После ухода полиции воцарившееся в комнате молчание было самым громким молчанием, которое я когда-либо с кем-либо делила. Мне даже не хотелось смотреть на брата, не то что обсуждать с ним случившееся. Мы не шевелились.
В конце концов я вскинула руки вверх, издала звук, похожий на «аррр», и протопала в свою комнату, с шумом захлопнув за собой дверь. Дверь немедленно открылась, и вошел Толливер.
— Хорошо, а что бы ты сделала на моем месте? — спросил он. — Тебе бы хотелось, чтобы я им солгал?
Я бросилась на кровать, и брат, подойдя, навис надо мной и подбоченился.
— Мне бы не хотелось, чтобы ты вообще что-нибудь говорил, — ответила я как можно более нейтральным тоном. Но тут же вскочила на ноги и сердито уставилась на него. — Я не хотела, чтобы ты что-нибудь говорил сегодня. Единственное, чего бы мне хотелось — если бы я могла это получить, — это хоть немного благоразумия, немного здравого смысла несколько месяцев назад! О чем ты думал? Твой верхний мозг вообще участвовал в этом процессе?
— Ты просто… Не могла бы ты быть со мной слегка помягче?
— Нет! Нет! Официантка здесь и там, что ж, прекрасно! Ты знакомишься с кем-то в баре — что ж, хорошо! У всех нас есть свои потребности. Но вступать в интимные отношения с клиенткой, с тем, кто вовлечен в дело… Брось, Толливер! Ты должен держать свои штаны застегнутыми! Или ты на такое не способен?
Так как Толливер был кругом виноват, он рассердился еще больше.
— Она всего лишь женщина. Она даже не член их семьи, по крайней мере в настоящем!
— Всего лишь женщина. Хорошо, теперь я понимаю. Всего лишь дырка, в которую ты можешь воткнуть, так ты это называешь? Вот и надейся потом на разборчивость. Вот и надейся на то, что каждый раз, занимаясь сексом, мужчина думает: «Это женщина, которую я выбрал, чтобы завести с ней ребенка!» Потому что именно для этого предназначен секс, Толливер!
— Так вот о чем ты думала, когда трахала того копа в Сарне? О том, что хочешь завести от него ребенка?
Снова воцарилось молчание, на этот раз полное иного напряжения.
— Эй, — произнес Толливер. — Мне жаль, что я это сказал. — Его гнев прошел.
— Я не знаю, жаль мне или нет, — откликнулась я. — Ты знаешь, что поступил неправильно. Почему ты просто не можешь этого признать? Почему ты должен оправдывать свой поступок?
— А ты обязательно должна просить признать мою вину?
— Да, думаю, должна. Потому что это касалось не только личных взаимоотношений, тут был замешан бизнес. Раньше ты никогда так не поступал.
— Ладно, по крайней мере, я не думала, что он так поступал.
— Фелисия нам не платила. И она вообще-то не член семьи.
— И все равно!
— Да, да, — сказал он, наконец сдаваясь. — Ты права. Она находилась слишком близко к месту боя. Я не должен был так поступать.
Он улыбнулся той редкой, сияющей улыбкой, которая чуть было не заставила меня улыбнуться в ответ. Чуть было.
— Но она положила на меня глаз, и, наверное, я оказался слишком слабым, чтобы дать ей от ворот поворот. Она предлагала себя, она была хорошенькой, и я не смог придумать веской причины — почему бы и нет?
Я попыталась найти ответ, но не смогла. И вправду — почему бы и нет? Именно по этой причине почему бы и нет — на сей раз сексуальная жизнь Толливера привела к неожиданным и скверным результатам. Теперь мы попали в еще большую беду чем раньше, и наши прежние проблемы были просто пустяками.
Брат обнял меня.
— Прости, — сказал он тихим, искренним голосом.
Я обняла его в ответ, вдохнула его знакомый запах, положила щеку на его широкую грудь. Мы стояли так очень долго, и пылинки танцевали в солнечном луче, пробивающемся через окно отеля. Потом Толливер ослабил руки, и я сделала шаг назад.
— Детективам следовало бы тебя спросить: кто позвонил тебе насчет кладбища? — спросила я.
— Доктор Нанли. И, выступая в защиту детектива Лейси, он уже спрашивал меня об этом в участке.
— Нанли говорил, кто попросил его позвонить? Или у тебя сложилось впечатление, что это его собственная идея?
Я вернулась в гостиную, чтобы выпить. Брат шел за мной, погрузившись в размышления.
— По-моему, кто-то привлек к тебе его внимание, потому что он задавал много вопросов. Если бы это он организовал приглашение, он бы знал о тебе больше. Таково мое мнение.
— Хорошо. Значит, надо с ним поговорить.
Толливер скорчил рожу, и я посочувствовала ему.
— Да, мне тоже он не нравится. Он засранец, еще какой.
Толливер вытащил мобильник из кармана и сверился с номером, записанным на свернутой бумажке. У брата всегда в карманах были засунуты бумажки, и, если он не сам стирал свою одежду, мне приходилось обыскивать его штаны.
Наконец он нашел нужную бумажку с нужным номером и набрал его. Судя по его позе, я видела, что он слушает, как на другом конце линии раздаются гудки. В конце концов включился автоответчик, и после сигнала Толливер оставил сообщение.
— Доктор Нанли, это Толливер Лэнг, — отрывисто сказал он. — Мне и Харпер нужно поговорить с вами. После вчерашнего неожиданного открытия остались кое-какие неразрешенные вопросы. У вас есть номер моего сотового.
— Теперь он решит, что мы хотим получить наши деньги.
Толливер задумался.
— Да, и перезвонит, чтобы поговорить насчет этого, — наконец сказал он. — Если уж на то пошло, если он нам не заплатит, мы ничего не получим за приезд сюда. Я невольно радуюсь, что мы получим вознаграждение от Моргенштернов.
— Я не очень-то хотела его заслужить.
Толливер похлопал меня по плечу. Он отлично понимал, что я имею в виду. Конечно, он понимал также, что мы возьмем эти деньги. Мы, вне всяких сомнений, их заработали.
— Я невольно чувствую, что нас во все это втянули, — вздохнула я. — Надеюсь только, что нас не пихнут прямо под стремянку или под другую штуку, приносящую неудачу. Боюсь, мы можем закончить тем, что примем на себя чужой грех.
— Не примем, если я смогу этому помешать, — ответил Толливер. — Знаю, я облажался. Но не сомневайся: отныне я сделаю все, что в моих силах, чтобы никто не связал нас с той бедой, которая обрушилась на Моргенштернов. И тот факт, что мы не похищали Табиту, — факт доказуемый. Вообще-то когда именно ее забрали?
Мы поискали дату в Интернете. Толливер сверился с нашим прошлогодним расписанием. Господи, благослови компьютеры!
— Мы тогда были в Скенектади, — сообщил он с облегчением, и я рассмеялась.
— Это очень далеко от места преступления, — заметила я. — Рада, что ты так хорошо ведешь записи. Думаю, у нас сохранились квитанции, чтобы подтвердить, где именно мы тогда были?
— Да, квитанция на квартиру, — ответил он.
— Ты не просто хорошенький мальчик, — сказала я и, взяв его за подбородок, поцеловала в щеку.
Но мое счастье не продлилось дольше нескольких секунд.
— Толливер, кто мог это сделать? Убить девочку и положить ее сюда? Ведь не может же все это и впрямь быть невероятным совпадением?
— Это даже отдаленно не похоже на совпадение, — покачал он головой.
— Мы с тобой знаем, что таких совпадений обычно не бывает. Но я просто не могу вообразить себе столь сложный заговор.
— Я тоже, — ответил он.
Как ни странно, следующий человек, от которого мы получили весть, была Ксильда Бернардо.
Мы только что закончили обедать. То была необычная трапеза. Арт разделил ее с нами, и, так как он ел совершенно не то, что обычно ели мы (он плотно обедал, а мы обедали легко), и ему нравилось за едой говорить о делах, не могу сказать, что мы сильно наслаждались обедом. Адвокат собирался вылететь обратно в Атланту, так как не мог придумать, что еще может сделать в Мемфисе. Полицейские не готовы были выдвинуть против нас обвинения. Арт это знал, потому что сделал множество звонков своим знакомым в судебной системе Мемфиса и выяснил это.
Мы заплатили уйму денег за то, чтобы адвокат сюда прилетел и остановился в великолепном отеле, чтобы он сделал эти множество звонков и дал пресс-конференцию, но, вызывая его, мы не знали, какой суммой рискуем.
Наш юрист уминал огромную миску салата, чесночный хлеб и равиоли с телятиной, в то время как мы с братом ели суп и салат. Я наблюдала, как Арт жует ломти хлеба, и пыталась вспомнить уроки по искусственному дыханию и массажу сердца.
Адвокат объяснил, чего нам следует ожидать.
— Вам, вероятно, нужно предоставить записи ваших путешествий с того времени, как вы познакомились с Моргенштернами, — сказал Арт.
Я посмотрела на брата, тот кивнул. Все эти записи у нас имелись. За годы путешествий мы с Толливером научились сохранять каждую квитанцию, все до единого бланки кредитных карточек, каждый кусок бумаги, который попадался нам в пути. В прошлом году мы делали это особенно усердно. У нас был дешевый футляр от аккордеона, который всегда был под рукой на заднем сиденье машины, и ноутбук. Мы хорошо вели свои записи. Мы регулярно перечисляли деньги нашему бухгалтеру Сэнди Диердофф, которая жила в Сент-Луисе, — пышной блондинке лет сорока.
Она лишь приподнимала брови и отрывисто смеялась, когда мы объясняли, чем зарабатываем на жизнь. Похоже, ей очень нравился наш необычный стиль жизни. Вообще-то во время наших встреч она дала нам больше хороших советов, чем когда-либо давал Арт.
Сэнди уже прислала нам мейл насчет нашего ежегодного свидания. Осень быстро переходила в зиму.
Я подумала о Сэнди, а потом — о нашей квартире в Сент-Луисе, пока прощалась с адвокатом. Мы смотрели, как он уходит, с взаимным чувством облегчения. Арт гордился, что мы его клиенты, как будто мы были деятелями шоу-бизнеса. Но в то же время, находясь с нами, он не чувствовал себя легко и непринужденно.
После его ухода, после того как были убраны остатки обеда, я спросила Толливера, не можем ли мы пойти прогуляться. Я все еще не простила брату его огромной ошибки, но готова была убрать это на дальнюю полку, пока все не успокоится. Хорошая прогулка могла вернуть нам былое чувство товарищества.
Толливер начал качать головой, не успела я договорить.
— Мы уже побегали этим утром в тренажерном зале, — напомнил он. — Я знаю, тебе не нравится сидеть взаперти в отеле, но если мы куда-нибудь пойдем, кто-нибудь заметит нас и захочет получить наше заявление.
Я позвонила портье, чтобы спросить, ждут ли еще репортеры возле отеля. Дежурный ответил, что не уверен, но подозревает: люди, болтающиеся в кофейне через улицу, — представители прессы. Я повесила трубку.
— Дерьмо!
— Послушай, надень темные очки и шляпу, и пойдем в кино, — предложил Толливер.
Он нашел газету «Коммерческий вестник», которую мы получили этим утром, и стал искать, когда идут фильмы. Я поняла, что на первой странице муниципального раздела вижу собственную фотографию. Этим утром я нарочно смотрела только раздел погоды. Да, это я: худая, темноволосая, с большими глубоко посаженными глазами и прямой осанкой, сложившая руки под грудью. Мне показалось, что на фотографии я выгляжу чуть старше своих двадцати четырех лет, и это заставило меня слегка задрожать. Толливер был на фото справа от меня — выше, с более темными волосами, куда крепче.
И оба мы выглядели отчаянно встревоженными. Как беженцы из Центральной Европы, беженцы, спасшиеся от гонений, оставившие позади все, чем они дорожили.
— Хочешь почитать это? — поинтересовался Толливер, протягивая мне газету.
Брат знал: мне не нравится читать те немногие статьи, которые появлялись о нас в прессе, но, поскольку я уставилась на фотографию, предложил мне газету.
Я отрицательно покачала головой.
Тогда он протянул мне страницы с расписанием фильмов, и я начала просматривать рекламу. Нам нравились космические фильмы и боевики. Нравились фильмы со счастливыми семьями. Если им угрожала опасность, нам нравилось, когда они выпутывались более или менее целыми и невредимыми, может подстрелив заодно пару плохих парней. Нам не нравились фильмы о несчастных людях, которые становились все более несчастными, как бы отлично ни были сняты эти фильмы. Не нравились сентиментальные фильмы для девчонок. Не нравились иностранные фильмы. Я не хотела идти на фильм, чтобы узнать что-то о человеческой природе или положении в мире. Насчет и того и другого я знала больше, чем мне бы хотелось.
В газете нашелся фильм на наш вкус, что было неудивительно.
Я надела вязаную шапку, куртку и темные очки, Толливер тоже закутался. Мы попросили швейцара вызвать такси, вместо того чтобы подать к подъезду нашу машину.
Нам попался очень молчаливый таксист — таких я любила больше всего. И он хорошо правил и доставил нас к мультиплексу как раз вовремя, чтобы успеть купить билеты и войти.
Мне нравятся большие кинотеатры с несколькими экранами. Я люблю чувство обезличенности, а тут для нее есть все возможности. Я люблю подростков, которые занимаются здесь уборкой, их яркие одинаковые рубашки и глупые шляпы.
Толливер работал по ночам в таком же кинотеатре в Тексаркане и обычно проводил меня туда, чтобы я могла спрятаться в самом темном уголке и на время забыть о том, что ждет меня дома.
Когда начали показывать анонсы, я была безмерно довольна. Мы сидели рядом в темноте и передавали друг другу попкорн — никакого масла, только слегка подсоленный. Счастливые и удовлетворенные, мы смотрели фильм о хорошенькой девушке-патологоанатоме, которой грозила опасность, зная, что все закончится более или менее хорошо. Мы подталкивали друг друга, когда у нее начались большие трудности с определением причины смерти очень красивого парня.
— Ты могла бы сказать ей, в чем дело, за одну секунду, — прошептал Толливер, чтобы его могла услышать только я.
Кинотеатр не пустовал, но на этом дневном сеансе в середине недели было много незанятых мест. Никто не разговаривал вслух, не плакали дети, поэтому мы хорошо проводили время.
Когда фильм закончился — плохого парня убили несколькими способами после того, как мы думали, что его убили в первый раз, — мы вышли наружу, болтая о спецэффектах и вероятном будущем главных персонажей. Это было нашей любимой игрой. Что случится с ними после того, как закончилось действие фильма?
— Она вернется к работе, хотя и сказала, что не вернется, — заявила я. — Оставаться дома после всей этой стрельбы и погонь было бы слишком скучно. В конце концов она треснет того парня по голове утюгом.
— Не, думаю, она выйдет замуж за копа, останется дома и посвятит себя готовке семейных ужинов каждый божий вечер, — сказал Толливер. — Она никогда больше не закажет на дом китайские блюда. Помнишь, она сорвала меню, прикрепленное к стене рядом с телефоном?
— Наверное, будет просто заказывать вместо этого пиццу.
Толливер засмеялся и вытащил из кармана квитанцию такси, чтобы можно было заказать еще одно и отправиться обратно в отель.
Внезапно меня схватили за руку железной хваткой. Сказать, что я испугалась, было бы большим преуменьшением. Я повернулась и уставилась на вцепившуюся в меня женщину. На ней было сводное пальто в клетку, крашеные рыжие волосы, зачесанные на одну сторону, ниспадали водопадом локонов. Помада на губах была наложена неаккуратно, сережки походили на огромные канделябры со сверкающими камушками, в которых отражалось полуденное солнце.
Толливер развернулся и свободной рукой потянулся к ее горлу.
— Я просто должна с вами поговорить, — торопливо и неопределенно сказала женщина.
— Привет, Ксильда, — ответила я, пытаясь говорить тем ровным, спокойным тоном, каким разговаривают с неуравновешенными личностями.
— Ксильда, — почти прорычал Толливер.
Он приготовился к бою, а теперь ему приходилось быть терпимым. Брат пихнул мобильник обратно в карман с большей силой, чем было необходимо.
— Чем мы можем тебе помочь? — спросила я. — Как ты здесь очутилась?
— Ты в такой опасности, — заявила она. — В такой ужасной опасности! Я почувствовала, что обязана тебя предупредить. Ты так молода, дорогая. Ты не можешь знать, каким ужасным бывает мир.
Вообще-то я считала, что имею об этом неплохое представление.
— Мы с Толливером не так уж молоды, если учитывать наш жизненный опыт, Ксильда, — ответила я, стараясь говорить ласково. — Послушай, тут есть ресторанчик. Может, пойдем и выпьем по чашке горячего шоколада или кофе? А может, у них есть чай?
— Это было бы хорошо, очень хорошо, — сказала Ксильда.
Она разительно отличалась от меня: была ниже, толще и по крайней мере лет на тридцать старше. Бизнесом экстрасенса она занималась с тех пор, как бросила проституцию — свою первую профессию. Муж Ксильды, Роберт, был ее наставником, и его смерть в прошлом году сильно выбила Ксильду из колеи. Я не знаю, как она собиралась выжить, если только кто-нибудь не возьмет ее за руку.
Если бы я искала экстрасенса, то не наняла бы человека с таким внешним видом и манерой поведения. С другой стороны, я, возможно, переоцениваю публику. Некоторые клиенты и впрямь верили, что странные привычки Ксильды и ее манера одеваться служат подтверждением того, что она настоящий, истинный экстрасенс.
С этим я была не согласна. Я знала, что множество экстрасенсов — не только настоящих, но и фальшивых — были также эмоционально неуравновешенны или совсем не в своем уме.
Но если ты родился экстрасенсом, тебе приходится платить за это, и платить самую высокую цену. Это ужасный дар.
Только два экстрасенса из тех, с которыми я встречалась, ухитрялись жить как обычные люди, но эти двое являлись исключениями из правил. И конечно, Ксильда таким исключением не была.
Толливер выглядел мрачным, но смирившимся он повел Ксильду в кафе и помог ей снять ее кошмарное пальто. Потом брат отправился за напитками, пока я усаживала Ксильду за столиком как можно дальше от других посетителей. В кофейне было немного народу. Я сделала глубокий вдох и попыталась изобразить понимающую улыбку.
Ксильда вцепилась в мою руку, и мне пришлось прикусить нижнюю губу, чтобы удержаться и не выдернуть ладонь. Мне не нравились случайные прикосновения, а она уже хватала меня дважды. Но я напомнила себе, что у Ксильды есть причины для такого контакта. Насколько я знала с ее собственных слов во время нашей предыдущей встречи, сейчас перед Ксильдой пробегали видения, в которых фигурировала я. Она объяснила мне это однажды, в один из хороших прежних дней, когда Роберт был еще жив.
— Я как будто смотрю быстрое слайд-шоу, — сказала она. — Вижу картинки, картинки из жизни человека, к которому прикасаюсь, некоторые — из его прошлого, некоторые — из будущего, а некоторые… — Она замолчала и покачала головой.
— И все эти видения верны? — спросила я тогда.
— У меня нет возможности это проверить. Я знаю только, что они могут оказаться верными.
Теперь Ксильда смотрела на меня, ее голубые глаза сверлили меня.
— Когда наступит время льда, ты будешь счастлива, — сказала она.
— Хорошо, — ответила я, понятия не имея, о чем она говорит.
Но такими были все беседы с Ксильдой, если это можно было назвать беседами.
— Ты не можешь продолжать лгать, — ласково проговорила Ксильда. — Ты должна прекратить это делать. Не надо больше никого ранить.
— Думаю, я правдивый человек, — удивленно возразила я.
Меня можно было обвинить во множестве недостатков и попасть в точку. Но только не во лжи.
— О, ты правдива насчет того, что не имеет значения.
— Кто-нибудь приехал с тобой в Мемфис, Ксильда?
— Да, Манфред.
— И где Манфред?
Я не была уверена в том, что знаю, кто такой Манфред, но испытала облегчение, выяснив, что кто-то присматривает за Ксильдой.
— Он припарковывает машину. Места на стоянке не было.
— А, хорошо.
Я испытала еще большее облегчение из-за такого прозаического объяснения.
У столика появился Толливер с нашими напитками. Ксильда, похоже, была рада выпить кофе, благоухающий ванилью и сахаром, и добавила еще сахара маленькой коричневой пластиковой ложечкой. Я пила обычный кофе, а брат взял себе горячий шоколад.
— Толливер, Ксильда говорит, что с нею Манфред.
Брат вопросительно приподнял брови — значит, он тоже не знал этого человека. Я пожала плечами:
— Она говорит, сейчас он паркует машину.
Толливер встал и уставился в окна, потом начал отчаянно махать кому-то рукой.
— Думаю, я его заметил, — сказал он, снова опускаясь в кресло. — Он идет. — Толливер широко ухмыльнулся.
— Манфред — хороший мальчик, — улыбнулась Ксильда. — Послушайте, говорят, вы нашли девочку Моргенштернов.
Внезапно она заговорила весьма практичным, трезвым и здравомыслящим тоном.
— Да, — ответила я.
— Знаете, они мне позвонили.
— Да?
— Это был не мальчик, — заявила Ксильда. — В дело была вовлечена страсть. Но секса с малышкой не было.
— Хорошо, — заметила я. — Тогда зачем ее убили?
— Не знаю, — ответила Ксильда, глядя в чашку кофе.
Понимаете, что я имею в виду, когда говорю, что помощи от экстрасенсов очень мало?
— Но я знаю, что вы это выясните, — произнесла Ксильда и бросила на меня очень острый взгляд.
— Меня здесь уже не будет, чтобы это увидеть, но вы все выясните.
— Ты собираешься в другой город? Получила другой заказ?
— Да, — уверенно ответила она. — Я получила другой заказ. Знаете, я то, что надо, и люди понимают это, когда встречаются со мной.
— Да, понимают, — согласился Толливер, а потом к нам подошел худощавый молодой человек, одетый в черное.
Это и был Манфред.
— Вижу, Ксильда застала вас врасплох, — жизнерадостно произнес Манфред. — Простите. Вы ее друзья? Она сказала, что должна встретиться здесь с друзьями.
Изумительно. Телепатические способности Ксильды привели ее к синеплексу, чтобы встретиться с нами.
Манфред был узкоплечим молодым человеком лет двадцати, с узким лицом, зализанными назад обесцвеченными волосами и с такой же светлой козлиной бородкой. Сбоку на его шее виднелась татуировка, лицо украшало множество пирсингов, на пальцах было много серебряных колец. В некотором роде он был под стать Ксильде.
— Я Толливер Лэнг, а это Харпер Коннелли, — представил нас брат. — Вы родственник Ксильды?
— Это мой внук, — гордо сказала Ксильда.
Я готова была побиться об заклад, что немногие бабушки могли бы смотреть на украшения на лице Манфреда, не вздрогнув, не то что с простодушной гордостью Ксильды. В Манфреде столько всего бросалось в глаза, а еще больше не бросалось — и его бабушка наверняка обладала достаточными способностями экстрасенса, чтобы это ощутить.
Мы сказали молодому человеку, что рады с ним познакомиться, так как время от времени наши с Ксильдой деловые пути пересекаются.
— Она вскочила этим утром прямо из-за стола с завтраком, — сказал Манфред, — и объявила, что мы должны отправиться в Мемфис. Поэтому мы сели в машину — и вот мы здесь.
Похоже, он гордился тем, что так серьезно относится к бабушке и вовремя привез ее сюда на встречу, которую она назначила сама.
— Вы знаете, что тело нашли, — сказала я Ксильде, которая допила кофе, прежде чем мы, остальные, начали прихлебывать из своих чашек.
— Да, и я знаю, что оно было найдено на кладбище, — отозвалась Ксильда. — Я только не знала на котором. Я рада, что вы нашли девочку. Она уже давно была мертва.
— С момента своего исчезновения? — спросила я.
— Нет, не совсем, — ответила Ксильда. — Она прожила несколько часов. Но не больше.
Я почувствовала истинное облегчение, услышав это.
— Так я и думала. Спасибо, что рассказали мне.
Потом я задумалась: нужно ли выкладывать эту информацию полиции и семье Табиты? После минутного размышления я поняла, что это плохая затея. Если полиции было трудно поверить мне, Ксильде они тем более не поверят. Если бы вы попытались представить себе того, кто сменил профессию проститутки на профессию экстрасенса, Ксильда в первую очередь пришла бы вам на ум. Полиция не склонна доверять ни проституткам, ни экстрасенсам, и Ксильда подкрепила бы их недоверие каждой произнесенной фразой.
— Я Видела это, — заявила Ксильда.
Я ощутила заглавную букву в слове «Видела». Ее внук Манфред улыбнулся бабушке — олицетворение гордости. Было ясно: Манфреду плевать на то, что почти каждый посетитель в кафе минуту-другую пристально смотрел на нашу маленькую компанию. Я подумала: это нечто из ряда вон выходящее, особенно для молодого человека, недавнего подростка, если он и вправду уже вышел из отроческих лет. Я осознала, что Манфред и Виктор Моргенштерн почти ровесники, задумалась, как эти двое отнеслись бы друг к другу, и поняла: сама идея об их беседе невообразима.
— Ксильда, вы успели заметить того, кто забрал девочку? — спросил Толливер.
Он говорил очень тихо, потому что люди, без сомнения, прислушивались к нашей беседе.
— Это было сделано ради любви, — напрямик заявила Ксильда. — Ради любви!
Она улыбнулась каждому из нас, оглядев нас по очереди, после чего сказала Манфреду, что ей пора подремать.
— Конечно, бабушка, — ответил он. Затем встал и отодвинул кресло, чтобы помочь ей подняться.
Я годами не видела, чтобы мужчина так поступал. Когда Ксильда взяла сумочку и пошаркала к двери в своем невероятном клетчатом пальто, остальные посетители провожали ее глазами. Манфред наклонился, чтобы взять меня за руку.
— Рад был с вами познакомиться, — сказал он, и внезапно голос его прозвучал так, будто он был старше своих лет. — Если вам нужен приятель, чтобы провести время, Харпер, я с радостью займу это место.
Его взгляд сказал мне, что, сколько бы лет ни было Манфреду, на самом деле он был вполне зрелым мужчиной. Внезапно я почувствовала себя очень смущенной и — как это ни нелепо — польщенной.
— Понятно, — сказала я, и Манфред поцеловал мне руку.
Благодаря его пирсингам эффект был странным. Я почувствовала маленький язык, легкое прикосновение его бородки и четкое холодное металлическое прикосновение серьги в языке. Я не знала, то ли смеяться, то ли взвизгнуть, то ли задохнуться.
— Только подумайте, какие у нас могли бы быть дети, — произнес Манфред, и я решила улыбнуться.
— Это уже слишком, — хмыкнула я. — Пока речь не зашла о детях, все было прекрасно.
— Я это запомню, — улыбнулся он. — В следующий раз не допущу подобной ошибки.
Когда они ушли, я повернулась к Толливеру, чтобы спросить, что ему удалось извлечь из запутанного вклада Ксильды.
Брат смотрел вслед Манфреду с отнюдь не дружелюбным лицом.
— Ох, будь реалистом, — вздохнула я. — Толливер! Он же на несколько лет меня младше!
— Да, может, года на три, — ответил Толливер, и я вспомнила, что брат старше меня на три года. — Но какая наглая задница!
— Наверное, в заднице у него тоже пирсинг, — заметила я, и Толливер испуганно посмотрел на меня и не удержался от смеха.
— Что бы ты сказала, если бы я сделал себе татуировку и стал носить в ухе серьгу? — поинтересовался он.
— Я бы очень хотела на это посмотреть. И мне было бы интересно увидеть, какую именно татуировку ты выбрал. — Я с минуту разглядывала Толливера, пытаясь представить его с серебряным кольцом в брови или ноздре, потом ухмыльнулась. — И мне было бы интересно увидеть, на каком месте ты бы ее сделал.
— О, если я когда-нибудь сделаю татуировку, она будет у меня на пояснице. Чтобы ее почти никогда не было видно.
— Ты серьезно все обдумал.
— Да. Я подумывал об этом.
— Хм. Татуировку уже выбрал?
— Конечно.
— Какую?
— Зигзаг молнии, — ответил Толливер, и я не поняла: серьезно он или нет.