По ту сторону горизонта

Глава 3. Новая жизнь – новые проблемы

Сначала Бентлею кажется, что лучшей идеей будет отправиться в поместье сразу же, но когда он понимает, что у них с Валерией нет ни шиллинга, а никто просто так не захочет везти их, довольствуясь обещанием получить оплату позже, планы меняются сами собой. Вот уже ноги несут его по знакомому маршруту, который он проходил пешком, когда был ребёнком. Кеннет уверен: сейчас он доберётся до личной конторы, и там его обязательно узнают.

Они с отцом положили многое на развитие их семейного бизнеса. Контора дала немало рабочих мест не только образованным людям, но и тем, кому об образовании оставалось только мечтать. И Бентлей не сомневается, что даже спустя десять лет она может продолжать работу. Он не думает о том, что может подойти к знакомому зданию и не увидеть красивой резной вывески над входом. Английская корона была заинтересована в поддержке конторы Кеннета, что только внушает надежды на лучший исход. В конечном счёте даже дядя Бентлея, брат его отца Лоуренса Кеннета, мог продолжать поддерживать семейный бизнес, рассчитывая на получение уже всей прибыли. С дорогим дядюшкой, с которым Кеннет и при жизни отца-то не очень хорошо общался, ещё предстоит поговорить при случае.

Идя с Валерией под руку, Кеннет вспоминает лучшие времена. Город почти не изменился, но кебов и колясок стало больше, да и людей, по всей видимости, тоже. И это неизбежно. В процветающей стране растёт и население. Пусть и не всегда за счёт рождения детей.

Со всех сторон слышна не только английская речь, Бентлей узнаёт и французский, на котором говорила вся аристократия в те времена, когда он учился, и даже характерное шотландское наречие. Он должен был пройтись по этим улицам с Морганой. А точнее, проехаться в роскошной карете, показать ей контору, офис Ост-Индской торговой компании, особняк на площади Королевы Анны и поместье, которое должно было стать и её домом, – все те владения, на которые она смогла бы заявить права как его супруга.

Но идеальная картина светлого будущего Бентлея осталась недописанной.

Кеннет и Валерия проходят мимо открывающихся лавок, контор, на них даже чуть не наезжает пьяный извозчик, Бентлей только ударяет тростью по дверце, выражая недовольство.

– Ужасное место, – недовольно бормочет испанка, но Кеннет не разделяет её мнения.

Они сворачивают за угол, выходят на широкую улицу, ведущую к площади и собору Святого Павла. Это место Бентлей помнит как нельзя хорошо. Мать верила в Бога, и на службы они всегда старались приезжать сюда. Особенно на Рождество. Это был один из немногих праздников, когда их семья представала на публике в лучшем своём виде. Кеннет выдыхает. Столько воспоминаний осталось на этих улицах, и столько вещей, связанных с произошедшим на них, он предпочёл бы забыть.

– Мы почти пришли.

Бентлей лукавит. Идти им приходится ещё добрых полчаса. И когда он замечает знакомую деревянную вывеску, даже не выцветшую от времени, на душе становится спокойнее.

«Контора семьи Кеннет».

И почему, имея непосредственную связь с морем и поставками шёлка, а также последующей перепродажей его, Лоуренс Кеннет хотел сделать из единственного сына священника, так и остаётся загадкой для Бентлея. Настояла ли на этом мать? Они никогда не разговаривали с леди Кеннет и не обсуждали ни решения отца, ни его самого после его смерти.

– Пойдёмте, мисс. Посмотрим, какие убытки без меня они понесли.

Бентлей оказался талантливым управленцем. Получше, чем его отец. Амбициозный, уверенный, он принимал все решения с холодной головой, стараясь ограничиться малой кровью. От перепродажи сырья Бентлей быстро перешёл к организации собственной мануфактуры. Шёлк, ситец, пряности, вскоре и заключение договора с плантатором Бартоломью Суортсоном в Вест-Индии. Он намеревался если не купить весь мир, то хотя бы договориться и разделить его с сильнейшими и лучшими из лучших. Он не побоялся и не побрезговал позаимствовать у французов экспериментальную ирригационную систему и был удовлетворён, когда Суортсон присылал ему отчёты, в которых итоговый результат был лучше прогнозов. Бентлей никогда не сомневался в нанятых им людях, любил своё дело. Вот только его смерть не могла не коснуться конторы.

– Мой отец определённо сказал бы, что вы делец, лорд Кеннет, – Валерия смотрит на вывеску. – Вы были очень богаты… до неё, верно?

Лорд предпочитает не отвечать на вопрос. Он мог стать богаче в разы, подчинить весь мир, но судьба в лице Морганы решила распорядиться иначе. Бентлей не чувствует на неё никакой обиды. Лишь воспоминание о безжалостности и беспощадности, с которыми он приколол её к полу, подобно тому, как дамы прикалывают булавками к платью ленты, вытесняет мысли о действиях О'Райли. Тех самых действиях, которые он ранее назвал бы резким словом «предательство».

Кажется, Моргана знала, видела и понимала намного больше, чем рассказала ему. И мучительно признаваться даже самому себе, что он никогда не узнает истинных её причин и мотивов, а вина за содеянное – за её и за его собственную смерть – лежит только на его плечах.

Стараясь сохранить непоколебимость, Кеннет переступает порог своей конторы, с силой толкнув дверь. Караульный у входа даже не поднимает головы. В конторе всегда было немало охраны. Его отец чрезвычайно ценил счётные книги и всю документацию, потому считал, что она должна охраняться от любых посягательств. К тому же в случае пожара, как всегда говорил Лоуренс Кеннет, будет больше людей, которые смогут вынести книги. После смерти отца у Бентлея не поднялась рука уволить всех солдат.

Внутри почти ничего не изменилось, кроме мужчины за стойкой, не отрывающегося от переписывания толстого журнала. Лорд отпускает барышню, сцепляет руки в замок за спиной, и губ его касается сдержанная улыбка. От одного вида мирной привычной деятельности в начале рабочего дня хочется радоваться по-детски, но разве Бентлей может потерять лицо?

– Сэмюэл, что насчёт отплытия в Южную Каролину? Где проложенный маршрут? Мне вот-вот встречаться с тем кретином Флетчером. Он уже всю душу мне измотал. Давайте быстрее.

Справа из дверного проёма, как пушечное ядро, вылетает низенький коренастый мужчина с круглыми очками на носу. Он прижимает к груди папку, а платком вытирает багровое лицо. В суетливом мужчине легко узнаётся помощник отца. Маркус Хармон был совсем молод, когда пошёл работать в контору Лоуренса. Бентлей практически вырос у него на глазах, как и сам Хармон постарел на глазах у Кеннета. Если с Маркусом всё хорошо, за контору и её деятельность переживать не приходится. Будучи супругом сестры леди Кеннет, Маркус лично заинтересован в благосостоянии конторы.

– Джентльмены.

Бентлей склоняет голову. На него практически сразу обращают внимание. Маркус хочет рявкнуть в привычной манере, что приёмные часы начинаются с десяти утра, он делал так на глазах Кеннета не раз, но, разглядев лицо, крестится и оседает на стульчик, угрожающе шаткий. Вместо него отзывается клерк, имя которого Бентлей не знает. Видимо, появился тут после того, как он покинул Лондон.

– Чего вам?

Хармон машет рукой, чтобы тот замолчал. Бентлей совершенно не похож на себя прежнего. Он не одет в дорогой камзол, волосы его не уложены и не припудрены, сапоги не начищены. Но лорд стоит напротив портрета Лоуренса Кеннета, а ему всегда говорили: в их чертах много схожего, хотя на мать он был всегда похож больше.

Вытирая платком лоб, Маркус поднимается, вспоминая, как правильно следует встречать хозяина конторы.

– Бентлей? То есть… Но как же… Нам сказали, вы умерли. И брат Лоуренса тогда сообщил. Святые угодники, я с этой работой скоро совсем душевнобольным стану!

Кеннет ждёт, когда Хармон наговорится. И улыбка с каждым новым словом становится всё шире. Он не успел заявить права на контору, назваться полным именем, но никто, кажется, и не собирается называть его самозванцем.

– Да, Маркус, здравствуйте. – Кеннет делает шаг вперёд. От этого Хармон вздрагивает, но Бентлей всего лишь протягивает ему руку. Маркус бегает глазами. Смотрит сначала на лицо, затем на руку и снова на лицо. Замешательство выглядит занимательно. Но Бентлей и сам бы так реагировал, если бы перед ним спустя десять лет появился тот, кого давно отпели и похоронили. Например, Оливер Спаркс.

Однако будто в его волнении есть что-то тревожащее.

– Волнуетесь, Маркус?

– Нет, конечно… Конечно нет, лорд Кеннет. Что вы! Очень неожиданно, вы же… – Бентлей не помнит, чтобы Маркус когда-либо заикался. – Ну, как бы, как сказать. Вы же умерли… Питер… Питер, иди сюда! Лорд Кеннет, простите…

– Да что тебе надо, ты же проваливать отсюда собрался?

Из того же помещения выходит ещё один мужчина. Рукава его сорочки закатаны, а пальцы перемазаны чернилами. Этого мужчину Кеннет знает, Питера нанимал он сам. Ему нужен был человек, который бы хорошо знал цифры и мог работать с ними так, чтобы потом не приходилось перепроверять все накладные. Доверие долговязый с крючковатым носом Питер Ларсон вызывал несомненное.

– Глянь, говорю.

– Матерь Божья…

И снова замешательство на лице. Суматоха из маленькой комнатки-приёмной переходит в остальные части конторы. Высовываются новые люди, чтобы посмотреть, кто же вернулся и почему все разговоры переходят с шума на низкий шёпот. Бентлей оглядывается на Валерию. Девушка жмётся поближе к двери, по одному её виду можно судить, как она взволнована. Да только блеск в глазах да Косты говорит о том, что ей по душе происходящее. Кажется, жизнь конторы и её суетное дыхание девушка видит впервые, однако ей это нравится.

– Лорд Кеннет? Вы же… умерли…

– Не совсем так, Питер, – снисходительно произносит Бентлей, он делает маленькую паузу, после которой добавляет горстку сухих фактов:

– Произошло крушение. Пришлось многое преодолеть, чтобы вернуться в Лондон. Я жутко устал. Подайте экипаж и документы за время моего отсутствия.

Он не говорит всей правды, ведь никто просто не поверит в то, что с ним произошло. Его сочтут безумцем и в лучшем случае отправят на принудительное лечение. О худшем Бентлей думать отказывается. Один раз такая опрометчивость уже стоила ему жизни.

– За десять лет? Но, сэр…

Кеннет смеряет Питера взглядом. Он не хочет слушать протесты. И клерк это понимает, криком мужчина отправляет нескольких человек в архив. Довольный Бентлей расправляет плечи.

– А куда экипаж, сэр?

Вопрос ставит лорда в тупик. Быть может, он неожиданно переоценил умственные способности своих людей. Но как-то же Маркус управлялся с конторой без него всё это время.

– Я поеду в своё поместье.

Маркус нервно трёт платком подбородок.

– Насчёт вашего поместья… Лорд Кеннет, сэр…

– Не мямлите, Маркус, говорите как есть.

– Ваш особняк выставили на продажу, так как не было завещания и никто из ваших родственников не решался вступать в права наследования. Земля практически десять лет пустовала, как и ваши хлопковые поля, а мистер Роберт Кеннет уже два года как находится в Колониях.

Хмыкнув, Бентлей поднимает палец, заставляя тем самым Маркуса Хармона замолчать.

– И всё же мой дом ещё стоит на моей земле?

– Его никто не осмелился купить, но… – Глаза Хармона бегают. – По нашим сведениям, есть некто Реджинальд Комптон. И он хочет забрать поместье себе, а также активно интересуется домом на площади Королевы Анны, где сейчас проживаем мы с Джессикой.

На секунду Бентлей задумывается, пытаясь вспомнить, знал ли он такого человека, как Реджинальд Комптон. Но ни в документах он не встречал данной фамилии, ни в разговорах с высокопоставленными людьми. И оттого возмущение его доходит до крайней степени. Неизвестный хочет посягнуть на его собственность. Бентлей сжимает кулак.

– Что ж, я вычту проживание из вашей годовой премии.

– Премии? – Маркус переспрашивает, чтобы убедиться, что он не ослышался. – Но ведь у меня нет годовой премии.

– Теперь нет, – деловито отвечает Бентлей. – Так когда состоятся торги?

– В понедельник, с разрешения Короны. Торги будет проводить аукционный дом Сотбис.

Лорд Кеннет кивает, он серьёзно смотрит на Маркуса, пока все служащие конторы становятся свидетелями тяжёлого разговора.

– И, полагаю, если появится хотя бы один наследник или, скажем, хозяин поместья, торги отменяются?

– Полагаю, что так… – Хармон ищет опоры, рукой он вцепляется в край стола.

План созревает в голове сам собой. Бентлею всего лишь нужно заявить во всеуслышание о своём прибытии. Тогда он может рассчитывать на возвращение если не всего своего имущества, то хотя бы его части. Потом, конечно, ему нужно попросить аудиенции у короля и заполучить всё то, что принадлежит ему по праву.

– Соберите людей. Мы войдём в мои владения целым парадом. Подготовьте экипаж. Пошлите в каждый угол Лондона новость, что я вернулся. Пусть все знают.

– Но, сэр, – Маркус с удивлением поправляет на носу очки, – парадом? Мы можем созвать тех, кого получится, но вряд ли это будет больше двух сотен.

Двести человек. Ведь это даже не полк. А Кеннету хочется, чтобы красное море разлилось по улицам столицы, чтобы всё внимание было направлено исключительно на него, чтобы люди забыли обо всех своих проблемах, пока он мчится по улицам, как война заявляет о себе во всеуслышание. Что ж, двести солдат лучше, чем полное их отсутствие. И Бентлей, вздохнув, произносит:

– Хорошо, пусть будет двести человек. – Кеннет разворачивается к Валерии. Подходит к ней и понижает голос: – Мисс Валерия, я попрошу вас предстать перед общественностью спасённой от пиратов. Поддержите меня, сейчас нам это необходимо.

– Лорд Кеннет, но это же неправда… – одними губами произносит Валерия, позволяя себе нерешительно ухватить Бентлея за руку. – Я же… нас же спасли пираты.

– Если хотите быть в Лондоне успешным человеком, а не оказаться на виселице, придётся лгать, – так же тихо отзывается Кеннет. Другого варианта нет. Бентлей очень хорошо знает светское общество столицы. Здесь невозможно построить честную жизнь, и лгать приходится с малых лет.

Он смотрит в глаза Валерии.

– Пообещайте, что не бросите меня, – да Коста так крепко прижимается к Бентлею, что на неё даже странно косятся. Валерия понимает почему: Кеннета не было десять лет, а теперь он вернулся, да ещё и не один.

Бентлей кивает.

– Хорошо. Джентльмены, будьте готовы. И кажется, где-то здесь в конторе был мой парадный мундир. Велите готовить и приём по случаю моего возвращения.

Никто не обязан в конторе заниматься подобным, но Бентлей исправно платит, а за деньги можно помочь господину уверенно встать на обе ноги. Пока он отсутствовал, жалованье явно было неплохим, иначе ни Маркус, ни Питер не остались бы на своих местах.

– Лорд Кеннет, сэр, ваше состояние за десять лет немного… уменьшилось. Не думаю, что сейчас вы можете позволить себе такие траты, – откуда-то из угла доносится громкий голос.

Бентлей оглядывается и замечает мужчину, дописывающего на меловой доске стоимость всех имеющихся акций на рынке ценных бумаг на сегодняшний день. Чем-то новый банкир ему сразу не нравится. Быть может, тем фактом, что пытается рушить его планы совершенно неучтивым обращением.

И всё же, как бы прискорбно ни было признавать, он прав. Бентлей пока не знает настоящего положения своих дел. Однако никто не смеет указывать ему, что он может делать и на что у него хватает средств. Половина Лондона живёт в долгах. И если понадобится, он закутается в них, как в саван, лишь бы произвести нужное впечатление.

– Хм, – Бентлей морщится, затем, глянув на Валерию, спокойно и сдержанно добавляет: – В каком году вы к нам присоединились?

Работники вовсю таскают кипы бумаг, раскладывают их на свободных столах, и Маркус подаёт Кеннету синюю книгу с тонким ляссе[5]. Он раскрывает её и принимается водить пальцам по строчкам – ищет все те записи, на которых стоит не его подпись. Они должны быть сделаны позже пятидесятого года. Одновременно он ожидает ответа от банкира. Маркус, понимая, что его лорд больше думает над записями, чем ищет нужное, сам отвечает:

– В пятьдесят третьем, сэр.

Тогда он был уже почти четыре года как мёртв. Бентлей пролистывает документы: накладные, сводки о прибытиях, маршруты. И всё это ему предстоит разобрать. Читает и другие имена, но в пятьдесят третьем больше никого не принимали.

– Мистер… Уильям Паркэт. Вы уволены. Арестуйте его. Если будет сопротивляться, – он кивает солдату у дверей, – примените силу. А вы, мистер Хармон, лучше проверяйте, кого принимаете на службу. Вы своей же рукой написали, что раньше он имел дело с нашими конкурентами.

Бентлей захлопывает книгу и отодвигает её в сторону Маркуса. Банкир поджимает губы, но Кеннет не собирается извиняться. Лорд сцепляет руки в замок за спиной, обозначая тем решительность своих следующих действий. Он входит в центр узкого коридора, и другим работникам конторы приходится потесниться.

– Поднимите резерв конторы и наших солдат. Отошлите письмо в Дом Ост-Индии о моём возвращении и подайте экипаж. У вас на всё не больше двух часов.

Кеннет разворачивается на каблуках. Он протягивает Валерии руку, и та, сделав несколько шагов, проходит к нему, бережно опускает грязную ладонь. По привычке он поглаживает костяшки пальцев да Косты. Так лорд делал когда-то с Морганой. И укол совести – булавка ему под ребро.

– Вы в своей стихии, лорд Кеннет.

Сдержанный кивок служит ответом на её фразу. Бентлей мог бы сказать, что иначе быть не может, ведь он хозяин конторы, ведь все должны ему подчиняться и знать своё место, а если он не будет лучшим – против него вскинут мушкеты. Но гордыня словно осталась там же, где и обломки «Приговаривающего». Сейчас он в любой момент может оказаться никем. Его положение слишком шаткое, чтобы возносить себя над другими.

Лорд приглашает Валерию подняться на второй этаж. Они проходят по лестнице. И при виде открытой двери в кабинет, который когда-то занимал его отец, а позже и он сам, у Бентлея неприятно свербит внутри. Здесь уже заняли его кресло, а некто по имени Реджинальд Комптон и вовсе хочет прибрать к рукам оплот величия его семьи.

Переступив порог кабинета, окинув взглядом незнакомые картины на стенах, обитых деревянными панелями, свёрнутый в тугой рулон синий флаг Компании, небрежно сброшенный в дальний тёмный угол, Кеннет устремляется к столу. Крепкий, дубовый, обшитый зеленоватым сукном, он завален документами, в которых нет порядка: накладная, накладная, счета, утверждённый маршрут из Лондона в Уэльс, похожий на один из его первых во флоте. Пальцем он скользит по подписи Маркуса.

Кеннет словно теряется во времени. Oн столько всего упустил с того момента, как отбыл из Лондона. Нет, даже не упустил, а потерял огромную часть жизни. Бентлей опускается в кресло, ему приносят ещё бумаги, но он совершенно не уверен, с чего ему следует начать. Посмотреть, на кого Роберт Кеннет оставил контору? Перебрать действующие контракты и договоры или оценить состояние капитала? Наверное, всё же успокоиться и позволить рукам перестать трястись. Из оцепенения его выводит вопрос.

– Они все ваши, лорд Кеннет?

Бентлей поднимает голову. Стоящая у окна Валерия смотрит на происходящее на улице, обняв себя руками. Подойдя к ней, Кеннет тоже выглядывает на улицу. Солдаты, его люди, которым, видимо, исправно платили жалованье все эти годы, строятся ровными шеренгами под окнами. Пока он не может насчитать и сотни человек. Жалкие крохи, которыми придётся довольствоваться. Обломки его безграничной власти.

– Это лишь часть от войска, которое когда-то подчинялось мне.

– Как же она вас убила, когда у вас… так много военных.

Валерия хлопает пушистыми ресницами. Вопрос заставляет скривить губы. Рана ещё свежая, чтобы так легко говорить о ней.

– Хитростью, мисс да Коста. Хитростью… то, чего обычным солдатам так не хватает. Я уважал её… восхищался, – со вздохом отзывается Кеннет.

Быть может, то и не была настоящая хитрость, но Моргана явно знала, что делала. А это очень ценное умение – знать и двигаться к своей цели. Возможно, он раньше не понимал её истинных мотивов, но смерть расставила фигуры на шахматной доске.

Именно она должна была стоять рядом с ним и смотреть, как все эти люди строятся перед его конторой, а не какая-то маленькая девочка, которую, впрочем, теперь Бентлей просто не может бросить. Она зависит от него, как он зависел первые несколько дней. Ему, конечно, не придётся подносить ей воду и поить из разбитой кружки, но опека заключается не только в подобных вещах.

– Будьте готовы, мисс да Коста, что в ближайшее время вам придётся очень много нелицеприятного услышать о себе и обо мне. Потому будьте стойкой, пока мы возвращаем мне былую власть в Лондоне.