Подарок из Египта

3-я глава

Пир в честь возвращения Марка из Египта начался, как и было задумано, под вечер. Гости собрались почти все. Не было только двух магистратов, неотложные дела которых не позволили им явиться в дом Квинта. Но, самое главное, пришел сенатор Руф. Квинт надеялся с его помощью попасть на ужин к префекту преторианской гвардии Сеяну. Ведь только с одобрения Сеяна Квинт мог получить се-наторскую тогу с пурпурной каймой.

В триклинии Квинт устроил Руфа рядом с собой и постоянно выказывал ему свое особое внимание. Но и о других гостях старался не забывать и сле-дил, чтобы каждый непременно отведал хотя бы по кусочку от всех преподнесенных рабами кушаний. Повар Квинта не подвел своего хозяина и успел приготовить множество великолепных блюд. Стол ломился от разных яств, так что гости были довольны размахом пирушки. В ход пошли африканские птицы, привезенные Марком из Египта. Это Луций уговорил Квинта порадовать гостей подоб-ным лакомством. Квинт хотел их сначала откормить как следует, а уж по-том подавать к столу. Ему казалось, что в дороге дичь сильно исхудала. Однако Луций, которому не терпелось отведать заморских индюшек, ощупал пернатых и нашел среди них несколько довольно жирненьких птичек, вполне пригодных для жарки. Гости по достоинству оценили старания повара и особенно расхвали-ли пеликанов Марка.

Марк вообще был сегодня в центре внимания. Его рассказы о том, как он путешествовал по Египту, занимали гостей не меньше, чем угощения Квинта. О крокодиле, как и было условлено с отцом, Марк пока не распространялся. Показать крокодила было решено попозже, когда гости пресытятся кушаньями и, захмелев, захотят развлечься.

А пока Марк рассказывал им о своих похождениях в Александрии и Мемфисе. Особенно красочно он расписал гостям тамошние обычаи и верования. Марк при-вез с собой из Египта человеческую мумию и теперь, показывая ее гостям, клят-венно заверял всех, что это фараон Хеопс. Его, мол, тайно вытащили из пирамиды и продали Марку за большие деньги. Гостям очень захотелось взглянуть на ли-цо знаменитого фараона. После настойчивых уговоров Марк согласился снять бе-лые повязки со своей мумии. Когда же повязки были сняты, все увидели высох-шую голову с оскалившимся ртом. Казалось, на череп просто натянули кожу, вместо глаз были черные дыры, а нос вообще прилип к щеке. Но что более всего поразило всех, так это то, что три передних зуба верхней челюсти оказались деревянными и наполовину сжеванными. Чтобы фараону вставили деревянные зубы? Да ни за что! 3олотые — возможно, но не деревянные. Марк был поднят гостями на смех. Его фараон оказался каким-то свинопасом с выбитыми зубами, и это немало опечали-ло Марка. Гости утешали его, как могли. Заодно они поинтересовались, не привез ли он еще что-нибудь интересненькое. Марк недвусмысленно заулыбался.

— Так показывай скорей! — торопили его гости. — Чего тянешь?

— Всему свое время, — интригующе произнес Марк.

— Хватит Марк, скрытничать, — напирали гости, — проговорился, так показывай, чего там у тебя есть?

— А вы угадайте, — не уступал Марк.

— Ну, ты Марк, и зануда, — произнес Фуск. — Квинт, скажи своему сыну, чтобы перестал нас дразнить.

— Сами ему скажите, — ответил Квинт, подмигивая Марку. — Сегодня он распорядитель пира.

— А я знаю, кого там Марк от нас прячет! — воскликнул Порций. — Александрийс-ких мальчиков, вот кого. Я угадал, Марк?

— Нет, не угадал, — ответил ему Марк, ухмыляясь.

— Да будет тебе, Марк ломаться, — не верили ему гости, — давай, выводи своих кудрявых виночерпиев. Мы знаем, что это они. Не бойся, мы к ним даже не притронемся.

— За это я не боюсь, — проговорил Марк с улыбкой. — Чего-чего, а прикасаться к нему вы точно не будете.

— К нему? — цеплялись гости к словам. — Ты хочешь сказать, что привез только одного пацана? Ну, ты, Марк, даешь! Квинту одного будет мало, — острили гости.

— Там такой пацан, — произнес Квинт, разводя руки вширь, — что мало не покажет-ся. За это я ручаюсь.

— Что ж там за гигант такой? — недоумевали гости. — А ну, Марк, веди его скорей сюда, мы оценим, на что он способен.

Марк не стал больше томить гостей. Он поднялся с ложа и, слегка пошатываясь, вышел из триклиния. Гости, изнывая от нетерпения, принялись гадать, что ж это мог быть за мальчик. Они все донимали Квинта расспросами, и тот с трудом крепился, чтобы не разболтать им о крокодиле.

К тому времени Рахонтеп уже привел крокодила в чувство своими отварами и ждал, когда наступит их очередь предстать перед гостями. Чтобы Суха не испугали громкая музыка и возгласы гостей, Рахонтеп предусмотрительно залепил ему уши воском. Марк накинул на себя царскую мантию и с диадемой на голове, в образе персидского царя, выехал к гостям на крокодиле. Рахонтеп тянул Суха за специальный поводок из переплетенных цветных лент. Сух шел за Рахонтепом неохотно, пугливо озираясь по сторонам. При появлении Марка музыканты заигра-ли торжественную музыку, словно в триклиний въехал триумфатор.

Гости с открытыми ртами взирали на эту картину. А Рахонтеп подвел крокоди-ла к столу и заставил его разинуть пасть. Со стороны могло показаться, что эта зверюга хочет сожрать все угощения с гостями в придачу. Гости нервно зашевелились на своих ложах, и те, кто был ближе всего к крокодилу, даже стали отползать назад.

— Эй, ты! — крикнул Порций Рахонтепу. — Держи его крепче!

Но этот возглас был бестолковым. Разве могли какие-то ленты удержать такое страшилище? Каждый это понимал и трезвел прямо на глазах. А Марк гордо восседал на крокодиле, наслаждаясь испугом гостей.

— Что, страшно? — довольно проговорил он. — Ну, кто там хотел потрогать моего мальчика? Подходите, трогайте, он весь ваш.

— Нашел дураков! — отозвался Фуск. — Такого потрогаешь, потом всю жизнь жалеть будешь.

Но Марк успокоил гостей, поведав им, что Сух слушается его, как собака. В подтверждение своих слов он сделал круг верхом на крокодиле. Гости осмелели и с восхищением стали говорить, что такого они еще никогда не видели. Каждый лез к Марку с расспросами, откуда он достал такое послушное чудовище. Марк, не сле-зая со спины крокодила, стал рассказывать гостям, как ему удалось заполучить это священное животное бога Себека.

В своем рассказе он старался ничего не упускать. Первым делом он поведал, как в Фаюме чуть было не загарпунил здоровенного крокодила длиною в целый корабль, и если бы не трусость матросов, которые с перепугу слишком поздно бросили сеть, Марк наверняка бы добыл этот гигантский трофей. Потом Марк рас-сказал, как он впервые увидел Суха и как скакал на нем вокруг пруда, пока обессилевший крокодил не прыгнул в воду, как торговался после этого с жрецами, обозвав их под конец упрямыми баранами, как бил морды легионерам в «Похотли-вом сфинксе» за потную танцовщицу, как благодаря известности Теагена сдружил-ся с легатом Ценцилианом и как, наконец, солдаты отобрали у жрецов Себека кро-кодила.

Гостей настолько увлек рассказ Марка, что они даже перестали жевать. О Себеке они слышали впервые, и поэтому, как только Марк закончил свое повество-вание, гости захотели узнать об этом крокодильем боге поподробнее. Марк и сам толком о нем ничего не знал и поэтому выдвинул вперед Рахонтепа.

Египтянина Марк представил гостям как жреца Себека, которого выгнали из храма за кровавые обряды. Услыхав это, гости оживились еще больше. Они сразу стали расспрашивать Рахонтепа, в чем заключались эти самые кровавые обряды. Однако Рахонтеп не спешил делиться с ними тайнами древнего культа. Он стал отнекиваться, ссылаясь на то, что эти тайны предназначены лишь для посвященных.

— А мы что, хуже твоих посвященных? — загудели гости. — Да ты не бойся, рассказывай, мы никому не разболтаем, — заверяли они Рахонтепа.

Рахонтеп сделал вид, что поверил им и, подогрев таким образом интерес к сво-им словам, заговорил о Себеке. А говорить Рахонтеп умел. Еще в Египте, когда он был жрецом, прихожане заслушивались его речами. Он на ходу выдумывал разные байки и так красиво умел их преподнести, что даже сами служители Себека начинали верить его выдумкам. Правда, иногда его настолько заносило, что Херемон — верховный жрец — вынужден был незаметно дергать его за одежду или кашлять ему в самое ухо, чтобы прервать трепотню Рахонтепа. Надо признаться, Рахонтеп любил почесать языком, особенно если был подвыпивши и если вок-руг были благодарные слушатели.

— Ты, Рахонтеп, ври, да не завирайся, — говорил ему как-то раз Херемон после очередной его проповеди. — Паломники не такие уж и дураки, чтобы им тут вся-кую чушь рассказывать. Что ты им там нес сегодня про каких-то львов, которые, якобы, напали на тебя возле храма? Ты хоть думай, что говоришь. Какие еще львы? Здесь последнего льва лет сто назад видели.

— Ну, мало ли, — пожал плечами Рахонтеп, — может, они с юга сюда забрели, кто знает? Чего ты, Херемон, придираешься к разной ерунде? Главное, что паломникам интересно меня слушать. Ты видел, какая толпа всегда собирается на мои проповеди?

Слова Рахонтепа были настолько убедительны, что Херемон не нашелся, что возразить ему на это. Он лишь предупредил Рахонтепа, чтобы в следующий раз ни львов, ни слонов, ни всяких там кабанов в его рассказах не было. Но Рахонтеп и без львов находил чем увлечь верующих. Потому что, как уже было сказано, болтуном он был отменным.

Вот и теперь, пользуясь тем, что гости Квинта не имели никакого представления о Себеке, Рахонтеп на ходу стал сочинять об этом боге то, что хотел.

Начал он с того, что рассказал им легенду о том, как появился Себек. Рассказал он ее, конечно же, на свой лад, подбавив туда побольше скабрезных деталей. Он ведь видел, какие перед ним слушатели, и сразу догадался, как нужно вести свое повествование, чтобы увлечь этих полупьяных изнеженных римлян. А расска-зал он им вот что.

Как-то ранним утром богиня плодородия Нейт решила освежиться в прохладных водах священного Нила. Она опрометчиво скинула с себя всю одежду и нагишом погрузилась в живительную влагу. Но как только прозрачные воды Нила приняли ее красивое тело, коварная река проникла в ее лоно и оплодотворила беспечную богиню. Нельзя сказать, что Нил сделал это со зла, наоборот, он уже давно пылал страстью к богине Нейт. Но ему все никак не подворачивался удобный случай, чтобы овладеть желанным телом. И вот теперь он осуществил свой замысел, вновь и вновь проникая в богиню. А богиня резво бултыхалась на отмели, ничего не подозревая о том, какой сюрприз будет ее ожидать от этого купания. Через какое-то время богиня почувствовала в своем теле странную тяжесть. И каково же было ее удивление, когда она узнала, что беременна. Она недоумевала, как это с ней могло случиться без ее ведома? Первой ее мыслью было: а не овладел ли ею кто-нибудь ночью, когда она спала? Но нет, она спит очень чутко. И, если бы кто-то попытался в нее проникнуть, ему бы не поздоровилось. Лишь когда родил-ся ребенок, Нейт поняла, кто был его отцом. Она догадалась об этом без труда, ведь ребенок родился с крокодильей головой. Однако, деваться уже было некуда, и Нейт приняла свое чадо таким, каким оно было. Она назвала сына Себеком и вскормила его собственной грудью. Сперва она, конечно, боялась, что Себек своими крокодильими зубами может пооткусывать у нее соски. Но все обошлось. Гру-ди богини оказались на редкость прочными, а Себек был послушным мальчиком и зря мамку не терзал.

Когда Себек вырос, то стал грозным и могущественным богом. Это он создал людей и все живое на земле. Египтяне называли его не иначе, как отец отцов и мать матерей. Своим священным животным Себек избрал крокодила. Любой, кто обижал это животное, навлекал на себя гнев бога. На крокодила нельзя было не то, что охотиться или кидать в него камни, но и плохо отзываться о нем было опас-но, пусть даже он сжирал твою последнюю овцу.

В былые времена, рассказывал Рахонтеп, еще при фараонах, подобных обидчиков бога попросту скармливали крокодилам как искупительную жертву. Однако со временем эта хорошая традиция стала угасать, пока совсем не сошла на нет в правление греческой династии Птолемеев. Греческим номархам подобные об-ряды внушали ужас. Они их запретили, или, вернее сказать, пытались запретить, потому что время от времени жрецы все же прибегали к древним ритуалам, особенно если нужно было покарать какого-нибудь вероотступника. За это Рахонтеп ратовал одним из первых, так он, по крайней мере, рассказывал.

— Я не злой, — говорил он гостям, — но по-другому в Египте нельзя. Вы же знаете, в нашей стране, что ни бог — то полузверь, ну и люди там такие же. Я сам иногда чувствую в себе что-то звериное. Бывает так и хочется впиться кому-нибудь в горло, — проговорил Рахонтеп зловещим голосом. — А вообще-то я сов-сем не злой, — добавил он, мрачно улыбаясь.

— В Риме людишки тоже сплошное зверье, — не выдержал Порций и вставил свое глубокомысленное замечание: — Так и ждут, чтобы кого-нибудь разорвали на аре-не.

Порция попросили помолчать, потому что слушать Рахонтепа было куда интересней. Рахонтеп продолжал. Он решил рассказать гостям о так называемом, суде Себека. Суд заключался вот в чем. Подозреваемого, чья вина была сомнительна, при-вязывали к столбу и выпускали на него крокодила. Если крокодил сжирал при-вязанного, это означало, что он был виновен, ну а если не сжирал, то обвиня-емого оправдывали и отпускали на все четыре стороны. Случалось, что крокодил откусывал у несчастного ногу или сразу две. Это тоже считалось доказательством его вины. Однако в подобных случаях жизнь безногому старались спасти, чтобы он мог всем потом рассказать, как был наказан Себеком. Но таких счаст-ливчиков было немного. Большинству все же приходилось расставаться с жизнью, и умирали они очень мучительно. Для примера Рахонтеп рассказал про одного воришку, которого подозревали в том, что он ночью выковырял драгоценный глаз у статуи Себека и продал его в винной лавке старому иудею. Проворовавшийся служитель отпирался как только мог, но на суде Себека крокодил, направляемый богом, не внял его мольбам, и сразу набросился на этого осквер-нителя. Рахонтеп так красочно обрисовал эту сцену кары Себека, что слушатели ясно представили ее себе во всех подробностях. Сначала крокодил, не спеша, поотгрызал несчастному ноги, а потом, когда тот еще трепыхался в предсмертных судорогах, перерубил его пополам ударом хвоста.

— Вот так Себек отомстил ему за свой вырванный глаз, — закончил Рахонтеп эту жуткую историю. — Я хорошо знал этого жадного служителя и не раз говорил ему: «Смотри, Сиремпут, доиграешься. Зубы Себека не знают жалости даже к своим служителям». И я оказался прав. Этот несчастный решил, что раз Себек остался без глаза, то он его не найдет. Но Сух своими челюстями показал ему, как он жесто-ко ошибся.

— Так это был Сух! — разом воскликнули гости. — Что ж ты, собака, раньше нам не ска-зал?!

Новость о том, что перед ними находится крокодил — людоед, повергла гостей в ужас.

— Его надо посадить на цепь! — орал Луций.

— Какая там цепь! — вторил ему Фуск. — Он ее в два счета перекусит. Его надо в клетку засунуть. Смотри, как он на нас злобно косится!

— И скольких же он сожрал? — вопрошали Рахонтепа переполошившиеся гости.

— Немногих, — спокойно отвечал египтянин, как будто речь шла о баранах. — При мне всего лишь троих загрыз. И еще одному откусил ногу по колено.

— А мне он ничего не откусит? — обеспокоенно спросил Квинт.

— На своих он не бросается, — успокоил его Рахонтеп.

— А на чужих?

— На чужих только, если я ему прикажу, — проговорил египтянин, обводя гостей пристальным взглядом, словно отыскивая среди них «чужого».

— А давайте проверим! — вдруг предложил Фуск. — Квинт, у тебя есть какой-нибудь провинившийся раб? Мы сейчас натравим на него крокодила.

— Этого мне еще не хватало, — недовольно отозвался Квинт. — У себя дома, Фуск, будешь рабов скармливать, а здесь тебе не амфитеатр.

— Не жадничай, Квинт, — уговаривал его Порций, — мы скинемся по тысчонке и заплатим тебе за раба. Правильно я говорю? — обратился Порций ко всем, кто был в триклинии.

— Конечно, скинемся! — поддержали Порция гости, а некоторые даже пообещали дать ради такого зрелища и пару тысяч.

Но Рахонтеп стал отговаривать их от этой затеи. Как он сказал: не стоило приучать Суха к человечине, а то ведь, если он к ней привыкнет, то потом уже не будет таким ручным и послушным.

— С одного раза не привыкнет, — не унимался Порций.

— Еще как привыкнет, — уверенно сказал Рахонтеп. — К вину-то он сразу привык. Теперь ни дня без вина не может.

— Так он еще у тебя и пьяница? — весело воскликнул Руф.

Гости сразу позабыли, что крокодил когда-то лакомился людьми, и захотели его напоить. Крокодил, видно, и сам был не прочь разогреться винишком, потому что при виде кувшина, как можно шире разинул пасть и держал ее открытой все время, пока Рахонтеп лил в нее вино. В крокодила без труда вошло полкувшина превосходного фалерна. Через некоторое время вино стукнуло ему в голову, и повеселевший крокодил стал тыкаться по триклинию в разные стороны. Он ша-тался, падал, ударялся рылом о колонны и кружил на одном месте, вызывая своей пьяной походкой неистовый хохот гостей. Хорошо, что Рахонтеп предусмотрительно залепил уши Суха воском, иначе бы он точно насмерть перепугался всех этих криков, которыми го-сти сопровождали каждый его шаг. Они острили и потешались над Сухом как толь-ко можно.

— Ну и уморил же он нас, Квинт, — проговорил Руф, вдоволь насмеявшись. — Хоро-ший тебе Марк подарочек сделал, ох, хороший. С таким крокодилом ты, Квинт, зап-росто на ужин к Сеяну попадешь.

— Как это? — удивился Квинт.

— Очень просто. Сеян на днях устраивает театральные представления, ну ты знаешь, в театре Марцелла, — Квинт кивнул головой. — Так вот, — продолжал Руф, — завтра я в сенате расскажу всем про твоего ручного крокодила. Уверен, там про такого еще никто не слыхал. Это, естественно, сразу дойдет до Сеяна, а Сеян любит все необычное, он начнет меня расспрашивать, что да как, ну здесь я ему и подскажу, что этого чудного крокодильчика неплохо было бы показать в те-атре на его представлениях. Мол, толпа будет в восторге от такого зрелища.

— Ты думаешь, он согласится?

— Согласится. Главное, чтобы ты согласился показать своего Суха.

— О чем речь! Конечно, соглашусь. Ты только про меня Сеяну не забудь рассказать.

— Само собой. Об этом ты можешь, Квинт, не волноваться. Представлю тебя в самом лучшем виде. Так что ужин в доме Сеяна, считай, тебе обеспечен.

Квинт несказанно обрадовался такой неожиданной возможности попасть к Сея-ну на ужин. Теперь не нужно было подкупать его рабов, а потом трястись от страха, что обман может быть обнаружен.

Квинт предложил выпить за находчивость Руфа. Все восхваляли его дальновидность и обещали прийти в театр со своими клиентами и друзьями, чтобы кри-ками и рукоплесканиями поддержать там своего любимчика. Да-да, именно любим-чика. Сух всем пришелся по душе, и каждый хотел принять участие в его просла-влении.

— Только надо придумать, — заговорил Луций, — что он там будет показывать толпе. Не станем же мы выпускать на сцену пьяного крокодила.

— А почему бы и нет, — сказал Фуск. — Все там со смеху помрут, когда его таким увидят.

— Нет, пьяным не годится, — возражал Руф, — он там все декорации разломает. Надо что-то другое придумать. Ты, Квинт, скажи своим актерам, чтобы они сочинили какую-нибудь веселую сценку, где был бы крокодил. Пусть они там на нем ката-ются, за хвост его таскают и всякое такое, в общем, ты меня понял.

— Да они же не успеют, — сказал Квинт. — Если я не ошибаюсь, выступление через два дня. Что они смогут сочинить за это время?

— А что тут сочинять? — вдруг воскликнул пьяный Баселид. — Я уже все сочинил!

До этого момента Баселид особо не высовывался. Он все больше налегал на еду да на выпивку. Но вдоволь насытив свою утробу, поэт захотел позубоскалить на крокодилью тему. А тут как раз и момент удобный подвернулся.

Сочинить он, конечно, ничего не сочинил, но надеялся придумать, что-нибудь на ходу. Недаром же он слыл в квартале первым выдумщиком. Гости прекрасно понимали, что Баселид хочет подурачиться, и приготовились услышать от него что-нибудь веселенькое. Ожидания гостей Баселид не обманул. Он, шатаясь, вылез на середину триклиния и разыграл им целую сценку, где все роли исполнял сам. Надо сказать, что у него складно получилось. Умел же толстый выдумывать. А сюжет был такой.

В египетском храме Себека царят переполох и смятение. Нужно кормить священного крокодила, а кормить его нечем. Крокодил питается только красивыми деву-шками, но в округе остались одни лишь старухи да уродины. Всех красивых деву-шек давно уже скормили крокодилу, и ни одну, подходящую для очередного обеда, найти не удалось. Тут из-за кулис выползает сам крокодил. «Где мой обед?!» — ревет он грозно, (Конечно же, ревет не он, а кто-нибудь за декорациями). Жрецы падают перед крокодилом на колени и объясняют ему, что, мол, так и так, не осталось ни одной красотки, одни старухи кругом. Но если священный крокодил очень голоден, то ему могут привести вполне сносную старушенцию. Нужно только хорошенько ее поперчить и посолить, и на вкус она вполне сойдет за молодуху. На это мерзкое предложение разозленный крокодил ответил, что поганить свои священные зубы морщинистыми старухами он не собирается, а раз жрецы не могут най-ти ему для обеда красивую девушку, то пусть ведут своих юных жен. Крокодилу, дескать, известно, что у двух жрецов есть симпатичные женушки, вот их пусть жрецы и отдают на съедение. Иначе крокодил обещал пожаловаться Себеку, а уж тот наверняка покарает Египет чумой или голодом.

Жрецы, конечно, приуныли, но выхода у них нет, и они приводят к крокодилу своих жен. Те все в слезах, они рыдают и молят крокодила о пощаде. Крокодил хоть и животное, но и его разжалобили слезы юных созданий. Он ставит им условие. Та из них, что сумеет его лучше всего ублажить, останется жить до следу-ющего обеда. Ну, а другая будет съедена сегодня.

Женам ничего не остается, как согласиться с этим паскудным условием, и они по очереди начинают ласкать крокодила. Сперва с отвращением, но потом, понимая, что от этого зависит их жизнь, все более нежно и откровенно. Крокодила при этом они называли ласковыми именами и льстиво отзывались о его мужских достоинствах: «Какой у тебя толстый хвост», — говорила одна из них, обнимая хвост крокодила ногами. «Какая у тебя мягкая чешуя», — пела вторая и терлась о колючую спину грудью. Крокодил оказался в затруднении. Обе красотки доставили ему массу удовольствия, и он не знает, какой отдать предпочтение. Он решил пустить их по второ-му кругу. Красотки совсем разошлись и уже не стеснялись в движениях. При этом они вслух превозносили перед ним свои прелести и принижали соперницу. У той, мол, и нога кривая, и глаз косой, и вшей полно где ни попадя. «Да ты на себя посмотри!» — орала другая. Так, слово за слово, началась у них перебранка, пока они с визгом не вцепились друг другу в волосы. Кончилось все тем, что крокодил не стал долго терпеть их истошные крики и сожрал обеих.

Гостям очень понравилась импровизация Баселида. Никто не ожидал, что у не-го все так хорошо получится. Гости не раз смеялись его шуткам и хлопа-ли удачным перевоплощениям. Баселид был то злобным крокодилом, то суровым жрецом, то истомленной женой. Причем, когда он изображал жреца, то старался во всем походить на Рахонтепа. Это еще больше развеселило гостей.

Квинт остался доволен сюжетом. Он согласился, чтобы именно этот сюжет был разыгран в театре Марцелла на представлениях Сеяна.

— А в стихах ты написать все это сможешь? — спросил Баселида Квинт, когда тот с победным видом улегся на свое место.

— Запросто, — хвастливо ответил Баселид, отхлебывая вино из своего кубка. — Ты же меня знаешь, Квинт, мне это раз плюнуть. Было бы вдохновение, — произнес он многозначительно, намекая на оплату.

— Будет тебе вдохновение, — пообещал Квинт. — Только нужно, чтобы завтра вся сценка была готова.

— Завтра, так завтра. Утром сяду и напишу.

— Зачем тянуть до утра? Иди пиши сейчас. У меня полно свободных комнат.

— Сейчас?! — воскликнул Баселид и скривил лицо. Ему не хотелось покидать такой шикарный стол.

— Ну да, сейчас, — настаивал Квинт. — Утром тебе будет не до стихов. Ты же сам мне сегодня говорил, что после попоек блюешь из окна целый день.

Гости засмеялись.

— Я такого не говорил, — упирался Баселид.

Но ему, все же, пришлось покинуть праздничный стол. Квинт распорядился, чтобы рабы отвели его в свободную комнату для гостей и принесли ему туда все письменные принадлежности. Когда Баселид ушел, Квинт подозвал к себе слугу.

— Ты, Луперк, — наказал он слуге, — заглядывай к нему почаще. Если он уснет, то буди его. Знаю я этих поэтов, они только жрать да спать горазды.

Квинт не сомневался, что Баселиду удастся сочинить хорошую сценку в сти-хах. В предстоящих театральных представлениях будут участвовать самые известные комедийные труппы Рима, но Квинт был уверен, что его сценка с крокодилом затмит их всех. От этой мысли у Квинта внутри все пело. Он стал очень разговорчив, со всеми шутил, острил и пил без меры.

Гости пророчили Квинту успех и благосклонность Сеяна. Луций даже согласил-ся погостить у Квинта еще несколько дней, чтобы быть свидетелем его триумфа.

Марк тоже чувствовал себя на высоте. Ведь это он привез крокодила в Рим. Марк заявил, что будет играть в сценке одного из жрецов.

— Тебе-то это зачем? — проговорил Квинт, нахмурясь.

— Как зачем? Просто хочу, и все. Я же уже выступал в театре Марцелла, помнишь? Всем тогда понравилось. Тем более, Сух меня не боится, и я ездить на нем умею.

— Нет, Марк, — сказал Квинт категорично, — на сцене тебе делать нечего. Это позорное занятие. Пусть лучше мои актеры выступают, не отбивай у них хлеб.

— Но это же я привез крокодила! — упорствовал Марк.

— Ну и что?

— А то. Я тоже хочу, чтобы меня Сеян увидел.

— Нужен ты ему триста лет, — усмехнулся Квинт. — Небось перед шлюхами с Субуры хочешь повыделываться? А?

За Марка вступились гости:

— Да пусть Марк выступит, Квинт, — просили они, — может, он прославится.

— Не нужна нам такая слава, — отвечал им Квинт. — Я не хочу, чтобы все кругом говорили, будто Серпроний заставляет своего единственного сына выступать на сцене.

— Но ты же его не заставлял. Мы же знаем, как было дело.

— Действительно, Квинт, — просил за Марка Руф, — Марк столько намучился с этим крокодилом, может же он хоть немного развлечься.

Остальные гости тоже вступились за Марка и совместными усилиями уговори-ли Квинта позволить ему сыграть разок на сцене со своим крокодилом.

Пару лет назад Марк уже играл в театре Марцелла. Труппа Квинта участвовала тогда в состязании комедийных актеров, и Марку с трудом удалось добиться у отца разрешения поучаствовать в этом представлении.

Строгость Квинта можно было понять. В Риме ремесло актера считалось презренным и грязным. Однако, несмотря на это, римляне боготворили своих любимцев. Они толпами ходили за прославленными актерами и буквально носили их на руках. Блеск и слава были постоянными спутниками кумиров толпы. Их ста-туи и портреты наводняли весь Рим. Перед ними были открыты любые двери. И да-же император не гнушался их обществом. Некоторым из этих счастливчиков удавалось сколотить миллионные состояния. И все же актер, как бы богат и зна-менит он ни был, уже не мог связать свою судьбу с государственной службой. Для тех, кто запятнал себя сценой, обратного пути не было. Однако актерскую бра-тию это совсем не волновало, потому что основная масса тех, кто посвящал себя сцене, были люди из низов или провинциалы со всех концов империи. К власти они не рвались, и главное, что им было нужно, — это деньги.

А вот родовитым римлянам, тем, кто лелеял мечту о жреческом сане или о карь-ере военного, мараться сценой было недопустимо. Цензоры без внимания это не оставляли, и можно было запросто лишиться не только сенаторского или всаднического сословия, но и потерять гражданство. Конечно, Марку, если он несколько раз выступит на сцене, это не грозило. Во-первых, у Квинта были в сенате влия-тельные заступники, а во-вторых, на баловство молодых людей из богатых семейств (а именно так это воспринималось в высшем обществе) цензоры смотрели сквозь пальцы. Квинт опасался другого: как бы его недруги не усмотрели в этом повод позлословить над ним. Теперь, когда Квинт, можно сказать, стоял на пороге сената, любая оплошность могла стоить ему сенаторской тоги. Поэтому он так настороженно относился ко всему, что могло повредить его планам.

А Марку хотелось просто покрасоваться перед друзьями. Ох, как они будут ему завидовать, если выступление пройдет успешно. А оно обязательно пройдет успешно. По-другому и быть не может. За свою роль Марк не волновался. Ведь артис-тических способностей ему было не занимать. В бытность свою школьником он любил участвовать в домашних спектаклях и достаточно поднаторел в этом де-ле. На сцене он чувствовал себя уверенно и свободно.

— Марк тебя не подведет, — сказал Порций Квинту. — Я все не забуду, как он играл Амура, когда еще был пацаном. У него тогда хорошо получалось.

— Сыграть Амура любой дурак сможет, — сказал Квинт, — машешь себе крыльями да из лука стрелы пускаешь, а вот жреца… Ты, Марк, сможешь жреца сыграть?

— Конечно, смогу, — уверенно ответил Марк. — Что там его играть. Я же и царей играл, и полководцев.

— Это было давно. Ты уже, наверное, разучился. Ты вон возьми Рахонтепа в учите-ля, потренируйся с ним. Пусть он тебе покажет, как надо играть жреца.

— А кто у тебя, Квинт, будет жен играть? — спросил Луций. — Вот кому потренироваться надо.

— Таида, кто же еще, — ответил за Квинта Фуск. — Лучше нее никто не сыграет.

С мнением Фуска согласились и все остальные. Но Квинт был более сдержанным.

— Я еще не решил, кто будет играть, — сказал он, откусывая яблоко. — Может, Таида, а может, и не Таида. Посмотрим. У меня артисточек много, есть из кого выбрать.

Гости заговорили об артистках.

В это самое время крокодил, чья морда была под столом, вдруг беспокойно зашевелился. То ли у него восковая пробка выпала из уха, и он испугался громкого смеха, то ли ему спьяну, что-то пригрезилось, но только он вдруг стал раз-ворачиваться и в тесноте зацепил рылом толстую ножку стола. У круглого мас-сивного стола из лимонного дерева это была единственная ножка, на которой он держался, и поэтому, стоило крокодилу хорошенько ее толкнуть, как стол медленно накренился набок и рухнул. Все яства и вина с грохотом посыпались на пол. Сух еще больше пе-репугался и забился под ложе, на котором возлежал Фуск. Встревоженный Фуск стал теснить своих соседей, пытаясь перебраться на другое место.

Квинт позвал рабов, чтобы они скорей прибрали опрокинутые кушанья. Гости хором сожалели, что погибли такие восхитительные яства. Но Квинт и бровью не повел. Он всем своим видом показывал, что такая мелочь не может его опечалить. Подумаешь, стол упал. Квинт не нищий, один упал, другой накроют. За этим задер-жки не будет.

Но сперва нужно было вытянуть из триклиния пьяного крокодила. А то он, чего доброго, еще раз стол опрокинет. Однако крокодил покидать свое убежище просто так не собирался. Приказов Рахонтепа он не слушал, и как египтянин ни кричал на него, Сух не хотел вылазить из-под ложа. Пришлось обмотать вокруг его хвоста крепкую веревку и вытаскивать крокодила из триклиния с помощью целой тол-пы рабов. Слугами командовал Марк. Он суетился возле крокодила больше всех и следил, чтобы Суха не поранили эти бестолковые рабы.

— Тяните его плавно, — кричал на них Марк, — не дергайте, а то хвост ему оторвете! Это вам не ящерица, второго хвоста у него не вырастет!

Хорошо, что пол в триклинии был устлан мраморными плитами. По ним крокодил без труда скользил своим желтым брюхом, царапая мрамор когтями. Суха с шумом выволокли из триклиния и потащили в цветник, где для него бы-ла приготовлена большая ванна.

На шум сбежались почти все рабы дома. Были среди них и танцовщицы. Марк любил заглядывать к ним по ночам, и особенно ему нравилась Гликерия. Уезжая в Египет, Марк пообещал привезти ей, что-нибудь в подарок. Сейчас она тоже пришла сюда со светильником в руках, чтобы самой посмотреть, из-за чего подняли шум. Марк заметил ее, и их взгляды встретились. Гликерия недвусмысленно ему улыбнулась, и Марк сразу протиснулся к ней.

— Ну как тебе мой крокодильчик? — спросил он ее, но тут же заорал на ближайшего раба. — Куда лезешь, бестолочь! Назад отойди, ты же на лапу ему наступишь.

Марк повернулся к Гликерии.

— Посвети-ка сюда, — попросил он ее, — а то я чувствую, эти бараны ему все лапы отдавят.

Гликерия подошла ближе к крокодилу и протянула над его головой светильник.

— Ничего себе, какой он большой, — проговорила она восхищенно, обегая крокодила взглядом от головы до хвоста. — Как ты его, Марк, привез?

— Это разве большой, — усмехнулся Марк. — Ты еще не видела по-настоящему больших крокодилов. Есть такие чудовища, что куда там этому малышу. Я такого чуть было не поймал в Меридовом озере. Матросы, сволочи, подвели.

Расплескивая во все стороны воду, рабы опустили крокодила в ванну.

— А он спьяну не захлебнется? — спросил Марк у Рахонтепа, глядя на погрузившегося в воду крокодила.

— Нет, не захлебнется, — ответил Рахонтеп и погладил Суха. — Видишь, вода до ноздрей не достает. Значит, все в порядке.

— Это хорошо, — проговорил Марк и, оставив Рахонтепа присматривать за крокодилом, направился с Гликерией в ее комнату.

По пути он захватил и Хиону, артисточку домашней труппы. Марку она тоже нравилась, и он решил позабавиться с ними двумя. Ведь он так долго не был дома и уже успел соскучиться по обеим.

Гликерия жила в небольшой комнатке на первом этаже с тремя своими подру-гами — танцовщицами, как и она. Подруги увидели Гликерию с Марком и сообразили, что возвращаться им в комнату в ближайший час не стоит.

По пути Марк рассказывал своим нимфам, как он охотился в Египте на гигантского крокодила:

— Я его уже загарпунил, уже стал тянуть на корабль, осталось только сеть на него накинуть, а эти трусливые матросы отбежали к другому борту и затряслись там как зайцы. Ну, крокодил, не будь дураком, перегрыз веревку да и удрал; что он их ждать, что ли, будет?

— А как тебе, Марк, египетские танцовщицы, — спрашивала его Гликерия, — понравились? Я слышала, они очень гибкие.

— Да, и еще какие гибкие, — подтвердил Марк, — настоящие змеи. Выгибаются так, что аж смотреть страшно. В Мемфисе одна как выгнулась, так переломилась пря-мо на сцене.

Девушки засмеялись.

— Ну что ты, Марк, врешь! — не верила ему Хиона. — Такого не бывает.

— Да я клянусь Меркурием, — божился Марк, улыбаясь, — я сам потом помогал ее выравнивать.

Но девушки, конечно же, ему не поверили. Они привели его в комнату Гликерии, и все вместе повалились на кровать. Марк стал целовать Гликерию и шарить рукой у нее под туникой.

— А ты, Марк, подарок мне привез? — спросила его Гликерия, отрываясь от губ Марка.

— Какой еще подарок? — удивился он.

— Как!? — воскликнула Гликерия. — Ты что, забыл? — проговорила она обиженно. — Ты же мне обещал, помнишь? Говорил, что из Египта что-нибудь привезешь.

— Ах, да, — вспомнил Марк, — конечно, привез. Он там наверху, в моей комнате, — Марк показал пальцем на потолок. — Я потом тебе его отдам.

И он опять стал лезть к Гликерии под тунику.

— А что ты мне привез? — нежно, но настойчиво выпытывала она.

— Жука скарабея, — ответил Марк.

— Жука?! — воскликнула Гликерия, — Какого еще жука?

Живого?

— Нет, серебряного. Это амулет такой. Ты что, не знала? В Египте жуки-скарабеи священны. Там все с такими жуками ходят. Ну, давай, снимай тунику.

Услыхав, что жук серебряный, Гликерия успокоилась.

— А он большой? — допытывалась она, сбросив с себя одежду.

— Кто большой? — не понял ее Марк, целуя теплые груди.

— Ну, жук твой, большой?

— Мой жук? — переспросил он ее. — Ну да, большой. Даже очень, — проговорил Марк, погружаясь в мягкую прелесть грудей.

— А куда его вешать, на шею? — донимала Марка Гликерия.

— Можешь на шею, можешь на лоб прицепить, мне все равно.

— А египтяне, что, носят его на лбу? — удивилась она.

— Да что ты пристала ко мне с этим жуком! — не выдержал Марк. — Носи его где хочешь, хоть на заднице.

— Да я просто спросила. Интересно же.

Больше Гликерия про жука не спрашивала. Ей и Хионе было не до того. Де-вушки своим искусством любви дали почувствовать Марку, что египтянки, хоть они и гибкие, как змеи, в постели с ними не сравнятся. И действительно, Марк чуть было не умер под Гликерией от наслаждения. Он сразу позабыл о смуглых египтянках и нимало не пожалел, что вернулся домой.

После получасовой любовной битвы Марк лежал в расслаблении, прижимая к себе с двух сторон своих подруг. Он похвалялся перед ними своей будущей ролью жреца в сценке с крокодилом. Марк вкратце рассказал девушкам ее со-держание. Им очень понравилось место, где жены жрецов ласкают Суха.

— А крокодилу повезло, — сказана Гликерия. — Будет все выступление скулить от удовольствия.

— Но он же тоже мужик, — сказал Марк. — И ему хочется женского тела.

И Марк еще крепче прижал к себе Гликерию.

— Ага, а вдруг он захочет это тело слегка надкусить? — сказала Хиона. — Нет, с таким чудищем страшно играть. Я бы не хотела получить роль жены.

— А тебе ее, Хиона, никто и не даст, — сказала Гликерия. — Вот увидишь, жен будут играть Таида и Леда.

— С чего ты это взяла? — спросил ее Марк.

— А разве непонятно? Они же любимицы твоего папаши, — с сарказмом прого-ворила Гликерия. — Они его попросят, он им и даст главные роли. Особенно Таида любит роли выпрашивать, ей твой отец не откажет.

— Что, он ее так слушается?

— Да, Марк, — кивнула Хиона, — пока тебя не было, эта проныра так присосалась к твоему папаше, что он для нее все делает.

— И комнату ей отдельную дал, — подхватила Гликерия, — и подарков ей уже кучу надарил. Вот-вот вольную ей подпишет.

— Ну надо же, — проговорил Марк, — кто бы мог подумать, что она так пролезет. А была такая скромная девочка. Даже раздеваться стеснялась.

— Она умеет притворяться, — сказала Хиона. — Чтоб ей крокодил ногу откусил, когда она будет выступать, — добавила она.

— Не откусит, он ручной, — разочаровал ее Марк.

— А ты его разозли.

— Ну ты и скажешь. Он же может и на меня тогда наброситься.

Марк призадумался. Ему вспомнились слова матери о том, что Таида грозилась родить ребенка от его отца. А теперь еще получалось, что она будет играть с ним вмес-те на одной сцене, и даже может прославиться на весь Рим. Не слишком ли для нее жирно? Марк вез крокодила совсем не для того, чтобы возвеличивать ка-кую-то стерву. Марк решил, что Таида выступать с ним не будет.

— А где сейчас ее комната? — спросил он у Гликерии, поднимаясь с кровати.

— Пойдем, покажу, — охотно взялась она проводить Марка. — Хочешь с ней поговорить?

— Да, — кивнул он одеваясь. — Надо мозги ей вправить. А то она совсем страх потеряла.

— Давно пора, — обрадовалась Хиона. — Только ты ей не говори, что это мы тебе про нее рассказали. А то она еще твоему отцу наябедничает. Тебе-то ничего не будет, а нас выпорют.

— Хорошо, не скажу, — пообещал Марк. — А чего вы так ее боитесь? Собрались бы все вместе, да и повырывали ей ночью волосы. Отец всех не выпорет.

— Легко сказать «соберитесь», а кто пойдет? Все боятся, — вздохнула Гликерия.

Она быстро оделась и, взяв с собой светильник, вместе с Марком вышла в коридор. Гликерия проводила Марка до комнаты Таиды.

— Вон ее дверь, — тихо проговорила она, указывая на дверь. — Ну все, Марк, я пошла. А то она меня еще увидит.

— Ладно, иди. Я к тебе завтра зайду.

— Только жука не забудь, — напомнила она ему о своем подарке.

Марк вошел в комнату Таиды. Таида была не одна. Она сидела на кровати со своей лучшей подругой Рутилой и болтала с ней о всяком вздоре. Обе девушки очень удивились появлению Марка. С их лиц сразу исчезла прежняя веселость.

— Марк? — проговорила Таида растерянно.

— Что, не ожидала? — произнес Марк с нагловатой ухмылкой. — А ты, я смотрю, неплохо тут устроилась, пока меня не было, — продолжал он. — Комнатку себе отхватила, — Марк окинул взглядом комнату, — шустрой ты, однако, девчонкой ока-залась.

Таида молчала.

— Эй, ты, как там тебя? — кивнул Марк на подругу Таиды.

— Рутила, — тихо отозвалась подруга.

— Слушай, Рутила, — сказал ей Марк, — сбегай-ка вниз, посмотри, как там мой кроко-дил поживает. Только назад не очень спеши.

То, что Марк услал Рутилу, не предвещало ничего хорошего. Таида это поняла по колючему взгляду Марка. Марк подошел к ней вплотную. Она встала с кровати и смело посмотрела ему в глаза.

— Ты со мной так и не поздороваешься? — спросил он ее, улыбаясь.

Таида поздоровалась.

— И это все? — удивленно произнес Марк.

— А что еще?

— Как что. А обнять меня, поцеловать ты разве не должна? Мы же так долго не виделись.

И Марк сам попытался ее обнять.

— Не лезь ко мне, Марк, — отстранилась она от него, — я не хочу тебя обнимать.

— Не хочешь? — притворно удивился Марк. — А раньше ты меня очень хотела. Помнишь, как мы развлекались?

— Это ты, Марк, развлекался. А меня от твоих развлечений всегда тошнило.

— Неужели? Может, ты еще скажешь, что тебя тошнило, когда я тебя вот тут ласкал?

Марк попытался просунуть ей руку между ног.

— Отцепись от меня! — оттолкнула она его руку и стала отходить назад.

— В чем дело, Таида? — недоумевал Марк, не переставая улыбаться, — Ты что, забыла, как ты стонала подо мной на весь дом?

— Я притворялась.

— Ах, ты притворялась, — разыгрывал Марк удивление, наступая на Таиду. — Тогда понятно. Посмотрим, как ты сейчас будешь притворяться.

Не успела Таида опомниться, как Марк припер ее к стене и что есть силы сжал ей правой рукой горло. А сила у Марка была. Таида сразу это почувствовала, когда стала задыхаться. Она судорожно глотала ртом воздух, и смертельный ужас отразился в ее выпученных глазах. А Марк не торопился расжимать пальцы.

— Ты вот что, сука, — шипел он ей в самое ухо, — чтобы я тебя возле отца больше не видел. Хватит к нему липнуть. Сиди в своей норе и не высовывайся. Ясно?!

Таида, как рыба, беззвучно шевелила губами, плохо соображая, что от неё хотят.

— И еще, — продолжал Марк, не убирая руки с ее горла, — я скоро буду выступать в театре Марцелла со своим крокодилом, не вздумай и ты туда сунуться. Не дай бог, ты у отца роль жены будешь клянчить, придушу тебя, тварь, как котенка. Ты меня поняла? Поняла, я тебя спрашиваю?! — рявкнул Марк.

Таида не могла ему ответить, но она кивала, моргала и всем своим видом показывала, что ей все понятно. Марку этого было достаточно. Он расжал пальцы, и Таида с хрипом и кашлем сползла на пол. Больше с ней разговаривать было не о чем. Марк развернулся и зашагал к выходу. По пути он опрокинул ногой сто-лик с украшениями и благовониями. Пусть стерва помнит, кто здесь хозяин.

Когда Рутила вошла в комнату Таиды, та сидела на полу и плакала, закрыв лицо руками. Рутила сразу поспешила к своей подруге и стала расспрашивать ее, что случилось. Таида рассказала ей, как Марк ее чуть не придушил.

— Это он тебя к отцу ревнует, — заключила Рутила, выслушав подругу.

— Ничего себе ревность, — произнесла Таида сиплым голосом, потирая шею. — А при чем здесь тогда какая-то роль жены? Чего он ко мне с женой-то приставал? — недоумевала Таида.

Но Рутила взялась ей все разъяснить. Бегая только что по поручению Марка проверять крокодила, Рутила встретила в коридоре Лесбию, и та ей рассказала, что слышала от рабов, прислуживающих в триклинии, будто бы на днях хозяин затевает какой-то спектакль, где будет участвовать крокодил. Видно в этом спек-такле есть роль жены. А Марк, скорее всего, не хочет, чтобы эта роль досталась ей.

— Но почему? — недоумевала Таида.

— Не знаю, — пожала плечами Рутила.

— А я назло ему буду участвовать в этом спектакле, — решительно сказала Таида. — Женой — не женой, но буду.

— А если он тебя и вправду придушит? Видела, какие у него были глаза ненормальные?

— Не придушит. Он своего отца боится. Я Квинту сегодня все расскажу. Этот щенок узнает, кто здесь настоящий хозяин. А то вообразил себя фараоном.

Так Таида решила отомстить Марку.

А Марк между тем, слегка постращав Таиду, в приподнятым настроении отправился искать Баселида. Поэт был его приятелем, и он хотел подсказать ему, как лучше написать сценку.

У дверей в комнату, где творил Баселид, стоял Луперк и, как ему было велено, периодически заглядывал в щелочку двери, чтобы убедиться, что поэт не спит. Но Баселид и не думал спать. Он не на шутку разошелся и уже исписал кучу лис-тов папируса. Все лицо у него было испачкано чернилами. Он то и дело нервно грыз тростниковое перо, чесал им за ухом или копался в носу. Так ему лучше думалось. Иногда он вскакивал с места и громко декламировал свои стихи, чтобы проверить, как звучит его писанина на слух.

Марк подошел к Луперку.

— Баселид здесь? — спросил он, кивая на дверь.

— Здесь.

— Он еще не уснул?

— Нет. Пишет. Только орет, как дурак.

Марк усмехнулся.

— Так надо, — сказал он глупому варвару и вошел в комнату.

— Ого! — воскликнул Марк, увидя стол, усеянный исписанным папирусом. — Ну ты, Баселид, и разошелся.

Марк стал разгребать папирус.

— Да ты тут уже, наверное, на три сценки написал.

Баселид ответил, что половину из этой кучи надо выкинуть в окно. Многое ему не нравится. Но есть и удачные места.

— Вот послушай, — сказал Баселид Марку, беря в руки кусок папируса. — Это слова крокодила после того, как его приласкали жены:

— Ну, как тебе, Марк? Нравится? — спросил Баселид.

— Да, отлично, — похвалил Марк поэта. — Продолжай в том же духе. А слова жрецов у тебя уже есть? — полюбопытствовал он.

— Да есть. Надо только доделать кое-что.

— Это хорошо. Я же, Баселид, буду играть одного из жрецов, — сообщил ему Марк.

— Ты? — удивился Баселид.

— Да, я, — подтвердил Марк. — Я только что отца уговорил. Ты, Баселид, вот что, все лучшие шутки и остроты постарайся вписать какому-нибудь одному жрецу. Я потом эту роль возьму себе. Сможешь это сделать?

— Сделаю, — пообещал Баселид. — Будешь на сцене первым остряком.

— Только не перестарайся. А меня ты, Баселид, знаешь, мне для тебя ничего не жалко. Как там твое горло, еще не пересохло? — заботливо поинтересовался Марк.

— Еще как пересохло! — воскликнул Баселид. — Вы там пьянствуете, а я здесь, как дурак, чернила облизываю.

— Сейчас мы это поправим. Эй, Луперк! — позвал Марк раба.

В комнату заглянул Луперк.

— Сбегай-ка вниз, — сказал ему Марк, — притащи сюда вина, да побольше.

— Только дрянь не неси, — добавил Баселид, — под плохое вино мне не пишется.

Луперк исчез.

— А чего он вообще здесь отирается? — спросил Баселид Марка, давно уже обнаружив присутствие Луперка за дверью. — Он что, сторожит меня, чтобы я не сбежал со своей сценкой?

— Нет, — усмехнулся Марк, — он здесь, чтобы тебя будить, если ты уснешь. Его мой отец к тебе приставил.

— Лучше бы он смазливую рабыню ко мне приставил. Тогда бы я точно не уснул.

Марк оставил своего друга дописывать сценку, а сам пошел в гости к Teaгену. Гладиатора он нашел в доску пьяным в кругу своих сотоварищей. Они тоже праздновали возвращение из Египта, но уже Теагена. Марк присоединился к их пирушке и остаток ночи провел с гладиаторами.

К этому времени гости Квинта уже разошлись. Квинт надарил им на прощанье кучу разных сластей и сказал, что будет рад всех их видеть в театре Марцелла. Квинт обещал устроить после выступления пиршество не хуже нынешнего. Пьяные, наевшиеся гости с трудом поднимались на ноги. Их расторопные рабы напрягались изо всех сил, чтобы помочь своим владыкам оторвать набитое брюхо от мягкого ложа.

Квинт хоть и был пьян, но чувствовал, что еще способен на многие подвиги. Он послал раба привести к нему в комнату Таиду. Таида не замедлила прийти. Она уже придумала, как будет жаловаться Квинту на Марка, и для придания сво-им словам пущей убедительности не стала причесывать растрепанные волосы и приводить в порядок заплаканное лицо. Пусть Квинт видит, как издевался над ней Марк. Таида даже растерла шею полотенцем и та стала красной, как будто ее душили хоботом.

Не успела Таида войти в комнату Квинта, как тут же расплакалась.

— Ты чего ревешь? — спросил ее Квинт в недоумении. — Тебя что, кто-то обидел?

Жалобно всхлипывая, Таида рассказала ему, как пьяный Марк ворвался к ней в комнату и грубо ее лапая, попытался ею овладеть. Она, разумеется, ему не далась и отбивалась от него, как могла. Тогда озверелый Марк повалил ее на пол и стал душить обеими руками. Спасло ее лишь то, что к ней заглянула подруга и подняла шум. В подтверждение этих слов Таида показала Квинту свою красную шею.

— Да я же сейчас его по стенке размажу! — проговорил рассвирепевший Квинт и уже хотел было позвать к себе Марка, но Таида удержала его от немедленной расправы.

— Не надо, Квинт, я его боюсь, — взмолилась она. — Он поклялся своим Гением, что убьет меня, если я тебе об этом расскажу.

— Не убьет, не бойся, — успокоил ее Квинт. — Ладно, — уступил он ее просьбам, — я потом с ним поговорю. Это так оставлять нельзя, а то я вижу, он себя тут хо-зяином возомнил. Ну ничего, я его поставлю на место. Щенок паршивый.

Когда первая волна гнева Квинта улеглась, Таида приступила к дальнейшей мести. Она сказала, что надругательства Марка она еще может как-то понять, но то, как он отзывался при этом о своем отце, было ужасно. Лучше бы ей было сто раз умереть от безжалостных рук Марка, чем слышать от него такое.

— Да что же он говорил? — не вытерпел Квинт и перебил Таиду.

— У меня язык не поворачивается повторить это, — произнесла она смущенно.

— Говори, я разрешаю.

Таида еще с минуту помялась, но Квинт настоял на своем.

— В общем, — неуверенно заговорила Таида, — когда он ко мне стал приставать, я ему говорю: «Отстань от меня, я не хочу с тобой обниматься!» А он мне говорит: «Это еще почему? Может, ты отца ждешь? Думаешь, он сейчас придет и пристроится у тебя между ног? Так ты напрасно его ждешь, он не придет. Он сейчас пьяный валяется в триклинии и только мычать может. Так что я теперь вместо него». Ну, тут он опять стал лезть ко мне, я его опять отпихнула, а он говорит: «Что ты брыкаешься? Я ведь лучше отца, не упрямься. Что ты вообще нашла в этом дряхлом старике? Скоро он совсем ни на что не будет способен. Я удивляюсь, как у него еще с тобой, что-то получается. С ма-терью он уже давно ничего не может. Ей, бедняжке, приходится бе-гать по любовникам, чтобы они ей насовали. А то ведь она без му-жика с ума сойти может. От осла ей и то больше пользы, чем от своего мужа». Я, честное слово, Квинт, как могла, пыталась его перебить, но он меня по-валил и стал душить.

Таида замолчала, украдкой поглядывая на Квинта. Квинт был ошарашен этой новостью. От кого-кого, а от Марка он такого не ожидал. Видно, вконец уже зажрался сынок. Ну, ничего, он еще придет к нему за деньгами.

Таида воспользовалась моментом и стала подсказывать Квинту, как надо поступить с Марком. Самое лучшее, если Квинт поскорее отправит Марка служить в Сирию. Квинт уже давно задумывался над дальнейшей судьбой Марка. Карьера военного выглядела для него весьма перспективной. С теми связями, какие были у Квинта, он мог устроить сына центурионом в одну из азиатских провинций. А потом, давая взятки, продвинуть его вверх до легата или начальника конницы. Но Марка не прельщала военная служба. Он не хотел покидать Рим и уезжать в провинцию. Поэтому Квинт колебался, как ему поступить. Или пристроить Марка в комиссию по городскому судопроизводству, где у него было бы туманное будущее, или всё-таки армия.

Теперь же, после того, как Квинт узнал, какова благодарность Марка, он уже не сомневался, как ему поступить, и решил услать сыночка куда-нибудь подальше — разнашивать солдатские сапоги. Слова Таиды о Сирии лишь укрепили его в этой мысли.

— Нечего ему тут в Риме прохлаждаться, — подстрекала она Квинта, — он тут все твое состояние просадит да в кости проиграет. Он мальчик сильный, я сама в этом убедилась, так что пусть он лучше варваров в Сирии хватает за горло. Из него получится хороший командир.

Судьба Марка была предрешена. Таида добилась своего и внутренне радовалась, что смогла отомстить Марку. Она понимала, что Марк это просто так не оставит. Нужно было как-нибудь уберечься от его кулаков, пока он не уедет в Сирию. Таида взяла с Квинта обещание, что он оградит ее от возможных козней Марка и не даст в обиду. Ну а взамен покровительства Квинта она одарила его неж-ными поцелуями, которые плавно перешли в постельную возню.

Таида старалась, как могла. Она применила все свое умение, и под конец любовных утех Квинт полностью размяк. Он ощутил себя на небесах среди сонма богов. Теперь Квинт был опять в хорошем расположении духа. Он разговорился и сказал Таиде, что предстоит небольшое выступление его актеров в театре Марцелла, и главным в этом небольшом спектакле будет ручной крокодил, привезен-ный Марком из Египта. Ради этого крокодила и затевается спектакль, но там будет роль и для Таиды. Квинт в двух словах передал ей суть придуманной Баселидом сценки.

— Если хочешь, — сказал он ей, — можешь сыграть роль одной из жен.

Таида обрадовалась и с радостью согласилась. Но не только ради того, чтобы досадить Марку, ей самой очень хотелось еще раз блеснуть на большой сцене. Театр Марцелла, где все будет происходить, это сорок тысяч зрителей. Выступать на его сцене — это не то, что выступать в доме Квинта перед кучкой пьяных гостей. Именно в театре Марцелла Таида и прославилась, когда три недели назад получила там венок за лучшее выступление. Не заработай она тогда эту почетную награду, Квинт бы до сих пор не обращал на нее внимания. Однако восторженные крики толпы сделали свое дело, и она засияла не только в глазах Квинта, но и, что немаловажно, в глазах его друзей. Они превозносили ее при всяком удобном случае, и Квинт еще больше проникся к ней страстью.

Квинт был так уверен в успехе своей новой сценки, что даже не посовето-вался насчет нее со своим астрологом Шумшером. Обычно, перед всяким начинанием, Квинт интересовался расположением звезд и их влиянием на то или иное задуманное дело. А вот сегодня он в первый раз этого не сделал. А зря. Спроси Квинт Шумшера, что предвещают ему звезды, тот бы долго на планеты не смотрел, он бы сразу сказал, что вся эта задумка с крокодилом не сулит ничего хорошего и лучше было бы вообще избавиться от Суха. Но не крокодила боялся Шумшер, а Рахонтепа. Как только египтянин появился у них в доме, перс сразу почувство-вал в нем своего соперника. Он подробно расспросил Марка о Рахонтепе, и услышанное обеспокоило его еще больше. Оказалось, что Рахонтеп знал толк не только в крокодилах и медицине, но, что хуже всего, прекрасно разбирался в астрологии. Он привез с собой кучу египетских гороскопов, намереваясь всерьез заняться в доме Квинта предсказанием будущего. Однако по-настоящему Шумшер испугался, когда услышал, как Рахонтеп умеет говорить. Во время пирушки Шумшер стоял в дверях триклиния и из темноты внимательно наблюдал за всем, что происходило в зале. Он думал, что Квинт рано или поздно позовет его для предсказаний, но не тут-то было. Все заслушались речами Рахонтепа. Его магический голос пленял и завораживал. Шумшер понял, что в этом ему с Рахонтепом тягаться будет не под силу. Квинт предпочтет его Шумшеру, и придет время, когда египтянин выживет перса из этого дома.

Шумшер предвидел надвигающуюся грозу и решил нанести удар первым. Он не бу-дет ждать, когда его вышвырнут на улицу. В его черной голове под белым тюр-баном созрел коварный план. Он слышал о предстоящем выступлении в театре Марцелла и решил воспользоваться этим в своих целях. А замысел его был очень прост. Он хотел подсыпать крокодилу в питье перед выступлением какой-нибудь жгучей дряни, чтобы крокодил, мучаясь болями в животе, взбесился, и его не смогли бы вытащить на сцену. За сорванный спектакль Квинт отыграется на Рахонтепе, а его крокодила если не изжарит, то по крайней мере продаст в амфитеатр. «Двоим нам здесь делать нечего», — ухмылялся про себя Шумшер, предвидя изгнание Рахонтепа. Завтра Шумшер пойдет в лавку к своему земляку, торгующему разными лекарствами, и купит у него нужное зелье. После этого дело останется за малым: подсыпать зелье перед выступлением в питье крокодилу.

В десять часов утра Баселид, наконец, закончил свое творение и дописал последнюю строчку. В открытые ставни окна лился яркий солнечный свет и падал на стол, усеянный кусками исписанного папируса. Сценка была готова. Оставалось только собрать воедино разрозненные отрывки и прочитать все Квинту. Но на это у Баселида уже не было сил. Ему страшно хотелось спать. Он решил подре-мать на своем столе часок-другой, а уже потом со свежими силами добить сцен-ку. Баселид сладко зевнул и улегся на свое сочинение.

А в это время за дверями его комнаты, сидя на полу и облокотившись о сте-ну спиной, на весь коридор храпел Луперк. Он крепко проспал почти всю ночь и только сейчас проснулся. Продрав глаза, он сразу вскочил на ноги, сам не понимая, как это он смог так неосторожно уснуть. Да, видно, не стоило ему так часто отхлебывать вино из того кувшинчика, что он принес Баселиду ночью по прика-занию Марка. Луперк поспешил заглянуть в комнату Баселида и к своему великому ужасу увидел, что тот спит. Наверняка Баселид уснул, как и он, посреди но-чи, и уж, конечно же, ничего не написал. Луперк в страхе стал будить Баселида.

— Эй, ты! Вставай! — тормошил он поэта за плечо. — Писать надо! Квинт может сейчас нагрянуть!

Баселид открыл красные мутные глаза и тупо посмотрел на Луперка.

— Что, проснулся? — проговорил Баселид вяло. — А ты знаешь, варвар, что из-за тебя я ничего не написал!

— Как это из-за меня? — испугался Луперк.

— А вот так. Почему ты меня ночью не разбудил? Теперь я Квинту скажу, что по твоей вине я уснул и ничего не написал. Так что выдерет он тебя за это по-страшному. Будешь знать, как дрыхнуть под дверью.

Перепуганный варвар стал просить Баселида не выдавать его хозяину.

— Ладно, так и быть, — смилостивился Баселид, — Квинту я не скажу, только когда я проснусь, чтобы рядом со мной стоял полный кувшин вина. Тебе все ясно?

— Все, — кивнул варвар и побежал с пустым кувшином на кухню.

А Баселид опять ткнулся лицом в свою писанину и заснул.

Слуги разбудили Марка в двенадцатом часу утра и сказали ему, что его немедленно хочет видеть Квинт.

— Зачем это я ему понадобился? — спросил Марк у слуги.

— Не знаю, — пожал плечами тот. — Но хозяин не в духе, — добавил он шепотом.

Марк подумал, что после вчерашней попойки даже слон будет не в духе. Но как ни было Марку муторно, ему все же пришлось встать. Надо было уважить отца и узнать, чего он хочет. Марк опасался, что отец, проспавшись, передумает и запретит ему выступать в театре Марцелла.

Однако в комнате отца его ожидал совершенно иной разговор. Квинт встре-тил сына суровым взглядом исподлобья.

— Ты что, Марк, себе позволяешь?! — набросился на него Квинт, лишь только Марк переступил порог его комнаты. — Или у тебя руки чешутся? Так я их тебе живо пообрываю!

— А что случилось? Чего ты на меня кричишь?.. — произнес оторопевший Марк.

— Ты тут дурачка из себя не строй! — напирал на сына Квинт. — Ты прекрасно знаешь, что случилось. Ты чего к моим артисткам лезешь, гаденыш?

— Да ни к кому я не лез, — оправдывался Марк, — с чего ты взял? А, хотя я догадываюсь, откуда ветер дует. Это что, Таида тебе тут наболтала? Так она все врет! Она…

— Я сам знаю, что она, — перебил его Квинт. — Еще раз ты хоть пальцем ее тронешь, я тебя с дерьмом смешаю! Я вижу, ты, Марк, себя уже хозяином тут возомнил, привык деньги швырять во все стороны, так я тебя быстро бобы жрать приучу. Будешь, как мои клиенты, по десять сестерциев в день получать, если хоть одна царапина появится на Таиде. Ты меня понял?

— Да она все врет! Я ее вообще не трогал! — попытался выкрутиться Марк. — Я у Гликерии был, она подтвердит. А к Таиде я и не заходил. Зачем она мне нужна?

— Вот и хорошо, что не нужна. К другим артисткам, чтобы ты тоже не лез. Я их не для тебя покупал. Иди шлюх на Субуре души, там твои девки. А здесь все для меня. Ты меня понял?

Марку ничего не оставалось, как сказать, что он все понял.

— Иди, чего стоишь? — указал ему Квинт на дверь.

— Я это, — начал Марк, запинаясь, — хотел о матери поговорить. Пусть она останется до моего выступления. Я хочу, чтобы она посмотрела, как я буду играть.

— Меня не волнует, что ты хочешь, — отрезал Квинт, — она уедет сегодня. И скажи ей, чтобы она больше не подсылала тебя ко мне. Ей меня уже не удастся оду-рачить.

Марк покидал покои отца раздавленным и взбешенным. Ох, как ему хотелось придушить Таиду или хотя бы подолбить ее головой об стену. Злоба прямо-таки разрывала Марка. Попадись она ему сейчас на пути, Марк бы точно не сдержался и повыбивал ей зубы. В голове его рождались планы мести один страшней другого. Самым подходящим ему казалось прокрасться к ней ночью в комнату и грохнуть ее по голове стулом. Кто там потом будет разбираться, чья это работа? Рабов в доме много. Мало ли кто ее прибил. Но в ближайшее время не стоило это делать. Отец сразу подумает на Марка. И кто знает, чем это тогда обернется для него. Нужно было подождать какое-то время, а потом, когда все забудется, Марк посчитается с этой стервой. Кроме того, не всегда же она бу-дет любовницей отца. Когда-то он ее обязательно разлюбит. Такое уже было не раз, сегодня с одной, завтра с другой. Вот тогда Марк припомнит ей все.

Марк направился к Баселиду. Он заглянул к нему в комнату и увидел, что Баселид развалился на столе среди листов папируса и сопит в обе ноздри на всю комнату. «Я так и знал», — подумал Марк и пожалел, что послал вчера ночью Луперка за вином.

— Баселид, подъем! — крикнул Марк над самым ухом поэта.

Баселид вздрогнул и поднял голову.

— А, это ты Марк, — проговорил он сонным голосом, — Чего орешь? Дай поспать.

— Хватит спать, — тормошил его Марк, — ты всю ночь спал. Давай работай!

— Кто всю ночь спал? — возмутился Баселид. — Да я всю ночь писал как проклятый. Вон, даже ни одного глотка не сделал, все некогда было, — и Баселид кив-нул на полный кувшин вина.

Это Луперк только что приволок его из кухни и поставил на стол Баселиду, как и было условлено. Но Марк об этом не знал и с удивлением заглядывал в кувшин.

— Что совсем не пил? — не верилось Марку.

— Да ни капли, — уверял его Баселид. — А знаешь, как хотелось. Но я сказал себе: «Пока все не напишешь — не прикасайся», — и Баселид потянулся к кувшину.

— Так ты что, все уже написал?

— Конечно, написал. А ты как думал? Я же сказал, что напишу, значит напишу. Осталось только слепить куски, но это ерунда, на полчаса работы.

— А моя роль хорошо получилась? — поинтересовался Марк.

— Лучше всех, — обрадовал его Баселид. — Так что готовься, Марк, пожинать лавры.

Баселид поставил кувшин и взял в руки один из листов, но тот задрожал у него в руках, как на ветру.

— Проклятье, — пробормотал Баселид, — руки трясутся. Как я буду писать?

— Вина еще выпей, — подсказал ему Марк. — А я сейчас переписчика приведу. Продиктуешь ему, он все запишет.

Через полчаса работа по переписке сценки была в самом разгаре. Баселид рылся в своей писанине, отыскивал нужные стихи и диктовал их переписчику. Марк помогал Баселиду в этом. По ходу сценки он что-то вставлял свое, что-то совсем выкидывал, а что-то исправлял. Марк ведь тоже был не лишен поэтичес-кого дара и привнес в сценку много ценного. Баселид не всегда с ним согла-шался, и тогда они горячо спорили друг с другом. Баселид при этом вскакивал со стула и начинал нервно расхаживать по комнате.

— Нет, Марк, — стоял Баселид на своем, — что ни говори, а мое было лучше. Я не пойму, чем тебе не нравятся эти две строчки:

— Да чушь все это, — отверг вариант Баселида Марк, — по-твоему получается, что она сама полезет к нему в пасть. Что она, дура, что ли? Он ее просто сожрет, да и все. Лучше напишем так:

Баселиду не удалось отстоять свои две строчки, и их заменили на стишки, придуманные Марком. Но таких замен было немного. Баселид хорошо постарался ночью, и почти все, что он написал, Марку нравилось.

Когда кувшин на столе опустел, сценка была окончательно переписана. Квинт уже несколько раз посылал своего слугу узнать, как продвигается работа над сценкой. Он хотел первым услышать ее целиком. Квинт даже ради этого не пошел в баню, решив дождаться, когда все будет готово.

Наконец Баселид продиктовал переписчику последнюю строчку. Марк облегченно вздохнул, еще раз пробежался глазами по написанному и, оставшись довольным сценкой, пошёл вместе с Баселидом читать ее отцу.

Квинт выслушал их с нескрываемым интересом. Луций, который также присутствовал при чтении сценки, даже захотел переписать из нее некоторые отрывки, чтобы, вернувшись домой в Путеолы, потешить своих друзей.

Квинт похвалил Баселида и велел казначею отсчитать ему в награду восемьсот сестерциев. Затем Квинт отпустил поэта домой отсыпаться, а сам призвал к себе руководителя домашней труппы Урбика. Вручил ему сценку и приказал начать репетировать ее прямо сейчас. Ведь выступление было на носу, и надо было торопиться. Квинт также назвал Урбику и имена артистов, которые должны были участвовать в спектакле. Роли двух жреческих жен достались Таиде и Леде. Марк, Телесфор и Кастрик должны были играть жрецов.

— И учти, Урбик, — сказал Квинт напоследок, — время поджимает, через два дня выступление. Гоняй своих артистов как следует. Марка тоже не жалей. Когда я вернусь, покажете, что вы там нарепетировали.

Сделав эти последние распоряжения, Квинт поспешил в суд на помощь своему знакомому квестору. Квестора обвиняли в хищении государственных денег, и Квинт обещал поддержать его своим авторитетом и горластыми клиентами. Надо было перекричать толпу, которую приведет с собой обвинитель, чтобы у присяжных создалось впечатление, будто симпатии римского народа на стороне под-судимого. Клиенты Квинта, как всегда, дожидались патрона в атриуме и были готовы послужить ему своими глотками. Только сегодня среди них не бу-дет Баселида. Освобожденный от клиентских обязанностей, он с полным кошель-ком денег спешил теперь домой.

А Урбик, получив от хозяина все необходимые наставления, не мешкая, послал за актерами. Они должны были собраться в комнате для репетиций. Таида пришла туда вместе с Ледой. Она еще не знала об утреннем разговоре Марка с отцом, но по тому, как злобно посмотрел на нее при встрече Марк, она дога-далась, что Квинт уже прищемил ему хвост. Однако сделала вид, как будто между ней и Марком ничего не произошло. Она не стала строить из себя побе-дителя и добивать Марка своими ехидными усмешками и обидными намеками. Зачем его зря злить, нервы у Марка не железные, он запросто может сорваться и двинуть ее хорошенько. А это ей сейчас было ни к чему. При случае она даже была бы не прочь помириться с Марком. Еще ведь неизвестно, когда он уедет в эту далекую Сирию, а до тех пор им придется жить под одной крышей.

Марк старался не встречаться с Таидой взглядами. Он так и думал, что она получит роль жены. Наверняка отец сделал это ему назло. При распределении ролей, произнося имя Таиды, Квинт бросил на Марка суровый взгляд, словно напоминая о своих утренних угрозах. Хоть Марк и решил держать себя в руках, но его так и подмывало врезать кулаком по ее милому личику. Как бы чувствуя это, Таида держалась от него подальше.

Урбик не был в курсе их вражды и во время репетиции придумывал всякие неуместные сцены. Например, когда жен жрецов отдавали крокодилу на съедение, Урбик потребовал, чтобы они, рыдая, падали в объятия своих мужей. Таиде как раз выпала роль жены Марка. Она хотела было поменяться ролями с Ледой, но Урбик решил, что роль первой жены ей подходит больше. Он только удивлялся, почему это Таида так вяло и ненатурально обнимает Марка.

— Что это за объятия? — нервничал Урбик. — Кто так обнимается? Где страсть? Где любовь? А ты, Марк, как играешь? Твою жену сейчас крокодилу скормят, а ты как будто, даже рад. Где твое горе? Ты убиваться должен, волосы на голове рвать, а не рожу кривить.

— Сам знаю, как играть, — отрезал Марк. — Ты лучше ее поучи, — кивнул он на Таиду.

— Научим, не волнуйся. Давайте еще раз, и побольше страсти.

Все эти объятия раздражали Марка. Но и Таиде было не очень приятно кидать-ся ему на шею. Однако Урбик настаивал, чтобы все было натурально. Пришлось Таиде на время припрятать свою гордость и разыграть из себя любящую жену. Марк почувствовал у себя на груди ее возбужденное дыхание. Он старался не смотреть ей в глаза и по-прежнему не желал подбавлять в свою игру страсти. Урбику он сказал, что достаточно мусолить эти объятия и что пора репетиро-вать следующие сцены. Урбик решил оставить объятия на потом, а пока взялся доводить до ума все остальное. Репетиция продолжалась.

Вместо крокодила Урбик поставил на середину комнаты скамейку и сказал, чтобы «жены» отрабатывали на ней свои нежные движения. Марк воспротивился такой замене и потребовал, чтобы привели крокодила.

— Надо, чтобы он к ним привык, — пояснил Марк. — А то на сцене Сух может их к себе не подпустить. Я его знаю, он ко мне дней десять привыкал.

Урбик счел доводы Марка убедительными и послал за Рахонтепом, чтобы егип-тянин привел к ним своего крокодила. Таида и Леда были не в восторге от этой идеи, но рано или поздно им все равно пришлось бы тренироваться на Сухе.

С крокодилом они уже успели познакомиться. Утром они ходили в цветник и смотрели, как Сух плавает в ванне. В воде он им не казался таким страшным, как про него рассказывали, но когда теперь Рахонтеп привел это страши-лище в комнату для репетиций, Таиде стало не по себе.

— Ну вот, — сказал Марк, поглядывая на Таиду. — Теперь начинайте с ним нежить-ся. Только осторожней, он может и за руку цапнуть, — пугал Марк девушек.

Чуть заметная улыбка скользнула по его губам. Рахонтеп хотел было сказать, что Сух безопасен, но Марк взглядом дал ему понять, чтобы он помолчал.

Таида первой должна была ласкать крокодила. Она в нерешительности подступилась к Суху.

— Смелее, Таида, — подбадривал ее Урбик. — Да не смотри ты так на его зубы, они еще никого не загрызли.

— Еще как загрызли, — вставил Марк, злорадно ухмыляясь. — Вон спроси у Рахонтепа, он тебе расскажет. У него вчера пальцев на руках не хватило пересчитать все откусанные Сухом ноги.

— Ты что, Марк, специально меня пугаешь? — раздраженно бросила ему Таида.

— Я и не думал тебя пугать, — ответил тот спокойно. — Просто, если ты боишься его зубов, то начинай ласкать с хвоста. Там зубов нет.

— Я сама знаю, откуда мне ласкать.

— Если знаешь, то приступай. Чего тянешь? Время-то идет.

— А ты не подгоняй. Ты здесь не главный.

Таида закусила губу и, пересилив свой страх, склонилась к крокодилу. Кое-как, стараясь не прикасаться к Суху, она проделала над ним движения, напоминающие ласку.

— Нет, так не пойдет, — сказал ей Урбик. — Зрители не поверят. Ты, Таида, словно неживая. Расслабься. Тебе что, очень страшно?

Да, ей было очень страшно, но об этом она не сказала. Хотя и так было видно, что она вся дрожит.

— Не буду же я тереться об него, — произнесла она недовольно.

— А что ты будешь? — издевался Марк. — По-моему, в сценке так и написано: «Жены трутся об крокодила». Вот и трись. Или ты хочешь все переделать под себя?

Таида промолчала, но Леда, которой тоже предстояло тискаться с крокодилом, поспешила подруге на помощь.

— А давайте ему пасть веревкой перевяжем, — предложила она, — так будет спокойнее.

— Ты лучше себе пасть веревкой перевяжи, — грубо ответил ей Марк, — а то больно умная. Он же задохнется.

— А ноздри ему зачем? Он ноздрями дышать будет.

— Как он ими будет дышать? У него же насморк. Ты что, не слышишь, как он сопит? Так наклонись, послушай.

Леда не стала наклоняться и притихла.

— Чего ждешь? — обратился Марк к Таиде. — Давай, тренируйся. А то мы тут так до утра простоим.

Таида еще раз попыталась прислониться к крокодилу, произнося при этом слова, предписанные ей ролью. Но стоило крокодилу чуть двинуться в ее сторону, как она в страхе отпрянула назад.

— Он шевелится, — оправдывалась она, глупо улыбаясь.

— А ты что думала? — заговорил Марк, — что он будет лежать здесь, как бревно? Он же живой. Он и на сцене будет шевелиться, привыкай.

— На сцене я сделаю все как надо, а сейчас я не хочу. Давайте дальше репетировать.

— Не сделаешь ты как надо! Если ты сейчас не можешь сыграть с ним как сле-дует, то на сцене и подавно не сыграешь. Ты же сорвешь нам все выступление!

— Не сорву я выступление, не волнуйся.

— Еще как сорвешь. Если ты не можешь, то сразу скажи, мы найдем тебе замену.

— Я могу, — упрямо проговорила Таида.

— Ну так покажи нам, что ты можешь. А мы посмотрим.

Все кругом стали ободрять Таиду и советовали ей, как лучше облапать крокодила. Кастрик даже взялся показать ей, как это делается. Он был посмелее Таиды, и поэтому у него здорово все получилось.

— Вот видишь, — сказал Кастрик Таиде, — ничего страшного со мной не произошло. Крокодил меня не съел. Давай, Таида, сделай как я, и все будет нормально.

Таида собрала все свое мужество и вновь попыталась сыграть роль жены так, как от нее хотели. Но и на этот раз она сплоховала. Марк не замедлил выска-зать ей свое недовольство:

— И это ты называешь хорошей игрой? — возмущался он, — Ты же, как калека над ним трясешься. Нет, по-моему, ты не хочешь, чтобы мой отец стал сенатором. Ты ду-маешь, зрителям понравится такая игра? Да они камнями нас закидают!

— Что я, по-твоему, должна его обнимать?

— Да, должна. Я думаю, ради того, чтобы мой отец попал в сенат, можно не только пообнимать крокодила, но и в пасть ему залезть, если это потребуется.

— Сам лезь ему в пасть! — бросила Таида Марку и быстро вышла из комнаты.

Хоть здесь Марк отвел душу. Но он и виду не подал, что этот срыв Таиды его обрадовал. Он стал громогласно сокрушаться, что сценка под угрозой срыва. Если эта истеричка не вернется и не сделает все как надо, то лучше вообще на сцену не выходить. Отец им позора не простит.

Леда побежала за Таидой. Таида лежала на кровати в своей комнате и плакала в подушку. Леда стала ее успокаивать.

— Чего это Марк к тебе прицепился? — недоумевала она, гладя подругу по голове. — Пьяный он, что ли?

— Сволочь он, вот и все, — произнесла Таида и вытерла слезы.

Ей было обидно, что она даже не могла пожаловаться на Марка Квинту. Все его слова, пусть даже и такие враждебные, были правдой. Она, действительно, боялась это чудовище и ничего не могла с собой поделать. Леда посоветовала подруге выпить побольше вина для храбрости и сама сбегала на кухню за кувшином. Вино успокоило Таиду и придало ей смелости. Подруги навеселе вернулись в комнату для репетиций.

В то время, как артисты репетировали сценку, Шумшер, под предлогом того, что ему нужно пообщаться с купцами из Вавилона, покинул дом Квинта. Никаких купцов на самом деле не было. Оказавшись на улице, Шумшер прямиком нап-равился в лавку своего земляка Астарходона, торгующего всякими травами и сна-добьем. Он хотел купить у него какое-нибудь жгучее зелье, от которого кроко-дил взбесится и сорвет выступление, намеченное на послезавтра.

Астарходон встретил Шумшера по-восточному приветливо и пригласил его во внутреннюю комнату, где им никто не мог помешать. Знакомы они были уже давно, с того времени, когда Шумшер был еще малоизвестным астрологом и прорицал будущее за сестерций возле Большого Цирка. Там они и познакомились. В многолюд-ном Риме персиян было не так уж и много, и встретить земляка вдали от роди-ны всегда приятно. Шумшер предсказал тогда Астарходону хорошее будущее, так оно и случилось. Астарходон открыл свою лавку на Священной улице, и дело его процветало.

— Ну как, Шумшер, твоя поясница? — спросил земляка Астарходон, приглашая Шумшера сесть в кресло. — Боли прошли?

— Да, прошли, — ответил Шумшер, присаживаясь. — Хорошую мазь ты мне дал в прошлый раз. Теперь хоть мешки на себе таскай.

— Зачем мешки, ты лучше девушек таскай, — посоветовал ему Астарходон, улыбнувшись. — Лю-бовь хорошее лекарство.

— Не до девушек мне нынче, — печально вздохнул Шумшер. — Боюсь, скоро и впрямь мешки в порту таскать придется.

И Шумшер рассказал земляку о своей беде. Хозяин, которому Шумшер служит, привез с собой из имения огромного пса, и надо же так случиться, что эта кобелина почему-то невзлюбила Шумшера. Шумшер подозревает, что собаку на него науськивает главный спальник, с которым у Шумшера была давняя вражда. Теперь Шумшеру совсем нет житья в доме. Он боится выходить из своей комнаты. Того и гляди, эта псина загрызет его. Он даже стал носить с собой нож, чтобы при случае было чем отбиваться. Но нож ненадежная защита, тем более, если Шумшер по-ранит любимую собаку хозяина, ему несдобровать. Поэтому нужно придумать что-то другое, чтобы избавиться от пса. Лучше всего, если Астарходон даст ему какое-нибудь зелье, после которого собака взбесится и перекусает всех слуг. Тогда хозяин отошлет этого злого пса обратно в имение. Астарходон вниматель-но выслушал друга.

— А не проще было бы отравить собаку? — предложил он.

Но Шумшер ответил, что ему жалко пса. И потом, если пес сдохнет, могут заподозрить, что его отравили, начнется дознание, рабы разболтают, что собака боль-ше всего кидалась на Шумшера, и тогда подумают на него.

— Лучше все-таки, если она взбесится, — сказал Шумшер. — У собак же такое бывает.

— Ну что ж, — задумчиво сказал Астарходон. — Есть у меня одно средство. Только боюсь, как бы после него твоя собака действительно не взбесилась.

— Ну и пусть. Главное, чтобы она не сдохла.

— Не сдохнет, я тебе дам маленькую дозу.

— Лучше дай побольше, — попросил Шумшер. — Вдруг с первого раза не получится. Тем более, собака здоровенная, как теленок, на нее ничего не действует.

— Мое зелье подействует, — сказал Астарходон и щедро отсыпал Шумшеру темного порошка. — Дашь ей половину, — сказал он, — остальное прибережешь до следующе-го случая.

— И через сколько оно подействует? — спросил Шумшер.

— Ну, если собака такая огромная, как ты говоришь, то, я думаю, часа через два.

Шумшер поблагодарил земляка и, расплатившись, пошел домой, унося в кармане отраву Астарходона. Теперь у него было средство, чтобы как следует насолить Рахонтепу.