Почему же не Эванс?

Глава 6 Чем кончился пикник

Назавтра Бобби получил письмо совсем в ином духе:

«Все в порядке, старик (писал Бэджер такими каракулями, каковые никак не делали чести дорогой привилегированной школе, в которой он получил образование). Вчера уже раздобыл пять автомобилей, заплатил пятнадцать фунтов за всю партию — один „остин“, два „морриса“ и парочку „ровверов“. Не скажу, что они сейчас на ходу, но, я думаю, мы сумеем их как-нибудь наладить, будь они неладны. Ну а автомобиль есть автомобиль. Если он все же довезет клиента до дому, чего ж еще нужно. Я хочу открыть гараж в следующий понедельник и полагаюсь на тебя, так уж ты смотри не подведи, старик, заметано? Тетушка Кэри, скажу тебе, была молодчина. Однажды я разбил окно у одного ее соседа, он вечно ей грубил из-за ее кошек, так она всю жизнь была мне благодарна. К Рождеству всегда посылала пятифунтовый билет.., а теперь еще и это.

Мы просто обречены на успех. Дело это верняк. Что ни говори, а автомобиль есть автомобиль. Купить можно за гроши. Кое-где подмазать краской, а дурачье больше ни на что и не смотрит. Дело наше мигом развернется. Только не забудь. В следующий понедельник. Я на тебя полагаюсь.

Всегда твой Бэджер».

Бобби сообщил отцу, что в следующий понедельник едет в Лондон и начнет там работать. Род его будущей деятельности отнюдь не привел викария в восторг. Надо заметить, с Бэджером Бидоном ему уже как-то случилось встретиться. После чего он прочел Бобби длинную лекцию о том, как нецелесообразно связывать себя какими-то обязательствами. Он не был особо искушен ни в финансовой, ни в предпринимательской областях, и практически ничего присоветовать не мог, но смысл его слов не вызывал сомнений.

На этой же неделе в среду Бобби получил еще одно письмо. Адрес был написан почерком с не свойственным англичанину наклоном. Содержание письма несколько удивило молодого человека.

Письмо было от фирмы «Хенрик и Далло», из Буэнос-Айреса, говоря коротко, они предлагали Бобби работу с окладом тысяча фунтов в год.

Поначалу молодой человек решил, что грезит наяву. Тысяча в год. Он перечел письмо более внимательно. Там говорилось, что фирме желательно сотрудничать с человеком, служившим на флоте. Из письма явствовало, что кто-то его порекомендовал (имени этого благодетеля названо не было). Ответ от него ожидали немедленно, а отправиться в Буэнос-Айрес он должен не позднее, чем через неделю.

— Черт возьми! — не сдержался Бобби.

— Бобби!

— Прости, папа. Забыл, что ты тут.

Мистер Джоунз прокашлялся.

— Позволь заметить…

Бобби почувствовал, что не вынесет этой, как правило, долгой отповеди.

Избежать ее удалось благодаря всего одной лишь фразе:

— Мне предлагают тысячу в год.

Викарий замер с открытым ртом, не зная, что на это сказать.

«Сразу забыл про свои нотации», — с удовлетворением подумал Бобби.

— Дорогой мой Бобби, я правильно тебя понял? Тебе предлагают тысячу в год? Тысячу?

— Мяч в лунке, па, — подтвердил Бобби.

— Быть этого не может, — сказал викарий. Откровенное недоверие отца не обидело Бобби. Его собственное представление о стоимости его собственной персоны мало отличалось от отцовского.

— Похоже, это какие-то болваны, — охотно согласился он.

— А, собственно.., кто они такие!

Бобби протянул ему письмо. Вытащив пенсне, викарий недоверчиво уставился на листок. Потом дважды его прочел.

— Поразительно, — сказал он наконец. — В высшей степени поразительно.

— Ненормальные, — сказал Бобби.

— Да, мой мальчик. Что ни говори, великое дело быть англичанином, — начал свою речь викарий. — Честность — вот что мы символизируем. Благодаря королевскому флоту наша порядочность стала известна всему свету. Слово англичанина! Южноамериканская фирма знает цену молодому человеку, который в любых обстоятельствах останется неподкупен и в чьей верности и преданности работодатели могут быть уверены. Никто и никогда не усомнится в том, что англичанин будет вести только честную игру…

— И бить прямо в цель, — подхватил Бобби. Викарий в сомнении посмотрел на сына. С губ уже готова была сорваться сентенция, отличная сентенция, однако что-то в тоне сына показалось ему неискренним. Но молодой человек был совершенно серьезен.

— И все-таки, папа, почему именно я? — сказал он.

— То есть как почему именно ты?

— В Англии полным-полно англичан, — сказал Бобби. — Жизнерадостных и честных парней.

— Возможно, тебя рекомендовал твой последний командир.

— Да, похоже, — не очень уверенно сказал Бобби. — Но это, в сущности, не важно. Я не могу принять их предложение.

— Не можешь принять их предложение? Дорогой мой, что это значит?

— Ну, видишь ли, я уже связан обязательствами. С Бэджером.

— С Бэджером Бидоном? Глупости, мой мальчик. Речь идет о серьезном деле.

— Признаться, случай нелегкий, — со вздохом сказал Бобби.

— Все твои ребяческие договоренности с молодым Бэджером никак нельзя принимать в расчет.

— А я принимаю.

— Молодой Бидон — личность совершенно безответственная. Насколько мне известно, для своих родителей он уже был источником значительных неприятностей и расходов.

— Ему здорово не везло. Бэджер катастрофически доверчив.

— Не везло.., не везло! Просто сей молодой человек никогда в жизни палец о палец не ударил.

— Глупости, папа. Да он каждый день вставал в пять утра кормить этих мерзких кур. Он ведь не виноват, что они заболели этим рупом или крупом[10], или как там это еще называется.

— Мне всегда была не по вкусу эта затея с гаражом. Чистое безрассудство. Тебе следует от нее отказаться.

— Не могу, сэр. Я обещал. Я не могу подвести старину Бэджера. Он на меня рассчитывает.

Они продолжали спорить. Руководствуясь исключительно своим взглядом на Бэджера, викарий не в силах был согласиться, что обещание, данное этому молодому человеку, непременно следует выполнять. Он полагал, что Бобби упрямец, который вознамерился любой ценой вести праздную жизнь в обществе едва ли не самого неподходящего из всех возможных компаньонов. Бобби же упорно твердил свое: он не может «подвести старину Бэджера».

Кончилось тем, что викарий в гневе вышел из комнаты, а Бобби тотчас сел писать фирме «Хенрик и Далло», что не может принять их предложения.

Писал он с тяжелым сердцем, ибо упускал случай, который едва ли еще подвернется. Но иначе он поступить не мог.

Позднее на площадке для гольфа он рассказал о письме Франки. Она слушала его очень внимательно.

— Тебе пришлось бы поехать в Южную Америку?

— Да.

— Ты был бы рад?

— Да, почему бы и не съездить?

Франки вздохнула.

— Как бы там ни было, по-моему, ты поступил правильно, — твердо сказала она.

— Ты это насчет Бэджера?

— Да.

— Не мог же я подвести горемыку, верно?

— Верно, только смотри, чтобы этот, как ты его называешь, «горемыка», не пустил тебя по миру.

— О, постараюсь быть осмотрительным. А вообще, чего мне бояться? У меня же ничего нет.

— В этом есть даже некая прелесть, — сказала Франки.

— И какая же?

— Сама не знаю. Во всяком случае, звучит довольно мило и бесшабашно. Хотя, знаешь, если честно, у меня, пожалуй, тоже мало что есть. То есть отец дает мне деньги на карманные расходы. У меня есть дома, где я могу жить, и наряды, и горничные, и какие-то жуткие семейные драгоценности.., и предостаточный кредит в магазинах, но ведь это все принадлежит моему семейству, а не мне.

— Да, но… — Бобби замолчал.

— Ну, конечно, я не сравниваю.

— Да, у меня ситуация несколько иная, — сказал Бобби.

Он вдруг ощутил страшную подавленность. Они в молчании дошли до следующей метки.

— А я завтра еду в Лондон, — сказала Франки, когда Бобби установил мяч для первого удара.

— Завтра? Жаль.., а я хотел пригласить тебя на пикник.

— Я бы с удовольствием. Но, увы, не могу. Понимаешь, у отца опять разыгралась подагра.

— Тебе надо бы остаться дома и ухаживать за ним, — сказал Бобби.

— Он не любит, чтобы за ним ухаживали. Его это ужасно раздражает. Предпочитает, чтобы с ним оставался лакей. Тот ему сочувствует и безропотно терпит, когда в него кидают чем попало и обзывают болваном.

Бобби зацепил мяч поверху, и тот тихонько скатился в канавку.

— Не повезло! — сказала Франки и тут же послала мяч отличным прямым ударом. — Кстати, — заметила она, — в Лондоне мы могли бы видеться. Ты скоро приедешь?

— В понедельник. Но.., понимаешь.., ни к чему это.

— Что значит ни к чему?

— Ну, видишь ли, большую часть времени я буду работать механиком. Понимаешь…

— Я думаю, это не помешает тебе, как всем прочим моим друзьям, прийти ко мне на коктейль и расслабиться, — сказала Франки.

Бобби только покачал головой.

— Если тебе не нравится коктейль, можем устроить вечеринку с пивом и сосисками, — сказала Франки, желая его ободрить.

— Послушай, Франки, к чему это? Мы люди разного круга. Боюсь, мне будет не совсем комфортно в компании твоих друзей.

— Поверь, у меня бывает очень разношерстная публика.

— Не делай вида, будто не понимаешь, о чем я толкую.

— Ну хочешь, прихвати с собой Бэджера. Раз ты так дорожишь его дружбой.

— У тебя предубежденье против Бэджера.

— Наверно, оттого, что он заика. Когда при мне кто-нибудь заикается, я тоже начинаю заикаться.

— Послушай, Франки, ни к чему это, ты сама знаешь. Когда мы тут, все понятно. Тут особо не развлечешься, и я, вероятно, лучше, чем ничего. Ты всегда была ко мне внимательна, и я страшно тебе благодарен. Но, понимаешь, я отлично знаю, что я — никто.., и понимаешь…

— Когда ты выговоришься относительно своей неполноценности, — холодно произнесла Франки, — будь любезен, выведи мяч из лунки и лучше нибликом, а не короткой клюшкой.

— Неужели я.., о, черт! — Бобби поспешил запихнуть короткую клюшку в мешок и достал ниблик.

Франки не без злорадства наблюдала, как он пять раз подряд ударил по мячу. Вокруг носились клубы песка.

— У тебя очко, — сказал Бобби, подбирая мяч.

— Да уж надо думать, — сказала Франки. — И значит, я выиграла.

— Сыграем еще одну напоследок?

— Пожалуй, нет. У меня куча дел.

— Понял. Иначе и быть не может. Они молча направились к зданию клуба.

— Что ж, до свиданья, Бобби, — сказала Франки, протягивая ему руку. — Было распрекрасно иметь тебя на подхвате и пользоваться твоими услугами, пока я была здесь. Быть может, мы вновь с тобой свидимся, если не подвернется ничего более интересного.

— Послушай, Франки…

— Быть может, ты удостоишь своим присутствием мой прием в саду. Надеюсь, в «Вулвортсе» ты сумеешь по дешевке обзавестись перламутровыми пуговицами.

— Франки…

Слова Бобби потонули в шуме мотора, Франки уже завела свой «бентли». Небрежно махнув ему рукой, она отъехала.

— Черт! — вырвалось у Бобби. Это уж она чересчур. Возможно, он высказался не слишком тактично, но, черт побери, ведь, по существу-то, он прав.

Хотя, возможно, и не следовало так откровенничать. Оставшиеся до отъезда три дня тянулись бесконечно. У викария разболелось горло, и разговаривал он исключительно шепотом и совсем мало. Присутствие своего четвертого сына он переносил с христианским смирением. Только раз или два не удержался — процитировал строфу из Шекспира о том, что «укуса змей страшнее детей неблагодарность…»[11].

В субботу Бобби понял, что накаленную атмосферу родных пенатов ему больше не вынести. Он попросил миссис Робертс, заправлявшую вместе с мужем хозяйством викария, сделать ему несколько сандвичей и, прихватив еще заранее купленную бутылку пива, в одиночестве отправился на пикник.

В последние дни ему отчаянно не хватало Франки. Эти старики просто невыносимы… Знай долдонят одно и то же.

Бобби растянулся на заросшем папоротниками берегу реки, обдумывая важный вопрос: то ли ему сперва закусить, а потом поспать, то ли сперва поспать, а потом закусить.

Вскоре его сморил сон, и все решилось само собой.

Проснулся он уже в половине третьего. При мысли о том, как осудил бы подобное времяпрепровождение отец, Бобби усмехнулся. Прошагать пешком миль двенадцать по свежему воздуху — вот как должно проводить досуг здоровому молодому человеку. И только тогда сей молодой человек с полным правом мог бы произнести сакраментальное: «А теперь, полагаю, я заработал право на обед».

«Чушь какая-то, — подумал Бобби. — Почему право на обед надо зарабатывать, шляясь по округе, когда тебе совсем этого не хочется? И какая в этом заслуга? Если тебе нравится ходить, тогда ты просто потакаешь своим желаниям, а если нет, надо быть полным идиотом, чтобы тащиться в такую даль».

Придя к такому заключению, он принялся за сандвичи, смакуя каждый кусочек. Потом, удовлетворенно вздохнув, откупорил бутылку пива. Пиво оказалось непривычно горькое, но освежало…

Бобби забросил пустую бутылку в заросли вереска и опять откинулся на землю.

Он ощутил себя чуть ли не Господом Богом. Мир лежал у его ног. Слова не новые, но чем они плохи? Все ему подвластно.., все, стоит только захотеть! Великолепнейшие планы, смелые замыслы мелькали в голове. Потом опять стало клонить в сон. Все смешалось. Он уснул… Тяжелым, цепенящим сном…