Под знаком тибетской свастики

* * *

Стоит ли писать об этом? Не знаю. Часто я задаю себе этот вопрос. Поверил бы я тому, о чем хочу рассказать, если бы сам не пережил тех кошмарных кровавых дней? Если бы, встав рано утром где-нибудь в мирном городе, за чашкой кофе пробежал страницы черных, полных ужаса слов? Всегда я отвечаю отрицательно. Слиш­ком реально, слишком нелепо все пережито, даже на фоне жестоко­сти и крови гражданской войны, которых я к тому времени вкусил полной мерой. После поражения колчаковской армии и последо­вавших за этим зверств большевиков мне удалось перейти монголь­скую границу и добраться в расположение казачьей дивизии, кото­рой командовал барон Унгерн фон Штернберг.

О бароне ходили противоречивые слухи. Говорили о нем как о человеке необычайно храбром, лихом кавалеристе, своими рейдами наделавшим немало бед большевикам. В то же время говори­ли о нем как о человеке необычайно жестоком не только к врагам, но и к своим, которых за проступки, иногда даже незначительные, жестоко наказывал. Впрочем, известен был также барон и как чело­век философского мышления, мистик и знаток Востока.

Смесь тревоги и любопытства владели мной в ожидании первой моей встречи с бароном. К барону у меня было рекоменда­тельное письмо из канцелярии генерала и атамана Забайкальского казачьего войска Семенова, и, кроме того, среди офицеров барона были мои личные друзья: подпоручик Гущин, а также личный адъю­тант барона полковник Лоуренц. Приехав поздно вечером, я остано­вился в палатке у Володи Гущина.