Подарок судьбы

16

Мир стал иным. Как будто ранее она видела его через прозрачный, незаметный глазу флер, смягчавший очертания и краски предметов, приглушавший звуки. Теперь она ощущала его остро, почти болезненно не вне, а как бы внутри своего существа. Стук открывающегося окна, густой запах трав, разогретых солнцем, ослепительные цвета неба и листвы. Любое касание к телу, будь то прохлада гладких половиц, шершавость сукна ломберного столика, скользящая мягкость простыней отзывались мгновенной и жаркой дрожью. А виною тому безделица, пустяк. Прикосновение губ к губам, нежный танец языка. И сладко, и стыдно вспоминать. Да и стоит ли? Такие поцелуи князь Болховской рассыпает на своем пути, как дерево роняет листву по осени, ей же в тот миг показалось, что дрогнуло мироздание, душа рванулась куда-то ввысь, а, вернувшись, ничего вокруг не узнала. Хочется спрятаться от всех, укрыться и лелеять только это драгоценное воспоминание, каждый его миг превращая в вечность, — вот его руки смяли воздушный рукав платья, тепло ладони, прерывистое дыхание, пьянящее касание губ, скольжение языка, крутящаяся бездна, ночная прохлада, «Я приду завтра». И опять руки… губы… бездна…

— Аннушка, здорова ли ты, голубчик? — вывел ее из задумчивости голос Петра Антоновича.

— Что? — встрепенулась она. — Конечно, здорова, батюшка. Простите, задумалась.

— Вижу, что задумалась, уж четверть часа по тарелке узоры рисуешь. А когда барышня в меланхолию впадает — жди беды. Ты же эти дни сама не своя: нарядов накупила на целый экипаж, галантерейными штучками весь дом завалила, с вертихвосткой Апраксиной сдружилась, от визитеров отбою нет. Что за казус такой приключился?

— Вы же сами сетовали, батюшка, что я мало в свет выезжаю, вот я и решила исправиться.

— Не нравится мне что-то сия метаморфоза, — проворчал командор, но договорить не успел, так как в дверь столовой четким шагом вошел дворецкий и громко, по-военному отрапортовал, что де его сиятельство князь Болховской просят Петра Антоновича, а затем и Анну Петровну принять его. Отец и дочь взглянули друг на друга, первый с легким недоумением и любопытством, вторая — смущенно вспыхнув и пряча глаза.

— Не рановато ли для визитаций? Ну да может, дело какое неотложное. Проводи князя Бориса в мой кабинет. А ты, Аннушка, — обратился Петр Антонович к дочери, — в гостиной с ним побеседуешь, я туда его пришлю.

Да что же он делает?! Не батюшка, а тот другой! Какое такое дело неотложное у него может быть кроме поисков злодейки? Три четверти часа Анна металась по маленькому зальцу, не находя себе места. Правда, памятуя наставления многоопытной графини Эрнестины, все же поднялась бегом в свою комнату, дабы переодеться в кокетливое платьице цвета бордо, хотя и не очень подходящее для утренних визитов, зато, несомненно, шедшее ей.

Наконец по анфиладе комнат зазвучали шаги, сопровождаемые позвякиванием шпор. Анна подскочила к бюро, торопливо уселась в кресло и, схватив первый попавшийся листок бумаги, начала торопливо писать.

— Аннета, — прозвучал рядом бодрый голос князя, — у тебя сегодня почтовый день? Я, верно, помешал?

— Нет, — ответила Анна, сосредоточенно водя пером и не видя перед собой ничего. — Я уже закончила.

— Аннушка, посмотри на меня, — просительно произнес Борис из-за ее плеча.

Она подняла на него глаза. Комната поплыла, но лукавые смешинки в глазах князя отрезвили ее.

— Мне кажется, — продолжил он, — что для написания письма чистый лист бумаги подошел бы более, нежели счет от портнихи.

Анна в недоумении уставилась на дело своих рук и не выдержала, расхохоталась. Со смехом уходило напряжение, тревога, неуверенность, снедавшие ее со вчерашнего вечера. Все стало на свои места.

— Да я нервничала, негодный ты человек, — еще смеясь, ответила она. — Сначала целует барышню, потом беседует тет-а-тет с ее батюшкой. Есть от чего с ума начать сходить. Что мне прикажешь думать?

— Ты все правильно поняла, моя душа. Мне необходимо с тобой поговорить об очень для меня… для нас важном, — посерьезнев, сказал Борис.

— Не томи, — почти взмолилась Анна, — иначе я от волнения впервые в жизни упаду в обморок.

Борис опустился на колено у ее ног, взял сжатые в кулачки руки в свои теплые ладони.

— Нюта, я знаю, что не достоин твоего золотого сердца, знаю, что ты привыкла ко мне, как к другу, почти брату, и все же прошу — окажи мне честь, стань моей женой, возлюбленной, матерью моих детей.

Она молчала, утонув в золотистом сиянии его глаз, потрясенная словами, которые никогда не надеялась услышать. Борис с тревогой всматривался в родное до боли лицо и торопливо заговорил, облекая в слова то, что смутно бродило в его душе в эти дни.

— Вижу только два препятствия. Первое — моя репутация ловеласа. Я влюблялся страстно и часто, ища в женщинах то, что и сам себе объяснить не мог, то, что дать могла только ты. Теперь я понял это.

Я любил тебя всегда, еще когда ты была маленькой девочкой в пышных кружевных, но вечно запачканных платьицах. Из всех странствий и войн, возвращаясь домой, я шел к тебе, моему верному и понимающему другу, и, может быть, страх потерять эту дружбу мешал мне видеть в тебе прекрасную женщину, а может быть, — он чуть усмехнулся, — ты сама, прятала себя за неприглядными нарядами.

Чары пали в тот миг, когда ты, как свежий ветер, ворвалась в мою берлогу после… смерти княжны Надин и обняла. Твои глаза, голос, аромат тела — все это было мое. Я понял, ты — мой дом, моя пристань, мое счастье. Поверь мне.

Он уткнулся лицом в ее колени и замер.

— А второе? — прошептала Анна.

— Что второе? — поднял голову Борис.

— Второе препятствие.

— Второе, — медленно повторил он. — Второе — это если ты меня не любишь.

— Даже не надейся, — поблескивая влажными глазами, ответила она. Такой лазейки я тебе не представлю.

— Это значит…

— Это значит — да! Я буду твоей женой.

— Уф! — с облегчением выдохнул он, быстро поднялся, потянул ее к себе, и вмиг она оказалась в кольце его крепких рук. — Могла бы и быстрее ответ дать, у меня чуть ногу не свело. Не привык я на коленях-то стоять.

— И упустить такую исповедь? Ни за что.

Он поцеловал ее нежно и страстно, погружая в истому и негу, но где-то на краешке сознания вдруг мелькнула неясная мысль. Анна отстранилась от Болховского и требовательно посмотрела ему в глаза.

— Постой-ка. А наш план? Мы же доведем его до конца?

— Господи, Аннета, — простонал Борис, — как ты можешь об этом думать в такой момент.

— Знаю я твои уловки. Сначала разнежишь, а потом ушлешь в какую-нибудь Тмутаракань подальше, как ты полагаешь, от опасности.

Болховской смущенно кашлянул.

— Ангел мой, не в Тмутаракань, а в Пановку, — и, видя готовые сорваться с уст возражения Анны, решительно договорил: — И не перечь мне. От плана и захотел бы отказаться — да поздно. Посему лучше нам уехать из города. В Пановке ты будешь в безопасности. Там все друг друга знают, чужака сразу заприметят.

Анна недовольно поджала губы, но по недолгому размышлению, нехотя кивнула.

— Будь по-твоему. В Пановку так в Пановку. Батюшка давно собирался…