Подражающие молниям

ЛЕГЕНДЫ, ТАЙНЫ, МАНУСКРИПТЫ

Неумолимое время движется только в одном направлении — принято считать, что вперед. Но мы с самого начала поступим наперекор неумолимости и совершим невозможное — передвинем стрелку часов вечности на двенадцать или тринадцать веков назад. Ведь машина времени существует: наше воображение готово перенести нас в любую эпоху. Воспользуемся же его помощью, переместимся на тысячу с лишним лет назад и посмотрим, что тогда представлял собой мир.

А мир уже и тогда был очень стар. Уже успели родиться, расцвести, умереть и позабыться многие языки, народы и цивилизации. Уже много тысячелетий существовала письменность, процветали ремесла и искусства. Уже были написаны сочинения, изваяны скульптуры и воздвигнуты сооружения, ставшие эталоном достижений человеческого духа. Приходили и уходили завоеватели, возникали, гибли и снова появлялись мировые державы, стирались профили властителей на монетах и взамен их чеканились другие, но основы жизни, ее порядок, ход вещей, установившиеся тысячелетиями назад, оставались неизменными и должны были остаться такими же еще на тысячелетия вперед. Все так же люди пасли скот, ткали одежду и выращивали хлеб, все так же сильные подчиняли себе слабых, все так же редкие дни мира перемежались с долгими годами, войны. Все было с незапамятных времен известно и все было давным-давно изобретено: плуг и телега, корабль и деньги, лютня и солнечные часы. Даже оружие, несмотря на столь частое употребление, не слишком усовершенствовалось и осталось в своей основе таким же, каким оно было миллион лет назад, когда человек стал человеком,— топор и дубина, копье и лук...

Но вот раздался первый рукотворный взрыв. Мы не знаем и, вероятно, никогда не узнаем, где, когда и чьими руками он был совершен. Но как бы ни был слаб этот взрыв, он все-таки произошел, и История услышала его и изменила с тех пор свою поступь. С изобретением пороха что-то новое, неизвестное до тех пор, появилось в мире. Самое длинное копье и самый острый меч все равно оставались копьем и мечом, а вот взрыв... Такого человечество еще не видело и не помнило, несмотря на свой стотысячелетний опыт. Взрыв впервые давал человеку силу, которой не обладали самые крепкие руки. Поэтому с момента первой вспышки пороха в ступке неизвестного изобретателя и до могучих взрывов нашего времени, преображающих Землю, взрывчатые вещества играют важнейшую роль в технической, экономической и политической жизни человеческого общества.

В течение целого тысячелетия единственным взрывчатым веществом, известным человечеству, был дымный порох. В этом нет ничего странного. Ведь для получения современных взрывчаток требуются продукты, которые может дать только развитая промышленность, требуется знание химии и высокий уровень технологии. Для получения же пороха достаточно веществ, которые хоть и не слишком часто, но все же встречаются в природе. Поэтому не удивительно, что порох стал первым взрывчатым веществом, созданным человеком.

«Изобретение пороха и применение его для метания тяжелых тел в определенном направлении, это теперь признается всеми, принадлежит восточным странам...— пишет Энгельс.— Мы не имеем сведений, когда стала известна особая смесь селитры, серы и древесного угля, взрывчатые свойства которой придали ей также огромное значение».

Различные зажигательные составы для поражения и устрашения неприятеля применялись греками со времен Александра Македонского. Многовековые работы по совершенствованию этих составов привели к созданию знаменитого «греческого огня». Традиция приписывает его изобретение Каллинику. Этот византиец стоит первым в шеренге создателей взрывчатых веществ, он является своего рода основателем династии, которой посвящена эта книга. И, как это часто бывает с родоначальниками, мы не знаем о Каллинике ничего, кроме имени и легенды. Неизвестно, где он родился, когда умер, какие «занимал должности и посты». Может быть, он был мудрым алхимиком, с риском для жизни изучавшим огненные составы, а может быть, сановником, присвоившим себе изобретение безвестного самоучки. Как бы то ни было, Каллиник дал Византии могучее оружие, в течение сотен лет наводившее ужас на ее врагов и, может быть, на много веков отсрочившее падение одряхлевшей империи. Открытие это было совершено в VII веке при императоре Константине IV Погонате, прозванном Бородатым. Впервые греческий огонь применен в 673 году, когда был сожжен арабский флот в битве при Цизике.

Сами греки называли этот огонь по-разному — «жидкий», «мягкий», «римский», но только не «греческий». Наиболее распространенное его название было «морской огонь», потому что чаще всего он употреблялся в битвах на море. Рецепт его приготовления хранился в глубоком секрете, который был известен лишь императору и немногим приближенным к нему государственным деятелям и специалистам. В X веке император Константин Порфирородный, составляя «Рассуждение о государственном управлении», предназначенное им для своего наследника, включил способ получения греческого огня в число важнейших государственных тайн.

Таинственность греческого огня породила многочисленные легенды и невероятные слухи. С течением веков за ним утвердилась слава всесокрушающего оружия, от которого нет никаких возможностей защиты. Вот что пишет, например, один французский историк: «Греческий огонь горел в воде... Он пожирал все: ни камни, ни самое железо не могли ему противостоять. Посредством арбалетов или больших баллист его бросали в чрезвычайном количестве. С блеском молнии и с треском грома летел он по воздуху и сожигал с ужасным шумом баталионы, целые здания и корабли».

Что же представлял собой греческий огонь? Был ли он взрывчатым веществом, провозвестником и предшественником пороха, или же обычной горючей смесью? Ответить на эти вопросы теперь нелегко. Греки умели хорошо хранить свои тайны, а то немногое, что удалось узнать их современникам, было постепенно забыто или расцвечено небылицами. Скорее всего, главной его составной частью была смола или нефть. Как известно, горящую нефть очень трудно погасить водой. Тонкой пленкой растекается она по поверхности воды, создавая впечатление горящего моря, что особенно поражало воображение древних. В состав огня, видимо, входила также негашеная известь, которая в контакте с водой сильно разогревается, способствуя воспламенению состава. Разумеется, «камень и железо» хорошо противостояли греческому огню. Для деревянных строений, и особенно кораблей, греческий огонь, не боящийся воды, был действительно страшен. Примером тому служит известный поход киевского князя Игоря на Византию в 941 году.

Вначале все шло как нельзя лучше. Русские ладьи прошли Босфор и беспрепятственно гуляли в византийских владениях. Император Роман вынужден был направить против Игоря крупные силы. Средневековый историк Луитпранд сообщает:

«Император поместил на свои суда машины для бросания греческого огня не только на носу и корме, но и на бортах. Милосердный бог, желая доставить победу тем, которые его об этом просили, утишил ветер и сделал море спокойным. Поместившись посреди русских, греки бросили в них свой огонь со всех сторон, причем русские побросались в море, предпочитая погибель в его волнах смерти от греческого огня. Многие из них были сожжены посреди волн морских».

А вот что повествует об этой битве «Российская летопись по списку Софейскому»:

«...И пущати нача трубами огнь на лодия руския и бысть видети страшное чюдо. Русь же видяще пламень вметахуся в воду морскую хотяще убрести, и много их побиша и погибоша и такое возвратишася на побего во свояси. Темже пришедшим в землю свою поведаху каждо своим о бывшем и о ляднем огни. Якож молния рече иж на небесях грецы испущающе жгут нас и сего ради не одолехом их».

Обратим внимание на выражение: «и пущати нача трубами огнь». О трубах в тех или иных выражениях говорят многие исторические документы.

В «Тактике» императора Льва VI указано: «Должно всегда иметь на корабельном носу трубу, выложенную медью для бросания огня в неприятеля... Из двух гребцов, находящихся на носу корабля, один должен быть «трубником». Не эти ли трубники показаны на миниатюре, изображающей поход Игоря в Радзивиловской рукописи?

Судя по описанию, трубы представляли собой своего рода метательные устройства, предшественницы артиллерийских орудий, стрелявшие первыми в мире зажигательными снарядами. И в этой связи снова возникает вопрос — был или не был греческий огонь взрывчатым веществом? Одни историки отрицают это, считая «жидкий огонь» греков обыкновенным зажигательным составом, другие утверждают, что греческий огонь — то самое вещество, которое впоследствии было названо порохом. Скорее всего, рецептов греческого огня было множество. В одних случаях, возможно, и в самом деле получали что-то похожее на порох, в других — нет. Совершенно очевидно также, что рецептуры составов с течением веков изменялись и совершенствовались.

Если вопрос о том, был или не был греческий огонь порохом, остается по сей день неясным, то совершенно бесспорен другой исторический факт: порох или подобный ему взрывчатый состав был изобретен независимо от греков и, скорее всего, много раньше их совсем в другой части света — в далеком Китае.

«Согласно некоторым китайским летописям... пушки были известны уже в 618 году до нашей эры; в других древних китайских рукописях описываются зажигательные ядра, выбрасываемые из бамбуковых труб, и нечто вроде разрывных бомб. Во всяком случае, употребление пороха и пушек для военных целей, по-видимому, не получило достаточного развития в ранние периоды китайской истории, так как первый достоверный случай их широкого применения относится лишь к 1232 году н. э., когда китайцы осажденные монголами в Кай-Фын-фу, защищались посредством пушек, метавших каменные ядра, и употребляли разрывные бомбы, петарды и другие виды огневых средств, действие которых основывалось на использований пороха». Так описывает историю появления пороха в Китае Фридрих Энгельс.

Изобретение пороха в Китае не было результатом простой случайности. Наука и культура в этой стране с древнейших времен находились на исключительно высоком уровне. Еще в I веке китайцы научились делать бумагу, с IX века они стали печатать свои книги — сначала с досок, а потом и подвижным шрифтом. В X веке китайские мореходы стали применять компас. Примерно в то же время, скорее всего в IX веке, у китайцев появился и порох. Мягкий климат этой страны способствовал образованию больших естественных скоплений селитры. Несомненно, это помогло местным жителям прийти к составлению взрывчатых смесей.

В средние века китайцы не поддерживали никаких отношений с Западом, и их открытие долго не могло найти пути в европейские страны. Но Китай вел оживленную торговлю с арабами, и именно этот народ сыграл большую роль в дальнейшем развитии порохового дела и распространении его по всему миру.

Арабы выдвинулись в число главных действующих лиц мировой истории в VII веке. К тому времени арабские племена уже больше тысячелетия кочевали по Аравийскому полуострову. Но в 622 году в истории арабов произошел крутой перелом, и недаром именно с этой даты они до сих пор ведут свое летосчисление. В тот памятный год основатель мусульманства Мухаммед переселился из Мекки в Медину, чтобы под знаменем ислама начать вооруженную борьбу сначала за объединение арабов, а затем и за подчинение других народов. Уже в 630 году Мухаммед овладел почти всей Аравией и стал главой первого арабского государства. После смерти пророка в 632 году его «заместители» (халифы) энергично распространяли новую веру и свое господство. В результате упорных войн с Византией и Ираном они уже к 640 году завоевали Сирию и Палестину, сохранив, однако, свободу религии и культуру покоренных христиан и иудеев. В 642 году был захвачен Египет, в 651 пал Иран, а к 720 году во власти арабов уже была Средняя Азия, Северная Африка, Пиренеи. Менее чем за сто лет Арабский халифат из затерявшегося в пустыне захолустного государства превратился в мировую империю, включавшую в себя и Индию, и Испанию.

Военные завоевания сопровождались экономическим расцветом. Быстро развивалось текстильное, бумажное, парфюмерное, керамическое ремесло, обработка металлов. Караваны арабских купцов везли товары всех стран известного тогда мира — от Китая до Британии. Завоеватели сумели быстро перенять культурные достижения покоренных ими народов. Начиная с VIII века на арабский язык были переведены все главнейшие сочинения греческих философов, еврейских ученых, восточных мудрецов. В то время как Европа, придавленная церковным и феодальным гнетом, была погружена в невежество и суеверия, в Багдаде и Самарканде, Каире и Кордове, Дамаске и Александрии строились библиотеки, школы и обсерватории. Память о влиянии арабской культуры на европейские народы сохранилась в многочисленных выражениях и терминах, которые мы употребляем до сих пор. Именно арабы подарили нам такие слова, как алгебра, цифра, эликсир, алхимия, алкоголь, зенит, адмирал, барка, фрегат. У них же заимствованы названия многих звезд (Вега, Альдебаран), знаки наших цифр и нот.

Не удивительно, что арабы, хорошо знакомые с культурой и ремеслами многих народов, быстро научились применять в своих войнах зажигательные и взрывчатые составы. Сначала они заимствуют иноземные достижения, преимущественно греческие, слепо веря иногда самым фантастическим рецептам. В одном арабском сочинении, относящемся примерно к 1225 году и озаглавленном «Руководство о хитростях, войне, осаде городов и защите войск на основании наставлений Александра, сына Филиппова» (то есть Александра Македонского), мы читаем:

«По милости и с помощью всемогущего Аллаха возьми порошок желтой серы, положи в стеклянный сосуд, прибавь туда равное количество синей нефти, заткни горлышко сосуда холщовой пробкой, зарой в свежий навоз и держи в нем сорок дней. Переменяй навоз всякий раз, как скоро заметишь его охлаждение. Возьми порошок желтого железного купороса, положи его в стеклянный сосуд и налей в него такое же количество детской мочи. Заткни горлышко сосуда крепко холщовой пробкой и зарой в навоз, тоже на сорок дней. По истечении этого срока обе смеси смешай вместе, добавь к ним равное по весу количество хорошего уксуса и сохраняй этот состав до случая, когда будешь в нем иметь надобность. Когда тебе придется разрушить замок, стену или какую-нибудь другую постройку, то налей этот состав на эти предметы. Выбирай для этого время, когда ветер дует на неприятеля, иначе ты рискуешь сам погибнуть от действия этого состава. Огонь сильно распространится, ты услышишь шум с ужасающим ревом, затем тебе представится страшное зрелище. Ты увидишь сильное разрушение каменной постройки, которую ты облил составом. Оно совершится в течение часа с громом и шумом, и даже камни, из которых строение было возведено, сгорят. От горящего состава поднимется густой черный дым, и неприятель погибнет от вони и пожара. Никто не сможет быть на пожарище раньше трех дней после пожара по причине дыма и дурного запаха. Если ворота крепости железные, то облей их составом и зажги. Ворота будут разрушены, если это будет угодно Аллаху».

С 1240 года арабы начали употреблять селитру, которая именовалась обычно «китайский снег» или «китайская соль». Эти названия говорят, что селитра — по крайней мере в первое время — вывозилась из Китая. Сначала китайская соль применялась только в медицине. Но уже через полвека селитра широко использовалась в военном деле. В рукописи Гассана «Руководство к искусству сражаться верхом и разными военными машинами» даны многочисленные рецепты различных зажигательных составов с красивыми названиями в чисто восточном духе: «солнечные лучи», «цветок с опилками шпаги», «лунный цвет». Некоторые из составов представляют собой не что иное, как порох.

Трудно сказать, заимствовали арабы порох у китайцев и греков или раскрыли его тайну сами. Во всяком случае, начиная с XIV века, они широко применяют порох в военном деле. Арсенал боевых огневых средств был исключительно богат и разнообразен. В строю сражались «огненные всадники» с большими шестами-факелами, лучники метали стрелы-ракеты. Немалый урон врагу наносили «земной гром» и «пчелиный улей» — полые железные шары, набитые порохом, смешанным с железными опилками и кусками железа. Шары зарывали в землю и взрывали их в момент, когда над ними проходил неприятель. Другое похожее приспособление — «пожирающий огонь» — представляло собой бумажный шар с такой же начинкой. Его зажигали фитилем и бросали в противника. Арабы придумали и другие хитроумные средства, призванные устрашать и поражать врага.

В Ленинградском Эрмитаже хранится арабский пергамент, датированный примерно 1304 годом, с рисунком некоего Эд-дин Мохаммеда. Он изображает бамбуковую трубку, усиленную металлическими кольцами, из которой в пламени и дыму вылетает стрела. По существу, это рисунок первого огнестрельного оружия. И не только оружия, но и прообраза паровой машины, двигателя внутреннего сгорания и всякого механизма, где движущей силой являются расширяющиеся газы, толкающие поршень в цилиндре.

Арабы подготовили применение пороха и огнестрельного оружия в Европе. Однако европейцы впервые узнали о великой тайне пороха, по всей вероятности, не от арабов, а от византийцев, а может быть, открыли ее для, себя заново. С чего же начинается история европейского пороха?

В начале XIX века обнаружена латинская рукопись «Liber ignium ad comburendos hostes» — «Книга огней для сжигания врагов». Написана она около 1260 года Марком Греком. Кем был этот таинственный писатель — военным теоретиком, императорским чиновником или ученым монахом — мы, по всей вероятности, никогда не узнаем. Известно только, что его звали Марк и что он был грек. Впрочем, даже это немногое подвергается сомнению. Возможно, так звали не автора, а переводчика рукописи на латинский язык с греческого оригинала, который до сих пор не найден. Скорее всего, Марк жил не в Византии, а на чужбине, где и был прозван Греком, чтобы его легче было отличить от «своих». Такое же прозвище позднее получили у нас Феофан Грек, а в Испании — Эль Греко.

Многовековую историю пороха, как и всякую историю, творили не единицы, а тысячи, чьи имена бесследно исчезли из людской памяти. Многочисленные химики, пиротехники, воины, мастера искали и находили рецепты хитроумных огней. Безымянные рабы добывали в зловонных копях серу, ремесленники выжигали из ивовых ветвей уголь, купцы везли из далекого Китая караваны с селитрой. Создание пороха — результат коллективных усилий многих народов и поколений, и попытка приписать заслугу его изобретения и распространения какому-то одному человеку была бы бессмысленна. Но все же очень жаль, что мы так мало знаем об авторе «Книги огней». Ведь в ней, по-видимому, впервые в европейской литературе приводится четкое и ясное описание способа приготовления пороха. Это описание затеряно среди других всевозможных рецептов и зажигательных составов, иногда правдоподобных, но нередко фантастических. Многие из них изобретены якобы еще Аристотелем, Александром Македонским и даже творцом «Энеиды» римским поэтом Вергилием.

Возможно, что латинское слово pulver («порошок») именно после появления «Книги огней» получило свое второе значение — «порох». Точно так же эта взрывчатая смесь стала называться «порошком» и в других языках. Например, французское poudre и английское powder означают и «порошок», и «пудру», и «порох». Между прочим, и русское слово «порох», «прах» означало когда-то «пыль», «порошок». Однако порох стал называться в России порохом лишь с XV века, вероятно, под влиянием других языков. Раньше же его называли «зельем», как и всякий чудодейственный состав. По Далю, «зелие, зелье — злак, трава, растение, снадобье, лекарство и огнестрельный порох». Название это сохранялось много веков. Когда при Петре Первом был построен в Петербурге пороховой завод, улица, на которой он находился, была прозвана Большая Зелейная. Сто семьдесят с лишним лет уже не существует этот завод, а улица все еще называется Большая Зеленина, напоминая жителям Петроградской стороны, что их предки жили буквально на пороховой бочке.

«Книга огней» — формальное свидетельство того, что порох мог быть известен в Европе довольно рано — примерно в то же время, что и в арабских странах. Однако появление сочинения Марка Грека еще не означало автоматического знакомства всей Европы с тайной пороха. Книги тогда еще не распространялись миллионными тиражами, газет и журналов не было вовсе. Неторопливо трудились переписчики, каллиграфическим почерком нанося букву за буквой на драгоценный пергамент. На переписку манускрипта уходили годы. Не удивительно, что книги стоили очень дорого. Они остались достаточно дорогими даже после того, как появилась бумага и даже после того, как Иоганн Гутенберг изобрел в 1455 году книгопечатание. Недаром философ Спиноза, живший уже в XVII веке, гордился своей библиотекой, состоявшей из двадцати книг. Четырьмя же веками раньше книги ценились на вес золота, если не дороже. За рукопись Ливия или Цицерона можно было приобрести виллу около Флоренции. Поэтому заказать манускрипт могли себе позволить только владетельные сеньоры и богатые монастыри. Да и читателей в те времена было едва ли больше, чем книг. Образованных и просто грамотных людей было очень мало, а в немногих университетах изучалось практически одно богословие. Крупицы научных сведений тонули в море бесплодных умствований.

До настоящего времени найдено три экземпляра рукописи Марка Грека. Трудно сказать, было ли их намного больше. Одно можно предполагать с уверенностью — тайну пороха последующим экспериментаторам каждый раз приходилось открывать заново. Дальнейшая судьба этой тайны связана с именем одного из величайших мыслителей в истории человечества — Роджера Бэкона.

Роль Бэкона в истории естествознания своеобразна. Он не открыл новых законов и явлений, не сформулировал каких-либо правил, постулатов и тому подобное. Но он сделал нечто большее — дал науке метод познания истины, и это было бесконечно важнее, чем открытие какого-нибудь самого важного закона, ибо люди в то время не только не знали законов природы, но и не умели познавать их.

Роджер Бэкон родился около 1214 года в Англии, близ Ильчестера. Он происходил из довольно зажиточной дворянской семьи, вскоре потерявшей, впрочем, все свое состояние. Время было неспокойное. Бароны вели жестокую междоусобную борьбу с королем Иоанном Безземельным, братом Ричарда Львиное Сердце. После кровавых битв феодалы добились от неудачливого короля провозглашения Великой хартии вольностей. Однако опыт истории показывает, что властители иногда с готовностью провозглашают вольности, но неохотно их соблюдают. Вскоре Иоанн укрепил свои силы и отказался от Хартии. Борьба возобновилась с прежней силой. В этот период войн, грабежа, произвола и беззакония и разорилась семья Бэконов.

Роджер получил образование в Оксфордском университете, выгодно отличавшемся от других учебных заведений Европы тем, что в нем преподавали не только богословие и схоластику, но еще и математику, физику, астрономию, алхимию, а также тогдашние языки науки — арабский, греческий, древнееврейский. В 1237 году он окончил Оксфорд и отправился завершать образование в Мекку европейской духовной жизни того времени — Парижский университет. Несмотря на то что тогда в Париже собрались лучшие умы средневекового мира, Бэкон скоро разочаровался в университетской науке. Это был период расцвета схоластики. Все образование строилось на изучении и толковании Аристотеля, который признавался единственным и непререкаемым авторитетом. Его звали просто «философ», потому что других философов для схоластов не существовало. С виртуозной логикой, с невероятной ловкостью и находчивостью они готовы были защищать или отрицать любой тезис. При этом никому не приходило в голову проверить этот тезис опытом. Истинность или ложность какого-либо утверждения доказывалась только ссылкой на «философа» и его многочисленных толкователей и комментаторов. «Пренебрегая опытом и не проверяя им своих утверждений,— ядовито отмечал Бэкон,— ученые пишут, а толпа считает за доказанное множество ложных положений. Так, говорят, будто алмаз нельзя расколоть иначе, как с помощью козлиной крови. И теологи и философы повторяют это. Между тем, еще ни разу не было удостоверено, что действительно это можно сделать при помощи козлиной крови. А без нее делается очень легко — я видел это своими глазами».

В Париже, а может, несколько позднее, Бэкон становится францисканским монахом. Не следует думать, что в орден святого Франциска его увлекло чрезмерное благочестие. Отнюдь нет. Для образованного человека средних веков, не имевшего собственного поместья или других источников дохода, монашество было единственной формой сносного существования. Ряса обеспечивала не только хлеб, стол и кровлю над головой, но и известное уважение окружающих. «Нищенствующие братья»— францисканцы и доминиканцы — в первые годы существования своих орденов немало сделали для распространения образования в Европе. Они основали школы и университеты, из их рядов вышли многочисленные ученые той эпохи. Их монастыри имели богатые библиотеки.

К несчастью для себя, новоявленный монах не обнаружил должного смирения, и его сочинения отнюдь не дышат восторгом перед божественной справедливостью:

«Везде царит полнейшая испорченность, начиная с самого верха. Святой престол стал добычей обмана и лжи; справедливость гибнет, мир нарушается, постоянно совершаются возмутительные вещи... Посмотрите на прелатов, жадно собирающих богатства, посмотрите далее на монахов всех орденов без исключения — как сильно отклонились все они от того, чем они должны были бы быть! Между тем, труженики, занимающиеся всю жизнь наукой, у всех в презрении! Все духовенство предано гордости, роскоши, жадности. Князья, бароны, рыцари притесняют и грабят одни других, разоряют своих подданных бесконечными войнами и поборами... Народ, уже раздраженный князьями, ненавидит их и потому, где только может, выходит из подчинения им...»

В 1250 году Бэкон возвращается в Оксфорд. Alma mater встречает его не слишком приветливо. «Самый верх» не хотел мириться с инакомыслием ученого монаха, и по распоряжению генерала ордена францисканцев Бонавентуры «брат Роджер» подвергается опале, в которой он находился десять лет. Лишь в 1265 году, когда на папском престоле утвердился Климент IV, отдаленно знакомый через вторых лиц с Бэконом, опальному монаху было разрешено написать книгу с изложением своих взглядов. К милостивому разрешению папа не догадался приложить денег, а положение Бэкона было столь тяжело, что он лишь с большим трудом достал сумму, необходимую для покупки пергамента и оплаты работы переписчиков.

Вскоре папе были отосланы работы Бэкона: «Opus major» («Большой труд») —его главное сочинение, затем «Opus minor» («Малый труд») и наконец «Opus tertium» («Третий труд»). Опала с ученого была снята, и до 1278 года он жил в Оксфорде, занимаясь различными опытами и астрономическими наблюдениями. Неустанный труд не принес ему почета. Нетрудно догадаться, кого он имел в виду, когда писал свои горькие слова о положении людей науки: «Одни из них живут в одиночестве, работая лишь для себя, других же теснят и лишают возможности быть полезными». Научные занятия создали ему лишь славу волшебника и чародея. Защищаясь от обвинений в магии и ереси, он написал еще несколько сочинений, но не смог отвести висевший над ним дамоклов меч. В 1277 году епископ парижский объявил еретическими и предал анафеме свыше двухсот философских тезисов, в том числе и некоторые учения Бэкона. На следующий год великий мыслитель был посажен в тюрьму, в которой просидел целых четырнадцать лет. Из заточения он был выпущен лишь за два года до смерти, семидесятивосьмилетним стариком.

Роджер Бэкон долго еще жил в памяти народной именно как чародей. Целых три века спустя, в 1594 году, когда уже ярко блистало имя Шекспира, на английской сцене шла пьеса про ученого кудесника. Затаив дыхание, зрители следили за тем, как Бэкон со своим учеником заклинают некую Медную голову открыть им великую тайну алхимии. После долгих, но бесплодных усилий они прекращают свои попытки и переходят к другим занятиям. И тогда вдруг Медная голова произносит слова заветной тайны, но Бэкон и ученик не слышат ее!

С тех пор прошло еще несколько столетий, и нам яснее, чем современникам Шекспира, видны величие и смелость творческого подвига Бэкона. Он раскрепостил научную мысль от оков догмы и схоластики, решительно борясь со всем тем, что мешает человеку на пути к знанию.

Бэкон направляет острие полемики прежде всего на главную, по его мнению, помеху знанию — слепое преклонение перед авторитетами. С уничтожающим сарказмом пишет он «о том авторитете, который насильственно присвоили себе многие в этом мире... Это — софистические авторитеты необразованной толпы, так же похожие на истинные авторитеты, как каменный или нарисованный глаз похож на настоящий: то же название, но сущность другая».

Бэкон отвергает не всякие авторитеты, но только «неосновательные и недостойные», «ложные», «насильственно присвоенные». Но как отличить истинный авторитет от ложного и как вообще отличить истину от лжи? Ответ на этот вопрос и составляет сущность учения английского философа:

«Есть три источника знания — авторитет, разум и опыт. Однако авторитет недостаточен, если у него нет разумного основания, без которого он производит не понимание, а лишь принятие на веру... И разум один не может отличить софизма от настоящего доказательства, если он не может оправдать свои выводы опытом...»

Итак, опыт, по Бэкону,— основа познания мира. Нам, людям XX века, такой подход к научному исследованию кажется естественным, а тезисы Бэкона — чуть-чуть банальными. Но в те времена — времена ужасающего и поголовного невежества, расцвета суеверий, мракобесий, насилия, когда еще фактически не существовало ни исследователей, ни науки, когда единственным непререкаемым авторитетом была церковь, а слепая вера в ее догмы и каноны была законом и нормой, тогда учение Бэкона, открывающее людям глаза на мир, было не только пугающе новым, неожиданным, дерзким. Оно было по-настоящему революционным.

Вместо слепой, но благонадежной веры Бэкон прославляет стремление к подлинным знаниям. Это ему принадлежит знаменитый лозунг «Знание — сила!» Напрасно боятся, что избыток знаний обременит человечество, убеждал он. Крылья не только не стесняют птиц, но, напротив, поддерживают их в воздухе.

Бэкон твердо верил, что разуму, вооруженному знанием, нет пределов могущества. В эпоху, когда ветряная мельница казалась чудом, вершиной технических достижений, он предвидел изобретение воздушного шара, самолета, паровоза, телескопа. Он предложил реформу календаря, которая была принята только через триста лет при папе Григории III (это «григорианский» календарь, или наш «новый стиль»).

Среди разнообразных интересов Бэкона значительное место занимала алхимия. Отдав дань многим предрассудкам своего времени, веря в философский камень и возможность превращения ртути в золото, он тем не менее немало сделал для развития лучших сторон этой науки.

Современников Роджера сразу заинтриговали три главы одного из его ранних трудов— «Письма о тайнах искусства и природы и о ничтожности магии», написанного около 1249 года (и если эта дата верна, то Бэкон опередил Марка Грека и арабов). По обычаю многих алхимиков того времени, он написал эти главы нарочито темно и неясно, и их смысл был доступен лишь тем, кому адресовал Бэкон свое «Письмо» и кому он сообщил ключ шифра. Возможно, Бэкон не хотел доверить свою тайну «толпе», чтобы она не могла использовать его открытие «во вред не только себе, но и мудрым». Для большинства непосвященных сочинение Бэкона оставалось тайной за семью печатями, на разгадку которой ушло несколько веков. Лишь в нашем столетии рукопись ученого удалось расшифровать почти полностью. Но уже много раньше стало ясно, что в этих главах Бэкон точно описал способ получения очищенной селитры — основы взрывчатых веществ. Бэкон оставил нам и рецепт пороха: «Возьми селитры, рошка у поголь гоно и серы; и так произведешь гром и разрушения, если знаешь средство. Увидишь, говорю ли я загадками или в соответствии с истиной...»

Немало потом ломали читатели голову над таинственными «рошка у поголь гоно» (в оригинале Lura поре cum vbre). Столетием позже один из переписчиков манускрипта в отчаянии написал на полях против этих слов: «Тот, кто это разгадает, будет иметь ключ, которым, если открываешь, никто не скроет, а если закрываешь, то уж никто не откроет». Лишь много лет спустя было замечено, что непонятные письмена состоят из тех же букв, что и слова «угольного порошка» (carbonum pulvere).

Можно ли на основании этих строк считать Бэкона изобретателем пороха? И да, и нет. Нет, потому что состав смеси угля, серы и селитры он мог заимствовать у Марка Грека (если Марк написал свою «Книгу огней» раньше) или других неизвестных нам источников. Да, потому что из множества разнообразных, иногда совершенно нелепых и невразумительных рецептов зажигательных составов Бэкон описал именно тот, который мы называем порохом. По-видимому, Бэкон проверил известные ему рецепты собственным опытом, то есть сделал то, чему он учил других. Да и мог ли этот первый в мире естествоиспытатель поступить иначе? Мог ли великий экспериментатор описать такое чудо, не совершив его своими руками? Тем, кто сомневается в этом, можно ответить словами Бэкона:

«Хотя бы человек, никогда не видавший огня, имел достаточное доказательство, что огонь жжет, портит и разрушает вещи, все же дух его не успокоился бы на таком знании, и он не стал бы избегать огня, пока не положил бы в огонь руку или какой-нибудь горючий предмет и не убедился бы через опыт в том, что он узнал из доказательств. После же опыта сожжения чего-либо дух приобретает уверенность и успокаивается в сиянии истины»,

Значение Роджера Бэкона для дальнейшего развития науки и вообще человеческой мысли огромно. Можно смело утверждать, что многие крупные ученые последующих веков испытали на себе влияние его учения. Например, знаменитый соотечественник Бэкона Роберт Бойль едва ли пришел бы к сделанным им замечательным открытиям, если бы не впитал в себя идеи своего великого предшественника. С работ Роберта Бойля ведут свое начало современная химия и физика («Бойль делает из химии науку»—заметил Энгельс). Он открыл закон, играющий исключительную роль при расчете взрывов. На первый взгляд между этими двумя колоссами, разделенными трехсотлетним промежутком, нет никаких точек соприкосновения. Один был столпом алхимии, другой — ее ниспровергателем. Один был скромным монахом, другой — сыном могущественного графа, владельцем двух поместий, основателем английской академии наук — Лондонского королевского общества. Но раскроем сочинения Бойля, и нам покажется, что его рукой пишет сам Бэкон:

«Я привык рассматривать мнения как монеты. Когда мне в руки попадает монета, я обращаю гораздо меньше внимания на имеющуюся на ней надпись, чем на то, из какого металла она сделана. Мне совершенно безразлично, вычеканена ли она много лет или столетий назад, или она только вчера оставила монетный двор. Столь же мало я обращаю внимания на то, прошла ли она до меня через много или мало рук, если я только на своем пробирном камне убедился, настоящая ли она или фальшивая, достойна ли она быть в обращении или нет. Если после тщательного исследования я нахожу, что она хороша, то тот факт, что она долгое время и многими принималась не за настоящую, не заставит меня отвергнуть ее. Если же я нахожу, что она фальшивая, то ни изображение и подпись монарха, ни возраст ее, ни число рук, через которые она прошла, не заставят меня принять ее, и отрицательный результат от одной пробы, которой я сам подверг ее, будет иметь для меня гораздо большее значение, чем все те обманчивые вещи, которые я только что назвал, если бы все они доказывали, что она не фальшивая».

Мы видим, что идея Бэкона о том, что только опыт является надежным пробирным камнем науки, выражена Бойлем с большой убедительностью и силой. Недаром основанное им Королевское общество приняло своим девизом прямо-таки бэконовское «Nullus in verba» — «Ничего со слов». А полное название английской академии наук было «Лондонское королевское общество для совершенствования естественных наук с помощью опытов». Заметим еще раз — с помощью опытов...

Примерно в одно время с трудами Бэкона появилось еще одно сочинение, называющее рецепт пороха. Автором его был граф Альберт фон Больштедт — фигура достаточно примечательная. Ученый схоласт, крупный теолог, хорошо образованный философ, авторитетный защитник феодальных устоев, носитель высокого церковного сана, он был прозван богословами «Великим». Альберт Великий жил преимущественно в Париже и Кельне, но много путешествовал и всюду был встречаем с большим почетом. Известность Альберта была особенно велика еще и потому, что он был учителем знаменитого Фомы Аквинского — страстного проповедника, писателя, златоуста и идеолога католической церкви.

Нужно отдать должное графу Альберту — ему не были чужды естественные науки, и он даже интересовался алхимией. Этого оказалось достаточным, чтобы на знаменитого богослова легла тень подозрения в магии и колдовстве. Он не избегнул упреков в «опасных заблуждениях» даже со стороны своего любимого ученика Фомы Аквинского. По-видимому, для защиты от, этих обвинений и написал Альберт Великий книгу «О чудесах света». Среди прочих чудес Альберт упомянул «летающий огонь» и дал рецепты его изготовления, в том числе и состав из серы, угля и селитры. Поскольку писания Альберта, пользовавшиеся в то время большим авторитетом, быстро распространялись по Германии и другим странам, сведения о составе пороха и свойствах селитры стали широко известны в Европе, что подготовило почву для повсеместного развития пороходелия.

«Труд о чудесах света» — отнюдь не смелое исследование, как сочинения Бэкона, это добросовестный, хорошо систематизированный компиляторский труд. История потом сама рассудила, кто из них более велик — прославленный граф Альберт или скромный монах Роджер. «Великий» богослов давно забыт, великий ученый Бэкон известен каждому образованному человеку.