Подружки

Как мы готовились к олимпиаде по истории

Ирина Михайловна влетела в класс: волосы растрёпаны, пиджак расстёгнут, очки набекрень, юбка мятая. В общем, как всегда.

Стала искать журнал, нашла, принялась нас пересчитывать, сбилась два раза, а потом как завопит:

— Боже мой! А олимпиада?!

Как будто мы сами должны были без неё олимпиаду устроить, на все вопросы ответить, а затем ещё листочки на видное место положить. Чтобы она не потеряла их, как обычно бывает с нашими контрольными и тестами. Удивительно, как настолько рассеянный человек может такой предмет, как история, вести, где нужно все даты и фамилии помнить. Правда, факты и даты Ирина Михайловна помнила прекрасно. Так же, как и фамилии, особенно тех, кто может поехать на олимпиаду по истории, чтобы защитить честь школы.

— Итак, — сказала она, обводя класс взглядом, — на олимпиаду поедут…

Я зевнула. И ежу понятно, кто поедет. Я да Рябов. Два отличника. Чего тут думать! Я потихоньку развернула под столом конфету и сунула в рот, чтобы так спать не хотелось.

— Итак! Поедут Минаева… Рябов… и Тохтамышева.

Я закашлялась, подавившись конфетой.

— Что? — проговорила я с трудом. — Кто? Зачем?

У Тохтамышевой, самой главной двоечницы в мире, вид был не менее потрясённый.

— Чего это? — спросила она. — Куда это я поеду?

— А главное — с какой стати? — возмутился Рябов.

— Ребята, ну я же вам говорила, — историчка умоляюще сложила руки на груди, — я же объясняла… Директору всё время приходят жалобы, что в олимпиадах участвуют одни и те же люди! Нам нужно разбавлять постоянных участников… другими учениками!

— Но почему нас надо разбавлять Тохтамышевой?! — воскликнула я, наконец откашлявшись. — Что у нас, других людей нет? Мы же никогда не выиграем олимпиаду с…

Я не осмелилась продолжить. Не хотелось сердить Тохтамышеву, крепкую, здоровую, выше меня на целую голову.

— Да потому что у неё фамилия на «Т»! — чуть не заплакала историчка. — Директор так распорядился! Чтобы у всех был шанс. В этой олимпиаде, кроме отличников, участвуют все, у кого фамилия начинается на букву «Т».

— Тогда я не участвую, — сказал Рябов. — Это не олимпиада, а цирк с конями.

— Я те покажу цирк, — пообещала Тохтамышева, в которой и впрямь было что-то лошадиное. — Выйди только на перемену — всё покажу! Особенно клоуна одного.

Рябов поёжился.

— Слушайте, — нервно сказала Ирина Михайловна, — вы только не ссорьтесь! Отныне вы — одна команда.

— Ни за что! — хором сказали мы не только с Рябовым, но и с громогласной Тохтамышевой.

— Поэтому вы отвечаете друг за друга, — продолжала историчка, — и готовитесь вместе! Тохтамышеву будете по очереди готовить.

— Ну нет, — буркнул Рябов, — я после уроков не могу: я на процедуры езжу. К окулисту. На электростимуляцию и коррекцию Зрения. Процедуры оплачены, пропускать нельзя!

— Я те и так могу коррекцию сделать, — мрачно сказала Тохтамышева, — забесплатно.

— Бесплатно, — поправила её я.

— Чё? — переспросила Тохтамышева.

— Бесплатно, — громко повторила я, — а не «забесплатно»!

— Вот у вас уже и обучение потихоньку началось, — обрадовалась Ирина Михайловна. — Давайте, девочки! Я на вас надеюсь. А ты, Тохтамышева, имей в виду: не будешь готовиться — родителей в школу!

— Короче, это… — сказала мне после урока Тохтамышева, — я сегодня занята. Флаеры у метра раздаю.

— У метро, — поправила я.

— Чё?

— Прости, Тохтамышева, — сказала я, — но ты дура.

Сама не знаю, чего я добивалась. Скорее всего, чтобы она меня треснула. Дала бы в глаз, и мне было бы освобождение от олимпиады. Или хотя бы прописали процедуры для коррекции зрения. Лучше ездить в поликлинику, чем готовить к олимпиаде эту балду.

Но эффект был прямо противоположный.

— Ладно, — мрачно сказала Тохтамышева, — зайду часов в семь.

— С) боже! — вздохнула я и поплелась домой.

Что у нас была за подготовка! Как вспомню, так сразу зажмуриться хочется.

— Тохтамышева! Как называлась письменность древних египтян?

— Буквы!

— Да погоди! Какие буквы?! Тут три варианта ответа: иероглифы, клинопись, узелковое письмо.

— Хм, — задумалась Тохтамышева.

Мне казалось, я слышу, как скрипят её извилины.

— Иероглифы — это у китайцев, — бормотала Тохтамышева, — клинопись… Это которая в Клину, что ли? У меня тётка из Клина. Там колбаса хорошая. Клинская. С бородинским хлебушком и горчичкой — объеденье! Ладно, короче, козелковое письмо!

— Тохтамышева, — давясь от смеха, произнесла я, — во-первых, не козелковое, а узелковое! А во-вторых, иероглифами они в Древнем Египте писали! Понимаешь?

— Как это? — искренне удивилась Тохтамышева. — У них там китайцы, что ли, жили?

И так каждый день.

— Тохтамышева! Ну ты подумай!

Простой вопрос! Как раз для тебя! Как назывался правитель Индии: король, царь, раджа, император?

— Ещё раз повтори, — попросила она.

— Ну ты чего? Ты знаешь, Тохтамышева. Точно, знаешь! Ну подумай! Вспомни мультик про золотую антилопу.

— Факир! — радуется Тохтамышева. — Там факир был! Есть такой вариант ответа?

Я, конечно, смеялась, иногда до колик в животе, но каждый раз после приступа смеха мною овладевал ужас. А что будет на олимпиаде? Что напишет там этот факир своим козелковым письмом?!

Да ещё и подружки звонили. И ей, и мне. Мои меня звали в кружки, в библиотеку, в музей. Её — с мальчишками потусоваться в подъезде, на дискотеку, в кино. И всем мы отвечали уныло, что готовимся к олимпиаде. Наконец звонки прекратились и мы остались вдвоём.

Это было ужасно — один на один с непроходимо тупой Тохтамышевой. Ясно было: сколько усилий ни приложи, толку никакого. Хитренький Рябов, избежал этого мучения! Я бы уже на любое лечение согласилась, даже на витаминные уколы, лишь бы покончить с тягучей, как замазка, подготовкой.

Однажды сидели мы с Тохтамышевой и листали учебник. Я лениво спросила:

— Какой, по-твоему, первый металл, который использовал древний человек: олово, медь, бронза?

— Погоди, погоди, — вдруг заволновалась Тохтамышева. — Я же читала! Вчера! Про это!

— Да? — я удивилась.

У меня в последнее время сомнения появились в том, что она вообще умеет читать.

— Ну да, это же на сто четырнадцатой странице написано. Я ещё номер страницы в кружочек обвела! Посмотри!

Я заглянула в учебник. И правда номер страницы обведён.

— И что? — говорю. — Какой металл-то?

— Ну не помню, — чуть не плачет Тохтамышева, — но точно читала вчера!

— Ладно, — сжалилась я и подсказала: — Медь.

— Да! — радостно завопила Тохтамышева, словно ей сделал предложение прекрасный принц. — Точняк! Ме-едь!

— Молодец, — кивнула я, — только мало помнить номер страницы, чтобы на олимпиаде правильно на вопросы отвечать.

— Я повнимательнее сегодня прочту, — пообещала пристыженная Тохтамышева.

Я растрогалась и на следующий день специально задала ей вопрос полегче. Из «Тестов по истории Древнего мира».

— Что, — говорю, — делали спартанские мальчики: учились бороться, терпеть голод и дискомфорт, с семилетнего возраста жили отдельно от родителей в отрядах сверстников?

— Странный вопрос, — растерялась Тохтамышева, — они всё это и делали.

— Как так? — удивилась я. — Не может быть. Выбрать надо что-то одно!

— Но что? Они и терпеть учились, и жили отдельно. Не веришь? Ну вот, позырь, то есть, это… посмотри в учебнике!

Посмотрела я. И правда. Всё они делали, эти мальчики спартанские. Я тогда в ответы к «Тестам» глянула. Оказалось, верный третий вариант. Интересное кино! А как же голод? И борьба у них точно была!

Мне прямо обидно стало за спартанских мальчиков. Вот и про нас потомки знать не будут, что мы мучились, к олимпиадам готовились.

— Давай посмотрим в этой, как её… — сказала Тохтамышева.

— В «Википедии», — сообразила я.

За последние несколько недель я научилась понимать её папуасский язык. Вышли мы в Инет, нашли статью в «Вики». И читаем:

Ну я-то об этом и так знала. Но что случилось с Тохтамышевой — не передать!

— Как, — бормочет, — на подстилках? И без одежды? И на крапиве? И воровать? И убивать?!

Как вскочит! Как забегает! Ну как будто тут перед ней спартанские мальчики на крапиве развалились и храпят в ожидании, когда их убивать позовут!

— Давай я лучше про эту Спарту в учебнике почитаю, — решила Тохтамышева. — Может, всё-таки враньё это — насчёт крапивы? В Интернете ж вранья — как грязи!

Засела она за учебник. Читает, губами шевелит. А я смотрю на неё и поверить не могу. И думаю: «Да, Тохтамышева. Хорошо, что с нами должна на олимпиаду буква „Т“ идти, а не „Щ“, например. А то отправили бы Щукина, а его никакой крапивой не заставишь учебник читать!»

Вдруг — телефонный звонок! Ирина Михайловна.

— Девочки, — говорит, запыхавшись, будто стометровку до телефонного аппарата бежала, — всё! К олимпиаде можно не готовиться. Там один человек всего нужен от нашей школы. Поедет Рябов.

— Как, — говорю, — Рябов?

— Ну а кто? — удивилась историчка. — Не Тохтамышева же. Всё, Минаева, отбой! А то забуду Рябову позвонить.

И трубку повесила. А я всё стою, как дурочка. Гудки слушаю. И на Тохтамышеву смотрю. Вспомнила вдруг, что вообще-то её Таней зовут. Хотя к чему мне это? Всё равно на олимпиаду не едем.

— Чего с Рябовым? — спросила Тохтамышева, не отрываясь от учебника. — Сгинул в своей поликлинике?

— Нет, — говорю, — на олимпиаду едет. А мы нет.

Тохтамышева посмотрела на меня. А место, где читала, пальцем зажала. Потом палец убрала медленно и говорит:

— То есть можно не готовиться?

— Можно.

— И учебник не читать?

— Ага.

— А…

Она глянула на часы. Потом на меня.

— А что делать? — спросила она.

И смотрит, как баран на эти… как их… Не помню, в общем. И я на неё так же смотрю.

— Знаешь, Тань, — говорю, — если тебе делать нечего, можем… в библиотеку, что ли, сходить? Ты как?

— Зачем? — поморщилась она.

— Ну возьмём, например, книжку про спартанцев. Может, ещё что про них узнаем.

— Да? — оживилась Тохтамышева. — Ну ладно. Давай. А вечером можем на дискотеку зарулить. У меня два флаера осталось!

Она порылась в карманах.

— О нет, целых три!

— А третий Рябову занесём, — предложила я. — Скажем, что это билет на цирк с конями.

И громогласная Таня захохотала так, что уронила на пол учебник. А потом встала, меня по спине хлопнула и сказала:

— А ты, ишь! Нормальная оказалась чуви… в смысле девчонка!