Глава IV. ИДЕОЛОГИЧЕСКИЙ ШАНТАЖ, ПРИКРЫТЫЙ ДЕМАГОГИЕЙ

Дирижёр неслаженного хора

В 70-е годы в мировую политику вошло и пустило свои корни понятие «разрядка международной напряжённости». Именно тогда между СССР и США были приняты и подписаны основополагающие документы, заложившие фундамент плодотворного сотрудничества между двумя странами в различных сферах. Это документ 1972 г. об основах взаимоотношений между СССР и США и соглашение 1973 г. о предотвращении ядерной войны, в соответствии с которым целью политики обеих стран должно быть устранение опасности такой войны и применения ядерного оружия.

Первое, что следует знать об отношениях средств массовой информации к Советскому Союзу, заключается в том, что для американских журналистов «холодная война» началась не в 1946 г., а в 1917 г., сразу после русской революции.

Уильям Дорман, профессор журналистики и вице-председатель факультета журналистики Калифорнийского университета в Сакраменто

«Нью-Йорк таймс» как институт общественной жизни США в первой половине 70-х годов переживала совпавший с началом разрядки период приспособления к новым политическим реальностям, к изменившимся внешним и внутренним условиям.

На её страницах ещё нередко находили место отзвуки концепции о «всемогуществе» Америки. В своё время приверженность данной концепции привела газету в число сторонников «холодной войны». Ею же она обосновывала на первых этапах интервенцию США во Вьетнаме, а позже стремление американского капитала изменить на свой лад ход событий на Ближнем Востоке. Вполне понятно, что в период разрядки «Нью-Йорк таймс» не была способна выступить за политику сотрудничества.

Однако газета не могла не отреагировать и на изменившиеся события в международной обстановке 70-х годов. Всё это, вместе взятое, объясняет сложность, противоречивость, иногда непоследовательность позиции газеты как в вопросе политики разрядки в целом, так и в отношении её к тем или иным конкретным шагам в развитии советско-американских связей в последние годы.

Заметное влияние на редакционную политику «Нью-Йорк таймс» оказывали и продолжают оказывать, с одной стороны, те силы в американском обществе, которые выступают против разрядки международной напряжённости или стремятся использовать её в своих узкоклассовых интересах, а с другой – те, что стоят на стороне политики разрядки. Деятельность тех и других сил и выдвигаемые ими идеи получили широкое отражение на страницах «Нью-Йорк таймс». Двойственность позиции газеты объяснялась противоречивостью взглядов её хозяев.

1. «Нью-Йорк таймс» связана и в свою очередь испытывает определённое давление со стороны военно-промышленного комплекса Соединённых Штатов, для которого принять разрядку значило бы отказаться от гонки вооружений, которую США вели в течение длительного времени.

Действуя в его интересах, «Нью-Йорк таймс» регулярно помещала на своих страницах обширные статьи о «советской угрозе». С той же целью она в серии материалов стремилась скомпрометировать идею разрядки в глазах американской общественности и представителей правительственной администрации, выдвигая утверждение о том, что СССР якобы использует разрядку для прикрытия своих усилий добиться превосходства над США в области вооружений. А поэтому, призывала «Нью-Йорк таймс», «не доверяйте разрядке».

2. «Нью-Йорк таймс» не один год поддерживает связь с видными представителями управленческого аппарата, деловых кругов США, с известными политическими деятелями, издавна придерживавшимися политики антикоммунизма, ставшей для них традиционной. Многие из них достигли высокого общественного положения именно благодаря активному отстаиванию принципов «холодной войны», нажили политический, а часто и финансовый капитал и теперь уже не хотели менять свою политическую ориентацию. В мире совершались революции, происходили крупные общественные перемены, целые народы оказывались в водовороте невиданных событий, а эти деятели смотрели на них со старых, реакционных позиций. Эти люди были богаты и сильны, и Америка казалась им богатой и сильной, а старые лозунги и прежняя политика – незыблемыми. Мир изменился, а их мышление либо осталось прежним, либо изменилось, но не настолько, как того требовало время. Точку зрения этой группы часто и охотно излагала на своих страницах «Нью-Йорк таймс».

3. Вместе с тем газета испытывала влияние со стороны тех людей крупного капитала США, которые были заинтересованы в установлении и сохранении прочных деловых отношений с Советским Союзом. Эти представители американского бизнеса, ясно сознавая для себя выгоду от заключения долгосрочных соглашений с нашим государством, выступали за проведение в жизнь политики разрядки. Мнение этих деловых кругов Соединённых Штатов «Нью-Йорк таймс» также учитывала в своих публикациях.

4. Газета прочно взаимосвязана с финансовым капиталом и подвержена его заметному влиянию, что не раз существенно сказывалось на редакционной политике «Нью-Йорк таймс», например в различные периоды ближневосточных событий, хотя сама газета эту зависимость часто отрицает.

Этот капитал всеми средствами, в частности через еврейское лобби в конгрессе, стремился использовать разрядку для вмешательства во внутренние дела СССР путём искусственного разжигания «вопроса о положении евреев», навязывания дискриминационных ограничений в развитии торговли между Советским Союзом и Соединёнными Штатами и др.

5. Газета имеет постоянные контакты с «интеллектуальной элитой» восточной части страны, причисляемой к либералам. Это издание само также старается закрепить за собой репутацию «либерального». Представители этих кругов в общем и целом поддерживали в 70-е годы идею разрядки как единственно разумную альтернативу ядерной войне, но, отражая свойственные либералам колебания, сомнения и непоследовательность, хотели бы осуществлять разрядку исключительно на выдвигаемых ими условиях, настаивая на необходимой, по их мнению, «либерализации» социалистической системы. С этой целью они, в частности, подняли на щит изобретённый ими лозунг о «защите диссидентов-интеллектуалов», якобы «подвергавшихся репрессиям» в СССР. Влияние подобных идей заметно ощущается на страницах газеты.

Результатами взаимодействия и противодействия названных сил в американском обществе во многом объясняется большая сложность и противоречивость в отношении к политике разрядки международной напряжённости внутри Соединённых Штатов. Этим же объясняется и тот факт, что в вопросе о разрядке позиция газеты также не была однозначной.

«Нью-Йорк таймс» нередко балансировала между осуждением разрядки и её поддержкой. Однако такая позиция отнюдь не делала газету менее серьёзным идеологическим противником курса разрядки международной напряжённости. Скорее напротив: она превращала «Нью-Йорк таймс» в его скрытого, а потому и более опасного врага.

Газета умело задавала тон разным выступлениям противников разрядки в США, стремясь направить их активность в нужное русло. Например, несмотря на то что «Нью-Йорк таймс» разделяла бо́льшую часть выдвигаемых ими требований или по меньшей мере относилась к ним сочувственно, она считала своим долгом предостеречь их от возможной неблагоприятной ситуации, когда, запросив слишком много, они не получат ничего. «Нью-Йорк таймс» воспринимала как достойный сожаления тот факт, что большинство людей, объединившихся в США в борьбе против разрядки, не учитывали происходящих на международной арене изменений.

«Каждый хочет лишь выдвинуть своё условие, очевидно, не осознавая, что накопление количества и веса этих условий может потопить корабль»[172].

Газета призывала эти группы соизмерять свои запросы с реальностью. «Мы должны быть осторожны», – наставляла «Нью-Йорк таймс» противников разрядки, убеждая их не переступать грань допустимого, чтобы не получить обратный результат. Газета отнюдь не призывала отказаться от своих требований, не классифицировала их как необоснованные и незаконные. Она лишь указывала, каким образом, по её мнению, следует действовать, чтобы достичь желаемого.

Со своей стороны противники разрядки в США умело использовали газету как инструмент для формирования общественного мнения по интересующим их проблемам и для корректировки курса администрации, в тот или иной период находящейся у власти в Вашингтоне.


Интерпретация, уводящая от истины

Рассмотрим подробнее, как освещала газета на своих страницах тему разрядки международной напряжённости и советско-американских отношений, какие она использовала пропагандистские установки, аргументы и методы психологического воздействия на читателей.

При упоминании о разрядке «Нью-Йорк таймс» обычно употребляла не английский термин – relaxation of international tension, дословно обозначающий «ослабление международной напряжённости», который ранее был общепринят и широко распространён, а слово «détente», заимствованное из французского языка и до этого в английском редко используемое. Вероятно, противоречивое отношение к политике разрядки, в том числе как к явлению, в определённой степени чуждому или нежелательному, проявилось в именовании его иностранным словом, не вошедшим полностью в состав английского языка и воспринимавшимся, следовательно, как чужеродное, что должно было переноситься и на определяемое им понятие.

В буквальном значении слово «détente» означает, как писала «Нью-Йорк таймс», «существовавшую ранее напряжённость, которая была уменьшена или сведена на нет»[173]. Определение буквального значения слова газетой довольно верное. Что же касается того смысла, который она придавала ему в действительности, широко употребляя его на своих страницах, то в интерпретации «Нью-Йорк таймс» он зачастую оказывался весьма далёким от первоначального.

1. Газета утверждала, что разрядка – начало процесса, в результате которого условия соперничества между Соединёнными Штатами и Советским Союзом сведены в определённую систему, прежде всего в вопросах уменьшения опасности ядерной войны, поощрения сдержанности в конкуренции двух государств.

«Если это разрядка, – заявляла газета, – то мы имели её ещё с 1945 года. Однако до сего времени мы называли её „сдержанностью“ и „холодной войной“»[174].

С помощью такой логики «Нью-Йорк таймс» проводила знак равенства между разрядкой и «холодной войной». Попытки объединить или сблизить эти несовместимые понятия предпринимаются и в буржуазной общественно-политической литературе. Так, например, К. Белл утверждает:

«Оглядываясь на послевоенный период в целом, можно сказать, что большую его часть, после 1945 года, доминирующим средством или стратегией в отношениях с противником была „холодная война“. С 1969 года им должна была стать разрядка. Различие между ними в том, что разрядка предполагает сознательное или намеренное уменьшение напряжённости… тогда как „холодная война“ допускает сознательное сохранение напряжённости на относительно высоком уровне»[175].

«Нью-Йорк таймс» стремилась выхолостить суть разрядки, скомпрометировать идею разрядки, убедить читателей, что в ней нет якобы ничего нового и что этот курс является всего лишь продолжением прежней политики.

Развёртывая свои аргументы, газета доказывала, что каждый американский президент ставил себе задачу перейти от «холодной войны» к более прочным отношениям, которые могли бы стать основой безопасности, и что, мол, с этой целью США вели продолжительный диалог с Советским Союзом, не прерывавшийся даже в моменты конфронтации. «Нью-Йорк таймс» разглагольствовала о том, что улучшение отношений между двумя странами – заслуга Соединённых Штатов, а разрядка – плод их усилий. Газета старалась принизить значение мирной инициативы социалистических государств, отвлечь от неё внимание американцев.

2. По мнению «Нью-Йорк таймс»,

«было бы оскорблением языка определять разрядку как нечто меньшее, чем ясное соглашение о мирном сосуществовании в американском, а не в советском смысле»[176].

Подобная интерпретация понятия разрядки была весьма распространённой на страницах газеты. Из неё следовало, что разрядка допустима лишь на американский манер, т. е. так, как это выгодно Соединённым Штатам. Такой подход, видимо, отражал довольно широко распространённое среди американских политиков мнение о значении и функциях разрядки как о «способе управления соперничающей державой»[177].

«Нью-Йорк таймс» подразумевала под этим навязывание Советскому Союзу определённых «обязательств», требование односторонних уступок с его стороны – словом, искала в разрядке какие-то возможности для оказания давления на СССР. Поэтому газета неоднократно выступала с призывами «убедить русских принять правила разрядки»[178]. Под «правилами» «Нью-Йорк таймс» понимала те условия, которые США хотели бы поставить Советскому Союзу. Разумеется, данный курс, исключающий равноправные отношения между обеими сторонами, оказывался несостоятельным и лишь существенно тормозил процесс разрядки. «Нью-Йорк таймс» тем не менее объясняла его замедление не тем, что США выдвигают неприемлемые требования СССР, а тем, что русские, мол, несговорчивы.

3. Третий вариант определения понятия разрядки на страницах «Нью-Йорк таймс» был следующий:

«Разрядка – это западня, хитрое французское слово, она используется русскими для того, чтобы достичь военного господства, которого они не могут добиться угрозами…»[179]

Суть подобных заявлений газеты сводилась к тому, чтобы вызвать опасения по отношению к разрядке среди читателей, представив её в виде «коварного трюка», изобретённого противниками США с целью обмануть их бдительность и добиться преимуществ в борьбе за власть на мировой арене.

Все 3 вышеприведённых примера типичной интерпретации разрядки «Нью-Йорк таймс» свидетельствуют об искажении газетой подлинного её значения. Это позволяет сделать вывод, что в подавляющем большинстве определений, приводимых на страницах газеты, она не давала американцам верного представления о разрядке как о процессе последовательного улучшения международных отношений, содействующем укреплению мира и отвечающем, следовательно, не только интересам советского и американского народов, но и интересам народов всех стран.

Редакционная политика «Нью-Йорк таймс» в этом вопросе носила отнюдь не случайный, а, напротив, закономерный характер, поскольку

«буржуазные концепции разрядки преследуют и вполне конкретные практически-политические цели: извратить природу разрядки, а следовательно, и её перспективы, трактовать их с позиции антисоветизма и антикоммунизма»[180].

4. «Нью-Йорк таймс» вынуждена была, хотя и очень редко, давать положительное определение понятия разрядки как «решающего фактора для всеобщего мира», объясняя необходимость ослабления напряжённости стремлением предотвратить всеобщую ядерную войну. В данном случае она шла за высказываниями реалистически мыслящих представителей Белого дома, некоторых наиболее дальновидных сенаторов и конгрессменов. Газета не могла не учитывать и выступления руководителей или общественных деятелей социалистических стран, которые она помещала в изложении на своих полосах.

Вместе с тем, публикуя положительные отзывы о разрядке, газета, где только это было возможно, снабжала их комментариями о том, что американская политика разрядки, дескать, «не означает одобрения советской внутренней структуры», а поэтому, доказывала «Нью-Йорк таймс», США должны по возможности эту структуру «подправить», т. е. отыскивала повод для оправдания вмешательства во внутренние дела СССР. В одном из номеров было прямо заявлено, что ошибочно считать, будто «внутренние дела Советского Союза не наше дело. Это наше дело»[181].

Следуя политике правящих кругов, «Нью-Йорк таймс» стремилась внушить своим читателям, что можно вмешиваться в дела социалистических стран, газета в то же время не допускала и мысли о возможности влияния извне на внутренние дела США. Такая позиция газеты – пример проявления старой концепции о «всемогуществе Америки», о её якобы «особой миссии» в мире.

Двойные стандарты «Нью-Йорк таймс» заметны уже при одном лишь упоминании о нашей стране. Газета часто использует выражения: «советский режим», но «западные правительства», «железный занавес» она противопоставляет «свободному миру».

«Нью-Йорк таймс» также не отказывалась от лексических средств воздействия на читателя и при освещении проблемы разрядки. Вот высказывания, наиболее типичные для неё: «возвышенные, но пустые декларации о разрядке; бессмысленность и бесполезность разрядки; сомнительные политические преимущества разрядки; хрупкая разрядка; искажающие линзы разрядки; эксперимент с разрядкой; обанкротившаяся политика разрядки; загадочность разрядки; разрядка – улица с односторонним движением».

Эти словосочетания сами по себе уже несут явно выраженный отрицательный смысл, который ещё более усиливается в соответствующем контексте. Существенную роль при воздействии на восприятие читателей играет и та негативная интерпретация, с помощью которой «Нью-Йорк таймс» часто искажает даже те понятия, которые сами по себе могли бы быть нейтральными. Одним из излюбленных приёмов газеты стало употребление выражений «так называемый… известный как…» и им подобных для демонстрации её пренебрежительного отношения к тому или иному процессу, событию, факту (например, «мы сейчас прославляем то, что называется разрядкой», «политика, известная как разрядка», «так называемая конференция по европейской „безопасности“»).

«Нью-Йорк таймс» словно решила на практике доказать теоретическое утверждение Жака Эллюля:

«Всё может служить средством пропаганды, и всё должно быть использовано»[182].

Однако «Нью-Йорк таймс», например, никогда не скажет: «…так называемая американская демократия…» Что касается ценностей буржуазного общества, то, пусть даже они и вымышленные, газета стремится внушить читателям уважение к ним.

В условиях, когда разрядка давала надежду на то, что возможен иной путь в политике, предполагающий возможность разрешения самых сложных вопросов за столом переговоров, а не на поле брани, газета не могла выступать открыто против неё. Поэтому «Нью-Йорк таймс», лавируя, начала приспосабливаться к происходящим в мире переменам.

Учитывая то, что разрядка становилась всё более привлекательной для американского народа и народов западноевропейских стран, «Нью-Йорк таймс» иногда пыталась использовать её для собственных пропагандистских выгод, поднимала шум о якобы имеющем место «нарушении духа разрядки». При этом газета, конечно, применяла свои мерки того, что именовала «духом разрядки». По её мнению, например, он предполагал отказ Советского Союза от борьбы против империалистической агрессии, от поддержки им национально-освободительных движений.

Буржуазная пресса открыто, порой враждебно критикует свои собственные правительства, усиливает давление на них, требуя, чтобы в своей деятельности по выполнению принятых договорённостей они «выжали» из Советского Союза максимум возможных уступок.

«За рубежом»

Если ей казалось, что правительство Соединённых Штатов занимало недостаточно решительную позицию по отношению к нашей стране и шло, по её мнению, на уступки, «Нью-Йорк таймс» выступала с его язвительной критикой. Главным обвинением, которое она в таких случаях выдвигала, было то, что правительство «всё ещё руководствуется своим лозунгом „Разрядка любой ценой“»[183], т. е., мол, поступается национальными интересами. «Нью-Йорк таймс» манипулировала привлекательностью разрядки в глазах читателей, преследуя утилитарные цели: очернить в представлении американцев те или иные действия СССР или настоять на том, чтобы правительство США отказалось от переговоров с Советским Союзом, от политики сотрудничества.

Редакционная политика «Нью-Йорк таймс» отнюдь не была направлена на содействие установлению равноправных отношений между США и Советским Союзом. Газета выступала за возврат к политике времён «холодной войны» со всеми её атрибутами.

Одним из средств осуществления таких планов для «Нью-Йорк таймс» стало требование проведения «ограниченной разрядки», которая, с её точки зрения, означала

«сведение условий соперничества в определённую систему, из чего не следует, что конкуренция окончена и что два общества имеют общие цели или ценности или что мы одобряем друг друга»[184],

– утверждала газета.

За этим расплывчатым определением «Нью-Йорк таймс» стояла чётко выраженная позиция: воспрепятствовать взаимовыгодному сотрудничеству между СССР и США. Газета настойчиво призывала к сдержанному и контролируемому развитию экономических отношений между ними. По замыслам «Нью-Йорк таймс» СССР постепенно должен был бы оказаться в зависимости от США. Пропагандируя тезис об «ограниченной разрядке», газета подвергала нападкам ряд американских фирм и компаний, выступавших за развитие советско-американского сотрудничества и находивших его весьма выгодным для обеих сторон.

«Нью-Йорк таймс» требовала, чтобы американская политика определялась

«не аргументами о прибылях, рабочих местах, платёжном балансе или потере рынка в других странах… а чётким осознанием, что экономические мотивы гарантируют сдержанность в условиях соперничества»[185].

Иными словами, она желала, чтобы «экономические мотивы» наложили односторонние обязательства на Советский Союз, вынуждая его к «сдержанности». Добиться этого для газеты и стоящих за ней кругов представлялось важнее, чем, например, обеспечить рабочие места для тысяч американцев, которые могли бы найти работу, выполняя заказы, полученные американскими фирмами в результате заключения взаимовыгодных договоров с советскими организациями.

Позиция газеты по данному вопросу вновь ярко раскрывает классовую сущность её редакционной политики: «Нью-Йорк таймс» защищает прежде всего глобальные интересы американского империализма. В этом главная цель её стратегической пропаганды.

«Ограниченная разрядка» у «Нью-Йорк таймс» имеет некоторые общие черты с концепцией «экспериментальной разрядки», изложенной в обширном труде американского теоретика Д. Ерджина. Эта концепция

«предполагает более чёткое соглашение о правилах конкуренции; включает определённое число совместных проектов, среди которых контроль над вооружением, основанный на принятии паритета, является наиболее важным, а также увеличение связей и контактов на разных уровнях и уменьшение состояния перманентной тревоги с обеих сторон»[186].

Как видно из сопоставления вышеприведённых определений разрядки, и прагматическая интерпретация «Нью-Йорк таймс», и теоретическая трактовка Д. Ерджина отличаются ограниченностью и крайним субъективизмом. Они весьма далеки от диалектического подхода и раскрытия подлинного значения разрядки как процесса взаимовыгодного и имеющего в качестве альтернативы лишь конфронтацию, наносящую ущерб обеим сторонам.

Однако «Нью-Йорк таймс» не довольствовалась лишь теорией «ограниченной разрядки». Она ратовала за устранение из советско-американских отношений «идеологического накала», тщетно доказывая, что это было бы «одним из проявлений разрядки». Более того, газета постоянно, то в демагогической, то в ультимативной форме, выдвигала тезис о том, что непременным условием проведения политики разрядки якобы является прекращение идеологической борьбы. Для большей убедительности «качественная» «Нью-Йорк таймс» даже использовала отдельные положения марксистско-ленинского учения, преподносимые, однако, в искажённом виде. Например, она ставила перед своими читателями вопрос в такой форме:

«Разве нет противоречия между провозглашением „мирного сосуществования“ и „детанта“ и марксистско-ленинским учением о необходимости постоянного конфликта между силами социализма и капитализма?»[187]

В. И. Ленин в своих работах, как известно, не только не отрицал желательность и возможность мирного сосуществования государств с различным социальным строем, но и всячески одобрял деловое сотрудничество между ними. Так, в «Беседе с корреспондентом американской газеты „The World“ Линкольном Эйром» он, в частности, сказал:

«Я не вижу никаких причин, почему такое социалистическое государство, как наше, не может иметь неограниченные деловые отношения с капиталистическими странами»[188].

Препятствия для таких деловых отношений возникали, как свидетельствует история, именно по вине капиталистических государств. «Нью-Йорк таймс», видимо, не понимает или не хочет понять, каким образом мирное соревнование и экономическое сотрудничество между двумя противоположными общественными системами могут сочетаться с борьбой идей и почему она неотвратима. Газета, исходя из своей классовой позиции, не заинтересована в том, чтобы показать подлинную сущность происходящих в мире событий.

Борьба идеологий является в настоящее время неизбежной, поскольку в мире продолжается противоборство между классом буржуазии и рабочим классом. После возникновения первого в мире социалистического государства оно ведётся уже не только внутри капиталистических стран, но и на мировой арене, между государствами с различным социальным и политическим строем.

Внешняя политика социализма, выступая за перестройку международных отношений на базе принципа мирного сосуществования, рассматривает разрядку как важный составной элемент в решении самой жгучей задачи современности – исключения войны из жизни человеческого общества, утверждения на Земле прочного, справедливого мира.

Однако «Нью-Йорк таймс» старалась убедить своих читателей в ином. Приведя на своих страницах высказывание советской стороны о том, что «разрядка… ни в коей мере не отменяет законов классовой борьбы», газета сопроводила его следующим выводом:

«Несомненно, что многие американцы будут поэтому видеть в разрядке просто удобное прикрытие для Советского Союза и его союзников, с помощью которого они пытаются разрушить некоммунистический мир, нацию за нацией»[189].

Согласно «Нью-Йорк таймс», раз классовая борьба не отменяется, то такая разрядка плоха, она, мол, на руку коммунистам.

Боязнь классовой борьбы у представителей буржуазной газеты, на наш взгляд, является признанием того, что капиталистический строй обречён на поражение. Заявления же «Нью-Йорк таймс» о необходимости «идеологического обезвреживания» политической атмосферы или её аргументы о том, что Запад должен настаивать на том, чтобы «подлинная разрядка или хотя бы расширение экономического сотрудничества стали возможны лишь в смягчённом климате»[190], являются по сути обращённым к Советскому Союзу требованием отказа от идеологической борьбы. Иногда газета выражала его в виде лицемерного сожаления о том, что «золотой век в советско-американских отношениях ещё не наступил», а виной всему, мол, то, что Советский Союз «не отказался от своих идеологических целей»[191].

Скрывается за этим не политически наивное мнение, будто идеологическое противоборство – главное препятствие на пути разрядки, а аргумент, которым часто демагогически прикрывается «Нью-Йорк таймс». Такую редакционную политику газеты, которая в «обмен» на разрядку требует идейного разоружения, можно назвать политикой «идеологического шантажа».

В наши дни, как считает Советский Союз, в сохранении мира и разрядки одинаково заинтересованы все. Поэтому по меньшей мере несерьёзно звучат заявления, в которых готовность к нормализации отношений связывается с требованием, чтобы СССР платил за это какими-то предварительными уступками в самых разных областях, в том числе в идеологической.

Если проследить за редакционной политикой «Нью-Йорк таймс», то бросается в глаза тот факт, что газета не проводила различия, а часто намеренно смешивала идеологическую борьбу с «психологической войной». При этом она преследовала цель скомпрометировать первую, придав ей негативную окраску в представлении читателей. Осуждая идеологическую борьбу, газета на практике развёртывала «психологическую войну» против Советского Союза и других социалистических стран.

Газета не только сама распространяла угодную империализму информацию, способствуя формированию у американцев негативного стереотипа Советского государства и изображая нашу страну как «старого заклятого врага» США, но и побуждала к нападкам на политику СССР другие буржуазные пропагандистские организации, среди них главный орган официального аппарата внешнеполитической пропаганды – ЮСИА. Когда в 1974 г. радиостанция «Голос Америки», входящая в состав Информационного агентства Соединённых Штатов (ЮСИА), прекратила в своих передачах на Советский Союз чтение отрывков одной из многочисленных антисоветских публикаций, издаваемых на Западе, «Нью-Йорк таймс» решительно возразила: «ЮСИА не должно было приглушать свой голос»[192]. Другим примером ведения «психологической войны» является создание на страницах газеты стереотипа «коварного, вооружённого до зубов» Советского Союза, угрожающего всему миру, и прежде всего Соединённым Штатам. «Нью-Йорк таймс» неоднократно помещала крупные статьи и комментарии, в которых вполне серьёзно говорила о возможности войны между двумя странами и приводила рассуждения о предполагаемой «советской ядерной атаке против США».

Давно уже «созревший» военный обозреватель «Нью-Йорк таймс» Дрю Миддлтон в течение трёх месяцев подряд писал о том, что потребуется по меньшей мере 10 лет на ликвидацию отставания от советского уровня вооружений.

«Коламбия джорнэлизм ревью», американский профессиональный журнал

Создавая отрицательный и устрашающий стереотип СССР, газета действовала с позиции двойных стандартов: наращивание военной мощи Соединёнными Штатами она преподносила читателям как «одно из наиболее эффективных средств сохранения мира», а укрепление обороноспособности СССР «Нью-Йорк таймс» интерпретировала не иначе как «советскую агрессию». Не случайно Д. Ерджин, говоря о взглядах американских политиков, признавался:

«„Холодная война“ во многом всё ещё с нами»[193].

Видимо, это относилось и ко взглядам владельцев и редакторов «Нью-Йорк таймс».

В действительности газета опасалась не военного, а мирного «наступления» СССР и необратимых изменений, вызываемых разрядкой. Для того чтобы сдержать их, она и использовала для своих утилитарных узкоклассовых целей миф о «растущей глобальной советской угрозе».

Следует отметить, что на страницах газеты часто публиковались материалы по вопросам разрядки, противоречащие один другому. Очевидно, в редакции самой газеты не было абсолютно ясной и определённой линии по этой проблеме. Это объясняется тем, что среди правящих групп США не было единства по вопросу политики разрядки международной напряжённости. Как свидетельствовала «Нью-Йорк таймс»,

«само американское правительство разделено в отношении того, что оно намерено делать и как, по его мнению, Советский Союз будет поступать при так называемой политике разрядки»[194].

«Нью-Йорк таймс» достаточно чётко выражала мнение тех кругов США, которые считали, что «защита политики разрядки… серьёзная ошибка, а торговля с коммунистами… верх глупости»[195]. Однако подобная прямолинейность не была всё же главной отличительной чертой газеты. Гораздо чаще она облекала свои выступления против улучшения отношений с Советским Союзом в более осторожную, аргументированную или демагогическую форму вроде заявлений о том, что «американцев следует защищать от разрядки».

В то же время газета, представляющая, в частности, деловой мир США, не могла не отразить мнения многих его представителей о том, что «разрядка… привлекательна для американских бизнесменов и фермеров». Подтверждение тому содержалось в материалах, обычно публикуемых в секции «Бизнес – финансы». Например, в одном из них, озаглавленном «Советский проект строительства завода грузовых автомобилей стимулирует бизнес США», его автор Т. Шабад констатировал:

«Камский автозавод, крупнейший советский промышленный проект современной эры разрядки, уже начал оказывать ощутимое влияние на экономическую жизнь в Соединённых Штатах, составив значительную часть коммерческой деятельности ряда американских компаний»[196].

Газета подтверждала это множеством цифр и фактов, приводила данные о ходе строительства, о производственных мощностях КамАЗа, о предполагаемых объёмах выпуска будущей продукции.

«Нью-Йорк таймс» также создала положительный стереотип советских людей, с которыми приходилось сотрудничать американским бизнесменам в Москве. По отзывам последних, те отличались тактичностью, терпением, настойчивостью и энергичным подходом к делу.

Итак, «Нью-Йорк таймс» помещала как откровенные выступления против разрядки, так и публикации в поддержку сотрудничества с Советским Союзом. При этом первые в разных вариантах периодически повторялись, а вторые заметно уступали им по количеству.


Под маской миролюбия

Судят не по словам, а по делам. Обращает на себя внимание в этой связи следующая особенность: чем в более абстрактном и общем виде рассматривала «Нью-Йорк таймс» те или иные аспекты политики разрядки, тем решительнее и активнее выступала она в их поддержку. Но чем более конкретными и практическими являлись меры по их реализации, тем негативнее и даже враждебнее становилась позиция газеты по отношению к ним.

На её страницах можно найти множество весьма целесообразных, но самых общих рассуждений и призывов о необходимости всемерной поддержки и укрепления мира, об установлении дружеских отношений между государствами и народами и даже о ликвидации опасных последствий «холодной войны». Так, в одном из комментариев, опубликованном на редакционной полосе, газета, приводя известное высказывание Дж. Вашингтона о том, что «нация, которая испытывает по отношению к другой закоренелую ненависть… является в определённой степени рабом своей собственной враждебности», доказывала, что только переговоры, сосуществование и прочный мир могут освободить американцев от «кампании ненависти и её ненавистных последствий»[197]. С такими утверждениями нельзя не согласиться. Выдвигая их, «Нью-Йорк таймс» стремилась завоевать «кредит доверия» у читателей, так как в действительности, когда дело доходило до более конкретных аспектов в вопросах мирного сосуществования, разрядки и др., газета поступала отнюдь не в соответствии со своими разумными доводами. Иллюстрацией этому может служить преобладание в «Нью-Йорк таймс» материалов, в которых выражено недоброжелательное отношение к Советскому Союзу. Это совсем не содействовало, выражаясь языком газеты, освобождению американцев от «ненавистных последствий кампании ненависти» – «холодной войны».

Подобное расхождение между словами и делами пропагандистов из «Нью-Йорк таймс» не является случайным. Оно результат хорошо продуманного изощрённого психологического воздействия на читателей. В первой половине 70-х годов «Нью-Йорк таймс» не могла уже открыто призывать к «войне с коммунизмом», к отказу от мирного сосуществования государств с различным социальным строем. Это подорвало бы её влияние на читателей, а главное, не отвечало бы тем практическим шагам, которые были предприняты руководителями США совместно с Советским Союзом, их усилиям для предотвращения ядерной войны.

В тот период в редакционной политике газеты стали преобладать тенденции, лишь внешне соответствующие условиям мирного сосуществования и разрядки. Что же касается конкретных решений, то «Нью-Йорк таймс» выступала за разрядку, которая отвечала интересам представляемого ею класса или уж по меньшей мере не наносила ему ущерба.

К этому она стремилась подвести своих читателей, пытаясь настроить свою аудиторию на «волну согласия». Когда читатель видел, что его взгляды и политика газеты совпадают, первая задача психологического воздействия была выполнена. Тогда наступила вторая фаза – разъяснение, какая именно разрядка нужна американцам и как её достигнуть. При этом «Нью-Йорк таймс», как правило, избегала готовых рецептов.

Главным аргументом «Нью-Йорк таймс» в освещении политики разрядки было то, что, по мнению газеты, разрядка необходима прежде всего Советскому Союзу.

«Торговля с Америкой, кредиты и технология… основные причины того, почему русские решились на политику разрядки»[198].

«Нью-Йорк таймс» неоднократно приводила подобный довод, видимо, с целью прочно закрепить его в сознании читателей. Так, в воскресном номере, в секции «Обозрение за неделю», газета прямо под статьёй Г. Шварца, анализировавшей результаты переговоров по торговле между СССР и США, поместила три выразительные фотографии без текста, лишь с краткими подписями. На первой было изображено поле с пшеницей, на второй – нефтеустановка и на третьей – схема компьютера. Все их объединял заголовок, напечатанный крупным шрифтом: «Что есть у нас из того, что хотят русские»[199].

Такая броскость отнюдь не преследовала простое намерение подать товар лицом и заинтересовать возможных покупателей. Она была направлена на то, чтобы убедить американцев, что Советский Союз в данном вопросе действует с «позиции слабости». А следовательно, как пыталась доказать «Нью-Йорк таймс», Соединённые Штаты могут диктовать ему свои условия, требуя за разрядку ту цену, которую они считают приемлемой.

Эта аргументация не что иное, как образец изощрённой и тонкой фальсификации действительности. Она достигается не за счёт грубой лжи или искажения фактов – газета, видимо, усвоила правило американской журналистики: не лги, когда тебя могут уличить, – это подорвёт твоё влияние. «Нью-Йорк таймс» использовала более искусный, а потому и более опасный метод – ложную интерпретацию факта. Она не отрицала того, что СССР выступает за разрядку международной напряжённости, но умышленно искажала суть политики нашего государства, утверждая, что оно якобы «вынуждено» предпринять этот шаг. Однако, как известно, Советский Союз за несколько десятилетий превратился из отсталой, аграрной, разрушенной гражданской войной и интервенцией страны в одну из самых мощных индустриальных держав мира отнюдь не благодаря помощи капиталистических государств, а, напротив, вопреки их враждебной по отношению к первому социалистическому государству политике. Так что в наши дни аргумент о «слабости» Советского Союза не имеет под собой никакой реальной почвы.

Фальсификацией истории явилось также утверждение «Нью-Йорк таймс» о том, что СССР лишь в 70-е годы «решился» на политику разрядки. Наше государство всегда, с первых дней своего возникновения последовательно проводило курс на мирное сосуществование государств с различным социальным строем. Основы этой политики были заложены В. И. Лениным и с тех пор неуклонно претворяются в жизнь, став генеральной линией внешней политики нашей партии. Советский Союз неизменно выражает готовность к открытому, честному сотрудничеству со всеми странами, которые отвечают взаимностью.

«Мы со своей стороны, – говорится в Политическом докладе ЦК КПСС XXVII съезду партии, – готовы сделать всё от нас зависящее, чтобы радикальным образом изменить к лучшему международную ситуацию. Для этого социализму нет нужды отказываться ни от своих принципов, ни от своих идеалов. Он неизменно выступал и выступает за мирное сосуществование государств, принадлежащих к разным общественным системам»[200].

Соединённым Штатам в 70-е годы пришлось пересмотреть свою внешнюю политику под воздействием объективных обстоятельств. Но от признания этого факта особенно старательно стремилась отвести внимание своих читателей «Нью-Йорк таймс», так как ясное понимание того, что США были вынуждены отказаться от конфронтации и встать на путь мирных отношений с СССР, наносило удар по хитроумно сплетённой аргументации газеты, привело бы американцев к признанию необходимости действовать на равных с Советским Союзом в проведении политики разрядки, не добиваясь для себя односторонних преимуществ.

Однако это не соответствовало бы интересам «Нью-Йорк таймс» и тех политических кругов и групп в Соединённых Штатах, которые видели в разрядке не цель, а лишь способ оказать давление на Советский Союз. Поэтому они проводили старую политику борьбы против коммунизма и социализма, но новыми, более изощрёнными средствами.

Если стратегические цели «Нью-Йорк таймс» и правительства Соединённых Штатов идентичны, то в тактических вопросах иногда наблюдаются расхождения. Например, многие члены американского правительства, как и владельцы и редакторы «Нью-Йорк таймс», выражаясь языком последней, хотели бы «использовать торговлю для того, чтобы добиться эволюции советского общества». Имеются в виду перемены, которые на практике означали бы частичную, если не полную реставрацию капитализма.

Но когда конгресс США обсуждал, а впоследствии принял так называемую поправку Джексона к законопроекту о торговле, известную своим дискриминационным по отношению к Советскому Союзу характером, «Нью-Йорк таймс» отнеслась к ней довольно неодобрительно, осудив подобную меру и заявив, что конгресс выбрал «ошибочное средство и неподходящие обстоятельства». Свою позицию в данном вопросе газета определила чётко не только по отношению к конгрессу, но и по отношению к самой политике Джексона. В редакционной статье, т. е. непосредственно от имени владельцев и редакторов, «Нью-Йорк таймс» признала:

«Попытки сенатора Джексона вымогать особые уступки у другого суверенного государства кажутся обречёнными на провал и почти наверняка принесли бы больше вреда, чем пользы»[201].

Но газета порицала не цель, а средство. Она осуждала поправку к законопроекту о торговле не за её дискриминационный характер, а за то, что в данной форме та не могла принести желаемых результатов. «Нью-Йорк таймс» пыталась корректировать действия американского правительства, указывая ему, что поправка слишком ультимативна и выдвигает неосуществимые условия. А поэтому, утверждала газета, если уж принятие её неизбежно, то следовало по крайней мере позаботиться о том, чтобы она была изложена не столь бескомпромиссным языком. «Нью-Йорк таймс» ранее предлагала решать этот вопрос более гибкими мерами.

«Следует полагаться на тихую дипломатию более, чем на такие драматические формы давления, какие выражены в поправке Джексона»[202],

– указывала она.

Примечательно, что, не одобряя поправку об ограничении торговли, «Нью-Йорк таймс» называла её тем, чем она являлась на самом деле, – попыткой вымогать особые уступки у суверенного государства. Впрочем, именно эту политику проводила сама газета, но, как правило, более тонкими средствами, именуя её довольно демагогически: политикой «взаимных уступок». Это означало со стороны США согласие на разрядку международной напряжённости, со стороны СССР – изменение его социальной системы. Примерно тот же смысл «Нью-Йорк таймс» вкладывала в используемое ею понятие «общих моральных рамок». А так как, к огорчению её владельцев и редакторов, политика Советского государства оставалась прочной и незыблемой, то газета не без досады констатировала, что «разрядка может быть лишь ограниченной и непрочной».

«Нью-Йорк таймс» на практике старалась использовать любой удобный случай, чтобы вызвать у читателей недоверие и насторожённость к политике разрядки. Такая редакционная политика газеты отнюдь не содействовала делу укрепления мира и поэтому, как подтвердили последующие события, ничего, кроме вреда, принести американскому народу не могла. Но «Нью-Йорк таймс» и в те годы, и позже продолжала проводить этот курс.

Однако история не стоит на месте. Мирные инициативы СССР и других социалистических стран заставляли задумываться всё большее число людей на Западе о том, кто же в действительности угрожает миру. Отразились эти веяния и на «Нью-Йорк таймс», которая в определённой степени также отдала дань реализму. Не удивительно, что с начала 1970-х годов на её редакционных полосах появился ряд достаточно глубоких аналитических статей и комментариев, рассматривающих проблемы разоружения в целом и переговоры об ограничении стратегических вооружений (ОСВ) в частности. Всё более употребимыми становились такие устойчивые словосочетания, как: «равноправное и прочное соглашение» (между СССР и США), «эра предполагаемого паритета», «общий баланс» между стратегическими силами двух стран, «необходимое равенство» с Советским Союзом в стратегических вооружениях, сокращение стратегических вооружений путём «взаимного соглашения и на паритетных условиях».

Это свидетельствует о существенной эволюции «Нью-Йорк таймс» по сравнению с тем периодом – вплоть до середины 1960-х годов, включая начальные этапы войны во Вьетнаме, – когда газета выступала с претензиями на главенствующую роль США в мире и заявляла о необходимости «сдерживания» коммунизма и борьбы с ним. Тогда она была весьма далека от того, чтобы говорить о «равноправном и прочном соглашении», о «балансе» сил с социалистическими странами.

Однако эта эволюция газеты была вынужденной. Она произошла в результате такого объективного исторического процесса, как изменение соотношения сил в мире в пользу социализма.

«Нью-Йорк таймс» продолжала оставаться верной защитницей интересов правящего класса, что, впрочем, вполне естественно, и другой политики от неё трудно было бы и ожидать. Интересным, на наш взгляд, представляется то, какими средствами газета проводила свой курс в изменившихся условиях. Поддерживая идею проведения переговоров по ОСВ – позиция, которую нельзя не признать разумной, – «Нью-Йорк таймс», однако, не переставала заявлять, что главная преграда для их успеха – нежелание советской стороны пойти на уступки, т. е. объясняла всё «несговорчивостью русских», а не влиянием тех кругов в США, которые заинтересованы в крупных военных заказах и в новом витке гонки вооружений, а не в процессе разрядки международной обстановки. Когда же Советский Союз проявлял инициативу в ходе решения того или иного конкретного вопроса, «Нью-Йорк таймс» заявляла, что это всего лишь тактическая уловка русских, преследующих свои корыстные цели. Газета и здесь отрицательно интерпретировала многие, если не все действия СССР.

Если главам правительств обоих государств удавалось достичь какой-либо договорённости, то тут же выдвигалось утверждение о том, что раз советская сторона с готовностью пошла на это соглашение, то к нему следует относиться с осторожностью и оно едва ли выгодно для США. Соглашение, мол, поднимает «острый вопрос: достаточно ли надёжно защищена безопасность Америки?»[203]. При этом следует отметить, что «Нью-Йорк таймс» использовала выражение «национальная безопасность» практически для любой, нужной ей цели.

Положительные перемены, вызванные разрядкой, сказались всё же на мышлении американских граждан. «Нью-Йорк таймс» признавала:

«Общественное мнение в Соединённых Штатах в настоящее время значительно менее склонно к применению американской военной силы за границей, чем когда-либо со времени начала „холодной войны“. Частично это объясняется провалом США во Вьетнаме, но также является результатом разрядки между Востоком и Западом, как и перемен в мире в целом и в Америке в частности».

Как же отнеслась к этому газета? Опубликовав результаты опроса, «Нью-Йорк таймс» назвала их «ужасающими и даже мрачными». И газета тут же предлагала свои рецепты для исправления сложившегося положения.

Иначе, предупреждала она,

«дело может дойти до того, что отпадёт необходимость в военных расходах и производстве оружия, так как не останется людей, желающих воспользоваться им для самообороны»[204].

Вывод газеты из результатов исследования был гротескный и намеренно парадоксальный. Вероятно, она рассчитывала тем самым произвести большее впечатление на читателя. Всё это отражало её недовольство постепенным отказом американцев от прежних концепций «холодной войны».

«Нью-Йорк таймс» была обеспокоена положительными изменениями, вызванными разрядкой, – таково её истинное отношение к ней. Разрядка, которая содействует развитию добрых отношений и подлинного взаимопонимания между народами разных стран, ведёт к отходу от мышления в духе «холодной войны», уменьшает возможность возникновения вооружённых конфликтов и угрозу применения силы, оказывается неприемлемой для «Нью-Йорк таймс». Такой разрядки она боится. «Защитите нас от детанта»[205], – писала газета.


Трюки для управления умами

«Нью-Йорк таймс» не ограничивалась в своей деятельности одной лишь словесной аргументацией. Она прибегала также к испытанному методу диспропорциональности в подаче информации. На её страницах с начала 70-х годов можно было встретить много публикаций о том, что разрядка переживает «трудности роста», что она наталкивается на различные преграды, часто, по мнению газеты, непреодолимые, и что многие вопросы всё ещё остаются нерешёнными.

Естественно, разрядка не волшебная палочка, мгновенно устраняющая с пути все спорные проблемы, но она, вне всякого сомнения, создаёт более благоприятную политическую атмосферу для их урегулирования. На последнем «Нью-Йорк таймс», однако, не слишком акцентировала внимание читателей. Весьма скромное место в сравнении с материалами, в которых выражался пессимизм по поводу разрядки, отводила газета публикациям о её достижениях: о заключении между СССР и США важных договоров и соглашений, о сотрудничестве в области экономики, о расширении политических контактов.

Такая диспропорциональность давала возможность дезинформировать читателя о развитии советско-американских отношений в период 70-х годов.

Возьмём конкретный пример. Как известно, летом 1974 г. состоялся визит президента США Никсона в СССР, во время которого был подписан ряд важных советско-американских соглашений.

Как же преподнесла своим читателям «Нью-Йорк таймс» эти крупные достижения процесса разрядки? К моменту завершения визита – время, когда газета на своих редакционных полосах обычно помещает оценки и высказывания ведущих обозревателей или известных всей Америке политических деятелей, – «Нью-Йорк таймс» поместила 4 июля 1974 г. комментарий У. Сэфайра, в котором преобладали сомнения в полезности визита Никсона и скептицизм в отношении процесса разрядки в целом, а также содержались высказывания антисоветского характера. Других материалов на редакционных полосах по данной теме не было.

В номере от 5 июля 1974 г. газета опубликовала редакционную статью под заголовком «Хрупкая разрядка», в которой визит Никсона оценивался как «провал». В комментарии на редакционной полосе Рестон говорил о том, что это якобы была «разочаровывающая встреча». Рядом газета поместила комментарий Миллера резко антисоветского содержания, направленный против разрядки и сотрудничества. Четвёртый материал «Нью-Йорк таймс» посвятила «диссидентам» в СССР. Итак, из 4 публикаций на редакционных полосах этого номера не было ни одной, где выражалась бы поддержка политике разрядки или одобрение визита Никсона.

Лишь в редакционной статье можно было встретить краткое упоминание о некоторых из достигнутых во время встречи соглашениях. Газета дала им сдержанную оценку. О других договорах она не упомянула вовсе. Вместо того чтобы рассмотреть связанные с ними вопросы, она писала о «диссидентах». Так, «Нью-Йорк таймс» «отметила» такое важное событие на пути разрядки международной напряжённости, как встреча на высшем уровне.

Способы воздействия газеты на читательскую аудиторию с целью формирования общественного мнения в нужном «Нью-Йорк таймс» направлении были весьма разнообразны. Если нужно внушить американцам сомнения относительно того или иного аспекта отношений между двумя государствами, то газета помещала об этом сообщение с предшествующим ему вопросительным, ироническим или даже издевательским по смыслу заголовком. Подобная манера подачи как бы призывала читателя усомниться в правильности происходящего. Так, опубликовав редакционную статью о соглашении между Советским Союзом и Соединёнными Штатами по охране окружающей среды, «Нью-Йорк таймс» поместила над ней заголовок «Советско-американский заповедник?».

Для того чтобы повлиять на восприятие читателя, «Нью-Йорк таймс» использовала другой характерный метод подачи материалов. В номере от 28 марта 1974 г. она поместила комментарий Л. Дэвиса, профессора политических наук Нью-Йоркского университета. В нём автор писал о советско-американских отношениях и вопросах разрядки. При этом он ни словом не обмолвился о «диссидентах». Тем не менее газета, публикуя его выступление, вставила между заглавием и текстом крупный рисованный портрет Солженицына. Так, избегая прямолинейных словесных заявлений, она манерой подачи стремилась подчеркнуть всячески проводимую ею связь между разрядкой и диссидентством, т. е. вопрос, идти или нет на улучшение отношений с Советским Союзом, ставился в прямую зависимость от муссированной буржуазной пропагандой проблемы прав человека в СССР.

Рисунки «Нью-Йорк таймс» использовала довольно часто. Другой комментарий, где речь также шла о разрядке, газета сопроводила изображением разбитой, с заплатками, с поломанной короной американской статуи Свободы. Поверженная и лежащая на земле, она представляла собой жалкое зрелище. В опубликованном над ней материале говорилось, что разрядка «содержит потенциально самую худшую опасность для нашей страны по сравнению со всеми другими проблемами, с которыми мы сталкиваемся». Затем приводились утверждения о том, что она «зов сирены, влекущий нас к гибели».

После этого подвергалась сомнению выгодность для Соединённых Штатов сотрудничества с Советским Союзом и выдвигались упрёки СССР в наращивании вооружений. Завершалось всё это призывом к читателям серьёзно обдумать выдвинутые аргументы и утверждением, что «именно нам (американцам. – В. К.) предстоит сделать выбор»[206]. Манипулируя сознанием людей, «Нью-Йорк таймс» оставляла им в действительности лишь видимость выбора и самостоятельного решения – метод, часто применяемый «качественной» газетой. Он обычно оказывает выгодное психологическое воздействие, так как если читателю кажется, что идея принадлежит ему самому, то она охотнее им воспринимается и прочнее укореняется в сознании. Но исходя из того, как газета преподнесла факты и события, какие аргументы подобрала, а также как она оформила материал, становится ясным, что вывод, к которому он должен прийти, навязан ему «Нью-Йорк таймс» заранее.

Весьма типичным для газеты являлось то, что она пыталась скрыть истинный характер событий и их классовую сущность. Например, «Нью-Йорк таймс» писала:

«Расходы на вооружение в мире возросли… Около 60 процентов всей суммы падает на Соединённые Штаты и Советский Союз»[207].

Газета ставила оба государства рядом, убеждая читателя, что и то и другое в равной степени вооружаются. Тем самым она заставляла его забыть или просто не принимать во внимание, что США – милитаристское государство, армия которого защищает интересы правящего класса – буржуазии, а СССР – первое в мире государство рабочих и крестьян, вынужденное вооружаться, чтобы отстаивать интересы народа от посягательств империализма. Именно эти классовые различия стирала «Нью-Йорк таймс» в этом и других подобных выступлениях.

Для прикрытия классовой сущности исторических процессов использовался другой приём – подмены причины явления его следствием, служащий тем же пропагандистским ухищрениям – уйти от разъяснения правды. Уйти, чтобы в очередной раз попытаться скрыть агрессивную сущность империалистической политики милитаризма. В одном из комментариев, озаглавленном «Учёные и оружие», проводилась мысль о том, что восходящая ныне по спирали гонка вооружений становится гонкой не в количественном отношении, а в технологическом. В этой связи, по мнению газеты, важное, если не первостепенное значение начинают приобретать учёные, занимающиеся этими вопросами. Поэтому «Нью-Йорк таймс» даже упомянула об «опасности со стороны „научно-технологической элиты“». Учёные, как она утверждала, изобрели атомную, водородную бомбы, ряд мощных ракет, и нельзя предсказать, какое смертоносное оружие могут разработать они завтра.

«Учёные несут поистине ужасную ношу ответственности за гонку вооружений. Наука может быть нейтральной и аморальной, но учёные нет»[208],

– заключала «Нью-Йорк таймс». Вряд ли намерения газеты сводились к простому, пусть гуманному, но беспочвенному призыву, обращённому к учёным, – прекратить разработку новых видов оружия. Гонка вооружений ведётся не потому, что в головах учёных созревают проекты новых мощных видов оружия. И разработкой их они занимаются не просто науки ради. Они выполняют заказ военно-промышленного комплекса Соединённых Штатов, действующего в интересах правящего класса. Подлинный виновник гонки вооружений – американский империализм. Но «Нью-Йорк таймс» тщательно обходила эту действительную причину.

Можно сделать вывод, что газета, используя самые разнообразные способы воздействия на читателя, проводила курс на «ограниченную разрядку» с социалистическими странами, и в первую очередь с Советским Союзом, т. е. на разрядку, означавшую для неё искусственно сдерживаемое развитие отношений, оказание давления на эти страны и требование односторонних уступок с их стороны. Разумеется, успехом такой подход не мог увенчаться. Он заложил лишь основы того курса внешней политики США, который мы можем наблюдать в настоящее время, – антиразрядки и конфронтации.


«Не замечая» исторических событий

В наши дни средства массовой информации представляют большую силу. Их влияние может быть направлено на укрепление мира во всём мире и на содействие росту взаимопонимания между народами. Но оно также может быть использовано для создания помех в деле борьбы за мир и для того, чтобы настраивать народ одной страны против другой.

Важной вехой на пути политики разрядки стало Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе, прошедшее в 1975 г. в Хельсинки. Какой же была позиция такой известной и солидной представительницы средств массовой информации США, как «Нью-Йорк таймс», по отношению к совещанию?

Вопросы, связанные с подготовкой к проведению Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, занимали на страницах «Нью-Йорк таймс» более чем скромное место.

В большинстве публикаций, затрагивающих эту тему, содержалось лишь краткое упоминание о совещании или же этот вопрос был одной из нескольких тем. В ряде материалов газета отнеслась к совещанию отрицательно, в других – продемонстрировала полное равнодушие к нему, ограничившись упоминанием, не содержавшим никакой оценки. Только в одном из них она проявила робкое одобрение идеи проведения форума, но лишь потому, что надеялась на то, что правительства западных стран сумеют использовать его в своих интересах.

Помимо равнодушия «Нью-Йорк таймс» к данной проблеме и её скептицизма относительно возможности проведения совещания характерной особенностью газеты было то, что, говоря о нём, она почти ничего не писала о первых 2 вопросах, стоявших на его повестке дня, – об укреплении безопасности в Европе и об экономическом и научном сотрудничестве. Как правило, она упоминала о совещании как о встрече, на которой «большое внимание должно быть уделено вопросам о правах человека» и «свободному обмену идеями и информацией между Востоком и Западом». Если читатель «Нью-Йорк таймс» использовал эту газету в качестве своего единственного или основного источника информации, то у него могло сложиться впечатление, что на совещании должны были обсуждаться исключительно вопросы о том, что получило впоследствии название «третьей корзины», т. е. проблемы исключительно гуманитарного характера, да и то лишь в том аспекте, как их интерпретировала «Нью-Йорк таймс».

Газета не скрывала, что инициаторы проведения совещания – Советский Союз и другие социалистические страны. На основании этого она строила следующую аргументацию: раз социалистические страны стремятся к созыву этого форума, то, видимо, они преследуют какие-то свои корыстные интересы. Следовательно, предстоящее совещание на высшем уровне выгодно лишь странам социалистического содружества, а поэтому Запад, мол, должен относиться к нему с осторожностью, даже с подозрением, и если уж идти на его проведение, то выдвинув свои требования. В этом направлении «Нью-Йорк таймс» стремилась формировать общественное мнение США. Она рассматривала Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе как «место сделки». Газета не призывала западных руководителей отказаться от самой идеи его проведения, полагая, что Запад сможет добиться на нём уступок от СССР и других социалистических стран по вопросу «третьей корзины».

Интересно отметить, что в отношении подготовки и проведения Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе «Нью-Йорк таймс» занимала более негативную и консервативную позицию, чем американское правительство. Официальные представители Белого дома считали, что в вопросе о совещании между «Соединёнными Штатами и Советским Союзом нет больших расхождений». Они также отмечали, что советская сторона

«выражала желание идти вперёд в этой области и что высокопоставленные представители правительства США были уверены в возможности достижения прогресса»[209].

«Нью-Йорк таймс» же смотрела на это с большим пессимизмом.

Наконец, стремление поднять в этот период на щит вымышленные вопросы о «правах человека» и о так называемых «диссидентах в СССР» доказывало, что

«эти темы использовались как средство для того, чтобы перехватить инициативу в процессе подготовки и проведения Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе если не в ходе самой конференции, то на идеологическом уровне в целом»[210].

Поэтому в связи с совещанием в Хельсинки «Нью-Йорк таймс» отводила много места на своих страницах кампании «защиты прав человека в социалистических странах», всячески переплетая её с процессом разрядки международной напряжённости. В чём хотела при этом газета убедить своих читателей, становится ясно, если внимательно проследить за её публикациями на эту тему. Так, «Нью-Йорк таймс» довольно откровенно заявляла:

«Если Соединённые Штаты должны продолжать помогать другим сопротивляться советскому империализму, то лучше всего это делать через… кампанию прав человека…»[211]

Громкий шум, поднятый «Нью-Йорк таймс» в связи с кампанией «прав человека», подтверждал, что газета решила ввести её в свой пропагандистский арсенал и активно применять на практике. Эта кампания помогала газете:

1. Отвлекать внимание американской общественности от систематических нарушений элементарных прав и свобод человека у себя на родине, заставить её забыть о судьбах политзаключённых, об угнетённых национальных меньшинствах, о безработных и других категориях американцев, лишённых в Соединённых Штатах каких-либо социальных прав.

2. В международном плане она бралась на вооружение «Нью-Йорк таймс» для создания на Западе такой атмосферы для проведения политики разрядки, при которой она могла бы извлечь для себя максимальные выгоды.

3. Поскольку в Соединённых Штатах не было полного единства даже между отдельными группами и кругами противников разрядки, то кампания «прав человека» использовалась «Нью-Йорк таймс» как одно из средств для их объединения под общим лозунгом.

Для достижения своих пропагандистских целей газета, как отмечалось, навязывала также тему так называемых «диссидентов».

«Нью-Йорк таймс» старательно формировала в представлении своих читателей стереотип «диссидента», изображая его чуть ли не героем. Особенно большое внимание в этом отношении было уделено Солженицыну. «Нью-Йорк таймс» представляла его американцам как «борца против коммунизма», как «жертву репрессий». Когда же он был выдворен из СССР, газета потеряла возможность рисовать его «несчастной жертвой». Сам же он повёл себя совсем не так, как от него ожидали. Он грубо и пренебрежительно обращался с журналистами, вступал в полемику с другими «диссидентами» и представителями эмигрантских групп.

«Нью-Йорк таймс» почувствовала, что если так будет продолжаться и далее, то стереотип Солженицына – «символа» диссидентства, который она так старательно насаждала в сознании американцев, может просто-напросто рухнуть. Поэтому газета поспешила вполне определённо предупредить Солженицына от своего имени. Она ясно напомнила ему, что он очень мало бы значил, если бы буржуазная пресса не сделала его «международной знаменитостью». «Нью-Йорк таймс» прямо давала Солженицыну инструкции, как тому следует вести себя, чтобы не разрушить сложившегося о нём представления:

«…помните: вы за диссидентов, вы против коммунизма, вы ненавидите цензуру. Не сходите с этой линии».

Вот такой «герой» был нужен «Нью-Йорк таймс». Такого Солженицына она приветствовала в США и одобряла предоставление тому всяческих льгот и привилегий. Газета требовала от него:

«Прекратите резко критиковать прессу, перестаньте ругать свободные выборы, прекратите подавлять других диссидентов. Нам нужен Толстой, а не Распутин».

«Нью-Йорк таймс» прямо предостерегала:

«…когда святые падают, средства массовой информации хранят молчание и число верующих уменьшается, а это сулит мало хорошего для возведённых в стереотипы. Вам это известно?»[212]

Широко разрекламированный «Нью-Йорк таймс», отводившей ему не только целые полосы, а и развороты, громко именуемый ею «величайший писатель», «Толстой XX века», Солженицын на деле нужен был ей в качестве марионетки, от которой требовалось полное послушание, иначе следовало резкое одёргивание, как это ясно дала ему понять газета. А стереотип «диссидента» был всего лишь одним из средств, содержавшихся в арсенале буржуазной прессы и используемых ею для пропагандистских акций, направленных против социалистических стран.

Поглощённая «акциями» по «защите прав человека», а также опекой «диссидентов» из Советского Союза, попавших в Соединённые Штаты, «Нью-Йорк таймс» явно игнорировала проблему политических заключённых в Америке. Тех, кто за свои убеждения, например за отказ участвовать в войне во Вьетнаме, был брошен в тюрьму, вынужден был эмигрировать в Канаду или жить в США нелегально. В письме, направленном в редакцию газеты, её однажды спросили: когда же американские граждане будут пользоваться такими же моральными и политическими правами, какие ныне предоставляют в Соединённых Штатах бывшим советским гражданам? И

«не ирония ли то, что США становятся приютом для политических диссидентов из Советского Союза, в то время как Канада – убежищем для политических диссидентов нашей собственной (американской. – В. К.) системы?»[213].

«Нью-Йорк таймс» оставила этот вопрос без ответа.

Рассмотрим, как освещала «Нью-Йорк таймс» подготовку и проведение завершающего этапа совещания, проходившего на высшем уровне в Хельсинки с 30 июля по 1 августа 1975 г. Возьмём для обзора публикации с 15 июля по 15 августа 1975 г. За это время в ней было помещено по данной теме 93 материала, из них 13 – положительного характера. Вошли в эту группу в основном материалы, излагавшие официальные высказывания участников совещания, позицию Советского Союза, заявления американского правительства, сокращённые тексты документов. Материалов редакционных полос в ней нет. Это говорит о том, что владельцы и редакторы «Нью-Йорк таймс» поддержки идее созыва совещания не выражали.

Негативное отношение «Нью-Йорк таймс» сказалось и на её манере подачи материалов по данной теме. Правительство Соединённых Штатов в то время издало официальное заявление, в котором говорилось, что

«хельсинкская декларация открывает огромные перспективы. Она может содействовать расширению сотрудничества и укреплению безопасности на всём европейском континенте. Это чрезвычайно важно для США и для народов всех стран»[214].

«Нью-Йорк таймс», именующая себя «газетой мнений», не могла, конечно, проигнорировать заявление собственного правительства и не сообщить о нём читателям. Однако она достаточно чётко продемонстрировала своё отношение к нему, поместив его не на первой полосе, как того можно было бы ожидать, а лишь на пятой, где оно заняло примерно 2/3 колонки. Почти всё оставшееся на полосе место было отведено рекламе женской одежды.

В другом случае «Нью-Йорк таймс» опубликовала на 18-й полосе небольшую информацию без подписи. В ней Белый дом объявлял о предстоящей поездке Форда в Хельсинки и подчёркивал, что присутствие там президента США отражает мнение правительства о том, что Заключительный акт

«представляет существенный шаг в наших непрестанных усилиях построить более прочные и плодотворные отношения между Востоком и Западом»[215].

В ответ на это сообщение газета поместила в ближайших номерах 7 материалов, в 6 из которых содержалась прямая критика Форда за его решение поехать на совещание в Хельсинки, причём этим материалам «Нью-Йорк таймс» отвела гораздо более приметное место – иногда на первой полосе, – чем заявлению Белого дома, вызвавшему столь бурную критику и неодобрение газеты. Помимо этого она дала ряд публикаций, непосредственно не связанных с решением президента принять участие в совещании, но содержавших его косвенную критику.

Газета также не замедлила прямо высказать своё собственное мнение в отношении проведения совещания. Например, в номере от 21 июля 1975 г. «Нью-Йорк таймс» поместила две редакционные статьи. Их заголовки перекликались между собой. Первая была озаглавлена «Европейская „безопасность“…», вторая – «…и подлинная разрядка». В обеих речь шла о Совещании по безопасности и сотрудничеству в Европе. Подбор заголовков уже достаточно чётко определял позицию «Нью-Йорк таймс». Кавычками над словом «безопасность» газета, видимо, хотела дать понять читателю, что она имеет в виду нечто совершенно противоположное. Слово «подлинная» разрядка, употреблённое, как явствовало из статьи, в понимании самой «Нью-Йорк таймс», также имело целью подчеркнуть, что в первом случае речь идёт о чём-то вымышленном, нереальном, неправдоподобном. Газета давала рекомендации следующего рода:

«Совещанию по безопасности и сотрудничеству в Европе, в котором принимают участие 35 государств и которое ныне приближается к своей наивысшей точке после 32 месяцев семантических софизмов, вообще не следовало бы иметь место»[216].

В результате нападок противников проведения совещания в Хельсинки, среди которых видную роль играла «Нью-Йорк таймс», администрация Форда пошла на уступки своим критикам, сделав туманные заявления, в которых её предыдущая оценка хельсинкских соглашений оказалась несколько приниженной. Однако президент США не отказался от участия в совещании, объяснив, что он не желает, чтобы «заголовки газет по всей Европе кричали: „Соединённые Штаты бойкотируют надежды на мир“»[217].

Тем не менее «Нью-Йорк таймс» поспешила отметить колебания в позиции администрации, не без торжества заявив, что «Белый дом обороняется». Таковы были взаимоотношения между газетой и правительством Форда по данному вопросу в период, непосредственно предшествовавший проведению совещания на высшем уровне в Хельсинки.

В день открытия Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе в столице Финляндии «Нью-Йорк таймс» не сочла нужным проинформировать своих читателей об этом. «Качественная» газета, претендующая на энциклопедичность и избравшая своим девизом: «Все новости, пригодные для опубликования», сочла недостойным своего внимания такое событие, как открытие совещания в Хельсинки на высшем уровне, и не нашла для него места среди главных событий дня.


В кривом зеркале

В дни проведения совещания и позже «Нью-Йорк таймс» публиковала сообщения своих собственных корреспондентов и выступления обозревателей, которые можно исходя из их содержания разделить на 3 группы.

1. Материалы, прямо и резко осуждавшие совещание, его участников и заключаемые ими соглашения. В одном из номеров газеты была опубликована вполне типичная для «Нью-Йорк таймс» того времени крупная статья Л. Чарлтон, озаглавленная «Хельсинкское соглашение: прогресс или отступление?». Заголовок рассчитан на образованного читателя, которому якобы предлагают самому принять решение.

Однако приведённые в статье аргументы, мнения, цитаты рисовали ему события таким образом, чтобы вызвать недоброжелательное отношение к происходящему. В интерпретации «Нью-Йорк таймс» Заключительный акт, имеющий историческое значение, представал как «отступление Запада, признание его морального провала и даже как непоправимая капитуляция». Соглашение в Хельсинки приняли и подписали главы 35 государств и правительств, а «Нью-Йорк таймс» упоминала о нём как об «одностороннем». Что газета имела под этим в виду, она сама, видимо, затруднялась определить. Важнейший принцип нерушимости границ вызывал у неё «гнев и в некоторых случаях уныние»[218].

2. Второе, к чему пыталась склонить своих читателей «Нью-Йорк таймс», – это то, что совещание якобы лишь формальное событие, а «активные переговоры ведутся за сценой». С помощью подобных аргументов газета старалась принизить в глазах американцев значение совещания, приписать все заслуги в решении тех или иных вопросов двусторонним встречам.

«Действительные проблемы 35 стран-участниц обсуждались во время лихорадочного раунда частных встреч, где существовала подлинная напряжённость»[219],

– утверждала «Нью-Йорк таймс». Никто, конечно, не станет отрицать важность и полезность этих встреч. Но дело в том, что газета делала всё возможное, чтобы подменить ими результаты, достигнутые на совещании. Она пыталась доказать, что если, мол, в Хельсинки и были какие-то достижения, то лишь благодаря частным беседам, а не официальной встрече.

Здесь «Нью-Йорк таймс» вновь выступала в роли изощрённого фальсификатора действительности, хотя она и не прибегала к явному искажению фактов. На практике как двусторонние беседы, так и официальная встреча прекрасно сочетались и дополняли друг друга, что же касается газеты, то она противопоставляла одно другому.

«Нью-Йорк таймс», помещая репортажи своих корреспондентов о ходе совещания, акцентировала внимание читателей на мелочах, на самых ничтожных деталях. Например, Ф. Льюис в своём сообщении главное место отвела сплетням, кулуарным разговорам, мелким, часто колким замечаниям. К. Рен в репортаже о закрытии совещания рассказывал о том, кто как был одет, что ели, что пили, во сколько обошлась организация встречи, кто обслуживал её участников и так далее.

Газета за множеством второстепенных и незначительных подробностей стремилась скрыть от читателей главное – значение Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе для судеб народов многих стран мира.

3. «Нью-Йорк таймс» навязчиво проводила идею о том, будто совещание не представляло большого интереса для рядовых американцев или европейцев. Им, может быть, и приятно было наблюдать по телевизору за тем, как улыбаются и говорят о мире главы их правительств, это лучше, чем слушать разговоры о войне; однако «гораздо больше они интересуются работой, ценами и другими материальными вопросами, непосредственно их касающимися»[220], – утверждал Дж. Рестон.

В этой жалкой роли дёгтемарателей помимо обычных газетных подёнщиков оказались известные, хорошо оплачиваемые и теперь уже далеко не молодые «столпы» американской «Нью-Йорк таймс» Сульцбергер и Рестон. Развязность, с которой они судят о крупнейшем в истории Европы событии, вдохновлена им деньгами владельцев газет. Но пусть по крайней мере эти «отравители» не выдают раздражённую волю этих денег за «общественное мнение» Америки…

«За рубежом»

Тот факт, что Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе – важный вклад в дело укрепления мира, без сохранения которого многие, если не все бытовые и материальные вопросы, ныне представляющиеся существенными, утратили бы всякий смысл, Дж. Рестон обошёл молчанием. Газета избегала подчёркивать то, что в действительности совещание в Хельсинки, явившееся результатом успешного развития процесса разрядки, привлекало пристальное внимание самых широких слоёв населения разных стран.

Характерно, что, формируя подобным образом взгляды американцев по данному вопросу, газета не упускала случая сослаться на якобы «широко распространённое среди общественности Соединённых Штатов критическое отношение к совещанию в Хельсинки», видя в этом одно из оправданий негативного его освещения на своих страницах. Таким образом, создавался замкнутый круг. С одной стороны, «Нью-Йорк таймс» многое делала для того, чтобы вызвать у американцев враждебное отношение к совещанию, с другой стороны, ссылками на их мнение оправдывала свою редакционную политику. Газета не стеснялась открыто заявлять о своей позиции. «Как и многие американцы, мы испытываем глубокий скептицизм в связи с хельсинкской встречей»[221], – писала она.

Подобные утверждения «Нью-Йорк таймс» в отношении «многих американцев» весьма сомнительны. Газета, видимо, понимала привлекательность совещания в Хельсинки для народа своей страны и учитывала это при подготовке своих материалов. Теперь многие из аналитических статей и комментариев на международные темы начинались рассуждениями газеты о событиях в Хельсинки или о провозглашённых там принципах. При этом «Нью-Йорк таймс», во-первых, привлекала внимание читателей, интересующихся результатами совещания, а во-вторых, старалась осторожно, но настойчиво развенчать хельсинкские принципы в представлении американцев, заявляя через несколько дней после окончания совещания, что, мол, ничего в мире после их принятия не изменилось, что «Восток – это Восток, а Запад – это Запад, даже после Хельсинки»[222]. Газета чрезвычайно опасалась положительного влияния, которое оказывало совещание на умы народов, и всячески противодействовала этому.

Обращает на себя внимание также типичный для «Нью-Йорк таймс» подход к данной проблеме. То газета, как отмечали, всеми доступными ей средствами старалась принизить значение соглашений, достигнутых в Хельсинки, осуждала их и даже отвергала, то вдруг начинала бить тревогу по поводу их якобы нарушения социалистическими государствами. При этом газета поднимала такой шум, будто для неё дороже этих соглашений ничего на свете не было и нет. Вопросы безопасности и сотрудничества в Европе оказались выходящими за рамки интересов «Нью-Йорк таймс», так как они означали торжество политики СССР и других социалистических государств.

Выход для себя газета нашла в том, что взялась за темы «третьей корзины», но не для того, чтобы отстаивать их как таковые. Необходимо было воспользоваться ими как средствами вмешательства в дела Советского Союза. Главным для неё как в период проведения совещания, так и позже был вопрос о «свободном потоке идей, информации и людей через идеологические границы»[223]. При этом газета и стоящие за ней круги исходили не из желания содействовать взаимопониманию и расширению сотрудничества между народами разных стран. Они руководствовались стремлением оказать влияние на внутреннюю политику суверенных государств, вызвать в них перемены в интересах тех, от кого этот поток информации по замыслам «Нью-Йорк таймс» должен был бы распространяться.

Газету в данном вопросе волновало только одно: возможность проникновения буржуазной идеологии в социалистические страны. Манёвр не новый. Его суть известна – борьба против социализма, которую «Нью-Йорк таймс» ведёт со времени возникновения Советского государства. Совершенствуются способы, методы и средства – они вырабатываются газетой применительно к современным, часто меняющимся условиям.

В данных обстоятельствах лозунг «свободного потока информации», вероятно, кажется «Нью-Йорк таймс» одним из наиболее приемлемых для достижения поставленных ею целей. Не случайно она одна из самых активных его сторонниц на Западе, тех, кто хотел бы под этим лозунгом проводить «любой вид буржуазной пропаганды, любые измышления, искажения и извращения правды, то есть все формы дезинформации»[224].

Отстаивая его, «Нью-Йорк таймс» довольно «свободно» интерпретировала хельсинкское соглашение, утверждая, что оно «гарантирует неограниченный поток информации». В действительности же в нём речь идёт о сотрудничестве в гуманитарных областях, о контактах между людьми и об обмене информацией, а не о её неограниченном потоке.

Вряд ли можно допустить, что газета подменила одно из этих понятий другим по неведению или наивности. Опытные буржуазные пропагандисты «Нью-Йорк таймс» наверняка осознают, что чисто количественное, «неограниченное» увеличение объёма сообщений совсем не исключает, а, напротив, облегчает навязывание искажённых взглядов, неверных мнений и предубеждений, т. е. предполагает насаждение чуждой народу идеологии, поэтому они и ратуют за «неограниченный поток информации».

Разумеется, такая политика, на которой настаивала «Нью-Йорк таймс» и те влиятельные круги в Соединённых Штатах, с которыми она поддерживает тесный контакт, не давала желаемых для них результатов. Идеологическая экспансия может привести лишь к поражениям. Видимо, сознавая, что своих целей подобном образом не добиться, «Нью-Йорк таймс» стала в 1976 г. выражать своё недовольство тем, что представители американского правительства согласились в своё время принять участие в совещании. Примерно через год после его проведения «Нью-Йорк таймс» с раздражением оценила его как «главную грубую политическую ошибку», осудив подписание его США.

Наиболее типичными стали такие выражения, как: «громоздкая конференция; конклав (частное или тайное совещание); заключительное формальное заседание; эйфорическая конференция 35 государств на высшем уровне; хельсинкский карнавал».

Эти и другие, сходные с ними высказывания, как мы видим, либо заключают в себе резко враждебное отношение, либо по меньшей мере несут отрицательный оттенок. Постоянное их использование при упоминании о данной теме служило одним из способов воздействия «Нью-Йорк таймс» на читательскую аудиторию с целью формирования негативного представления о совещании в сознании американцев. Приведённые здесь факты противоречат высказыванию газеты о том, что

«мы (имеются в виду журналисты западной прессы. – В. К.) слишком искушены, чтобы употреблять слова, несущие явную смысловую нагрузку»[225].

Действительность доказывает, что «Нью-Йорк таймс» сама грешит тем, в чём пытается иногда обвинить других.

Итак, в редакционной политике «Нью-Йорк таймс» в отношении Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе можно выделить следующие этапы:

1. В начале 1970-х годов газета не испытывала большого интереса к вопросам подготовки совещания. Она уделяла этому крайне мало места на своих страницах, пытаясь убедить читателей, что тема эта не представляет особой важности. Если речь заходила о ней, то журналисты «информировали» свою читательскую аудиторию так – это, мол, событие, которое дипломаты ряда стран ожидают со скукой. На его повестке дня стоят «три вопроса: „Бессмысленный“… „Неизбежный“… „Невероятный“…»[226]. Применяя метод «легковесного подхода» к данной теме, как и к проблемам разрядки в целом, газета стремилась к тому, чтобы читатель не воспринимал их всерьёз.

2. В последующий период, вплоть до 1975 г., т. е. до созыва совещания на высшем уровне в Хельсинки, «Нью-Йорк таймс», всячески противодействуя идее его проведения и сдерживая американское правительство в данном вопросе, выражала постоянный пессимизм и сомнения в успехе этого международного форума. Несмотря на его последовательную и планомерную подготовку, газета старалась доказать, что «Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе… находится в тупике»[227].

3. В период проведения совещания в Хельсинки в июле – августе 1975 г., которое прошло с большим успехом, невзирая на мрачные прогнозы «Нью-Йорк таймс», она заняла по отношению к нему открыто враждебную позицию. Это проявилось как в содержании публикуемых ею материалов, так и в манере их подачи.

Когда же газета убедилась, что ей не удаётся извлечь никаких пропагандистских выгод из развёртываемых ею кампаний и что она не в состоянии перехватить инициативу у своих идеологических противников, «Нью-Йорк таймс» резко заговорила о «незаконнорождённости хельсинкского соглашения»[228].

…Журналистская ложь ядерного времени может стать последней, произнесённой на планете, ввергнутой ею в ад. Ни один журналист не имеет права оставаться в этом вопросе нейтральным. Каждый должен занять определённую позицию, каждый должен сказать: «Я за или против гонки вооружений, за ядерную катастрофу или против неё».

«Демократический журналист», журнал Международной организации журналистов

В действительности хельсинкский Заключительный акт отразил процесс объективного развития современных международных отношений, закономерности мировой политики. Подключение к поискам оздоровления обстановки широкого круга государств позволило продвинуть дело безопасности и сотрудничества на качественно новую ступень. Достигнутые в Хельсинки в 1975 г. договорённости наметили чёткую платформу действий государств в одностороннем, двустороннем и многостороннем порядке на многие годы.

70-е годы, прошедшие под знаком разрядки, не были, как утверждают некоторые империалистические деятели, случайным эпизодом в трудной истории человечества. Недругам этой политики не удаётся, как бы они ни старались, вытравить её из сознания людей, народы дорожат плодами, которые принесла с собой разрядка.


Загрузка...