Подарок из Египта

5-ая глава

Однако этот сон предвещал совсем другое. Никаких египетских рудников Марку так и не довелось отведать. Хотя внутренне он уже готовил себя к нелегкому труду рудокопа. Но Марк обдумывал не только то, как он будет ползать по штольням и долбить породу кайлом, он уже мечтал о побеге. Кайло рудокопа — это хорошее оружие, и если его с размаху вогнать охраннику в голову, то надзира-теля никакой шлем не спасет. Марк молил богов, чтобы вместе с ним в рудники послали бы и Рахонтепа. Этот неугомонный египтянин обязательно согласится бежать вместе с ним. А если их еще отправят на рудники в Египет, то там Рахонтеп будет незаменим. В своей стране Рахонтеп обязательно найдет, куда спрятаться от преследователей, так что с ним Марк не пропадет.

Подобным размышлениям Марк предавался на нарах Мамертинской тюрьмы всего шесть дней. Через шесть дней в Риме произошли события, которые перевернули не только всю его судьбу, но и судьбы тысяч людей.

Глубокой ночью в Рим, с письмом от императора, прибыл человек по имени Макрон. Письмо было очень важное и предназначалось консулам для прочтения в сенате на следующее утро. Тиберий в последние годы только так и общался с сенаторами через письма, не покидая Капри. Он тяготился их раболепием и подозревал сенаторов в коварных замыслах против себя. Мало было людей, кому Тиберий по настоящему доверял. И одним из таких людей был Макрон, бывший командир пожарных частей Рима, не обремененный государственными должностями и древностью рода. Именно ему Тиберий доверил опасное, но тщательно спланированное предприятие — низложить Сеяна. Тиберий в последнее время стал бояться непомерно возросшего влияния своего любимца. Не для того он возвышал и наделял Сеяна властью, чтобы теперь он возомнил себя правителем Рима. Раньше с помощью Сеяна подозрительный Тиберий избавлялся от тех, в ком он видел для себя угрозу своей власти. А покончив с неугодными, пришла пора устранить и самого Сеяна, пока он, командуя преторианскими когортами, не замыслил что-нибудь худое против Тиберия. Шутка ли, вся преторианская гвардия была у Сеяна в руках. С такой силой можно было в одночасье подчинить себе весь Рим со всеми его неисчислимыми богатствами. А там и до Капри рукой подать. Мнительному Тиберию эта мысль не давала покоя, и в голове своей он вынашивал планы, как бы поскорее покончить с могущественным временщиком. Но осторожность и хитрость, свойственную Тиберию, он проявил и здесь.

Утром Макрон явился в дом Сеяна и обрадовал префекта новостью о том, что привез с Капри письмо с хорошими для него вестями. Император якобы по достоинству оценил заслуги Сеяна и в письме к сенату назначает его народным трибуном. Должность очень весомая и многообещающая. Она делала Сеяна почти что соправителем Тиберия и открывала большие перспективы на будущее. Тиберий был уже стар, а после его смерти императорскую власть наследовал бы его несовершеннолетний внук Гемелл. Сеян рассчитывал стать регентом при малолетнем правителе и уж тогда бы он вершил судьбу государства по-своему.

С такими радужными мечтами, не догадываясь о западне, Сеян поспешил в храм Аполлона Палатинского, где уже с утра заседал сенат. Невдомек ему было, что Макрон еще ночью, перед тем как придти к нему, побывал в доме одного из консулов Регула — старого друга и приверженца Тиберия. Регулу Макрон открыл истинную причину своего внезапного приезда в Рим, а также показал приказ Тиберия о назначении Макрона новым префектом преторианцев. Консул без колебаний согласился помочь Макрону. Вот только на кого можно было опереться, чтобы арестовать Сеяна? Городские когорты, которые обеспечивали порядок в Риме, сочли не вполне надежными. Многие из ихних солдат водили с преторианцами дружбу. Поэтому было решено положиться на пожарные части, которыми не так давно командовал сам Макрон, и где хорошо помнили своего прежнего командира. Пожарники люди сильные и отважные (а главное не обласканные Сеяном), вполне подходили для такого опасного дела. Конечно, в прямом столкновении с гвардией пожарникам бы не поздоровилось, но такого поворота событий нужно было постараться избежать.

Сеян ничего не знал о тайной ночной встрече и о грозящей ему опасности. Утром преторианцы проводили своего префекта до храма Аполлона Палатинского и остались ждать снаружи. Вслед за Сеяном в храм вошел Макрон и вручил письмо Тиберия консулу Регулу для прочтения сенаторам. Затем Макрон сразу вышел и предъявил преторианцам приказ императора о назначении его новым префектом гвардии. Он также пообещал от имени императора каждому преторианцу по тысячи динариев. Солдаты обрадовались такому щедрому подарку и благосклонно встретили нового командира. Макрон поскорее увел послушных ему преторианцев в лагерь, а храм Аполлона Палатинского оцепили вооруженные пожарники.

Участь Сеяна была предрешена. Когда он остался без защиты консул Регул распечатал письмо и громко зачитал его Сенату. Тиберий упрекал в нем Сеяна в нерадивом исполнении своей должности, а двоих его приспешников вообще обвинил в государственной измене и потребовал их казни. Коварный старик и здесь проявил свою хитрость и не стал открыто обвинять Сеяна в чем-то серьезном, чтобы в приступе безысходности тот не совершил отчаянные поступки. Сеян был ошарашен этой новостью и недоуменно взирал на консула, решительно затягивавшего петлю на шее бывшего префекта.

Прозорливые сенаторы поняли, что звезда Сеяна закатилась и уже не сомневались в том как себя повести, чтобы самим не пасть очередной жертвой Тиберия. На Сеяна со всех сторон посыпались обвинения и угрозы. Даже его прежние товарищи, из страха за свое будущее, теперь наперебой ругали бывшего префекта гвардии. Однако Регул, вопреки заведенному в сенате правилу, не стал опрашивать каждого сенатора в отдельности и тем оттягивать задуманное. Он спросил только у одного сенатора, заслуживает ли Сеян ареста и, получив утвердительный ответ, велел командиру пожарников взять его под стражу. Бледного Сеяна вывели из храма и препроводили в тюрьму, туда, куда он до этого многих отсылал сам.

Вечером сенаторы спешно собрались вновь, но уже в храме Согласия, поблизости от тюрьмы, где содержался Сеян. Бывшего префекта гвардии обвинили в измене и единогласно приговорили к смертной казни. Приговор немедленно привели в исполнение, а труп изменника и заговорщика крюками выволокли на всеобщее обозрение.

Народ толпами сходился поглазеть на обезображенное тело и радостными возгласами одобрял решение сената. От прежней любви к Сеяну не осталось и следа. Его статуи спешно разбивались, картины сжигались, а кругом воцарилось веселье, как будто Рим избавился от жестокого узурпатора. День его казни было решено отмечать всенародным празднованием.

А Тиберий в своей мести заставил содрогнуться весь Рим.

Друзья и приверженцы Сеяна пребывали в страхе и трепете. Доносы на них потекли нескончаемой рекой. Многие, не дожидаясь ареста, сами вскрывали себе вены или пронзали грудь мечом, чтобы не попадать в руки палачей. Кровавое колесо возмездия завертелось в обратную сторону.

Зато как возликовали недруги Сеяна! Те, кого прежде сторонники префекта лишили имущества и обрекли на изгнание, возвращались теперь из ссылок и принимались мстить своим притеснителям. Из тюрем были выпущены все прежние враги Сеяна. И в первую очередь освободили Квинта и его сына Марка. Теперь они были героями. Еще бы, о том, что они неудачно покушались на префекта, знал весь Рим. Чуть ли не полгорода были тому свидетелями. Марка так вообще узнавали на улицах и провожали долгими взглядами.

Квинту вернули его дом и бóльшую часть конфискованных земель. Однако его радость была омрачена тем бедственным положением, в каком пребывало все его хозяйство. Дом Квинта был полностью разорен. Все, что в нем находилось, распродали и разграбили вольноотпущенники Сеяна. Из всех рабов Квинту удалось вернуть только четвертую часть. Остальные или разбежались, или уже давно были перепроданы.

Первое время Квинт старался не замечать разорения. Он дни и ночи напролет пьянствовал, празднуя свое освобождение. Деньги на пирушки он занимал у своих друзей, тех самых, кого он еще недавно называл палачу Тонгилию в числе заговорщиков. Многие из них тоже были арестованы, но затем выпущены, как и Квинт. Некоторые после этой его «услуги» не могли простить ему застенков Мамертинской тюрьмы и навсегда отвернулись от своего «друга». Однако потеря прежних друзей не очень опечалила Квинта: у него сразу же появились новые. Ведь он считался злейшим врагом Сеяна, пытавшимся его убить, и дружба с Квинтом была неплохим прикрытием для тех, кого подозревали в симпатиях к бывшему префекту. Самые дальновидные даже попытались примазаться к «заговору» Серпрония. Квинт охотно соглашался принять их в соучастники, но только после того как новоиспеченные «заговорщики» занимали ему большие суммы денег на неопределен-ный срок. Ему охотно давали в долг, и Квинт закатывал на эти деньги загульные пиры.

Попойки следовали одна за другой. Квинт гулял с таким размахом, как будто он жил последний день и завтра его должны были повести на казнь. Он все никак не мог избавиться от преследовавших его ужасов Мамертинской тюрьмы. По ночам ему то и дело грезились проклятые «Крылья Пегаса» и окровавленные клещи Тонгилия. Один раз ему приснилось, что его подняли на крюке к самым не-бесам, но тут его ребро не выдержало, и он со страшной высоты шмякнулся об землю. Другой раз ему снилось, что все его ребра уже болтаются на крюке, и он слезно выпрашивает их обратно у палача Тонгилия.

Вино позволяло Квинту хоть как-то забыться. Марк пил вместе с отцом, и пьяными они делились между собой впечатлениями о кошмарах Мамертинской тюрьмы. С ними пьянствовал и Рахонтеп. Поначалу Квинт и видеть не хотел этого вредоносного египтянина. Он считал его главным виновником всех обрушившихся на него бед. Но Марк заступился за Рахонтепа и свалил всю вину на растерзанного львами Кастрика. Это он, якобы, во время представления наступил Суху на лапу, и обезумевший от боли крокодил наделал столько переполоха. Рассказал Марк отцу и о том, как Рахонтеп спас ему в тюрьме жизнь, выхаживая и залечивая его раны. В довершение этих лестных для Рахонтепа отзывов Марк рассказал, как они вдво-ем напали на тюремщиков, которые чуть было не завладели его задом. Выслушав все это, Квинт смягчился и позволил Рахонтепу остаться у себя в доме. Квинт рассудил, что египтянин может ему пригодиться, ведь врач Квинта бесследно исчез, а тратиться на нового ему не хотелось.

Как только Квинт оказался на свободе, сразу же объявились и его клиенты. Они поздравляли своего патрона с освобождением и клялись, что неустанно мо-лили богов о его спасении. Псека даже, не без гордости, сообщил, что дал обет покончить жизнь самоубийством, если его горячо любимого патрона казнят. Он уже будто бы и нож для этого приготовил, и завещание написал, но когда пришло известие, что Квинт на свободе, Псека отнес свой нож в храм Юпитера Капитолийского и посвятил его богу.

— Это ты поторопился, — сказал ему Квинт. — После тюрьмы я себя совсем плохо чувствую. Может, долго и не проживу. Так что ты, Псека, купи себе новый нож. У тебя еще будет возможность исполнить свой обет у моего погребального костра.

От таких печальных слов у клиентов блеснули на глазах слезы. Псека сказал, что боги не допустят кончины столь славного римского мужа. Ему вторили и остальные клиенты, и Квинт, глядя на их слезы, пообещал по крайней мере сегодня не умирать. Он принарядился и с прежним блеском, в окружении толпы своих клиентов, отправился в императорские бани.

К себе в носилки Квинт посадил Баселида и всю дорогу слушал его новую поэму, посвященную заговору Квинта против Сеяна. Поэт состряпал ее за несколько дней, чтобы польстить своему патрону. К большому удовлетворению Квинта, Баселид громко читал ее теперь на всю улицу:

Сопровождаемый подобными высокопарными стихами, Квинт приехал в баню.

Там он встретил множество своих знакомых и приятелей. Все они были уже наслы-шаны о заговоре Квинта и выпавших на его долю лишениях. Они приветливо с ним здоровались и любезно справлялись о его здоровье. Всем не терпелось узнать, как он себя чувствует после пыток. То, что Квинт их не миновал, никто не сомневался. О Мамертинской тюрьме в Риме ходили очень жуткие рассказы. Каждый, кому посчастливилось выбраться оттуда живым, обязательно уносил с собой какие-нибудь увечья. Поэтому знакомые Квинта с любопытством осматривали его голое тело, но, к своему большому удивлению, не наблюдали на лоснящейся коже ни единой ссадины, ни единого синячка. На недоуменные вопросы приятелей, где шрамы, Квинт отвечал, что его пытали не огнем и железом, а кирпичами, которые в огромном количестве ставили ему на грудь, чтобы он задыхался от этой невыразимой тяжести. Поэтому шрамов и не осталось.

— На меня целую пирамиду Хеопса навалили, — острил Квинт, притворно кашляя время от времени. — Мне до сих пор дышать больно.

Однако все старания палачей, как говорил Квинт, не увенчались успехом. Им не удалось вырвать у него признания, и за это изверги кинули его сына Марка на растерзание львам.

Рассказывая друзьям, как он стойко переносил тюремные невзгоды и истязания, Квинт заметил в бане курульного эдила Гая Цезония. Эдил подошел к Серпронию с приветствием и, как и все, поинтересовался здоровьем Квинта и самочувствием его геройского сына Марка.

В Риме курульный эдил вел надзор за городскими рынками и водопроводами, кроме того, на нем лежала обязанность устраивать за собственный счет общест-венные игры и зрелища во время государственных праздников. А как раз один из таких праздников, а именно Плебейские игры, должен был состояться на днях. И хотя казалось, что в городе всем было не до праздников, но народ легко менял свои настроения, и стоило только затеять какие-нибудь зрелища, как в Риме сразу забывали о казнях и арестах и толпой валили на представления. Гай Цезоний, вместе со своим напарником по должности, хотел провести Плебейские игры с размахом, чтобы показать всем, что смерть Сеяна — это великая радость для всего римского народа. Курульные эдилы договорились между собой, кто какие зрелища будет устраивать, и Цезонию выпало отвечать за театральные представления. Он уже заранее хлопотал о том, что будет показывать зрителям, и рассылал пригла-шения лучшим комедийным труппам Рима.

Заметив в бане Серпрония, Цезоний решил, что было бы очень кстати, если бы на его представлениях выступили и актеры Квинта с той самой сценкой про крокодила, которая, якобы, послужила прикрытием для покушения на Сеяна. Все хорошо помнили о том скандальном выступлении, и сценка должна была вызвать немалый интерес у зрителей.

Цезоний изложил просьбу Квинту, и тот с радостью согласился дать курульному эдилу своих актеров под это дело. Цезоний только просил его, чтобы среди актеров обязательно был и Марк. После его удачного сражения в амфитеатре со львами в Риме все его знают, и зрители будут рады вновь увидеть полюбившегося им Марка на сцене.

— Надеюсь, — шутливо заговорил Квинт, — на этот раз его никто там головой о подмостки бить не будет?

— Ну что ты, — с улыбкой проговорил Гай, — его на руках носить будут. К тому же крокодила нет, кидаться на сенаторов некому.

И Гай заговорил о том, что вместо крокодила можно нарядить в подходящий костюм какого-нибудь артиста, и пусть он ползает по сцене, как когда-то ползал Сух.

После разговора в бане с курульным эдилом Квинт направился домой, где поспешил поделиться хорошей новостью с Марком. Марк был не прочь еще раз блеснуть на сцене и вновь пустить о себе разговоры по Риму. Он уговорил отца доверить ему руководить репетициями труппы, он ведь уже доказал, что умеет превосходно играть, и обещал отцу сделать сценку не хуже, чем она была в прошлый раз. Квинт уступил его просьбам, и главным образом потому, что прежний руководитель труппы Урбик так и не появился после ареста.

Марк рьяно взялся за дело. Сперва надо было найти замену растерзанному львами Телесфору, который в сценке играл второго жреца. Марку пришла в голову мысль вместо Телесфора задействовать в сценке Рахонтепа. Хоть он и никогда не выступал в театре, но у этого подвижного египтянина должно было неплохо получиться. Кроме того, в Риме еще многие помнили, как он в амфитеатре провор-но присосался к склону Недосягаемого Олимпа и, вопреки всем ожиданиям, спас-ся от кровожадных львов. Тогда в амфитеатре его окрестили Пиявкой и еще дол-го потом обсуждали его поразительную липучесть. Марк был уверен, что зрите-лям будет любопытно вновь увидеть Пиявку, но уже в качестве артиста. И если Рахонтеп примет участие в сценке, она от этого только выиграет. Одно лишь было плохо, Рахонтеп с заметным акцентом говорил на латыни, и чтобы улучшить его произношение, с ним придется повозиться. Но Марка эти трудности не пугали. Тем более что сам Рахонтеп пообещал, что будет зубрить свою роль день и ночь, пока не станет выговаривать слова, как истинный римлянин.

С женами жрецов дело обстояло проще. И Таида, и Леда живыми и невредимыми вернулись из Мамертинской тюрьмы. Спасло их то, что на артисточек положил глаз один из вольноотпущенников Сеяна. Он выпросил их у префекта преторианцев себе в подарок и позаботился, чтобы в тюрьме девушек не покалечили.

Однако похотливых рук надзирателей они все же не миновали. Через Таиду и Леду «прошла» чуть ли не половина всех тюремщиков. Привлеченные их красотой и популярностью, тюремщики, как мухи на мед, слетались к ним в камеру, чтобы собственноручно провести «допрос». До смерти запуганные девушки не сопротивлялись насилию и покорно отдавались этим потным и липким скотам. Один даже приперся к ним с отрубленной рукой и, дико хохоча, гладил ею по голым телам несчастных пленниц. Таида и Леда со слезами выносили подобные издевательства, подчиняясь животным потребностям своих палачей. Эти посещения не прошли для них даром и даже теперь, когда все уже было позади, отзывались ночными кошмарами и беспричинными слезами.

Когда Квинт прознал, что его любовницей Таидой попользовалось полтюрьмы, то сразу к ней охладел, увлекшись новенькой танцовщицей.

От Марка не ускользнула размолвка отца с Таидой. Марк мог радоваться: для него, наконец, настал удобный момент отомстить Таиде за то, что она в свое время жаловалась на него отцу. Однако прежней злобы на Таиду у Марка уже не было. Все склоки, бурлившие в доме Квинта перед последним выступ-лением в театре Марцелла, теперь казались Марку ерундой и пылью по сравнению с душераздирающими впечатлениями Мамертинской тюрьмы и амфитеатра, перед ко-торыми меркли все прежние интриги.

Марк уже не трепал Таиде нервы на репетициях, как делал это в прошлый раз, заставляя ее обниматься с крокодилом. Да и крокодила уже не было, и репетировать стало намного проще. Однако от колкостей в адрес Таиды Марк все же удержаться не мог. До него дошли разговоры о «веселом» пребывании Таиды в тюрьме, и он решил этим воспользоваться, чтобы время от времени портить ей настроение.

— Что, живот болит? — спросил он ее как-то раз в перерыве между репетициями, заметив, как Таида присела на пол у стены, обхватив живот руками и сморщив лицо.

— Нет, — ответила она, — бок что-то заколол. Сейчас пройдет.

— А-а, вон оно что, — понимающе произнес Марк, — а то я уж было подумал, что в тебе маленькие тюремщики зашевелились, ножками затарабанили, — смеялся Марк. — У тебя там должна быть их целая когорта. Если вдруг будет невмоготу, ты скажи, а то еще разродишься прямо здесь.

Таида на эти злорадные оскорбления не отвечала. Но по ее глазам было видно, как люто она ненавидела в такие минуты своего обидчика. Искать от этих нападок защиты у Квин-та она уже не могла. Не будет же она жаловаться на Марка за то, что он дразнит ее тюремщиками, которые насиловали их с Ледой день и ночь. Такое говорить Квинту она не хотела. Подобные напоминания ей бы только на-вредили. Квинт и так стал брезговать Таидой и пользовался ее любовью только вдрызг пьяным. Теперь у Таиды не было прежнего надежного заступ-ника, и ей приходилось терпеливо сносить злые насмешки Марка. Но один раз она не сдержалась и тоже его поддела.

Случилось это, когда Марк очередной раз хвастал перед актерами, как на допросах палачи не могли вытянуть из него ни единого слова, хотя били его так, что и в кошмарном сне не привидится. В доказательство он показывал актерам свои шрамы на теле.

— А твое мужество, Марк, тебе случайно не отбили? — язвительно спросила Таида, созерцая шрамы Марка на его бедрах.

Девушки, бывшие в комнате, захихикали.

— Нет, с этим у меня все в порядке, — заверил ее Марк, усмехаясь. — Если не веришь, сама можешь пощупать. Мое мужество, хвала богам, цело и невредимо.

Он задрал свою тунику и подошел к Таиде вплотную.

— Смелее, не стесняйся. Ты же тюремщиков не стеснялась.

Марк взял ее руку и хотел ей, было, помочь ощупать свое свисающее мужество, но Таида вырвала руку.

— Отцепись, — сказала она ему. — Не хватало мне еще руки об тебя пачкать. Ты сначала иди подмойся.

В комнате опять захихикали.

— Я-то подмоюсь, — ответил Марк с прежней усмешкой, — это не трудно. Заодно могу и тебя подмыть. А то ты сама не справишься. Вымыть из себя пол-Мамертинской тюрьмы дело не шуточное. Это на год работы. Я бы на твоем месте в бане бы и ночевал.

В комнате все покатились со сеху. Таида покраснела, но ничего не ответила, и Марк решил, что достойно заткнул ей рот, сделав из нее всеобщее посмешище.

На следующий день после этого грязного состязания в острословии Марк повстречал Таиду в цветнике у семейного алтаря, посвященного ларам — духам-покровителям дома. Таида приносила в жертву ларам вино и пыталась зажечь в куриль-нице ладан. Марк заметил Таиду у алтаря и усмехнулся ее тщетным попыткам добыть огонь.

— Что ты тут вошкаешься? — бросил он ей задиристо. — Дом, что ли, подпалить хочешь?

Таида обернулась и враждебно посмотрела на Марка.

— Да, вместе с тобой, — дерзко ответила она.

Марк засмеялся.

— Зря стараешься, — сказал он, — я сейчас ухожу на улицу.

— Вот и уходи. Чего стал?

— Уйду, не волнуйся. Но сначала посмотрю, как ты над нашими семейными духа-ми будешь издеваться. У тебя же все равно ничего не получится.

— Это почему?

— Да потому. У нечестивцев ладан никогда не загорается. Ты что, разве об этом не знала?

Марк опять затрясся от смеха, довольный своей остротой. Таида метнула на Марка злобный взгляд.

— Можно подумать, что у тебя загорится, — произнесла она сквозь зубы.

— Еще как загорится, — ответил Марк. — Давай сюда спички. Вот смотри, духи меня любят, не то что некоторых.

Марк зажег спичку и поднес ее к ладану. Однако ладан, видно, был сырой и не хотел загораться. Марк осторожно подул в курильницу, чтобы раздуть искры, но из этого у него ничего не вышло, ладан по-прежнему не занимался. Таида злорадно заулыбалась.

— Надо же, — усмехнулась она, — в этом доме одни нечестивцы собрались. Даже плюнуть некуда.

— Ты лучше помолчи, — бросил ей Марк через плечо. — Ты мне мешаешь.

Нетерпеливый Марк еще раз дунул в курильницу, но не подрассчитал свой могу-чий выдох и выдул из курильницы весь ладан.

— Что ты сделал! — воскликнула Таида, всплеснув руками.

— Паршивый был у тебя ладан, — сказал Марк Таиде без сожаления. — Духи его не приняли.

— И что мне теперь делать? — горестно вопрошала Таида.

— Ничего, — ответил Марк, — пошли ко мне, я дам тебе другой.

Она пристально посмотрела на Марка, стараясь понять, шутит он или нет.

— Пойдем, чего стоишь? — кивнул ей Марк по-приятельски и направился к выходу. — А то духи на нас осерчают, если мы их дымком не почтим. Мой ладан не то, что твой, сразу загорится. Ты свой, наверное, потными руками перетирала, вот он и отсырел.

Таида ответила, что у Марка руки не лучше.

— Зато у меня ладан лучше, — сказал Марк. — Все духи сюда сбегутся, лишь только его учуют. Даже от соседей притащатся. Вот увидишь.

— А из преисподней придут? — умничала Таида, следуя за Марком.

— Обязательно, — подхватил ее идею Марк. — И в первую очередь эти придут, как их… Ну, наши артисты, которых львы растерзали.

— Кастрик и Телесфор, — подсказала ему Таида.

— Да, они. Этим бедолагам наверняка никакая сволочь жертвы не приносит. А они были славными парнями.

Марк рассказал Таиде, как Телесфор и Кастрик перед смертью поделили между собой серебряную монету, чтобы беспрепятственно попасть в загробный мир.

— Они и мне предлагали откусить кусочек, — рассказывал Марк, — но я не захотел.

— Почему? — спросила Таида, внимательно выслушав Марка.

— А зачем? — отозвался он. — Я и так знал, что жив останусь. Мой Гений меня в беде не бросит.

— Хороший у тебя Гений, — произнесла она.

— Если ты будешь со мной дружить, — сказал он, — мой Гений и тебя возьмет под свое покровительство.

Марк посмотрел на Таиду лукавым взглядом.

— А мы с тобой и не ссорились, — ответила она.

— Тем лучше, — обрадовался Марк. — А то ты всегда смотришь на меня, как на врага, словно ножом пырнуть хочешь.

— Это потому, что ты меня, Марк, постоянно задеваешь, — ответила ему Таида.

— Когда это я тебя задевал? — разыгрывал Марк удивление.

— Да всегда. Вон хотя бы сейчас у алтаря, забыл, как меня нечестивой обозвал?

— Так я же шутил, — весело отозвался он. — Ты что, шуток не понимаешь?

— А мне твои шуточки, Марк, уже в печенках сидят. Лучше бы ты молчал.

— А я не могу молчать. Из меня само прет. Я не только с тобой так шучу, но и с другими, и никто не обижается.

— Ну вот с другими и шути. А со мной не надо.

— Ладно, не буду, — пообещал Марк. — Ты только на меня так грозно не смотри, хорошо?

Таида пообещала смотреть на Марка ласково. И в подтверждение сказанного одарила его нежным взором.

— Ну вот, — довольно произнес он, — это совсем другое дело. А то смотрела на меня, как Горгона Медуза.

— Ты опять! — воскликнула она. — Мы же договорились.

— Само вырвалось, — оправдывался Марк, улыбаясь.

— Я тебе, Марк, рот зашью, чтобы у тебя ничего не вырывалось, — пригрозила ему Таида.

Марк сказал, что этого делать не надо, а то он с зашитым ртом целоваться не сможет.

— Ничего, потерпишь, — сказала она ему. — В тюрьме же ты терпел, и ничего, жив-здоров.

Да, в тюрьме он терпел. С кем, с кем, а с женщинами там было туго. Зато Таиде в тюрьме скучать не приходилось. Марка так и подмывало напомнить ей о тюремщиках, но он пересилил себя и не стал портить непринужденный разговор.

Он весело болтал с Таидой, как будто прежде между ними и не было никакой вражды. Старая неприязнь исчезла, и у Марка даже промелькнула мысль, а не попробовать ли ему затащить Таиду в постель, когда они окажутся в его комнате. Но Марк отогнал от себя эту скабрезную мыслишку, хорошо понимая, что для ее осуществления пока еще не настал подходящий момент. Может быть, потом, когда-нибудь, ему это и удастся, но только не сейчас. Улыбчивость Таиды и ее дружелюбный тон могли быть просто игрой. Он же не знал, что творилось в ее душе, но подозревал, что она еще хорошо помнит, как задыхалась под его пальцами. Марк чувствовал это по ее взгляду, который хоть и был ласковым, но в глубине своей таил настороженность.

Так оно и было. Таида не доверяла обходительности Марка и не теряла бдительности. Для нее он был пока еще врагом. И его примирительные слова не могли так просто подкупить ее. Она умело разыгрывала добродушие, пытаясь догадаться, что скрывается за этой попыткой Марка подружиться с ней, и нет ли здесь какой-нибудь западни.

Но Марк ничего плохого против нее в голове не держал. Он, действительно, шел на примирение, ведь Таида была, все-таки, привлекательной девушкой, и Марку было приятно даже просто с ней поболтать.

Придя к себе в комнату, Марк стал не спеша рыться в своих шкатулках, отыскивая ладан. Между делом Марк рассказал Таиде свой странный сон, приснившийся ему в тюрьме, в котором он представал в облике крокодила и где Таида ласкала его, не подозревая, с кем она на самом деле обнимается. Таида внимательно слу-шала Марка, соображая, куда он клонит.

— Ты этот сон только что придумал? — засомневалась Таида, когда Марк окончил рассказ.

— Ты мне не веришь? Да я клянусь своим Гением, я ни одного слова не выдумал. Я как сейчас помню на себе твои поцелуи. Ты меня целовала здесь, здесь и вот здесь. — Марк пальцем показал на своем теле, куда его во сне целовала Таида.

— Как ты думаешь, — продолжал Марк, — это вещий сон? По-моему, да.

«Ах, вон куда ты клонишь, — наконец догадалась Таида. — Ишь, чего захотел, пере-бьется». А вслух она сказала, что сон Марка ложный и будет лучше, если Марк его забудет.

— Хотя на крокодила ты похож, — добавила она.

— Что, такой же грозный?

— Нет, такой же скользкий.

— Я скользкий? Это еще почему?

— Потому, — отозвалась Таида и, поблагодарив Марка за ладан, ушла, так и не пояснив, что она имела в виду.

После ее ухода он все размышлял, почему это она вдруг считает его скользким. Марк рассудил, что, скорее всего, она хотела этим сказать, что он непредсказуем. То он готов был ее придушить и всячески глумился над ней, а теперь заиг-рывает, делая недвусмысленные намеки.

В этот день Таиду Марк больше не видел. Они встретились на следующее утро на репетиции. Таида мило улыбнулась Марку, и он поинтересовался у нее, хорошо ли тлел его ладан.

— Да, очень даже хорошо, — ответила ему Таида и еще раз поблагодарила Марка за ароматную смолу. — Только вот что-то духов из преисподней не было видно, — пошутила она.

— Так на то они и духи, чтобы их не видеть, — пояснил Марк. — А в том, что они сбежались понюхать мой ладан, ты не сомневайся. Если тебе еще понадобится моя смолка, ты приходи, я тебе отсыплю. Для тебя мне не жалко.

— Нет, мне, Марк, пока не надо, — любезно отказалась Таида, — у меня еще своя есть.

— А ты приходи, когда кончится, — настаивал Марк, — или можешь даже раньше, твой же ладан все равно плохо тлеет, зачем с ним мучиться?

Но Таида ответила, что она уже просушила свой ладан и мучиться ей теперь не придется.

По тону Марка она догадалась, что он пытается заманить ее к себе в постель, а благоухающий ладан был лишь предлогом. Она поняла это еще вчера, сладострас-тный взгляд Марка красноречиво говорил об этом. Но прыгать в его объятия Таида не торопилась. Хотя в ее положении такой любовник, как Марк, ей бы не помешал. Квинт от нее почти отвернулся, и Таиде уже не приходилось рассчитывать на его подарки и прежнее покровительство. А с Марка можно было бы немало поиметь. Таида по себе знала, что Марк не жаден и любит делать приятное сво-им девочкам. Когда она полгода назад появилась в доме Серпрониев, Марк не упустил возможности опробовать новенькую артисточку. Однако за полученное удовольствие он оставил ей на прощанье пару золотых ауреев. Так что многие в доме заигрывали с Марком, надеясь обратить на себя его внимание. Ради этого в ход пускались разные уловки и ухищрения, а тут Марк сам набивался к ней в постель. Необходимо было только как следует опутать его любовными сетями, чтобы он не забыл о ней после первой же близости.

Таида полночи думала, как ей лучше всего окрутить Марка. Для начала она решила его немножко подразнить. Во время репетиций, когда Марк, по сюжету сценки, начинал с ней обниматься, она льнула к нему крепче обычного, и он хорошо ощущал на себе прикосновение ее мягких грудей. При этом ее полный нежности взгляд въедался ему в душу. Но лишь только репетиция заканчивалась, Таида, как ни в чем не бывало, весело болтала с подружками, не замечая Марка, и все ее недав-ние страстные объятия выглядели, как хорошо сыгранная роль и не более.

Однако для Марка они не прошли даром. Его влекло к Таиде все сильней и сильней. Один раз, обнимая Таиду, он даже не сдержался и дал волю рукам. Они шарили по ее телу так бессовестно, будто Таида полностью принадлежала ему.

— Не увлекайся, Марк, — шепнула она своему египетскому мужу. — Ты, кажется, переигрываешь.

Но Марк сказал ей, что чем больше страсти, тем лучше для сценки. Именно так их, кажется, учил прежний руководитель труппы Урбик.

— А, ну если сам Урбик так учил, — произнесла Таида саркастически, — то тогда конечно, Марк, ты можешь не стесняться.

— А я и так не стесняюсь. Вот только не мешало бы нам еще потренироваться с тобой где-нибудь наедине.

Эти слова Марка были уже не просто намеком, это уже было явное домогательство, и Таида сразу изменилась в лице, придав ему сердитое выражение.

— А вот насчет этого, Марк, — произнесла она недружелюбно, — Урбик ничего не говорил. С другими тренируйся, — отшила Таида Марка и больше с ним уже не любезничала.

Пусть он не воображает, что ему так легко удастся ее заполучить.

Отказ Таиды очень раздосадовал Марка. Однако отступать он и не думал. Упрямство Таиды только еще больше распалило его желание во что бы то ни стало овладеть ею. Но он не знал, что предпринять. Рассыпать перед ней нежные слова и клясться в любви он не хотел. Ему мешала его гордость. Он ведь столько раз унижал Таиду и старался ее обидеть, что теперь ему было не с руки играть роль кроткого влюбленного. Это бы означало, что он полностью ею побежден и готов подставить свою могучую грудь под ее восхитительную ножку. Чего доброго, она еще возомнит себя его повелительницей и захочет над ним поизмываться, припоминая ему прежние обиды. Марк не представлял, как ему теперь завоевать Таиду. Не будет же он ее насиловать, в конце концов. Это и неинтересно, и чревато конфликтом с отцом. Хоть Квинт и увлекся танцовщицей, Таида по-прежнему считалась его любовницей, пусть и без былого влияния на хозяина. Марк не знал, как ему поступить.

Таида тоже пребывала в затруднении. Своим резким ответом она дала понять Марку, что все его попытки затащить ее в постель будут решительно пресекаться. Дружба — это ведь еще не значит любовь, и пусть он не строит иллюзий по по-воду ее нежных улыбок и знает, что дальше приятельских разго-воров Таида не пойдет. Не такая она девушка, чтобы сначала выслушивать от Марка всякие гадости, а потом послушно ему покоряться только потому, что он снисходительно поманил ее ласковым словом.

Однако своим решительным отказом она и себе связала руки. Теперь ей было неудобно заигры-вать с Марком. Раз она показала, что просто так обиды не забывает, то нужно было и дальше играть роль гордой и неприступной де-вушки. Она надеялась, что Марк будет постепенно идти с ней на сближение, и тогда все у них произошло бы само собой. Но Марк поторопился, нежные взгляды Таиды расценил как ее согласие разделить с ним ложе и своим наско-ком все испортил. Начинать все снова было утомительно. Таида решила поторопить события. И помочь ей в этом должен был Рахонтеп.

Таида уже успела с ним познакомиться. Она несколько раз пользовалась его услугами, как врача. Таида знала, что она нравится Рахонтепу, и хотела использовать это в своих целях. Египтянин не скрывал свою жгучую к ней симпатию и даже как-то раз попытался было овладеть Таидой, воспользовавшись тем, что она сняла с себя одежду, приготовившись к осмотру. Но Таида его припугну-ла, что расскажет обо всем Квинту, а уж этот ревнивец сотрет в порошок любого, кто посягнет на его любовницу. Рахонтеп струхнул, и больше к Таиде так грубо не приставал. Квинта он боялся и считал для себя лучшим не становиться у него на пути, чтобы не оказаться на улице. Однако Рахонтеп по-прежнему делал Таиде сальные намеки, когда она приходила к нему за каким-нибудь лекарством или с жалобами на разные боли. Но и тогда Таида ставила неугомонного египтя-нина на место. В последнее свое посещение Таида даже обругала Рахонтепа, почувствовав, что он опять покушается на ее тело.

— Ну и свинья же ты, Рахонтеп, — говорила она, лежа перед ним на кровати без туники и повернувшись к нему спиной, — у меня поясница болит, а ты меня лапаешь, как шлюху. Перестань!

— Лежи спокойно, — одернул ее Рахонтеп, — должен же я тебя как следует прощупать, чтобы узнать, что у тебя болит.

— Так у меня же не там болит. Щупай выше, а на ягодицах и болеть-то нечему.

— Ты ошибаешься. Как раз там много чего спрятано под жирком, — сказал Рахонтеп, вдавливая свои цепкие пальцы в мягкую попку Таиды.

— Ты что, Рахонтеп, хвост у меня хочешь отыскать? — смеялась она. — Хватит меня мять, давай лучше какое-нибудь лекарство.

Рахонтеп сказал, что у него есть одна хорошая мазь, но втирать ее надо по-особому, так может втирать только он. И если Таида хочет избавиться от болей в пояснице, пусть приходит к нему каждый вечер, и Рахонтеп будет втирать ей эту мазь. Таида сразу поняла, что он заботится не столько о ее здоровье, сколько о своем удовольствии и возможности лишний раз ее полапать.

— Ну и хитер же ты, египтянин, — проговорила она, глядя ему прямо в глаза. — Чего ты добиваешься? Я же тебе сказала, чтобы ты оставил свои мерзкие уловки. А ты опять за свое? Нет, видно все-таки придется нажаловаться на тебя Квинту. Надоел ты мне, Рахонтеп.

— Ты зря, Таида, так нервничаешь, — пошел на попятную египтянин, — я хотел как лучше. Хочешь сама втирать, так и скажи, мне все равно, бери, втирай. Только за результат я не ручаюсь.

Таида забрала у Рахонтепа мазь, рассчитывая обойтись без его помощи. В крайнем случае она попросит подруг помочь ей, лишь бы не чувствовать на себе по-хотливых рук египтянина.

Таида прекрасно справлялась с втираниями сама, но когда теперь ей потребовалась помощь Рахонтепа, чтобы окрутить Марка, она вновь пришла к нему поздно вечером, под тем предлогом, что мазь ей не помогает.

— Видно я неправильно ее втирала, — предположила Таида, виновато поглядывая на Рахонтепа, которого весьма обрадовал ночной визит Таиды.

— А я тебя предупреждал, — сдержанно ответил он. — Если бы ты сразу мне доверилась, я бы сделал все как надо. А ты только мазь перепортила.

— Не сердись, — нежно запела Таида, — я сама вижу, что была не права. Поэтому и пришла. Ты мне поможешь?

Рахонтеп сурово морщил брови, но лицо его светилось от радости.

— Ладно, — смягчился он, — так и быть, проходи, ложись. Полечу тебя. Но чтобы в следующий раз ты мне тут не фыркала, поняла?

Таида обещала впредь безропотно делать все, что он ей скажет. Рахонтеп ве-лел ей снять тунику, чтобы он мог смазать ее поясницу. Таида покорно сняла одежду и легла на кровать, подставляя египтянину свою спину. Рахонтеп старательно принялся втирать ей мазь, с вожделением взирая на ее обнаженное тело. Между делом он назидательным тоном говорил ей, что врачей нужно слу-шаться, иначе лечение пройдет даром.

После процедуры Таида сказала, что ей стало намного лучше и поясница уже почти не болит. Рахонтепу как врачу было приятно это слышать.

— Ну вот, видишь, — сказал он, — а ты не хотела, чтобы я тебе втирал. Завтра не забудь прийти. В лечении не должно быть перерывов.

Таида обещала непременно прийти, но уходить пока не собиралась и не спеши-ла одеваться. Она сказала Рахонтепу, что ее в последнее время беспокоят боли в правой груди.

— Может ее нужно прощупать? — осторожно спросила она.

— Обязательно, — подхватил Рахонтеп. — По-другому никак не определить, что там за болячка. Садись ближе, сейчас прощупаю.

Таида пододвинулась к Рахонтепу, выпячивая вперед грудь. Рахонтеп, с видом знатока, стал прощупывать грудь Таиды.

— Здесь болит? — спросил он ее, вдавливая пальцы ей под сосок.

— Нет.

— А здесь?

— Вроде тоже нет.

— А с этой стороны?

— Нет, не болит, — покачала головой Таида. — Ты знаешь, Рахонтеп, по-моему, у меня уже перестало болеть. Твои чудные руки меня вылечили.

Она посмотрела на Рахонтепа так обворожительно, что у него аж испарина на лбу выступила. Он, наконец, догадался, к чему его подбивает Таида, и стал дейст-вовать смелей.

— Мне знакома эта болезнь, — сказал он Таиде, придвигаясь к ней поближе. — У меня даже есть для тебя лекарство.

— И какое? — хитро улыбаясь, спросила Таида, ощущая на себе возбужденное дыха-ние Рахонтепа.

— Сейчас узнаешь, — сказал он и, не в силах больше сдерживать свой порыв, страстными поцелуями покрыл груди Таиды.

— Не увлекайся, Рахонтеп! — засмеялась Таида. — У меня только правая грудь болела.

— Ничего страшного, — отвечал он между поцелуями, — мое лекарство и левой не помешает.

— Мне нравится твое лекарство, — сказала Таида.

Она обняла египтянина, увлекая его за собой на кровать, где они предались неистовым поцелуям, словно любовники после долгой разлуки. Но Рахонтеп явно жаждал большего, чем невинные поцелуи. Он хотел уже, было, залезть на Таиду, но она плотно сжала ноги.

— Подожди, — остановила она Рахонтепа, — я должна тебе что-то сказать.

— Потом, Таида, потом, — нервничал Рахонтеп, пытаясь раздвинуть ее упрямые ноги.

— Нет, сейчас, — настаивала Таида. — или я уйду.

Она сделала вид, что собирается уходить. Рахонтеп ее удержал и согласился выслушать. Таида пристально посмотрела на Рахонтепа.

— А я могу тебе доверять? — спросила она его.

— Конечно, можешь. А что случилось? — допытывался заинтригованный египтянин. — Говори, не бойся.

— Поклянись, что не выдашь меня, — потребовала Таида.

Рахонтеп поклялся всевидящим оком Солнца, что он не проболтается, даже если его начнут жечь на костре. Таида сделала вид, что поверила ему, и призналась египтянину, что очень сильно любит Марка.

— А меня? — недоуменно воскликнул Рахонтеп.

— И тебя, — успокоила его Таида, — но только меньше.

— Мне этого достаточно, — проговорил он и опять стал льнуть к Таиде.

— Это еще не все, — отстранилась она от него.

Таида сказала Рахонтепу, что если он хочет получить чуточку ее любви для себя, то должен помочь ей переспать с Марком. Рахонтепа удивила эта просьба.

— А разве это так трудно? — спросил он. — Возьми да и зайди к нему сейчас в комнату. Только после меня, конечно. Марк не дурак, я думаю, сообразит, что надо делать. Тем более, что ты ему, по-моему, нравишься. Я видел, как он обнимал тебя на репетиции, так и казалось, что сейчас на пол повалит. Ты разве этого не заме-тила?

— Заметила.

— Ну так вперед, и не бойся.

Но Таиду этот вариант не устраивал. Она рассказала Рахонтепу, что не так давно у нее с Марком произошла крупная ссора и ей теперь неудобно приставать к нему. Вот если бы Марк первым сделал шаг ей навстречу, тогда другое дело. Но Марк на это не решается. Он боится своего отца. Марк знает, что она его любовница, и опасается с ней связываться, потому что Квинт с соперниками обходится круто. Рахонтеп внимательно выслушал Таиду и взялся ей помочь выйти из этой щекотливой ситуации.

— Я с Марком поговорю, — пообещал он Таиде.

— И что ты ему скажешь?

— Я найду, что сказать. Если он тебя действительно хочет, мне удастся его расшевелить. Вот увидишь, он к тебе скоро придет.

— Нет, так не годится, — отвергла его план Таида. — Надо действовать по-другому.

— И как же? — спросил Рахонтеп.

Таида раскрыла ему свой заранее обдуманный замысел, как ей с помощью Рахонтепа затащить Марка к себе в постель. Выдуманная Таидой интрига развеселила египтянина. Вся ее затея показалась ему неправдоподобной и наивной.

— Думаешь, Марк купится на это? — выразил он свое сомнение по поводу услышанного.

— А ты ему завтра предложи, и увидим.

— Нет, он сразу догадается, что его хотят одурачить.

— А это уже, Рахонтеп, от тебя будет зависеть, догадается он или не догадается, Если плохо сыграешь, то, конечно, догадается.

Рахонтеп еще помялся немного, но в конце концов согласился провести Марка, как предлагала Таида. Уж очень ему хотелось поскорее овладеть ее телом. Однако Таида только тогда отдалась египтянину, когда он клятвенно пообещал ей сде-лать завтра все так, как она просила. На всякий случай она припугнула Рахонтепа, что если он проболтается, то она расскажет Квинту о ее связи с ним, и тогда египтянину не сносить своей лысой головы.

На следующий день Марк, как обычно, созвал артистов для очередной репетиции. Рахонтеп пришел самым последним, и вид у него был очень недовольный. Марк заметил кислое выражение его лица и поинтересовался, почему он такой мрачный.

— Ты что, не выспался? — спросил он Рахонтепа.

— Выспался, — ответил тот неохотно.

— А чего ты такой хмурый?

— Да надоели мне, Марк, эти репетиции, — вывалил Рахонтеп. — Долбим каждый день, как дятлы, одно и то же, а зачем? У нас же все хорошо получается. Зря только время теряем.

— Не зря, Рахонтеп, — ответил Марк. — Я сам знаю, сколько нужно репетировать. Ты лучше над произношением своим поработай. А отдыхать будем после выступления.

Рахонтеп тяжело вздохнул, но перечить Марку не стал.

После репетиции, когда они с Марком шли в триклиний, Рахонтеп тихо сказал ему:

— Я знаю, почему тебе, Марк, нравятся эти репетиции.

— Почему? — удивился тот.

— Это все из-за Таиды, чтобы лишний раз ее пообнимать, ведь верно?

— С чего ты взял?

— Не притворяйся, Марк, я же вижу, как ты на нее смотришь. Небось каждую ночь с ней кувыркаешься, а?

Рахонтеп по-приятельски подмигнул Марку и толкнул его в бок локтем, словно хотел сказать этим: «Полно тебе, Марк, скрытничать. Я же твой друг, мне ты можешь рассказать все».

Марк усмехнулся и нехотя признался Рахонтепу, что Таида действительно ему очень нравится, но насчет последнего египтянин ошибся. Ночи Марк с ней не проводит, но хотел бы. Рахонтепа удивили его вздохи.

— Так в чем же дело? — сказал он Марку. — Веди ее к себе и делай с ней, что хочешь. Она такому красавцу не откажет.

— Уже отказала. Думаешь, я не пробовал ее уломать? Еще как пробовал, не хочет, — развел руками Марк и рассказал Рахонтепу, как еще до выступления в театре Марцелла он душил Таиду в ее комнате. Наверное, она до сих пор не может ему это простить и сторонится его.

— Да, положение у тебя, конечно, Марк, незавидное, — сочувственно произнес Рахонтеп. — Но я могу тебе помочь, — предложил свое содействие хитрый египтянин.

— И как ты мне поможешь?

— Ты только, Марк, не удивляйся, но это очень верный способ.

— Говори, я тебя слушаю.

— Есть у меня, Марк, — начал Рахонтеп, — щепотка одной чудной травы, я привез ее с собой из Египта, так вот, если из нее сварить отвар и дать выпить Таиде, то она на всю ночь станет твоей.

— Как это? — удивился Марк.

— А вот так, ей будет казаться, что она спит, и все что бы ты с ней ни делал, она воспримет как сон.

— Так она что, будет спать?

— Что-то вроде этого, полусон-полуявь. Такое вот непонятное состояние. Но ты овладеешь ею без труда.

— А если она проснется?

— Не проснется. За это не волнуйся, трава надежная, я сам ее проверял, когда еще был жрецом при храме.

И Рахонтеп рассказал Марку, как он якобы опаивал в храме приглянувшихся ему прихожанок и резвился потом с ними всю ночь. Наутро они просыпались, и как ни в чем не бывало шли домой. Правда, некоторые из прихожанок со смущенным видом рассказывали Рахонтепу свой сон, в котором они занимались любовью со жрецом, и просили растолковать им это видение.

— И ты растолковывал? — спросил со смехом Марк.

— А как же. Все как полагается. Говорил им, что сны ниспосланы нам богами, и нужно выполнять все, что боги доносят в них до нас.

— И они выполняли?

— Еще как выполняли. У нас народ набожный, не то, что здесь.

— Ну ты и плут, — усмехнулся Марк. — А у нас ты еще никого не опаивал своим любовным напитком?

— Нет, не опаивал, — ответил Рахонтеп и сказал, что у него очень мало этой самой диковинной травы и он берег ее для особого случая. Именно теперь как раз и настал такой подходящий случай.

Рахонтеп сказал, что ему ничего не жалко для друга и он готов пожертвовать ради Марка щепоткой своего дивного зелья, чтобы тот смог без труда овладеть предметом своего страстного вожделения.

Марк колебался недолго. Соблазн был слишком велик. Пусть хоть и обманом, но все же он получит Таиду на всю ночь.

— А она точно не проснется? — забеспокоился Марк.

— Нет, — успокоил его Рахонтеп, — она будет спать как убитая. Точнее, почти как убитая, — поправил он сам себя.

Его слова покоробили Марка.

— Ты только, Рахонтеп, смотри, не перестарайся со своим зельем, — предупредил Марк египтянина. — Я не хочу, чтобы ты мне подсунул мертвую Таиду. Я вообще люблю, когда девушки подо мной шевелятся. А тут я чувствую, никакого удовольствия не получу, — проговорил Марк таким тоном, словно он уже жалеет, что сог-ласился на эту авантюру.

— Да ты только начни, — убеждал его Рахонтеп, — а она зашевелится так, что ее еще потом удерживать придется. Короче, Марк, если ты не хочешь, я использую эту травку по-своему. Мне уже давно Леда приглянулась.

Но Марк сказал, что он не отказывается. Они договорились с Рахонтепом, что Марк придет к нему сегодня ночью в комнату. К его приходу египтянин должен будет уже напоить Таиду своим зельем. Сделать это будет нетрудно. Таида вот уже несколько вечеров подряд приходит к Рахонтепу, чтобы лечить свою поясницу, должна прийти и сегодня. Тут он и даст ей выпить новое «лекарство».

Марк не догадывался, что вся эта затея с зельем — ловкая проделка Таиды. Никакого любовного напитка у Рахонтепа и в помине не было. Это Таида научила египтянина, как провести Марка, чтобы он, не подозревая об обмане, сошелся с ней. Такое приключение должно было еще больше разжечь его страсть к Таиде. А уж потом она сможет воспользоваться этим спектаклем и надолго заполучить Марка в любовники. На этот счет у нее уже были кой-какие мыслишки, но вначале нужно было провернуть задумку с зельем.

До наступления темноты Марк пару раз встречался в доме с Таидой, но заговорить с ней не пробовал, как это он делал в последние дни, и лишь загадочно ей ухмылялся.

Таида уже была оповещена Рахонтепом о том, что Марк согласился на его паскудное предложение опоить Таиду, чтобы любой ценой добраться до ее тела. При встрече с Марком она искусно разыгрывала беспечность и, глядя на нее, можно было подумать, что она ничего не подозревает.

Марку это придало уверенности. Хотя, чем ближе была ночь, тем больше он начинал нервничать. В такой необычной ситуации ему еще не доводилось бывать. А вдруг, думал он, Таида проснется? Сразу поднимется крик-шум, все сбегутся на него, как на вора. Но, с другой стороны, если все пройдет гладко, то будет что рассказать друзьям в «Каледоне». Кроме того, он, хоть и спящей, но все же овладеет Таидой, вопреки ее упрямству. Рабыни должны ублажать своих господ, а не строить из себя неприступных девиц.

В условленный час, когда в доме все уже спали, Марк направился к комнате Рахонтепа. Чтобы не привлекать внимания, Марк не взял с собой светильника и осторожно продвигался в темных коридорах. У двери в комнату египтянина Марк заметил чью-то темную фигуру. Это был Рахонтеп. Он специально поджидал Марка у двери, чтобы Таида, услышав их голоса, приготовилась к встрече своего «возлюбленного».

— Рахонтеп, это ты? — шепотом спросил Марк, всматриваясь в темноту.

— Да, я, — тихо отозвался Рахонтеп. — Ты, Марк, вовремя. Таида только что заснула. Можешь заходить.

Он взял Марка за руку и потянул его к двери. Тут вдруг Марк заметил сочившуюся из-под двери узкую полоску света.

— Ты что, светильник не погасил? — произнес Марк тревожно, словно это могло испортить все дело.

— А зачем? — спокойно отозвался Рахонтеп. — Свет тебе, Марк, не помешает. Ее уже до утра ничто не разбудит.

— А ты уверен, что она уснула? — колебался Марк.

— Уверен. Я сам проверял. Я ее даже раздел, чтобы ты с ней не возился. Ну, давай, Марк, не теряй время, она тебя ждет.

Рахонтеп с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться. Он приоткрыл дверь и подтолкнул Марка в комнату. Но Марк сперва просунул в комнату только голову, чтобы осмотреться. Увиденное поразило его.

В комнате чувствовался сладкий запах ароматной смолы, какую обычно курят в храмах при богослужениях. Все стены комнаты были старательно расписаны египетскими иероглифами. Рахонтеп специально нанес их мелом на стены, чтобы создать ощущение чего-то таинственного. Мерцающее пламя светильника, стоящего на столе, причудливыми тенями прыгало по стенам, и от этой пляски иероглифы казались какими-то магическими знаками. На кровати у стены, томно раскинувшись, лежала обнаженная Таида. Она выглядела, как жертва, приготовленная богам на заклание. Глаза у нее были закрыты, но из-за дрожания теней на ее лице казалось, будто ее веки шевелятся.

На Марка вся эта мрачная картина произвела гнетущее впечатление. Он обвел комнату взглядом и попятился назад.

— Что ты сделал с комнатой? — спросил Марк Рахонтепа. — Зачем ты ее изрисовал?

— Так надо, — важно ответил Рахонтеп. — Чтобы тебе помогли боги.

— Какие еще боги?

— Мои, египетские. В этом деле ваши римские боги не годятся. Ну, чего стал? Заходи, Себек тебе поможет. А я здесь пока покараулю, чтобы никто не подсмотрел.

Марк, наконец, решился и шагнул в комнату. Он ощущал робость от своего нелепого положения и не знал, с какой стороны подойти к Таиде. Марк боялся к ней прикоснуться, чтобы не разбудить. Рахонтеп заглянул в комнату и, увидев, что Марк в нерешительности стоит перед кроватью, подстегнул его едким упреком:

— Что ты, Марк, пялишься на нее, как мальчик? Раздвигай ноги и вперед!

Громкий голос Рахонтепа прорезал тишину комнаты, и Марк с опаской покосил-ся на Таиду, ожидая, что она вот-вот проснется.

— Да не ори ты так! — зашипел Марк на Рахонтепа. — Мне свет мешает.

— Тогда погаси его, — разрешил ему Рахонтеп. — И не бойся ее, Марк, она не укусит.

— Сам знаю, что не укусит, — пробормотал Марк себе под нос и задул светильник.

То, что происходило потом в темной комнате, Рахонтеп никак не мог рассмотреть, хоть он и старался что-нибудь увидеть, всматриваясь в темноту. Ему было жутко интересно, как Таида станет изображать любовь в состоянии сна. Он поэтому и не хотел гасить светильник, чтобы увидеть все собственными глазами. Но в комнате было так темно, что кроме контуров мнущейся на кровати черной фигуры Марка, Рахонтеп ничего больше не различил. Однако возня на кровати длилась недолго. Заметив, что Марк подымается, Рахонтеп бесшумно при-крыл дверь и стал дожидаться, когда Марк появится снаружи. Вскоре дверь скрип-нула, и из комнаты вышел Марк.

— Ну как? Все прошло отлично? — поторопился Рахонтеп с расспросами.

— Не совсем, — угрюмо отозвался Марк.

— Что значит «не совсем»?

— А то и значит. У меня с ней ничего не получилось.

— Как не получилось? — еще больше удивился Рахонтеп, но тут же все понял.

— Как, как, а вот так, — пробурчал Марк, — не получилось и все. Не возбуждает она меня, что-то. Это все из-за твоих паршивых знаков. Разрисовал ими всю комнату, колдун несчастный.

— Знаки тут ни при чем, — оправдывался Рахонтеп. — Ты просто перенервничал, это не страшно. Сделай глубокий вдох, — учил Марка Рахонтеп. — Вот так. Теперь выдох. Еще раз вдох, выдох. Ну что, чувствуешь прилив сил?

— Нет, не чувствую.

— Ничего, иди к ней, там обязательно почувствуешь.

— Что, опять?

— Ну да. Неужели ты так и уйдешь от нее с поджатым хвостом? Ты же мужик. Вот и устрой ей штурм Карфагена, чтоб она аж во сне завизжала.

— Ладно, попробую, — неуверенно проговорил Марк.

— Я знаю, у тебя получится, — похлопал его по плечу Рахонтеп. — Эх, мне бы Марк войти туда вместо тебя. Ей богу, до утра бы на ней прокачался.

Марк открыл дверь и хотел уже было войти в комнату, как вдруг отпрянул назад и захлопнул дверь.

— Она сидит на кровати! — с ужасом сообщил он Рахонтепу.

— Как сидит? Что ты несешь? Этого не может быть!

— Сам посмотри, что я слепой, что ли. Она, наверное, проснулась.

Рахонтеп осторожно заглянул в комнату.

— Тебе, Марк, показалось, — вздохнул он с облегчением, — Она лежит, как и лежала. Иди скорей к ней, пока она действительно не проснулась.

Марк заглянул в комнату через плечо Рахонтепа и увидел, что Таида по-прежнему лежит на кровати.

— Да я тебе клянусь, она сидела, — прошептал он Рахонтепу.

— Ты, наверное, Марк, хлебнул слишком много. Тебе уже всякая чушь мерещится. Ну что, идешь? — кивнул Рахонтеп в сторону Таиды.

— Да ну ее к Стиксу, — не захотел Марк. — То встает, то опять ложится. Еще набросится на меня. Нет, лучше я с ней как-нибудь потом порезвлюсь. А то от твоего зелья, я чувствую, она мне горло перегрызет.

— Ну как хочешь, — не стал его больше уговаривать Рахонтеп.

— Пошли лучше ко мне, — звал его с собой Марк. — Пусть она спит.

— Ты, Марк, иди, я потом подойду. Надо ее одеть, чтобы она ничего не заподозрила, когда проснется.

— Одеть? — усмехнулся Марк. — Знаю я тебя, как ты будешь одевать.

— Ты думаешь, Марк, что я с ней стану того?.. Нет, она же твоя, как я могу. Ты же на нее глаз положил.

— Ну ты и сказанул: «Твоя». Пока еще не моя.

— Так будет твоей. Боги тебе помогут.

— Уже помогли, — угрюмо проговорил Марк. — Ладно, как управишься с ней, давай, дуй ко мне.

Рахонтеп пообещал Марку прийти, и Марк зашагал по коридору, растворяясь в темноте. Рахонтеп дождался, пока его шаги стихнут, и вошел в свою комнату.

— Все, можешь расслабиться, — сказал Рахонтеп Таиде, — он ушел. Даже убежал. Ты его до смерти напугала.

— Я его напугала? — воскликнула Таида, приподнимаясь.

— Ну не я же. Зачем ты встала с кровати?

— Я думала, он больше не вернется, — оправдывалась Таида.

— Я думала, — передразнил ее Рахонтеп. — А я для чего за дверью стоял? Только зря его уговаривал, — Рахонтеп сел на кровать рядом с Таидой. — Что, у него ничего не получилось? — спросил он ее.

— Не знаю, — пожала она плечами. — Я все ждала когда он наконец приступит, а он что-то копошился тут на кровати, а потом ушел. А он что, сказал тебе, что у него не получилось?

— Да, сказал. Я его подбодрил, как мог, обратно к тебе запихнул, а ты все испортила.

— Ничего я не испортила, — недовольно проговорила Таида. — У него все равно бы не вышло. Ушел — так ушел. Не бежать же теперь за ним.

— Правильно, мы и без него обойдемся.

Рахонтеп стал обнимать Таиду, но она была совсем не в настроении.

— Тихо! — остановила она Рахонтепа. — Кажется, он возвращается.

Они замерли, испуганно прислушиваясь к тишине. Первым зашевелился Рахонтеп.

— Нет, тебе показалось, — сказал он Таиде, вновь давая волю рукам.

— Да ну тебя, — отстранила она его от себя. — А вдруг он вернется?

— Чего это он будет возвращаться?

— Не знаю. Подумает, что ты тут решил моментом воспользоваться и порезвиться со мной вместо него.

— Не подумает. Он сейчас с горя напьется и нам не помешает.

— Все равно, пойди лучше утешь друга. Так будет спокойнее. А завтра я к тебе приду.

— Точно придешь? — недоверчиво произнес Рахонтеп.

— Разве я тебя когда-нибудь обманывала?

Рахонтеп еще с минуту решал, как ему поступить, но уговоры Таиды пересилили его похоть, и он пошел к Марку, чтобы поддержать его в трудную минуту.

На следующий день репетиции не было. Марк не хотел встречаться с Таидой. Он чувствовал, что будет испытывать перед ней неловкость, как будто она вчера не спала, а все видела и была свидетелем его позора. Марк постарался поскорее уйти из дома и до самой ночи пропадал с друзьями в «Каледоне».

На другой день он вновь не стал собирать артистов. О своем неудачном ноч-ном приключении Марк постарался как можно быстрее забыть. Его мысли были за-няты красотками с Субуры, с которыми у Марка все проходило гладко и кото-рые не забывали высказать ему свое восхищение его мужскими способностями. А Таиду он всячески избегал, как будто был виноват перед ней.

Но на третий день Таида неожиданно сама пришла к Марку в комнату. Он уже собирался было уходить к своим друзьям в «Каледон» и примерял на себе но-вую тунику, как дверь вдруг отворилась и в комнату с чуть заметным смущением вошла Таида. Марк поднял на нее глаза, отрываясь от туники, и их взгляды встретились.

Мягкий приятный взгляд, с каким смотрела на него Таида, пленил Марка. Сердце бешено заколотилось в его груди, и совсем обезоруженный ее кротким взглядом, Марк не мог произнести ни слова.

Первой заговорила Таида. Она сказала, что зашла узнать, почему они больше не репетируют. Марк придал своему лицу, насколько это было возможно, равнодушное выражение и ответил, что они уже достаточно хорошо играют сценку, и если и будут еще репетировать, то только перед самым выступлением. Таида, казалось, была разочарована этим ответом.

— Жаль, — сказала она. — Теперь нам с Ледой и заняться нечем будет.

— А ты Метродору об этом скажи, — посоветовал ей Марк с улыбкой, — он вам сразу работу найдет.

— О нет, только не Метродору! Мы с Ледой от него раньше постоянно прятались. Он к чему угодно может придраться.

Они опять замолчали.

— А помнишь, Марк, — вновь заговорила Таида, — ты рассказывал мне свой сон? Ну, тот, где ты был крокодилом, — напомнила она ему.

Марк ответил, что помнит.

— Представляешь, — произнесла она, внимательно наблюдая за Марком. — мне недавно приснилось нечто подобное.

— Ты что, была крокодилицей? — оживился Марк.

— Нет, крокодилицей я не была, но все остальное было так же, как у тебя во сне.

— Ты хочешь сказать, я тебя целовал? — договорил за нее Марк, догадываясь, что ее сон есть не что иное, как недавнее покушение Марка на ее тело.

— Странно все это, Марк, правда? — проговорила она, устремляя на Марка долгий взгляд. — И тебе, и мне снятся одни и те же сны.

— А что тут странного? — мгновенно оценил ситуацию Марк. — Сны посылают нам боги. Значит, они хотят к чему-то нас подтолкнуть, — рассуждал Марк. — Только вот к чему?

Он подошел к ней вплотную и взял ее за руки.

— По-моему, — заговорил Марк вновь, — они хотят, чтобы мы были вместе. Как ты думаешь?

Таида подняла на него свои глаза, и Марк прочел в ее завораживающем взгляде однозначный ответ. Он склонился к ее губам и запечатлел на них долгий поцелуй.