Подход

VII

Бутылка водки уже почти была допита, когда въ окно избы кто-то постучался и крикнулъ:

— Войти побесѣдовать можно?

Емельянъ Сидоровъ взглянулъ въ окошко и произнесъ:

— Терентій Ивановъ тамъ. Охъ, пронюхалъ ужъ. подлецъ, что тутъ за музыка! А не пригласить нельзя. Дѣло попортить можетъ. Войди, войди… поманилъ онъ стоявшаго у окна.

— А что это за Терентій Ивановъ такой? Исправный мужикъ? спросилъ кабатчикъ.

— Какое исправный! отвѣчалъ староста. — Шильникъ, ярыжникъ. Онъ тоже заломитъ себѣ халтуру, только ты не сдавайся.

— Зачѣмъ сдаваться! Нельзя же ужъ такъ, чтобъ меня, какъ липку, всѣ ободрали. Попоить его въ свое время можно, ну, бабѣ его платокъ…

— Онъ безъ бабы. Вдовый.

Вошелъ черноватый, корявый, тщедушный мужиченко съ клинистой бородкой, въ дырявомъ синемъ армякѣ и въ стоптанныхъ сапогахъ. Быстро перекрестившись на иконы, онъ сказалъ:

— Чай да сахаръ. Господину хозяину! Господину старостѣ! Господину кабатчику Аверьяну Пантелеичу.

Онъ по очередно подалъ всѣмъ руку и продолжалъ, обращаясь къ кабатчику:

— Говорятъ, заведеніе у насъ задумалъ открыть и угощеніе дѣлаешь? А что жъ ты меня-то, Терентія забылъ?

— Насчетъ заведенія дѣло еще только въ головномъ воображеніи, а что ежели насчетъ угощенія, то самъ я здѣсь гость и вотъ Емельянъ Сидоровъ меня угощаетъ.

— Толкуй! Будто я не знаю, что ты по бутылкѣ водки всѣмъ развозишь! Сейчасъ бабы сказывали, Антипъ Яковлевъ тоже говорилъ.

— Двумъ знакомымъ своимъ по бутылкѣ въ гостинецъ подарилъ, это точно, не отрекаюсь.

— Такъ подари и мнѣ. Что жъ я за обсѣвокъ въ полѣ!

— Садись, садись, перебилъ его Емельянъ Сидоровъ. — На, вотъ, выпей остатки изъ бутылочки. Остатки, говорятъ, сладки.

Онъ налилъ ему водки въ чайную чашку.

— Что мнѣ остатки! Людямъ по бутылкѣ, а мнѣ остатки!

— И радъ бы, голубчикъ, тебя почествовать, да что жъ подѣлаешь, коли больше водки при себѣ нѣтъ. Всего только двѣ бутылки и были въ телѣжкѣ. Да и не сюда везъ, а это ужъ такъ только. А везъ я дьячку въ Крюково, да не удалось мнѣ его повидать только.

— Толкуй! Знаемъ. Ну, со здоровьемъ! Хоть чашечку отъ тебя урвать…

Терентій Ивановъ выпилъ, сплюнулъ на полъ длинной слюной, крякнулъ и отерся рукавомъ.

— Выпей еще полчашечки, тогда ужъ и бутылкѣ конецъ, предложилъ Емельянъ Сидоровъ.

— Давай.

Терентій Ивановъ выпилъ еще полчашки и сказалъ:

— А все-таки мнѣ, братецъ ты мой, Аверьянъ Пантелеичъ, обидно, что ты меня бутылкой не подарилъ. Первый я у тебя покупатель буду при кабакѣ, а ты…

— Когда заведеніе настоящимъ манеромъ открывать задумаемъ, и тебя бутылочкой удовлетворимъ, сказалъ кабатчикъ.

— Тогда бутылки мало. Что тогда бутылка!

— У міра разрѣшеніе просить будемъ, такъ нѣсколькими ведрами ему поклонимся.

— То особь статья. То міръ… А ты мнѣ отдѣльно четверть, коли задумалъ открывать заведеніе.

— Да задумать-то я задумалъ, дѣйствительно.

— Такъ чего жъ зѣвать! Вотъ староста здѣсь… Онъ начальство… Въ воскресенье сходку пусть назначаетъ, ты пиши бумагу, а мы поможемъ на сходкѣ…

— Обстряпать дѣло нужно, какъ слѣдуетъ, прежде чѣмъ сходку назначать, замѣтилъ староста.

— Думаешь, не разрѣшимъ? Разрѣшимъ въ лучшемъ видѣ. Наголодались ужъ мы безъ заведенія-то. Разрѣшимъ, только бы халтура хорошая была.

— Однако, троимъ ужъ не разрѣшили.

— Наголодавшись не были.

— Да про какую голодовку говоришь? У насъ въ деревнѣ никогда кабака не было.

— Портерная одно лѣто была, а въ портерной и винцо потихоньку продавали, а теперь и того нѣтъ. Одно вотъ только обидно, что Аверьянъ Пантелеичъ бутылочкой мнѣ не поклонился. Э-эхъ!

— Пей чай-то… кивнулъ Терентью Иванову Емельянъ Сидоровъ.

— Что чай! Отъ него лягушки въ утробѣ, говорятъ, заводятся.

Разговоръ пошелъ вяло. Кабатчикъ какъ-то стѣснялся говорить при Терентіи Ивановѣ о будущемъ кабакѣ и сталъ переводить разговоръ на другіе предметы. Наконецъ, выпивъ двѣ чашки чаю, онъ опрокинулъ чашку на блюдечко кверху дномъ, положилъ на дно огрызокъ сахару и, поднимаясь съ мѣста, сказалъ:

— Ну, за угощеніе… Пора и ко двору. Ко мнѣ милости просимъ.

— Приду, безпремѣнно приду, заговорилъ Терентій Ивановъ:- потому, какъ хочешь, а насчетъ бутылки мнѣ обидно.

— Ну, вотъ, придешь и получишь, отвѣчалъ кабатчикъ — Гдѣ хозяюшка-то? Прощайте, хозяюшка… искалъ онъ глазами жену Емельяна Сидорова.

— Прощай, Аверьянъ Пантелеичъ, прощай, выскочила та изъ кухни.

Хозяинъ и староста вышли провожать кабатчика за ворота. Вертѣлся тутъ же и Терентій Ивановъ и сильно стѣснялъ кабатчика. Кабатчикъ отвелъ хозяина въ сторону и шепнулъ ему:

— Такъ уговори родственницу-то твою, вдову-то, чтобъ я могъ у ней пирушку для бабьяго сословія сдѣлать.

— Буялиху-то? Да тутъ и уговаривать нечего. Что я ей скажу, тому и быть. Ты ужъ будь спокоенъ. А завтра или послѣзавтра я пріѣду къ тебѣ, чтобы сказать, въ какой день этотъ самый пиръ… Я съ старостой пріѣду. Потолкуемъ и насчетъ бумаги міру.

— Ну, ладно. Прощенья просимъ. Прощай, городской голова! крикнулъ кабатчикъ старостѣ и сталъ садиться въ телѣжку.

Подошелъ Терентій Ивановъ и, протягивая ему руку, заговорилъ:

— Да что бы ужъ тебѣ, Аверьянъ Пантелеичъ, насъ троихъ къ себѣ въ Быково взять? Тамъ бы и попоилъ насъ.

— Нѣтъ, нѣтъ, не поѣдемъ мы сегодня, отвѣтили въ одинъ голосъ староста и Емельянъ Сидоровъ.

— Ну, меня одного съ собой возьми.

— И радъ бы, милый человѣкъ, тебя съ собой взять, да еще по дорогѣ въ одно мѣсто заѣхать надо. Насчетъ лѣсу я хочу справиться въ Ягодинѣ.

— А я подожду въ Ягодинѣ въ телѣжкѣ. Ты насчетъ лѣсу, а я твою лошадь покараулю.

— Нѣтъ, ужъ ты лучше въ другой разъ ко мнѣ въ Быково приходи и я тебя какъ слѣдуетъ ублаготворю.

— Такъ-то оно такъ, переминался съ ноги на ногу Терентій Ивановъ:- да больно ужъ мнѣ обидно, что ты меня сегодня бутылочкой-то не почествовалъ. Старостѣ бутылку, Емельяну Сидорычу бутылку, а мнѣ ничего…

— Прости ужъ, другъ любезный, не случилось третьей-то бутылки со мной, не захватилъ я. Ну, да мы въ другой разъ… Прощай!

Кабатчикъ стегнулъ возжами лошадь.

— Стой! Стой! замахалъ руками Терентій Ивановъ. — Погоди!

Кабатчикъ остановилъ лошадь. Терентій Ивановъ подошелъ къ нему.

— Слышь, Аверьянъ Пантелеичъ… Тогда ужъ ты вотъ что… Ты дай мнѣ деньгами на бутылку водки, а то, право слово, обидно…

Кабатчикъ улыбнулся, досталъ изъ кошелька сорокъ копѣекъ и подалъ ихъ Терентію Иванову.

— Ну, вотъ теперь спасибо, теперь благодаримъ покорно…

Кабатчикъ кивнулъ ему и снова поѣхалъ. Староста и Емельянъ Сидоровъ, глядя на Терентья Иванова, улыбались и покачивали головами.