Подвиг бессмертен

НАЧАЛОСЬ

Еще утром Голубев был в полете. Вокруг рвались снаряды. Едкий дым слезил глаза. Еще утром он видел под плоскостями машины черные пепелища донских станиц. А вечером того же дня, получив в качестве поощрения возможность повидать своих близких, он уже сидел за сотни километров от фронта в уютной деревенской избе, где пахнет березовыми вениками, солеными грибами, свежим сеном и еще чем-то таким знакомым и бесконечно родным. Тикают часы, за стеной блеет овца, на столе шумит начищенный самовар. За несколько часов По-2 доставил Голубева с фронта в мир тишины и деревенского уюта.

На коленях сидит сынишка, радостно припавший своей светлой головкой к груди отца, на которой сияют золотом и эмалью боевые награды. Слева от него — счастливая жена, а напротив, проворно орудуя у самовара, Мария Николаевна — мать Голубева.

А изба полна народу: все, мал и стар, пришли повидать героя.

На другой день он чинил сарай, колол дрова, чувствуя, каким приятным холодком отдает от березового топорища. Потом ремонтировал водопроводную колонку (не зря до войны был слесарем), затем электрическое освещение. Сколько отрады доставлял ему этот простой, но желанный труд! Он торопился сделать как можно больше.

Голубев не заметил, как прошла неделя, и вот он должен улетать. Провожать героя на аэродроме собрались почти все жители.

Виктор Максимович подошел к кабине, взял из рук жены сынишку, посмотрел в его светлые глаза и оказал с улыбкой:

— Ну, будь здоровым, сын. Расти крепким.

— Сынок, — раздался из толпы женский голос,— дитя твое мы сбережем и товарищам своим, кто на войне, скажи, не оставим матерей и детишек, только гоните этого проклятого супостата с земли нашей. Гоните его скорее!

Глубоко тронутый этими словами, Голубев проговорил:

— Все можно потерять, даже жизнь. Но Родину не отдадим врагу. Вот что просили передать вам наши летчики.

В тот же день Голубев снова был на фронте, угощал своих товарищей скромным деревенским пирогом и рассказывал о суровой жизни тыла.

Жадно слушали его летчики, стрелки, техники, люди из разных сел и городов. А думы у всех были одни — быстрее вернуть мир и покой своим родным. Хмурый, неразговорчивый стрелок Иван Корнеев, в прошлом лесоруб, потерявший семью, подошел к Голубеву, спросил:

— Товарищ капитан, а если письмо кому-нибудь из них я напишу, поди обрадуются. Да и помочь бы можно.

Голубев посмотрел в большие добрые глаза Корнеева и подумал: «Как же сам не догадался». Он вспомнил об одной семье, эвакуированной из Ленинграда в Углич. Она была небольшой: отец — старый кировский прокатчик, его жена и дочь Елена, студентка медицинского института. Так пусть Корнеев напишет Лене. Сержант так и сделал.

С тех пор Корнееву стали приносить письма. Сначала он получал их не так часто, а потом — чуть ли не каждый день. И ожил, повеселел Корнеев, заиграла веселая улыбка на его лице.

...Ранняя зима опустилась на степь. В ноябре завьюжило на аэродромах. С утра до ночи в воздухе метались мириады белых мух. Но метель не мешала летчикам. Шестерка Голубева подымалась в воздух выполнять свою опасную и уже привычную работу — бить врага на переправах, громить автоколонны и авиацию на аэродромах, уничтожать живую силу противника.

Голубев тренировал своих ведомых на земле. Он сажал двух летчиков в самолеты, размещенные друг от друга на расстоянии, которое обычно выдерживается в воздухе, учил запоминать проекции спереди и сбоку идущего штурмовика. Он объяснял некоторые, наиболее распространенные приемы и маневры во время атак. Особое внимание командир уделял работе с картой, поскольку в условиях плохой погоды нельзя надеяться «на хвост ведущего».

Он все чаще и чаще летал с новичками. Подучит одну группу и занимается с другой. Иной раз до поздней ночи не покидал аэродрома. Повар Микола Хлыщ, как увидит, что Голубева нет на ужине, забегает по аэродрому.

— Хлопцы, — беспокойно закричит он своим тенорком, — да где же наш Голубев? Борщ стьнет, спасу нет.

Наконец, тяжело ступая обмерзшими унтами, в столовую входил усталый Голубев, за ним его летчики, а в хвосте победно шествовал Микола Хлыщ.

— Хуже «мессера», — шутливо жаловался летчик. — Как сядет на хвост, так и не слезает, покуда не доведет до миски.

— Интересно, — возражал повар. — Чтобы сказал этот здоровяк, если бы поморить его голодом недельку, а? Вот тогда бы он и правду понял, что значит повар.

Все смеялись, отдыхали после напряженного труда, давая усталому организму короткую разрядку, а затем снова шли на аэродром. ...

День и ночь, несмотря на стужу и метели, техники и механики хлопотали возле боевых машин.

Голубев отлично понимал, что значит хорошая подготовка самолета к вылету. Не доверни гайку на один лишь виток, не зашплинтуй один болтик, забудь об одном тоненьком, как волосок, электропроводе, и могучая машина может подвести. То, что не удается сделать целой зенитной батарее врага, может сделать простая неосмотрительность.

Вот почему он вместе со своими летчиками осматривал машину за машиной, подолгу беседуя с утомленными, озябшими людьми в черных куртках, перекидывался с ними шуткой, иногда сам помогал подвесить бомбу или заправить самолет, хвалил усердного механика и журил небрежного.

— Тщательно осмотрите бомболюки,—советовал Голубе одному.

— А у вас хорошо идет. Только давайте вместе проверим приборы, — замечал второму.

— За фильтром лучше посмотрите, — предупреждал третьего.

...Быстро проносились в заботах и тревогах короткие ноябрьские дни. Фронт жил чуткой, напряженной жизнью. День и ночь на передовую тянулись колонны танков, артиллерии, автомашин. В штабе авиаполка допоздна засиживались над картами авиационные и пехотные командиры.

19 ноября 1942 года, 7 часов 30 минут утра. Тишину нарушил грохот десятков тысяч орудий. Загудела, затряслась земля. Огненные всплески взрывов взметнулись вверх и на десятки километров озарили все вокруг. Взревели моторы танков, поднялась из окопов пехота.

Личный состав штурмового гвардейского полка построен на аэродроме. Порывистый ветер колышет тяжелый бархат знамени, на котором запечатлен образ Ленина.

Советская Армия, — разносится в студеном воздухе голос командира, — переходит в решительное наступление. Товарищи гвардейцы, мощным штурмовым ударом расчистим путь пехоте, поддержим с воздуха наступление на земле. За нашу Советскую Родину! Вперед, на Запад!

— Ура! — гремит над аэродромом.

И вот уже все спешат к машинам. Летчики и воздушные стрелки Голубева садятся в «илы». С командного пункта взметнулась белая ракета, и над аэродромом загудели моторы.

Механик, с трудом придерживая ушанку на голове, еще раз залез на плоскость, заглянул в кабину Голубева и, убедившись, что все в порядке, крепко обнял его, что-то крича, и тут же скатился по крылу от ветра в снежный вихрь.

Один за другим поднимаются в воздух штурмовики. Шестерка Голубева идет сегодня на особо сложное задание — разбомбить вражеский аэродром, на котором базируются транспортные самолеты. Аэродром охраняют 52 зенитных орудия.

Голубев уверенно смотрит на ориентиры. Цель уже близка. Он предупреждает по радио:

— Не зевать, орлы! Глядите в оба! Приближаемся к «линейке»!

Не прошло и минуты, как спереди, с боков и сзади повисли черные облака разрывов. Это заработали зенитки. Начался «голубевский маневр»—короткие развороты, внезапная потеря высоты и снова резкий набор ее. Штурмовики, зная, что основной зенитный пояс впереди, старались обойти эти первые зенитки.

Прошло полминуты, и орудия стали бить еще сильнее. Все вокруг заволокло клубами дыма, который пронизывали сверкающие ленты трассирующих снарядов. Голубев резко поднял машину вверх, потом сделал левый разворот и, скользя на крыло, заметил внизу вражескую батарею.

Он передал команду Бондаренко и Соколову — подавить две батареи слева и справа. И тут же бросил свою машину в крутое пике. Вот уже видна черно-пятнистая раскраска на щите пушки, видны солдаты в зеленых касках. И когда цель точно легла в прицел, он ударил из пушек и тут же сбросил бомбы. Голубев был от земли настолько близко, что почувствовал, как содрогнулась машина от взрыва.

— Доложите, как обстановка? — обратился он к Бондаренко и Соколову.

— Подавлено два орудия, — ответил Соколов.

— Всю батарею раскрошили, товарищ капитан,—весело доложил Бондаренко.

Между тем остальные штурмовики были уже над аэродромом. Вот вспыхнул один Ю-52, за ним второй, Голубев начал бить по «Юнкерсам» на бреющем. Огонь охватил аэродром. Вдруг справа летчик заметил танки, идущие из рощи. Вверх поднялась зеленая ракета—Голубева предупреждали: возможно, что к аэродрому прорвутся наши танки; зеленая ракета будет означать, что танкисты начинают атаку «Юнкерсов».

— Волк-3! — передает Голубев .— Проследите за танками. Остальным продолжать работу.

Но прежде чем Бондаренко успел приблизиться к танковой колонне, по радио раздался голос:

— Орлы! Прекратить атаку. Не мешайте нам колошматить фрицев. Говорит командир танковой бригады.

— Ваш пароль, товарищ командир? — спокойно запрашивает Голубев.

— Вы что, черти «горбатые», своих не узнаете? Не видите зеленую ракету? — кричит командир.

Зеленая ракета, действительно, условный сигнал танкистов, но Голубева смущает грубая фамильярность разговора и нежелание назвать пароль.

— Пароль! — снова требует пилот, не приостанавливая ни на минуту бомбежку «Юнкерсов».

В эту критическую минуту в наушниках слышен голос Бондаренко:

— Товарищ капитан! Это фашисты. Разрешите бить?

— Бей! — зло крикнул Голубев.

В ответ по радио несется немецкое ругательство. Разгадав маневр врага, штурмовики действуют еще более настойчиво. Они идут на бреющем полете, используя всю огневую мощь. По броне «илов» барабанят пули зенитных пулеметов. Полчаса «висят» штурмовики над целью. Фашисты выслали четыре «мессера», но их атака закончилась плачевно: Бондаренко сбил одного из них и другие убрались восвояси.

Аэродром окутало черным дымом, грохочут взрывы бензобаков, рвутся боеприпасы. Голубев со своей шестеркой делает последний разворот. На этот раз они атакуют танки, которые пытаются снова скрыться в рощу, не сумев подделаться под «своих ребят».

...Как только колеса шасси коснулись заснеженного поля своего аэродрома, Голубев почувствовал в голове каменную тяжесть. Как в тумане, мелькали перед глазами фигуры авиамехаников. Глаза слипались. Несколько полетов подряд дали себя знать. Пока на аэродроме осматривали машины, Голубеву было разрешено отдохнуть. Он проснулся, услышав над ухом густой бас командира полка:

— После трудов праведных — сон богатырский. Великолепно, товарищ капитан!

Он с отеческой улыбкой оглядел с головы до ног крепкую фигуру летчика, затем взял его за руку и, обращаясь ко всем стоявшим вокруг, сказал:

— Ну, пошли обедать, живо!

Когда вошли в столовую, командир распорядился, чтобы принесли посылку. На стол поставили большой, обшитый белым холстом ящик с надписью: «Гвардейскому штурмовому полку. Передать лучшим летчикам, которые бесстрашно громят врага».

— Лучшим — значит группе Голубева, — пояснил полковник.

— Спасибо, товарищ командир, — ответил, волнуясь, Голубев.