По следам солнечного камня

Долго плыла «Веста». Казалось, не будет конца океану. День и ночь ветер раздувал паруса.

— Если так пойдет дальше, — сказал Венициан, глядя на небо из-под ладони, которой, словно козырьком, прикрывал глаза, — дней через тридцать мы увидим берега Индии…

— Индии? Что она собой представляет? — поинтересовался Айстис, который то и дело оказывался невдалеке от капитана.

— Индия — страна чудес… — задумчиво ответил Венициан. — С той поры, когда путь в Индию впервые проложил Гипал, мы все плаваем и плаваем туда… Из Индии в Вечный город доставляют большие богатства… Люди из-за них теряют рассудок! Не слышал ли ты, находясь в Риме, о семье Номедов?

— Нет, — солгал Айстис, в надежде узнать что-нибудь особенное. — А что?

— Сенатор Номеда, торгуя с Индией, нажил огромное богатство. Только жаль, не повезло человеку с потомством. Был у него сын, но погиб в боях с даками. Есть дочь — Номеда Юлия Квинтия, которая влюбилась в чужестранца и не желает выходить замуж за жениха, подобранного отцом. Неслыханное дело! Мало того, отец запер ее в своей вилле, а она пыталась бежать! Ей помогал капитан Курций, неравнодушный к Номеде. Верные рабы своевременно предупредили Юлию Номеду, что на корабле Курция ее ждет насильственное замужество. Она отказалась бежать, а Курций был схвачен и заключен в Карцер. Ума не приложу, как ему удалось бежать! Однако бегство его не спасло. Он связался с пиратами, не угодил им и был повешен на рее…

— Не может быть!

— Почему не может? Пираты — люди без родины, без чести и совести! Сколько их вздернуто на реях, а конца им не видать. Во Внутреннем море полным-полно кораблей, совершающих нападения на честных людей…

— А что случилось с Номедой?

— Что с ней случится?.. Отец оставил ее в Альба-Лонге. Выйдет замуж, куда ей деваться! Отец пригрозил: если она будет долго упрямиться, отдаст ее в весталки. И не просто в весталки, а в такие, которые развлекают жрецов!

Айстис вздрогнул при мысли об участи, уготованной Номеде. Что это? Неужели он действительно влюбился в эту черноволосую красавицу? А Угне?

Плескались еле заметные волны. Море напоминало озеро. Венициан был встревожен не на шутку.

— Не нравится мне такая вода! Сколько раз я проделывал путь до Индии, но такой штиль впервые. Не к добру это! Увидишь, не к добру… Эритрейское море — так называем мы эти воды — таит в себе много тайн!

Предчувствие не обмануло капитана. Не прошло и нескольких дней, как помощник Венициана, Понтай, закричал:

— Беда, магистр! Мачта!

Они вышли на палубу. Помощник показал на главную мачту: на расстоянии нескольких локтей от наблюдательной бочки на ней виднелась трещина.

— Только этого не хватало! — капитан выругался.

Спустя день утонул якорь: оборвался конопляный канат.

Венициан бегал по кораблю, понося всех, кто в погоне за прибылью не проявляет должной заботы о судне, когда произошло еще одно несчастье: порвался парус. Его клочья, вертясь над палубой, смели в волны почти все бочки с пресной водой… Капитан был вне себя: придется употреблять в пищу морскую воду! А что поделаешь? Моряки черпали воду из-за борта, кипятили, чтобы она испарялась, и по капле собирали для питья.

Но воды не хватало. Люди стали страдать от жажды. Пришлось вскрыть амфоры с вином, которые везли в Индию. Настроение чуть улучшилось, но ненадолго. Моряки и пассажиры стали болеть. Болезнь невиданная: у людей во рту горело, как от огня.

Несколько человек умерло в несказанных страданиях. Их выбросили за борт.

— Кровь! Кровь! — закричали наблюдатели, показывая вперед, откуда в их сторону плыла красная пена.

Моряки поневоле стали пятиться с носа корабля. Вместо воды им в лицо летели пена и брызги крови!

Капитан приказал повернуть в сторону, но вскоре стало ясно, что уйти от красных волн не удастся. Они окружали корабль со всех сторон… Не успела «Веста» выйти из окровавленной воды, как впереди показался такой же, как «Веста», трехмачтовый корабль. Он плыл им навстречу.

— Быть этого не может! Или я схожу с ума! — сказал Венициан, услышав такую новость. — Ни один корабль в это время года не может плыть оттуда! Муссоны этого не допускают!

Он выбежал на палубу и воочию убедился, что моряк говорит правду. Корабль, вне всякой зависимости от ветра, на полных парусах шел прямо на них! А у руля стоял… Скелет! Не человек, а лишь его скелет!

— Убрать долон! Приготовить вела алла фрин! Этот идиот врежется нам в бок!

Однако чужой корабль, не доплыв до «Весты», исчез, словно испарился…

Венициан побледнел.

— Вы видели, магистр? — спросил потрясенный Айстис, стоявший рядом с ним.

— Видел… Однако не советую рассказывать об этом кому бы то ни было!

Они оба в ужасе посмотрели в ту сторону, где только что видели корабль.

— Мираж! — глухо произнес Венициан, прийдя в себя. — Как я сразу не понял…

Внезапно небо нахмурилось. Солнце перестало излучать свет и напоминало угасающий диск. Темно-оловянные клубы густых облаков повисли над водой. «Веста», преодолевая волны, вошла в эту мглу.

Корабль сразу окружила густая темнота. Взвыл сильный порыв ветра. На «Весте» поспешно убрали часть парусов, а впереди уже показались огромные волны. Они катили вал за валом, сокрушая друг друга и взлетая вверх, выше мачт «Весты»! Ветер стал завывать еще сильнее. Казалось, он дует со всех сторон! Неистовство ветра и кипение волн сопровождалось раскатами грома. Молнии скрещивались, беспрерывно пронизывая тьму.

Корабль метался на волнах, как щепка.

Рухнула большая мачта, переломившись в том месте, которое было перехвачено веревками. Остальные две мачты едва удерживали «Весту» на плаву.

Моряки не сдавались. Повинуясь командам Венициана, они решительно боролись со стихией. Айстис понимал, что моряки не впервые столкнулись с грозными силами.

Шторм бушевал, недолго. Закончился он так же внезапно, как и начался. Снова засветило солнце.

Положив «Весту» в дрейф, Венициан дал возможность усталым морякам отдохнуть.

— Ты, пожалуй, уже проклинаешь то мгновение, когда решил отправиться в путешествие вместе со мной? — спросил Венициан у Айстиса, который в момент опасности помогал морякам бороться со штормом. — Сидел бы себе в Окелисе и попивал вино…

— Зачем же проклинать, магистр? — совершенно серьезно ответил ему юноша. — Я рад, что все позади и мы продолжаем плавание!

Не успел Айстис договорить, как Венициан схватил его за плечо:

— Гляди, что это?

Айстис всмотрелся туда, куда показывал магистр, и невольно вскрикнул: из волн торчала голова огромной змеи! Голова была величиной примерно в пять пядей и маячила на высоте примерно в двадцать пядей. Два больших глаза следили за ними. Затем голова повернулась, показав длинную шею, обросшую гривой.

— Морская змея! Берегитесь! — крикнул Венициан и пояснил Айстису: — Шторм расшевелил воды, и сейчас можно увидеть такое, чего ты еще не видел на своем веку!

— Морская змея! Морская змея! — кричали моряки, указывая в сторону, противоположную той, куда смотрели Айстис и Венициан, — на огромную темную массу, по величине превышающую корабль.

Прежде чем люди успели сообразить, как им быть, змея ударила о корабль с такой силой, что правый борт поднялся вверх, а левый коснулся волны. Из воды поднялись щупальца, каждое величиной с высокое дерево. Одно из них схватило рулевого вместе с моряком, бросившимся на помощь товарищу, и утащило их в море! Другое щупальце повисло над задней мачтой и сломало ее.

Послышался отчаянный крик, и сразу же все смолкло: чудовище утащило в воду еще одного моряка.

Видимо насытившись, змея шлепнула по волне длинным хвостом и скрылась. «Веста» с большим трудом снова обрела равновесие.

Взяв с корабля дань, Эритрейское море больше не препятствовало его продвижению вперед. Настал день, когда вахтенный матрос закричал:

— Земля! Земля!

Это были берега Индии. Издали они казались темно-синим облаком, нависшим над горизонтом, однако вскоре уже можно было разглядеть отмель. На нее накатывались волны. Лил дождь, все кругом заволакивал туман.

Боясь сесть на мель, Венициан приказал повернуть на юг и плыть вдоль берега. Он надеялся обогнуть мыс Корморин и найти подходящее место, чтобы привести в порядок мачты и запастись пресной водой.

— Остановимся на Тапробане[115], — сказал Венициан.

После нескольких дней плавания справа показался остров.

— Обычно мы здесь никогда не останавливаемся, — объяснил Венициан Айстису. — Эта земля мало изучена. Но до Арикамеду еще далеко, а людям необходим отдых…

«Веста» спустила две шлюпки. В них заняли места десятка два моряков. С радостными восклицаниями они стали грести к берегу, который был совсем рядом и сверкал желтым песком. Чуть дальше от кромки воды под зелено-голубым небосводом величественно покачивались деревья высотой в добрую сотню пядей с темно-зелеными листьями и множеством крупных красных цветов. Деревья были опутаны невиданными вьющимися растениями толщиной с поясницу взрослого человека.

Айстис, магистр и моряки, оставшиеся на корабле, с палубы любовались темно-синими волнами, которые набегали на желтый песчаный берег. Вдали виднелись зеленовато-синие холмы, украшенные серебром водопадов.

Клепсидра[116] напомнила, что прошел час. Моряки, отправившиеся на берег, затерялись в лесу и не появлялись. Венициан забеспокоился:

— Не совершил ли я ошибку, отпустив их на берег? Еще останусь без моряков и погублю «Весту»…

Но тревога оказалась напрасной. Еще час спустя на берегу показались моряки. Они весело кричали и размахивали руками, давая понять, что можно высаживаться.

Венициан оставил на «Весте» пять человек, а с остальными отправился на берег.

— Гипарх писал, что неизвестно, остров ли Тапробан или окраина земли антихитонов[117], — сказал капитан, оглядываясь по сторонам. — Долго задерживаться здесь не следует…

Он велел морякам быстро набрать воды, срубить несколько деревьев для мачт и отправляться обратно на корабль.

Пока моряки выполняли распоряжение, Венициан с Айстисом разгуливали по берегу.

— Эта земля очень богата. Говорят, будто жаркое солнце переплавляет эту зелень, горы и воду в драгоценные камни![118] Наши колонисты показывали синие сапфиры, ярко-красные рубины, фиолетовые аметисты, таинственные александриты, которые днем зеленоватые, а ночью, когда горит свет, принимают сиреневую окраску! Они получили эти камни у местных жителей, полудикарей, в обмен на изделия из бронзы и железа, — рассказывал капитан.

Через некоторое время моряки, спустив очищенные от ветвей стволы деревьев, заготовленные для мачт, доставили их на «Весту». С ними вместе поплыл и Айстис, который не переставал любоваться синевой волн и зеленью деревьев.

Разговоры о драгоценных камнях не будили в душе Айстиса чувства зависти. Янтарь ему казался более ценным. Завидовал он другому: в этих краях никогда не бывает зимы, царит вечное лето. Как хорошо было бы здесь его маме, которая называет себя мерзлячкой, никак не может согреться — ей бывает холодно даже в самый жаркий летний день… Ой, мама, мама, как ты живешь? Не забыла ли своего сына, которого боги услали так далеко? Но я вернусь, мама, обязательно вернусь! Не может человек быть счастливым без своего дома, своих соотечественников, своего языка!

Айстис увидел моряков, столпившихся на корме.

— Что они там делают? — спросил он магистра.

— Нашли жемчуг, — махнул рукой Венициан. — Здесь его много!

— Жемчуг? — Айстис вспомнил ожерелье из блестящих бусинок, которое видел на шее у Номеды.

— Эй! Юний! Иди сюда! — позвал магистр своего помощника. — Покажи нашему пассажиру свою находку…

Юний протянул Айстису большую плоскую раскрытую раковину. В одной ее половинке, прилипнув к голубому моллюску, сверкали два круглых розовых шарика, каждый величиной с горошину.

— Ожерелье из такого жемчуга в Вечном городе стоит больших денег: за него можно купить раба. Как мне повезло! Обычно в раковине бывает одна жемчужина, а в моей — две! — ликовал Юний.

— На отмели жемчуга попадается немного, зато в глубинах сколько угодно. Чтобы набрать побольше раковин, приходится нырять на дно, а это не очень приятное дело, — рассказывал Венициан. — В этих водах водится несметное множество хищных рыб — акул. Каждая из них величиной в десять пядей, а пасть у акулы шириной не менее пяти пядей. И вся усеяна зубами! Уж если акула схватит человека, смерть неминуема… Кроме того, здесь водятся рыбы мурены, которые стаями нападают на человека и рвут его на куски… От них невозможно отбиться!

Наблюдая за выражением лица Айстиса, Венициан продолжал:

— Поэтому поисками жемчуга на дне занимаются лишь преступники, рабы или невольники. Ныряют они, привязанные к борту крепкой веревкой, чтобы не сбежали… На шее у них для груза — большой камень. Рабы ищут раковины на глубине, а найдя, дергают за веревку. Только после этого их поднимают на поверхность. Наиболее ценны раковины, в которых встречаются оранжевые жемчужины. Бывают жемчужины и белые, и желтоватые, и розовые, и черные. Некоторым удается обнаружить и наиболее дорогой, самый красивый в мире жемчуг — «красную розу». Раба, который его нашел, отпускают на свободу…

Пока они беседовали, солнце пошло на закат. Айстис, не смея дышать, во все глаза смотрел, как солнце погружалось в воду… Вот оно зашло за горизонт, и над морем показались семь парусов. Над ними по небу рассыпались их неяркие отблески. Затем паруса превратились в замки. Им на смену пришли фигуры людей и зверей, вскоре слившиеся в башни, которые постепенно стали совершенно черными. А небо между тем продолжало быть голубым, только у самого горизонта полыхала огненная полоса.

— Здесь солнечный закат всегда такой сказочный, — пояснил Венициан, довольный потрясенным видом Айстиса.

На следующее утро «Веста», петляя между островами, которые возникали над морской поверхностью то слева, то справа, поплыла на северо-восток и вскоре снова приблизилась к берегам Индии. Наконец корабль вошел в небольшой залив.

— Вот и Арикамеду! — обрадовался капитан. — Наша фактория!

В бухте покачивалось около двадцати парусных лодок и маленький одномачтовый корабль. У самого причала выстроились небольшие домики.

«Веста» медленно приближалась к берегу.

Навстречу кораблю спешили колонисты.

На первый взгляд они казались такими же, как и римляне, которых Айстис видел в Вечном городе, Карфагене или Александрии: похожие одеяния, та же склонность ходить с высоко поднятой головой. Однако колонисты чем-то отличались от других граждан Великой Римской империи. Только позднее Айстис понял, что разница заключалась в обычаях, возникших за время пребывания вдали от Рима. Одни жили в колонии много лет и уже плохо представляли себе, что творится там, на западе. Их детям, родившимся и росшим на этом побережье, «Веста» казалась кораблем из страны сказок.

Некоторые бросились к кораблю в надежде увидеть своих близких, которых они в свое время покидали ненадолго, а получилось, что год шел за годом, но встреча все оттягивалась. Не обнаружив тех, кого надеялись увидеть, они с грустью уходили.

Были и такие, кто вовсе не подходил к «Весте». Они сами давно покинули родные края, не найдя счастья, и теперь не хотели видеть ничего такого, что могло бы напомнить о родине…

Моний, человек средних лет, облаченный в тогу, старый знакомый Венициана, выслушав историю Айстиса, охотно согласился, чтобы юноша пожил на фактории, пока мастера будут ремонтировать потрепанную штормами «Весту» и пока подуют ветры, благоприятные для обратного пути.

— Мы поселим вас во флигеле для гостей, — сказал Моний Айстису. — Чтобы вы не скучали, я прикажу, чтобы заботу о вас взял на себя наш переводчик Мегастен: он хорошо изъясняется на языке туземцев, интересуется их жизнью…

Айстис оглядел комнату, в которой его поселили. Привычное для римлян ложе. Каменный стол. Окно, выходящее на море. Светло и чисто. Чего еще ждать? Тем более что за дверьми не маячили стражники, как в храме Звезды.

В двери постучались.

— Войдите! — откликнулся Айстис.

Вошел высокий юноша, одетый в легкое белое одеяние. Левая его нога была обернута до половины голени, а правая покрыта полой того же одеяния.

— Дхоти, — сказал юноша, увидев, что новый житель рассматривает его одежду.

— Айстис, — представился хозяин комнаты.

Юноша рассмеялся:

— Мое имя Мегастен. А дхоти — это одежда туземцев, которую носят мужчины. Она мне очень нравится: в ней прохладно и легко…

Айстис с удивлением смотрел на гостя.

— Я — переводчик, — продолжал юноша. — На фактории живу уже третий год. Прибыл из Александрии, где изучал чужеземные языки.

— Из Александрии? — еще больше удивился Айстис. — А не знаешь ли ты некоего Такемта?

— Такемта? А как же! Ведь мы вместе учились! Он интересовался прошлым своего края, а я изучал языки дальней Индии… Такемт — великий человек! Его предки — жрецы фараонов. Деды и родители поведали ему очень много тайн. Он хочет написать историю родной страны, воссоздать прошлое, которое унесли с собой ветры времен. Откуда тебе известно о Такемте?

Айстис рассказал, как он с соплеменниками путешествовал в Карнунт, жил в Риме, преодолел Великие Пески, побывал в Александрии, где и познакомился с Такемтом.

— Какой ты счастливый! Ты так много видел! О, боги! — воздел руки к небу Мегастен. — Ведь и я отправился в путь, повинуясь зову далеких краев…

Мегастен рассказал о себе. Оказывается, дед его был знаменит во всей Элладе. После того как власть захватили римляне, его насильно, как и всех наиболее мудрых греков, переселили в Рим, чтобы он служил поработителям. Дед не согласился. Тогда его вместе с детьми сослали на Черный Берег. Ему навсегда запретили пребывание в Вечном городе, а тем более на родине — в Афинах… Так род Мегастенов, в котором были знаменитые писатели, поэты, дипломаты, общественные деятели, пришел в упадок. Отец Мегастена был уже лишь учителем танцев. Заботясь о судьбе рода, отец стремился, чтобы сын получил образование. Он послал его в знаменитую Александрийскую школу.

— Я с малых лет полюбил искусство танца, — рассказывал Мегастен. — Когда вернусь в Александрию, открою Академию танцев!

— Академию танцев? — недоверчиво переспросил Айстис.

— Да! Да! Академию танцев, в которой буду учить девочек и мальчиков не только танцам, но и пониманию прекрасного…

Айстис поинтересовался, чем Мегастен занимается на фактории, что представляет собой работа переводчика.

— Фактория — словно государство. У нее много всяких дел с туземцами. Без знания языка с ними не договоришься. Поэтому на фактории постоянно живет переводчик. Долгое время переводчиком работал Диорий, также грек, окончивший ту же Александрийскую школу. Несколько лет назад Диорий покинул факторию…

Не успел Мегастен закончить рассказ, как за дверьми послышались торопливые шаги и голос:

— Кто видел Мегастена? Его вызывает Моний!

— Я здесь! — отозвался переводчик и уже с порога сказал: — Как только освобожусь, приду снова!

Свое слово Мегастен сдержал, правда спустя несколько дней. Появившись у Айстиса, он сразу пригласил юношу к себе в гости.

Домик переводчика стоял недалеко от пристани, под тремя высокими пальмами. Снаружи он был выкрашен в белый цвет.

Внутри домика было уютнее, чем у Айстиса. Всюду, где только возможно — на столе, на ложе, на полу, — стояло множество больших и маленьких статуэток из камня, из дерева. На низких столах — горы восковых дощечек с надписями или новых, без надписей. Очевидно, Мегастен на них записывал все интересное, что узнает.

«Вот бы научиться писать!» — позавидовал ему Айстис, впервые сожалея, что не научился этому в Риме…

Рядом с восковыми дощечками лежали свертки папируса, вроде тех, что Айстис видел у Номеды и в Александрийской библиотеке. На стенах висели пергаменты различной величины с надписями и рисунками, нанесенными разноцветными красками.

— О чем они рассказывают? — спросил Айстис, указывая на пергаменты.

Мегастен взял палочку и стал ею осторожно водить по одному из пергаментов:

— На этой коже изображена вся земля, населенная людьми. Одни — культурные, другие — варвары, дикари, но все-таки люди. Видишь, земля людей начинается около Геракловых столбов на западе. За ними — море Тьмы, здесь море Захода, или Свебское море, с берегов которого ты прибыл… Далекие края… Видишь, сколько «белых пятен»! Когда появятся смельчаки, которые не побоятся сказок о чудовищах, злых духах и отправятся в путь, чтобы исследовать мир? Уже прошли те времена, когда человек открывал мир, ощупывая руками пещеру, где жил, охватывая взглядом дерево или холм около жилища… Пора отправляться в дальние путешествия, заново открыть мир! Ведь мы так мало знаем о нем… Немало и позабыли… Деды наших дедов знали куда больше! Вот на этих пергаментах я обнаружил карты тех краев, о которых мы сейчас ничего не знаем…

Помолчав, Мегастен продолжал:

— А как неглубоки наши знания даже о том, что нам, казалось бы, известно! Возьмем, например, Индию… Что мы о ней знаем? Только жизнь на узкой прибрежной полосе! В глубь страны мы еще не попадали… А сколько здесь разных народов, сколько обычаев! Сколько прекраснейшего искусства… Страна тысячи тайн!

— Почему люди не решаются пуститься в путешествие, чтобы исследовать другие страны? — поддержал Мегастена Айстис. — Пусть садятся на корабль и плывут на восток, пока не встретят восходящее солнце…

Мегастен нервно махнул рукой:

— Кому это интересно? Монию? Ему и здесь хорошо: туземцы за бесценок продают ему дорогие товары. Арикамеду для него — золотые копи!

Переводчик помолчал, как бы размышляя про себя над только что сказанным, а затем предложил Айстису:

— Пойдем пройдемся, я тебе кое-что покажу, а когда вернемся, я угощу тебя обещанным напитком, мне привезли его с далеких гор на севере…

Мегастен повел Айстиса в ту часть фактории, где хранились товары.

— Гляди, — показал он, — что доставила «Веста»! Видишь свертки льна, пурпурную одежду, египетский лотос, который любят туземцы. А вот золотые и серебряные сосуды, украшения… Там — пшеница, амфоры с дорогими винами, бочки меда. А тут — свинец, красные кораллы из Внутреннего моря, мешки с золотыми и серебряными монетами…

— Ого! Никогда бы не поверил, что это «Веста» привезла так много добра! — удивился Айстис.

— И это еще не все, — продолжал Мегастен. — «Веста» не единственный корабль, который в нынешнем году приплыл в Арикамеду. До нее к нам прибыла «Юнона», она доставила несколько сот молодых рабынь…

— Рабынь?

— Да, рабынь. Мы продали их богатым туземцам, как и мальчиков, обученных музыке… Не так давно «Великая волчица» — корабль из Остии — привезла драгоценные камни с Черного берега, александрийское стекло, железные изделия из Аквилеи.

— Из Аквилеи? — переспросил Айстис. — А янтарь тебе не довелось видеть?

Айстис показал обломок янтаря, который всегда носил при себе, ибо это был подарок Угне.

— Электрон! Разумеется! Мы получаем его из Аквилеи. Туземцы его очень любят. Если бы у меня был электрон!.. За ожерелье из электрона, — Мегастен обвел рукой вокруг шеи, — Моний недавно купил слона!

— Слона? Большого слона?

— Его самого!

— Зачем ему слон?

— Не знаю. Возможно, это просто каприз. Ведь Моний обладает несметными богатствами… Вот если бы у меня был электрон, я купил бы прекрасную девочку-танцовщицу и целыми днями смотрел, как она танцует…

Мегастен замолчал, замечтавшись, а затем махнул рукой и усмехнулся своим мечтам. Молодые люди стали смотреть, как рабы разбирают доставленные товары. Около рабов, не спуская с них глаз, стояли надзиратели.

— Что «Веста» повезет в Рим? — спросил Айстис на обратном пути.

Мегастен покачал головой:

— Есть что везти! Туземцы богаты. Товары для римлян уже укладываются. «Веста» повезет хлопок — это такое растение, из него изготавливают одежду. Мы закупили у туземцев перец, имбирь, гвоздику, другие пряности — все это вы повезете. Повезете и красители, в первую очередь — индиго, он в Риме пользуется особым спросом. Погрузим железо, которое здесь выплавляют в очень чистом виде. Тебе никто не рассказывал о железном столбе, который не ржавеет, хотя уже сотни лет стоит под открытым небом?.. Пошлем много благовонных курений и лекарств, бериллы, рубины и другие драгоценные камни. В Риме ждут из Индии птиц и зверей, в первую очередь львов, тигров, буйволов и слонов. Ты слышал о боях гладиаторов с дикими зверями? Вон там, под навесом, сложены слоновые бивни и панцири черепах… Если успеем, пошлем в Рим и молодых девушек — ведь сенаторам и всадникам нужны рабыни…

— Богатый край Индия, — сказал Мегастен, когда они уже сидели в комнате и пили вкусный напиток, которым оказался чай, — и могущественный… Если бы король этих мест, махараджа Сатавахана, захотел, он бы нас, словно крабов, согнал с берега в море! Но и мы ему приносим пользу… Вот местные власти и поощряют торговлю с Римом. Для этого и был основан Арикамеду. Давно было это… Еще до римлян, когда посланцы индийского правителя Ашоки побывали на Черном Берегу. Тогда Александрией правили первые Птолемеи. С тех пор многое изменилось…

Мегастен вспомнил своего предка, также Мегастена, которого один из полководцев Александра Великого — Селевика назначил, вместе со знатоком астрологии Дионисием, послом в государство Мавриев в Индии. Там он прожил более двух десятков лет и описал все, что видел, а Птолемеям привез много ценных вещей, о которых рассказывают в своих книгах греческие историки Элиян и Кальситен…

— Сейчас в Индию отправляются в основном такие люди, как Моний, Номеда, которые на торговле со здешними краями наживают огромные богатства! — сожалел Мегастен.

— А туземцы? Они путешествуют в дальние края?

— Разумеется! В Александрийской школе языку этой страны учил индиец. Колония индийцев находилась недалеко от порта, вправо от маяка… Все чаще и индийские корабли плывут в Александрию, добираются до Белого порта в Красном море, где тоже обосновалась большая индийская колония…

Слушая Мегастена, Айстис думал о том, какие большие богатства доставляются из Рима в Индию и обратно! Если бы хоть частица их попадала к его родичам!

Не надо рабынь, драгоценностей. Пусть будет хорошее железо, хлопок… Жемайтам многое пригодилось бы из этих краев… А в обмен можно было бы собирать янтарь… Подумать только: за ожерелье — слона! И Айстис представил себе, что он возвращается в родные края верхом на слоне… Наверняка сбежались бы смотреть не только дети, но и старики!

Местный правитель, рассказывал Мегастен, часто устраивает празднества в честь богов и неизменно приглашает Мония, других высоких римских сановников. В качестве переводчика на этих торжествах присутствует и Мегастен. Обычно больше никого с фактории не приглашают…

Когда наступила пора празднества, махараджа Сатавахана, узнав, что на борту «Весты» прибыл гость из далекого северного края, сделал исключение — пригласил и Айстиса.

— Пусть увидит праздник, — сказал он, — пусть другим расскажет, что видел…

Действительно, Айстису будет о чем рассказать!

Уже первое впечатление по пути во дворец махараджи было неповторимо: приглашенных на празднество у ворот фактории ждали слоны! Их широкие спины украшали дорогие красные покрывала, а хоботы и ноги — золотые кольца. На спинах покачивались балдахины, крыши которых были расцвечены птичьими перьями.

Услужливые рабы подняли путешественников и усадили под балдахины. Они заняли места на мягких диванах, привязав себя шелковыми веревочками. На шее каждого слона сидел индиец в белом дхоти, с красной повязкой на голове. Он железным крючком подгонял слона, указывая ему, в каком направлении нужно повернуть.

Перед слонами выстроилась сотня барабанщиков. Как только путешественники расселись, главный погонщик дал знак барабанщикам, они забарабанили, и кавалькада двинулась в путь.

За барабанщиками шагали слоны. Вокруг слонов, верхом на конях, ехали полуголые индийцы и длинными тупыми копьями разгоняли зевак.

Однако толпа все разрасталась. Особенно много народу собралось у врат фактории. Женщины поднимали над головой малышей, показывая им чужестранцев, гордо восседавших под балдахинами.

Айстис увидел впереди, в долине реки, дворец махараджи. Он был сооружен из светлого известняка и окружен глубоким рвом, за которым возвышалась земляная насыпь. Поверх насыпи — белая стена высотой примерно в пятнадцать пядей.

— Махараджа занял престол, совершив убийство, — шепотом рассказывал Мегастен. — Его отец состарился, но не желал уступить власть. Сын ночью задушил его собственными руками… Так говорит молва… Кто знает, как там было на самом деле… Кое-кто поговаривает, что он горячо любил отца, но было необходимо позаботиться о королевстве, на которое покушались другие махараджи. Их в Индии насчитывается свыше пятисот. И каждый хочет расширить свои владения… Конечно, за счет другого.

У ворот дворца путешественников встретили музыканты. Они играли на длинных медных трубах.

Слоны неторопливо вошли во двор. Толпа осталась по ту сторону ворот.

— Им сюда нельзя… Индийцы верят, что люди не равны от рождения. Предки одних рождены губами богов. Их потомкам суждено быть жрецами — брахманами. Предки других рождены из рук богов, поэтому им и их детям суждено быть земными правителями — кшатриями. Предки третьих рождены из голеней бога. Их потомки становятся вайшиями — ремесленниками, купцами, земледельцами. А детям тех, которые рождены из стоп бога — шудры, приходится всю жизнь быть на побегушках. В этот дворец имеют доступ лишь брахманы, кшатрии и вайшии.

Айстис лишь покачивал головой, слушая Мегастена. Какие странные обычаи! Ведь все люди рождаются равными! Лишь впоследствии одни становятся воинами, такими, как Гудрис, или жрецами, как Даумас, или кузнецами, как его отец…

Гостям помогли слезть со слонов и пригласили в другой двор, где их ждали нарядно разодетые женщины. Они окурили пришедших благовонным дымом, умастили их лбы маслами, на шею им надели гирлянды из желтых цветков.

После этой церемонии каждого гостя посадили в украшенный резьбой деревянный паланкин и понесли во дворец. Каждый паланкин несли шесть носильщиков — трое впереди, трое позади. Еще шестеро сопровождающих шли по бокам.

Носильщики негромко напевали монотонную песню. Им вторили музыканты, игравшие на трубах, цимбалах, барабанах. Кругом стоял невообразимый шум.

За спиной Айстиса осталось четверо ворот, одни красивее других по отделке. Гости оказались во дворе, где в две шеренги выстроились воины. Поставив паланкины на землю, носильщики низким поклоном пригласили гостей выйти. Дальше надо было идти самим.

Посередине помещения, на невысоком белом престоле, покрытом зеленым ковром, сидел молодой еще мужчина в белом жилете, в талии перехваченном красным платком. Длинные черные волосы были собраны в узел и обрамлены жемчужным ожерельем. Голову, руки и ноги украшали жемчужины и драгоценные камни. На шее — жемчужное ожерелье и тяжелая золотая цепь.

За спиной владыки стояли два раба с длинными опахалами из крупных перьев.

Махараджа жевал зеленый лист. Слева от него возвышался золотой сосуд, в который правитель сплевывал слюну. Айстис ужаснулся, увидев, что слюна — цвета крови!

— Это не кровь, — шепнул мне Мегастен. — Это сок бетеля, лист которого жует правитель туземцев…

От престола до самых дверей пол был устлан узорчатыми коврами, на которых стояли сосуды с яствами.

Махараджа кивнул Монию, приглашая подойти поближе, туда, где уже сидели его приближенные.

Начался пир… Как принято в этих краях, все ели молча. Если бы кто-нибудь заговорил, ему пришлось бы покинуть помещение.

После того как все насытились, владыка пригласил гостей в Скалистый дворец на концерт танцоров, музыкантов и певцов.

Небо, словно огромное покрывало из черного бархата, опустилось на островерхие пики гор. Казалось, будто оно стелется по карнизам скал, спускается в ущелье, отбрасывая на их дно еще более черные тени, чем те, что трепещут над пенящимися волнами, набегающими на песок побережья, еще горячий от поглощенных за день солнечных лучей. Из-за горизонта появилась луна. Она излучала белесо-синий свет и светила чуть ярче, чем крохотные звезды в глубине небосвода. Однако этого света хватало, чтобы фруктовый сад казался огромным. Он со всех сторон окружал высокие каменные строения в форме конуса, высотой в добрую сотню пядей, сверху украшенные шаром, похожим на головной убор с помпоном.

Подойдя поближе, гости убедились, что первое впечатление обманчиво. То, что им представлялось каменными строениями, оказалось сплошными скалами. Из розового, местами серовато-желтого песчаника умелые мастера высекли цветы, птиц, зверей и тысячи людей! Одни скульптуры были изображены в натуральную величину, другие увеличены в десять раз и более.

Большие и маленькие каменные люди стояли у подножия скал или поднимались на вершину по тропе, извивавшейся спиралью. В лунном свете они были видны отчетливо.

Еще больше яркости фигурам придавали сотни огней: в круглых глиняных сосудах горели пахучие масла. От мерцания огней каменные люди казались живыми…

Свет струился и изнутри скал. В самой большой скале, снизу до самого верха, было высечено помещение длиной примерно в сотню и шириной в пятьдесят пядей. Вместо крыши — ночное небо, усеянное звездами.

Стены этого внутреннего двора, поднимавшиеся на шестьдесят с лишним пядей, были украшены рисунками и скульптурами. Здесь были изображены воины с тяжелым оружием в руках и кружащиеся в стремительном танце женщины в набедренных повязках. Иногда попадались изображения полуженщин-полузмей, мышей и тигров с человеческими головами, обезьян, антилоп, кабанов, сказочных существ, летающих по воздуху.

Все они, казалось, направлялись к передней стене, где в полуовальной нише возвышался каменный престол, снизу поддерживаемый группой каменных людей и зверей.

На престоле, украшенном каменными цветами лотоса, скрестив ноги, опустив правую руку вниз, а левую положив на колени ладонью вверх, восседал каменный исполин с короной из сверкающего камня на голове. В лунном свете затейливо переливались лотосы, солнце, звезды, высеченные из драгоценных камней.

Престол и восседающего на нем исполина обвивали гирлянды из живых желтых цветов, озарял свет масляных фонарей.

Слева в скале восходящими террасами были высечены каменные скамьи. Первый ряд скамей был разукрашен особенно затейливо. В середине него также стоял престол, но не из камня, а из слоновой кости, усеянный сверкающими черными, зелеными, желтыми камнями, цветами из золота и серебра.

На престоле сидел махараджа в широком одеянии из тончайшего шелка, украшенном золотыми и серебряными звездами, в светящемся головном уборе, с которого свисали длинные синие перья.

Слева и справа от него восседали люди с бородами, окрашенными в красный и синий цвета. За их спинами — мужчины в роскошной одежде. За ними — женщины в одеяниях из тонких тканей разных цветов.

Люди, сидящие на скамьях, смотрели на возвышение напротив каменного престола и слушали грохот барабанов:

Тха, Тхоога-Тхака, Тхоохга.

Тхака Дига Дига Дига Дига Тхоонга.

Тха, Тхоохг-Тхака Тхоонга.

Тхака Дига Дига Дига Дига Тхом.

Тхака Тхака Дига Дига Тхака, Гали, Гина, Тхоме.

Тхака, Тхака Дига Дига, Тхака Гади Гади Тхоме…

Сорок музыкантов, держа в руках барабаны, напоминающие огромные арбузы со срезанными концами, беспрерывно играли — то все вместе, то аккомпанируя одному барабанщику:

Тха, Дхин-Тха-Джани, Тхака, Дхим, Дхим.

Тхака Тхака-Диги, Диги, Тхака, Тхари, Тхом…

Мелодия становилась все стремительнее. Она лилась, словно горная река, напоминая шум то ветра, то урагана.

Достигнув высшего накала, музыка умолкла. На мгновение воцарилась полная тишина. Было слышно, как в сосудах трепещет огонь.

Затем грянули аплодисменты.

Первым несколько раз хлопнул в ладоши человек, сидевший на престоле из слоновой кости.

Из-за престола выбежали несколько девушек, похожие на тех, что были запечатлены на настенных рисунках. На них были красные, оранжевые и зеленые набедренные повязки.

Они надели на шею главного барабанщика гирлянду из живых цветов. Сидящий на престоле, видимо довольный искусством его игры, подарил ему накидку. Барабанщик поклонился, коснувшись лбом мрамора, и вместе со своими товарищами скрылся за каменный престол.

Вместо них появилось несколько десятков мужчин и женщин в длинных белых одеждах. Они выстроились вдоль левой и правой стены. Вслед за ними вышли тридцать музыкантов и начали рассаживаться на белом покрывале, которое прислуживающие им девушки расстелили вдоль торцовой стены, невдалеке от каменного престола. У одних музыкантов были семиструнные вини — струнные инструменты, похожие на рабалы. Другие принесли с собой бамбуковые флейты — баукши, деревянные трубы — нагасварамы, небольшие барабаны — канджиры.

Как только музыканты уселись, люди в белом начали петь. Песня напоминала барабанный бой. Она тоже струилась над землей, взлетая ввысь, снова возвращалась. Казалось, мелодия порхала над скалами, ударялась о горы, задевала деревья.

Мегастен, сидевший рядом с Айстисом в первом ряду, недалеко от престола из слоновой кости, стал тихо переводить слова песни. Певцы и музыканты рассказывали о царевиче Манаме, который путешествовал через пустыни, воды, горы и леса, пока не добрался до могущественного владыки — махараджи. Живя в его владениях, он многому научился, женился на милой девушке-красавице, а сейчас с женой возвращается в свой край, снова едет через пустыни и леса…

Хор продолжал пение, а на сцену выбежали три танцора — двое мужчин и девушка в легкой яркой одежде. Лица их были покрыты краской разных цветов, на руках, ногах, пояснице, шее — множество украшений и серебряных колокольчиков, которые звенели в такт музыке.

Хор, следя за движениями танцоров, рассказывал, как в лесу на путешественников напали разбойники. Их предводителю очень понравилась молодая жена Манама. Очарованный ее красотой, разбойник вызвал царевича на поединок, предлагая сражаться за красавицу.

Танцоры изображали ожесточенный поединок, в котором царевич терпит поражение: меч выпал из его рук, жена подняла меч, но отдала не мужу, а разбойнику! Ее поступок решает исход поединка. Манам, тяжело раненный, умирает. Его жена, с первого взгляда влюбившаяся в разбойника, спешит к нему, чтобы обнять победителя. Однако разбойник, ужаснувшись поступку красавицы, отвергает ее и оставляет одну в джунглях… Красавица горюет, обращается к богам за помощью, но все от нее отворачиваются, проклиная за предательство.

Танец глубоко взволновал Айстиса, напомнил о доме, об Угне… И он снова в мыслях возвратился на корабль, который уносил его вдаль через Ворота слез.

…— У меня и мысли не было, что когда-нибудь в жизни доведется поездить верхом на слоне! — улыбался Айстис, рассматривая после праздника вместе с Мегастеном подарки махараджи. На долю Айстиса выпал танцующий слоненок, вырезанный из коричневого ствола дерева розы.

— Туземцы верят, что человек, поездив верхом на слоне, перенимает частицу его силы и живет на десять лет дольше, — объяснил Мегастен, любуясь своим подарком: ему досталась танцовщица, высеченная из белого камня.

— Удивительно! — произнес Айстис в задумчивости, даже не сознавая, что заговорил на родном языке. — Мне кажется, будто я уже лет десять не был дома! Слышите ли вы меня, Боги?

— Как ты сказал? — насторожился Мегастен, услышав молитву Айстиса на его родном языке. — Повтори!

Айстис повторил. Раз. Другой. Третий. Мегастен все больше удивлялся.

— Знаешь ли ты, что твой язык очень похож на древний язык жителей северной Индии?

— Как это может быть?

— Послушай: дхумах, сунух, шува, акис…

Мегастен произносил все новые слова. Они звучали непривычно, но Айстис их понимал! Ведь на его родном языке «думай» — дым, «сунус» — сын, «шуо» — собака, «акис» — глаз!..

— Санскрит[119], — только это и мог сказать переводчик, сам не понимая, почему в Индии он обнаружил слова, близкие греческому, а вот теперь — и языку, на котором говорит Айстис. — Санскрит… — еще раз повторил он, вызывая у Айстиса страх и одновременно желание узнать тайну схожести языков. Но Мегастен больше ничем не мог ему помочь.

— Меня очень заинтересовал твой рассказ о танцах Индии! Ты так много о них знаешь… — Похвалил Айстис друга, в душе завидуя ему и желая сменить тему разговора.

— О! О танцах Индии можно говорить много, — посерьезнел всегда веселый Мегастен. — Я подружился с учителем танцев махараджи и, пока ты знакомился с факторией, кое-что узнал… Послушай, о чем он мне рассказал. Танцы людям подарил бог Шива через своего поверенного, небесного мудреца Бхарату. Не зря ему было дано такое имя! БХА — чувство, мимика; РА — мелодия; ТА — ритм. Вот это и есть главное в танце… От учителя я узнал, что индийцы верят, будто миром правят восемь чувств: любовь, веселье, печаль, смелость, злость, страх, отвращение, удивление, которые никуда не деваются, постоянно живут на земле, в воде, воздухе, предметах, ощущениях, поступках… Они распоряжаются жизнью предметов, людей, никогда не покидая нас, определяют прошлое, настоящее и будущее… Однако чувства проявляют себя как дикие звери! Они приносят больше вреда, чем радости, меньше пользы, чем надо, мало помогают человеку. Чувства необходимо приручать! Существуют различные способы этого достигнуть. Один из них — танец, через него происходит очищение чувств.

Мегастен поднялся, отыскал старый сверток, перевязанный белой веревочкой, развязал ее, и перед Айстисом оказалось несколько листов, испещренных странными знаками и рисунками.

— Это учебник индийского танца, — сказал Мегастен. — Чтобы понять, о чем повествует индийский танец, нужно уметь читать письмо танцев. На этих листах дается объяснение каранов: сто восемь движений танца одного из трех главных божеств туземцев — Шивы. Подобно тому, как пчелы строят из воска соты, индийские танцоры из этих движений «лепят» свой танец. Караны, или движения, они подбирают в зависимости от того, о чем хотят сказать. Казалось бы, основных движений немного, однако из них можно вылепить несметное множество различных повествований! Караны напоминают недвижимые каменные глыбы, из которых сооружаются храмы. Кроме них, в индийском танце обязательно присутствуют и более мелкие знаки, обладающие постоянным значением: их показывают пальцами, поворотом головы, взлетом бровей… Учебник содержит свыше шестисот описаний таких движений. Они понятны не только танцорам, но и всем туземцам. Понимать их люди учатся с малых лет. Я видел людей, которые разговаривают между собой при помощи лишь этих знаков, без слов… Поэтому танец в этой стране стал более важным, чем письмо, которое не всем понятно.

Айстис слушал, не скрывая интереса.

— Знаешь, что еще мне сказал старый учитель? — продолжал Мегастен. — Музыка, по его словам, это дерево жизни, а танцы — его цветы… И еще, говорил он, голос народа — это повествование. Слышал ли ты, как мудрецы рассказывают легенды, сопровождая рассказ игрой на ситаре?

Не дожидаясь ответа, Мегастен стал декламировать на языке санскрит мелодичные стихи.

— Что это?

— По словам учителя, это — эпос[120]. Наподобие наших «Одиссеи» и «Илиады»…

На следующее утро Моний пригласил к себе Айстиса и сказал:

— Я вынужден огорчить тебя, юноша. Мастера проверили состояние «Весты», и оказалось, что шторм нанес кораблю серьезные повреждения. Мы не справимся к тому сроку, когда подуют благоприятные ветры, несущие корабли в направлении Вечного города. А другого корабля нет.

Венициан, стоящий рядом, утвердительно покачивал головой.

— Целый год! — не сдержался Айстис. Он был в отчаянии.

— Что поделаешь… Шторм остается штормом. — Моний развел руками. — Придется переждать… Мы позаботимся, чтобы ты ни в чем не испытывал недостатка. Кажется, вы подружились с Мегастеном?

Мегастен обрадовался, что Моний сам сказал о задержке, хотел что-то добавить, но Айстис не дал ему даже вымолвить слово:

— Я не могу ждать так долго! Надо спешить домой! А если по суше?

Венициан ответил:

— Я моряк, поэтому у меня нет веры к суше. К ней я всегда отношусь с презрением. Однако если очень спешить, добраться до дому можно и по суше…

Айстис оживился:

— Это замечательно!

— Когда мы были в гостях у махараджи, я упомянул ему о тебе и выразил сожаление, что придется долго дожидаться корабля. В ответ на это он сказал, что ровно через месяц, если только звезды будут расположены благоприятно, его люди отправятся на север. Они пройдут до святой реки Ганг, затем до ее истоков высоко в горы. Далее по тропам, которые известны лишь им одним, они через горы доберутся до Храма Тысячи Пещер, где будут ожидать караван, направляющийся из ханьской столицы Лояна[121] в Газу. А оттуда рукой подать и до Остии!..

— Газа? — Айстис содрогнулся от воспоминания о рынке рабов, однако выбора не было, не мог же он ждать здесь целый год!

— Караван идет по Шелковому пути[122]. Через горы, пустыни, совершает он в пути двести остановок. Если никто не препятствует, караван добирается до Газы за шесть месяцев, а если обстоятельства складываются неблагоприятно, путешествие длится и год, и три… Поступай, как считаешь нужным. Я на твоем месте переждал бы…

— Нет, нет! Я буду молить богов, чтобы они помогли мне отправиться в путь!

— Ладно… Я скажу махарадже.

Айстис вышел с таким ощущением, будто у него выросли крылья. Наконец-то хоть какая-то ясность! Ему наскучило гулять по фактории, хотелось скорее в путь. Теперь не так уж долго ждать! Через несколько месяцев он окажется в Риме, оттуда пойдет на север… Как он стосковался по дому!

Приближался день отъезда. Айстис уже десятки раз приводил в порядок содержимое своей дорожной сумки. Стоило ему проснуться утром, как он начинал прислушиваться, не приближается ли кто-нибудь по набережной. Ему казалось, что он вот-вот увидит, как открывается дверь и вошедший произносит волшебное слово: «Пора!»

Мегастен все более мрачнел:

— Тебе хорошо! Пройдет месяц, другой, и ты окажешься дома, будешь рассказывать обо всем, что увидел и услышал. Рассказов хватит на всю жизнь! А я? В Александрии меня никто не ждет… Я намеревался открыть Академию танцев. Но чем глубже я вникаю в индийские танцы, тем мне становится яснее, что моя затея пустая! — Мегастен вздохнул и ненадолго задумался. Потом продолжал: — Хорошо, подготовлю танцоров, которые будут знать все позы, мудры, а кто будет смотреть эти танцы? Кто их поймет? Ведь у нас зритель совсем другой! Ему эти индийские расы будут казаться лишь странностями, экзотикой… Моя мама умерла, когда я еще учился. Весть о смерти отца доставила «Веста». Я остался один как перст… Признаюсь, друг, меня все больше и больше притягивает этот край. Мне кажется, будто здесь я нашел родину… Ты помнишь танцовщицу, которая очаровала нас во дворце махараджи? Ее имя Нирмала. Я снова увидел, как она танцует в храме бога Кришны, недалеко от фактории, и заговорил с ней. Нирмала с трехлетнего возраста танцует богу Кришне, как и ее родители. Они и их предки — танцоры Кришны. Я тебе, кажется, уже говорил, что в Индии каждый храм содержит несколько танцоров. Ведь богов нужно целый день веселить музыкой, песней и танцем! В Индии тысячи храмов, и в каждом — танцоры… Видимо, и я стану танцором, я уже изучаю искусство танца. Хочешь взглянуть, как мы танцуем? Этой ночью, когда взойдет луна, Нирмала будет учить меня новому танцу…

Ночью, когда над морем, равнинами и горами снова повис белесый круг луны, Мегастен тихо постучал в двери. Они вышли через ворота и повернули в горы. По узкой тропинке друзья поднялись на вершину небольшого холма, а затем спустились к морю. На самом краешке обрыва, на мысе, который выступал далеко в море, Айстис увидел стены, сложенные из каменных глыб. Их высота достигала десяти пядей, а ширина — шесть-семь. На вершине стены друг возле друга стояли и лежали огромные каменные слоны, тигры, волы…

Стены образовали правильный квадрат, посередине которого к черному небу поднимались две каменные островерхие башни. Конусы башен были похожи на ступеньки, на которых возвышались скульптуры, изображавшие мужчин и женщин. В лунном свете можно было разглядеть застывшие лица каменных людей, фигуры зверей и животных. Казалось, будто эти строения, сложенные из крупных блоков известняка, погрузившись в дремоту, прислушиваются к звукам волн, разбивающихся об их подножья, не обращая никакого внимания на уходящее время…

Мегастен знаком показал Айстису, где ему надлежит остановиться, чтобы он мог наблюдать за танцем, и скрылся в храме. Вскоре юноша показался уже во внутреннем дворике. К нему сразу приблизилась девушка, до этого ожидавшая его в тени.

Они протянули друг другу руки. Поклонились. Затем девушка быстро заговорила. Мегастен молча кивал.

Нирмала, а это была она, обвела руками вокруг, как бы отмечая место, где они будут танцевать. Затем она указала на фигуры, стоявшие на нижней ступеньке башни. Айстис еще раз, теперь внимательнее, вгляделся туда, куда показала Нирмала, и увидел две пары каменных танцоров.

Мужчины были в головных и набедренных повязках, на их руках браслеты со множеством серебряных колокольчиков. На каменных танцовщицах были лишь набедренные повязки, а на руках и ногах связки колокольчиков. Волосы причесаны на пробор и собраны в узел.

Нирмала еще раз обратила внимание Мегастена на каменных танцоров, словно призывая его всмотреться в них. Затем она удалилась в храм и вернулась, неся в руках поднос с колокольчиками и повязками.

Мегастен и Нирмала облачились в одеяние танцоров.

Айстис был не в силах оторвать от них взгляда. Нирмала казалась прекрасной царевной из сказки! А когда она надела поверх обнаженной груди гирлянду из живых цветов, он даже почувствовал их дурманящий запах… Девушка повернулась лицом к Мегастену и улыбнулась, как бы подбадривая его. Она что-то тихо сказала ему, может быть, о том, где и как тот должен стоять в позе Кришны.

Нирмала должна была изображать танцовщицу, влюбленную в Кришну. Вот она отошла на несколько шагов. Начался танец без музыки, факелов и пахучих масел. В полной тишине.

На каменном полу кружила, словно выточенная из красного дерева, босая, идеально совершенная фигурка Нирмалы…

Со своего пьедестала за ней наблюдал бог Кришна — Мегастен, а с вершины скалы — Айстис.

Сначала Нирмала танцевала медленно, погрузившись в мечту. Однако с каждым движением скорость танца нарастала. Вот уже она вращалась, как пламя, воздевая руки к богу Кришне, пока не пустился в пляс и он…

Айстис всем телом наклонился вперед, следя за танцем. Ему казалось, будто танцует не только Нирмала! Со своих мест сдвинулись каменные слоны, они подняли вверх длинные хоботы и передвигают тяжелые ноги. Разевают пасть тигры, поднимают рога волы… Танец расшевелил и каменных людей на ступеньках башен!

Айстис зажмурился: у него закружилась голова. Придя в себя, юноша решил незаметно вернуться на факторию: он почувствовал, что не имеет права прикасаться к тем чудесам, которые увидел, не может, не должен мешать Нирмале и Мегастену!

«Вот чего не хватает скульптурам и изваяниям Сабона в храме Звезды! — думал Айстис. — Вот чего не хватало всем скульптурам, которые он видел у Жвайгждикиса и в Риме, в Карфагене, в Долине царей, в Александрии! Танца! Движения! Без движения они мертвы…» И он представил себе, каким следовало бы создать Святой Круг… На мгновение ему захотелось вернуться в храм Звезды и разбить застывшие фигуры, создать их заново!

…— Почему ты убежал? — спросил Мегастен Айстиса на следующее утро. — Мы с Нирмалой искали тебя, чтобы показать необычный рисунок — колесо с шестьюдесятью спицами! — Помолчав, он добавил: — Я пришел, чтобы передать распоряжение Мония: за воротами тебя ждет двухколесная повозка, в которую впряжены буйволы.

— Как?.. Уже!..

Мегастен отвернулся:

— Возможно, мы встретимся когда-нибудь…

Оба понимали: это только красивые слова.

— Возьми на память небольшой подарок.

Мегастен протянул Айстису фигурку танцовщицы из слоновой кости. Танцовщица была почти обнажена. На лбу — прекрасное украшение, на шее — ожерелье, на руках и ногах — браслеты, на предплечьях и икрах ног — длинные спиральные украшения…

— Нирмала! — с удивлением воскликнул Айстис.

— Она… Ее изображение вырезал для меня мастер по слоновой кости. Их много живет при дворце махараджи. Индийцы — искусные резчики… Возьми на память о нас!

Мегастен вручил Айстису еще сверток.

— А это — в дорогу… Какой из тебя купец, если нет товаров?

Развернув сверток, Айстис увидел несколько жемчужных ожерелий, горсть драгоценных камней, кораллы южных морей.

— Но ведь это огромное богатство! Как же я могу это взять?

— Бери, бери… В путешествии пригодится. А мне все это уже не нужно… Я копил, чтобы открыть Академию танцев. Сейчас моя академия — эта удивительная страна! Я не хочу больше помогать римлянам грабить людей, скупать за бесценок не только драгоценные камни и золото, но и самые изумительные скульптуры… Не хочу помогать увозить в виллы римских богачей самых прекрасных и талантливых танцовщиц! — Мегастен отвернулся, помолчал и продолжал с воодушевлением: — Прав был мой предшественник Диорий, который покинул римлян и ушел в пустыню, чтобы совершенствовать себя! Но я полагаю, что нужно действовать по-иному. Я не стану замыкаться в одиночестве, постараюсь выучиться на хорошего танцовщика и языком жестов буду рассказывать новым землякам не только о прошлом и богах, как здесь принято, но и о море, о жизни, о свободе… Я буду учить людей пониманию, какими богатствами они обладают, расскажу им танцем, как оказывать сопротивление чужеземным купцам, не давать себя в обиду!

Попрощаться с Айстисом пришли Моний и Венициан.

Моний вручил Айстису мешочек сестерциев. Еще один мешочек дал ему Венициан и сказал при этом:

— До свидания в Риме! Я полагаю, у нас будет о чем поговорить. Я живу в Остии, недалеко от больших башен… Еще на корабле я понял, что ты и есть тот чужеземец, из-за которого разгневался отец Номеды! Как я понимаю, ему придется уступить! — добавил он, подмигнув.

Моний отвел Айстиса в сторонку.

— С людьми махараджи я договорился. Они проводят тебя до Храма Тысячи Пещер, где передадут предводителю каравана, который держит путь из ханьской столицы. Будем надеяться, что так ты скорее доберешься до Газы, а оттуда до Рима не так уж далеко. Пусть благословит твое путешествие Юпитер! Правда, а почему ты ничего не сказал мне о Номеде? Я ведь хорошо знаю старика, мы бы тебя не так приняли!

Айстис хотел сказать, что все обстояло не совсем так, как кое-кто рассказывает, что Номедам он чужой, что его влечет не в Рим, а в родной дом, однако Моний не дал ему и слова вымолвить:

— Понимаю, понимаю… Скромность украшает человека! Мы еще встретимся. Я полагаю, что перед тобой — большое будущее…

Вскоре фактория осталась позади.

Уже который день Айстис с индийскими купцами, сидя на спине слона, продвигался все дальше и дальше на север.

Теперь слоны отдыхают. Они спят, опершись спиной о дерево, вытянув хобот. Время от времени они сгибают хобот и засовывают его в рот — совсем как маленькие дети, когда суют в рот кулачок… Слоны тихонько похрапывают. При малейшем подозрении они вытаскивают хобот изо рта, нюхают воздух вокруг и снова засыпают…

Айстис никак не мог привыкнуть к слонам. Выезд из фактории во дворец махараджи сейчас кажется ему сказкой. Длительное путешествие на слонах — совсем иное дело. Когда Айстис на двухколесной повозке — арбе — приехал в пригород, его встретил худой индиец с зеленой повязкой на голове. Низко поклонившись, он сказал, что Айстису предназначено место на головном слоне.

Оказалось, на слона не так просто взобраться! Туземцы поднимаются очень легко: слон приподнимает переднюю ногу, погонщик вскакивает на нее, залезает на хобот, а затем, ухватившись за уши животного, взбирается к нему на шею. Для Айстиса, как и для других купцов, особенно пожилых, такой способ не подходил. Погонщик велел слону присесть на все четыре ноги. Затем к боку животного прислонили лесенку, по которой Айстис и его спутник легко залезли наверх и сели на огромный мешок, набитый соломой, лежавший на жесткой раме, привязанной толстой веревкой.

Слон встал, сильно вскинув при этом ездоков назад. Прежде чем им удалось обрести равновесие, их бросило, вперед. Наконец толстокожий принял нормальное положение и двинулся с места, но качка не прекратилась. К ней придется привыкать…

Сначала слоны шагали по горному плато, заросшему невысокой травой.

Постепенно ландшафт менялся.

Появлялись холмы, обросшие деревьями. Между ними простирались болота, блестели небольшие озерца.

Слоны брели через реку. Вокруг их ног ныряли крокодилы. Не дай бог упасть со спины слона! Крокодилы только этого и ждут, разинув пасть…

Поднявшись на берег, слоны приблизились к веренице соломенных хижин между деревьями. Хижины стояли не полукругом, как было принято на родине Айстиса, а в две шеренги, друг против друга.

Со всех сторон к ним бежали мужчины в белых дхоти, женщины в цветных сари. Мальчишки в большинстве своем совершенно голые! Айстис засмотрелся на маленьких нарядных девочек. Украшения на них такие же, как и на взрослых женщинах: на ногах — кольца, в носу — колечки, на шее — ожерелья из монет, на руках — блестящие браслеты…

За деревушкой дорога потянулась через болота, но слоны не испугались и с плеском пробирались через это черное месиво. С таким же спокойствием они прошли и через лес, заросший понизу кустарником, который гнулся под их ногами, как трава, и трещал при этом.

«Гляди во все глаза! — провожая Айстиса в путь, говорил Мегастен. — Еще мой прадед в своей знаменитой книге „Индикас“ писал: „В Индии обитает не меньше сотни племен! И каждое живет по-своему. Что ни деревня — другое племя“».

Айстис хорошо запомнил эти слова. Он только сожалел, что никто из купцов, с которыми ему предстояло преодолеть огромное расстояние, не знает латинского и не сможет объяснять ему увиденное… Однако оказалось, что огорчался он напрасно. Моний не знал или намеренно умолчал о том, что в составе каравана будет известный купец Полунарув, с которым Айстис познакомился на фактории. Айстис и Полунарув ехали на одном слоне.

Полунарув, хотя ему было больше сорока лет, выглядел молодо. Он уже дважды добирался морским путем до Александрии, проявлял интерес к жизни на западе, говорил на языке римлян.

Сидя вдвоем на своем слоне, Айстис и Полунарув оживленно делились впечатлениями.

Внезапно одни из слонов остановился, поднял хобот вверх и затрубил. В кустах послышалось хриплое урчание. Купцы разволновались.

— Что случилось?

— Тигр! Это плохая примета! Кое-кто предлагает вернуться: не посчастливится в пути…

Поспорив между собой, купцы решили продолжать путешествие.

Слоны не торопясь шли между деревьями. Казалось, будто они дремлют на ходу, не обращая внимания на крупных черных горластых ворон, которые стаями кружили над их головами. Но вдруг слоны разом подняли хоботы: они были встревожены.

Айстис оглянулся, пытаясь узнать, что напугало великанов. Оказалось, на ветвях дерева и вокруг него, в траве, резвились маленькие полосатые белки! Они были такие маленькие, что напоминали мышей. Айстис не знал, что туземцы называют их «древесными крысами». Деревья и поляна, где обитают эти млекопитающие, строго поделены между ними, и со всеми, кто переступает границу их владений, идет ожесточенная борьба! Однако слонам белки уступили дорогу. Увидев караван, зверьки бросились на дерево и прильнули к коре — казалось, даже хвосты прилипли к ней! Пестрые шкурки слились со стволом, и белки оставались в оцепенении, пока слоны не прошли мимо. Затем вся стая бросилась вниз, и опять каждая белка-крыса стала сновать по своей части поляны, задрав хвост…

Тропа петляла по склонам гор.

— Земля малаялов, — напомнил Полунарув. — Странные люди! Они никому не разрешают вырыть даже маленькую ямку. Говорят, будто земле будет больно. Земля — их бог…

Слоны медленно переходили реку по деревянному мосту. Он весь трещал от старости! Тогда некоторые погонщики стали направлять животных вброд. Слоны осторожно спускались в воду, переходили реку, а на другом берегу также осторожно поднимались по насыпи, хоботом обнюхивая дорогу. Иногда посреди речки какой-нибудь слон останавливался, хоботом набирал воду и опрокидывал ее в широко разинутый рот…

Караван подошел к большой деревне. Деревянные домики, переплетенные травой, душисто пахнут деревом и сеном — такие они новенькие! Соломенные крыши еще не успели побелеть. Однако нигде не видно ни живой души! Лишь по улочке пробежала исхудалая собачонка.

— Здесь жили паньи. Очевидно, случилось несчастье…

— Какое несчастье?

— Кто-нибудь умер. Когда в деревне кто-либо умирает, паньи покидают ее и строят себе жилье в другом месте.

А вот и заросли камыша, где паньи еще недавно резали траву для своих домиков…

Слон шел вдоль края зарослей. Хоботом он вырвал куст камыша. Корни его облеплены землей, но слон знает, как ему быть: он шесть-семь раз ударяет кустом о свои толстые, словно бревно, ноги, затем засовывает камыш в рот и перемалывает пищу широкими коренными зубами.

Животные шагали не спеша. Дорога дальняя, нужно экономить силы. Днем караван в движении, вечером останавливается на отдых. Тогда слоны до рассвета щиплют траву, поедают побеги деревьев, лакомятся рисовыми лепешками, которые сами для себя несут на спине. А путники разжигают костер.

Айстис и Полунарув сидели у огня.

— Что это? — спросил Айстис, показывая в сторону горы, где одновременно запылало множество костров. — Праздник?

— Нет, — объяснил Полунарув, — это донгиряхонды готовят почву к севу. Мужчины повалили деревья, а женщины сжигают ветви. Таков обычай: за ночь нужно сжечь ветви и кустарник. Если не успеют до рассвета, придется, несмотря на вложенный труд, все оставить и снова браться за дело в другом месте…

— Значит, нужно рубить столько, сколько нужно, чтобы успеть сжечь!

— Нельзя! Рубить нужно каждому не меньше, чем положено одному мужчине, и столько, сколько всего в деревне мужчин.

— Откуда такой обычай?

— Это своеобразная борьба с лентяйством. Ведь из того зерна, что будет выращено, необходимо немалую долю отдать жрецу, кузнецу, гонцу… Придется засыпать и в глиняный горшок — на черный день. Вот и нужно обработать определенную площадь, иначе племя не выживет.

На следующее утро слоны, обойдя выжженные горные делянки, вступили в долину, где росли высокие травы.

— Слоновая трава, — сказал Полунарув, указывая на растения, толстые стебли которых поднимали свои кустистые верхушки на высоту седел.

Трава оправдывала свое название. Местами она росла особенно густо, и высота ее превышала рост взрослого слона! Трава заслоняла все кругом, за продвижением слонов можно было следить только по ее шелесту.

День шел за днем, а кругом, сколько хватало глаз, простиралась коричневая колышущаяся равнина…

После полудня караван подошел к небольшой реке. На ее берегу, под деревьями, широко раскинувшими ветви, стояли тесно прижавшиеся друг к другу, слепленные, как гнезда ласточек, глиняные избушки, вокруг которых толпились дети всех возрастов.

— Почему здесь так много детей? — заинтересовался Айстис.

— Здесь живут мунды. Они верят, что урожайным будет лишь тот год, в который в семье родится ребенок…

Караван медленно прошел мимо деревни, однако полуголые мужчины совсем не обратили на него внимания. Стоя на коленях, они словно облепили неглубокий глиняный горшок, у которого стояли два старика в длинных белых одеяниях. Сначала один старик, а за ним другой что-то бросали в горшок, и собравшиеся громко вскрикивали.

— Чем это они заняты?

— Выбирают имя… У мундов есть обычай усыновлять новорожденного скопом, всей деревней, чтобы никто не остался в обиде. Соседи приносят родителям по мелкой монете, как бы «покупая» ребенка. Затем вся деревня выбирает новорожденному имя. Двое наиболее чтимых стариков по очереди кидают в горшок по зернышку риса. Остальные тем временем перечисляют уже умерших прадедов. Ребенок получает имя, которое прозвучало в то мгновение, когда зернышки коснутся друг друга. Считается, что в этот момент в ребенка вселилась душа умершего родственника.

Слоны отошли от деревни, а мунды все еще стояли на коленях у горшка. Видимо, душа ни одного предка не желала вселяться в новорожденного.

Стоило каравану подняться на вершину холма, как ветер принес запах пепла и дыма.

— Недавно бушевал пожар! — встревожился Полунарув. — Как бы нам не попасть в беду! — И он что-то сказал погонщику. Тот стал утвердительно кивать.

Действительно, караван вскоре вступил на участок выгоревшего болота. Сухие, обгоревшие стебли болотной травы измазали ноги слонов…

Уже четвертый день купцы, преодолев болота и выгоревшие равнины, двигались по берегу стремительной реки, несшей свои воды между высокими обрывами. Людей не было видно.

— Эти места безлюдны? — спросил Айстис.

— Смотри! — ответил Полунарув и указал на дым, который сероватыми клубами поднимался над берегом реки: — Одна, две, три… Восемнадцать пещер… В откосе…

— Вижу, вижу…

— А в пещерах живут чоланайкикены. Сами они себя называют людьми лесов, джунглей, но жилища устраивают в скалах около рек. Они не любят гостей, поэтому мы обойдем краем их поселок. Мне однажды довелось побывать у них. Своеобразное племя! Живут родами. Один род — в одной пещере… У супругов — свой уголок, отгороженный от остальных каменной стенкой. Семья образовывается, когда молодая пара решает отгородить в пещере нишу для себя, создает свой очаг. Юноши этого племени лишены права жить в пещере, пока не женятся. Они спят у входа в пещеру, вокруг костра. Незамужние девушки живут как бы в прихожей пещеры. Там по ночам разжигают костер. Огонь добывают путем трения бамбука о бамбук… Чолос — племя охотников, умеющих пользоваться разными хитростями. Излюбленный способ охоты — установка сетей. Однажды я попал в такую сеть, когда ехал верхом на слоне. С трудом выпутался!.. Интересно они ловят рыбу. Чолосы владеют искусством изготовления из корней индиго дурманящего напитка. Вылив его в реку, они потом руками собирают охмелевшую рыбу.

— Чолосы довольны такой жизнью? — спросил Айстис, подумав про себя, как нелегко было бы жить среди таких дикарей.

— Еще как довольны! Они любят музыку, танцы, умеют петь красивые песни… Чолосы живут дружно и очень трудолюбивы…

«Вот тебе и дикари», — подумал Айстис.

Слоны утомились. Все чаще погонщики ударяли их по голове железным крюком, который заменял и поводья, и кнут. На удар слоны отвечали хриплым гортанным ревом и, неохотно подчиняясь, шагали дальше…

Погонщики торопились. Уже которую ночь путешественники спали лишь по нескольку часов и снова отправлялись в путь, не дождавшись даже восхода солнца. Слонов стали усиленно кормить, и они, как бы обретя новые силы, легче шли по берегу реки. А вокруг открывались великолепные панорамы: справа текла река, слева сплошной зеленой стеной стояли джунгли.

Полунарув крикнул что-то погонщику. Тот, выслушав, кивнул.

— Остановимся ненадолго. Хочу показать тебе удивительное племя, подобного мне больше нигде не довелось встретить.

Слоны стали щипать траву. Полунарув слез со слона и помог слезть Айстису. Размявшись после долгого сидения, они пошли к деревьям на самом берегу реки. В лесочке, который Айстису напомнил родные края, они увидели дерево, под которым из камней было сложено возвышение. На нем стоял масляный фонарь, в котором горел огонь. Всходило солнце. Вокруг огня, образуя круг, стояли на коленях старые и молодые люди.

Айстис и Полунарув, не смея мешать им, остановились в сторонке. На деревьях вокруг возвышения висели крупные, ярко раскрашенные маски, изображавшие людей, волов, гусей…

— Никто не знает, откуда пришло немногочисленное племя коч-колита. Оно вымирает, ибо, по своему убеждению, не может вступать в родство с другими племенами. Юноши женятся только на своих сестрах… Эти люди преклоняются перед огнем, видя в нем высшее божество, не признают других богов.

Еще через несколько дней, проведенных в пути, Айстис обратил внимание на грохот, доносившийся с гор.

— Что это? Горный обвал?

— Нет… В этих местах обвалов не бывает. Это мунды молятся.

— Молятся?

— Уже давно не было дождя, посевы страдают от засухи. Мунды катят камни с гор, зовя дожди…

Об этом рассказе Айстис вспомнил, когда караван проходил мимо полей, заваленных камнями. Куда ни глянешь — слева и справа, под высоким деревом и приземистым кустом — одни лишь камни! Одни крупные, больше человеческого роста, другие маленькие. Одни стоят стоймя, другие лежат плашмя.

Поняв вопросительный взгляд Айстиса, Полунарув сказал:

— Это не мунды, это кхаси чтят таким образом память умерших… Большое многочисленное племя. Оно много веков обитает на этих землях, вот и приходится чтить память многих. — Полунарув указал на большой камень, поставленный стоймя: — Этот камень поставлен в честь вождя. Чем камень крупнее, тем более знатному человеку посвящен.

— А эти, уложенные плашмя?

— Они посвящены памяти женщин. В их честь камни укладываются плашмя.

Айстис увидел на камнях желтые цветы. Кое-где камни были украшены гирляндами из них. Возле дороги стоял плоский красно-белый камень.

— Камень присяги, — объяснил Полунарув, увидев, что это заинтересовало товарища по путешествию. — Кхаси, условившись осуществить какое-нибудь важное дело, приходят к этому камню и дают присягу, вместе облизывая его… Этот камень называется маумлух — «соленый». Он действительно соленый, я его лизал!

На одном камне сидела белая птица.

— О! — с уважением произнес Полунарув. — Душа отдыхает! Эти камни называются «маулинти» и предназначены для отдыха души умершего по пути в небо…

Мысли не умещались в голове Айстиса. Сколько самых различных обычаев, богов, верований познал он на своем пути! Какое из них истинное? Ведь все люди уверены, что истинной является лишь их вера, а их обычаи — самые лучшие! Кто ответит на вопрос, который одолевает его во время этого длинного путешествия? Эх, скорее бы увидеть Даумаса или отца, возможно, они сумели бы что-то объяснить…

— Полунарув, как ты думаешь, почему люди веруют каждый по-своему? Какая вера самая лучшая?

— Никакая… Я уже давно ни во что не верю. Только сам в себя… Вот завершу путешествие, о котором давно мечтал, привезу много товаров, продам их, все оставлю своей семье, а сам уйду в леса. Займусь йогой, буду совершенствовать свое тело и дух…

— Я уже от Мегастена слышал о йоге. Скажи, что это такое?

— Как учат наши наставники — брахманы, гуру, — человек состоит из двух начал: пракрити и пуруша, в свою очередь, единых в начале начал… Пракрити — материя — состоит из трех гун, или сил. Это саттва, раджас и тамас. Саттва — ясное, здоровое качество, оно дает человеку знание и счастье. Раджас олицетворяет страсть. С раджасом связаны вожделение, похоть, деятельность, предприимчивость в делах. Тамас — это все то, что связано с неведением, влечет к заблуждениям. Пуруша же — это дух, сам по себе бездеятельный, как бы созерцательное сознание, которое нуждается в пракрити, а пракрити в пуруше. Иначе говоря, пуруша делает духовным пракрити, без которой оно неочеловечено.

— А при чем тут йога?

— Именно в очеловечивании пракрити! Необходимо усилить саттву, удерживать раджас и обуздать тамас. Это возможно только специальной практикой, методами, упражнениями, конечный смысл которых — добиться, чтоб стремящийся к мокше или совершенству научился подавлять и контролировать свое обыденное сознание, свои чувства, ощущения, свою физическую и вообще жизненную активность и, таким образом, воспитать в себе особое надчувственное сознание. Такая специальная практика и называется йогой…

— Она, наверное, очень сложная, не всем доступна?

— Почему? Комплекс практических приемов и методов действительно сложен, но не настолько, чтобы йога была доступна только избранным. Для овладения ею прежде всего требуется выдержка, упорство, дисциплина, жесткий самоконтроль, постоянная тренировка, умение поставить весь свой организм, даже физиологические функции, под начало волевых импульсов, основанных на сложной психотехнике. Вся система самоподготовки и тренировки подразделяется на восемь методов, этапов…

Полунарув с увлечением стал рассказывать своему молодому собеседнику о том, что те, кто хотят достичь вершин самоуправления, в первую очередь должны научиться сдержанности. Это значит — надо уметь самоограничиваться в самых необходимых вещах: пище, жилье, одежде, желаниях, без которых можно обойтись. В обыденный кодекс должно быть включено строгое соблюдение некоторых предписаний, как, например, принцип ахимсы, что значит отказ от нанесения вреда всему живому не только делом, но и словом, мыслью. Важное место в системе йоги занимают упражнения для тела — асаны, которые помогают физически закалять организм. Йоги, как правило, не подвержены заболеваниям, их организм долго не стареет.

— Только усвоив воздержание (яма), выполнение предписаний (нияма), упражнений для тела (асана), можно совершенствоваться дальше, — продолжал Полунарув, — и приступить к приемам дисциплины дыхания (пранаяма), чувств (пратьяхара), ума (дхарана)… На этой стадии уже вполне подготовленный йог должен овладеть искусством регулировать свое сознание… Самая высшая ступень йоги — самадха — действительно доступна не каждому. Достигший этого уровня человек становится святым, праведником, гуру…

Айстис слушал Полунарува, и в его душе росла неразбериха. Внутри него как бы зазвучали два спорящих голоса. «Как? Человек может сам себя воспитать? Приравняться к богам? Нет, — говорил один голос внутри Айстиса, — не прав Полунарув! Он так низвергает богов потому, что не верит им, потому, что эти боги не настоящие!» — «Откуда ты знаешь, — насмехался другой голос внутри Айстиса, — какой бог верный, а какой нет? Разве ты не видел, что единого бога нет, что он сам и его облик зависят от того, где и как человек живет! У реки одни боги, в горах иные. Прав Полунарув! Верить нужно только в человека!»

Так, в споре с самим собой, время летело незаметно. Устав от размышлений, Айстис снова глядел на все вокруг. Со спины слона далеко видно…

Наступал вечер. Купцы готовились к отдыху. Когда все спустились на землю, погонщики расседлали слонов и повели их купать. Айстис наблюдал, как слонов погнали в самое глубокое место, велели лечь на бок, чтобы удобнее было помыть брюхо и спину, шею. Погонщики пучками соломы тщательно мыли кожу великанов. Каждую складочку! Слоны отгибают свои огромные уши вперед, чтобы погонщик мог навести чистоту за ушами, куда любят вцепляться смертельно ядовитые клещи.

Большая, тяжелая голова слона вся под водой, только хобот торчит…

Блестящие, мокрые и чистые слоны один за другим поднимались на берег и приступали к ужину. Погонщики позаботились, чтобы животные могли полакомиться свежими побегами деревьев. Запасены были и мешки риса, спрессованного в клейкие плиты.

Начался густой лес, заросший высокой травой. Казалось, ему не будет конца! С ветки на ветку перепрыгивают небольшие желтые птицы с хохолком из нескольких зеленых перьев на макушке. С деревьев, точно веревки, свисают толстые черно-зеленые лианы. Как-то Айстис увидел в траве странного зверя с большим рогом на носу, сверху похожего на жирную свинью, только в десять раз крупнее. Это был носорог.

В верхушках деревьев завывал ветер. Неожиданно из глубины леса раздались протяжные звуки, словно там кто-то играл на трубе.

— Дикие слоны! — зашевелился Полунарув. — Только этого нам не хватало! Вон они! Видишь?

— Где?

Дикие слоны пробирались через заросли травы. Она терлась о бока животных с громким скрипом.

Теперь уже и Айстис увидел их. На расстоянии в сто, а быть может, двести пядей от них над травой возвышалось огромное животное, ростом не менее двенадцати пядей.

— Самец! Видишь, один бивень обломан!

Полунарув нервничал.

Справа и слева от самца — множество слонов… Куда ни повернешься, всюду дикие слоны! Один чешет ногу о термитник, другой так долго чешет бок о дерево, что оно, не выдержав нажима, падает в высокую траву. Ветви задевают молодых слонят, которые столь малы, что могут пройти под брюхом у слонихи. Они с визгом трутся о мать, и она трубит с сочувствием.

Сначала самец прислушивается ко всему, что происходит в его стаде. Но вот он сосредоточил внимание на путешественниках. Он подошел поближе к каравану и, высоко подняв хобот, стал нюхать воздух. Похоже, он настроен мирно. Но нет, это лишь кажется! Слон ставит уши торчком, издает трубный глас и… идет в наступление!

Погонщики в замешательстве. Они приказывают слону Айстиса бежать. Слон подчиняется и бежит что есть мочи, продирается через лес, валя более тонкие деревца. Ветви бьют по лицам седоков. Люди едва держатся, прильнув к седлу. Их хлещет высокая трава, за них цепляются лианы…

За спиной, не отставая, несется дикий самец. Он то ревет, то трубит хоботом. За ним мчится все стадо!

Бешеная погоня длилась долго, до тех пор, пока слоны купцов не добежали до самой гущи джунглей. Стоило только путешественникам скрыться в зарослях, как самец остановил свое стадо.

Погонщики с трудом успокоили слонов. Все вздохнули с облегчением. Но у Айстиса еще долго колотилось сердце…

Подъехали к реке. Издали она казалась широким потоком, а вблизи путники увидели, что вода как бы разделена на множество мелких проток. Между ними — островки, большие и маленькие, торчат из воды круглыми спинами. По прибрежному песку бегают маленькие крабики. Айстис удивился, что они бегут не по прямой линии, а наискосок! Как только крабик увидит человека, он в мгновение ока зарывается в песок и замирает… На островках между протоками копошились люди. Они мотыгами рыхлили коричневую землю, готовя ее к севу. По словам Полунарува, на протяжении года здесь поспевало три урожая. Возле избушек, сплетенных из соломы или построенных из наносной земли, бегали дети.

Погонщики стали о чем-то советоваться между собой, поглядывая на небо. Один все время поворачивался ухом в сторону реки, как бы к чему-то прислушиваясь. Наконец они приняли решение остановиться на ночлег в деревушке у реки.

Слонов привязали, дали им побеги молодых деревьев.

Люди собрались в соломенной избушке, подкрепились и легли спать. Рано утром каравану предстояло отправиться дальше.

В полночь начался дождь. Погода становилась все ненастнее. Айстису показалось, что наступает пора дождя со снегом — в его родных краях такое бывает в середине зимы. Однако вместо мокрого снега с неба падали куски грязи вперемешку с водой!

Местные жители выходили из своих избушек, стояли, повернувшись в сторону океана, прислушивались.

Ветер крепчал.

И вдруг в мгновение ока все изменилось: на несколько секунд воцарилась тишина, от которой звенело в ушах, и сразу же, как-то внезапно, примчался вихрь. Он с корнями вырывал деревья, росшие кое-где на побережье, поднимал их в воздух и нес в направлении крестьянских домишек…

Айстис вышел из хижины и стал оглядываться, ища Полунарува. Погонщики слонов, увидев его, замахали руками, зовя к себе, но он их не видел. За его спиной раздался угрожающий, все нарастающий рев. Обернувшись, юноша с ужасом увидел огромную волну! Ее гребень в лунном свете блестел, как острие меча…

Айстис бросился к пальме. Он не помнил, как оказался у самой ее вершины.

Волна все росла. Высота ее достигла уже двадцати пядей! Она катила через домики, местами поднималась выше пальм, срывая с них людей, словно гроздья плодов, повисших на верхушках… Рев воды поглощал людские стоны.

За первой волной накатывались другие, еще более грозные. Они все сильнее напирали на пальму, за которую держался Айстис.

Пальма попалась крепкая. Она выдержала напор нескольких волн. Радуясь этому, Айстис не успел заметить еще одной волны, которая обрушила на него целую гору воды!

Пальма не выдержала удара…

Когда Айстис пришел в себя, было утро. Солнце всходило над рекой, которая спокойно несла свои воды, прокладывая дорогу в широкой долине. Наводнения как не бывало! О нем напоминали лишь ил, которым были покрыты берега, ветви деревьев и вырванная с корнем пальма, от которой Айстиса оторвало волной. Пальма лежала неподалеку на берегу и подсыхала на солнце.

Юноша с трудом поднялся, оглянулся. Ни одной живой души! Куда девались его спутники? Где слоны?

Айстису хотелось есть. Он обрадовался, обнаружив, что его сумка при нем. Как хорошо, что он ее прочно привязал к себе!

Кусочек размокшего сушеного сыра утолил голод. Только сейчас Айстис сообразил, что произошло. Волны высотой в несколько десятков пядей под напором муссонных ветров накатывались из океана в устье реки. Они оказались такими мощными, что повернули течение реки вспять. Вода мигом затопила дельту: избушки, деревья, люди, животные оказались под ее толстым слоем.

Айстиса вместе с пальмой, за которую он уцепился, вода отнесла далеко против течения.

Айстис решил разыскать друзей и пошел вдоль реки на восток, в направлении к устью.

Он шел весь день и под вечер вступил в небольшой лесок, который рос в излучине реки. Надо было искать место для ночлега.

Неожиданно за его спиной послышался звон — казалось, будто танцевала индийская танцовщица, увешанная колокольчиками. Юноша замер: откуда здесь взяться танцовщице? Однако звон повторился, но уже с другой стороны. Айстис бросился на звук. Но впереди раздался рев осла, а колокольчики зазвенели совсем в другом месте.

Юноша испугался. Его запугивают ведьмы! Он пустился бегом через лесок. Чем быстрее он бежал, тем больше различных голосов раздавалось вокруг! Постукивал по стволу дерева дятел, токовал тетерев, шуршала крыльями невидимая птица, рычал тигр…

Наконец лес расступился и показалось ущелье, по склонам которого росли странные деревья: верхушки зеленые, а у самой земли листья желтые, как и трава. По склонам ущелья вниз струились ручейки, но трава была сухая!

Чем дальше шел юноша, тем большая тревога овладевала им. Ущелье становилось все уже. Над головой нависали скалы, похожие то на высохшие, морщинистые человеческие головы, то на сжатые в кулак в предсмертной агонии длинные костлявые пальцы. В одном месте торчало лицо с отломанным носом…

Звуков становилось все больше, пока они не слились в сплошной гул. Но они не пугали Айстиса: он понял их природу. Склоны ущелья были покрыты зелеными камнями, и, когда по ним текла вода, они издавали хлопающие звуки. А когда над водой и камнями проносился ветер, его порывы, врываясь в ущелье, разбивали гул на десятки разнообразных голосов. Гораздо больше юношу взволновал человеческий скелет, который он увидел на тропе. За ним еще один, еще…

Айстису показалось, что кто-то схватил его за горло: стало нечем дышать. Он провел рукой по шее — его никто не душил.

Впереди поблескивало небольшое озеро. Напиться — будет легче… Юноша побежал к озеру. Однако чем ближе было озеро, тем ему становилось хуже. Айстис не понимал, что происходит. Может быть, на него действует туман, поднимающийся над озером, или сбивает с ног запах растений, обступивших озеро со всех сторон? Он почувствовал, что им овладевает желание танцевать, петь, сорвать с себя одежду и броситься в это озеро!

Задыхаясь, Айстис бежал к воде. Он продирался сквозь кусты, на ветвях которых извивались большие и маленькие змеи. Они поднимались стоймя и тянулись к нему головами, похожими на вееры. Одну змею Айстис задел рукой, и она как бы размахнулась туловищем, чтобы укусить его.

Юноша все это видел, но, как ни странно, не ощущал никакого страха, будто змея готовилась напасть не на него. Он смотрел на себя словно со стороны…

Жало змеи было уже совсем рядом с его лицом, когда внезапно послышались звуки дудки — такие близкие, знакомые. Перед глазами возникла родная деревня, дети со свистульками из ивы и дудочками из бересты в руках. Они играли мелодию, как их учил Жвайгждикис.

Змеи замерли. Та, что готовилась нанести укус, так и застыла с высунутым раздвоенным язычком.

Айстис внезапно очнулся и мгновенно понял, какой страшной опасности он подвергался. Не помня себя, он бросился назад! Позже он и сам не мог объяснить, как оказался на противоположном берегу реки, вдали от лесочка со странными деревьями, от ущелья, полного змей…

Куда идти?

Стоило ему задуматься, как снова послышались звуки дудки. Она словно звала к себе, приглашала следовать ее зову. Не придумав ничего лучшего, Айстис направился к верховьям реки, подальше от пагубного устья.

Шел он долго. И во время всего пути его сопровождали звуки дудки. Правда, когда он останавливался, дудочка умолкала, а если поворачивал в сторону от реки, звуки слабели. Он понял, что следует идти вдоль реки, тогда дудочка звучала наиболее отчетливо.

После многих часов пути Айстису показалось, что он пришел туда, куда его звали. Дудочка звучала так отчетливо, будто находилась рядом. Он огляделся и заметил небольшую поляну, посередине которой, под ветвистым деревом, стояла беседка. Войдя в нее, Айстис увидел старичка, который нагишом, лишь в набедренной повязке, скрестив ноги под собой, сидел па голой земле. Длинные волосы падали ему на плечи.

Старичок играл на бамбуковой дудочке.