Президент повернулся на вращающемся кресле, сцепил руки за головой и невидящим взором уставился в окно Овального кабинета. Президент сетовал на судьбу. Он до такой степени ненавидел свою службу, что даже сам удивлялся силе собственной ненависти. Он мог с точностью определить, в какой именно момент президентство сделалось вдруг постылым. Произошло это в то утро, когда он с трудом заставил себя подняться с постели. Это был первый сигнал. Чувство ужаса от одной только мысли, что начинается новый день.
В тысячный раз он задавал себе один и тот же вопрос, что побудило его так отчаянно и так настойчиво бороться за этот чудовищный, этот неблагодарный пост. Слишком велика оказалась цена президентства. Его политический след устлан костями бывших друзей и обломками семейного очага. Не успел он принести присягу на верность народу Америки, как его только что сформированную администрацию потрясли скандал в Казначействе, война на южноамериканском континенте, общенациональная забастовка служащих авиалиний. Подлил масла в огонь и оппозиционный к нему Конгресс, который вообще не доверял в последнее время ни одному президенту. В бессловесной череде проклятий, адресованных жизни вообще. Президент нашел несколько слов специально для Конгресса, члены которого второй раз кряду сумели обойти его персональное президентское «вето».
Слава Богу, ему не угрожает третья предвыборная кампания. Одному Господу известно, каким образом ему удалось дважды победить на выборах. Он умудрялся нарушать практически все табу, с которыми обязан считаться всякий кандидат в президенты. Мало того, что он развелся с женой и нечасто заглядывал в церковь, так он еще вдобавок публично курил сигары и носил роскошные усы. Во время президентских кампаний он открыто игнорировал своих соперников, а с избирателями разговаривал таким языком, что те лишь поеживались. Но им это нравилось. Как бы там ни было, он появился как раз в тот момент, когда публика оказалась перекормленной причесанными вежливыми политиками, которые только и делали, что улыбались и клялись в любви всем и каждому перед телевизионными камерами и произносили банальные речи штампованным языком, что между соседними штампами невозможно было уловить даже плохонькой мысли.
Еще полтора года, и президентству конец. Только эта мысль сейчас и доставляла ему удовольствие. Его предшественник по Белому дому принял назначение председателем совета директоров Калифорнийского университета. Эйзенхауэр, тот вообще по завершении срока перебрался к себе на ферму в Геттисберг, и Джонсон отправился из Белого дома на свое ранчо в Техасе. Президент усмехнулся. Никакую фирму, никого не будет он поддерживать, выйдя в отставку. В его планы входило «самоизгнание» на сорокафутовой яхте в южные моря Тихого океана. Ни мировых кризисов, ни экономических проблем: он будет потягивать из горлышка ром и глазеть на пышногрудых туземок с приплюснутыми носами, требующихся для завершенности картины. Он прикрыл веки и почти представил это зрелище, когда его личный помощник бесшумно распахнул дверь и тактично прокашлялся, обозначая свое присутствие.
— Извините, господин Президент, но господин Сигрем и господин Доннер уже в приемной.
Президент вместе с креслом повернулся в сторону своего письменного стола, пригладил ладонью густые с проседью волосы.
— О’кей. Пригласи их.
Он заметно преобразился. Джен Сигрем и Мел Доннер имели свободный доступ к Президенту в любое время суток. Они были главными аналитиками Мета Секшн, группы исследователей, которая работала в обстановке строжайшей секретности над проектами будущего, проблемами, которым названия пока не было.
Президент считался крестным отцом Мета Секшн. Он основал ее в первый год своего президентства и щедро финансировал ученых, используя безграничные возможности секретного финансирования. В итоге он сумел набрать небольшую группу первоклассных ученых. Это детище не переставало служить источником его тихой гордости. Даже в ЦРУ и Агентстве национальной безопасности ничего не знали о Мета Секшн. Он мечтал создать команду ученых, способных посвятить свои силы и талант немыслимым разработкам таких проектов, шансы на воплощение которых составляли один на миллион. И его решительно не беспокоил тот факт, что за пять лет результат работы Мета Секшн был нулевым.
Сдержанные приветствия с обеих сторон, никаких рукопожатий. Затем Сигрем раскрыл замки кожаного кейса и вытащил фолдер, набитый сделанными с воздуха фотографиями. Он положил снимки на рабочий стол Президента и указал на несколько отмеченных участков.
— Тут заснят горный район северной части острова Новая Земля, это к северу от России. Спутниковые сенсоры указывают этот район как наиболее вероятный.
— Черт! — Президент мягко произнес, как выдохнул, это слово. — Каждый раз, когда мы что-нибудь находим, это всегда расположено или у русских, или еще в каком-нибудь месте, куда и носа не покажешь. — Он внимательно изучил разложенные перед ним снимки, затем поднял глаза на Доннера: — На земле места много. Безусловно, должны же быть другие перспективные районы?! Или нет?
Доннер с видимым сожалением покачал головой.
— Я сожалею, господин Президент, но дело в том, что геологи ищут бизаний с тех самых пор, как Александр Бисли доказал в 1902 году существование этого элемента. Насколько я знаю, ни одного месторождения бизания пока не обнаружено.
— Элемент настолько радиоактивен, — вставил Сигрем, — что давно уже исчез сам по себе. Если где и остались, то ничтожные количества. Мы кое-что сумели получить искусственным путем, но все это такие крохи.
— А разве нельзя наладить широкое производство? — поинтересовался Президент.
— Нет, сэр, — сказал Сигрем, — мы получили бизаний с помощью ускорителя высоких энергий, но тот просуществовал менее двух минут — и затем исчез естественным образом.
Президент откинулся на спинку кресла.
— А сколько нужно, чтобы завершить программу? Сигрем бросил взгляд на Доннера, затем обратил лицо к Президенту.
— Я полагаю, господин Президент, вы понимаете, что наши исследования находятся в такой стадии…
— Сколько вам нужно? — повторил вопрос Президент.
— Я бы полагал целесообразным вести речь о восьми унциях.
— Вы бы полагали, так?
— Если вести речь о комплексной проверке всей системы, то нужно именно столько. — Доннер для большей убедительности кивнул. — А для того, чтобы установить пункты вдоль всей границы, не пропуская ни одного стратегически важного района, потребуется еще двести унций бизания.
Президент подвинулся на самый край кресла.
— Тогда лучше забыть о проекте и сразу переключиться на что-нибудь более реальное.
Сигрем был высоким худощавым мужчиной с тихим голосом и хорошими манерами. Если бы не большой приплюснутый нос, он казался бы вылитым Эйбом Линкольном.
Доннер являл собой полную противоположность коллеги. Он был коротышкой, и казался таким же толстым, как Сигрем высоким. У него были светлые, пшеничного оттенка волосы, грустные глаза и вечно потное лицо. Он затараторил, как пулемет:
— «Сицилианский проект» слишком близок к завершению, чтобы его похоронить и предать забвению. Я бы настоятельно советовал вам продолжать работу. Возможно, окажется, что у нас попросту не хватает духу, но, господин Президент, если все-таки этого самого духу достанет… Бог ты мой, сэр, последствия окажутся невероятными!
— Я готов рассмотреть варианты, — мягко сказал Президент.
Сигрем набрал воздуха, как перед прыжком в воду, и заговорил:
— Прежде всего, мы бы хотели получить ваше разрешение на установку оборудования. Второе — нужны деньги. И третье — нам потребуется содействие Национального агентства надводных и подводных коммуникаций, проще НУМА.
Президент вопросительно посмотрел на Сигрема.
— Я еще могу понять две первые просьбы, но совершенно не понимаю, при чем тут НУМА?
— Нам предстоит направить опытных минералогов на Новую Землю. А поскольку там вокруг одна вода, то океанографическая экспедиция НУМА замечательно нас прикроет.
— Сколько времени уйдет на то, чтобы создать, проверить и установить всю вашу систему?
Доннер как будто ожидал такого вопроса:
— Шестнадцать месяцев — как раз.
— До каких пор можно продолжать работу, не имея бизания?
— До воплощения проекта.
Президент откинулся на спинку и уставился на циферблат корабельных часов, которые стояли на его огромном рабочем столе. Почти минуту, если не больше, Президент раздумывал, наконец сказал:
— Насколько я вас понял, уважаемые господа, вы оба хотите подбить меня на то, чтобы я, Президент страны, дал добро на сооружение непроверенной, во многих отношениях проблематичной комплексной системы стоимостью в миллионы и миллионы долларов, так? И кроме того, вся эта дорогостоящая система не будет функционировать до тех самых пор, пока мы не заполучим у враждебной нам державы принципиально важный элемент. Так или нет?
Сигрем суетливо поигрывал замком своего кейса, тогда как Доннер простым кивком головы удостоверил правильность президентской тирады.
— А теперь я вас спрашиваю, — продолжал Президент, — как я смогу объяснить тем чистоплюям в Конгрессе, кто захочет получить объяснения по этому проекту, почему именно оказалось необходимым создать подобную систему вдоль всей государственной границы?
— Так в этом же и вся прелесть, — ответил Сигрем. — Система-то наша — компактная! Если рядом с небольшой электростанцией вдруг начнут возводить маленькое такое сооружение, то ни спутники русских, ни даже рядом живущий фермер ничего не смогут заподозрить.
Президент поскреб подбородок.
— А почему вы хотите начать осуществление «Сицилианского проекта» раньше, чем у вас появится стопроцентная уверенность в успехе?
— Это игра, сэр, — просто ответил Доннер. — И мы ставим на то, что либо в ближайшие шестнадцать месяцев сумеем получить бизаний лабораторным путем, либо через те же шестнадцать месяцев нам придется искать залежи бизания, одно из двух.
— Даже если потребуется десять лет, — вставил реплику Сигрем, — то все равно система будет уже установлена на границах. В этом случае время — единственная потеря.
Президент поднялся из-за стола.
— Господа, я поддерживаю ваши планы, чтобы не сказать фантазии. Но только при одном условии. В вашем распоряжении восемнадцать месяцев и десять дней. Ровно столько мне еще оставаться на своем посту. Я не знаю, кто придет сюда за мною вслед. А посему в наших общих интересах сделать так, чтобы за указанный срок были получены какие-то практические результаты.
Оба исследователя по другую сторону стола заметно сникли.
Наконец Сигрем нашелся:
— Благодарю вас, господин Президент. Мы все, вся наша группа, приложим максимум усилий. Все, что сможем. Прошу верить.
— Хорошо. А теперь прошу меня извинить. Мне надо в Роуз Гарден позировать с группой жирных старых Дочерей Американской революции. — Он протянул обоим руку. — Удачи. И постарайтесь не подставить меня с этим вашим планом. У Эйзенхауэра была история с У-2, самолетом-разведчиком, если помните. Так вот мне подобного удовольствия не нужно. Поняли?
И прежде чем Сигрем или Доннер нашлись, что ответить, Президент вышел через боковую дверь.
«Шевроле» Доннера миновал ворота; из тишайшего заповедника резиденции машина сразу нырнула в густой автомобильный поток, который понес ее через Потомак в направлении Вирджинии. Доннер боялся заглянуть в зеркало заднего вида, словно Президент мог передумать и послать вдогонку человека с новым приказом. Опустив свое стекло, он глубоко вдохнул влажный летний воздух.
— Удачно съездили, — сказал Сигрем. — Кажется, и до тебя это дошло, нет?
— Он еще будет мне говорить… Если бы Президент узнал, что мы заслали нашего парня к русским две недели назад, его бы удар хватил.
— Все может быть, — вполголоса пробурчал Сигрем. — Все может быть, если НУМА не сможет вызволить нашего парня.
Сид Коплин был уверен, что умирает.
Глаза его были прикрыты, кровь медленно стекала в снег. Когда сознание начало понемногу возвращаться к нему, перед глазами запрыгали огни. По телу прошла сильная судорога, задела желудок, и Коплина вырвало. В него попали один или два раза? Он не был уверен.
Он открыл глаза, перевернулся на живот и осторожно встал на четвереньки. Голова гудела, как колокол. Он потрогал рукой холодную, с запекшейся вокруг кровью, рану над левым виском. Самым неприятным ощущением в данную минуту была чудовищная головная боль. Мороз действовал как анестезия. Перестало жечь в левом боку, под ребрами, куда попала вторая пуля, пальцами он чувствовал мерзкую липкость сочившейся крови. Кровь пропитала одежду, стекала по телу и дальше — по ноге.
Автоматная очередь эхом отдалась в горах. Коплин огляделся, насколько это оказалось возможным, однако со всех сторон видел только снег, снег и снег, задуваемый норовистым арктическим ветром. Еще один выстрел сотряс ледяной воздух. Коплин подумал, что стреляют где-то неподалеку, ярдов за сто, не больше. Должно быть, русские пограничники палят наугад.
Всякая мысль о том, чтобы выбраться отсюда живым, казалась праздной. Все было кончено. Ни за что не добраться ему до бухты, куда причалило его лодку. Да и не смог бы он в таком состоянии на лодке двадцати восьми футов в длину проплыть пятьдесят миль по морю до американского океанографического судна.
Он повалился в снег. Потеря крови лишила его сил. Русские едва ли найдут его. Если найдут, то мертвым. Это было непременное условие сделки с Мета Секшн. Если придется умирать, следует сделать так, чтобы тела его не нашли.
Превозмогая боль, Коплин принялся рыть снег около себя. Скоро от него останется лишь маленький холмик. Придется умереть тут, на склоне горы Бедная, под снегом.
На секунду он остановился и прислушался. Слышны были только завывания ветра да собственное его хриплое дыхание. Он приложил ладонь к уху и вслушался внимательнее: еле слышно лаяла собака. Почти совсем не слышно.
«Бож-же мой!» — подумал он. До тех пор, покуда тело не остынет окончательно, от него будет исходить запах. У собак чуткий нюх, они найдут его. Коплин повалился на спину. Только и остается лежать и тихо подыхать.
Но внутри продолжала теплиться безумная надежда. На что именно? Он и сам не знал. Мозг отказывался мириться с неизбежной смертью. И Коплин понял вдруг, что не сможет вот так лежать и дожидаться, когда его обнаружат русские. Он ведь не какой-нибудь супермен-агент-разведчик, он же самый обыкновенный профессор минералогии. Его сорокалетнее тело, и главное — его сознание не подготовлено к пыткам, он не выдержит! Тем более, если за него возьмутся как следует. Если прежде он не умрет, то захваченный в плен, очень скоро вынужден будет рассказать все, что знает. Боль поражения вдруг оказалась даже сильнее физической боли. Он крепко зажмурился.
Когда он открыл глаза, прямо перед ним была морда огромной собаки. Коплин решил, что это комондор, мощное животное с белой, под стать снегу шерстью. Псина зарычала, и наверное, перегрызла бы ему глотку, если бы собаку вовремя не осадила рука солдата в толстой варежке. У советского пограничника был какой-то равнодушный, меланхоличный взгляд. Он стоял и безучастно смотрел на Коплина: в левой руке поводок, правая на автомате. Солдат в своем длинном, до пят, тулупе казался чудовищем. Вид кровоточащей раны в боку Коплина решительно не вызывал у пограничника никакого сочувствия. Солдат забросил свой автомат на плечо, рывком поставил Коплина на ноги. Затем, не говоря ни слова, потащил раненого американца к своим для выяснения обстоятельств.
От боли Коплин чуть не потерял сознание. Он прошел каких-нибудь полсотни ярдов, хотя ему показалось — многие мили. Тут из снега и мороза вдруг соткался некий силуэт, некая фигура. Краем угасающего сознания Коплин отметил, что при виде этой фигуры солдат весь напрягся.
Раздался мягкий звук — «плоп», — и огромнейший комондор вдруг без единого звука завалился в снег. Солдат отпустил Коплина и схватился за автомат, но таинственный звук «плоп» повторился, и пограничник с небольшим красным пятном на лбу вдруг замешкался, глаза его подернулись поволокой, и он грохнулся возле своего пса.
Мозг Коплина, перегруженный впечатлениями последних минут, лишь отметил, что вокруг происходит некая чертовщина. Он опустился на снег и бессмысленно наблюдал за тем, как из снежной мглы материализуется высокий мужчина в серой парке. Нагнувшись над псом, мужчина покачал головой:
— М-да, — сказал он лаконично.
Мужчина выглядел весьма внушительно. Лицо его было цвета мореного дуба, черты лица суровые. Но Коплин обратил внимание на глаза: он прежде никогда не видел таких зеленых проницательных, излучающих тепло глаз, столь явно контрастирующих с выражением лица мужчины.
Мужчина улыбнулся Коплину и вдруг произнес:
— Если не ошибаюсь, вы доктор Коплин? — сказано все это было мягко, даже деликатно.
Незнакомец запихнул свой пистолет с глушителем в карман, нагнулся и внимательно изучил следы крови на парке Коплина.
— Я лучше отведу вас в одно место, тут неподалеку. Там и займемся лечением.
Он легко взял американца на руки и пошел вниз по склону, в сторону побережья.
— Кто вы? — сумел выдавить из себя Коплин.
— Питт. Дирк Питт.
— Не понимаю… Откуда вы тут взялись?
Коплин так и не услышал ответа на свой вопрос. Накатила сплошная черная волна, и он потерял сознание.
Сигрем выкурил сигарету, пока ожидал за столиком открытого всем ветрам ресторана на Кэпитол-стрит свою жену. Она опаздывала. За восемь лет, что они были женаты, он не мог припомнить даже одного-единственного случая, чтобы жена пришла вовремя. Он жестом подозвал официанта и заказал спиртного.
Наконец появилась Дана. Она застыла у входа, высматривая мужа, наконец увидела его и начала пробираться между столиками. На ней были оранжевый свитер и коричневая твидовая юбка: в таком наряде она выглядела прямо-таки девочкой выпускного класса. Светлые волосы Дана повязала платком. Ее кофейного цвета глаза глядели живо, радостно, даже несколько насмешливо.
— Давно ждешь? — с улыбкой спросила она.
— Чтобы не соврать, восемнадцать минут. Иначе говоря, ты опоздала против обыкновения на две минуты десять секунд.
— Извини. Адмирал Сэндекер созвал совещание — только что закончили.
— И какие же именно светлые идеи?
— Ну, например насчет морского музея. Раздобыли деньги, теперь нужно раздобывать экспонаты.
— Экспонаты? — уточнил Сигрем.
— Ну да, всякое старье, останки знаменитых кораблей, в таком духе.
Официант поставил перед Сигремом заказ. Наведенная на мысль видом бокала. Дана попросила себе дайкири.
— Осталось всего так мало, — продолжила она свою мысль. — На удивление мало. Канат с «Луизианы», вентилятор с «Мейна», якорь от «Баунти». И ведь все это раскидано по разным углам…
— По-моему, есть куда лучшие способы транжирить государственные субсидии. Ее лицо исказилось:
— Чем ты недоволен?
— Все это глупости. Собирать гнилые обломки неизвестно чего, укладывать их под стекло и ахать по этому поводу. Верь на слово, чушь это.
Слова его были поняты как вызов.
— Сохраняя останки кораблей, мы способствуем установлению элементарных связей между человеком и его историческим прошлым, — глаза Даны гневно заблестели. — Все это называется приумножением культурного богатства нации, понял? Это мудакам вроде тебя на все плевать.
— Заметь, ты уже пользуешься морской лексикой.
Она виновато улыбнулась, почувствовав себя сконфуженной от его вовремя произнесенного замечания.
— Скажи лучше, тебя заедает, когда жене удается сделать хоть что-то без твоей подсказки. Разве не так?
— Ладно, ладно… Единственное, если хочешь знать, что меня заедает, так это твоя новая манера разговаривать. Почему-то все симпатичные феминисточки полагают, что им чертовски идет лексика портовых шлюх.
— Уж кто бы говорил! Пять лет он живет в столице, а посмотреть на тебя — мужик мужиком, даже одеваться не научился. Посмотрись в зеркало, прежде чем делать замечания другим! Тоже мне… Почему ты не можешь, например, подстричься, как это делают другие мужчины? То, что у тебя на голове, уже сто лет не в моде. Когда нас видят с тобой вместе, мне всегда стыдно, что у меня такой муж.
— Видишь ли, я достиг, будем откровенны, таких степеней, такого положения в научном мире, что могу ходить вовсе нестриженным и голым.
— Вот только, пожалуйста, вот только ради Бога… Надо было выйти замуж за нормального сантехника или садовника — на худой конец… Надо же было на физика нарваться!
— Приятно слышать, что хоть когда-то меня любили.
— И до сих пор любят, если на то пошло. — Глаза ее сделались мягче при этих словах. — Это последние два года все идет, черт знает как. Даже вот в ресторан пришли, и то не можем отдохнуть, обязательно ругаемся. Пойдем-ка, снимем номер в мотеле, займемся, чем положено заниматься супругам в часы досуга. Почти в рифму получилось. Как ты смотришь?
— Это что-нибудь изменит?
— Это будет хорошим началом. А все с чего-то нужно начинать.
— Увы, не могу.
— Опять твоя идиотская работа?! Неужели ты не понимаешь, что твоя работа, моя работа — они разводят нас. Мы делаемся чужими. Подумай, Джен. Мы ведь можем все бросить и снова работать обыкновенными учителями. Ты доктор физики, у меня докторская степень по археологии, нас с радостью примет любой университет! Помнишь студенческую пору. Вот уж когда я была действительно счастлива.
— Не нужно на эту тему, Дана. Я не могу бросить свою нынешнюю работу.
— Но почему?
— У меня интересный проект.
— Последние пять лет у тебя что ни проект — все интересный. Джен, подумай о нас с тобой. Сделай первый шаг. Если примешь решение уехать отсюда, я пойду за тобой, куда хочешь. Этот город разрушает нашу любовь, разве ты не видишь?
— Ну пойми, мне нужен еще хотя бы год.
— Имей в виду, каждый день может многое решить. Как бы потом не пришлось жалеть.
— В том деле, которое сейчас у меня, не может быть обратного хода. Надо все довести до конца.
— И когда только перестанут финансировать эти ваши чертовы секретные проекты? Это все потому, что в Белом доме собрались такие, как ты…
— Слушай, я умоляю.
— Джен, бросай все к дьяволу!
— Дьяволу это не нужно, а нужно моей стране. Жаль, что ты не можешь понять столь простых истин.
— Бросай, пожалуйста, Джен, — в ее глазах стояли слезы. — Незаменимых людей нет. Мел Доннер превосходно заменит тебя.
Он покачал головой:
— Увы. Этот проект придумал я, придумал своей башкой и должен увидеть его воплощение.
Подошедший официант поинтересовался, будут ли они заказывать.
— Я абсолютно не голодна, — заявила Дана, поднялась из-за стола и сухо поинтересовалась: — тебя ожидать к ужину?
— Сегодня мне придется задержаться. Теперь она уже и не пыталась скрыть слезы.
— Что бы ты там ни изобретал, я надеюсь, это очень понадобится Америке. Потому что тебе это будет стоить очень и очень дорого, постарайся понять.
Не оглядываясь, Дана пошла к выходу.
В отличие от стереотипа русского начальника разведки из американских фильмов, у капитана Андрея Превлова не было ни широченного размаха плеч, ни лысого черепа, ничего устрашающего. Это был обыкновенный приятной наружности мужчина, аккуратно подстриженный, с ровным пробором на боку, с тонкими щегольскими усиками. Он копировал прическу и манеры у героев западных фильмов, что не могло нравиться начальству из Отдела внешней морской разведки. Но несмотря на то, что вкусы Превлова многим были не по нраву, он занимал в отделе важный пост и чувствовал себя на этом посту уверенно. Он слыл одним из самых талантливых и эрудированных служащих морской разведки. А кроме того, его отец входил в десятку партийной элиты. То и другое делало его положение весьма устойчивым.
Уверенным движением он зажег свой «уинстон», выпустил дым, налил себе джина «Бомбей», причем налил не по-русски, до краев, а как это было принято на Западе — порцию. Он откинулся в кресле и принялся изучать материалы, которые принес ему лейтенант Павел Марганин, его помощник.
— Не понимаю, — тактично вставил Марганин, — как вы пьете это западное… спиртное, в общем. Что в нем хорошего.
Превлов оторвался от бумаг и внимательно, изучающе посмотрел на Марганина.
— Ты слишком дремучий человек, и в этом смысле типичный. Я же мыслю, как американец; пью, как англичанин; машиной управляю, как итальянец; занимаюсь любовью, скажем мягко, как настоящий француз. И знаешь, почему, лейтенант?
— Нет.
— А потому, что я должен знать своего врага изнутри, знать его на уровне привычек. В этом весь фокус, чтобы знать врага лучше, чем ты знаешь самого себя. Тогда враг тебя никогда не одолеет, тогда ты будешь всегда сильнее.
— Это что, цитата из Чецкого?
Превлов отмахнулся, изобразив на лице брезгливую гримасу.
— Нет, дурак ты. Это еще в Библии сказано. — Он глубоко затянулся, пустил дым через нос и глотнул джина. — Приобщайся к западной культуре, мой друг, потому как, если мы не будем учиться у буржуев, нам всем крышка. Ладно, скажи лучше, почему эти материалы направили именно к нам в отдел?
— Потому что происшествие имело место возле берега.
— Каковы исходные?
— Почти ничего не известно. Пропал солдат из наряда, пограничник с Новой Земли. И собака пропала.
— Не вижу повода для того, чтобы обращаться во внешнюю морскую разведку. Новая Земля — пустынный снежный остров. Там всего-то устаревшая ракетная станция, казарма да несколько рыбацких хижин. На сотни миль в округе — ни одного важного объекта. Непонятно вообще, что там делают пограничники.
— И я думаю, что никто не пошлет туда шпиона.
— Шпиона? — Превлов побарабанил пальцами по столешнице, зачем-то взглянул на потолок. — Шпиона, говоришь? Понимаешь ли, вроде ничего там для шпиона интересного нет… Вроде. Но есть одно «но»… — Он резко придвинулся к столу, надавил кнопку селектора: — Принесите сведения за последние два дня обо всех перемещениях надводных и подводных судов.
Марганин вопросительно приподнял брови.
— Никто не осмелится посылать океанографическую экспедицию в район Новой Земли. Это же наши территориальные воды.
— Баренцево море не вполне наше, — сдерживаясь, пояснил Превлов. — Это международные воды, если уж быть точным.
Симпатичная секретарша-блондинка, которым идут короткие узкие юбки, принесла сводку, положила ее на стол перед Превловым и молча удалилась.
Превлов принялся листать и наконец нашел нужное.
— Ну вот, что и требовалось… «Фёрст Аттемпт», судно, принадлежащее НУМА, было замечено нашей службой на расстоянии 325 морских миль к Юго-Западу от Земли Франца-Иосифа.
— Очень странно, — заметил Марганин, — это же рядом с Новой Землей.
— О чем и речь. Если верить расписанию американских океанографических работ, «Фёрст Аттемпт» в настоящее время должен находиться у побережья Северной Каролины, изучать поведение планктона в том районе.
Весьма любопытно… — он допил джин, затянулся и энергично затушил окурок в пепельнице.
— Что из этого следует? — поинтересовался Марганин.
— Ничего, ровным счетом. Однако мысли кое-какие возникают. Например о том, что солдата убил агент, который с Новой Земли перебрался на «Фёрст Аттемпт». Если уже принадлежащий НУМА корабль находится за сотни миль от места, где он должен быть, значит, американцы что-то задумали, будь уверен.
— А что им здесь нужно, как думаете?
— А вот — думаю. Распорядись, чтобы сделанные со спутника фотографии этого района были увеличены.
Был уже вечер, и свет фонарей дополнил деревья контрастными тенями, когда Марганин принес и положил перед Превловым снимки и большое увеличительное стекло.
— А вы оказались правы. Тут кое-что любопытное. Превлов внимательно изучил фотоснимки.
— Обычный корабль, обычное оборудование, никакой дополнительной электроники…
Марганин тактично пододвинул своему шефу снимок, сделанный широкоугольным объективом.
— Взгляните, вот сам «Фёрст Аттемпт», а вот в правом верхнем углу, или за две тысячи метров по нашим замерам — темная точка…
Превлов на целую минуту застыл над увеличительным стеклом, наконец выдохнул:
— Вертолет.
— Именно. Почему я так и задержался. Я даже отнес снимки и проконсультировался в Отделе "Р".
— Наш пограничный вертолет, я полагаю?
— Ничего подобного.
Превлов изобразил некоторый интерес.
— Ты думаешь, что вертолет поднялся с американского судна?
— Можно лишь гадать. — Марганин положил перед Превловым еще два снимка… — Специалисты изучили еще снимки, сделанные другим спутником. Вот на этом хорошо видно, что вертолет направляется от Новой Земли в сторону судна. Высота полета небольшая, скорость пятнадцать узлов.
— Чтобы не попасть на наши радары, — сказал Превлов.
— Подключать наших агентов в Америке? — спросил Марганин.
— Погоди. Нужно сначала убедиться, американцы ли это гадят. — Он собрал все фотоснимки, сложил их в папку, посмотрел на свои ручные часы. — Успею перекусить, прежде чем пойду в театр. Что-нибудь еще есть у тебя, лейтенант?
— Только информация об экспедиции по изучению морских течений «Лорелей». Американская глубоководная субмарина на глубине пятнадцать тысяч футов, неподалеку от Дакара.
Превлов поднялся, взял папку под мышку.
— Будет время, непременно изучу. Может, ничего и нет интересного. Но все равно почитаем. Эти американцы каких только проектов не напридумывают…
— Будь же все проклято, — прошептала Дана. — Под глазами уже вон сколько морщин! Не зря говорят, что старость, — это разновидность лепры…
Она сидела перед зеркалом и внимательно рассматривала свое отражение.
Сигрем подошел сзади, приподнял с затылка жены волосы и поцеловал в теплую шею.
— Девушке тридцать один год, а она уже рассуждает, как пенсионерка.
Дана изучающе, не поворачиваясь, смотрела на отражение мужа в, зеркале.
— Ты счастливый. У мужиков нет подобных проблем.
— Это все женщины придумали, у нас тоже немало возрастных изменений, болячек, и мы тоже не приходим в восторг, видя лицо в морщинах.
— Да, но вам плевать.
— Принимаем как неизбежность, — сказал он, улыбнувшись. — Кстати, о неизбежности. Когда у нас будет ребенок?
— Скотина ты. Никак не успокоишься. — Она в раздражении швырнула на столик перед зеркалом щетку. Щетка завалила несколько флаконов из ее косметического арсенала. — Я тебе сто раз уже говорила, что не желаю ходить с пузом и стирать пеленки или как их там… Пускай человечество размножается за счет других идиоток! Мы же, в конце концов, цивилизованные люди.
— Глупости. И ты сама понимаешь, что все это глупости.
Она снова уставилась на свое отражение.
— Дана, ребенок спасет нашу любовь, — мягко продолжил он.
Она уткнулась в ладони.
— Я ценю карьеру и свою работу не меньше твоего. Он погладил ее светлые волосы и посмотрел на нее в зеркало.
— Твой отец был алкоголиком и оставил семью, когда тебе было десять лет. Твоя мать всю жизнь простояла за стойкой бара, она приводила каждый вечер домой мужчин, чтобы подработать. Ты и твой брат жили, как животные, до тех пор, пока вы не убежали с той помойки, которую вы называли своим домом. Твой брат прибился к тем, кто содержал магазины спиртных напитков и бензозаправки. В итоге его обвинили в убийстве, и теперь он отбывает пожизненное заключение в Сан-Квентине. Видит Бог, я уважаю тебя уже за то, что ты сумела окончить школу и колледж, что ты работала по восемнадцать часов в сутки. Да, у тебя было чудовищное детство, не спорю, и ты боишься забеременеть, я понимаю. Дана. Но и ты должна понять, что это не повод для того, чтобы лишать жизни потенциального ребенка.
Она сбросила его руку, давая понять, что разговор на эту тему закончен. Джен более не существовал для нее.
Когда Сигрем вышел из ванной. Дана стояла перед зеркалом, изучая себя столь же придирчиво, словно была дизайнером, который впервые рассматривает создание рук своих. На ней было простое светлое платье, которое облегало торс и свободно спадало бесформенной массой, скрывая ноги. Глубокое декольте давало возможность ознакомиться с ее бюстом.
— Ты уж поторопись, — сказала она таким голосом, словно между ними не произошло и малейшей размолвки. — Не заставляй Президента ждать.
— Там будет человек двести. И никакого учета посещаемости, как ты понимаешь.
— И тем не менее. Мы же не получаем приглашения в Белый дом каждую неделю. Как минимум, мы должны приехать вовремя.
Сигрем вздохнул и стал одеваться. Сначала — рубашка, потом галстук, затем — запонки, с которыми приходилось справляться одной рукой. Ох, как же он ненавидел одеваться для того, чтобы идти на прием. Если для Даны это было развлечением, для него неприятной необходимостью, и только. Наконец он завязал шнурки на ботинках, причесался и вошел в гостиную. Дана сидела на пуфе, просматривая какие-то бумаги. Перед ней на столике лежал распахнутый кейс. Она так зачиталась, что не заметила, как он вошел.
— Я готов.
— Иду, иду. Будь так добр, принеси мое боа.
— На дворе лето, зачем тебе боа?
Она опустила очки на кончик носа, посмотрела на мужа и сказала:
— Пусть хоть один из нас выглядит по-человечески.
Он вышел в холл, снял трубку и набрал номер. Не успел прозвучать в трубке первый сигнал, как Мел Доннер ответил:
— Доннер слушает.
— Какие-нибудь новости? — спросил Сигрем.
— Сообщили, что «Фёрст Аттемпт»…
— Это судно, которое должно было взять Коплина?
— Именно. Судно видели пять дней назад недалеко от Осло.
— Господи! Почему? Коплин же должен был сойти с судна и вернуться авиарейсом.
— Подробностей я не знаю. Согласно твоим инструкциям, судно на связь не выходит.
— Странно.
— Во всяком случае, мы о подобном не договаривались.
— Я приглашен сегодня на прием в Белый дом. Будут новости, непременно сообщи.
— Непременно. Хорошего тебе вечера, — Сигрем хотел уже положить трубку, как вдруг Дана появилась на пороге.
— Какие-то неприятности?
— Как будто пока нет.
Она поцеловала его.
— Одна из особенностей: мы даже не можем, как обычные люди, обсуждать твои проблемы.
— Я прошу тебя, — он погладил ее руку. — Ну конечно, я понимаю. Как-никак, государственный секрет. Ну?
— Что «ну»?
— А то, мужчина ты или уже нет?
— Прости, я забыл. — Он взялся за дверцу, открыл шкаф, выудил оттуда боа и набросил жене на плечи. — Всякий раз забываю о тебе, что ты будешь делать…
Она горько усмехнулась.
— Именно за это ты и будешь наказан.
Господи, думал он с ужасом, неужели Коплин не сумел выбраться с Новой Земли?
Чета Сигрем вместе с небольшой толпой приглашенных ожидали у Восточного зала. Хоть Дана ранее и бывала в Белом доме, она явно была потрясена.
Президент выглядел безукоризненно. Ему было немногим за пятьдесят: красивый, импозантный мужчина, интересующийся женщинами. Последнее подтверждалось тем, что возле Президента, исполняя роль хозяйки, находилась Эшли Флеминг, одна из наиболее привлекательных столичных девушек.
— О, черт, — воскликнула Дана.
— Что на этот раз? — сдерживая раздражение, уточнил Сигрем.
— Что еще за мразь рядом с Президентом?
— С твоего разрешения, это Эшли Флеминг.
— Это понятно. Ты на платье ее посмотри. Поначалу Сигрем ничего не заметил, и лишь какое-то время спустя до него дошло, что Дана и Эшли Флеминг в совершенно одинаковых платьях. Он попытался сдержать улыбку.
— Ровным счетом ничего смешного, — сказала она.
— Ты где покупала свое?
— Напрокат взяла у Аннет Джонс.
— У этой шлюхи, что живет напротив?!
— Ей подарил это платье Клод Д’Орсини, модельер.
— Вот видишь, это лишнее доказательство твоего великолепного вкуса.
Она не успела ответить, потому что в этот момент очередь подвинулась и они оказались точно напротив Президента.
— Рад вас видеть, Джен, — Президент мягко улыбнулся.
— Спасибо за приглашение, господин Президент. Это моя жена Дана.
Президент изучающе посмотрел на нее.
— Вы просто великолепны, — сказал он и, приблизившись, негромко добавил что-то ей на ухо. Дана вспыхнула, как маков цвет. Президент отчетливо добавил: — Позвольте мне представить вам мою очаровательную хозяйку госпожу Эшли Флеминг. Эшли, это — господин и госпожа Джен Сигрем.
— Очень рад познакомиться, госпожа Эшли, — сказал Сигрем.
Слова его не были услышаны. Госпожа Эшли уставилась на платье Даны.
— Одна из нас, госпожа Сигрем, завтра с утра будет вынуждена искать себе нового модельера.
— Только не я, верьте слову, — сказала Дана. — Я с юношеских лет заказываю у Жака Пиннэ.
Эшли Флеминг вопросительно подняла бровь.
— Жак Пиннэ? Даже не слышала о таком.
— Он известен как Ж. К. Пенни. — Дана мягко улыбнулась. — У него в следующем месяце распродажа. Если мы пойдем туда вместе, то уж наверняка не будем выглядеть двойняшками.
При этих словах Эшли Флеминг изобразила на лице презрительную гримасу. Президент тактично прокашлялся. Сигрем поспешил взять жену под руку и отвести ее подальше.
— Очень было нужно? — спросил он.
— Не могла перебороть себя, извини. Ненавижу подобного рода женщин. — Она сощурилась и негромко сказала: — Ты знаешь, что сказал мне Президент? Не поверишь! Он назначил мне свидание. Президент Соединенных Штатов Америки назначил мне свидание.
— Что ж… Уоррен Хардинг и Джон Кеннеди тоже были по этой части. По-человечески понять можно…
— Президент — развратник… Ужас.
— Пусть так, пусть ужас. Но как насчет свидания? Пойдешь?
— Перестань, ради Бога.
— У вас настоящее сражение, — раздалось рядом с ними.
Слова принадлежали невысокому рыжеволосому человеку в голубом блейзере. Голос показался Сигрему знакомым, однако бородатое лицо ничего не говорило — памятью на лица Сигрем не отличался.
— Могу я узнать, кому из нас вы сочувствуете? — поинтересовался Сигрем.
— Несколько зная феминистские взгляды вашей жены, я почту за честь объединиться с вами, сэр.
— Вы знакомы с Даной?
— Некоторым образом. Я ее босс.
Сигрем удивленно посмотрел на собеседника.
— Стало быть, вы…
— Адмирал Джеймс Сэндекер, — пришла на помощь Дана. — Директор Национального агентства надводных и подводных коммуникаций. Адмирал, а это мой благоверный, Джен.
— Рад познакомиться, адмирал. — Сигрем протянул ему руку. — Я давно хотел поблагодарить вас за ту маленькую услугу, если помните…
Дана удивленно посмотрела на мужа.
— Вы уже знакомы?
Сэндекер утвердительно кивнул.
— Разговаривали с вашим мужем по телефону. Хотя прежде не встречались.
— Надо же! Успели сговориться за моей спиной. С чего бы это вдруг?
Сигрем перехватил взгляд Сэндекера и сказал:
— Мне однажды понадобилась некоторая информация и пришлось потревожить адмирала. Всего-навсего… Сэндекер похлопал Дану по руке и сказал:
— Почему бы вам не сделать приятное старику, Дана? Принесите нам по стаканчику скотча, если вас не затруднит. С водой, разумеется.
Она секунду поколебалась, затем поцеловала Сэндекера в щеку и решительно направилась через толпу к стойке бара.
Сигрем лишь головой покачал от изумления.
— Вы умеете обращаться с женщинами. Подход знаете… Вот если бы я попросил ее о стаканчике виски, она бы мне прилюдно в лицо плюнула, будьте уверены.
— Я ей плачу жалование, — просто ответил Сэндекер. — Вы ей не платите.
Они прошли на балкон. Сигрем закурил сигарету в то время, как Сэндекер забавно раскуривал свою сигару сорта «Черчилль». Они молча продвинулись в безлюдный угол огромного балкона.
— Какие-нибудь известия от «Фёрст Аттемпт»? — спросил Сигрем.
— В тринадцать ноль-ноль по вашингтонскому времени судно прибыло на нашу военно-морскую базу в Клайде в Шотландии.
— Восемь часов тому назад. Почему я не информирован?
— Вы сами распорядились, — мягко парировал Сэндекер, — чтобы никакой информации до тех пор, пока ваш агент не возвратится на родную землю.
— Ну, и?
— Мне позвонил один из старых друзей. Буквально полчаса назад. Требовал объяснений, почему капитан судна действовал самовольно, без согласования с береговой службой.
— Значит, что-то произошло, — высказал предположение Сигрем. — Ваше судно должно было высадить моего агента в Осло. Не понимаю, зачем корабль потащился в Шотландию…
Сэндекер в упор посмотрел на Сигрема.
— Давайте договоримся, господин Сигрем. НУМА — это вам не подразделение ЦРУ или ФБР и не какая-нибудь шпионская контора, и я не намерен рисковать жизнью своих людей, чтобы кто-то мог с нашей помощью шпионить за русскими, это понятно? Мы занимаемся океанографическими исследованиями, постарайтесь, пожалуйста, запомнить. В следующий раз, когда захотите пошпионить за русскими, будьте любезны обращаться с предложением к военным морякам или к береговой охране. И не вынуждайте более Президента использовать мои корабли. Искренне хочу, чтобы вы зарубили это себе на носу, господин Сигрем.
— Искренне прошу меня простить, если доставил вам какие-нибудь неприятности, адмирал. Если что было не так, примите мои самые искренние извинения. Не имел в виду ничего дурного.
— Хотелось бы верить…
Произнеся эти слова, адмирал несколько сбавил тон.
— Но верьте на слово, — продолжил адмирал, — было бы куда лучше, если бы вы соблаговолили посвятить меня в ваши планы.
— Вы должны понять, — ответил Сигрем.
— Что ж…
— А что вы думаете относительно того, почему «Фёрст Аттемпт» не пришвартовался в Осло? — спросил Сигрем.
— Думаю, ваш агент по каким-то своим соображениям не захотел лететь из Осло самолетом гражданской авиалинии и предпочел воспользоваться военно-транспортным самолетом. А так как база атомных подлодок в Клайде — ближайшая, где есть аэродром, он и приказал капитану судна плыть в Шотландию вместо Норвегии.
— Дай-то Бог, чтобы вы оказались правы. Только там, где происходят отклонения от намеченного плана, появляются проблемы.
Сэндекер заметил остановившуюся около балконной двери Дану с порцией выпивки. Она глазами разыскивала их. Он помахал ей рукой, и она направилась к ним.
— Счастливый ты человек, Сигрем. У тебя понятливая жена, и красивая вдобавок.
Вдруг на пороге появился Мел Доннер. Он бесцеремонно промчался мимо Даны, подбежал к ним и заговорил:
— Двадцать минут назад причалило судно с Сидом Коплином на борту. Его тотчас же отправили в госпиталь Уолтер Рид.
— Почему в госпиталь?
— Он ранен, и ранен достаточно серьезно.
— Господи, — выдохнул Сигрем.
— Я на машине. Мы будем там минут через пятнадцать.
— Хорошо. Секунду обожди.
Сигрем попросил Сэндекера извиниться за него перед Президентом и проводить свою жену до дому. И Сигрем поспешил за Доннером к машине.
— Прошу прощения, но ему ввели снотворное, так что ни о каких посещениях пока и речи не может быть, — голос звучал вежливо, мягко, но за всем этим отчетливо слышалось сдержанное раздражение профессионального медика.
— Говорить он в состоянии или нет? — осведомился Доннер.
— Если иметь в виду, что он совсем недавно еще был без сознания, то следует признать, что его состояние в данную минуту более или менее удовлетворительное. Но постарайтесь понять правильно. Он все же очень и очень плох.
— Насколько именно? — спросил Сигрем.
— Что — «насколько»? Если я говорю «плох», значит плох. И это все, что вас должно интересовать. Врач на борту «Фёрст Аттемпт» сделал, что смог. Рана в левом боку скоро заживет. Но вторая пуля угодила ему в голову. Какое-то время у вашего господина Коплина могут быть головные боли.
— Мы должны переговорить с ним немедленно, — повторил Сигрем.
— Я же сказал, никаких посещений. Сигрем сделал шаг вперед и приблизил лицо вплотную к доктору.
— Постарайтесь и вы понять, доктор, что сейчас я и мой коллега пойдем в палату к Коплину независимо от того, разрешаете вы или не разрешаете. Если вы попытаетесь помешать нам, станете пациентом собственной клиники. Если же вы позовете на помощь, я буду стрелять. Если позвоните в полицию, у нас для полиции есть бумаги, позволяющие нам поступать так, как мы поступать и собираемся. — Сигрем выдержал паузу и усмехнулся в лицо доктору. — Так что решайте, доктор.
Коплин лежал на спине, лицо его было цвета постельного белья, но глаза лихорадочно блестели.
— Лучше не спрашивайте, — сказал он. — Чувствую себя чудовищно. И не говорите, что я хорошо выгляжу. Ненавижу подобного рода ложь.
Сигрем пододвинул к кровати стул, уселся и улыбнулся Коплину.
— У нас мало времени, Сид, поэтому, если ты в состоянии, давай сразу перейдем к делу.
Коплин показал глазами на трубки, подсоединенные к нему.
— Меня пичкают какой-то гадостью, все время хочется спать. Пока не отключусь, готов отвечать на ваши вопросы.
Доннер одобрительно кивнул.
— Мы хотели бы услышать ответ на вопрос, цена которому — миллиарды долларов.
— Следы бизания я нашел. Если вам именно это нужно знать.
— В самом деле? Тут не может быть ошибки?!
— Как вы понимаете, у меня под боком лаборатории не было, но после сделанных замеров я уверен на девяносто девять процентов, что это бизаний.
— Слава Богу… А какие-нибудь приблизительные цифры? Сколько там? Сколько мы сможем добыть на горе Бедная?
— Если очень повезет, несколько граммов. Столовая ложка наберется.
Поначалу Сигрем даже не понял смысла произнесенных Коплином слов. Доннер оказался сметливее: он застыл, лишь сильнее сжав подлокотники больничного кресла.
— Всего лишь ложка? — спросил наконец Сигрем. — Всего-навсего?!
— Вы уже спрашивали меня, — лицо Коплина порозовело. — Если не верите мне, пошлите туда кого-нибудь еще.
— Подождите, подождите, — Доннер подскочил к больному и взял его за плечо. — Вы-то сами хоть понимаете, что Новая Земля была по существу нашей единственной надеждой? Вы только поймите правильно, вы так измучились, мы вам очень благодарны…
— Еще есть надежда, — сказал Коплин. — Надежда есть. Бизаний действительно там был.
— Что значит был? — повысил голос Доннер.
— Был… выработан…
— Не улавливаю смысла.
— На склоне горы я обнаружил остатки… — Коплин несколько поколебался, прежде чем продолжить. — Покопался там немного…
— Ты хочешь сказать, что кто-то разработал все залежи бизания на Бедной? — напрямик спросил Сигрем.
— Да.
— Господи! — простонал Доннер. — Русские додумались до того же.
— Нет… нет, — прошептал Коплин.
Сигрем приблизил ухо к губам Коплина.
— Не русские…
Сигрем и Доннер переглянулись.
Коплин взял за руку Сигрема.
— Это колорады…
Его глаза закрылись, и Коплин потерял сознание. Когда Сигрем и Доннер пришли на стоянку, вдалеке завыла сирена.
— Как ты думаешь, что он имел в виду? — спросил Доннер.
— Понятия не имею, — ответил Сигрем. — То есть решительно не имею ни малейшего понятия, что он имел в виду.
— Что случилось? — проворчал Превлов.
Не дожидаясь ответа, он распахнул перед Марганиным дверь и кивком пригласил его войти. Превлов был одет по-домашнему, в шелковом халате производства Японии. Лицо его в этот утренний час выглядело чрезмерно усталым.
Следуя за хозяином квартиры через гостиную на кухню, Марганин профессионально, краем глаза, фиксировал предметы и их расположение. Человеку, вынужденному ютиться в общежитии в комнате шесть на восемь, квартира Превлова должна была казаться прямо-таки императорским дворцом. У Превлова в квартире чего только не было.
Красивые хрустальные люстры, картины, гобелены, и добротная французская мебель. Марганин заметил две невымытые рюмки и недопитую бутылку шартреза на полочке электрического камина. На ковре заметил он также женские туфли, дорогие, модные туфли на каблуках. Дверь в спальню была плотно закрыта. Впрочем, не закрытая дверь, но уже само наличие у Превлова спальни поразило Марганина.
Превлов нырнул в холодильник, вытащил оттуда кувшин томатного сока.
— Будешь?
Марганин тактично отказался.
— Американский рецепт. Если знать, как и с чем смешивать томатный сок, великолепно с похмелья. — Превлов налил, глотнул и с видимым облегчением выдохнул. — Ну, давай, что там у тебя?
— Вчера поздно вечером один из агентов разведки КГБ прислал из Вашингтона шифровку. Они там расшифровали, но не поняли, просят нашей консультации. — Лицо Марганина при этих словах порозовело: он вдруг заметил, как распахнулся халат Превлова, под которым оказалось голое тело.
— Дальше.
— В шифровке речь идет о том, что американцы вдруг, ни с того, ни с сего, принялись коллекционировать образцы пород грунта. Сверхсекретная операция под кодовым названием «Сицилианский проект».
Еще хлебнув «кровавой Мэри», Превлов уставился на Марганина.
— Мудятина какая-то. — Он прикончил бокал залпом. — Что, КГБ больше заняться нечем? — Этот риторический вопрос он задал уже своим обычным официальным тоном. — Лейтенант, зачем ты беспокоишь меня в выходной день, да еще так рано? Это что, не могло подождать до завтрашнего утра?
— Я… Я подумал, что это очень важно… может быть, важно… — промямлил Марганин.
— Ну разумеется, — Превлов холодно улыбнулся. — Всякий раз, стоит КГБ свистнуть, и все прыгают! Но это все беллетристика, меня же интересуют факты и только факты. Сам ты как думаешь, что столь важного может быть в «Сицилианском проекте»?
— Не исключено, что тут имеется некоторая связь с событиями на Новой Земле. Превлов наморщил лоб.
— Да? Не знаю, не знаю… Связь-то может и быть, разумеется…
— Я… Я вот тут подумал…
— Слушай, лейтенант, давай раз навсегда с тобой договоримся, что из нас двоих думать, равно как и принимать решения, буду один я, ладно? — заметив некоторый беспорядок в одежде, Превлов плотнее запахнул халат и потуже затянул кушак. — А теперь, если у тебя все, я хотел бы пойти и, с твоего разрешения, немного поспать. Если, конечно, ты позволишь.
— Да, но раз американцы что-то выискивают…
— Но мы-то с тобой не знаем, что именно! Какой такой минерал вдруг понадобился американцам, что они залезли на территорию чужой страны! Так? Марганин пожал плечами.
— Вот именно так и ответь. И вот что, — Превлов сощурился, — раз и навсегда запомни: один дурак может задать такой вопрос, на который и сотня профессоров не сумеет ответить.
Марганин вновь пошел красными пятнами.
— И потом, у американцев кодовые названия их операций часто имеют некоторый прикладной смысл.
— И тебе, конечно, он известен?
— Видите ли… Я тут просмотрел словарь американских идиом, так вот там почти каждое упоминание о Сицилии обычно связано с клановостью, братством, грабежами — в таком духе.
— Если бы ты прилежно учился, — Превлов широко зевнул, обдав лейтенанта тяжелым дыханием, — ты бы знал, слово есть такое — мафия.
— И еще такой музыкальный ансамбль есть «Сицилианский стилет».
Превлов презрительно взглянул на него.
— Да, и еще в американском штате Висконсин производят такое масло для заправки салатов, оно так и называется — сицилианское.
— Ну хватит! — Превлов жестом регулировщика остановил лейтенанта. — О масле для салата поговорим чуть позднее. Я не поднимаюсь из-за таких глупостей по утрам так рано. И раз уж ты настроен с утра пораньше поработать, иди на службу и займись каким-нибудь полезным делом.
Выпроваживая лейтенанта и проходя через гостиную, Превлов задержался возле журнального столика, на котором была шахматная доска, взял в руку шахматную фигурку.
— Ты в шахматы играешь, лейтенант?
— Давно не играл, — покачал головой Марганин. — Так, по-любительски, когда в Военно-морской академии учился.
— А имя Исаака Болеславского тебе что-нибудь говорит?
— Нет.
— Он был одним из величайших шахматных гениев, — тон у Превлова был такой, как будто читал лекцию школьнику. — Он разработал множество партий и комбинаций. Так вот, его авторству принадлежит так называемая «сицилианская защита». — Он неожиданно бросил шахматную фигурку в лейтенанта, который машинально поймал ее. — Хорошая игра — шахматы. Тебе нужно иногда играть в нее.
Превлов подошел к двери в спальню и приоткрыл ее. Потом передумал и безразлично улыбнулся Марганину.
— Надеюсь, ты извинишь меня… Выйдешь сам. Добрый день, лейтенант.
Выйдя на воздух, Марганин обошел дом, в котором жил Превлов. Дверь в гараж была закрыта. Через небольшое оконце рядом с дверью он попытался заглянуть внутрь. Осмотревшись по сторонам, Марганин резким ударом кулака вышиб крошечное стекло, засунул руку и дотянулся до внутренней задвижки. Еще раз осмотревшись по сторонам, он ловко нырнул в гараж.
Рядом с рыжей «лансией» Превлова стоял черный «форд-седан». Лейтенант наскоро обшарил оба автомобиля, запомнил номерной знак черного «форда». Чтобы все было похоже на тривиальный взлом, он снял щетки с лобового стекла «форда» и быстро покинул гараж, прикрыв за собой дверь.
Буквально через считанные минуты Марганин уже сидел в троллейбусе. Прокомпостировав билет, он сел на свободное место и уставился в окно. Потом он начал улыбаться. Утро было многообещающим.
О «Сицилианском проекте» он и думать позабыл.