, поняла она. Или то, что от них осталось. Но кто, кто мог отправиться практически на верную смерть?

«Только те, кому ты дорога, балда!»

Мама. Тим…

Хотя Тима убить невозможно, значит, Тим, скорее всего, жив, здоров и улыбается где-нибудь в местной камере. Острое желание увидеть любимого перевесило остатки здравого смысла. Алёна поверила в ею же самой придуманную версию со всей силой доведённого до предела отчаяния человека.

Всё окончилось за дверью в морг. Никак иначе это помещение назвать было нельзя. Тут даже запах стоял как в морге — реактивов, препаратов и — да! — мёртвых тел. Несмотря на то, что останки лежали в наглухо закрытых капсулах- вродесаркофагах с прозрачными крышками, запах смерти ощущался всё равно. Четыре капсулы.

Несчастный Женька.

Алексей Белоглазов. Он так и не женился после Сильфиды, Алёна думала, что его девушка там погибла, и он не может забыть её. Болезненной вспышкой резанула внутренний взор память последнего мирного дня на планете жутких стрекозников, слова Алексея, сказанные им тогда, прозвучали так ясно, будто он стоял рядом и говорил их сейчас: «Та, на которой я бы женился с радостью, занята и счастлива. А тех, кто с радостью пошёл бы замуж за меня, обманывать не хочу…» И он молчал всё это время. Молчал.

Пока не погиб, ввязываясь в заранее обречённую на провал спасательную экспедицию.

Олег Ольгердович. Боже, ну вас-то что сюда потащило*! Вы же учёный! Ну, да, телепат первого ранга, но чёрт, чёрт, чёрт! И сидели бы в своей лаборатории, как будто не было у вас образцов тканей и донорского материала и…

И не из-за сорванного эксперимента он отправился на смерть. Алёна наконец-то поняла то, что смутно почувствовала во время их последнего разговора в ангаре перед роковым вылетом: Олег Ольгердович в некотором роде удочерил её, наивную глупую девчонку, ввязавшуюся в контракт с его лабораторией, и не мог бросить в беде. Что ему стоила ссора со всей инфосферой «Ковчега», знал только он один. И рассказать об этом уже не мог.

И мама. Мама, мамочка… родная… зачем?

Алёна вдруг поняла, что кричит это «зачем» вслух, кричит и не может остановиться. Чужой коснулся её плеча, успокаивая, Алёна отпрыгнула, испытав жгучий приступ едкой ненависти.

— Ты! Это всё из-за тебя! Откуда ты тут взялся на мою голову, ненавижу!

Она вскинула кулаки, на которых мгновенно вспыхнуло громадное, яростно гудящее пламя.

— Ненавижу!

Чужой отшатнулся, впечатлившись угрозой. Браслет на запястье вспыхнул ярким, режущим глаз светом, и в тело ударило такая боль, что не передать словами. Сознание вышибло мгновенно. Первое, что Алёна услышала, очнувшись, — дикий крик, потом сообразила, что это кричит она сама, кричит, корчась на полу в судорогах, а потом сознание снова отключилось. В следующий приход она увидела проклятый браслет уже на другой руке. А чужой деловито закрывал страшный ожог оторванной от своей рубашки тканью…

— Сволочь, — выдохнула Алёна, даже не пытаясь стереть слёзы со щёк.

Самый момент был спалить поганца в прах, но тело помнило адскую боль и не хотело подчиняться, паранорма не отзывалась. Каков браслет, а? Ведь ничего же в нём не нашли, сто раз сканировали, просматривали, просвечивали, прослушивали! Камни и камни. Что камни непростые, все догадывались. Но чтоб настолько…

Внезапно на пол упало дрожащее сияние…

— Аля, — сказал из-за спины грустный, знакомый до боли, родной голос. — Обернись…

Алёна с трудом встала на одно колено и увидела Тима… Он стоял, подёрнутый серебристым свечением, здорово смахивающий на призрак самого себя. А может быть, он и был призраком, кто знает.

— Тим! — вскрикнула Алёна, подхватываясь на ноги. — Тим!

— Не подходи ко мне, — Тим выставил руки ладонями вперёд, и Алёна всем телом ощутила изошедшую от него упругую волну. — Сгоришь.

— Ты же умотал вместе с «Ковчегом»! — яростно выплюнула Алёна. — Разве не так? Ты же галлюцинация, плод моего воспалённого воображения! Тебя нет!

— Я здесь, — тихо сказал Тим, — и я есть. Я есть везде, забыла?

— Тогда почему ты не с ними?!

— Потому, — веско ответил Тим, — что я здесь. Я могу вернуть тебя обратно. Но мне нужно твоё согласие.

— Как — это вернуть? — не поняла Алёна.

— Ты останешься в ангаре. Полетит кто-то другой. Дай руку, Аля.

С ладони Тима капало, растворяясь в полумраке, призрачное серебристое сияние. Но Алёна медлила. Полетит кто-то другой, он сказал. Кто-то другой. У кого нет этого проклятого браслета. Полетит другой и погибнет. И этот инопланетный парень погибнет тоже, ведь именно найденный на сильфиде браслет активировал его анабиозную капсулу.

— Решай быстрее. Время ограниченно.

— А он? — Алёна кивнула на чужого. — А его ты забрать можешь?

Безумный, безумный разговор! Как из низкопробного фантастического сериала вроде «Станции-тринадцать» или «Распакованных звёзд». Как будто можно забрать человека из будущего, поместить его в прошлое и заставить не сделать или сделать что-либо, что отменит одно отдельно взятое будущее для одного отдельно взятого человека.

Тим покачал головой:

— Нет. Его — нет. Я могу влиять ограниченно только на тех, кто со мною рядом. Он — не рядом. Он — в стороне. Дай руку, Аля.

— А их? — Алёна ткнула в мёртвые тела. — Их ты задержать сможешь?

Тим молчал, его лицо плыло, растворяясь в сиянии и собираясь из тягучего серебряного света вновь.

— Тим, я не могу вернуться! — Алёна задохнулась от внезапно принятого решения, но оно было единственно правильным: вернуться, зная, что из-за тебя погибли другие — сомнительная радость. — Уведи — их! Я не знаю, делай что хочешь, оглуши, запри, свяжи, только не дай им убиться! Пусть они останутся живы, Тим. Ты же говорил, что ты — везде, значит, ты сейчас здесь и одновременно там, где они собираются на эту страшную глупость. Задержи их! Спаси!

— Время закончилось, — грустно сообщил Тим, отступая на шаг. — Прости. Ты — выбрала, Аля. Прости. Выбор неизбежен. Прости…

Он перевёл взгляд куда-то за её плечо, Алёна обернулась тоже и увидела, что чужой стоит перед Тимом на одном колене, опустив голову и уперев в пол кулак. Тим сказал ему что-то. Два коротких слова. Тот вскинул голову и совсем по-человечески кивнул.

Помещение затопило серебряным потусторонним огнём.

— Тим! — запоздало крикнула Алёна. — Женьку! Женьку тоже!

Ей показалось, будто уходящий вдаль силуэт обернулся через плечо и кивнул. И тут же всё закончилось. Всё закончилось мгновенно, резко, сразу, будто повернули рубильник и наконец-то выключили этот громадный, страшный, ужасающий Свет.

А был ли он вообще? Может, это всего лишь игра воспалённого случившейся, кроме шуток, катастрофой сознания? Алёна с силой ущипнула себя — чёрт, больно!

Чувствовала она себя донельзя странно. В голове двоилась. Она помнила, что уходила в очередной рейс с Женькой Скобелевым и помнила, что вопреки правилам отправилась в полёт одна. Она помнила разговор с Олегом Ольгердовичем в ангаре и в то же время знала, что никакого разговора не было, она подошла к своей машине одна.

В капсулах-вродесаркофагах исчезли все тела.

В тёмных волосах чужого появились зеркальные пряди.

Коленки дрогнули. Алёна осела на пол, теряя сознание.

Она пришла в себя от дикой головной боли. Мозг буквально разрывало изнутри, казалось, там не осталось ничего, кроме колючей проволоки, по которой бежал ток высокого напряжения. Как же больно, ууууу! На волне боли потеряла сознание снова. Потом пришла в себя и опять только лишь для того, чтобы корчиться в муках. И так не раз, не два и даже не десять…

Когда всё это наконец-то закончилось, Алёна удивилась и не поверила. Лежала какое-то время, ожидая возвращения кошмара. Но кошмар не приходил. В теле поселилась противная слабость, слегка подташнивало, но и только.

Волевым усилием она велела прекратить себе скулить и киснуть. Сесть, правда, удалось, не с первой попытки… Поднесла к лицу руки: пальцы дрожали. Одно запястье охватывала тугая синеватая повязка плотного медицинского бинта, на втором красовался ненавистный браслет с фиолетовыми камушками.

— Зараза, — выдохнула Алёна, яростно пытаясь стащить браслет с руки.

Браслет не поддавался. Хоть руку отгрызай!

— Бесполезно. Даже не пытайся.

Алёна вскинула голову. Чужой подпирал спиной стену, сложив на груди руки. Он переоделся в эффектный тёмно-зелёный костюм с воротничком-стойкой, из-под рукавов выглядывали белоснежные широкие манжеты. Свои длинные, в мелкое колечко, волосы уложил в высокую причёску, выпустив одну прядь у виска, отчего стал похож на персонажа старого фильма. В другой раз Алёны бы прыснула, до того забавно у него получилось, но сейчас ей было не до смеха.

— А я думала, ты немой! — вырвалось у Алёны вперёд разума.

— Не немой. Выучил. Головная боль и общая слабость после ментального сканирования — это нормально. Скоро пройдёт.

Нормально, он сказал. Нормально! Знал бы он сам, что это такое, когда мозги выворачивает и колотит о стены собственной черепушки.

— Сними с меня эту пакость! — потребовала Алёна, поднимая руку с браслетом.

— Не сниму, — отказался он и пояснил: — Ты опасна.

Алёна сжала кулак, мгновенно одевшийся алым огнём.

— Боишься? — свирепо спросила она.

— Боюсь, — равнодушно ответил он.

Засветить бы ему в физиономию! Но Алёна уняла клокочущую ярость. Первая попытка спалить поганца окончилась для неё слишком плачевно, забинтованная рука тому свидетель. Испытывать по второму разу тот же самый кайф не хотелось.

— Кто надел на тебя это?

— Никто, — огрызнулась Алёна. — Я сама.

— Сама-а! — чужой изумился беспредельно, даже рот приоткрыл.

— А что? Что это такое, чёрт возьми?

— Как ты надела его?

Алёна поняла, что он не отвяжется, пока не расскажешь ему подробности.

— На одной планете по дороге сюда мы нашли вашу базу, — нехотя сказала она. — Только та база была совсем мёртвая, и меньше этой. Вот там нашла, надела, а снять не смогла. Он не мешал, в общем-то…

Не мешал, да. Пока не замахнулась на хозяина.

— Повезло, — философски отметил чужой.

— Так ты объяснишь мне наконец, что это такое? — не вытерпела Алёна.

Он совсем по-человечески пожал плечами:

— Это шоулем. Контроль агрессивности. Его надевают на животных, компаньонов и диких, а так же на всех, кто был поражён в правах, не зависимо от изначальной буйности, в качестве дополнительного обозначения их статуса…

Алёна потрясённо переварила услышанное. Ожидала чего угодно, но чтоб такое!

— Сними его с меня! — потребовала она. — Сейчас же. Я не животное!

— Не сниму, — спокойно отказался чужой.

Алёну захлестнуло эмоциями. Вот ради чего она отказалась возвращаться, оказывается. Ради статуса комнатной собачки!

— Ненавижу! — крикнула она, заливаясь слезами. — Урод, выродок, ненавижу!

Чужой молча выслушал её истерику. Потом ровно произнёс:

— Ты мне не нравишься тоже.

Отлепился от стены и вышел из комнаты. Алёна повалилась обратно на постель, долго плакала. От слёз на какое-то время даже заснула. А потом её начала кусать совесть. Она вспомнила, как этот парень, едва выбравшись из анабиоза, бросился разыскивать ушедший «Ковчег». Несколько часов поиска, перелёт туда и обратно. И как ему плохо стало в конце, а он, вместо того, чтобы завалиться отдыхать, зарядил в себя стимуляторами. От которых однозначно потом мучился. Может быть, почти так же, как она сама недавно с головной болью.

Лежать дальше и тетешкать свою обидушку стало невыносимо. Алёна слезла с постели, высоковато оказалось, однако. Как бы не свалиться, когда заснёшь… Подошла к двери. Дверь едва угадывалась на ровной стене. Если честно, не видела бы, как они открываются, так и не нашла бы. Во всяком случае, сразу.

Обдало внезапным страхом. Что если чужой запер её в комнате? Вполне мог, под его характер. Но дверь распахнулась, отреагировав на браслет…

Ограничение прав, говорите? Наверное, не всех, раз открываются двери.

В коридорах было пусто, жарко и тоскливо. Алёна заблудилась очень быстро. Но вышла в какую-то круглую комнату, оказавшуюся маленьким зимним садом. Кусочек парка, гравийные дорожки, камни, небольшой, весело журчащий, ручеёк, коротенькие толстенькие деревца с крупными листьями-сердечками. Комната для релакса? Она поддерживалась в автоматическом режиме все эти немыслимые столетия или её организовали только сейчас? Алёна протянула руку, чтобы потрогать зелёный лист, и пальцы не ощутили характерной для любого листа упругой влажности. Голограмма. Значит, второе. Может быть, со временем тут и появятся настоящие растения. Но пока комнатой владели лишь иллюзии. Благо вода была настоящей, как и камни.

Чужой внезапно обнаружился за одним из камней. Он сидел прямо на земле, свернувшись в узел, — немыслимая для человека поза! — и плакал. Тихо, отчаянно, почти беззвучно. По уму надо было бы развернуться и уйти. Алёна судила по себе: она вот совершенно точно не хотела бы никого видеть рядом с собой в момент слабости.

Наверное, связаться со своими парню не удалось. Наверное, он вообще последний из всей своей расы. Последний из могикан. Вспомнились ряды мёртвых анабиозных капсул-вродесаркофагов, с высушенными мумиями внутри. Их всех надо было похоронить, как у них принято… Положить в могилу или сжечь. И он всё это сделал сам. Один. Просто потому, что некому было больше…

Алёна вдруг подумала, что чужой ненамного её старше. А может быть, даже младше. Мальчишка совсем. Почему-то складывалось именно такое впечатление…

Надо уйти.

Надо.

Такую боль не разделишь с посторонними.

Но очень уж не хорошо тогда получится.

Не по-человечески.

Алёна вздохнула, подошла, села рядом, обхватив коленки. Тихо сказала:

— Прости…

Он кивнул. И отвернулся. Алёна тоже старательно смотрела в сторону.

— Тебя как зовут? — спросил он через время.

— Алёна Флаконникова.

— Алеону, — повторил он имя на свой лад, и назвался сам:- Пальлирем диплонктафьом Шокквалем.

— Слишком длинно, — честно призналась Алёна.

— Знаю. Придумай сокращение сама.

— Ну… Пусть ты будешь Паль…

Он кивнул. Какое-то время они сидели в полном молчании. Каждый думал о своём. И у каждого плескалась в душе тоска размером в добрый океан.

— Паль…

— М?

— Сними ты с меня эту пакость. Я не буду бросаться, честно слово. Вообще, стыдно за себя, — так сорвалась по-глупому…

— Не могу.

— Почему?

— Вот это, — он обвёл рукой пространство, имея в виду всю базу, — военная станция. Её управляющий разум мне не подчиняется. Я сам — врач, не военный.

Гражданский специалист, хоть и военнообязанный. И даже не совсем врач, — признался он, — ученик… Право на самостоятельную практику я получил бы лет через пять примерно.

И вот. Станция оберегает и защищает меня, но в вопросах защиты мне не подчиняется, а наш лантарг мёртв, и его заместители тоже, внести правила- исключения неком: у меня не тот статус. Ты жива только потому, что носишь шоулем. Да, твои права ограничены, но они у тебя есть. У твоих родственников никаких прав не было. Потому они и погибли.

Алёна обдумала услышанное. Не комнатная собачка всё-таки. Хорошо…

— Тогда ладно, — вздохнула она. — Пусть будет…

— На самом деле есть способ, — сказал Паль, и замолчал.

Алёна терпеливо ждала.

— Поднять твой статус, — нехотя сказал он, — можно через брак.

— А что скажет управляющий станции на то, что ты женился на животном? — спросила Алёна насмешливо.

— Ничего. Ему без разницы. Ему без разницы даже на то, будет ли подтверждён этот брак совместным проживанием или не будет. Главное, та-горм…

— Ага, — кивнула Алёна, потом подняла руку и пошевелила пальцами, показывая подарки Тима: обручальное кольцо и то, вручённое на Сильфиде перед катастрофой. — Только я уже замужем.

— Как хочешь, — пожал плечами чужой.

И снова они сидели молча какое-то время. Потом Алёна спросила:

— Паль, а что дальше?

— Не знаю, — честно ответил он.

А действительно, что же дальше? Да ничего. Спасения нет, как нет и надежды. Никто не явится. Никто о них даже не узнает. Так и проживут здесь, два идиота, потом умрут от старости, если ещё раньше не прибьют друг друга, выжив из ума, а база уснёт снова, и из того сна уже не выберется. Потом, спустя тысячу лет, найдёт кто-нибудь, хоть те же поумневшие стрекозники с Сильфиды! И долго будут гадать, что это такое было, и когда его построили. Жутью веяло от такой перспективы, жутью и безысходностью.

— Что же нам теперь делать дальше, Паль…

— Не знаю, Алеону…

И снова они молчали, не зная, что сказать друг другу. Потом Паль движением пальцев вызвал голографический экран, показавший Тима во всей его красе во время последней встречи.

- Кто это, Алеону?

Алёна смотрела в лицо любимого, подсвеченное запредельным сиянием, ответила не сразу:

- Это Тим. Тимофей Флаконников, мой муж.

- Он странный, правда? Необычный, не так ли?

- Да-а…

- Расскажи о нём.

- Ты что-то знаешь о таких, как он? — помолчав, спросила Алёна.

- Допустим, — нехотя ответил Паль. — Но я хочу убедиться. Пожалуйста, расскажи.

Алёна рассказала. Об эксперименте и попутно об Институте Экспериментальной Генетики, о том, что все братья и сёстры Тима умерли, не успев повзрослеть, и о том, как именно умерли. О странных и страшных проявлениях его паранормы… Паль задавал вопросы. Бесконечные вопросы, Алёна устала отвечать. И думала, что в жизни ещё не встречала более любопытного существа: его интересовало всё, буквально — всё. Какая-нибудь незначительная мелочь, и та удостаивалась пристальнейшего внимания…

Алёна не знала, что неуёмное любопытство и стремление во что бы то ни стало докопаться до сути, — отличительная черта этой расы, свойственная практически всем её представителям не зависимо от возраста. Впрочем, обречённое понимание, что попала на всю свою жизнь, появилось очень скоро…

- Ну, теперь-то ты наконец-то расскажешь? — потеряла Алёна терпение. — Ты же явно что-то знаешь! Расскажи.

Паль внимательно посмотрел на неё. От взгляда его странных нечеловеческих глаз, небесно-синих, с ромбовидной звёздочкой зрачка, стало не по себе. Кажется, он задумал какую-то пакость, поняла Алёна.

- Тебе нужна Цель, — сказал он. — Иначе ты сойдёшь тут с ума от скуки. Почему бы тебе не выучить мой язык?

- Ага, — скептически отозвалась Алёна. — Так, как ты учил мой? У меня голова едва не раскололась надвое. Спасибо, не надо!

- Это экстремальный способ, — признал Паль, — у меня тоже болела голова. Можно учить стандартно, управляющий разум станции составит программу. И вот когда выучишь, — он поднял палец для убедительности, — тогда я расскажу тебе о твоём муже. Нам известна опасность появления подобных ему. Помимо легенд существуют официально подтверждённые свидетельства. Но ты услышишь об этом только на мальресипаве. Так что учи.

Вот же зараза инопланетная! И в морду ему не дашь, тут же получишь от станционного недоделанного искина! Запястье с браслетом заныло, хотя пострадала тогда совсем другая рука.

В последующие дни Паль развил бурную деятельность. Он мотался к Планете чуть ли не каждый день; выпросил у Алёны терминал, и она отдала, предварительно закрыв слишком уж личные файлы, и методично, день за днём, изучал информацию. Алёна помнила, как у неё сё время руки чесались и никак не доходили почистить машинке память. Текущую информацию она сбрасывала, но старые записи, фильмы, музыку, книги, оставшиеся ещё с Земли, берегла. И вот, пригодилось. Паль залип и на время отстал с вопросами. А то как детсадовец, честное слово. Язык отваливался с ним разговаривать…

Алёна в свою очередь получила доступ к информационному архиву станции, тоже, как она подозревала, не без ограничений, но ей пока хватало того, что оставалось доступным.

В один прекрасный День Паль объявил, что резиденцую, так сказать, надо перенести на Планету. Первая Луна, мол, бесперспетивна. Она теряет атмосферу, уже через десять тысяч лет здесь станет невозможна любая жизнь в принципе. Алёна вспомнила бескрайние степи из вродековыля, синие озёра и загрустила: всё это неизбежно погибнет.

- Ты собрался жить десять тысяч лет? — спросила она у Паля. — И, кстати, ты обещал рассказать мне про Тима.

Она уже относительно свободно владела чужим языком. То есть, не собиралась терпеть очередного условия. Но Паль не собирался отступать от собственного слова.

- Да, — сказал он. — Обещал, — расскажу. Твой муж — а-савергормайон, вариатор реальностей…

- Что?! — изумилась Алёна.

- Ты рассказала о нём достаточно, и я сам увидел подтверждения в записях на твоём устройстве памяти. Вариатор реальностей появляется у расы в переломный момент. Тогда, когда одно-единственное неверное решение может погубить всю расу без исключения. Он всегда приходит один. Он способен минимизировать потери, переключив реальность с негативным исходом на другую, где у расы появляются шансы выжить. С твоих слов, Тимофей сделал это, когда погибала ваша планета. Возможно, он сделал это там, где вы встретили агрессивных разумных. И, безусловно, именно это он сделал здесь. У тебя задвоилась память, ты сама рассказывала. И взятые образцы тканей у погибших остались у нас, хотя тела исчезли. Иначе быть не могло, находились в эпицентре воздействия вариатора, и артефакты исключённой реальности просто перешли в новую. Но за пределами станции, за пределами даже самого помещения лаборатории, из прежней реальности не осталось и не могло остаться ничего.

Алёна поёжилась. Паль говорил жуткие вещи, но… его слова объясняли все странности в поведении Тима. Все его пророчества, его попытки изменить реальность, и, надо признать, попытки частью очень даже успешные.

- Вариаторам с рождения много дано, — продолжал Паль. — Но паранорма неограниченного психокинеза усилила его возможности с просто запредельных до чудовищно запредельных. Он хотел забрать тебя с собой, и, наверное, мог бы это сделать, во в сяком случае, в своих силах он был уверен. Но твой отказ закрыл для него эту возможность. Есть люди, с которыми вариаторы ничего не могут сделать без их добровольного согласия; такие люди держат реальность, не дают ей расползтись в бесформенный хаос, они — якоря, если можно так выразиться. Очевидно, что ты из таких, Алеону.

- Да… он говорил… Тим как-то говорил, что я — его якорь…

- А помнишь, он обратился тогда ко мне? — спросил Паль.

- Да, — озадаченно ответила Алёна. — А ты ответил…

- Он сказал мне, чтобы я берёг тебя. Сказал на моём родном языке…

- И? — поторопила его Алёна.

Паль покачал головой. У него на удивление были человеческие жесты, очень трудно получалось держать в уме, что Паль вообще-то не человек. Не землянин.

- Я — мареса-палькифаль. Нас мало. Нас очень мало, и мы почти все встали на сторону Альянса, а Альянс — тогда! — проиграл. Но если вариатор реальностей заговорил со мной на моём родном языке, это означает только одно: он не просто опознал расу и национальность. Он встретил Альянс в том будущем, куда ушёл ваш «Ковчег».

Алёна собрала на переносице острую складку. Паль рассказывал и она сама нашла в архивах станции — о войне, о гражданской войне, в которой схлестнулся насмерть разделённый надвое враждой народ. Альянсом Паль называл союз нескольких великих кланов, отколовшихся от генеральной линии партии. Война вышла очень жестокой. Алёна слушала, смотрела, вникала в детали, и понимала, что на Земле всё-таки Юг и Северо-Восточный Регион за пределы атмосферы не вышли. Не успели? А народ Паля успел. И устроил такие звёздные войны на самоуничтожение, что волосы сами собой шевелились дыбом.

- Хочешь сказать, — напряжённо выговорила Алёна, — что наших уничтожили?

Она не питала иллюзий. Если здешняя база встретила чужаков огнём — вместо нормального диалога, то что следовало ожидать от остальных?!

- Нет, — покачал головой Паль, сжал кулак и пояснил со счастливой улыбкой на лице. — Наша последняя битва оказалась не напрасной. Альянс жив! Жив и ваш «Ковчег». Вы договорились, это же очевидно. Вряд ли вас уничтожили, вместе выжить намного легче, чем поодиночке, Альянс это понимал всегда…

- Утешил, — хмуро сказала Алёна.

Она встала, отошла к огромному, во всю стену, панорамному экрану. Экран отражал вечную степь Первой Луны, косо висящий над нею сине-белый шар Планеты, остывающую алую полосу заката над горизонтом…

- Ты отказалась тогда уйти из-за меня, — продолжил Паль. — Я оценил. Но хочу спросить, почему? Ведь у тебя маленький ребёнок, ты — его жена, на «Ковчеге» — твои соплеменники.

- Ты бы ушёл? — прямо спросила Алёна.

- Да, — без колебаний ответил тот.

Честно. Но, прожив с чужим вместе сколько-то дней, Алёна уже успела на него насмотреться. Любопытен, как ребёнок, и вместе с тем расчётлив и циничен, как взрослый. Что-то у этого народа не так с сердцем. Есть вещи, которые нельзя поверять одной лишь рациональной логикой…

- А я не ты, — нашла Алёна подходящий ответ.

Паль кивнул, принимая ответ. Сказал:

- В зоне прямого воздействия вариатора формируются временные линии новой реальности. Их можно изменить только во время воздействия, а после — это уже становится невозможным. Мы с тобой остались здесь не просто так. Именно мы. И именно так.

- Да? — скептически отозвалась Алёна. — А по-моему, всё проще некуда…

- Послушай. Нам с тобой нужна цель. И не просто цель, а — Цель. Нечто громадное, трудновыполнимое, но не из того, что не можем сделать мы сами.

- Замечательно, — согласилась Алёна. — Прекрасно. И что за Цель?

- Ты рассказывала, как ваши учёные пытались приспособить Человечество к надвигающемуся ледяному веку, — тихо выговорил Паль. — И людей и биосферу. Я смотрел записи, читал ваши учёные книги.

Да, книги. Книги по генетике, которые закачал в терминал ещё Тим, бог знает когда, вечность назад, в их первую встречу в ЭКСПО, после лекции Олега Ольгердовича… Но Алёна всё ещё не понимала, куда Паль клонит.

- Алеону, — сказал Паль голосом дорвавшегося до жертвы маньяка, — вот, видишь, у нас с тобой целая планета. Мы можем дать начало новой жизни там. Мы — можем!

- Да ты с ума сошёл! — выдохнула Алёна.

- Ничуть, — отозвался Паль. — Нисколько. В одном из текстов твоего терминала было: «И сотворил Бог мужчину и женщину, по образу и подобию Своему сотворил их…»

Алёна вспомнила тот текст. Её собственный, ещё школьный, доклад по Истории религии. Они тогда, в классе, много рассуждали на тему мистического опыта Человечества…

- Ты сумасшедший, — сообщила своему собеседнику Алёна. — Псих.

Ненормальный. Это охренеть просто, какой объём работы! Без поддержки учёных, без доступа к базам данных Института, без Олега Ольгердовича, в конце-то концов. Олег Ольгердович — гений, он бы смог. А мы, два дурня, что мы можем-то…

Она замолчала.

Цель?

Внезапно на неё словно бы повеяло отголоском паранормального дара: она почти увидела цивилизацию, рванувшуюся в космос с покрытой льдом водной планеты. Цивилизацию, давно забывшую своих создателей, помнившую лишь смутные легенды о своём сотворении… почти как на Земле когда-то в своё время.

История повторялась.

Точнее, вернулась на круги своя.

На исследования них ушло почти полвека. Точнее — сорок семь лет. Сорок семь лет неудач, прорывов, озарений, падений, смертельных споров и моментов прощения… Девять лет назад из аппаратов искусственной утробы вышли первые младенцы нового вида носителей разума. Крепкие, без изъянов, приспособленные к жизни в ледяном океане Планеты. Сейчас самым старшим из них шёл восьмой год…

Когда Алёна заметила сильную седину на висках, первый признак близящегося гормонального срыва? Двенадцать дней назад? Семнадцать? Она точно не помнила уже. Но эти дни довели её до больничной кровати с бешеной скоростью. Век пирокинетика недолог, расплата за мощь их паранормы. Профессор Смехова сказала тогда, безумно давно, ещё на Земле: «Ты не доживёшь до семидесяти…» Алёна дожила и пережила. Семьдесят шесть. Возраст для носителя пирокинетической паранормы запредельный…

Обидно было умирать, на пике эксперимента. Обидно. И дети ещё не повзрослели. Им будет очень тяжело без Матери. Очень.

Но если Алёна почти смирилась с близким уходом, то Паль вышел из себя и назад возвращаться не собирался.

Вот так живёшь с кем-то, думаешь, что знаешь его, а на самом деле не знаешь ты ни черта ничего и даже не догадываешься, какие внутренние демоны владеют твоим партнёром…

Восемь дне назад Паль пришёл в палату к ней. И заявил, что можно перенести сознание умирающей в тело одной из девочек. Желательно, из старшей волны, потому что незрелый мозг младенца не в состоянии удержать взрослый разум.

Алёна отказалась категорически.

- Даже не проси, — заявила она. — Это убийство, Паль!

- У нас нет другого выхода, — он нервно ходил по палате, заложив за спину руки.

Время не пощадило и его тоже. Некогда тёмные, его волосы почти полностью покрылись зеркальной плёнкой, аналогом седины, а в уголках глаз разбежались «гусиные лапки» мимических морщин. Но он по-прежнему был бодр и крепок, его гены не содержали фатального фактора пирокинетической паранормы, он мог прожить и, скорее всего, проживёт ещё лет семьдесят, если не больше…

- Детям нужна Мать, — яростно говорил Паль. — Они не смогут выжить без тебя!

- Ещё как смогут, — отвечала Алёна с ещё большей яростью. — Ты же остаёшься!

- Ты им нужна, — повторил он.

- Нет, я нужна не им! Я нужна — тебе\ Признай это, и не прячься за красивыми словами.

- Пусть даже и мне, — согласился Паль. — Ключевое слово — нужна!

- Не смей трогать детей, Паль, — заявила Алёна. — Не смей! Мне не нужна жизнь такой ценой!

Они проспорили тогда почти сутки, и каждый стоял на своём, не желая понимать другого. Паль сердился, начал кричать.

- Заботишься о детях? — спрашивал он бешено. — Ну, так знай, если ты не останешься с ними, им придётся очень несладко без тебя.

Потому что развитие всегда идёт через кризис, всегда, и толика контролируемого насилия пойдёт им на пользу. А если они не выживут, значит, не судьба. Победитель забирает всё, а проигравший плачет.

- Ты с ума сошёл? — выдохнула Алёна. — Они же маленькие ещё очень. Они… они же дети. Наши дети!

- Всё зависит от тебя, — резко отрезал Паль. — От твоего решения. Одна смерть или множество смертей. Твоё решение. И знай, я от своих слов не отступлюсь.

Не отступится. Это точно. Алёна знала его слишком хорошо. Он мог колебаться, принимая решение, но если решение уже принято — всё. Сбить его с курса к цели можно только термоядерной боеголовкой. И то… не факт.

- Чтоб ты… сдох, — выдохнула Алёна, дёргаясь.

Система жизнеобеспечения окутала тело фиксирующими силовыми полями, минимизируя ущерб.

- Чтоб ты сдох! — кричала Алёна, не умея успокоиться. — Я же с тобой, как с человеком! Я же считала тебя человеком! А ты — монстр, нелюдь, урод! Ублюдок! Какую память ты хочешь оставить о нас в детях? Легенду о том, как ты приказал принести в жертву дочь? Ты же читал наши религиозные тексты, в одном из них было такое, что бог потребовал от отца принести в жертву взрослого сына. Я не помню, чем там оно окончилось, но чтоб ты сдох, ты ещё хуже того бога, ты хочешь убить ребёнка! Девочку! Они же дети! Они наши дети!

В памяти вставали бесчисленные примеры генетиков Института, относившихся к своим творениями именно как к детям. Закон о приравнивании праймов новых генетических линий к кровным детям. Слова профессора Смеховой. Олег Ольгердович…

А для Пали они не были детьми, осознала Алёна. Они были всего лишь средством, способом избавиться от скуки, таблеткой от бесцельного существования. Потому он и распоряжался их жизнями с такой лёгкостью.

- Ты можешь предотвратить беду, — спокойно сказал он, не улыбаясь.

- Я тебя возненавижу, Паль, если ты это сделаешь, — сообщила Алёна. — Понимаешь? Я тебя прокляну. Я тебя уничтожу. Подумай хорошо, надо это тебе или нет.

- Подумай сама, можешь ли ты спасти детей или нет, — ровно возразил на её слова Паль. — А ты ведь сможешь. И защитить, и научить. Самым старшим из них всего восемь лет. Ты нужна им…

Алёна замолчала. Достучаться до куска камня, который Паль ошибочно называл своим сердцем, оказалось невозможно. А может быть, действительно? Согласиться? Она сможет тогда защитить детей от… от… от этого ужаса, который звала когда-то своим другом, своим коллегой, которого полюбила за долгие годы совместной жизни?

Нет.

Убийство останется убийством.

Какой бы высокой целью оно ни оправдывалось.

- Изыди от меня, сатана, — сами собой прыгнули в память древние строчки.

Алёна закрыла глаза, и больше не слушала, что там ещё говорил ей Паль…

Прошло несколько дней. Она потеряла им счёт. Почти всё время спала. И молила лишь об одном: как бы ей умереть до того, как Паль подготовит всё для переноса сознания в другое тело. Ни о чём другом она больше не думала. Только об этом.

«Господи, если Ты есть… Не допусти… Ведь и в нашей истории Ты же не довёл Авраама до греха…» Она вспомнила, вспомнила ту историю! Как жертва была отменена в самый последний миг. Кто теперь скажет, что произошло во времена зарождения Человечества? Что именно конкретно тогда и там произошло. Но жертва была отменена, Алёна вспомнила эту легенду отчётливо. Сын остался жить.

Может быть, и здесь, у них, так же получится? Может быть, Паль осознает… хотя вот уж это навряд ли. Или она, Алёна, умрёт раньше. Лучше бы ей умереть…

Паль появился беззвучно. Сел рядом, взял за руку. Алёна закрыла глаза, не отзываясь на прикосновение. Сейчас он скажет. Что всё готово к переносу. Вот прямо сейчас…

- Алеону, — сказал Паль, — управляющий разум Опорной Базы провёл анализ и составил план… В общем, в таком состоянии, как сейчас, ты сможешь прожить ещё лет одиннадцать. Может быть, двенадцать…

Алёна не справилась с собой, раскрыла глаза. Что?! У него даже голос другой…

- Да, двенадцать лет. За это время мы с тобой придумаем, как перенести твоё сознание на электронный носитель… Каковой носитель, к слову, ещё надо создать… В общем… Так даже лучше, ведь биологическое тело стареет быстрее, чем электронные системы. Почему я, дурак, сразу не подумал об этом, не знаю… Алеону! Не молчи. Говори со мной, говори… Мы вместе? Я — не урод и не нелюдь, я просто… запутался. Испугался. Не молчи, Алеону! Мы по-прежнему вместе?

- Да, — тихо, ощущая, как бежит по щекам непрошенная сырость, отозвалась Алёна.

В низких тучах внезапно образовался прорыв, и в тот прорыв хлынуло яростное солнце, озарив комнату тёплым оранжевым светом. Закачались, заиграли на волнах весёлые радуги. Зрелище было такой красоты, что поневоле захватывало дух. Даже Паль, обычно равнодушный к красотам природы, впечатлился. Алёна чувствовала его настрой, потому что знала его как облупленного. Ведь столько лет прошло вместе. Столько долгих, напряжённых, увлекательных лет…

Бешеные волны катились за горизонт, тучи стремительно затягивали разрыв, разряжая в беснующийся океан бесконечные потоки дождя вперемешку с мокрым снегом. Неприветливый мир! Мир, который совсем уже скоро примет в свои воды новых Адама и Еву. Какую легенду они понесут в новую жизнь как флаг?

Неизвестно.

Но у них уже совершенно точно не будет сказаний о преждевременном изгнании из рая…