Почему дети лгут?

Глава 1 Мотивы и виды лжи

«Самая серьезная ложь, которую я когда-либо произносил?» Семиклассник Джек потупившись повторил мой вопрос. Потом, после долгой паузы, посмотрел на меня в упор и спросил: «Вы правду говорите, что родители об этом не узнают?»

«Нет, не узнают, — ответил я. — Это конфиденциальное интервью в научных целях. Вспомни: когда мы начали, я даже не записал твоего имени».

Я говорил правду. Джек — условное имя, потому что я не фиксировал имени ни этого мальчика, ни какого-либо другого ребенка. Чтобы его родители, прочитай они эту книгу, и правда ни о чем не догадались, я также изменил некоторые конкретные детали его рассказа.

«Моя цель — выяснить, что дети думают о лжи, — продолжал я. — Мы хорошо знаем, что об этом думают родители, но нам почти не известно мнение детей. Поэтому я и расспрашиваю тебя и еще многих других ребят из первого, седьмого и одиннадцатого классов».

Джек начал говорить, отводя глаза в сторону и лишь изредка бросая на меня взгляд. «Я проходил по кабинету и уронил со стола клавиатуру отцовского компьютера. Я знал, что он разозлится: он помешан на своем компьютере. Поэтому я поставил клавиатуру на место и никому ничего не сказал. На следующий день отец спросил: «Кто баловался с моим компьютером? Он теперь не работает». Я не сказал ни слова. Отец обратился к моему брату, тот ответил, что это не он. Потом он поинтересовался у меня, и я сказал: «Нет, я его не трогал».

Джек обманул своего отца подобно тому, как Том обманул нас, устроив вечеринку в наше отсутствие. Джек к тому же сказал неправду — «...я его не трогал», тогда как Тому, чтобы нас обмануть, и не требовалось ничего говорить. Он обманул нас молчанием.

Существует много видов лжи, как, впрочем, и правды. Причины, по которым люди лгут, простираются от стремления избежать наказания до желания сохранить в неприкосновенности свой внутренний мир. Попробуем с разных точек зрения оценить различия между видами лжи. Мы рассмотрим те способы, к которым прибегает ребенок, чтобы солгать. Мы исследуем мотивы, которыми он руководствуется, предпочитая пойти на обман. Важно и то, кому ребенок солгал: был ли этот человек доверчив или подозрителен. Мы также оценим последствия лжи, ущерб, нанесенный обманутому, обманщику или кому-то еще. Эти сферы пересекаются, и нам надо обозреть их все, чтобы понять, как различаются виды лжи.

Кто-то, наверное, скажет, что Джек солгал, а Том — нет, но я не вижу большой разницы между тем, чтобы сказать неправду и утаить правду. Ведь цель одна — намеренно ввести в заблуждение другого человека. Если бы компьютер и до этого работал плохо, отец Джека мог бы не спросить сыновей, баловались ли они с ним. И Джеку не пришлось бы говорить неправду. Как и Тому, Джеку было бы достаточно промолчать. Не наведи Том после вечеринки порядок, он оказался бы в сходном с Джеком положении. Я ведь тогда бы мог спросить: «Том, откуда взялось столько грязной посуды?» И Тому пришлось бы сказать неправду, сумей он придумать подходящий ответ. (Искушенные лжецы, однако, не доверяют случаю. Они заранее готовят ответ на любой вопрос, который по их мнению, может возникнуть[1].)

Проведенные интервью показали: большинство детей понимают, что сокрытие правды есть форма лжи. Свидетельство тому — реакции на следующий прочитанный им рассказ:

Роберт (или Джейн, если интервью бралось у девочки) играл с родительским магнитофоном, хотя ему было запрещено его трогать в отсутствие родителей. Роберт случайно сломал магнитофон и испугался, что родители его накажут, когда обнаружат поломку. Родители, придя домой, хотели включить магнитофон, но он не работал. За ужином они спросили: «Кто-нибудь знает, что случилось с магнитофоном?» При этом они смотрели прямо на Роберта, но он ничего не сказал.

Мы спрашивали детей, считают ли они, что ребенок солгал, не сказав правды; 70% опрошенных, и первоклассников, и учеников XI класса, ответили, что это была ложь.

Умолчание не заслуживает большего оправдания, чем неприкрытое вранье[2]. И то, и другое — просто различные способы лжи. Какой способ избирает лжец, зависит от обстоятельств. Любой человек, ребенок ли, взрослый ли, предпочтет скрыть правду, нежели произнести ложь. Так ведь легче! Не надо обдумывать подробности и аргументировать ложное высказывание. Да и само умолчание представляется меньшим грехом. И обманутому, и обманщику более унизительными кажутся лживые слова («Ты врешь мне в лицо!»), чем умолчание. Произнести ложь — пойти на шаг дальше умолчания, да и отступать в этом случае труднее. В случае же умолчания обманщик может считать (а пойманный — клясться), что он собирался покаяться и не стал бы лгать в ответ на прямой вопрос. Впрочем, так бывает и на самом деле.

Том со мной не согласился. Он считал, что про вечеринку он мне не лгал. Для него «солгать» означало «сказать неправду», а промолчать — какая ж это ложь? Я возразил ему, подчеркнув, что поскольку он знал, что о таких делах нас следует ставить в известность, то мы не должны при каждой встрече спрашивать: «А сегодня ты собирал друзей?» Он был обязан нам об этом сообщить. Чтобы убедиться, что он понял и не прибегнет к умолчанию снова, я привел пример возможных неприятностей в школе. Том знает, что, случись с ним в школе какая-то неприятность — допустим, директор пригрозит его исключить, если он хотя бы еще раз примет участие в драке, — сын должен сам сообщить нам об этом, не дожидаясь расспросов. Понятно, что мы не должны каждый день спрашивать: «А не случилась ли сегодня с тобой в школе какая-нибудь неприятность?» Достаточно сказать один-единственный раз: «Если у тебя в школе случится какая-то серьезная неприятность, ты должен нам об этом рассказать». Том согласился, что он ввел нас в заблуждение, нарушил договоренность о том, что надо рассказывать родителям, но считать это ложью он по-прежнему отказывался.

Кому-то из читателей покажется, что это неважно — по какой причине солгал Том или Джек. Любая ложь достойна осуждения. Так, по крайней мере, можно заключить из рассуждений Вики Фрост, 34-летней матери четверых детей, члена общины христиан-фундаменталистов, возглавившей протесты родителей против администрации местной школы. Как пишет журнал «Тайм», «она подвергла критике комментарий к «Потайной двери» — короткой повести, в которой ребенок говорит неправду, чтобы защитить другого человека. Учебное издание этого текста содержит рекомендацию педагогу обсудить в классе, может ли «выдумка» иной раз свидетельствовать о доброте. Фрост настаивала, что в Библии дается «безусловное предписание» не лгать никогда»[3].

В своем мнении Вики Фрост не одинока. Теологи и философы на протяжении столетий спорили, любая ли ложь одинаково греховна. Многие, однако, утверждали, что бывают обстоятельства, когда ложь оправданна. При этом цитируется классический пример: ситуация, когда вводят в заблуждение преступника, спрашивающего, не в вашем ли доме укрылся человек, которого он преследует. Аргументом, оправдывающим ложь, в данном случае является то, что преступник не имеет права на достоверную информацию[4].

Недавно проводилось исследование, в котором студентов колледжа просили проранжировать степень допустимости лжи от 1 (абсолютно недопустимая ложь) до 11 (ложь, по их мнению, простительная). Было установлено, что наиболее допустимой студенты считают ложь, направленную на защиту других людей от ущерба, позора и стыда, а также предохраняющую личную жизнь от чужого вмешательства. Ложь, причиняющая другим вред или имеющая целью исключительно личную выгоду, считалась, наоборот, самой недопустимой [5]. Взрослея, дети приобретают более благожелательное отношение к альтруистичной лжи.

Большинство родителей учат своих детей солгать в том случае, когда сказать правду может быть опасно. Чтобы выяснить отношение к этому детей, мы задавали им следующий вопрос:

Представь, что ты дома один, а к дверям подходит подозрительного вида человек. Он спрашивает тебя, дома ли родители, а ты боишься, что если он узнает, что их нет, то вломится в дом, что-нибудь украдет и навредит тебе. И ты говоришь: «Да, родители дома, но они прилегли отдохнуть. Зайдите в другой раз». Это ложь? Ты бы так поступил?

Абсолютно все оправдали эту ложь, а многие младшие дети и ложью ее не хотели называть. «Это «белая» ложь, — объяснял один мальчик. — Иначе ведь он мог напасть». Почти то же самое сказала одна девочка: «Это не ложь, потому что он мог причинить вред». Или еще ответ: «Это не ложь, потому что иначе меня убили бы или ограбили».

По моему мнению, это не «белая» ложь и не выдумка. Такие определения следует отнести к тем случаям, когда ложь не приводит к сколько-нибудь значительным последствиям. А это очень серьезно — сказать или нет правду подозрительному незнакомцу. Это — ложь, но большинство из нас ее оправдывают. Многие родители одобряют и менее серьезные случаи лжи, когда обман полезен обманутому. Например, одна десятилетняя девочка рассказала, что однажды она попросилась у мамы пораньше лечь спать, сославшись на усталость, а сама стала тайком мастерить подарок маме ко дню рождения.

Жульничество — еще один вид лжи, с которым дети хорошо знакомы. Когда детям задавали вопрос, какие еще существуют виды лжи, кроме тех, о которых мы уже спрашивали их, многие отвечали: «Списывание». В школах списывают часто: 22% учащихся начинают это делать уже в первом классе! Из восьмиклассников 49% признают, что им случалось списывать на контрольных[6]. На этом дело не кончается. Обследование калифорнийских старшеклассников показало, что ¾ из них списывали на экзаменах. К моменту окончания школы списывание ослабляется, но не сходит на нет. Первокурсники колледжа (30%) признали, что, учась в прошлом году в школе, они жульничали во время тестирования; 20 лет назад лишь 21 % первокурсников делали такое признание[7].

Когда ребенок решает списать на экзамене или когда взрослый намерен занизить свои доходы в налоговой декларации или изменить супругу, они обычно считают, что нарушают правила, но не лгут. Но нет, ложь — необходимый элемент жульничества, неизменное качество вора, растратчика чужого имущества. Некоторые дети считают, что само жульничество не есть ложь, но если ты отрицаешь жульничество — тогда ты лжешь. По моему мнению, и то и другое следует признать ложью. Тот, кто списывает, например, скрывает реальный источник информации и выдает ее за свою собственную. Отвергать обвинение в списывании — вторичная ложь, направленная на то, чтобы избежать наказания, тогда как само по себе списывание обычно направлено на получение награды (хорошей отметки). Конечно, и списывание может быть продиктовано боязнью наказания, если родители грозят ребенку суровыми последствиями за плохую оценку. Списыванию посвящено множество исследований — гораздо больше, чем любому другому виду лжи. Ниже я опишу некоторые из этих исследований и постараюсь объяснить, почему одни дети идут на обман чаще, чем другие.

Степень вашего огорчения, когда вы узнаете о неискренности ребенка, почти не зависит от того, скрыл он правду или исказил ее. Гораздо большее значение имеют мотив лжи (почему ребенок обманул) и ее последствия (на кого и как повлияла ложь). Уверен, родители чувствуют себя спокойнее, когда понимают, почему ребенок солгал. Осознание мотива лжи помогает им принять решение, как себя повести, чтобы ребенок не солгал снова. Но есть и сложность: дети не лгут по какой-то одной причине, их бывает много. Как мы увидим, в каждой возрастной группе преобладают определенные побуждения.

И Том, и Джек солгали, чтобы избежать наказания Дети любого возраста, с которыми я беседовал, указывали, что стремление избежать наказания — главная причина лжи, как их собственной, так и других ребят. Так же считают родители и учителя. И это один из наиболее часто повторяющихся выводов в научных исследованиях лжи.

Стремление избежать наказания — распространенный мотив лжи и у взрослых. Большинство жуликов, растратчиков и соглядатаев лгут, чтобы скрыть свои действия. Так же ведет себя донжуан, человек, нанимающийся на новое место работы и скрывающий факт увольнения с предыдущего, водитель, превысивший скорость и уверяющий полицейского, что не видел ограничительного знака. Все они обычно лгут без особых моральных терзаний и не задумываясь над тем, надо им или нет солгать и не приведет ли ложь в случае разоблачения к еще худшим последствиям. Ложь для них — естественное средство избежать наказания за совершение неблаговидного или противоправного поступка. В известном смысле нельзя даже сказать, что они руководствуются мотивом избежать наказания. Их мотив — получение некой награды или выгоды: для Тома это стремление повеселиться без присмотра, а ложь — лишь средство это скрыть. Такого рода обман не похож на тот, на который пошел Джек, отрицая, что он сломал компьютер. Первый — ложь для сокрытия запретных удовольствий, второй — ложь для сокрытия нечаянной оплошности. В обоих случаях результатом лжи должно стать избежание наказания.

Когда ребенок лжет, чтобы избежать наказания, мы как родители принимаем во внимание, что именно он совершил (проступок сам по себе), какое действие ребенок пытается утаить и, безусловно, возраст ребенка. Вот что следует иметь в виду:

— Ответствен ли ребенок за то, что он (она) сделал? Был ли поступок продиктован осознанным решением сделать нечто, явно не одобряемое родителями?

— Какой нанесен ущерб? Пострадал ли кто-либо или чье-то имущество? Нарушен ли какой-то важный моральный принцип?

— Усугубила ли ложь ситуацию? Был бы ущерб меньше, если б ребенок не солгал?

Представьте, что Джек не уронил бы отцовский компьютер, а нечаянно облил бы его пепси-колой. В этом случае его нечестность обошлась бы дороже. Если б он сообщил об этом отцу сразу, пока жидкость не подсохла до состояния липкого сиропа, то ремонта можно было бы избежать или он обошелся бы дешевле. Но в реальной ситуации произошло совсем другое. Ложь Джека ущерба, к счастью, не усугубила.

Проступок Джека был нечаянным. Подростки часто неадекватно оценивают свои движения, задевая и сталкивая все на своем пути. Большинство читателей оценят проступок Тома как более серьезный, потому что он был совершен преднамеренно. Звать гостей его никто не заставлял; это не случилось само собой, он сам решил так поступить. Джек не имел намерения совершить то, что он сделал, Том — имел.

Хотя с точки зрения намерения поступок Джека менее достоин осуждения, однако он обошелся куда дороже вечеринки Тома. Починить компьютер стоит немалых денег, тогда как увеселение Тома не нанесло никакого ущерба. В целом, я думаю, большинство согласятся, что Том поступил хуже, чем Джек. Намерение значит больше нанесенного ущерба, как в этом случае, так и в большинстве подобных. Том солгал не ради сокрытия случайной оплошности. Ложь с самого начала была частью его плана, когда он заранее, за несколько дней, пригласил друзей.

А списать в школе на контрольной — это серьезнее, чем втайне пригласить друзей? В одном случае нарушается школьный запрет, в другом — родительский. Я не уверен, существует ли единое мнение: что по большому счету серьезнее? Приводит ли нарушение одного запрета к нарушению другого? Некоторые исследователи полагают, что на данный вопрос следует ответить утвердительно, особенно если дело касается подростков. Ниже мы обсудим, почему это так.

Раздосадованный причиненным ущербом, отец Джека мог поставить в вину сыну не только совершенный проступок, но и попытку его скрыть. Обнаружив ложь, он мог, однако, задаться вопросом: «Почему мой сын побоялся сказать правду? Что я раньше делал такого, что он решил, будто я его строго накажу?»

Конечно, у Джека мог быть и иной мотив. Может быть, он боялся унижения, которое пришлось бы испытать, признавшись, что он — неуклюжий подросток, который натыкается на предметы. (Том, прочитав эту главу, сказал, что вряд ли дело обстоит так. «Это еще было бы похоже на правду, — сказал он, — если б Джек сломал какую-то свою вещь, а раз речь шла об отцовской вещи, то он просто боялся наказания».) Я спросил Джека, почему он не сказал правду. Он посмотрел на меня так, будто я не в своем уме. Он допускал, что отец, может быть, и не наказал бы его, узнав о проступке, но наверняка бы разгневался. Мотивом, насколько я понял, служила боязнь не столько наказания, сколько отцовского гнева.

Я не считаю простительной ложь ни Джека, ни Тома. Я полагаю, что родителям прежде всего следует выяснить мотивы, по которым дети лгут. Тогда легче будет принять решение, как себя вести.

Когда Энни, обычная пятилетняя девчушка, встала со стула, мать заметила, что сидение мокрое. «Энни, подойди сюда. Ты намочила штанишки?» — спросила она. «Нет, мамочка, — с глубочайшей искренностью ответила Энни, — это стул был мокрый».

Энни, конечно, также могла стремиться избежать наказания. Но я хорошо знаю ее мать и уверен, что за мокрые штанишки наказания не последовало бы. Ложь Энни была вызвана страхом унижения. Сам факт лжи свидетельствует о том, что девочка знала: так делать стыдно. Стыд, побудивший ее солгать, служит также и мотивом становления самоконтроля. Ее ложь может быть первым шагом в поисках права на личную независимость (ведь ее родители не отдают никому отчета о своих естественных отправлениях). Возможно, не только стыд послужил мотивом лжи. Энни могла солгать, потому что не хотела, чтобы прерывали ее игру. Как поведет себя ее мать — «не заметит», накажет Энни или попытается побудить дочь сказать правду, — будет зависеть от того, как она представляет причины лжи в этом случае.

Правильно или нет поступает ваш ребенок, честно докладывая о чьем-то скверном поведении? Поощряете ли вы своих детей к тому, чтобы они информировали вас о проступках друг друга? А не донесут ли они на вас, случись вам оступиться? Большинство людей не имеют на этот счет четкой позиции, да и в обществе в целом нет согласия во мнениях о доносительстве. Дети в лучшем случае получают противоречивую информацию. С одной стороны, их родители осуждают ложь. Но с другой стороны, и правда ими не всегда одобряется.

Этот вопрос был поднят в газетной статье, посвященной тринадцатилетней Дине Янг, которая донесла на своих родителей, употреблявших наркотики. Однажды она присутствовала на выступлении местного шерифа, рассказывавшего о наркомании. Когда родители не вняли ее просьбам перестать принимать наркотики, она пришла в полицию, принеся сумку с таблетками, марихуаной и кокаином на сумму 2800 долларов. Родителей арестовали, Дину поместили в детский приемник, и на нее посыпались предложения миллионных гонораров со стороны теле- и кинокомпаний. Десять дней спустя родителей выпустили на поруки, а Дину вернули к ним. На протяжении последующего месяца было отмечено еще четыре случая доносов детей на своих родителей.

В редакционной статье в «Нью-Йорк Таймс» о моральной стороне данного дела было написано: «Сопоставим ли ущерб, нанесенный этой семье, с общественным благом, выразившимся в конфискации горстки наркотических веществ и в общественном резонансе, который имело это дело?.. В демократическом обществе доносительство, особенно когда дело касается членов семьи, представляется неразрешимым моральным парадоксом» [8] . С другой стороны, районный прокурор, выступавший с обвинением против родителей Дины, заявил: «Я восхищаюсь этой девочкой»[9]. Некоторые должностные лица Калифорнии также заявили о своей поддержке Дины и о том, что считают ее поступок свидетельством успеха школьных антинаркотических программ.

Из бесед с родителями я выяснил: большинство из них не обсуждали с детьми, хорошо это или плохо — докладывать о прегрешениях старших. Должен ли ребенок донести одному из родителей, что другой выкурил «скверную» сигаретку, с кем-то пофлиртовал или заработал штраф за превышение скорости?

Уча своих детей не быть сплетниками, родители в то же время ожидают, что те станут докладывать о поведении своих братьев и сестер.

Пытаясь разобраться, что я как отец думаю по этому поводу, я сформулировал следующий принцип: доносить плохо в том случае, если инициатива принадлежит ребенку, если проступок, о котором доносят, незначителен, а мотивом доноса выступает злоба. Когда беда серьезна, — например, если б моя дочь Ева узнала, что Том попробовал марихуану, — я не считаю, что она поступила бы дурно, информировав меня по своей инициативе. Но она сама могла считать, что поступает некрасиво. Восьмилетняя Ева от брата и от одноклассников уже успела узнать, что «ябедничать — нехорошо». Но ее можно и переубедить. Если б я подозревал, что она располагает подобной информацией, мне пришлось бы выбирать: настаивать ли, чтобы она предала брата, либо томиться в неведении, не встал ли Том на опасный путь. К счастью, с такой проблемой мне не довелось столкнуться. Однако мне пришлось оказаться в ситуации, в которой, как я полагаю, один из моих детей солгал, чтобы покрыть менее серьезное происшествие.

Однажды мы с Мэри Энн отправились в гости, оставив Еву на попечение брата. Был будний день, и мы велели Тому уложить Еву спать в девять часов. На следующее утро Ева едва встала, явно не выспавшись. Заподозрив, что она вчера засиделась у телевизора, я спросил, не бодрствовала ли она после девяти. Она это отрицала. Тогда я спросил у Тома и получил ответ: «Я не знаю». Я ни в чем не уверен, но давайте допустим, что Том знал: Ева легла в десять, но солгал. Я никого не стал наказывать или устраивать разбирательство, потому что хочу, чтобы Том чувствовал себя заодно с сестрой. Я хочу, чтобы он защищал ее, а не был бы доносчиком. Если б я даже и узнал правду, она не была бы столь значительна, чтобы подрывать чувство солидарности брата и сестры.

Но даже когда речь идет о жизни и смерти, родители и дети могут расходиться во мнении: следует или нет докладывать об этом. Вот какой инцидент произошел на почве расовой нетерпимости в Говард-Бич — одном из районов Нью-Йорка в 1987 г. Двадцатитрехлетний чернокожий юноша подвергся нападению группы подростков, вооруженных бейсбольными битами. Пытаясь спастись, он выскочил на шоссе, был сбит проносившейся мимо машиной, в результате чего он скончался. Юноша по имени Бобби Райли, бывший среди нападавших, предоставил полиции информацию, которая позволила арестовать нападавших и выдвинуть против них неопровержимое обвинение. Вот как «Нью-Йорк Таймс» описывает реакцию взрослых на поступок Райли.

...Соседи Райли утверждали, что помочь властям было его моральным долгом. Один из соседей сказал: «Он — правоверный католик и не мог поступить иначе». По мнению другой соседки, родители юноши могут быть уверены в том, что их сын поступил правильно. «Если б на безоружного человека набросился с бейсбольной битой мой собственный сын, то я либо убила его собственными руками, либо сделала бы все, чтобы как-то загладить его вину...»

А теперь послушайте, как реагировали подростки.

Гарри Вагнер, 15 лет: «Он поступил плохо. Нельзя доносить на своих. Теперь ему лучше отсюда уехать».

Джоди Арамо, 16 лет: «У Бобби Райли больше нет друзей, потому что он — стукач».

«Это моя лучшая подруга, — сказала молоденькая девушка на пороге школы, указывая на другую девушку, одетую точно так же. — Я бы никогда не донесла на нее, ни за что. Друг — это друг. Вы что — хотите, чтобы ваш друг сидел в тюрьме?»

Статья в «Таймс» заканчивалась словами: «Большинство подростков в Говард-Бич из этого дела уяснили только, что донос — это грех, независимо о того, насколько ценна правда[10].

В данном случае в противоречие вступают только преданность друзьям и моральные обязательства перед обществом. Бобби Райли не был сторонним наблюдателем — он ведь также участвовал в преступлении. И вероятно, Райли стремился искупить вину или выполнить моральный долг. Он мог также рассчитывать на снисхождение суда в благодарность за предоставленную полиции информацию. К тому моменту, когда статья была опубликована, один лишь Райли из всей компании не находился под стражей в ожидании суда.

И хотя он мог руководствоваться сложными мотивами, ясно, одно — родители и дети расходятся в своей оценке тех, кто дает информацию против других.

В интервью мы пытались выяснить, как относятся дети к тому, чтобы донести на соученика в тех случаях, когда они, в отличие от Райли, не выступали соучастникам преступления. Сказав правду, они для себя не добились бы ничего. Мы задавали им такой вопрос: «Если учитель спрашивает тебя, не твой ли друг сломал школьный магнитофон, а ты знаешь, что это сделал именно он, доложишь ли ты об этом учителю?»

Менее трети ребят ответили, что они сообщили бы учителю правду. Решение давалось им нелегко.

Вот типичные ответы:

«Это зависит от того, нарочно ли он это сделал».

«Друг дороже сломанного магнитофона».

«А магнитофон очень дорогой?»

«А что, в этом еще кого-то невиновного обвиняют?»

«А сам он провинившийся на меня ябедничал?»

Ребята взвешивали моральные соображения, пытаясь принять правильное решение. Они по-своему старались оценить мотивы провинившегося, масштаб нанесенного ущерба, возможные обвинения в адрес невиновных.

Как дети разрешают противоречие между обязательствами перед старшими и лояльностью к товарищам, было показано в одном исследовании, проведенном в обычной средней школе. Учителя вызвали из класса, чтобы он ответил на важный телефонный звонок. Один из учащихся поднялся со своего места, подошел к учительскому столу и сгреб с него горстку лежавших там монет — центов семьдесят пять. Со словами: «А ну посмотрим, что из этого выйдет!» — он сунул мелочь в карман и вернулся на свое место.

Все ученики пребывали в неведении относительно того, что инцидент спровоцирован психологами как часть эксперимента по изучению лояльности к сверстникам. Ученик, взявший деньги, выступал «подсадной уткой» — он следовал инструкции экспериментатора. Организовавшие этот опыт доктор Герберт Харари и доктор Джон Макдэвид нашли двух добровольцев, согласившихся «стащить» 75 центов. Один из подставных учеников обладал высоким статусом (именно его имя одноклассники чаще всего называли, когда их просили выбрать пятерых, наиболее достойных представлять класс на общешкольном собрании). Имя другого в этом контексте не упоминалось ни разу, т. е. его статус был низким. В одном классе деньги присвоил ученик с высоким статусом, в другом — с низким.

Затем учащихся обоих классов вызывали поодиночке или парами и спрашивали: «Ты не знаешь, не брал ли кто-нибудь деньги с учительского стола? Ты знаешь, кто их взял? Если знаешь, скажи — кто?»

Все ученики, которых опрашивали поодиночке, сказали правду. Никто не солгал независимо от того, каким статусом обладал подставной ученик. Ситуация, однако, была совершенно иной, когда учеников вызывали парами. В этом случае то, как каждый себя поведет, тут же становилось известно товарищу. Налицо было откровенное давление! И когда речь шла о виновном, имевшем высокий статус, правды не сказал никто. Все отрицали, что им известен факт пропажи и что они будто бы знают, кто взял деньги. Воришку с низким статусом не защищал никто. Все назвали его имя. Аналогичные результаты получены и в другом эксперименте, где подобная ситуация была разыграна на ином материале[11].

Родители, однако, хорошо знают, что некоторые дети более устойчивы к влиянию сверстников. В следующей главе мы рассмотрим причины, объясняющие эти индивидуальные различия.

Родители считают, что дети должны каяться в своих прегрешениях, т. е., по сути, доносить на самих себя, даже если уверены, что откровенность повлечет за собой неприятности. Именно такого поступка я ожидал от Тома в связи с его вечеринкой. Этого я и поныне ожидаю от него, если что-то нехорошее случится с ним в школе. Я понимаю, что выдвигаю суровое требование, но надеюсь, что обязанность рассказать впоследствии обо всем родителям повлияет на само поведение Тома и он будет менее склонен ввязываться в какую-либо неприятную историю. По мере возможности я также стараюсь не наказывать его или избираю гораздо более легкое наказание в тех случаях, когда он честно признается в своих поступках.

Взрослые, как гласит 5-я поправка к американской конституции, не обязаны сами выдвигать обвинения против себя в суде. От ребенка же, как бы находящегося перед судом родителей, мы, однако, ждем самообвинений и не хотим признать его возможность апеллировать к данной поправке. Дети тем не менее находят способ уклониться от этого, уверовав, что не следует по доброй воле докладывать о чем-то предосудительном, пока их прямо не спросят. Одна двенадцатилетняя девочка так и говорит: «Не признаться не значит солгать». Она к тому же может уверить себя, что ее маме и папе вовсе не интересна правда. Эта линия защиты, как правило, возникает лишь в подростковом возрасте, но впоследствии не исчезает. Ведущая газетной рубрики полезных советов Энн Ландерс зачастую советует своим взрослым читателям не каяться в прошлых грехах, «не будить лиха, пока спит».

Шестнадцатилетняя Бетси доверительно сообщила мне, что о своей половой жизни она родителям никогда не лгала. По ее словам, они не интересовались, она ничего и не рассказывала. «Конечно, мама когда-то говорила, чтоб я этого не делала. Ну, всякие там разговоры о беременности, болезнях и все такое... Но это было года два назад. А с тех пор мама ни о чем не спрашивала. Даже когда я прихожу поздно — вы понимаете, очень поздно, — она задает мне только один вопрос: «Хорошо провела время?»

Бетси считает, что об ее интимной жизни родители ничего не хотят знать, иначе спросили бы. Выяснить у родителей Бетси, так ли это, я не мог, не нарушая конфиденциальности. Но некоторые родители из тех, кого я об этом спрашивал, утверждали, что они в подобных случаях хотели бы быть в курсе дела.

Если родителям Бетси действительно все равно, то лжет ли она, ничего им сама не рассказывая? Она, конечно, вводит их в заблуждение, а следовательно, это можно назвать ложью. Но если родителям самим угодно пребывать в заблуждении, то подобная ложь не слишком серьезна; она, скорее, сродни вежливости. Мы сами учим детей вести себя тактично, т. е. иной раз не говорить правду — вроде: «Знаешь, бабушка, мне не очень нравится твой подарок». Мы учим их говорить то, что правдой не является: «Большое спасибо, бабушка! Я мечтал о таком галстуке». Мы считаем это вежливостью, а не ложью не только потому, что таким образом щадим чувства других людей. Серьезная ложь во многих случаях тоже их щадит. Никому не доставляет удовольствия выслушивать, что натворил ребенок в школе, но утаивание подобных неприятных событий никак не отнесешь к проявлениям вежливости или такта. Ребенок понимает — родителям следует сообщать обо всех своих проступках. Однако хорошо известно, что из соображений тактичности мы не всегда говорим полную правду. Мы часто притворяемся. А учатся притворству начиная с детских лет.

В случаях, подобных истории Бетси, правила поведения четко не определены. Поэтому далеко не все родители согласятся, что Бетси солгала. Вообще нам удобно считать, что другой человек и не хочет узнать правду. Это дает нам возможность совершать неодобряемые им поступки, не испытывая чувства вины. А если этот самый человек еще и не дает ясно ронять, о чем он хотел бы узнать обязательно (что часто бывает в отношениях между родителями и детьми, да и между самими родителями), то ложь в форме умолчания легко оправдать, тем более что четкого общепризнанного правила на сей счет не существует.

Я допускаю, что родители Бетси испытывают противоречивые чувства. Как и большинство родителей, они хотели бы знать, как Бетси ведет себя, чтобы в случае необходимости попробовать уберечь ее от беды, но они стесняются говорить с ней о сексуальном поведении. Родители опасаются: если они будут точно знать, что дочь имеет сексуальные контакты, и постараются заставить ее от них отказаться, то Бетси не послушается, и они не смогут добиться своего. Испытывая такие чувства, родители ведут себя сдержанно и неуверенно, что сама Бетси расценивает как безразличие. Мне, конечно, легко сказать, что им обязательно следует серьезно поговорить с нею, поскольку сам я не испытываю их противоречивых чувств. Но если они все-таки решатся на разговор, Бетси, по крайней мере, узнает, что она не безразлична родителям. А они смогут хотя бы разъяснить ей необходимые меры предосторожности, если уж запрет не возымеет действия.

Хвастовство и преувеличение — еще один вид лжи, весьма характерный и для детей, и для взрослых. Мотив у этой лжи очевиден — повысить свой социальный статус, выглядеть в глазах других людей более важным, привлекательным, интересным. Преувеличенный факт куда более привлекателен, чем тот, который реально имел место. В преувеличении всегда присутствует доля правды, но правда расцвечена и приукрашена. В выдумке же — все неправда, т. е. речь идет о том, чего не было на самом деле. Дети да и взрослые способны сочинять истории гораздо более занимательные, чем те, что случаются с ними в реальной жизни.

Один знакомый учитель рассказал мне о семилетней Саманте — яркой представительнице данного стиля. Младшая из семи детей в семье, Саманта, по мнению моего друга, прибегала к преувеличениям, чтобы выделиться из среды братьев и сестер. Однажды она пришла в школу принарядившись, потому что, по ее словам, вся семья была приглашена на свадьбу дяди. Дядя хоть и слепой, но занимает три должности. Спустя несколько недель после родительского собрания мой друг спросил мать Саманты, как прошла свадьба. «Какая свадьба?» — удивилась та. Выяснилось, что дядя действительно переехал жить к своей подруге, но не женился, он вовсе не был слепым и к тому же имел только одно место работы. «Думаю, она рассказывает мне истории, потому что нашла во мне доверчивого слушателя», — заключил мой друг.

Трудно удержаться от того, чтобы развлечь компанию, если обладаешь прирожденным даром рассказчика. Большинство людей неизбежную в таких случаях ложь считают нормальным явлением. Она никому не приносит вреда (разве только самому выдумщику, если он потом забудется и что-то напутает). Но многие ее одобряют: лиха беда — начало. Считается, что если ребенок или взрослый приучится все время сочинять, то в конце концов станет врать и в серьезных делах, когда ложь не безобидна. Никто не знает, так ли это. Исследований по данному вопросу, как и по поводу многих других распространенных убеждений, касающихся лжи, не проводилось.

Стремление оградить свою личную жизнь от чужого вмешательства — еще один распространенный мотив детской лжи. Особенно это касается старших детей. Родители часто обманывают детей по той же причине. Когда ребенок случайно услышит из-за дверей родительской спальни страстные стоны или перебранку, родители обычно скрывают правду ложными объяснениями: «Тебе послышалось, мы спали», «Я не кричал на маму, я просто рассказывал про то, как иногда кричит мой начальник».

Родители могут и не прибегать к подобной лжи, а просто сказать: «Я не могу ответить на этот вопрос» или «Это не твое дело». Ребенку редко предоставляется такое же право. Родителям следовало бы научиться не задавать своим детям-подросткам вопросов, которые вынуждают в ответ говорить неправду. (Прочитав последнее предложение, Том подчеркнул его. «Это действительно важно», — сказал он.)

На определенных этапах возрастного развития Родители должны предоставить детям право самим регулировать доступ к информации личного характера. Каждому необходима личная жизнь, а также право решать, кому и что допустимо знать о ней.

Потребность растущего ребенка в личной жизни, в зависимости от родительского контроля подчас вступает в противоречие со стремлением родителей оградить своего ребенка от неприятностей.

Еще один мотив лжи, возникающий обычно подростковом возрасте, но иногда и значительно раньше, — стремление бросить вызов чужой власти. Удачная ложь, когда родители подозревают обман, но не могут ничего доказать, утверждает ребенка в сознании своей силы. У маленьких детей это иногда принимает форму поддразнивания и розыгрыша. Когда моей дочери Еве было четыре с половиной года, она начала разыгрывать меня, с тем чтобы выяснить, настолько ли я легковерен, чтобы поддаться на ее выдумки. Помню, как это случилось в первый раз.

Я поинтересовался, понравился ли Еве бутерброд с мясом тунца, который я сделал ей на завтрак. Да понравился, сказала она, но у ее подруги Марты бутерброд был получше. На него был положен тунец целиком. Я усомнился. Лукаво взглянув на меня, Ева настаивала: «Правда, папа, у нее был бутерброд с целым тунцом».

— Да что ты говоришь, Ева, — сказал я, — так не бывает. Тунец не поместится на бутерброде.

— А так было, — настаивала она, — я сама видела.

— Ева, ты меня обманываешь (я повысил голос. Ее прием сработал).

— Я не обманываю, папа, я тебя разыгрываю.

— А в чем разница? — спросил я.

— Когда я тебя разыгрываю, я потом сама скажу, что это неправда.

Я был поражен столь точным определением. На ее уловки, которые к восьмилетнему возрасту сильно усовершенствовались, я иногда попадаюсь. Ей это доставляет огромное удовольствие: способность ввести меня в заблуждение позволяет ей ощутить надо мной свое преимущество.

Согласно моему определению лжи как намеренного введения в заблуждение другого человека, сокрытие правды — такая же ложь, как и произнесение неправды, особенно если тот, от кого скрывается информация, ожидает ее получить без специального на то требования.

Серьезная ложь, как я пытался показать в этой главе, отличается от выдумки или «белой» лжи, вежливости, тактичности, фокуса, преувеличения, хвастовства. Говорить правду и ябедничать — не одно и то же.

Иногда бывает так, что солгать не означает поступить неправильно, а правда, наоборот, может нанести вред. Не все со мной согласятся, но я считаю, что, хотя в большинстве случаев ложь наносит ущерб, бывают и исключения. Бывает, что, только солгав, можно отвести беду от другого человека. Ложь способна оградить личную жизнь от чужой навязчивости. Ложь часто порождается чувством преданности людям, и в таком случае групповая солидарность явно побеждает моральное требование «быть честным». Подчас ложь произносится потому, что ее хотят услышать, и такая ложь может быть не очень серьезной и не приводить к вредным последствиям. Впрочем, бывают ситуации, когда так думает только сам лжец.

Иногда сказать правду — невежливо или жестоко. Ябедничество и донос часто побуждаются не самыми благородными мотивами. Откровенность может быть грубой. Мы часто веселимся над тем, когда маленький ребенок произносит нечто всем известное, но неприличное. Классический пример — сказка о голом короле. В то же время никто не умиляется подростку, когда он делает справедливые, но неприятные замечания своим родителям.

Подводя итоги, перечислим еще раз различные мотивы лжи:

— избегание наказания,

— стремление добыть нечто, чего иначе не получишь,

— защита друзей от неприятностей,

— самозащита или защита другого человека,

— стремление завоевать признание и интерес со стороны окружающих,

— желание не создавать неловкую ситуацию,

— избегание стыда,

— охрана личной жизни, защита своей приватности

— стремление доказать свое превосходство над тем, в чьих руках власть.

Этим списком мотивы лжи не исчерпываются, но именно данные мотивы имеют наибольшее распространение, если судить по отчетам детей, родителей, учителей и исследователей. Ни один из перечисленных мотивов не является исключительно детским, все они встречаются и у взрослых. Для более старших детей некоторые из этих мотивов становятся важнее, чем другие.

Подобно существованию множества мотивов лжи, встречается великое разнообразие причин, по которым у некоторых детей склонность ко лжи развивается в большей степени. Одни из этих причин коренятся в личности ребенка, другие — в его окружении. Некоторые зависят от возраста.