Глава 22 Шатун

Глава 22 Шатун

«Порой случается такое, что медведь не успевает за лето и осень жиру набрать, оттого и просыпается он серед зимы, отощавший и злой от голода. И голод этот, холод лишают зверя былой осторожности, а такое же всякого разума, гонят его к людям, в коих он видит легкую добычу…»

«Журнал охотника», статья князя Варяжского «Слово о медведе».

Шапошников заглянул аккурат к обеду. Постучался этак, вежливо, но ответа дожидаться не стал, сразу открыл дверь, словно тем самым показывая, кто тут настоящий хозяин.

- Как вы тут? – осведомился он.

И цепкий взгляд скользнул по кабинету, зацепился за Тихоню, который матерясь себе под нос, перекладывал листки со свежими показаниями.

Пустое дело.

- Перепечатывать надо будет, - Тихоня в который раз вытер куском ветоши пальцы. Он явно не был приучен писать так много. Да и чернильные пятна, въевшиеся в кожу, не радовали. – Набело…

- Машинистка в отпуск ушла… - Шапошников развел руками. – А сам-то я не больно умею. Совсем не умею… да и так у нас тут не особо.

- Машинка, главное, чтоб была. Машинистка у нас будет…

Тихоня кое-как складывает листы в стопку, придавливая сверху бюстом императора, что до того пылился на подоконнике. Причем давно, если еще не до войны, ибо грозно хмурил брови давно уж почивший дед Его Величества.

- Найдем. Даже две. Одна трофейная, правда, там лента слабая уже… но я ж не о том. Время обеденное. Вот и подумалось, что вы-то, чай, не местные, и долг мой позаботиться, помочь, так сказать, советом…

Он явно нервничал.

С чего бы?

- …готовят неплохо… я бы сказал, что отменно готовят… - Шапошников старательно улыбался. – И буду премного рад пригласить вас разделить со мною скромную трапезу… тем паче…

Он сделал глубокий вдох. И решился-таки.

- Беседовать с вами желают.

- Кто? – Бекшеев оперся на трость. От долгого сидения нога занемела, и теперь по коже побежали мурашки. Да и ощущение такое, что в эту кожу иголками тычут.

Надо перетерпеть.

- Дело такое вот… своеобразное… весьма… говорю же, у нас тут тишь да гладь… и не хотелось бы новой войны. А вам, думаю, любопытственно будет послушать… - Шапошников все же замолчал и рукой махнул. – Да что там… Василек просил встречу устроить. Он за местных людей говорить станет. А на моей памяти такого, чтобы они сами сотрудничать рвались, не случалось.

Тихоня тоже поднялся, медленно и текуче, и в этом его движении уже чудилась угроза.

- Я поручился за вас, - добавил Шапошников. – Но и вы поймите. Там народ… своеобразный. Тот же Василек всю войну прошел. И понимает, что к чему… и весьма надеюсь на ваше благоразумие.

- Я очень благоразумный человек, - Бекшеев изобразил улыбку.

- Потому-то я с вами и говорю, - Шапошников успокаивался прямо на глазах. – Зима… она надежная. Своя. Но нет в ней гибкости…

- В морду даст, - перевел Тихоня. – И скрутить попробует этого вашего Василька.

- Именно. А смысл? Он-то, если так, обыкновенный гражданин. У него и медаль имеется. Даже не одна. Пенсию получает военную. Да и в целом приличный человек.

- Столп общества, - Бекшеев не удержался, но сарказма не поняли.

- Именно. А про то, какие там слухи… слухи в протокол не запишешь и судье не подсунешь. Так что…

Не таверна – столовая.

Обыкновенная, если подумать. Помещение большое и светлое. Вон, на столах белые скатерти, почти даже чистые. На окнах – занавески в желтую полоску, прихваченные зелеными лентами. И банты из этих лент. Запах съестного.

Подносы железные.

А посуда стеклянная, что кое-где сколота, так не беда.

- Готовят здесь отменно, - пояснил Шапошников, провожая взглядом глубокую миску с борщом. Ярко-алый, тот держал на себе сметанный остров. Человек в синем пиджаке нес тарелку осторожно, бережно. – Очень рекомендую пожарские котлеты. И пюре.

К слову, народу в столовой было прилично, но ни суеты, ни толкотни. Все подходят к раздаче, набирая на подносы выставленные блюда. А кто и без подносов. С самого края, на высоком штыре, собралась стопка пробитых талонов на обеды. Стало быть, кормятся тут и вправду местные.

- Здесь тихо… - зачем-то добавил Шапошников.

Свободный стол отыскался в дальнем углу, даже не один, но два, сдвинутые вместе. И скатерть, их прикрывавшая, выделялась какой-то особой белизной.

И рисунок на ней не пропечатан, а вышит.

Вазочка пухлая. Букет сирени, бело-лиловой, нарядной.

Солонки.

Коробка с бумажными салфетками. Мягкие стулья, бережно укрытые под покрывалами. И ни одного стола ближе, чем на пару метров.

- Вы присаживайтесь, - Шапошников снял фуражку, пристроил на рог напольной вешалки. - Сейчас подавать станут. Я сюда частенько заглядываю.

В это Бекшеев охотно верил. Впрочем, мнение свое он снова придержал.

Стоило присесть, и на столе появилась тарелка с тем самым борщом. Аромат над ним поднимался такой, что рот сам слюной наполнился. Тут же подали и доску с мясною нарезкой.

- Сало. У Аньки берут… у нее отменнейшее.

- Васькина сестра?

- Она самая… крепкая баба. И хозяйство держит, - Шапошников кулак сжал. – Я к ней одно время и приглядывался… конечно, не молодуха уже, но отчего и нет? Хозяйство вон какое… и мужик надобен. Бабе одной на земле тяжко. Хотя не жалуется. Иные-то чуть что плачутся, пороги обивают, вспомоществление требуя. А эта только зубы стиснет…

- И что не сложилось? – Тихоня подцепил вилкой тонкий ломоть.

- Да… так… именно, что не сложилось… какой из меня, если разобраться, хозяин… и с ней не все ладно… репутация там… пусть время прошло, да люди все помнят. Вылезет после… оно мне надо? И другое тоже. Семью, если и заводить, то нормальную, чтобы детишки там.

Он осторожно зачерпнул сметаны, которую подали каждому отдельно, явно выказывая уважение и отнюдь не Бекшееву. Шапошникову?

Или тому, кто желал разговора?

Где он, к слову?

- Доброго дня, - Шапошников явно обрадовался возможности сменить тему. Да и сам Бекшеев тоже. Было как-то неловко обсуждать женщину, которую он в глаза не видел. – Егор Васильевич…

Невысокий седой человек, мало чем от прочих, столовую заполонивших, отличающийся. Разве что взглядом. Цепким.

Оценивающим.

От которого не укрылась ни тросточка, стоящая близ Бекшеева, ни худоба Тихони. Ни прищур его…

- Знакомьтесь, это…

- Алексей Павлович, - представился Бекшеев, но руку протягивать не стал. И этот вот понял все. Чуть склонил голову. Осклабился. – Бекшеев…

- Из князей?

- Из них.

- Бывает, - Егорка-Василек – по отчеству прозвище дали или из-за этих вот, ярко-синих ненастоящих каких-то глаз. – А мы от купеческого ряду будем… простые люди.

Только алая капля на пиджаке не позволяла поверить в эту простоту.

Медаль?

Да еще какая… и тошно от того, что человек, некогда награжденный, стал… кем?

- Ручкаться с вами, княже, мне и вправду не след… оно-то у вас своя жизнь, у нас своя.

Он двигался медленно, явно подволакивая ногу, и не издевкой, передразниванием чужой немощи. Такие вещи Бекшеев чуял. Левую руку, скукоженную, Егорка-Василек прижимал к боку. Ладонь этой руки пряталась под лайковой перчаткой.

Последствия ранения?

Не того ли, за которое его наградили «Кровавой Анной»?

- Второе неси, - велел он подавальщице, что появилась за столом. – Водки не надо, пить не будем. Или как?

- Не стоит, - Бекшеев отмечал все больше деталей.

Костюм, пусть и простой с виду, но шит явно под заказ. Да и сукно не из дешевых. Пуговицы… костяные. Галстук шелковый.

- Бают, вы вчера удачно съездили? – Егорка-Василек взял с общей тарелки кусок хлеба, чтобы разломить пополам. – Много… интересного привезли.

- Семерых, - Бекшеев подумал и решил, что тут тайны особой нет. – Даже восьмерых. Должны были доставить из части.

- Утром была машина, - подтвердил догадку Егорка-Василек. Стало быть, приглядывают. Скорее всего за мертвецкой.

- Двое солдат…

- Твою ж… - выругался в сторону Шапошников, правда, жевать не перестал.

- Остальные?

- Женщина. Мертва лет десять тому… плюс-минус пару лет. Сложно пока сказать. Возможно, числиться среди пропавших, но может и нет. Местная или нет, не скажу… надо выяснять.

- Вряд ли получится. Десять лет… война уже… беспорядок был. Большой.

Это Бекшеев и сам понимал.

- Еще одному телу около месяца, может, удастся установить точнее…

Кивок.

И задумчивость.

- Родинка у него была? - Егорка-Василек поднял руку и ткнул пальцем в подмышку. – От тут. Большая. И еще шрамы может?

- Не знаю. Вид был… не слишком пригодный для длительного разглядывания.

Понял. И ощерился, разом показав, что части зубов во рту нет. С одной стороны пустота. С другой – ровные золотые ряды.

- У Мотьки племянник пропал… я ей кину, чтоб прислала кого, опознать, ежели он…

- Можно установить родственную связь по крови.

Егорка покачал головой.

- Мотька кровь не даст. Блажная баба… боится, что порчу наведут. Но и так опознает… еще?

- Еще четверо. Возможно, что не наши. С той стороны… встреча должна была быть. В начале зимы или в конце осени. В проклятой деревне… или рядом.

Егорка прикрыл глаза. И стало видно, что левый глаз закрывается плохо, неправильно, будто щель остается между верхним и нижним веком. Стало быть, ранение. Еще с той, с прошлой жизни, в которой он воевал.

И может, был и вправду, если не столпом общества, то просто приличным человеком.

- Вот, значит, как оно…

- Рассказывай, - потребовал Бекшеев, позволяя убрать тарелку с почти съеденным борщом, заменить её на новую. Гора пюре. Котлета чудовищных размеров.

Этак его, если не споят, то укормят вусмерть.

- Тут… историйка… та еще… - Егорка-Василек явно пытался понять, что именно говорить.

И говорить ли вообще.

А он знает. Если не все, то многое.

Информация.

Кому, как не Бекшееву, знать, что информация стоит дорого. Ее выманивают. Вытягивают. Покупают. Выменивают. За нее предают и убивают. И умирают тоже. Раньше.

А сейчас? И что делать, если этот вот человек откажется говорить? Просто встанет и уйдет, решив разобраться сам…

- Аналитик? – поинтересовался Егорка-Василек, разламывая ножом твердую корочку котлеты.

А Тихоня смотрит не на него, но в зал. И по взгляду его Бекшеев понимает, что явился Василек на встречу не один. И понятно.

Вон те двое у выхода.

Еще троица у окна… и та дамочка в цветастом платье и аляповатого вида шляпке, которая ковыряется в тарелке безо всякого энтузиазма… маг?

Стихийник.

- Аналитик, - Бекшеев сцепил руки. – Задерживать не стану, если уйти захочешь.

- Но?

- Мне нужна информация. И я её получу. Военные злы. Очень. И не откажутся провести небольшую чистку… у них свои полномочия. И возможности. А потому на некоторые нарушения прав человека глаза закроют… они да и… не только они.

- Особисты – еще те сволочи, - Егорка-Василек не особо впечатлился. Во всяком случае, на аппетит его услышанное не повлияло. Кусок котлеты он отправил в рот и зажмурился. – И сами не живут, и людям мешают…

А Шапошников ел молча. Медленно, тщательно прожевывая каждый кусок и всем видом показывая, что разговор этот ему совершенно, вот совершенно не интересен. И присутствует он единственно из уважения к двум таким разным людям.

Пускай.

Местная полиция – не Бекшеева ума дело.

- Мне с жандармами не с руки сотрудничать, - наконец, произнес Егорка-Василек. – Люди… не поймут.

И уточнять, о каких именно людях речь, не стоит. И так ясно.

- Однако ситуация уж больно… нехорошая. А я человек разумный. И силы свои знаю. И способности… тогда, по осени, обратились ко мне с просьбой. Поработать… посредником. Сперва отыскать кое-кого там… на той стороне…

Он провел пальцем по краю тарелки.

- Не под протокол, - уточнил Василек.

И Бекшеев кивнул, соглашаясь.

- Свести людей. Передать записочку… другую… после образцы… товара.

Уж не того ли, который отыскался вчера? Вероятнее всего.

- Договориться о встрече… найти проводников. Надежных людей. Таких, которым как себе веришь.

- А такие есть? – хмыкнул Тихоня, ненадолго отвлекшись от созерцания зала.

- Случаются… временами. Люди – твари особые… хитрые, умные. Свирепые. Куда там зверю. Зверь, если подумать, подле любого человека беззащитен. Даже тот медведь вот…

Шапошников крякнул.

Долго ему этих медведей оклеветанных поминать будут.

- Или волк… хотя волк ближе. Тоже умные твари. И добрые. К своим. Волки, если что, стаями живут. И детенышей вместе ростят. И заботятся. Старшие о младших. А сильные о стариках. Даже тех, которые охотится более не способны. Да… а люди… ты его подберешь, вырастишь, научишь всему. А он потом тебе отблагодарит. Ножом в спину.

- Может, просто растишь как-то не так? – поинтересовался Тихоня.

А Егорка-Василек улыбнулся этак, кривовато. И от улыбки этой лицо его окончательно перекосило, выплыли, натянули кожу вживленные под нее нити. Пахнуло гнилью изо рта. И он, зная о том, что страшен, радовался тому.

- А иди ко мне. Покажешь, как надо, - предложил он в шутку.

И в шутку ли?

- Мне и тут неплохо.

- Я ведь чую… - дернулись ноздри. – Ты крови не боишься. Пролил её изрядно…

- Кто её не проливал. Война вон была.

- Не скажи, - улыбка стала шире, а Егорка – страшнее. – Господин князь вон не проливал, чтобы самолично, своими руками… он благородного происхождения. Ему мараться не с руки. Он вон сидел, бумажки перебирал… тоже нужно. Кому-то ведь и головой думать приходится. Только что голова, когда рук нету? Мы с тобой такие от… руки… которые работы не боятся. А работа ведь разною бывает. Иная такова, что… и главное, князь ныне при чинах и почитании. А ты-то?

- А я вот котлету ему. Вкусная, - Тихоня сунул кусок за щеку.

- Котлету… кинули, как прочим, огрызок. И почетом приправили, мол, бери и радуйся. А что дальше с тобой станется, кому интересно?

И на Бекшеева поглядывает. Пробует на прочность? Вряд ли и вправду пытается оскорбить. Слишком он умен, чтобы на пустом месте задираться.

- А ты, стало быть, обо мне, болезном, позаботишься? – говорил Тихоня с набитым ртом. – Приютишь, обогреешь… пенсию вон назначишь. И работать я буду легко, главное, гору золотую насыпать не забудь…

- Не пойдешь, значит?

- На кой оно мне? Дерьма и на войне хватило. И тут вот… а что кровь, так твоя правда, лил и немало. И дальше буду, если приведется. Только не по твоей указке.

- А по чьей?

- По своему разумению.

- Идейный, стало быть, - Егорка-Василек отодвинул тарелку. – Смотри, княже, идейные – народ опасный. Иные идеи хуже бешенства.

- Боюсь, настроение для дискуссий неподходящее, - Бекшеев и пюре попробовал. Отменное. Мягкое, без комочков и явно на сливках замешано.

Капуста квашеная, пусть и стоит с осени, но не утратила хрусткости.

Клюква в ней бусинами виднеется.

- Я тоже идейным был… за родину, за царя-батюшку… а потом выяснилось, что не особо-то я нужен родине. И царю тоже не сдался. Подлатали. На ноги поставили. И сказали, мол, ступай с миром. А куда? А куда глаза глядят. Я и пошел. Вернулся в земли родные. И что увидел? А полный хаос… полиции нет, точнее те трое жандармов сами хуже иных воров. Люди из дома выйти боятся. Да и в домах не безопасно…

- И взялся порядки наводить? – с насмешкой произнес Тихоня.

- Взялся, - Егорка-Василек глянул прямо и с вызовом. – После войны всякого народу было… и далеко не все идейные. Зато все, почитай, с оружием. И применяли они его, как пятка зачешется… могли просто выпивши начать палить по людям. Не говорю уже про грабежи, поджоги. Прочие… нет, я собрал, кого сумел. И придавил эту вот шушеру.

Чтобы занять её место.

- В городе, спроси, коль хочешь, тише стало… и полиция вон… имеется.

Это было произнесено с явною насмешкой. А ведь не уважает он Шапошникова. То ли за взятки, то ли за натуру.

- Скажи еще, что преступность искоренил.

- Да разве ж её искоренишь… нет, тут важно так вывести, чтобы людям большого урону не было. Я это к тому, что за городом я уже не первый год приглядываю. Блюду порядок установившийся. А ныне он рушится…

А сам Егорка сделать ничего-то не способен.

Нет, хватает у него в подчинении людей, из тех, кто давно уже на загривке тяжелую руку закона ощутил, да не испугался. Да только что с них, когда не ясно, кого хватать.

Кого пытать.

Кого вывозить в тихую лощину, чтобы там и оставить.

- Информация, - повторил Бекшеев. – Когда начали пропадать твои ходоки?

- Не мои. Сперва не мои… с год тому исчез Вихрастый, это Мотьки… Матильды Крышниной человечек. Дурноватый, но исполнительный. Решили, правда, что сбег он, с грузом-то. Придавили подружку его закадычную, но клялась да божилась, что не планировал. Да и мозгов у него немного было. Сбегчи ладно, но ведь так, чтобы не нашли? Это-то и подозрительно. После еще один человечек пропал бесследно. Мы ведь тоже, княже, не пальцем деланые. Пошли по следу с собачкою. Да собачка эта от страху обделалась…

Загрузка...