Подход

XV

Прежде чѣмъ заговорить, кабатчикъ Аверьянъ Пантелеевъ снялъ шайку и началъ креститься, потомъ поклонился міру впередъ, направо и налѣво, и началъ:

— Православные христіане! Мужички Божіи! Я радѣю деревнѣ, хочу выстроить зданіе на пользу общества, чтобы при немъ благообразіе въ видѣ украшенія… Къ примѣру, постоялый дворъ на манеръ гостинницы и лавочку… чтобы, значитъ, все подъ рукой… а вы тѣсните торговца во всемъ его составѣ… Я ли не дѣлалъ учтивости колдовинскимъ мужикамъ? Каждый, который, къ примѣру, приходилъ въ Быково, угощался съ полнымъ русскимъ гостепріимствомъ и уходилъ сытъ и пьянъ. Женское сословіе тоже получило свою учтивость отъ меня. А вы тѣсните. Я слышу крики: триста рублей… Я слышу словесность, чтобъ семь ведеръ вмѣсто пяти. Но, ей-ей, даже вотъ хоть сейчасъ побожиться, двѣсти рублей очень достаточно, коли ежели цѣлое оное зданіе черезъ десять лѣтъ въ вашу пользу… А что до семи ведеръ, то и далъ бы, православные, семь, не постоялъ бы изъ-за двухъ ведеръ, но по моей головной меланхоліи, только пять ведеръ и захватилъ. Желаете оныя получить полностію, прикажите выслать депутатовъ на дворъ къ Буялихѣ.

— Ты деньгами за два ведра въ придачу къ пяти додай! Мы деньгами возьмемъ… послышались голоса изъ группы мужиковъ, стоявшихъ около старосты.

Кабатчикъ развелъ руками.

— Не желаете помирволить торговцу — извольте… Красненькую накину. Гдѣ наше не пропадало! Ой-ой-ой, господа, какъ нынче трудно для комерціи! вздохнулъ онъ и полѣзъ въ карманъ за деньгами.

— Ничего намъ не надо! Ничего! Мы не пустимъ кабака въ деревню! Кабакъ впустить — надо себя загубить! кричали изъ группы, тѣснившейся около Антипа Яковлева.

— Милые мои собратья, господа мужички почтенные, славянскія вы души! Да нешто это кабакъ? Трактиръ во всемъ своемъ благолѣпіи, чтобы скромно и тихо по рюмочкѣ и чайку напиться. А то: кабакъ! Мысленность моя, чтобы по всей цивилизаціи завести… Пожалуйте десять рублей…

Кабатчикъ помахивалъ красненькой бумажкой, но ее никто не бралъ. Изъ группы мужиковъ около старосты кричали:

— Триста! Триста арендательскихъ! Не дозволимъ.

— Обижаете, православные… Вѣдь въ десять годовъ это тысяча лишняго. За что же, спрашивается, я вамъ всякую учтивость дѣлалъ, коли вы хотите меня зарѣзать! вопилъ кабатчикъ.

— Староста! Отбирай голоса и считай, кто за кабакъ и кто противъ! говорилъ Антипъ Яковлевъ. — Мы противъ, всѣ противъ… Братцы, становитесь ко мнѣ, кто противъ кабака.

— За триста пожалуй… а за двѣсти я не согласенъ… проговорилъ какой-то мужикъ въ группѣ старосты и перешелъ на сторону Антипа Яковлева.

Кабатчикъ испугался.

— Извольте… Пятерочку къ красненькой на угощеніе прибавлю!

Кабатчикъ опять полѣзъ за деньгами.

— Да что намъ въ пятеркѣ! Ты говори прямо: даешь арендательскихъ триста или не даешь? раздавались голоса за старостой. — Вѣдь и намъ тоже стоило бы вязаться! Триста, а нѣтъ, такъ и я супротивъ питейнаго. Въ самомъ дѣлѣ, ужъ коли ежели Бога забываемъ…

Второй мужикъ отдѣлился отъ группы старосты и двинулся къ группѣ Антипа Яковлева.

— Я и на вашу часовню пятьдесятъ рублевъ жертвую! Получайте! вскричалъ кабатчикъ.

— Въ годъ?

— Зачѣмъ же въ годъ? Пусть это будетъ единовременное происшествіе отъ щедротъ нашихъ.

— Староста! Дѣли народъ на согласныхъ и не согласныхъ… требовалъ Антипъ Яковлевъ.

Староста утерся рукавомъ и сказалъ, обращаясь къ своей группѣ:

— Православные! Что жъ давить-то человѣка? Вѣдь такой же христіанинъ. На часовню онъ полсотни жертвуетъ, такъ помирволимъ и мы ему. Ну, грѣхъ пополамъ… Возьмемъ съ него арендательскихъ двѣсти пятьдесятъ въ годъ, а на часовню особо.

— Пусть на часовню пятьдесятъ рублей въ годъ даетъ, тогда согласны.

— Православные, помилосердуйте!

Кабатчикъ воздѣлъ руки къ верху и сдѣлалъ умоляющую позу.

— Кто за двѣсти, кто за двѣсти пятьдесятъ? Выходи! кричалъ староста.

— Да мы ни за двѣсти, ни за триста не желаемъ кабака… стоялъ на своемъ Антипъ Яковлевъ. — Чего ты? Считай голоса, считай народъ.

Группа Антипа Яковлева увеличилась еще двумя мужиками. Староста медлилъ ставить вопросъ и считать голоса.

— Аверьянъ Пантелеичъ! Согласенъ ты на двѣсти пятьдесятъ или не согласенъ? задалъ онъ вопросъ кабатчику.

Кабатчикъ испуганно махнулъ рукой.

— Будь что будетъ. Пейте мою кровь… сказалъ онъ. — Пусть двѣсти пятьдесятъ.

Потъ съ него лилъ градомъ.

— И на часовню пятьдесятъ? послышалось изъ группы Антипа Яковлева.

— Пятьдесятъ, пятьдесятъ, но только въ нынѣшнемъ году. Что сказалъ, отъ того не отопрусь, отвѣчалъ кабатчикъ. — А пятнадцать рублевъ въ прибавку на угощеніе вотъ извольте получить.

Три мужика вышли изъ группы Антипа Яковлева и перешли къ группѣ старосты.

— Антропъ! Егоръ! Что жъ вы это дѣлаете! Бога вы не боитесь! укоризненно крикнулъ имъ Антипъ Яковлевъ.

— Чудакъ-человѣкъ! Да вѣдь онъ пятьдесятъ рублевъ на часовню жертвуетъ, отвѣчали мужики.

— Братцы! Не поддавайтесь ему. Самъ я вмѣсто евонныхъ денегъ пятьдесятъ рублевъ на часовню пожертвую! Его деньги грѣшныя, Богу не угодныя. Берите мои, но не поддавайтесь только.

Одинъ мужикъ опять перебѣлилъ къ Антипу Яковлеву.

— Сто на часовню жертвую! возгласилъ кабатчикъ. — Сто… Двѣсти пятьдесятъ арендательскихъ, пять ведеръ и пятнадцать рублевъ на похмелье.

— Вотъ такъ Аверьянъ Пантелеечъ! Вотъ такъ благодѣтель! Вотъ за часовню спасибо! За это тебѣ отъ Бога воздастся.

Три мужика ушли изъ группы Антипа Яковлева. Одного онъ было схватилъ за рукавъ, но тотъ вырвался. Кабатчикъ, замѣтивъ перевѣсъ на сторонѣ старосты, закричалъ:

— Староста! Да что же ты душу-то у меня вымучиваешь! Ставь вопросъ, считай голоса, да и пусть скорѣй рукоприкладствуютъ.

— Согласны, православные, двѣсти пятьдесятъ арендательскихъ и на часовню? спросилъ староста.

— Кто согласенъ? Вы согласны, да мы не согласны! Намъ хоть тысячу арендательскихъ давай — мы на кабакъ ни за что не согласны! размахивалъ руками Антипъ Яковлевъ. — Иванъ Максимовъ! Не грѣши! Иди къ намъ! Федоръ Антоновъ! Сюда!

Но мужики ужъ больше не переходили на сторону Антипа Яковлева. Мало того, пока онъ звалъ Федора Антонова, сзади его отдѣлился еще одинъ мужикъ и слился съ группой старосты. Староста считалъ голоса. Писарь провѣрялъ его счетъ. Кабатчикъ тяжело отдувался и, слѣдя за счетомъ, отиралъ потное лицо краснымъ платкомъ.

— Продали деревню, продали! крутилъ головой Антипъ Яковлевъ, уже предвидя малочисленность своей партіи. — Ну, да мы жалобу… Земскому начальнику жалобу… Даже выше… Я и къ исправнику поѣду, потому тутъ беззаконіе.

— Тридцать одинъ голосъ за заведеніе и тринадцать супротивъ заведенія! объявилъ староста. — Ну, Аверьянъ Пантелеевъ, поздравляю!

Аверьянъ Пантелеевъ, красный отъ волненія, лѣзъ въ свой бумажникъ, чтобы скорѣе разсчитаться въ пожертвованіи на часовню, и говорилъ старостѣ:

— Посылай скорѣй депутатовъ къ Буялихѣ на дворъ за боченкомъ-то съ водкой, посылай! Пусть пьютъ, да поздравляютъ другъ дружку. Ей-ей, вѣдь кругомъ облопошили меня. Никакъ нельзя такихъ денегъ давать, а только ужъ хотѣлось мнѣ очень Антипу Яковлеву носъ утереть, такъ вотъ я изъ-за чего.

Изъ калитки дома Буялихи показались два мужика. Они несли боченокъ водки.

1893