Поцелуй горца

Глава 8

19:32

Одна спустившая шина – в компании человека, который понятия не имел, как менять ее, один пит-стоп – забрать оружие, три на – отдых, четыре на кофе, и очень поздний обед, и они достигли предместий Альбората до того, как начали опускаться сумерки.

Гвен украдкой взглянула на него и задалась вопросом, вернется ли когда-нибудь цвет на его лицо. Она увеличила скорость дрожащего автомобиля до семидесяти, но быстро смягчилась, когда Драстена схватил стороны своего сидения настолько сильно, что, если бы она тронула его ногтем, он, возможно, разбился в дребезги.

Сбросить скорость было хорошей идей, потому что шина прошла ровно две мили от Фаерхавена, и они должны были пешком идти назад и искать человека из агентства, который принял меры, чтобы служащий поменял шину. Она попыталась арендовать другой транспорт, но поскольку они были связаны контрактом, оставалась только эта ехать на этой машине или ждать до завтрашнего вечера.

Шину поменяли, они завели двигатель, и, в конечном счете, Драстен достаточно расслабился, чтобы присмотреться к кофе и печенью. После того как он пожаловался, почему она не взяла лосося и картошки, с удовольствием поглотил кофе и шоколад. Наслаждение, которое он выказал, по поводу таких обыденных вещей, раздражало ее дальше. Господи помоги, но она почти начала верить ему. Они не много говорили по дороге, хотя не из-за того, что она мало пыталась. Он просто не казался способным расслабиться, чтобы говорить.

Теперь, когда показались огни Альборада, укрытые в пышной долине, его цвет лица был ужасен в сумерках.

-Не хотел бы остановиться в деревне?

-Нет,– кратко ответил он. Драстен оторвал свои пальцы от края кресла и указал на дорогу к северу от деревни.

-Ты должна вести это металлическое животное к тому пику.

Гвен следила за горой, на которую он указал. В Шотландии было двести семьдесят семь гор, гласила ее брошюра, превышавшие три тысячи футов, и он указывал на одну из них. Вздыхая, она объехала деревню, включая первую передачу, когда она достигла горы. Она надеялась уговорить его пообедать и получить передышку прежде, чем смотреть в глаза глубине его обмана.

-Расскажи мне о твоем доме,– попросила она. День был испытанием для обоих, и она чувствовала внезапный укол беспокойства. Она собиралась отвести его домой, а что, если он был не там? Что, если последние несколько часов вызвали критический стресс его и без того поврежденного ума? Гвен предполагала остаться с ним до завтрашней ночи, чтобы увидеть его доказательство, хотя формально она выполнила свою часть сделки: Она благополучно доставила его в Бан Дрохан.

У нее было чувство, что - фактически немного значило для мужчины его типа.

-Не думай, что оставишь меня теперь,– сказал он, положив свою руку поверх ее руки на коробке передач.

Гвен резко взглянула на него.

-Кто ты такой? Телепат?

Он полуулыбнулся.

-Нет. Я просто поминаю тебе, что твоя сделка со мной была, таковой, что ты останешься, увидеть доказательство. Я не позволю тебе подвести меня сейчас.

-Что ты собираешься сделать, прикуешь меня цепью снова?– спросила она сухо.

Когда он не ответил, она бросила на него еще один взгляд. Вот тебе и выше обозначенный форс-мажор, но мужчина выглядел опасным. Его серебряно-металлические глаза были холодны и пугающе спокойными, и да, он приковал бы ее снова цепью. Долю секунды, в мрачном, пьяном, неярком свете сумерек, он смотрел, как будто действительно перешагнул пять столетий, открывая первобытное предназначение воина – ничто и никто не будет стоять на его пути.

-У меня нет никакого намерения изменить своему слову,– натянуто сказала она.

-Я понимаю, изменять своему слову, означает поступать бесчестно?– категорически сказал он:– Хорошо, поскольку я не разрешил бы этого.

Какое-то они время ехали в тишине.

-Ты наслаждаешься рифмами барда, Гвен?

Она резко посмотрела на него.

-Меня время от времени обвиняли в том, что наслаждаюсь поэзией, когда была ребенком. Романтичной поэзией, которую никогда не читал Чейз Кейсиди,

-Ты подаришь мне такую милость?

-Конечно, почему нет, – сказала она со вздохом, которому завидовал бы мученик: – Я уже сделала их пятьдесят, еще одна не во вред?

Он послал ей слабую улыбку, затем заговорил нежно и спокойно: –

Куда ты идешь, туда иду я,

два пламя вспыхнули, но остался уголь тлеющего огня;

как вперед, так и назад переносясь, ты помни меня.

Она пожала плечами, запутавшись. Оно началось довольно романтично, но закончилось не так.

-Что это означает?

-У тебя хорошая память, Гвен Кейсиди?– уклонился он.

-Конечно.– О, Бог, он теряет понимание действительности.

-Повтори это мне.

Она смотрела на него. Его лицо было бледным, руки были сжаты на коленях в кулаки, выражение лица было смертельно серьезным. Ни по какой другой причине, только что бы успокоить его, она заставила его повторить это, а затем повторила сама без ошибок.

–Точно?– спросила она, когда идеально повторила три раза. Оно надолго засело в ее уме.

-Это сделало меня счастливым. Спасибо.

-Это, кажется, стало целью моей жизни, – сказала она сухо: – Это – еще одна из тех вещей, которые станут ясными мне в свое время?

-Если все будет хорошо, то нет,– ответил он, и кое-что в его голосе вызвало дрожь, пробежавшую по ее спине: – Молись, что бы тебе никогда не надо было этого понимать.

Она беспокойно изменила тему разговора, и до конца поездки они говорили о безвредных вещах, в то время как ее напряжение усилилось. Драстен с любовью описал свой замок, вначале землю, потом интерьер и некоторые из недавних реконструкций. Она говорила о своей бессмысленной работе, но ничего важного не говорила. Гвен тренировалась, чтобы не проговориться: чем больше мужчина знал о ней, тем реже он заканчивал тем, что любил ее, и по этим причинам она не могла объяснить себе, почему хотела нравиться Драстену МакКельтару. Казалось, что оба внезапно стремились заполнить тишину, которая иначе поглотила бы их живьем.

К тому времени, когда они достигли вершины горы, руки Гвен дрожали на руле, но когда он поднял руку, чтобы убрать волосы с лица, она увидела, что его руки тоже дрожат. Гвен не пропустила значение этого факта: Он не разыгрывал ее. Он искренне надеялся найти свой замок наверху этой горы. Твердо уверенный в своем заблуждении, он также боялся, что замок мог больше не стоять там. Гвен отвела осторожный быстрый взгляд от него и неохотно признала, что у него не было амнезии или, что он играл в некоторую странную игру. Он верил, что был тем, кем утверждает. Осознание этого было далеко не утешительным. Физическая рана зажила бы, умственное отклонение вылечить намного сложнее.

Собираясь с духом, она снижала газ, неохотно заканчивая поездку. Гвен захотела, что бы они шли пешком, так что она не столкнулась сейчас с этим моментом. Если бы она пошла пешком, она могла бы отодвинуть его на двадцать четыре часа.

-Поверни на север.

-Но там нет никакой дороги.

-Я вижу,– мрачно сказал он:– И рассматривая те, по которым мы ехали до сих пор, можно было бы думать, что там должна быть дорога, вот что меня интересует.

Она повернула налево, и фары автомобиля осветили травянистый пенек.

-Пенек,– мягко довел он до сведения.

Сделав глубокий вдох, Гвен повиновалась. Когда он рявкнул ей остановиться, она не нуждалась в команде, поскольку она отпустила сцепление и так или иначе собиралась остановиться. Верхушки камней Бан Дрохан вырисовывались на гребне холма, чернеющие на фоне туманного фиолетового неба.

-Гм, я не вижу замок, МакКельтар,– нерешительно сказала она.

Пойдем. Я покажу тебе.– Он неуклюже повозился с дверным замком, а затем вышел из автомобиля.

Дрожь из ее рук распространилась на остальные части тела, и она внезапно замерзла.

-Подожди, дай я захвачу рубашку,– сказала она. Он нетерпеливо ждал, его пристальный взгляд, был направленный на вершины камней, и она знала, что он доведен до отчаяния желанием подняться на гребень, чтобы увидеть, стоял ли все еще его замок.

Желая подняться не больше, чем она хотела отсрочить это.

-Не хочешь перекусить прежде, чем мы пойдем?– сказала она, доставая пирожки из лосося и сельдерея, который они купили во время последней остановки.

Он слабо улыбнулся.

-Пойдем, Гвен. Сейчас.

Покорно пожав плечами, она хлопнула автомобильной дверью, и устало потащилась к нему. Когда Драстена взял ее руку в сою, она даже не пыталась ее вырвать, а медленно подвинулась ближе, больше, что бы поддержать себя, чем его.

Остаток Спуска они прошли в тишине, нарушаемой только стрекотом сверчков и мелодичным приглушенным шумом древесных лягушек. На вершине она втянула холодный воздух. На фоне розово-фиолетового неба, слабый ветерок колыхал траву внутри круга камней. Гвен насчитала их тринадцать, они располагались на большой плите в центре. Мегалиты росли вверх, черные против блестящего горизонта (древние культовые сооружения III-II тыс. до н.э. в виде огромных необработанных или частично обработанных каменных глыб).

За камнями ничего не было.

Несколько сосен, и, при условии, что несколько пологих откосов, могли закрыть обзор, но ничего такого, зачем замок мог шаловливо притаиться.

Они продвигались в тишине, огибая круг камней, но теперь намного медленнее, поскольку перед ними, по ту сторону пней, которые когда-то были высокими и древними дубами, был рассеян фундамент замка, который больше не стоял.

Она отказалась смотреть на него. Она не будет смотреть на него.

Когда они достигли периметра наружной стены, Драстен упал на колени.

Гвен смотрела на высокую траву в центре руин, куски камня и беспощадно разрушенное массивное сооружение, в вечернем небе на тихую могилу замка, на все, кроме него, боясь того, что увидит. Мучение? Ужас? Осмысление того, что он действительно психически неуравновешен, вспыхивающее в красивых серебряных глазах, которые казались так обманчиво ясными?

-Ох, Боже, они все мертвы,– шептал он: – Кто убил моих людей? Почему?

Он потянул дрожащее дыхание.

-Гвен.

Слово поглотилось.

-Драстен,– мягко сказала она.

-Я предлагаю тебе, вернуться к машине на какое-то время.

Гвен колебалась, разрываясь. Половина ее требовала не что иное как поджать хвост и убежать; другая половина, чувствовавшая, что он нуждался в ней, отчаянно хотела быть здесь и сейчас: – Я не брошу тебя сейчас.

-Уйди.

Он казался настолько страдающим, что Гвен вздрогнула и посмотрела на него. Его темные и непроницаемые глаза мерцали непролитыми слезами.

-Драстен…

-Я прошу тебя, оставь меня сейчас,– прошептал он: – Оставь меня, позволь оплакать мой клан.

Слабость его голоса обманула ее.

-Я обещала не оставлять –

-Сейчас же! – прогремел он. Когда она все еще не сдвинулась, его глаза сверкнули: –Ты подчинишься мне.

Гвен заметила три вещи во время, как он произносил команду. Во-первых, хотя она знала, что это было невозможно, его серебристые глаза казались освещаемые племен из глубины как что-то, что она когда-то видела в научно-фантастических фильмах. Во-вторых, его голос был другой, походил на дюжину голосов, наложенных друг на друга, сводя на нет любое разумное предположение, и, в-третьих, она полагала, если он приказал ей уйти с утеса таким голосом, она может это сделать.

Ее ноги инстинктивно бросились в спринт, как раз когда ее мозг обрабатывал потрясающие наблюдения.

Но через несколько широких шагов в камнях, жуткое импульсивное желание отступило, она остановилась и оглянулась. Он вошел в руины и поднялся на самую высокую груду завалившегося камня, черный силуэт на коленях, спина согнута, грудь опрокинута ввысь, он грозил кулаком небу цвета индиго. Когда он отбросил голову назад и ревел, кровь свернулась в ее венах.

Действительно ли это было тот же самым человек, который поцеловал ее в примерочной? Тот, кто получил ее более горячую, чем вулкан и склонную к неминуемому взрыву и заставил ее думать, что мог быть уравнением страсти, которому родители ее никогда не учили?

Нет. Это был человек, который носил на себе пятьдесят штук оружия. Это был человек, который носил двусторонний топор и меч.

Это был человек, из-за которого она начала терять по маленькому кусочку органа, который, как она была воспитана считать, был просто работающий с большим КПД насосом. Реальность поражала ее. Сумасшедший или нет, пугающий или нет, он заставил ее чувствовать вещи, которые она никогда прежде не чувствовала.

МакКельтар, думала она, что же, спрашивается, я собираюсь делать с тобой?

* * * * *

Драстен плакал.

Худшее оказалось правдой. Он лежал на спине в большом зале, одно колено согнуто, руки широко раскинуты, его пальцы рвали высокую траву, и думал о Сильване.

-У тебя есть только одна цель, сын, такая же, как и у меня. Защити род Кельтар и знание, которое мы охраняем.

Он потерпел неудачу. Из-за мгновения небрежности он был захвачен неосведомленный, очарованный, украденный из своего времени, и похороненный в течение многих столетий. Его исчезновение положило начало разрушению его замка и клана. Теперь Сильван был мертв, род Кельтар угас, и кто знал, где были дощечки и книги? Возможность того, что знания попали не в те руки, давила на него в глубокое черное место вне страха. Он знал, что жадный человек с таким знанием мог изменять, управлять, или разрушить весь мир.

Защитить род. Защитить знания.

Было крайне важно, чтобы он вернулся в свое время.

Хотя он не изменился так сильно как отросшие волосы, пятьсот лет прошло, и ничего не осталось, что бы говорило о его существовании или жизни ни его отца и ни отца его отца после него. Тысячелетия обучения и дисциплины, все ушло в мгновение ока.

Завтра ночью он войдет в круг камней и выполнит ритуал.

Завтра ночью он не выйдет из камней. Так или иначе, его больше не будет здесь и теперь.

И с божьей помощью, завтра ее столетие большее не будет иметь значение, поскольку с удачей, в Мабон он уничтожит всю несправедливость, что была сотворена.

Однако в течение времени, когда он пребывал в двадцать первом веке, его люди были так же мертвы, как и его замок был разрушен, ни больше чем древняя пыль, постыдно разносимая ветром по всей Шотландии. Небрежно тыльной стороной своих рук по щекам, он заставил себя встать на ноги и провел следующий час, блуждая в руинах, ища могилы. Он не нашел ни одной новой надпись внутри часовни. Где его клан? Если они умерли, где они похоронены? Где была могила Сильвана? Сильван сделал это дотошно дорогим, что он желал быть похороненным у рябины позади церкви, но камня с его именем не было.

- Дэйгис МакКельтар, горячо любимый сын и брат

Он провел своими дрожащими пальцами по камню, который отмечал могилу его брата. Не способный постигнуть, что прошло пяти столетий, Драстена страдал от лихорадочно-острого горя, похоронив Дэйгиса только две недели назад. Смерть брата сводила его с ума. Они были так близки, как только могли быть два человека. Потеряв брата, он проводил бесконечные часы, споря с отцом.

-Что хорошего в знании камней, если я не могу возвратиться и отвести смерть Дэйгиса? – кричал он на Сильвана.

-Ты никогда не должен заходить за пределы твоей собственной жизни, – гневно сказал Сильван, утомленный и с покрасневшими от слез глазами.

-Почему я не могу возвратиться во времени в пределах моего собственного прошлого?

-Если ты находишься слишком близко к прошлому себе, один из вас – только один выживет ты – прошлый или ты – настоящий. Мы никак не можем предсказать, кто выживет. Были случаи, когда ни один не выживал. Это, кажется, нарушает естественный ход вещей, и природа изо всех сил пытается восстановить равновесие.

-Тогда я выберу время в прошлом, когда я был за границей, в Англии,– рычал Драстен, отказываясь признать, что Дэйгис безвозвратно ушел.

-Никто не знает, как далеко – достаточно далеко, сын. Кроме того, ты забываешь, что мы не можем использовать камни по личным причинам. Они должны использоваться только для великой пользы мира – или при чрезвычайных обстоятельствах, чтобы гарантировать преемственность МакКельтаров. Один из рода всегда должен жить. Но это не чрезвычайные обстоятельства, и ты знаешь, что случилось, если бы ты злоупотребил властью.

Да, он знал. Легенда, передававшаяся через века, гласила, что Кельтар, который использовал камни по личным причинам, становился темным Друидом в тот момент, когда прибегал к знанию. Оставленный в одиночестве, чтобы почтить и сожалеть, он передал бы свою душу самым черным силам зла. Стал творением разрушения.

-Черт с этой легендой!– вызывающе гремел он. Но даже в горе, он знал лучше. Была ли легенда верна или не, но он не будет первым МакКельтаром, который злоупотребил такой священной реликвией. Нет, он согласится, как и все его предки согласились, и соблюдали клятвы. Ему дали непостижимую власть не злоупотреблять ею или использовать для личной выгоды. Непостижимая сила была дана ему не для того, чтобы он осквернял ее или использовал в своих целях. Он не мог оправдать использование камней, чтобы залатать дыры собственного сердца.

Если бы он спас Дэйгиса и стал темным Друидом, что тогда он сделал бы, когда Сильван стал старше? Снова обманывать судьбу? Человек мог сойти с ума с такой сильной и беспредельной властью. Как только бы он пересек предел, дороги назад больше не было бы, он действительно стал бы мастером черных искусств.

И так он простился с Дэйгисом и повторно присягнул отцу: – Я никогда не буду использовать камни в личных целях. Только служить, защищать, и сохранить наш род, если он будет под угрозой исчезновения.

Как это было сейчас.

Драстен провел рукой по волосам, вздыхая. Дэйгис мертв. Сильван мертв. Он был единственным Кельтаром, и его обязанность была ясна. В течение пятисот лет мир не был защищен Кельтаром-друидом. Он должен был возвратиться и сделать то, что было необходимо, чтобы восстановить преемственность рода Кельтаров. Любой ценой.

А что относительно цены, что заплатит женщина? – упрекала его совесть.

-У меня нет другого выбора,– бормотал он мрачно. Он погрузил свои руки в волосы и массажировал основанием ладоней виски.

Драстен знал наизусть формулы для этих тринадцати камней, но он не знал три решающие, те, которые определят год, месяц, день. Было обязательно, чтобы он возвратился в шестнадцатое столетие вскоре после своего похищения. Кто бы ни выманил его за стены замка, он будет не в состоянии проникнуть внутрь крепости Замка Кельтар – даже с целой армией – в течение, по крайней мере, нескольких дней. Замок был слишком хорошо укреплен, чтобы быть легко взятым. До тех пор, как он вернется через день или даже два, после похищения, у него все еще будет время, что бы спасти свой клан, замок, и всю информация внутри своих стен. Он победит врагов, жениться, и обзаведется дюжиной детей. Со смерти Дэйгиса, он, наконец, понял напряженные попытки Сильвана внушить своим сыновьям потребность продолжения рода Кельтаров.

-Драстен, ты должен научиться скрыть свои способности от женщин и взять жену – любую жену. Я был счастлив с твоей матерью, это была чудесная и редкой женщиной. Не смотря на то, что я желаю тебе такого же счастья, это слишком опасно. Кельтаров осталось слишком мало.

Он знал, что это трудный путь. Он потер глаза и выдохнул. Он прицелился в слишком маленькую мишень, он никогда не изучал символы, в которых сейчас нуждается. Ему запретили перемещаться во времени на всю жизнь, так что не было причин запоминать символы, охватывающие время после его поколения.

Все же …. в тяжелый момент слабости и тоски, он искал те, что перенесут его назад в то утро смерти Дэйгиса, и от тех запрещенных символов он мог попытаться вывести формы и линии трех символов, которые сейчас ему были нужны.

Однако это предположение. Невероятно опасное предположение, со страшными последствиями, если он неправильно их вычислит.

Что привел его к табличкам. Если Сильван был в состоянии спрятать их где-нибудь на земле вокруг замка, до того как он пострадал от того, что судьба обрушила на него, Драстен не должен будет гадать – он сможет, не боясь ошибки, вычислить символы, в которых нуждался с помощью информации на табличках. Он достаточно уверенно почувствовал, что если вернется на следующий день после похищения, лиги между ним будущим и его зачарованным телом, вместе с толстыми каменными стенами пещеры, будут достаточным расстоянием между ними.

У него не было выбора, кроме как верить в это.

Драстен обвел взглядом руины. Пока он грустно размышлял, опустилась глубокая ночь, и было слишком темно, что бы провести тщательный осмотр, что бы найти таблички и попытаться вспомнить формулы.

А что если таблички не здесь?

Ну, что ж. Тогда, вот почему здесь была маленькая, милая, ничего не подозревающая Гвен.

*****

Маленькая, милая, доверчивая Гвен уселась на капоте машины, жуя палочки сельдерея, пирожок с лососем и впитывая сохранившееся тепло двигателя. Она посмотрела на часы. Около двух часов прошло с тех пор, как она оставила Драстена у руин.

Она могла уехать сейчас. Просто прыгнуть в машину, со стуком захлопнуть дверь дать задний ход и пробуксовывая скрипнув шинами уехать в деревню внизу. Оставить сумасшедшего одного разбираться в собственных проблемах.

Тогда почему она этого не сделала?

Обдумывая закон всемирно тяготения Ньютона, она рассматривала возможность того, что масса Драстена была намного больше ее, она обречена быть притянутой к нему, пока он будет в близком соседстве, такая же жертва гравитации, как и Земля, вращающаяся по орбите вокруг Солнца.

Потерянная в мыслях, она рассеянно напевала, дрожа свернувшись калачиком на капоте, когда небо цвета индиго сгущалось к цвету черного кашемира, споря сама с собой и не приходя ни к каким выводам.

Она не могла стряхнуть чувство, что просмотрела один или больше важных фактов, что могли бы помочь ей выяснить, что все-таки произошло с Драстеном. Она никогда не выказывала никакого доверия - внутреннему инстинкту , она верила, что - внутренность управляла голодом и отходами, ничего гностического.

Но в последние тридцать шесть часов, что-то в ее - внутренности обрело дар речи и спорило с ее мозгом, и она была сбита с толку разногласием.

Гвен осталась в камнях и смотрела за ним какое-то время, прежде чем ей потребовалось тепло капота машины. Она изучала его с холодной беспристрастностью ученого, наблюдающего за, испытываемом в эксперименте, образцом, но ее изучение выявило больше противоречий, вместо того, что бы разрешить их.

Его тело было мощно развить, а мужчина не мог получить такое тело, как это без экстраординарной дисциплины, напряжения, и сознания способного к длительному сосредоточению. Везде, где бы он ни был до того как она нашла его в пещере, он вел активную, сбалансированную жизнь. Он либо работал не покладая рук либо был не разборчив в средствах, и она решила, что он больше работал, чем был не разборчив, потому что его руки были мозолистыми, консервативный, качок-аристократ не имел бы мозолей на пальцах и ладонях. Его шелковые черные волосы были слишком длинными, что бы считались подходящими лорду и джентльмену из двадцать первого века, но они были лощеными и хорошо подстрижены. Его зубы были ровные и белые, еще больше доказывая его заботу о своем теле. Люди, которые целиком отдавали свое внимание физическому здоровью, обычно также, были здоровы психически.

Драстен шел походкой, которая свидетельствовала о его уверенности в себе, силе и способности принимать трудные решения. Он был достаточно образован и хорошо-говорящий-на-его странном слово-изменяемом и, выходящем за рамки, языке.

Он не знал дороги из пещеры, и когда они вышли, она не пропустила многозначность заваленного туннеля и чрезвычайно быстро выросшей листвы.

О, Боже, они все мертвы, – прошептал он.

Гвен дрожала. Двигатель охладился, след тепла исчез.

Принцип Бритвы Оккама провозглашал, что самое простое объяснение, которое подходило большинству фактов, по всей вероятности, было верным. Самое простое объяснение здесь … он говорил правду. Он был, против его воли, как-то ввергнут в глубокий сон пять столетий назад, и возможно с помощью, какого-то потерянного знания, она пробудила его, падая на него.

-Невозможно, – воскликнул ее мозг.

Утомленная попыткой уговорить присяжных придти к консенсусу, она неохотно приняла сомнительный вердикт и признала, что не оставит его. Что если невозможное было возможным? Что если завтра он предложит ей конкретное доказательство того, что он заморожен во времени примерно на пять сотен лет? Возможно, он планировал показать ей, как это было сделано, некий передовой криогенный материал, потерянный во времени. Она не отметала выше указанное, если была даже отдаленная возможность раскрыть такую вещь. О, признай это, Гвен, не смотря на то, что ты - вышла из профессии, что вечно стояла поперек горла, несмотря на отказ продолжить исследование, ты все еще очарованны наукой, и ты хотела бы знать, как человек, так или иначе, спал в течение пяти веков и пробудился здоровым и невредимый. Ты никогда не опубликовала бы это, но тебе все еще интересно узнать.

Но это было больше, чем простое научное любопытство. Она подозревала, что это имело некоторое отношение к его носку, ее яйцеклеткам и страсти, которую она не могла приписать, исключительно, запрограммированному требованию в ее генах, что шумно требовали выживания ее расы. Ни один другой мужчина никогда не возбуждал в ней такого отклика.

Наука не могла объяснить ни нежность, которую она чувствовала при виде слез в его глазах, ни порыв укачивать его голову на своей груди, не для того, чтобы только действительно сорвать ее вишенку, а что бы ему было хорошо.

О, он по не многу занимал ее сердце, это и тревожило и окрыляло ее.

Заложив челку за ухо, он соскользнула с капота и стала подниматься на холм. Он достаточно долго был один. Пришло время поговорить.

*****

-Драстен, – голос Гвен разорвав, как свет темноту вокруг него.

Он спокойно встретил ее пристальный взгляд. Бедная маленькая девушка выглядела испуганной, все еще изобилуя решением.

Она смотрела прямо в его глаза и, если она почувствовала страх, подняла взгляд выше. Он восхищался в ней тем, что, не смотря ни на что, свое дурное предчувствие она подделывала с доблестью рыцаря, бросающегося в сражение. Когда он прогнал ее, он волновался, что она легко могла прыгнуть в свое металлическое чудовище и уехать. Облегчение, которое он почувствовал, когда мельком увидел ее идущей к нему через камни, было обжигающим. Не зависимо от того, что она решила думать о нем, она решила остаться с ним, он мог видеть это в ее глазах.

-Драстен?– Сбивчиво, но все же твердо, позвала Гвен.

-Да, девушка?

-Теперь тебе лучше? – осторожно спросила она.

-Я заключил временное перемирие со своими чувствами, – сухо сказал он: – не беспокойся, я не собираюсь вскакивать и мстить за потерю моих людей.

Пока.

Гвен бойко кивнула: – Хорошо.

Он мог сказать, что она не хотела обсуждать это, и охотнее, обвинит его в том, что он был сбит с толку, в то время, когда он совершенно обезумел. Она собиралась штурмовать этот вопрос окольным путем.

Он прищурил глаза, задаваясь вопросом, что она замыслила.

-Драстен, я запомнила твое стихотворение, теперь воя очередь сделать мне одолжение.

-Как хочешь, Гвен. Только, скажи мне, что ты хочешь от меня.

-Несколько простых вопросов.

-Я буду отвечать на них в полную силу моих способностей, – ответил он.

-Сколько грязи находится в яме(игра слов: hole – яма, дыра) в один фут шириной, девять дюймов длинной и три с половиной фута глубиной?

-Это – твой вопрос?– спросил он сбитый с толку. Из всех вещей, что она могла спросить…

-Один из, – торопливо сказала она.

Драстен слабо улыбнулся. Ее вопрос был одной из его любимых загадок. Его священник, Невин, агонизировал бы часа полтора, пытаясь точно вычислить, как много грязи было бы в таком месте, перед тем как рассмотреть очевидное.

-В дыре нет никакой грязи,– легко ответил он.

-Ну…, хорошо. Это была загадка и объясняет мне не многое. Возможно, ты слышал ее раньше. Как на счет этой: Лодка стоит на якоре с веревочной лестницей, опущенной вдоль борта. Ступени веревочной лестницы на расстоянии девяти дюймов. Морской прилив поднимается по шесть дюймов каждый час. Если одна ступень лестницы только касалась воды, когда прилив поднимался, как много ступеней погрузятся в воду после восьми часов?

Драстен побежал по быстрым рядам вычислений, затем мягко засмеялся, в то время, когда он подумал, что он не сможет больше смеяться. Неожиданно, он понял, почему она выбрала такие вопросы, и его уважение к ней усилилось. Когда ученик подавал прошение Друиду быть принятым на обучение, он проходил похожий ряд задач рассчитанных показать, как работал рассудок парня, и к чему он был способен.

-Ни одна, девушка, веревочная лестница поднимается над водой вместе с лодкой. Сила моего разума убедила тебя, что я не сумасшедший?

Она странно посмотрела на него.

-Твоя способность рассуждать не затронута твоей специфической …..болезнью. Так, сколько будет 4,73225 умножить на 7,83750?

-37,089009375.

-Боже мой, – сказала она, выглядя в то же самое время и благоговеющей и чувствующей отвращение.

-Бедняжка! Я спросила первый вопрос главным образом посмотреть, думаешь ли ты ясно, второй – убедиться, на тот случай, если первый был счастливой случайностью. Но ты провел подсчет в своей голове за пять секунд. Даже я не могу считать так быстро!

Он пожал плечами.

-Я всегда чувствовал взаимную симпатию к числам. Твои вопросы тебе что-то доказали?

Они доказали кое-что ему. Гвен Кейсиди была самая умной девушкой, которую он когда-либо встречал. Молодая, по внешнему виду – плодовитая, экстраординарно сочетающийся жар между ними, и умная.

Его уверенность, что судьба подбросила ее ему не просто так, увеличилась десятикратно.

Может, подумал он, она не стала бы боятся его после завтрашнего вечера. Может это была такая же большая любовь для него, какую познал его отец.

Его руки двигались вокруг ее талии и притянули ее на его колени.

-Гвен, Я благодарю проведения еще раз за тебя. Ты – подарок ангелов.

-Я бы не была так уверенна в этом, – побормотала она ему в волосы. Гвен чувствовала себя неуклюжей держа его в объятиях, как будто у нее не было ни какой практики. Ее тело напряглось, и Драстен ощутил это, если бы он вдруг пошевелился, она бы резко дернулась, так что он медленно вздохнул и все еще держал ее, давая ей время привыкнуть к близости.

-Я полагаю, это означает, что ты не сможешь показать хоть что-то мне завтра, а?

-Как обещал, на следующий день я докажу тебе, что мой рассказ – правда. Это ничего не меняет, или только не много. Ты останешься по собственной воле? Может поможешь мне исследовать земли вокруг завтра?

Нерешительно, он скользнула своими маленькими руками в его волосы и он полу-вздохнул, полу-простонал от удовольствия, когда ее ногти слегка задели кожу его головы.

-Да, Драстен МакКельтар, – сказала она с таким же ритмичным переливом, как любая Шотландская девушка: – Я останусь с тобой на весь следующий день.

Он громко рассмеялся и потянул ее ближе. Он жаждал ее прикосновения, отчаянно хотел любить ее, но чувствовал, что если вынудил бы ее сейчас, то потерял бы уют ее объятий.

-Это хорошо, девушка. Я никак не дурак, и думаю, мы все еще можем сделать из тебя маленькую, степенную шотландскую девушку.

*****

Гвен спала этой ночью свернувшись в объятиях Горца на поле маргариток, под серебряным светом влюбленной луны, тихая, как ягненок. И даже если Драстен ощущал себя волком, он приказал себе довольствоваться только этим.