Подлетыши

Глава вторая

За дверью кабинета Дегтярева кто-то запокашливал, нерешительно трогая ручку. Наконец порог переступил столяр Коновалов, высокий, сухопарый, лет за шестьдесят ему.

— Здравствуйте, Демьян Васильевич! — приветствовал Коновалова Дегтярев. — Отчего мой сосед так несмело заходит?

Коновалов снял суконную, блином, фуражку, пригладил ладонью реденькие светло-серые волосы и важным тоном ответил:

— Захожу с уважением, как и положено к должностному лицу заходить. Примите меня, товарищ замполит, и давайте поговорим серьезно и основательно.

Коновалов расстегнул старый бостоновый пиджак, в швы которого въелась древесная пыль, прочно сел на стул, — устроился надолго.

— Ну и как вы уживаетесь в одной избе с Ергиным? — неожиданно спросил Илью. — Еще не выкурил он вас брехалками? Советую: пока не поздно, переселяйтесь ко мне. Монатки перетащить помогу…

Илье пообещали квартиру не раньше как через полгода после назначения в училище. Собрались вместе директор, старший мастер и завуч, — стали решать, куда поселить новичка: в общежитии предоставить ему комнату или выкроить подходящее место в учебном корпусе. Но опять же, если обосноваться Дегтяреву в училище, тогда не жди покоя ни днем, ни ночью. Какой там отдых, на рабочем объекте…

— Рядом дома частников, — вежливо сказал директор. — Частники сдают времянки и комнаты.

— У Коновалова и Ергина тоже свои дома, — заметил хмурый завуч. — Люди хорошие…

— К столяру?.. — рассеянно улыбнулся директор. — К столяру Коновалову не надо бы… А вот у Ергина, думаю, поселиться можно.

Позвали мастера Ергина. Тот вскоре пришел. Годами за пятьдесят, невысокого роста, сухопар; под кустистыми, черными, с проседью бровями быстрые, хваткие глаза.

— Не везет нам, Елизар Мокеич, с замполитами, — начал издалека директор. — Бегут от нас замполиты. Оно и понятно, отчего бегут: работа адская, результатов годами не слышно, не видно, и талант воспитателя — редкость, да и нервы надо иметь железные… Знакомьтесь: новый замполит… После пединститута ушел в армию, после армии — к нам.

— Ну и пусть работает на здоровье, — Ергин сдернул с вьющихся, когда-то смолисто-черных, теперь сплошь седых волос кожаную кепку-восьмиклинку.

— Илья Степанович, — продолжал учтиво директор, — квартиру получит не сразу, жить ему сейчас негде…

— Вон о чем вы! — Ергин пронзительно глянул на Дегтярева. — Да поселяйтесь у меня. Угла не жалко, — и спешно вышел из кабинета.

…Гуляли по училищу слухи, будто столяр Коновалов не дает прохода мастеру Ергину — уличает его в сочинительстве баек, и где — в стенах училища! А байки подхватывают ребята… Однако успел Дегтярев заметить: если почему-то не было на работе Елизара Мокеича, то именно в это время крайне нуждался в мастере столяр; он неприкаянно бродил по мастерской, у каждого встречного спрашивал: не видел ли кто Ергина? Жили они рядом. Дегтярев не раз наблюдал: копался в саду Ергин — и Коновалов непременно что-нибудь начинал делать на своем подворье. Жены их бегали друг к дружке то одно занять, то другое или просто так, посудачить. А вот мужья, кажется, сходились только для того, чтобы хоть в чем-то да подзучить один другого…

— Это надо же, — столяр вроде бы не на шутку возмущался в кабинете Дегтярева. Даже впалые щеки покрывались красными пятнами. — Разгильдяи хулиганили в парке Героев, опозорили училище и весь его личный состав. — Говорил, будто читал передовицу газеты. Но Дегтярев слышал в его словах скрытую иронию, что-то комичное, даже теплое. — В этой компании ведь не зря оказался Порошкин, «племяш» мастера Ергина… Ергин виноват…

Илью так и подмывало воскликнуть: «Да бросьте вы хитрить, Демьян Васильевич! Вы же души не чаете в своем соседе…»

— Еще видел я собственными глазами: у калитки Ергина какие-то ребятишки пилили и кололи дрова. А Ергин постаивал себе, плел им небылицы. Ребятня раскрыла рты, закатывалась смехом и между тем распиливала бревешко за бревешком. Таким образом, Ергин за чужую работу отделывался шутками-прибаутками. Разве допустим наемный труд за такое смехотворное «спасибо»?! — Коновалов устремил круглые светлые глаза на Дегтярева. — И в личной семье ведет он образ жизни подозрительный. Как сматывается на рыбалку или за грибами, так и законопатит в избе, а то и во времянке свою жену тоже любительницу природы… Товарищ замполит, прошу принять срочные меры насчет пагубного поведения мастера Ергина. Дальше такое терпеть нидокуда нельзя.

— Так что же это? — ворошил густой ежик Дегтярев. — Я никак не пойму: уж не розыгрыш ли?..

— Прямое контрнападение — вот что! — Коновалов вскочил со стула. — Вы у нас человек новый, поди, не знаете, что изо дня в день намеками да кивками Ергин измывается над моим внешним видом. Он не может мимо пройти, чтоб, как стамеской, не поддеть да не подковырнуть меня. Прямо из избы не выглядывай, на работу не заявляйся. Ладно хоть пересмешник Петька Гомозов не Ергина — мой лучший друг, а то бы и от Петьки мне доставалось ого как! Тогда бы глаза завязывай да беги из училища… Примите, товарищ замполит, мое донесение во внимание и срочно накажите Ергина своей строгой властью.

Коновалов повернулся на одном месте и, прямой, недоступный, вышел из комнаты с кепкой в руке.

Дегтярев дождался, когда закончит Ергин заниматься в мастерской с ребятами, и заглянул к нему просить взять к себе Морокова с Порошкиным.

Ребята убрали верстаки и выбежали в коридор. Двое дежурных мыли полы. Ергин ремонтировал сверлильный станок. На голове его — неизменная кожаная восьмиклинка, жиденькими завитками прилипли к потному лбу волосы. Ергин снимал крыльчатку с электромотора и краем уха слушал говоруна в коридоре.

— Вот шельмец этот Петька Гомозов! — осуждая и удивляясь, сказал Дегтяреву. — Наловчился пересмеивать меня. Ну и ловко! — чему-то улыбнулся, кашлянул.

Петя Гомозов, закадычный друг столяра Коновалова, ергинским хрипловатым голосом выводил за дверью:

— …На войне, ребята, я шпионом был… Зафитилили меня из Москвы на ракете ажно в само фашистско логово… — Петя усиленно нажимал на букву «я», хотя Ергин излишне якал только в одном слове — «плямяш». — Кинули, значит, мяня в Бярлин. А в те годы знал я двадцать мировых языков: удэгейский, гиляцкий, нанайский, гольдский… Потому с первых ден хрипы приняли меня за своего брата. Привязли, значит, в ставку Гитляра. Гитляр, который с челкой, устроил в мою честь банкет на сто пярсон. Дернули мы ихняго шпансу. Тут и захныкал Гитляр: «Ну, Ерзар, по всяму хронту вижу: не дотянуть мне до сядой старости. Жалко, боязно подыхать, да што поделаешь, ведь русские спуску не дадут за все мои мировые пакости, укокошат. Как отравлюсь крыситом, так, значит, оставлю тебе круглу пячать от рейха, а заодно и Еву — владей!»

Ергин продолжал копаться в моторе.

— Ну и ну… — хмыкал. — Ну и хохмач!..

Дегтярев подошел к двери посмотреть, каков из себя этот пересмешник Гомозов.

Петя оказался худеньким, рыжеволосым, в конопушках. Ребята вокруг него смеялись, он же хоть бы глазом моргнул. Дождется тишины и продолжает тоном простоватого мужичка, много натерпевшегося от лихой судьбы.

В мастерскую вошел с разноской столяр Коновалов, за ним следовал конопатый, ушастый Гомозов.

— Ну, как там, Демьян Васильевич? — Ергин обратился к столяру. — Как погода в небе? Не пора ли нам с тобой укрывать сеном яблони, не замерзнут?..

— Вот и полюбуйтесь, товарищ замполит! — вроде бы ни с чего взвился Коновалов. — Я пришел сюда работать — ему же стол клеить. Ергина не трогаю, он же, сами видите, убеждаетесь в моем донесении, первым нападает — на мою длинноту намекает. Вот и попробуй теперь, разнервированный, выбиться в отличники производства. — И тут Коновалов говорил как по-писаному, то ли для потехи, то ли что-то скрывал в себе…

Впрочем, вся эта перепалка между мастером и столяром Дегтяреву казалась сейчас слишком неуместной. Ребят выгоняют из училища, а они… У Порошкина матери нет, у Морокова — отец не родной. В школу их навряд ли возьмут, на работу хлипки, только и останется мальчишкам баклуши в подворотнях бить. Так думал Дегтярев, нетерпеливо ожидая, когда Коновалов удалится и можно будет поговорить с Ергиным.

Но Коновалов не спешил уходить. Пришлось разговор вести при нем. Дегтярев начал издалека:

— Вы за что, Елизар Мокеич: чтоб одним сучкорубом больше стало в леспромхозе или одним электриком на стройке?..

Мастер вскинул быстрые глаза на замполита.

— Знаю, к чему клоните… Земля слухом полнится.

— Так вот, — озабоченно продолжал Дегтярев. — Земляк мой, Игорь Мороков, проштрафился… Я мечтал на каникулах наведаться с ним в нашу деревню Голубичную. Неужели придется одному?.. У матери их четверо — от разных, между прочим, отцов… Игорь старший. Ждет мать: скорее бы выучился сын да помогал…

— Не все, стало быть, достойны нас наследнички, — копаясь в моторе, огорченно заметил Ергин.

Коновалов, принявшийся усердно склеивать стол, не преминул подзучить мастера:

— Ну-ка доложи товарищу замполиту, с каким ты умыслом называешь своих ребят наследничками? Внушаешь ли ты подросткам гордость за своих отцов и дедов? Слышу я: говоришь «наследнички» не от чистого сердца, а как-то подковыристо… Дескать, вот раньше были настоящие парни, а вы так себе — горе луковое, одним словом — наследнички…

— Садись, сосед, к верстаку, давай закурим, — тихо сказал мастер. — Надо нам чем-то помочь Илье Степановичу. Слышишь, его земляк попал впросак, а с ним и плямяш мой. Садись, сосед, будем вместе думать.

— Пошто нынче племяшом не хвастуешься? — Столяр упрямо не хотел закуривать «трубку мира». — Вон мой Петро — парень с чистой совестью!

Ергин снял с головы кепку, обнажив густые, цвета стальной проволоки волосы, протянул столяру пачку сигарет; тот, хмурясь, шатал, разглядывал стол.

— Мороков, Мороков… — что-то вспоминая, рассуждал вслух Ергин. — Как же, наслышан о нем. Такой коренастый, все ходил по табору и что-то жевал…

— Так Мороков деревенский парень, — улыбнулся Илья, — а в деревне, бывает, в страдную пору ни обедов, ни ужинов не признают, — что съел на ходу, тем и сыт.

— У меня и своих артистов хоть отбавляй, каждый день представления вижу. В театр не надо ходить. А может, Морокову все-таки лучше сучкорубом стать?..

— Вот где сказывается мастер-воспитатель! — Коновалов никак не мог оставить в покое стол — шатал. — Сидеть бы такому мастеру в будке сторожа. Сутки отдежурил — трое дома спи… Нынче разве мастера? Одна видимость…

Ергин, щуря глаза, сплевывал соринку.

— Зато столяры — любо посмотреть. Хватит шатать мой стол! Без твоего ремонта дольше простоит… Кто так моет, кто? — Ергин сорвался с круглого стула да — к дежурному уборщику. Отнял у него швабру, заелозил под верстаком. — Боишься пополам переломиться? Дома-то моешь полы или все мать, а ты у телевизора хиреешь? — отдал швабру смущенному пареньку, тронул за плечо Петю Гомозова, который рассматривал блестящие самодельные треугольники. — Сбегай за мастером Парковым. Дело есть к нему, — и опять взялся за сверлильный станок; хмурился, нервно подергивал тонкими, в полоску, губами.

— Звал меня, Мокеич? — Парков стоял в проходе, вытирая руки ветошью. — Говори, что хотел.

— Так чем тебе не приглянулся Мороков? С виду-то он вроде бы ничего…

— Раз тебе он глянется с виду, вот и бери. Мне некогда с ним нянчиться.

— Готовеньких, идеальных учеников ищете? — сухо заметил Дегтярев. — А если таковых нет, если все они сложные, трудные, как и подобает быть подросткам?

— Знаю, знаю, — снисходительно ответил замполиту Парков. — Вам бы лучше не со мной — с воспитателями, с наставниками поговорить о разных и трудных. Я скажу вам одно: в пятнадцать лет парень должен быть приученным работать. Пускай неумелым, но готовым к работе душой, сознанием, совестью… Такого я научу делу… — Парков раскраснелся лицом, говорил громко. — Вы понимаете меня? — глядел поочередно на замполита, на столяра, на мастера.

— Так ты насчет Морокова не передумал? — спросил его Ергин. — Ну ладно. Больше у меня к тебе вопросов нет. А то в моей группе ухарей недобор…

— Еще Порошкин, — несмело заикнулся Илья.

— Может, всю его группу, — Ергин кивнул на Паркова, — к себе переманить, так и скажите.

— Порошкина оставляю у себя, — сказал Парков. — Ради отца, когда-то монтерил на его участке. Деловой мужик. Сын, жаль, не в отца… — и вышел Парков из мастерской.