Почему это случилось?

Перед ликом сфинкса

…Лидера этой фанатичной старообрядческой секты, которая проповедовала скорое воцарение Антихриста на земле, звали Илларионом Петровым, но за ним утвердилось странное прозвище Коровьи Ножки. Состоявшая из безграмотных мужиков секта Петрова не желала подчиняться власти российских императоров, ее члены не признавали паспортов, говоря, что на паспорте лежит несмываемая «печать Антихриста», и отказывались нести военную службу. Скрываясь от преследования властей во времена Екатерины Великой, секта Иллариона Попова ушла в леса, а затем обосновалась в местечке Чернобыль, отчего впоследствии и была названа чернобыльской.

Секте чернобыльцев удалось добиться расположения австрийского императора Иосифа II, который особой грамотой позволил им переселиться в Австрию и свободно отправлять свое богослужение, также на двадцать лет освободив их от всяких налогов. Секта покинула Чернобыль и, перейдя в Буковину, заняла урочище Белая Криница, где последователи Иллариона Петрова смешались с другими старообрядцами, живущими в Австрии.

Пройдут два столетия. И местечко, в котором сектанты ждали пришествия Антихриста, станет известным всему миру. Оно превратится в синоним смерти, страха, страдания и боли.

И многим будет казаться, что именно с этого древнего украинского города под названием Чернобыль начнется воцарение Антихриста в мире. Илларион Петров непостижимым образом предвидел, где нужно дожидаться конца света.

Всего лишь через несколько лет после случившейся здесь катастрофы городу Чернобылю исполнилось 800 лет… У него древняя история, но жуткое настоящее и тревожное будущее.

Уже после трагедии 1986 года многие вспомнили, что в «Откровении святого Иоанна Богослова» — книге «Апокалипсис» — есть слова: «…и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезде полынь; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки» (Отк. 8; 10). Казалось бы, при чем тут Чернобыль?.. А разгадка пророчества в том, что «полынь» по-украински как раз и будет — «чернобыль». В предсказании, очевидно, сказано об отравленных радиацией водах Припяти и Днепра, которые стали «горьки» и унесли многие жизни.

Французский врач и алхимик Мишель Нострадамус оставил такое предсказание, в котором также можно увидеть Чернобыльскую катастрофу:

О чем здесь речь? В начале 1970-х американские космические корабли «Викинг» на поверхности Марса обнаружили так называемый «лик сфинкса» среди объектов, которые напоминают руины погибшей цивилизации. Каменный марсианский сфинкс воспроизводит черты человеческого лица с полуоткрытым ртом. Спустя примерно 13 лет после сенсационного открытия на Марсе — в 1986 году — к Земле приблизилась комета Галлея, а спустя две недели после ее максимального сближения с Землей произошла авария на Чернобыльской станции, ставшая, очевидно, одним из «пяти новых бедствий», предсказанных Нострадамусом. Приближение кометы к Земле во все времена считалось знамением больших трагедий.

Сколько бы ни говорили и ни писали про аварию на Чернобыльской станции, она по-прежнему окутана тайной. Остается больше вопросов, чем ответов, больше гипотез, чем однозначных выводов…

Огонь — это не самое страшное

Представление об абсолютной безопасности атомной энергетики столь настойчиво вбивалось в сознание советских людей, что даже специалисты перестали серьезно относиться к обеспечению безопасности работы атомных станций. Это был словно какой-то гипноз… «Атомные реакторы — это обычные топки, а операторы, ими управляющие, — это кочегары!» — заявлял заместитель председателя Государственного комитета по использованию атомной энергии СССР Н.М. Синев. А если реактор — это простая угольная топка, то, значит, и допускать к работе на нем можно неквалифицированного «кочегара», не имеющего представления об атомной энергетике.

Михаил Сергеевич Горбачев впоследствии вспоминал, что об аварии в Чернобыле ему сообщили в 5 часов утра 26 апреля. Но речь шла только лишь о пожаре на станции, а о взорвавшемся реакторе и выбросе радиации в атмосферу генеральному секретарю ЦК КПСС не было сказано ни слова… «Первой моей реакцией было недоумение: как такое могло произойти?! — рассказывает Михаил Сергеевич. — Ведь ученые всегда заверяли нас, руководителей страны, что реактор абсолютно безопасен. Академик Александров говорил, например, что РБМК (реактор большой мощности канальный) можно ставить хоть на Красную площадь, так как опасности от него не больше, чем от самовара… […] Те, кто меня информировал, сами не до конца понимали, что же все-таки стряслось. Потребовались недели, чтобы получить оценку случившегося. Так что, возможно, что-то и утаивалось чиновниками, боявшимися ответственности, но в основном, думаю, мне сообщали все, как было. Картина прояснялась постепенно, с помощью и при участии ученых, инженеров, военных, вертолетчиков, шахтеров, персонала станции…»

Это беспечное отношение кажется тем более странным, что и до Чернобыля случались аварии на советских атомных станциях. В 1975 году на Ленинградской АЭС в Сосновом Бору при выводе реактора после планово-предупредительного ремонта на номинальную мощность произошло частичное разрушение активной зоны с выбросом радиоактивных веществ в окружающую среду. Выброс длился около двух недель. Повышение уровня радиации было зафиксировано даже в Швеции и Финляндии, и правительства этих государств даже были вынуждены послать запрос правительству СССР. Эта авария, как и другие ЧП на АЭС, была сразу же засекречена, а следовательно, у персонала других атомных объектов не было возможности извлечь уроки из трагических происшествий.

Атомная энергетика в Советском Союзе была предметом национальной гордости, и действительно успехи в строительстве мощных атомных электростанций были достигнуты впечатляющие. В июне 1954 года в Обнинске Калужской области была пущена первая в мире атомная электростанция мощностью пять мегаватт — на два года раньше, чем была введена в эксплуатацию первая в Европе атомная станция, построенная в Колдер-Холле (Великобритания). Уже на этой первой станции была создана система безопасности — во всех помещениях установили приборы контроля за радиоактивностью, снабженные звуковой и световой сигнализацией. В 1958 году в атомграде Томск-7 пущена Сибирская АЭС, в 1964-м — Белоярская и Нововоронежская станции. Только лишь за пятилетку 1981–1985 годов мощность атомных электростанций в СССР возросла на 125 процентов, а выработка энергии на них — на 130 процентов.

В январе 1967 года коллегия Госплана СССР определила место строительства будущей атомной электростанции в украинском Полесье. И в 1970 году в живописнейшей долине реки Припять трест «Южатомэнергострой» Минэнерго СССР начал строительство атомной станции, расположенной в восемнадцати километрах от районного центра Чернобыль. Рядом со станцией вырос город атомщиков под названием Припять, где жило около пятидесяти тысяч человек. Строительство станции шло непросто, и сроки ввода станции несколько раз передвигались — сначала с 1975 на 76-й, а потом на 77-й год… В сентябре 1977 года Чернобыльская станция дала первый электроток. На станции было установлено четыре реактора РБМК-1000, которые были спроектированы в 1960-е годы и уже работали на нескольких атомных станциях страны.

За пожарную безопасность станции в 1986 году отвечала военизированная пожарная часть во главе с майором внутренней службы Леонидом Петровичем Телятниковым, который был опытным пожарным, к тому же хорошо знающим специфику работы атомной станции. На ЧАЭС он служил четыре года. Уже в его бытность начальником пожарной части на станции были образцово проведены большие учения по отработке действий в случае пожара, так что подчиненные Телятникова находились в прекрасной профессиональной форме. Хотя за пятнадцать лет работы станции здесь не случилось ни одного, даже самого незначительного, возгорания, боевая подготовка личного состава пожарной части оставалась на высоте. После многочисленных тактических занятий на энергоблоках каждый пожарный знал станцию как свои пять пальцев.

Вечером 25 апреля начальник караула 23-летний лейтенант Виктор Правик проинструктировал ночную смену дозорных, которые по отработанному маршруту отправились осматривать важнейшие точки электростанции. Правику позвонил из дома майор Телятников, спросил про обстановку на станции. Лейтенант отвечал командиру спокойно и четко.

В 23 часа в пожарной части прозвучал сигнал ночного отбоя.

Над Припятью склонилась весенняя ночь…

А уже в 1 час 24 минуты до пожарной части донесся звук взрыва. Поднятый по сигналу тревоги дежурный караул Виктора Правика немедленно выехал на станцию. Посмотрев в сторону ЧАЭС, лейтенант мгновенно понял масштаб бедствия: над четвертым энергоблоком станции поднималось багровое зарево. На станции бушует пожар! По рации Правик передал сигнал высшей опасности, следуя которому на станцию надлежало подтянуть подразделения Киева и Киевской области.

Всего пять минут Правику понадобилось, чтобы прибыть к аварийному энергоблоку. Уже отсюда он сообщил по рации: «Прибыл к месту аварии, по внешним признакам виден огонь, есть разрушения…»

Правик не знал уровня радиации, но и без дозиметра понимал, что он гораздо выше нормы. Лейтенант сознавал, что приближаясь к реактору, получает смертельную дозу. Он имел право дать своему караулу приказ отступить от горящего энергоблока и ожидать подкрепления — и тем самым не нарушил бы инструкцию. Но каждая секунда была на счету — пламя стремительно распространялось.

В тот момент, когда Правик докладывал обстановку, к Чернобыльской АЭС, оглашая ночь воем сирен и тревожными синими всполохами мигалок, на предельной скорости устремились пожарные машины из Киева и других близлежащих пожарных частей. Всем было понятно, что на атомной станции не бывает «рядовых» пожаров, каждое возгорание здесь сродни катастрофе, так как связано с опасным для жизни радиационным заражением.

А пока они находились в пути, лейтенанту Виктору Правику пришлось принимать на себя нелегкую ответственность первого руководителя пожаротушения на четвертом энергоблоке АЭС.

…Майор Телятников впоследствии вспоминал, как перед сном, внезапно ощутив легкий укол тревоги, придвинул телефон к постели.

— Зачем, Леня? — удивилась жена.

— Вдруг позвонят…

— Да кто может позвонить в такой час!

— Ну мало ли…

Уже после смерти майора Телятникова его вдова Лариса Ивановна вспоминала события той ночи: «…мы услышали взрывы, но не придали этому значения. Неподалеку базировался летный полк, и очень часто самолеты „брали“ над Припятью звуковой барьер: на низкой высоте это было довольно ощутимо. Но через три минуты раздался звонок: сообщили, что горит крыша машинного зала АЭС. Левик пошел надевать форму, я побежала за его сапогами».

По дороге на станцию Леонид Телятников объявил сбор всего свободного от дежурства личного состава пожарной части. Он понимал, что самая страшная опасность даже не огонь, а радиация. Пламя можно потушить, а вот невидимая радиация не отступит под натиском пожарных расчетов.

Пожар неистовствовал на кровле энергоблока, освещая заревом ночное небо. Оказалось, что при взрыве часть кровли над реактором рухнула. До огня от земли было семьдесят метров. Пожарные четко понимали, что главное сейчас — не допустить распространения пламени по всем покрытиям машинного зала, где работали восемь турбогенераторов, не пустить его на крышу третьего энергоблока. Горящий четвертый энергоблок находился в одном здании с третьим, разделяла их только внутренняя стена. С помощью стационарного лафетного ствола начали тушить пламя на высоте кровли.

В 1 час 35 минут из Припяти прибыл первый караул под командованием Виктора Кибенка. Между третьим и четвертым энергоблоками установили автомеханическую лестницу, и на пылающую кровлю машинного зала устремились огнеборцы. В это время на дежурном «газике» прибыл и майор Леонид Телятников, который тут же перевел руководство тушением на себя. Все время, пока шла борьба с огнем, Телятников находился на самых ответственных «фронтах сражения», дважды поднимался на крышу энергоблока.

Пожарные уже работали наверху, сбивая пламя водяными стволами и сбрасывая оставшиеся от взрыва куски графита. Сапоги увязали в расплавленном битуме, от жара и дыма было тяжело дышать. Потом пожарные стягивали с ног сапоги вместе с обожженной кожей…

В огромный разлом на крыше пожарные увидели мерцающий реактор, точно жерло разбуженного вулкана. Такого чудовищного огня им никогда не приходилось видеть.

Под ними словно бы разверзся ад, из развороченного взрывом четвертого энергоблока шло невидимое для глаз дыхание преисподней. Но в те минуты у пожарных не было времени задумываться об этом, они четко и быстро выполняли свой долг, еще в полной мере не сознавая, что близость преисподней уже словно бы вычеркнула их из числа живых.

Проделав за полтора часа свыше 150 километров ночной дороги, на ЧАЭС прибыла оперативная группа областного Управления пожарной охраны. На станции уже работала дозиметрическая служба, определяя зоны, нахождение в которых было наиболее опасным. Приборы дозиметристов зашкаливали…

Когда к двум часам ночи пламя на крыше было побеждено, внизу пожарных уже ждали машины «скорой помощи». Они, получившие смертельные дозы облучения, с трудом спустились вниз. На их боевой пост вступили пожарные Припяти и Чернобыля. Огонь был потушен на всех этажах реакторного отделения.

Для лейтенанта Владимира Павловича Правика в эту ночь закончилось последнее дежурство. Мужественного пожарного, получившего смертельную дозу облучения, отправили на лечение в Москву. 11 мая 1986 года он скончался в 6-й клинической больнице. Ему посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.

«Работники станции уже знали, что радиационная опасность была угрожающей, — рассказывает Лариса Ивановна Телятникова. — Наш сосед Игорь Крышенбаум был старшим инженером управления турбин на четвертом энергоблоке — том самом, на котором проводилось испытание, спровоцировавшее взрыв. Он позвонил нам в полтретьего ночи и сказал: „Закрывайте окна, двери и вывозите детей“. У нас двое сыновей: Олегу тогда было 12 лет, а Мише — 10. Наши знакомые предложили забрать детей из города. Я, естественно, осталась с мужем. Представляете, что со мной было потом, когда я вдруг обнаружила, что… забыла город, в который увезли моих детей! Утром от станции одна за другой отъезжали „скорые“. На тех, кого оттуда вывозили, страшно было смотреть: распухшие щитовидки, красные лица. Некоторые люди не переставая смеялись — это тоже один из признаков сильного облучения, как и рвота. Левику стало плохо прямо в кабинете у директора. Но кто-то понял это по-своему, и пошли разговоры, будто Телятников был в стельку пьян. Поэтому, мол, и выжил, в отличие от своих подчиненных. Из Москвы с санавиацией прилетела бригада врачей, отобравшая самых тяжелых пострадавших. Всего в столицу увезли около 100 человек. На следующий день в обед Левика тоже отправили самолетом в московскую клинику № 6 Института биофизики. Помню, ребятам становилось плохо уже в автобусе, муж терял сознание. Было жарко, люди хотели пить, я побежала и схватила с барной стойки расположенного рядом кафе банку сока, а буфетчица закричала мне: „Куда?! Деньги давай!“ Что было после того, как автобус с ребятами скрылся за поворотом, не помню, но потом мне рассказывали, что я ужасно кричала».

«Этого не может быть, потому что этого не может быть»

25 апреля на ЧАЭС готовились к остановке четвертого энергоблока на планово-предупредительный ремонт.

Во время остановки реактора предполагалось провести испытания с отключенными защитами реактора в режиме полного обесточивания оборудования станции. Программа испытаний была утверждена главным инженером станции Н.М. Фоминым. «Суть эксперимента заключалась в моделировании аварийной ситуации, когда турбогенератор (машина для выработки электроэнергии) может остаться без своей движущей силы, то есть без подачи пара от реактора, теряет способность вырабатывать электричество, а на электростанции в этот момент по каким-либо причинам отсутствует постоянное электроснабжение от сети. Для такого случая и разрабатывался специальный режим. Он в том, чтобы при отключении пара за счет инерционного вращения ротора генератор какое-то время продолжал вырабатывать электроэнергию». Никто не задумывался о том, что этот эксперимент серьезно влияет на безопасность эксплуатации ядерного аппарата. Слепая уверенность в том, что атомная энергетика абсолютно безопасна, усыпила бдительность сотрудников ЧАЭС. Отключив турбину от пара, персонал собирался посмотреть, сколько будет длиться «выбег». Но как работает оборудование в условиях «выбега», не знал никто. Поэтому когда реакторный зал начала сотрясать вибрация, многие восприняли ее как должное.

Эксперимент не сочли необходимым согласовывать ни с конструкторами реактора, ни с Госатомнадзором СССР. А директор станции Виктор Брюханов на суде вообще заявил, что ничего не знал об эксперименте с четвертым энергоблоком: «Я знал, что будет ремонт реактора, но обычный. О программе испытаний я не знал, я ее не видел». Можно, конечно, предположить, что Брюханов просто не хотел брать на себя ответственность за эксперимент, но вполне возможно, что сотрудники ЧАЭС во главе с главным инженером Фоминым не придавали эксперименту достаточно серьезного значения и потому не сочли необходимым информировать о нем директора. В пользу второго предположения также говорит и то обстоятельство, что никаких дополнительных мер безопасности на станции принято не было.

Директор Виктор Петрович Брюханов запомнился своим коллегам как хороший руководитель, ответственный человек и трудоголик, отдававший работе всю свою энергию и знания. Но вот именно со знаниями, как выяснилось, у Брюханова были проблемы, он не был специалистом в области атомной энергетики, до назначения на ЧАЭС работал на Славянской гидроэлектростанции. Впоследствии на суде Виктор Брюханов на вопрос об особенностях работы реактора откровенно признался: «Я не физик. Я не мог знать». Он искренне считал, что самая большая неприятность, какая может случиться с реактором, «это разрыв трубопровода». А главный инженер ЧАЭС Н.М. Фомин на суде говорил: «…Возможность такой аварии не была описана, и даже намека на такое не было. Я не специалист по ядерным делам». В подобном же духе были и высказывания начальника смены В. Рогожкина: «Я не представлял, что разгон может привести к взрыву. Ни в одном из учебников нет того, что наши реакторы могут взорваться». У руководства станции стояли люди, которые не были специалистами «по ядерным делам».

В 8 часов утра 25 апреля на станции прошло селекторное совещание, на котором речь шла в том числе и о том, что на четвертом блоке идет работа с недопустимо малым запасом стержней-поглотителей. По сути, была названа причина будущей катастрофы. Но руководство не придало значения грозящей опасности.

Собственными руками персонал Чернобыльской станции превращал реактор в атомную бомбу. Инженер дозиметрического контроля ЧАЭС Э.В. Ситникова, давая на суде свидетельские показания, рассказывала, как ее погибший от лучевой болезни супруг — заместитель главного инженера станции А.А. Ситников приходил встревоженный с работы и говорил: «Оборудование неисправно, работать невозможно, а останова не дают. Как хочешь, так и…» Участник ликвидации последствий Чернобыльской аварии Юрий Васильевич Поликарпов пишет, что нельзя не удивиться тому, как «целенаправленно шли люди к закономерному финалу, насколько упорно пытались обмануть автоматику».

Перед началом эксперимента была отключена система аварийного охлаждения реактора, что впоследствии будет оценено как преступная ошибка. Когда система безопасности уже была выключена, оказалось, что на одной из украинских электростанций произошла остановка энергоблока, в сетях возник дефицит электроэнергии. Поэтому диспетчер не разрешил чернобыльцам останавливать реактор, который теперь работал без системы аварийного охлаждения.

В 00 часов 28 минут операторы приступили к снижению тепловой мощности реактора. Но вместо запланированных 700 МВт мощность реактора внезапно упала до 30. Реактор встал, но чтобы не сорвать запланированный эксперимент, персонал станции начал его искусственно «разогревать».

Уже впоследствии заместитель главного инженера по эксплуатации Анатолий Яковлевич Дятлов (осужденный после аварии на десять лет колонии) вспоминал эти минуты: начальник смены Акимов сказал ему, что «произошел провал мощности до 30 МВт. Сейчас поднимают мощность. Меня это нисколько не взволновало и не насторожило. Отнюдь не из ряда вон выходящее явление. Разрешил подъем дальше и отошел от пульта». Из активной зоны реактора начали выводить управляющие стержни, которые поглощают нейтроны и сдерживают цепную реакцию. К часу ночи реактор заработал уже на мощности 200 МВт. Для ее поддержания из активной зоны сотрудникам приходилось выводить все больше управляющих стержней. В регламенте четко и ясно говорилось, что «работа реактора при запасе менее 26 стержней допускается с разрешения главного инженера станции», но сотрудники не стали согласовывать свои действия и все уменьшали количество стержней, которые поглощают нейтроны и регулируют цепную реакцию, в активной зоне реактора. Геннадий Александрович Шашарин, в 1986 году — первый заместитель министра энергетики и электрификации СССР, отмечал, что «подсчет числа стержней, погруженных в реактор, вообще затруднен. Нужно было просуммировать отрезки стержней, погруженных в активную зону (полное количество стержней 211 штук), вызовом специальной программы на вычислительную машину. Для этой операции требовалось несколько минут. Неизвестно, делал ли это оператор, или количество стержней так и оставалось неизвестным…» Геннадий Шашарин — опытный энергетик и, в отличие от руководителей Чернобыльской станции, глубокий знаток атомной энергетики, он работал на первой атомной станции в Обнинске, затем на Белоярской АЭС, участвовал в строительстве атомной станции «Ловиза» в Финляндии. Он прекрасно понимал «анатомию» Чернобыльской катастрофы. Шашарин был твердо убежден, что «авария… не произошла бы, если бы оператор смог удержать мощность реактора (автоматика не помогла) на уровне 700–1000 МВт, как это было указано в программе испытаний. В противном случае следовало мгновенно заглушить реактор, прекратив испытания».

К 1 часу 22 минутам стержней было уже не более восьми. В этой ситуации предотвратить аварию могло только чудо, но чудо не произошло… А персонал станции все еще не отдавал отчета, насколько близко они подошли к бездне.

В 1 час 23 минуты начальник смены четвертого энергоблока Александр Акимов приказал заглушить реактор, и оператор Леонид Топтунов, сняв с кнопки «АЗ» (аварийной защиты) предохранительный колпачок, нажал ее.

Делалось все это в спокойном и деловом режиме, ничто не предвещало нештатных ситуаций. По этому сигналу реакторные стержни в количестве 187 штук начали движение вниз, в активную зону, и должны были прервать цепную реакцию… И вдруг, после небольшого снижения мощности, она без видимой для персонала станции причины стала увеличиваться со все возрастающей скоростью. Потрясенный Топтунов удерживал кнопку аварийной защиты…

— Глуши реактор! — закричал начальник смены Акимов, понимая, что происходит нечто невообразимое.

Восприятие персоналом ситуации можно описать выражением: «Этого не может быть, потому что этого не может быть».

В 1 час 23 минуты 43 секунды было зарегистрировано появление аварийных сигналов по превышению мощности и по уменьшению периода разгона реактора (большая скорость увеличения мощности).

Было уже поздно что-либо предпринимать — реактор погибал, извергая все содержимое своей ядерной утробы. Поскольку автоматическая система аварийной остановки реактора была отключена, цепная реакция вышла из-под контроля. Неконтролируемое расщепление ядер привело к перегреву охлаждающей воды, которая из циркониевых труб, не выдержавших давления и лопнувших, попала внутрь реактора и превратилась в сжатый пар. Этот пар сначала приподнял крышку реактора, которая весила две с половиной тонны, а потом с дикой силой швырнул ее на 10–15 метров, прокладывая путь для хлынувшего вверх ядерного топлива и обломков кладки. Падая, крышка раздавила верхнюю часть активной зоны реактора, вызвав новый выброс радиоактивных веществ. Легковоспламеняющаяся смесь из воздуха и водорода вырвалась в центральный зал и взорвалась, по-видимому, от соприкосновения с раскаленным графитом.

По заключению экспертов Института проблем безопасности атомных электростанций Украины, к аварии привели ошибочные действия персонала ЧАЭС и отключение автоматической системы аварийной остановки реактора. Сотрудники станции, задействованные в эксперименте, попросту не заметили начало неуправляемой цепной реакции. За считанные секунды тепловыделение в реакторе возросло в две тысячи раз, ядерное топливо нагрелось до температуры 3000 °С, вызвав тепловой взрыв, после которого примерно через 15 секунд произошел взрыв водородовоздушной смеси. В разрушенном реакторе началось горение графита, сопровождаемое температурой в 2500–3000 °С. Раскаленное вещество, пылающее в реакторе, расплавило дно и вылилось в подреакторное пространство, образуя вещество, похожее на вулканическую лаву, которое позже было названо «ядерной магмой». Позже она застыла в форме причудливых сталактитов.

Охранник ЧАЭС Леонид Бутрименко, находившийся всего в ста метрах от четвертого блока, рассказывал: «В половине второго я услышал первый взрыв. Он был глухой, словно грохнул трамвай, но очень сильный. Тряхнуло, как при землетрясении. Я повернулся к реактору. Тут на моих глазах произошел второй взрыв. Успел заметить, как вздымается разорванная крыша. Взрыв был такой силы, что бетонные плиты весом в тонну, а то и больше отбросило от реактора метров на пятьдесят. Некоторые вылетели за ограду…» Семидесятиметровое здание энергоблока буквально разорвало внутренним давлением.

Выброшенный взрывом в небо сгусток газа и пыли был подхвачен ветром, и огромное радиоактивное облако поплыло на северо-запад… Наиболее тяжелые частицы усеяли землю неподалеку от Чернобыльской станции, а легкие поплыли дальше, оставляя «радиоактивный след» на территории Белоруссии, Польши и Скандинавских стран. Ветер сменил направление, и оставшуюся часть выброса пронесло над Ленинградской областью. Радиоактивное облако чудом растаяло, немного не долетев до Москвы.

…Когда пожарные уже боролись с огнем на крыше четвертого энергоблока, в квартире директора станции Виктора Петровича Брюханова раздался телефонный звонок. Начальник химического цеха сообщил, что на станции пожар и к директорскому дому уже выехал автобус, оборудованный радиостанцией. Брюханов вскочил в машину и по дороге связался с дежурной телефонисткой, приказал ей сделать оповещение всем службам об аварии на ЧАЭС. Подъезжая к станции, директор с ужасом увидел, что над четвертым энергоблоком нет крыши… Машина подъехала к административному корпусу, и Брюханов опрометью поднялся в свой кабинет.

В 1 час 55 минут дежурная телефонистка позвонила на квартиру начальника штаба гражданской обороны ЧАЭС Серафима Степановича Воробьева и попросила его срочно приехать на станцию. По дороге Воробьев увидел «голосующего» на обочине секретаря парткома станции Парашина, который тоже был разбужен тревожным звонком. Когда Воробьев и Парашин вошли в кабинет Брюханова, там уже сидел секретарь Припятского горкома партии А. Веселовский. Вместе они спустились к подземному убежищу. Воробьев отпер дверь. В убежище находился дозиметрический прибор, который показал повышенный радиационный фон — прибор буквально зашкаливал. Но директор станции Брюханов не поверил этому:

— У тебя прибор неисправный, — сказал он Воробьеву. — Таких полей в природе не бывает!

Воробьев сообщил об аварии в Киев дежурному по штабу гражданской обороны, а Брюханов начал звонить руководству в Москву — во Всесоюзное производственное объединение «Союзатомэнерго».

Заместитель председателя «Союзатомэнерго» Евгений Иванович Игнатенко в феврале 1986 года приказом министра энергетики и электрификации СССР был назначен ответственным за координацию пусковых работ на вводимых в строй атомных энергоблоках — их в то время в стране было пять. В три часа ночи в московской квартире Игнатенко раздался звонок, и оперативный диспетчер сообщил, что на Чернобыльской станции произошел пожар с радиационными и ядерными последствиями. Взяв свой «тревожный чемоданчик», Игнатенко на такси поехал в министерство.

Связавшись с Брюхановым, Игнатенко попытался понять, что именно произошло на ЧАЭС. По словам директора станции, в результате взрыва, причина которого не ясна, обрушилась кровля машинного зала и аппаратного отделения. Реактор четвертого энергоблока, утверждал Брюханов, заглушен и контролируется. Также Брюханов сообщал в Москву, что отклонений в радиационной обстановке на станции нет… Из докладов директора ЧАЭС у московского руководства создавалось впечатление, что реактор цел, а значит — самое страшное не случилось… Именно так и было доложено в Совет Министров СССР, а ближе к утру — лично М.С. Горбачеву. Значит, паниковать нет причины. Однако тон докладов Брюханова час от часа менялся и становился все тревожнее. Так, руководство «Союзатомэнерго» узнало, что пожар полыхает сразу во многих частях станции, есть пострадавшие, прежде всего — пожарные, у которых выявлены признаки радиационного заражения.

В 10 часов утра московская комиссия вылетела с аэродрома Чкаловский. Самолет Ан-24 взял курс на Киев. Разворачиваясь в воздухе для посадки в Жулянах, самолет низко прошел над Чернобыльской станцией. Хорошо был видел развороченный взрывом четвертый энергоблок, от которого поднимался плотный белый дым.

В Жулянах москвичей встретил «Икарус» из Припяти. За окнами автобуса проплывали привольные пейзажи весеннего Полесья, люди работали в садах и огородах, жгли прошлогоднюю листву. Никто из них не знал о ночной беде.

Первыми вестниками трагедии стала встреченная «Икарусом» колонна пожарных машин, которые возвращались из Припяти. Возле развилки на Чернобыльскую станцию стоял патруль — милиционеры дежурили в респираторах.

«Аварийную команду» разместили в гостинице «Полесье», куда вскоре приехал Виктор Петрович Брюханов. Выглядел он после бессонной ночи подавленным и уставшим. Директор рассказал, что реактор сильно поврежден, отмечено высокое радиационное поле на четвертом энергоблоке и во дворе станции, пострадавшие пожарные и сотрудники станции готовятся к отправке спецрейсом в Москву. Вместе с Брюхановым, который сам сел за руль, несколько членов «аварийной команды» поехали на станцию. Переодевшись в санпропускнике, направились на четвертый энергоблок. «Здесь я впервые почувствовал воздействие больших полей гамма-излучения, — вспоминал Евгений Иванович Игнатенко. — Оно выражается в каком-то давлении на глаза и в ощущении какого-то легкого свиста в голове, наподобие сквозняка».

Разрушения, представшие перед комиссией, казались ужасными. Четвертый блок был завален рухнувшими конструкциями. Рядом с ним стояли брошенные пожарные машины. Двор станции и крыши зданий были покрыты густым и черным, маслянистым на вид налетом. Уровень радиации превышал тысячу рентген в час.

У всех, кто находился в эти часы на станции, появился «ядерный» буро-коричневый загар…

«Незамеченные» землетрясения: Чернобыль и Сасово

Возможно, причина Чернобыльской аварии кроется в недрах земли.

В ноябре 1985 года руководство Чернобыльской станции обратилось в Институт физики Земли с просьбой выяснить причины внезапно обнаруженных геодезистами вертикальных смещений фундамента четвертого (будущего аварийного!) энергоблока. В начале мая 1986 года в Припять в командировку должен был приехать научный сотрудник института Евгений Васильевич Барковский, который разработал специальную аппаратуру, позволяющую фиксировать малейшие нестабильности земной коры под зданиями… Судьба распорядилась иначе — Барковский начал заниматься проблемой Чернобыля уже после катастрофы.

Как говорит профессор Московского государственного строительного университета Сергей Смирнов, авария на ЧАЭС просто противоречит законам физики. «Начнем с того, — подчеркивает профессор Смирнов, — что топливные таблетки, заключенные в твэлах (тепловыделяющих элементах) реактора, содержат всего 2 % делящегося урана, и именно это обстоятельство полностью исключает возможность атомного взрыва. Все, что могло произойти в реакторе и его каналах при самом худшем варианте развития событий, — это химический взрыв „гремучки“, усиленный тепловым (паровым) выбросом. Однако в реальности произошли два загадочных удара, которые привели к выбросу в атмосферу внутренней начинки реактора и радиоактивных веществ. Непонятная сила подбросила верхнюю крышку реактора и стальную крышу над энергоблоком».

Евгений Барковский считает, что авария, сценарий которой противоречит физическим законам, развивалась в полном соответствии с обычным течением гравитационного взрыва. Прежде всего, указывает ученый, нужно помнить о том, что Чернобыльская станция расположена в Припятско-Днепровской впадине, изобилующей всевозможными геологическими нарушениями в земной коре. Один из тектонических разломов проходит непосредственно под атомной станцией.

Итак, посмотрим, как нарастала в Припяти сейсмоактивность в ночь с 25 на 26 апреля 1986 года.

В 0 часов 34 минуты оператор атомной станции зафиксировал дестабилизацию параметров реакторной установки.

В 1 час 14 минут стоявший вблизи центрального зала охранник внезапно упал в обморок. Приехавшая «скорая» увезла его в больницу, тем самым сохранив ему жизнь и здоровье. Ученые установили, что сейсмическая активность оказывает так называемое геопатогенное воздействие на живые организмы, от него даже иногда гибнут птицы, а люди испытывают нервное возбуждение и могут упасть в обморок.

В 1 час 23 минуты начальник смены реакторного цеха Валерий Иванович Перевозченко увидел странное голубое свечение в зале над реактором. Подобные световые эффекты — частый атрибут сейсмотектонических процессов, они связаны с ионизацией воздуха над подземным разломом. По словам директора Института геофизики Украины Виталия Старостенко, за двадцать секунд до нажатия аварийной кнопки операторы Чернобыльской станции увидели световые вспышки и несколько шаровых молний, что также является признаком тектонической бури.

В 1 час 23 минуты и 37 секунд сейсмостанция «Норинск» и метеостанция в Чернигове зарегистрировали сейсмический сигнал. В это же время сотрудники Чернобыльской станции услышали гул, доносившийся со стороны насосной, почувствовали вибрацию. Все приборы словно сошли с ума, станция заходила ходуном, со стен посыпалась штукатурка.

Специалисты Института имени И.В. Курчатова впоследствии выяснили, что температурные показатели в реакторе во время аварии оставались нормальными, на зато в подреакторном помещении словно бы бушевала раскаленная лава, в которой оказались куски графитовых сборок и урановых стержней.

Непосредственно перед аварией, по мнению Евгения Барковского, произошла резкая подвижка тектонических слоев на разрыве в земной коре. Когда трещина начинает раздвигаться, в окружающих ее породах резко падают давление и температура, а высвободившаяся энергия вырывается на поверхность. Причем ее мощность столь огромна, что она может нарушать законы земного тяготения. Поэтому в зоне тектонических трещин часто рвутся трубопроводы, сходят с рельсов поезда, происходят другие техногенные катастрофы, которые порой трудно поддаются объяснению… В таких местах наблюдаются необъяснимые явления, называемые полтергейстом — летают в воздухе предметы, сами по себе хлопают двери, гаснет и зажигается свет, раздаются странные звуки… Этот подземный энергопоток может подниматься на сотни метров вверх, и если в него попадает самолет, то возникает огромный риск потери управления. В районах активных разломов (а Чернобыльская станция, по мнению Евгения Барковского, оказалась именно в такой точке нестабильности) плотность выходящей на поверхность гравитационной энергии может быть столь мощной, что она способна извергнуть сотни тонн грунта.

12 апреля 1991 года в районном центре Сасово Рязанской области произошел выброс подземной энергии, причем за несколько минут до этого в домах, которые находятся непосредственно над разломом, людей, словно в невесомости, приподнимало в воздух, бросало из стороны в сторону, вылетала из шкафов посуда… Крышки канализационных люков подскакивали на несколько метров вверх. Перед аномальным явлением многие жители районного центра ощутили необъяснимое беспокойство, даже приступы панического страха. Беспокойно вели себя животные. Как и на Чернобыльской станции, в Сасово люди слышали гул, видели странное свечение и чувствовали вибрацию. Диаметр воронки от взлетевшего вверх грунта составил почти тридцать метров. В этой воронке, кстати, тоже было замечено сияние… Воронка мерцала, пока ее не залили водой. Подозрения на террористический акт не подтвердились — на месте «взрыва» вообще не обнаружили следов взрывчатых веществ. Никакого убедительного объяснения «взрыву», по своему разрушительному воздействию равному 25–30 тоннам тротила, в Сасово найти не удалось, зато появилось много «сенсаций» о потерпевшем катастрофу в Рязанской области НЛО. Евгений Барковский уверен, что никакой мистики в сасовских «взрывах» нет и инопланетяне ни при чем — просто здесь разыгралась тектоническая буря, природа которой до сих пор мало изучена.

Почему бы не предположить, что по такому же сценарию развивалась катастрофа и на Чернобыльской станции?..

В Чернобыле взрыва реактора не было вообще, убежден ученый. То, что принято считать взрывом, на самом деле было сейсмическим ударом. Чудовищной силы подземные толчки разрушили исправный реактор и выбросили его начинку.

Если Барковский прав, то Чернобыльская станция изначально была обречена. Ее судьбу решили, когда выбрали для строительства сейсмоопасный регион.

НЛО над реактором

Некомпетентность персонала станции — факт очевидный. Но, возможно, были и другие причины, приведшие к катастрофе?

О том, что к аварии на ЧАЭС готовились некие враждебные Советскому Союзу зарубежные силы, может, например, свидетельствовать тот факт, что сразу после взрыва четвертый энергоблок станции был сфотографирован с космического спутника США, который удивительно своевременно оказался на расчетной орбите над Припятью. Почему этот спутник завис над ЧАЭС — вопрос по сей день открытый… Уже накануне смерти в московской больнице один из первых ликвидаторов аварии — пожарный Василий Игнатенко сказал своей жене Людмиле: «Скорее всего, это вредительство. Кто-то специально устроил. Все наши ребята такого мнения».

Уже в мае 1986 года научный сотрудник Института имени Курчатова В.П. Волков впервые сформулировал версию катастрофы, согласно которой причиной аварии послужили не ошибки персонала станции, а прежде всего — особенности конструкции активной зоны реактора. Волков направил письма руководителям страны, в которых, в частности, писал: «Авария на Чернобыльской АЭС обусловлена не действиями эксплуатационного персонала, а конструкцией активной зоны и непониманием процессов, в ней протекающих. На основании расчетов считалось, что в целом обезвоживание активной зоны приводит к выделению отрицательной реактивности и глушению цепной реакции деления. Экспериментальных данных по размножающим свойствам „горячей“ активной зоны в обезвоженном состоянии нет. В действительности, как показал анализ протекания аварии, при обезвоживании активной зоны высвободилась положительная реактивность порядка 2–3 бета, что и обусловило разгон на мгновенных нейтронах и, как результат, разрушение реактора». Разработчики этой реакторной установки не предусмотрели создания таких систем безопасности, которые полностью исключили бы возможность неконтролируемого роста потока нейтронов, например, при нарушениях технологического регламента — а такие нарушения, как мы знаем, были неоднократно допущены персоналом Чернобыльской станции. В это же время и зарубежные специалисты высказывали мнение, что причина аварии — не человеческий фактор, а конструктивные особенности реактора. Например, газета «Вашингтон пост» писала про Чернобыльский реактор: «Это был проект с фатальным изъяном — графитовый замедлитель и водяное охлаждение». В 1991 году вторая государственная комиссия, образованная Госатомнадзором и состоящая в основном из эксплуатационщиков, дала другое объяснение причин Чернобыльской аварии. Его суть сводилась к тому, что у реактора четвертого блока имеются некие «конструкционные недостатки», которые привели к неуправляемой цепной реакции и тепловому взрыву.

Среди обстоятельств катастрофы, которые порой кажутся наиболее фантастическими и невероятными, обращают особенное внимание зафиксированные некоторыми свидетелями аномальные явления вокруг атомной станции.

Старший дозиметрист Управления дозиметрического контроля Чернобыля М.А. Варицкий, который в ночь аварии был поднят по тревоге и направлен на пылающую станцию, впоследствии вспоминал: «Мы увидели медленно проплывающий в небе ярко-латуневого цвета огненный шар. Он был диаметром 6–8 метров. Мы… произвели замеры, переключив шкалу прибора на другой диапазон. Прибор показывал 3000 миллирентген в час. Вдруг от шара вспыхнули два ярко-малинового цвета прожектора (два луча)… Эти два луча были направлены на реактор четвертого блока. Объект находился от реактора на расстоянии приблизительно 300 метров. Все это длилось где-то три минуты… Прожекторы внезапно погасли, и шар медленно уплыл на северо-запад. Тут мы снова обратили внимание на прибор. Он показывал уже 800 млр/ч! Сами мы не могли объяснить, что произошло, и поэтому грешили на прибор. Однако когда мы вернулись на базу и его проверили, то прибор оказался исправным».

Если принять это свидетельство как истинное, то получится, что неизвестный объект, зависнув над аварийным реактором, почти мгновенно «сбил» уровень радиации.

Значит, НЛО вмешался в техногенную катастрофу, придя на помощь людям. И в таком случае не исключено, что именно пришельцам удалось уменьшить масштаб ядерного бедствия в Чернобыле…

Вообще, по утверждениям уфологов, НЛО часто появляются вблизи тех объектов, которые связаны с использованием ядерной энергии. Например, еще в 1940-х годах «летающие тарелки» были замечены в небе над Лос-Аламосским атомным центром в США. Есть сведения о появлении НЛО в небе над Хиросимой на следующий день после атомной бомбардировки. Говорят, что появлялись инопланетные объекты над штатом Нью-Мексико в то время, когда там проходили ядерные испытания. Ну а Семипалатинский полигон вообще иногда называют одним из самых излюбленных «прогулочных маршрутов» пришельцев. По некоторым данным, первый неопознанный объект был замечен в небе над советским ядерным полигоном в 1957 году. В уфологической прессе даже появлялись материалы о том, что якобы летом 1983 года над Семипалатинским полигоном был сбит летательный аппарат пришельцев, обломки которого отвезли в Омск, а трупы инопланетян оказались в секретной лаборатории Министерства обороны СССР.

НЛО словно бы патрулируют те регионы, где люди работают с атомными технологиями. Может быть, эти визиты — предупреждение всем нам, насколько опасными могут быть наши опыты по «приручению» атомной энергии?..

Зона отчуждения — территория смерти

Около 16 часов 26 апреля в Киев прибыла оперативная группа начальника химических войск Министерства обороны СССР генерал-полковника В.К. Пикалова. Химические войска приступили к разведке местности вокруг Чернобыльской станции. Оказалось, что радиоактивное облако зацепило кроны сосен, и вскоре сосновые леса вокруг Припяти стали рыжими…

Когда 27 апреля над четвертым энергоблоком зависли вертолеты-разведчики, стало понятно, что реактор был разрушен практически полностью, перекрытия над ним не существовало, а на месте, где находился реактор, адским жерлом светилось яркое пятно, над которым клубился дымок.

Вдова пожарного Василия Игнатенко вспоминала, как жил город Припять в первые часы и дни после аварии. Город «заполнился военной техникой, перекрыли все дороги. Везде солдаты. Перестали ходить электрички, поезда. Мыли улицы каким-то белым порошком… Никто не говорил о радиации… Одни военные ходили в респираторах… Горожане несли хлеб из магазинов, открытые кулечки с конфетами. Пирожные лежали на лотках… Обычная жизнь».

27 апреля по местному радио передали сообщение Припятского горисполкома о всеобщей эвакуации. Уезжавшие из Припяти люди верили, что скоро, буквально через несколько дней, вернутся в свои дома. Как вспоминала в интервью Светлане Алексиевич вдова погибшего пожарного Василия Игнатенко Людмила, некоторые люди «даже обрадовались: поедем на природу! Встретим там Первое мая! Необычно. Готовили в дорогу шашлыки, покупали вино. Брали с собой гитары, магнитофоны. Любимые майские праздники! Плакали только те, чьи мужья пострадали».

Жителей города собрали у подъездов их домов, куда подали автобусы. В сопровождении машин ГАИ с включенными мигалками колонны направились к пунктам дезобработки в Иванковском, Вышгородском и других районах Киевской области. Для предотвращения мародерства в оставленном городе было организовано постоянное патрулирование нарядами милиции. А мародеров в Припяти было много — узнав о покинутых квартирах и неохраняемых магазинах и складах, сюда ринулись охотники до наживы, не верящие в опасность радиационного заражения. Вынесенные из Припяти вещи затем продавались на рынках в разных городах Советского Союза, а покупавшие их люди так и не узнали, что эти предметы представляют смертельную опасность.

29 апреля началась засыпка развала реактора четвертого энергоблока. В течение десяти дней военные вертолеты зависали над реактором на высоте 200 метров и сбрасывали на него тонны песка, свинца, глины и доломита. Работой вертолетов руководил полковник Л.В. Мимко, который находился на крыше гостиницы — самого высокого в Припяти здания. Несколько вертолетов постоянно кружили в небе, ожидая своей очереди подхода к станции, и нужно было четко регулировать их движение, чтобы не допустить столкновения. Всего на место взрыва было сброшено 5000 тонн материалов.

Для работы по дезактивации в Припять прибыли военнослужащие Ленинградского и Сибирского полков химической защиты. Ликвидаторы мыли из пожарных шлангов улицы и тротуары, срезали пропитанный радиацией слой дерна. Но их усилия оказывались напрасными — на следующий день после дезактивации уровень радиации возвращался к прежним показателям.

Затем была организована работа по расчистке крыши сбереженного от пожара третьего энергоблока. Сначала для этого использовали роботов. Но оказалось, что машины не выдерживают такого высокого уровня радиационного загрязнения. Немецкий робот на гусеничном ходу «сгорел» почти сразу, японский проработал немного дольше, но тоже вышел из строя. Тогда на крышу стали посылать людей. Ликвидатора, выходившего на крышу третьего блока, стали в шутку называть «биоробот Вася». Они находились здесь считанные минуты, но получали при этом предельные дозы облучения. Один ликвидатор, в пожарном шлеме и противогазе, за пять минут добегал по крыше до кучи радиоактивного мусора, вонзал в нее лопату и убегал обратно в укрытие. Второй добегал до лопаты и оттаскивал ее до края крыши. И только третий ликвидатор сбрасывал мусор на землю. Третий, соседний с взорвавшимся, энергоблок чистили почти тысяча ликвидаторов. Они снимали и вывозили оборудование, отбойными молотками снимали верхний слой бетона, мыли полы и стены.

Как известно, река Припять впадает в Десну, а Десна — в Днепр. Следовательно, нельзя исключить, что зараженная вода попала не только в Днепр, но и в водопроводные краны киевлян. Несмотря на реальную угрозу, эвакуировать трехмиллионный Киев было невозможно. В первомайские праздники на улицах Киева, как обычно, было людно, и мало кто обратил внимание на странный дождь, который прошел над праздничной демонстрацией. Падавшие на асфальт капли не растекались, а дрожали, подобно шарикам ртути. Но никто и не думал отменять массовые мероприятия, а 9 мая в Киеве прошел этап Велогонки Мира. «Манифестации не были отменены, так как к 1 мая еще не было полной картины случившегося. Действительно, мы боялись паники — вы сами можете представить себе возможные последствия массовой паники в многомиллионном городе! Теперь ясно, что это было ошибкой», — размышляет бывший генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев. Город тем временем наводнили ужасающие слухи. Говорили даже, что взорвалась атомная бомба. Многие стремились поскорее уехать из Киева, в эти майские дни билетные кассы вокзалов и аэропорта Борисполь были переполнены. Но билетов не хватало, их теперь можно было купить только втридорога у спекулянтов. Многих пострадавших на ЧАЭС госпитализировали в Октябрьскую больницу Киева, и в городе тут же стало известно, где лежат облученные чернобыльцы. Среди госпитализированных ликвидаторов было отмечено несколько случаев самоубийств — люди выбрасывались из окон, — а врачи только лишь начинали догадываться, что лучевая болезнь влияет на психику — у больных возникает панический синдром, начинаются приступы клаустрофобии.

Один из героев документальной книги белорусской писательницы Светланы Алексиевич заметил, что «в первые же дни после аварии из библиотек исчезли книги о радиации, о Хиросиме и Нагасаки, даже о рентгене. Пронесся слух, что это приказ начальства, чтобы не сеять панику». А между тем советские граждане, которые еще совсем недавно имели весьма смутное представление о радиации, черпали знания о ней из всех доступных источников и даже начали осваивать такой ранее неизвестный прибор, как дозиметр. Режиссер Валерий Новиков, командированный в Киев и Припять Западно-Сибирской киностудией вскоре после аварии, с удивлением услышал такой монолог дежурной в киевской гостинице: «Сколько можно говорить, чтобы в грязной одежде не приезжали из Чернобыля, идите переодевайтесь в чистую — не пущу в номер. Дезактивируй потом за вами!» Проблема радиации стала «бытовой», о ней знали уже не только специалисты, а даже дети и домохозяйки.

Тридцатикилометровая зона вокруг ЧАЭС была обнесена колючей проволокой. Но, как ни странно, «зона отчуждения» радиусом тридцать километров так и не стала «необитаемым островом». В этой опасной для жизни и здоровья зоне продолжают жить и работать люди. Много лет после катастрофы здесь трудились сотрудники Чернобыльской станции и саркофага объекта «Укрытие» — несколько тысяч человек, связавших судьбу с территорией ядерной катастрофы. Но появились здесь и те, кого назвали «самоселами» (или «самопоселенцами»), — несмотря на законодательное ограничение проживания гражданского населения в «зоне отчуждения», они приехали в брошенные дома, стали возделывать землю, выращивать скот, рыбачить и охотиться, благо диких животных здесь достаточно… Среди «самоселов» преобладают бывшие местные жители, которые были эвакуированы, но позднее решили вернуться домой. Средний возраст «самоселов» — более шестидесяти лет, и эти люди, видимо, думают, что терять им в жизни уже нечего. Они смело пьют воду из колодцев и едят выращенные в «зоне отчуждения» овощи и фрукты. И радуются, что будут умирать на родной земле…

Благодать Чернобыльского Спаса

Идея написать Чернобыльскую икону принадлежит Юрию Борисовичу Андрееву, который во время аварии на АЭС получил огромную дозу радиоактивного облучения, а впоследствии возглавил Всеукраинскую общественную организацию «Союз Чернобыль Украины».

Андреев долго думал об этой иконе и несколько раз даже видел ее во сне. Но он считал, что образ, посвященный ликвидаторам аварии, окажется неканоническим и даже чем-то вроде ереси… Действительно, так непривычно увидеть иконописное изображение современных событий. Но его сомнения разрешил Блаженнейший митрополит Киевский Владимир, который на вопрос Юрия Андреева ответил, что такая икона не только возможна, но и необходима, ведь на протяжении вот уже почти двадцати лет Русская Православная Церковь возносит молитвы о жертвах аварии на Чернобыльской АЭС.

В 2003 году по благословению владыки Владимира иконописец Владислав Горецкий взялся за написание иконы. Пять месяцев он работал над нею. В верхней части образа иконописец изобразил фигуры Богородицы, Иисуса Христа и Архистратига Михаила. А чуть ниже — души почивших ликвидаторов аварии: пожарный в противогазе, работник станции, медсестра… На переднем плане чернеет обожженное, словно бы в муке скорчившееся дерево, а на горизонте, за контуром «саркофага», пламенеет зарево, в темном облачном небе летит ослепительно яркая звезда Полынь.

Икона была освящена 28 августа 2003 года у стен Успенского храма в Киево-Печерской лавре.

Верующие рассказывают, что во время освящения иконы было чудесное явление. В воздухе над храмом возникла радуга и православный крест.

Многим ликвидаторам аварии на ЧАЭС эта икона помогла обрести душевные силы, преодолеть боль и отчаяние. С нею чернобыльцы шли на сложные хирургические операции, хранили дома и в больничных палатах.

Сегодня для всех нас эта икона — свидетельство о небесном заступничестве тех, кто пожертвовал собой в дни Чернобыльской трагедии.

Объект «Укрытие»

Официальным днем окончания работ по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской станции считается 31 декабря 1990 года.

Строительство саркофага, или, по официальной терминологии, объекта «Укрытие», над реактором было начато после того, как в мае 1986 года государственной комиссией было принято решение о долговременной консервации четвертого блока ЧАЭС для предотвращения выхода радионуклидов в окружающую среду. В район четвертого энергоблока сгребалась радиоактивная «грязь» — обломки конструкций и кровли. Аналогов объекту «Укрытие» нет в мировой практике, никто никогда не строил герметичного саркофага, под которым погребено около 200 тонн ядерного топлива. Там сама смерть сидит под замком. Одной из самых сложных проблем при строительстве было создание стены между взорвавшимся четвертым и уцелевшим третьим энергоблоками. Построенную стену назвали «стеной биологической защиты», и после ее возведения радиационное воздействие разрушенного реактора четвертого энергоблока на помещения третьего энергоблока практически прекратилось.

По расчетам проектировщиков, саркофаг должен был простоять без разрушения не менее тридцати лет, он мог выдержать шестибалльное землетрясение и ураганные ветры. Ликвидатор последствий аварий Юрий Поликарпов пишет, что объект «Укрытие» сегодня «представляет собой далеко не такое монолитное образование, как двадцать лет назад: идут процессы разрушения бетонных конструкций, в стенах появились трещины. Специалисты относятся к возникшей проблеме весьма неоднозначно: одни утверждают, что это нормальный процесс, другие сеют панику, пугая неминуемыми страшными последствиями вплоть до повторного взрыва».

Одним из главных виновников катастрофы был «назначен» Виктор Брюханов. Он стал несчастной жертвой — заложником системы, при которой катастрофа на атомной станции стала неизбежной… Брюханов отсидел половину своего десятилетнего срока и освободился из колонии общего режима в Луганской области досрочно в сентябре 1991 года. «В зоне жить очень и очень тяжело. Построение. Проверка. Работа. Сон. Так время и уходило. Работал „по прямой специальности“ — слесарем в небольшой котельной, работающей на угле, на четыре котла. Обеспечивал теплом, паром, горячей водой хозяйство всей зоны. Так все годы в этой котельной и работал, хотя предлагали мне идти заведующим библиотекой, например, — отказывался. Был там, где мне по душе ближе!» — вспоминает бывший директор Чернобыльской АЭС.

В марте 2000 года правительство Украины приняло постановление о закрытии Чернобыльской станции. И 15 декабря 2000 года в 13 часов 17 минут станция, по приказу президента Леонида Кучмы, была остановлена…

Но последняя страница в истории Чернобыльской катастрофы все еще не перевернута. По сей день в четырнадцати субъектах Российской Федерации более полутора миллионов человек живут на радиоактивно-загрязненных территориях (в результате как Чернобыльской, так и Кыштымской катастроф) — такова неумолимая статистика.

Сегодня мы хорошо представляем, как происходила авария, но по-прежнему не до конца знаем, почему она случилась.

Советский Союз был технократической цивилизацией: на протяжении десятилетий вся страна мобилизовывала силы во имя научно-технического прогресса. Теперь же прогресс, обещавший процветание, всеобщее здоровье и радость жизни, обернулся источником хаоса и смерти. Светлый идеал был в одночасье разрушен.

Профессор политической психологии Александр Юрьев заметил, что в позднем СССР «политические катаклизмы происходили на фоне небывалых техносферных катастроф… Чернобыль потряс до основания Советский Союз, лишил страну… инициативы, уверенности в себе… Я считал и считаю, хотя у меня нет никаких доказательств, что в Чернобыле была диверсия… Эта диверсия поставила нашу страну на колени».

После взрыва на Чернобыльской АЭС вся страна в ужасе оцепенела. Люди боялись взрывов, боялись радиации, боялись «радиационных» дождей, многие не притрагивались к еде до тех пор, пока она не будет обследована с помощью дозиметра. Воздух, вода, земля — все казалось отравленным. В 1987 году в научный оборот был введен новый термин — «радиофобия», который обозначает психическое расстройство, выраженное в необоснованной боязни различных источников облучения. А между тем Советский Союз доживал последние годы… Росло взаимное отчуждение общества и власти. Пытаясь скрыть реальные масштабы катастрофы, правительство и партийное руководство дискредитировали себя, создали в стране такую неконтролируемую обстановку, когда официальной информации никто не верит, но зато верят слухам, сколь бы невероятными они ни были… Парализованное страхом перед возможными техногенными катастрофами советское общество потеряло всякую волю к сопротивлению, оно уже не могло защитить себя, а уж тем более не собиралось вставать на защиту Коммунистической партии, которая к концу восьмидесятых окончательно лишилась народного доверия. И в 1991 году никто не поднялся на защиту некогда великого государства, которое играючи было за один день «раздербанено» в Беловежской Пуще. Вирус страха проник слишком глубоко в сознание. Наверное, в те годы не было в мире более запуганного общества, чем наше.

Не случись Чернобыльской катастрофы, Советский Союз имел бы шансы просуществовать дольше.

Нужно помнить, что безопасность, в том числе радиационная, во многом определяется активной позицией общества, его зрелостью. Каждый из нас имеет право знать, как обеспечена государством личная безопасность гражданина. Например, в США жители города Сакраменто (штат Калифорния) однажды провели референдум, на котором большинство проголосовавших высказались за закрытие расположенной в 25 милях от города атомной электростанции «Ранчо-Секо», надежность которой вызывала у многих сомнение. На станции неоднократно случались утечки радиации, и в 1989 году под давлением общественности руководство муниципального энергетического округа распорядилось закрыть станцию. Так поступает гражданское общество, которое стремится обеспечить собственную безопасность.

Подобных примеров в России, к сожалению, пока нет. В этом отношении мы недалеко ушли от советского общества, в котором, как правило, «народ безмолвствовал» и тихо, замирая от ужаса, ждал приближающейся беды… Так и сейчас: зная о катастрофическом состоянии объектов энергетики, мы предпочитаем закрывать глаза на опасность — до тех пор, пока не грянет беда.

В Советском Союзе правительство побоялось рассказать правду о Чернобыльской катастрофе. Но ведь тогда никто и не потребовал сказать народу правду!

Черный юмор о черной были: «Начнем сначала, гомо сапиенс?..»

Наверное, нет таких трагедий, над которыми человечество не пыталось бы посмеяться. Войны, болезни, революции, стихийные бедствия — все это становилось предметом острот, эпиграмм и анекдотов. Маленькая трагедия «Пир во время чумы» Александра Сергеевича Пушкина — рассказ о том, как люди пытаются отогнать смерть своим пьяным разгулом, кощунственным весельем, презрением ко всякой опасности. Юмор, который порой выглядит совершенно циничным и жестоким, на самом деле помогает пережить тяжелые испытания, смириться с печальной реальностью. Как некогда говорил знаменитый острослов Бомарше, «я спешу посмеяться над всем, иначе мне пришлось бы заплакать». Не случайно возникло такое выражение, как «юмор висельника» — то есть юмор человека, который балагурит, стоя на краю могилы, умирает с шуткой на устах.

И неудивительно, что в народе возникло огромное количество анекдотов и шуток, связанных с последствиями Чернобыльской катастрофы. Их можно назвать народным комическим эпосом Чернобыля… Наверное, самый короткий и одновременно самый жутковатый анекдот, появившийся после этой аварии, имел хождение в двух вариантах, в зависимости от того, в какой из советских республик его рассказывали: «Хороший был народ — украинцы», или «Хороший был народ — белорусы».

А в столице Украинской республики мрачно шутили, что все «киевляне делятся на веселых и находчивых; находчивые — это те, кто уже сумел уехать, а веселые — которые остались и теперь рассказывают друг другу анекдоты про Чернобыль».

Другой анекдот воспроизводит сообщение диктора по радио: «В Киеве сегодня облачно, небольшие осадки, температура до 300 градусов».

В некоторых анекдотах можно увидеть крамольный политический подтекст, недвусмысленно свидетельствующий о катастрофически низком доверии народа к власти позднего СССР: «Коммунизм — это советская власть плюс дезактивация всей страны». Чернобыльская авария словно бы подводила окончательный итог всей советской истории, одним из первых лозунгов которой был незабвенный ленинский тезис: «Коммунизм — это советская власть плюс электрификация всей страны». Из того же разряда «чернобыльской антисоветчины» и такая политическая частушка:

Острословы предлагали новую редакцию известной фразы Николая Гоголя: «Редкая птица долетит до середины Припяти — зараженной радиацией реки».

А этот анекдот больше похож на философскую притчу:

«На Земле закончилась третья мировая война, рассеялось над руинами радиоактивное облако, и к единственному выжившему человеку подходит обезьяна, бьет его дубиной по голове и спрашивает:

— Ну что, гомо сапиенс, начнем все сначала?»