ПОД НЕМЦАМИ. Воспоминания, свидетельства, документы.

Евгений Тверской Румынская оккупация области между Бугом и Днестром в 1941–1944 годах и ее политические и экономические черты[445]

Область, находившаяся между Днестром и Бугом, была оккупирована румынской армией в 1941 году[446]. Еще до исхода войны эта провинция[447] во главе с главным городом Одессой вошла в состав Румынского королевства под названием Транснистрия (в переводе с румынского это означает «Заднестровье»). Транснистрия являлась, т[аким] о[бразом], подарком Гитлера маршалу Антонеску[448] за утрату Трансильвании, переданной румынами Венгрии[449], и Добруджи[450], уступленной Болгарии.

Аннексию Транснистрии румынские государствоведы пытались оправдать, как это ни кажется парадоксальным, ссылкой на «мудрую» конституцию Сталина, признавшую существование «Молдавской республики»[451], т. е. наличие провинции за Днестром с коренным румынским населением. Не обошлось, конечно, и без «исторических экскурсов». Нашлись «историки» вроде академика Чебана[452], утверждавшего на основании «исторических» памятников, что Транснистрия входила «когда-то» в «Молдавское княжество» (?). Однако не все румынские политические деятели оправдывали правительственную точку зрения. [Некоторые], напротив, резко осуждали аннексию Транснистрии. Во главе последних стоял лидер Национал-царенистской (крестьянской) партии Юлий Маниу[453], резко критиковавший действия правительства маршала Антонеску. Однажды на собрании Ю. Маниу бросил фразу: «Румынам вообще не везет с “трансами” (намек на потерю Трансильвании), а за Транснистрию мы все поплатимся своими головами!» И действительно, Ю. Маниу поплатился. Он был отправлен в кацет и просидел там до переворота в Румынии[454]. Затем он был избран вице-председателем Совета министров, а потом коммунистическое правительство Петра Гроза[455] снова отправило его в кацет, где он и умер от истощения в возрасте 72 лет.

Однако признание Транснистрии частью Румынского королевства пошло на пользу (тоже как будто парадокс) туземному, т. е. бывшему советскому, населению. Румынские оккупанты чувствовали себя, так сказать, стабильными хозяевами и, не в пример гитлеровским пришельцам, не разоряли хищнически занятой области, но напротив — стремились всячески восстановить ее хозяйство и т[аким] о[бразом] поднять экономические ресурсы населения. Такое решение далось не сразу, и осуществление его обошлось не без внутренней борьбы среди самих оккупантов. Часть высшей администрации яркой нацистско-гитлеровской ориентации, вроде директора пропаганды профессора] Херсени[456] и некоторых военных, считала себя «победительницей», а население — «завоеванным», называя его с пренебрежением «локальнич» («локальници» — туземцы, т. е. почти то же, что гитлеровские «остовцы»). Напротив, другая часть высшей администрации придерживалась противоположной точки зрения, а именно: родившиеся в Транснистрии суть румынские граждане — «ромынь транснистриень» («романи транснистриени»), и [они] не «завоеваны», а освобождены и поэтому должны пользоваться правами наравне со всеми румынами. Эту группу составляли главным образом бессарабцы во главе с известным политическим деятелем Германом Пынтя[457], назначенным на пост городского головы Одессы. Профессор] Алексиану[458], губернатор Транснистрии (сам уроженец Буковины), поддержал, если не официально-декларативно, то, во всяком случае, фактически, бессарабскую группу. В этой поддержке основную роль, конечно, сыграли успехи по восстановлению городского хозяйства, достигнутые Г. Пынтя и его сотрудниками и оказавшиеся возможными лишь при правильном политическом курсе по отношению к местному населению.

Перейдем к населению. Население, конечно, меньше всего интересовалось проблемой Транснистрии. Его лозунгом, как и всякого подсоветского гражданина, было: «Мы хотим жить», т. е. жить сытыми и свободными. Эту психологию учла бессарабская группа. Оно и понятно, т. к. в большинстве случаев бессарабцы — люди русской культуры. Без сотрудничества, поддержки и труда самого населения ничего не восстановишь — это было ясно и бессарабцам. Поэтому методы принудительного «сталинского» труда и «стахановщины»[459], равно как и методы «остовского» труда[460] по рецептам Гитлера, были администрацией Транснистрии признаны негодными.

Нормальная жизнь в Транснистрии восстанавливалась постепенно. Слишком тяжелое наследство оставили бывшие хозяева. Одесские городские предприятия, как-то: водопровод, электрическая станция и мн[огие] др[угие] — были взорваны. Продовольственные склады повсюду сожжены. Подъездные пути испорчены. В порту царил хаос, во входах в гавань торчали мачты затопленных пароходов. Некоторые здания были ликвидированы и взорвались при участии «пятой колонны»[461]. Самым ужасным был взрыв (22 октября 1941 года) бывшего здания НКВД, в котором происходило заседание смешанного германско-румынского военного совета. Почти все участники совещания погибли, а за совершенное злодеяние ответило много ни в чем не повинных людей, которых расстреляли только потому, что они находились возле здания[462]. На фоне этой ужасной декорации население голодало и холодало, но терпеливо ожидало наступления лучших времен. «Эпоха военного коммунизма» — так окрестили одесситы первые месяцы хозяйничанья оккупантов — пройдет, и настанут лучшие времена. Приходится удивляться, сколько терпения и такта было проявлено со стороны местного населения. И оно в своей надежде на лучшее не ошиблось. Румыны не вывозили, а ввозили продукты питания.

В первую очередь румынами были отремонтированы церкви, а на колокольнях водружены колокола[463]. Этим самым подчеркивалась идея «крестового похода против коммунизма», как называли официально румыны войну с СССР. Затем начались другие работы по восстановлению городских предприятий. Сначала рабочие, а потом и крестьяне Транснистрии без всякого принуждения со стороны администрации начали охотно и интенсивно работать, потому что увидали, что работа оправдывается. Заработной платы, варьировавшейся от 4 до 7 марок в день при 8-часовом рабочем дне, хватало на жизнь. Городской и сельской администрацией была организована сеть кооперативов, в которых можно было получить по карточкам паек. Этот паек был вполне достаточен. Он во много раз был больше немецкого пайка в Германии, не говоря [уже] об «остовском» или советском. Укажу, на одного рабочего полагалось в один месяц: жиров — 1/2 кг (сливочного масла или свиного смальца) и 1 литр масла постного; сахару — 2 кг; по несколько кг белой муки, макарон и круп (в среднем 5–6 кг); 2 кг мяса; 1/2 литра водки и 300 штук папирос; хлеба — по 1 кг в день. Интересно отметить, что наряду с правительственными кооперативами новой властью была объявлена свобода торговли. И всякий желающий в городской управе или сельской коммуне мог получить «лиценцу»[464] на открытие торгового заведения. В эту тяжелую эпоху военного времени, эпоху доктрин автаркии и полицейско-экономических ограничений одесское городское самоуправление, а вслед за ним и все прочие учреждения Транснистрии не побоялись бросить лозунг свободолюбивых физиократов: «Laissez faire — laissez passer». И они не ошиблись — население не нужно было кормить. Оно само кормилось.

Уже весной 1942 года Одесса стала неузнаваемой и была полна всевозможных товаров[465]. Твердых цен на вольном рынке не существовало, но они все-таки стабилизировались, потому что созданные муниципальные магазины эти цены как-то регулировали. Укажу, например: 1 кг сахару по карточкам стоил в кооперативах 3 марки, а в муниципальном магазине без карточек тот же сахар стоил 20 марок; сливочное масло по карточкам (1 кг) — 6 мар[ок], без карточек —

30 мар[ок]. Папиросы по карточкам (100 шт.) — 4 марки, без карточек (20 шт.) — 1 марка[466]. По этим коммерческим ценам в муниципальных магазинах можно было покупать товары в любом количестве[467]. Таким образом, частник, желавший торговать, не мог поднимать цен выше тех, которые диктовались муниципальными магазинами. Из вышесказанного видно, что одесский муниципалитет предвосхитил бельгийскую послевоенную так называемую экономическую политику азарта. В Одессу потянулись и крупные румынские коммерсанты из Бухареста и Галаца. Они открыли большие мануфактурные магазины и дали, таким образом, бывшему подсоветскому населению то, что оно при сталинском режиме не только не имело, но и не видело. Румыны привезли в Одессу и сельскохозяйственный инвентарь, [в котором] ощущалась острая потребность в деревне. И — чудо — бывший колхозник повез в город сельскохозяйственные продукты, потому что, продав их, он мог купить себе лопату, косу и грабли, рубаху и штаны, сапоги и галоши и даже шляпу и часы. Базары начали ломиться от всякой деревенской снеди и живности.

Аграрной реформы в Транснистрии проведено не было, но губернаторство выпустило указ, согласно которому крестьянам, желавшим выйти из колхозов, разрешалось перейти на самостоятельное отрубное хозяйство. Благодаря такому указу, многие колхозы по постановлению «мира» самоликвидировались. Промышленность Транснистрии (фабрики и заводы, насчитывавшие более ста рабочих) находилась в ведении губернаторства и частично городских самоуправлений. Необходимо отметить, что в число членов городских управ, назначавшихся губернаторством, должны были обязательно входить представители местного населения. Выше мы касались роли рабочих и крестьян в восстановлении хозяйства Транснистрии на новых началах. Труженики интеллигентных профессий: врачи, учителя, адвокаты, инженеры, чиновники, моряки, служители искусства — также внесли лепту по своей специальности в общее дело восстановления[468]. Были восстановлены в полном объеме и снабжены необходимыми медикаментами и инструментами городские больницы. Возобновились занятия в средних и начальных школах с изменением программы — уничтожение во всех видах «политграмоты» и введение обязательным предметом в средних и начальных школах Закона Божьего, а в университете — богословия.

Полностью был восстановлен Одесский университет, ректором которого был избран известный на весь юг России хирург, профессор Часовников. (После оставления румынами Одессы профессор] Часовников переехал в Бухарест, где получил право частной практики. При смене режима профессор] Часовников был выдан советским властям, каковые его отвезли обратно в Одессу и там же повесили[469].) Студенты последнего курса имели возможность при новой власти закончить свое образование и получить дипломы, которые были признаны румынским правительством дипломами румынских университетов, несмотря на то, что преподавание в Одесском университете велось на русском языке. Одесские адвокаты, объединившись в Союз (бюро), имели право выступать защитниками в военных трибуналах и иных судах. Инженеры нашли применение своим знаниям и опыту в многочисленных городских предприятиях. Многие из них остались на тех же заводах и фабриках, на которых они работали и при советской власти. Большинство чиновников получило работу в городских учреждениях и городском транспорте.

Одесские моряки работали по специальности в порту и по навигации. Лоцманская служба была доверена также бывшим советским лоцманам. Между прочим, последние оказали неоценимую услугу по очистке гавани от поставленных большевиками мин. Ремесленники, как-то: сапожники, портные и портнихи, парикмахеры, слесаря, механики и т. п. — получили возможность открыть собственные предприятия и работали, главным образом, для себя, а не на «государство», как это было при Советах. Короче говоря, всякий, кто хотел работать, работу имел и от труда рук своих или головы мог существовать и спокойно жить, забыв о «черном вороне». Неработающие лишались права на паек, а кроме того, для них существовали «трудодни» по «Положению о трудовой повинности в Транснистрии». Граждане неработоспособные и престарелые получали денежное вспомоществование из городской управы с правом на продовольственный рабочий паек.

Не единым хлебом жив человек. Необходимы зрелища. И во всем блеске была восстановлена Одесская городская опера. Директором оперы был назначен хорошо известный старым одесситам, бывший когда-то первым тенором Селявин[470] (при большевиках он получал крохотную пенсию, влача полуголодное существование). Слава об Одесской опере перекинулась и за Днестр. Много румын, да и немцев также, приезжало в Одессу, чтобы послушать «Бориса Годунова», «Евгения Онегина», «Кармен» и посмотреть балеты «Лебединое озеро», «Спящая красавица» и др. Так же, как и университет, полностью была восстановлена Одесская консерватория[471], директором которой была назначена известная певица Лидия Липковская (уроженка Бессарабии и в прошлом первая певица Мариинской императорской оперы в Санкт-Петербурге)[472].

Известный русский артист Василий Вронский[473], эмигрант, уроженец Одессы, открыл в бывшем собственном театре «Театр русской драмы и комедии», местный опереточный актер Анчаров — «Русскую оперетту». Группа бывших советских актеров, переехавших из Крыма и Киева, открыла «Романтический театр». Культурная секция губернаторства при содействии местных сценических деятелей создала детский театр, во главе которого стояла известная русской колонии Мюнхена режиссер Р. М. Раневская (в настоящее время живет в Бразилии). Известный исполнитель цыганских романсов, уроженец Бессарабии и владелец ресторана в Бухаресте Пётр Лещенко[474] отремонтировал бывшую «Северную» гостиницу под ресторан-кабаре, в котором сам и выступал. В Одессе выходило две ежедневные газеты — «Молва» и «Одесская газета», в которых работали бывшие советские журналисты[475].

Дав сухую хронику того, что было в румынской оккупационной зоне, мы менее всего склонны идеализировать оккупационную власть. Конечно, далеко не все было гладко. Существовали коррупция, взяточничество и незаконные деяния румынской полиции и «сигуранцы» (политическо-уголовный розыск). Но разве их не было и в самой Румынии?! Однако эти прискорбные факты являлись лишь уклонениями от основной политической линии, проводившейся румынской оккупационной властью. И советское население, прожившее три десятилетия под сталинским террором, великодушно прощало эти уклонения оккупационной власти. Более того, между населением и новой властью установилось взаимное доверие и полный контакт в созидательной работе. Не было зарегистрировано ни одного акта саботажа, несмотря на то, что директорами многих фабрик и заводов являлись бывшие советские инженеры, например, на городской электрической станции, кожевенном, маслобойном, водочно-ликерном и пивоваренном заводах, портовом холодильнике и др., на железных дорогах, которые на 75 % обслуживались советскими железнодорожниками, не было зарегистрировано ни одного крупного крушения поездов.

В Одессу приезжали румынский король Михаил[476], его мать, королева Елена[477], маршал Антонеску, и не только не было раскрыто какого-либо заговора о покушении, но о такой возможности никто даже и не думал, несмотря на то, что высочайшие особы совсем запросто осматривали достопримечательности Одессы и посетили городскую оперу («Борис Годунов»), Что же касается городского головы Г. Пынтя, то он без всякой охраны и на удивление самих одесситов совершенно неожиданно около 6 часов утра, когда все чиновники еще спали, посещал городские базары и привозы и запросто беседовал с торговками, торговцами и колхозниками, интересуясь их нуждами. Г. Пынтя все знали в лицо и называли его просто Германом Васильевичем.

Установлению контакта между властью и населением способствовал один психологический момент. Бухарест посылал на административные посты Транснистрии главным образом бессарабцев ввиду того, что все они знали русский язык. Население же в бессарабцах увидело своих, т. к. большинство из них были люди русской культуры. В заслугу чиновников-бессарабцев надо поставить то, что они относились к населению не как бездушные «люди в футлярах», а как друзья, сочувствующие трагедии, переживаемой русским народом, и готовые поэтому подать ему руку помощи. И за грамм кислорода, полученный от новой власти, население Транснистрии, как мы видели выше, платило сторицей. Не только партизанского движения, но даже пассивного сопротивления оккупационной власти в Транснистрии не существовало[478]. Более того, слава о хорошей жизни между Бугом и Днестром перебросилась далеко за берега Буга, и в румынскую оккупационную зону бежали люди с Украины, так же как сейчас из советской зоны бегут в зону американскую. Центральное бухарестское правительство, учтя успехи политической линии, проводимой бессарабской группой, склонилось в сторону признания за уроженцами Транснистрии прав на румынское подданство и на этом основании потребовало от германского военного командования освобождения всех военнопленных — уроженцев Транснистрии. Это требование германское командование удовлетворило, а транснистрианцы, к своему великому удивлению, были отпущены по домам. Однако в румынскую армию их не завербовывали.

На особом положении в Транснистрии находились коммунисты. Рядовые члены коммунистической партии не имели права на работу в губернаторских и городских предприятиях, кроме того, еженедельно они должны были являться в соответствующий полицейский участок для получения визы на право проживания в данной местности. Активные члены компартии отбывали тюремное наказание с момента оккупации. Но летом 1943 года все они были собраны на Куликовом поле, и при огромном стечении публики командующий Одесским военным округом ген[ерал] Георгиу[479] отпустил их на волю с напутственным словом, в котором призывал их отказаться от коммунистической доктрины и начать новую и честную жизнь. Это событие произвело сильное впечатление на население всей Транснистрии и главным образом, конечно, на амнистированных. Интересно отметить, что отпущенные «активисты» сделались лояльными гражданами и даже не помышляли об организации партизанского движения.

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ ПРИЛОЖЕНИЕ К ГЛАВЕ III

СООБЩЕНИЕ ДИРЕКТОРА РУМЫНСКОЙ СПЕЦСЛУЖБЫ «СИГУРАНЦА» Е. КРИСТЕСКУ ПРЕМЬЕР-МИНИСТРУ РУМЫНИИ Й. АНТОНЕСКУ И РЯДУ ДРУГИХ ЛИЦ О ЛЮДОЕДСТВЕ В ОДНОМ ИЗ ПАРТИЗАНСКИХ ОТРЯДОВ ОДЕССКИХ КАТАКОМБ[480].

18 апреля 1942 года[481]

СОДЕРЖАНИЕ: Доклад специальной службы информации о подпольной и партизанской деятельности в Транснистрии и на других территориях СССР

[…]

Секретно

Сообщение

18 апреля 1942 года.

Группа партизан-людоедов

Одесский областной комитет Коммунистической партии организовал еще в августе месяце 1941 года группу партизан, предоставленную в распоряжение советского военного командования для ее использования со шпионскими и террористическими заданиями в тылу румынского фронта. Операцией руководили советские капитаны Фролов и Лемичик[482]. Эта группа первоначально состояла из 42-х человек, оснащенных необходимым обмундированием, оружием, боеприпасами и продуктами.

10 сентября 1941 года группа была выслана с заданием, но была засечена румынским патрулем, поэтому она отказалась от перехода линии фронта, возвратившись в Одессу. После этой неудачи в составе группы осталось 18 человек. В этом положении, когда возник вопрос об оставлении города Одессы советскими войсками, члены партизанской группы, оставшейся под руководством Солдатенко Александра[483], получили задание войти в Одесские катакомбы на улице Дальницкой № 47, с тем чтобы в данный момент выйти из города и принять участие в действиях в тылу фронта шпионскими и террористическими актами. В катакомбе они заблаговременно сложили продукты и большое количество ящиков с боеприпасами — примерно 6 тысяч винтовочных патронов, несколько ящиков с гранатами, 47 винтовок, 3 ручных пулемета, пистолеты и т. д.

Группа в катакомбе состояла из:

1. Солдатенко Александр, ныне мертвый и съеденный наполовину[484].

2. Малицкая Елена, жена Солдатенко, находится в том же положении, что и ее муж.

3. Николенко, расстрелянный Солдатенко.

4. Богушевский Михаил, арестован.

5. Колос Афанасий, арестован.

6. Мельников Иван, арестован.

7. Корней [может быть, Черней. — Прим. пер.] Леонид, арестован.

8. Буряк Леонтий, арестован.

9. Драчук Петр, арестован.

10. Быстрицкий, до сих пор не задержан.

11. Бялик, убитый и съеденный целиком.

12. Женя, его жена, имела ту же судьбу.

Эта группа должна была установить контакт с другой группой, оставшейся на поверхности.

С этой целью Черней Леонид трижды покидал катакомбу в течение первой половины ноября месяца 1941 года для того, чтобы встретиться с девушкой-связной. Однако они никогда не смогли встретиться, так что группа Солдатенко осталась изолированной. В дальнейшем, после того как власти предприняли меры к замурованию всех входов в катакомбы, находящиеся внутри потеряли любой контакт с внешним миром. Полиция пыталась 13 ноября 1941 года проникнуть в катакомбу, однако попытка не увенчалась успехом, т. к. группа была встречена огнем, и в результате был убит один полицейский. С момента замурования выходов из катакомбы и до февраля м-ца[485] 1942 года находящиеся в катакомбе не показывали никаких знаков жизни. Из последующих проведенных расследований установлено, что группа в катакомбе стояла перед двумя проблемами:

1. Отсутствие продуктов;

2. Желание некоторых партизан выйти из катакомбы и сдаться румынским властям, это намерение было решительно отвергнуто руководителем этой партизанской группы Солдатенко Александром, угрожавшим смертью любому, кто бы осмелился уйти.

Первая проблема была решена убийством Бялика и его жены, которые были разрезаны на куски, положены в бочки и засолены. Это продовольствие потреблялось некоторое время в виде борща и жаркого. Солдатенко, как руководитель, оставил для себя мозги расстрелянных. Это решение было принято Солдатенко на основании специфического большевистского критерия. Бялик и его жена не были членами этой группы и не были членами коммунистической партии. В определенный момент, когда кончались эти продукты, перед каждым встала проблема, кого следующего положат в бочку. Мысль покинуть катакомбу пустила корни. По этой причине несколько лиц считали себя более подходящими для первенства (в бочонок), поэтому 1 февраля 1942 года часть из них смогли прислать бдительность[486] Солдатенко и выйти через недостаточно хорошо замурованное отверстие. Эта первая группа состояла из: Мельникова Ивана, Чернея Леонида, Буряка Леонтия и Быстрицкого. Им удалось уйти из-под взгляда часовых, и они разошлись по домам. Будучи выданными соседями, они были арестованы полицией, кроме Быстрицкого, которого невозможно найти до сего времени.

Тем временем, другая часть группы пробует бежать. Для того чтобы быть уверенными в удаче, они решаются убить Солдатенко и его жену, что и было ими сделано, после этого они направляются к выходу. Они вынуждены возвратиться от выхода. Их встретила густая туча дыма, введенного в катакомбу властями. Группа принимает решение переждать несколько дней, чтобы рассеялся дым. Тем временем, так как у них нет продуктов, они решили съесть мускулы рук и ног Солдатенко и его жены. Когда стал возможным подход к выходу из катакомбы, они вышли и сдались властям. В составе этой группы вышли Богушевский Михаил, Колос Афанасий и Драчук Петр.

[…]

Начальник специальной службы информации, генеральный директор

Еуджен Кристеску

Сообщено:

Председателю Совета министров,

Кабинету Министерства национальной обороны;

Генеральному штабу армии;

Министерству внутренних дел;

Губернатору Транснистрии;

Губернатору Бессарабии;

Генеральному управлению жандармерии.