Под покровом ночи

Глава 2 ПОД ПОКРОВОМ НОЧИ

— Меня поразило его заявление, — продолжал Банколен. — „Я умею проникать в дома таким образом, что об этом никто не догадывается“. Не думаю, что в полиции сидят одни болваны, но… все-таки мы упустили его. Но лучше все по порядку. Вернемся на два года назад, когда Лоран был изолирован в психиатрической больнице. Его жена переехала в Париж — брак, естественно, был аннулирован — и жила в одиночестве на небольшой доход, сторонясь людей. Она перенесла такое нервное потрясение, что боялась всех мужчин без исключения. — Детектив опять пожал плечами. — Но что вы хотите? Пусть ваша умная психология поможет объяснить ее увлечение блестящим герцогом де Салиньи, привыкшим к славе и к победам.

Он задумчиво смотрел на свой стакан.

— Но не важно. Так или иначе, в январе прошлого года в газетах появилось сообщение об их помолвке. А в августе, как я сказал, Лоран сбежал из больницы. Должно быть, узнал о помолвке из газет.

Несчастная женщина пришла в ужас. Своим побегом бывший муж как бы мягко напоминал ей, что она должна хранить верность его опасной любви. Она отложила бракосочетание до того момента, как его поймают. Но его не нашли! Наш отчаянный де Салиньи терпел, сколько мог, но не мог же он ждать до бесконечности! Даже падение с лошади не лишило его рвения жениться на своей даме сердца. Был назначен день свадьбы…

Банколен перегнулся через стол.

— И два дня назад Лоран прислал месье герцогу письмо, в котором просто говорилось: „Жениться на ней — не самый разумный шаг. Я слежу. Я все время рядом с вами, но вы этого не знаете“. Господа, можете объяснять себе это как пожелаете. Я же лишь констатирую факты, а умозаключения оставляю для заявления в суде.

Герцог де Салиньи принес мне это письмо, когда я только что установил факт пребывания Лорана у доктора Ротсволда. Поэтому у меня были основания сказать ему, что письмо — не пустая угроза. Письмо действительно написано Лораном: у нас были образцы его почерка, присланные из Тура. Салиньи пришел в волнение и, по-моему, испугался. Да, он не намерен дальше откладывать свадьбу, и Луиза тоже. Но вы сами убедитесь, что до тех пор, пока мы не возьмем Лорана, он постарается быть на людях.

Графенштайн откашлялся.

— И все-таки я не понимаю, как это может меня интересовать, — ворчливо возразил он. — Я же не детектив. Преступление в процессе его расследования для меня не представляет интереса, слава богу, ни малейшего! — Он щелкнул толстенными пальцами и заворочался на диване, словно бегемот.

— Нет? — нахмурясь, переспросил Банколен. — Что ж, если психиатр не видит очевидного, бросающегося в глаза факта, как могу заметить его я? Но меня он тревожит.

Банколен, облокотившись на стол, раздраженно побарабанил пальцами по вискам. Вскоре он снова поднял хмурое лицо. И тут я решил вступить в разговор:

— Нечего сказать — приятный медовый месяц, когда за твоей спиной постоянно маячит полиция. А как все это воспринимает мадам герцогиня?

— Я могу представить только несколько способов, благодаря которым Лоран мог перейти границу с Францией… — продолжал размышлять вслух Банколен, когда вдруг осознал мой вопрос. — Мадам? Сами увидите. Кстати, вот она идет… Видите? Интересно, где же ее муж? Я ждал их все время, и наконец они здесь.

Она медленно приближалась к альковам. Очень черные блестящие волосы, разделенные посередине пробором, низко прикрывали уши и контрастировали с ее глазами, лишенными всякого выражения. В этих темных, неподвижных глазах под тонкими изогнутыми бровями таился лишь холодный блеск. Поражал и контраст между прямым носом и полными чувственными губами, которые влажно розовели на бледном лице. Когда она увидела нас, ее глаза вдруг словно распахнулись, затем веки опустились, прикрывая странное выражение глаз. Словно она размышляла и оценивала… Низкий вырез черного шелкового платья подчеркивал красоту обнаженных белых плеч. Длинными изящными пальцами она машинально теребила нитку жемчуга на шее. Гибкая фигурка, казалось, была покрыта плотным покровом, напоминающим защитные доспехи.

Женщина подошла прямо к Банколену. Когда он встал и склонился над ее рукой, она казалась беспечной, но вблизи можно было заметить круги под глазами. Банколен представил нас и добавил:

— Это мои друзья. Можете говорить при них.

Она медленно оглядела каждого из нас, и мне показалось, будто завеса упала с ее глаз. Это был изучающий взгляд, я бы даже сказал подозрительный.

— Значит, вы сотрудничаете с полицией, месье? — У нее был звучный голос, в котором, однако, слышались нотки натянутости. — Вам известно о…

С подлинно тевтонской добросовестностью Графенштайн бросился объяснять, что он занимался обследованием ее первого мужа как специалист, намереваясь опустить при этом кровавые подробности, но Банколен прервал его:

— Разумеется. Они находятся здесь, чтобы помогать мне. Не угодно ли присесть?

Она уселась, отказалась от предложенной мной сигареты и достала свою из маленькой сумочки на талии. Откинувшись на спинку, глубоко затянулась. При розовом свете лампы я видел, что рука ее дрожит. Когда она нервно провела левой рукой по лбу, у нее на пальце сверкнуло обручальное кольцо.

— Месье герцог тоже здесь? — поинтересовался Банколен.

— Рауль? Да. Рауль начинает нервничать. Но я его не виню. — Она звонко рассмеялась. — Все это не очень приятно. Мне все время видится Лоран. Вот, я назвала это имя, если никто из вас на это не решается!

Банколен мягко поднял руку. Женщина вздрогнула, медленно оглянулась назад:

— Вон идет Рауль — заходит в карточную комнату.

Кивком она указала на маленькую дверь в дальнем конце салона, за которой исчезала чья-то широкая спина. Дверь закрылась. Больше я ничего не видел, так как посмотрел на наручные часы. Я дважды рассеянно поглядел на циферблат, прежде чем уяснил, что они показывают половину двенадцатого.

— Флердоранж! — опять рассмеялась герцогиня. — Ах, какая прелесть — венок из флердоранжа, кружевная фата! Великолепная свадьба, очаровательная невеста! Даже священник смотрел на нас и думал, уж не сошел ли кто с ума в этой церкви. Знаете, один раз мне даже показалось, что нас венчает Лоран, — вот была бы шутка! Он великолепно мог сыграть священника. Флердоранж, „вместе до самой смерти“! Вот смерть — это вполне возможно!

Было ясно, что у женщины вот-вот начнется истерика. Ее звенящий от напряжения голос смешивался с шумом в салоне, где оглушительно звенели тарелки в оркестре, над гудящей толпой гулко разносился металлический голос крупье, а вращающееся колесо рулетки визжало. В успокаивающей какофонии звуков неожиданно четко прозвучало:

— Месье Банколен, сегодня днем я видела Лорана.

Никто не проронил ни слова. Только Графенштайн выронил карандаш. Мы с доктором посмотрели на детектива, который продолжал невозмутимо курить, затем поджал губы, кивнул и спросил:

— Вы в этом уверены, мадам?

— Месье Килар — это адвокат Рауля — устраивал днем прием в нашу честь. Мы должны были там пообедать, а потом собирались сюда. Было очень много народу и очень шумно. Я напилась, чтобы отвлечься.

Она говорила медленно, как будто восстанавливала в уме все события дня и находила их невероятными. Взгляд у нее был напряженный и отсутствующий. Глядя на нее сбоку, я подумал, какие странные желтоватые колечки у нее вокруг зрачков.

— Днем вдруг потемнело, все заговорили, что сейчас пойдет дождь, но до нас доносились лишь раскаты грома. Люди танцевали, пили, толкались, — словом, было ужасно. — Женщина брезгливо повела плечами. — Слушайте дальше. В семь часов я поднялась наверх, в комнату мадам Килар, переодеться. Мне помогала ее горничная. Снаружи стало еще темнее, гром гремел не переставая…

В комнате горели маленькие розовые бра — вот как здесь. Прошу вас, месье, поймите, я говорю вам чистую правду! Я закончила переодеваться и стояла перед зеркалом туалетного столика. Я думала о… Но это не имеет значения. Вскоре в дверь постучали. Это были Рауль и месье Вотрель — близкий Друг Рауля. Они пришли забрать меня вниз. Я отпустила горничную и только потом вспомнила, что оставила сумочку, которую ношу на поясе, в ванной на умывальнике…

Ее сигарета погасла, она посмотрела на нее странным удивленным взглядом, потом бросила в пепельницу.

— Там было так уютно с этим освещением, и снизу доносились звуки пианино. Но как мне объяснить, что это было ужасно? — Герцогиня беспомощно пожала плечами. — Через каждую секунду в окне сверкали молнии.

Я запомнила все в точности. Рауль и месье Вотрель стояли у стола в центре комнаты и смеялись… Да! Вот как все было! Рауль листал какой-то журнал… Я вошла в ванную, что соединяется со спальней, взять свою сумочку. Там было темно. Когда я открыла дверь, то увидела только смутно и мрачно поблескивающий в темноте белый кафель. Там, в ванной, есть окно с цветными стеклами. Затем раздался сильный раскат грома, который меня напугал… В окне сверкнула молния, и я увидела Лорана, который стоял там и улыбался мне…

Герцогиня схватила Банколена за руку. Она часто дышала и неестественно раскраснелась.

— Он стоял там, весь темный, на фоне ослепительной молнии, и слегка склонил голову набок. Я видела, как он улыбается. Одна его рука была воздета вверх. Потом он усмехнулся, разжал пальцы и выронил на пол какой-то предмет. Тот звякнул на полу… А потом все исчезло в темноте.

Откинувшись назад, Луиза Салиньи наблюдала за нашей реакцией. Но теперь, когда рассказанное воспоминание утратило свою живость, у нее на лице снова появилось равнодушное выражение — то ли стоицизма, то ли холодной гордости. Опять ее глаза стали непроницаемыми. Герцогиня прикрыла веки и слабо улыбнулась. Ее вялое теплое тело наклонилось вбок, когда она оперлась одной рукой на подушку дивана. Она щелкнула пальцами и пожала плечами. В ее глазах мелькнул проказливый огонек, а от ее замечания нас пробрала дрожь.

— Очень артистично со стороны моего помешанного первого мужа, не так ли?

Это прозвучало как тяжелый лязг железных ворот. Банколен спокойно поинтересовался:

— А что было потом?

— Ну, вероятно, я вскрикнула. Это ведь так естественно, вы согласны? Вбежали Рауль и месье Вотрель. Они включили свет и осмотрели ванную… — Герцогиня помолчала. — И хотя вы мне не поверите, но там никого не оказалось.

— Значит, он ушел через другую дверь?

— В ванной нет другой двери. Кроме той, через которую вошла я. Говорю вам, он исчез. Окно было заперто изнутри.

Графенштайн, который внимательно ее слушал, кивнул, тряхнув огромной, словно львиной гривой волос.

— Это легко объяснить, мадам, — бросился он на помощь очаровательной женщине. — Вы бессознательно старались забыть этого человека. Но разговоры о нем за последнее время вызывали его образ из глубин вашего подсознания. Вот вы упомянули о лампе и о зеркале. Ваше видение может быть следствием самогипноза, спровоцированного блестящей поверхностью зеркала. А металлический звук, безусловно, был результатом вашей ассоциации Лорана с брит…

— Я же сказала, — перебила Луиза Балиньи, — это вовсе не галлюцинация. Я видела его так же ясно, как вижу вас. И он исчез. Они все осмотрели. Потом я сказала им, что, должно быть, ошиблась, — мне не хотелось тревожить Рауля. Но я не ошиблась. О, я вижу, вы мне не верите. Отлично!

Собирая свои конверты, австриец по-отечески глянул на нее сквозь стекла очков, улыбнулся и, сложив на огромной груди, скорее, на животе толстые руки, довольный собой, откинулся на спинку дивана.

— Ладно, — вздрогнув, произнес Банколен, — мы легко можем это установить. А что за предмет упал на пол?

— Это был совок, — злорадно усмехнулась женщина. — Обыкновенный садовый совок. Помню, Вотрель поднял его и сказал: „Господи! Странная привычка держать подобные вещи в ванной!“

Все подавленно молчали. Наконец Банколен разразился смехом, но внезапно оборвал его и стал очень серьезен.

— Прошу прощения, мадам. Я вовсе не нахожу это смешным, но обычно считаю, что смешное не очень далеко от черного ужаса. — Он прищелкнул языком. — Что ж, доктор, может, ваша психология придает совку какой-либо фаллический смысл?

— Мадам шутит, — с яростным возмущением заметил Графенштайн. — А я не люблю шуток и ненавижу, когда надо мной издеваются. Она рассказала нам неправдоподобную историю, которую люди моей профессии всегда могут объяснить: муж — бритва, все это совершенно ясно. Затем она пытается придать ей реальный смысл, оскорбляя…

Мадам вскинула голову. Луч света коснулся ее белоснежной шеи и блестящих волос. Ее рот исказился, обнажая усталость и боль. Она резко выпрямилась.

— Я столько пережила! Вам трудно понять. Когда-то я любила Лорана. Теперь я столь же сильно ненавижу его… — Герцогиня взглянула на свои напряженно сцепленные пальцы и с нарочитой наивностью спросила: — Разве человек не имеет право на счастье? Неужели ваш проклятый Бог должен преследовать людей даже в своей церкви? Шутки! Я вовсе не шутила! Я сама терпеть не могу подобных шуток… Можете взглянуть на этот совок, если пожелаете навестить месье Килара. Помню, месье Вотрель с перепугу спрятал его в ящик с лекарствами.

Вдруг рядом со мной кто-то произнес: „Пардон!“ — и я чуть не подпрыгнул от неожиданности. К алькову подошел какой-то мужчина. Придерживая рукой шторку, он вопросительно смотрел на нас.

— Простите за вторжение, — учтиво произнес он. — Луиза, я не могу поверить…

Она кивком указала на нас, совершенно овладев собой:

— О да! Эдуар, это джентльмены из полиции. Позвольте представить вам месье Эдуара Вотреля.

Вотрель поклонился. Это был мужчина до кончиков ногтей, со светлыми вьющимися волосами и с агрессивным взглядом притягательных глаз. Над узкими усиками красовался прямой нос с трепещущими ноздрями. Лицо было изрезано глубокими морщинами. Его сдержанный поклон напоминал поклон военного, затянутого в корсет. В его манере играть моноклем, который висел на широкой черной ленте, было что-то нарочитое.

— Счастлив познакомиться, — вежливо отозвался он и продолжал стоять.

Банколен заговорил о погоде. Я обратил внимание, что наш детектив ни разу не взглянул на Вотреля. Он сидел очень прямо и не сводил глаз с двери, за которой скрылся герцог. По-прежнему пристально наблюдая за дверью, Банколен добавил:

— Мадам, даже если у вас была галлюцинация, как вы могли узнать Лорана? Разве у него не изменилась внешность? У нас есть основания так считать.

— Не знаю! Это было впечатление… Я просто увидела его в этом полусумраке. Его характерные жесты, манера широко открывать глаза… Я не знаю! Но я не могла обмануться, я видела именно его…

Вотрель недовольно улыбнулся и с упреком глянул в ее сторону:

— Ну прекратите же! Зачем поощрять какие-то видения, господа? Вы ведете себя так, будто боитесь этого человека. Я заметил, что здесь сшиваются с полдюжины полицейских. Право, смешно — подняли такую шумиху! Луиза, Рауль пошел в карточную комнату, — внезапно сменил тему Вотрель. — Он слишком много пьет. Думаю, будет лучше, если ты последишь за ним. Или поиграй в рулетку, если хочешь. Займись чем-нибудь.

— Эта музыка! — Она капризно скривила губки. — Черт побери эту музыку! Я не могу ее выносить! Не могу! Почему нужно играть целых полчаса одно и то же, одно и то же!

— Doucement, doucement![2] — стал уговаривать ее Вотрель, нервно озираясь. Мне показалось, он чем-то испуган. Но когда друг герцогини оглянулся на нас, его лицо было уверенным и спокойным. Постепенно, извиняясь перед нами и увещевая мадам, он увел Луизу от алькова. Казалось, она и думать о нас забыла.

Банколен протянул руку и взял из пепельницы окурок, который оставила женщина, но по-прежнему не отводил глаз от двери в конце помещения. Мадам и Вотрель были в самой середине салона, как раз под одной из люстр, и Графенштайн мрачно говорил:

— Вот вы и получили! Теперь понимаете, почему я так сказал? — когда все мы замерли и насторожились.

Мы услышали звон разбитого стекла и увидели стюарда в белом фраке, бессильно привалившегося к двери карточной комнаты. У него из рук выскользнул поднос с коктейлями, и он тупо уставился на разбитые стаканы.

Все обернулись в его сторону. Голоса умолкли, оркестр тоже перестал играть. По залу торопливо пробирался владелец заведения с отвислым колыхающимся животом. Но самое отчетливое зрелище представляло собой вытянутое, блестящее от пота лицо стюарда, который что-то увидел и пребывал в состоянии панического ужаса.

Могу ли я пояснить то ужасное состояние, которое не имеет названия, — нечто леденящее, какой-то болезненный шок, который словно приковал нас к дивану? Это состояние длилось лишь мгновение, но запечатлелось у меня в мозгу в малейших деталях. Голоса снова исчезли, так что в тишине стало слышно, как упала на пол стойка рулетки. Все как один обернулись в сторону раздавшегося грохота. Крупье с досадой поднял взгляд, кто-то нервно хихикнул, но при этом все посетители салона застыли в неподвижности.

Поставив стакан, который слегка звякнул, соприкасаясь со столом, Банколен медленно поднялся. Я так и вижу его, нависшего над столом, освещенным розоватым светом лампы на фоне темного алькова. Наш полицейский опирался на стол костяшками согнутых пальцев. Розовый свет придавал его лицу вид ужасной, нечеловеческой маски. Черные брови изогнулись и насупились над сверкающими глазами; тонкие линии морщин „сбегали“ с затененных скул к маленьким усикам и остроконечной бородке; разделенные пробором волосы завивались вверх, как рога…

— Спокойно, — машинально произнес он. — Следуйте за мной. Только без спешки.

В зале вновь послышался смех. Люди вернулись к игре, недоуменно пожимая плечами. С беззаботным видом мы пробирались сквозь толпу. Краем глаза я заметил один из столов с номерами, обтянутый шелковой тканью, даже уловил блеск серебристого стержня, на котором крепилось колесо рулетки. Мы прошли под одной сверкающей люстрой, под второй, третьей — и оказались у двери в карточную комнату. Банколен протянул руку управляющему, предъявляя ему зажатый в ней полицейский жетон, и произнес магические слова: „Начальник полиции“. Мы с Графенштайном последовали за ним.

Мне понадобилось немало времени, чтобы полностью осмыслить увиденное. Когда это произошло, я повернулся кругом и в крайнем смятении, оглушенный ужасом, на ткнулся на управляющего… Комната была просторной, квадратной. Стены, обтянутые темно-красной кожей. На них были развешаны старинные щиты и оружие. Позеленевшие от древности медные поверхности оружия слабо мерцали в сумрачном красноватом освещении, но лезвия были острыми и блестящими. У стены напротив двери стоял большой диван. Рядом на столике с мозаичной поверхностью горела лампа под красным стеклянным абажуром. Перед диваном на красном ковре лежал в странной позе человек. Пальцы его рук были расставлены и прижаты к полу, будто он собирался прыгнуть вперед, — согнутыми коленями он опирался на пол. Но у человека не было… головы! Вместо нее торчал кровавый обрубок шеи, уткнувшийся в пол.

Сама голова стояла в центре красного ковра, опираясь на оставшуюся часть шеи. На ней сверкали остекленевшие белки глазных яблок и чернел широко распахнутый рот. Из открытого окна задувал легкий ветерок, и на голове медленно шевелились волосы, словно она была живой.