Подвиг отряда

ПРОВОДЫ

Ольшанский запечатал письмо-секретку, размашистым почерком написал адрес электромеханической школы и разборчиво вывел слова: Ивану Василенко.

— Младший сержант, — обратился он к Владимиру Очаленко, чистившему автомат, — вот, передай утром нашему почтальону, — и подал ему письмо.

— Есть, товарищ старший лейтенант, — тотчас же отозвался подчиненный. Рослый и статный, с открытым моложавым лицом и зачесанными назад светлыми волосами, этот украинец в последних боях еще сильнее полюбил своего командира и стал очень часто к нему наведываться, чтобы послушать его, получить дельный совет, указание или в чем-либо помочь ему. И вот сейчас, вытирая с жестких рук масло и принимая письмо, он с обидой добавил:

— А только так нехорошо…

— Ты о чем это?

— О том же. Которые сутки глаз не сомкнули и вот снова не спите.

— Некогда, орел! Перед боем хочется с друзьями перекинуться словом.

— Я вот пожалуюсь майору…

Младший сержант не договорил: неожиданно распахнулась дверь, и на пороге появился сам Котанов, в ватной фуфайке, крупный, плечистый, с бледножелтым от тусклого света лицом, кажущимся высеченным из камня.

— Никак ссора? — удивился Федор Евгеньевич.

— Очаленко все нападает, — пошутил Константин.

— Я, товарищ майор…

— Не слушается? — перебил комбат. — Он у нас такой: и глаза ввалились, как у старика, и щека от раны распухла, и сам позеленел, а вот крепится, бодрствует. Закалился человек! — и снисходительно посмотрел Ольшанскому прямо в лицо, отчего оно вдруг зарделось и засветилось улыбкой.

— Ну, как, доволен назначением?

На простой, теплый вопрос последовал столь же искренний ответ:

— Еще бы, товарищ майор. Рад, очень рад. Сами понимаете, — добавил Ольшанский, — такое дело начинается и чтоб без моего участия… Нет, этого я бы не перенес…

Майор понимающе улыбнулся: несколько часов тому назад на приеме у генерала сам переживал нечто подобное. Сначала все шло хорошо. Был представлен тщательно разработанный план предстоящего десанта в Николаев, подробно изложены были соображения по поводу этой сложнейшей и трудно выполнимой операции. Все взвесил, все предусмотрел, все до деталей продумал этот опытный командир — верный ученик Героя Советского Союза Куникова, принявший после гибели последнего командование отрядом морской пехоты на «Малой земле» под Новороссийском, руководитель крупных десантов в Таганрог, Мариуполь и Осипенко.

Деловая беседа уже близилась к концу. Генерал согласился с планом, с обстоятельным докладом комбата, внес свои замечания и, откинувшись на спинку стула, вдруг спросил:

— Ну, а кого вы думаете назначить командиром десантного отряда?

— Кого?.. — смутился Котанов. — Думаю сам пойти…

— А батальон без командира останется?

— Понимаете, не участвовать в таком деле для меня… слишком обидно, — упавшим голосом ответил майор.

— Да что у вас нет толкового, волевого офицера, что ли! — возразил генерал.

— Найдется, пожалуй…

Комбат сухо попрощался с генералом, по струнке вытянулся, отдал честь и вышел из кабинета недовольный и расстроенный.

У своего штаба встретил командира роты автоматчиков Ольшанского, старавшегося в последние дни как можно чаще попадаться майору на глаза. По умоляющему взгляду подчиненного, робкому, чистому и серьезному, Федор Евгеньевич понял, за чем тот пришел.

— Все за тем же?

— Да, за тем же, — ответил Константин.

— Ведь ты же недавно был ранен! — воскликнул майор.

— Ну, что вы, товарищ майор, — запротестовал старший лейтенант. — Разве это рана? — и он повел по щеке рукой, придавливая опухоль. — Не рана, а так, царапина.

— Все-таки тебе следует подлечиться, — попытался разубедить своего любимца Котанов, хотя в душе уже согласился с его намерением.

— Что вы, что вы! — испугался тот. — Я совершенно здоров! Честно говорю, что смогу…

— Ну, если так, то будем считать, что все в порядке, товарищ… командир десанта.

Решение комбата, произнесенное тихо, но внятно и твердо, сразу преобразило подчиненного, взбудоражило, окрылило.

— Спасибо, товарищ майор! — пробормотал он, все еще не веря тому, что только что услышал…

— Значит, доволен? — повторил Котанов, всматриваясь теперь, при мерцающем свете коптилки, в улыбающееся, перекошенное от опухоли лицо.

— И не только старший лейтенант — многие довольны, — вмешался в разговор офицеров младший сержант Очаленко. — Как только матросы узнали о готовящемся десанте и что командовать им будет старший лейтенант Ольшанский, — торопливо продолжал он, — ну, товарищ майор, прямо отбою нет. То один придет, то другой, а то давеча привалила целая пятерка.

— Всех тянет в бой, — с гордостью прибавил командир десанта.

— Народ у нас хороший, но для десанта все же надо отобрать самых стойких, самых храбрых и проверенных, предостерег Котанов. — Главное, не допустить того, что произошло под Таганрогом.

А под Таганрогом, можно сказать, случился курьез. Когда десантники возвратились с полной победой, их построили, пересчитали и доложили комбату. Цифра удивила его: возвратившихся было больше, чем ушедших в операцию. Последовало новое приказание: проверить состав десанта вторично. Командиры взводов вновь построили людей и каждого окликали по спискам. Подбили итог и снова доложили. Цифра оказалась прежней. После третьей проверки, еще более тщательной, секрет, наконец, разгадали. В строю стояло несколько человек, которые в списках не значились. Они-то и составляли ту разницу, которая так изумляла офицеров. Воспользовавшись темнотой, ночи, эти добровольцы незаметно пробрались на катера и вместе со всеми отправились на противоположный берег бить немецко-фашистских захватчиков.

Больше подобных историй не повторялось: комбат сам занимался отбором людей в десанты и сам руководил посадкой на суда. Сам взялся за общее руководство и этой десантной операцией, по замыслу предполагавшейся быть еще более грудной, смелой и дерзкой, чем все прежние.

Операция была задумана несколько дней тому назад, а план действий утвержден лишь сегодня. Сегодня же и началось осуществление его — с подготовки плавсредств, боезапаса, с проверки вооружения, с отбора людей.

— Да, тут надо смотреть в оба, — охотно согласился с майором Ольшанский. — Строгость, вернее придирчивость нужны при отборе. Необходимо отобрать молодцов один к одному.

В коридоре послышались легкие шаги и робкий стук в дверь. «Кто это в такую пору?» — в недоумении подумал старший лейтенант и разрешил человеку войти.

В избу нерешительно вошел Михаил Хакимов, родом из Буденновского района, Татарской АССР, худощавый, с острым подбородком и поджатыми губами, матрос. Характера он был горячего, в делах напористый, а в жизни обычно скромный и тихий. Автоматчик остановился у порога и, переступая с ноги на ногу, не знал, с чего начать, повидимому, порядком смутившись присутствием комбата или тем, что в поздний час зашел.

— Что скажете, товарищ Хакимов? — прервал молчание Котанов.

— С просьбой… товарищ майор, — волнуясь, заговорил боец. — Не откажите, если можно…

— Может, табачок выдохся — курить захотелось? — нарочно спросил командир десанта, будто не понимая цели посещения подчиненного.

— Что вы, товарищ старший лейтенант! — уже тверже сказал матрос. — Табачок у меня есть, только кури. Не об этом речь…

— О чем же?

— Слышал я, вы готовите дело серьезное, — понизил Хакимов свой голос, словно заговорщик. — Так уж меня-то не оставьте. Вы меня знаете…

Его узнал батальон в боях за Мариуполь. Туда он высадился с группой капитан-лейтенанта Немченко. Моряки подверглись обстрелу из орудия, бившего из-за угла, Уничтожить огневую точку и вызвался Хакимов. Незаметно пробравшись к углу дома, он с силой бросил противотанковую гранату точно в цель. В воздух взлетела прислуга вместе с кусками металла.

В жаркой схватке наши заняли порт. Но немцы предприняли несколько попыток, чтобы вернуть его. Их силы превосходили. В разгар боя краснофлотец Хакимов ворвался в дом, и перед ним, как из-под земли выросли, предстали десять немцев, вооруженные автоматами. Потребовалась только одна противотанковая граната, чтобы с ними разделаться. Напротив дома стояла вражеская штабная машина, которую отважный матрос уничтожил из противотанкового ружья.

В бою его ранило. Превозмогая острую боль, автоматчик добрался до одного из домиков, в котором лежали раненые матросы. Перевязал их, поудобнее уложил и, вооружившись автоматом и гранатами, поднялся на чердак, откуда повел точный огонь по наседавшему врагу. Пятнадцать гитлеровцев нашли свою смерть от его метких выстрелов. Атаки противника были сорваны. Так в рядах котановцев отважно дрался матрос Хакимов.

— А храбрости у меня хватит, — с уверенностью добавил автоматчик.

— Что же вы под храбростью понимаете? — неожиданно спросил Федор Евгеньевич.

— Как что?.. — удивился тот слишком простому вопросу, на который, казалось, может и ребенок ответить. — Когда человек идет в бой, у него, знаете, рождается такое чувство… — матрос запнулся, не находя нужных слов, и с досадой закончил: — Словом, храбрый хоть куда пойдет.

— Как это понять: «Хоть куда пойдет»?

— А так: хоть в огонь!

Офицеры переглянулись.

— Сунетесь в огонь — с вас голова долой, — резонно заметил Котанов. — Запомните: соваться туда, куда не спрашивают, нельзя. Значит, храбрым можно назвать того, кто драться может, кто не боится врага, хотя бы последний превосходил по силе, кто постарается сохранить свою жизнь и во что бы то ни стало укокошить немца. Вот вы упомянули про чувство. Храбрый идет на подвиг из любви к Родине. Это благородное чувство, Хакимов!

— Ясно, товарищ майор. Ясно!

— Ну, если ясно, можете итти отдыхать. Ответ получите утром.

Не успел боец удалиться, еще не стихли его торопливые шаги, как в дверь постучали опять, настойчиво и более смело. Вошедший был сержантом Соловьевым, считавшимся в батальоне «середнячком», ничем особенно не выделявшимся, но, как ни странно, мнившим о себе больше, чем следует. Авторитетом у рядовых он не пользовался.

Свою просьбу он изложил довольно сжато: «Хочу в десант». Майор, хорошо знавший подчиненного, на это ответил:

— Вполне возможно. Что ж, пойдете стрелком.

— То-есть как? Рядовым? — опешил Соловьев.

— Да. Командиры отделений уже подобраны.

— Я же сержант, и вдруг рядовым?.. — в его хрипловатом голосе чувствовались и нерешительность, и обида, и возмущение, что не скрылось от внимания офицеров.

Последовал справедливый ответ:

— Ну, тогда можете быть свободным!

Этим было сказано все: считай за счастье итти не кем хочется, а кем посылают. Не желаешь рядовым стрелком — не надо. Всякий бой, в особенности десантная операция, не любит недовольных или колеблющихся…

На утро отбор продолжался — строгий и тщательный. Добровольцы шли и к комбату, и к командиру десанта, и к командирам рот, и к командирам взводов с одной мыслью — в десант. Пришел к Ольшанскому и Никита Гребенюк, у которого раны, полученные под Сталинградом, еще давали о себе знать. Старший лейтенант нахмурился: хорош боец, но куда ж раненому!..

— Вам придется остаться в батальоне.

— Не останусь, — запротестовал матрос. — Если не возьмете, все равно уйду с вами.

— Не выйдет, Гребенюк!

— Да, уйду, — продолжал тот горячиться. — А как же? Сам я из-под Николаева, там у меня родные томятся — мать, сестры… Там моя родина, и вы хотите, чтоб я остался…

Довод этот показался офицеру вполне убедительным, и он уступил настойчивости бойца.

Были в батальоне и такие, которые не любили и не желали надоедать начальству с разными личными вопросами, выделяться среди других, а предпочитали придерживаться правила: прикажут — пойдем хоть куда. К таким, например, относился скромный, выдержанный молодой краснофлотец Николай Щербаков, недавно прибывший в батальон из флотского экипажа. Первое боевое крещение он получил в битве за Широкую Балку, дрался довольно храбро, чем обратил на себя внимание командиров. К нему-то и подошел теперь офицер с вопросом:

— Ну, как, пойдете?

Предстоящая операция казалась Щербакову страшной и в то же время заманчивой.

— Нужно, значит, пойду, — твердо ответил он.

— Готовьтесь!

— Есть!

В то утро были приняты в отряд знатные люди батальона: старшины 1 статьи Кузьма Шпак, Юрий Лисицын, старшины 2 статьи Кирилл Бочкович, Иван Макиенок, младший сержант Владимир Очаленко, старшие краснофлотцы Валентин Ходарев, Василий Миненков, краснофлотцы Владимир Кипенко, Степан Голенев, Георгий Дермановский, Ефим Павлов…

Для удобства и гибкости управления отряд разбили на две основные группы. Командиром одной назначили отважного моряка младшего лейтенанта Василия Корда, командиром другой — младшего лейтенанта Владимира Чумаченко. Начальником штаба отряда подобрали одного из лучших офицеров батальона лейтенанта Григория Волошко. Заместителем командира отряда по политчасти пошел опытный политработник капитан Алексей Головлев.

Герой Советского Союза Г. С. Волошко.

Отряд был полностью укомплектован к обеду. Он состоял из отборных, проверенных морских пехотинцев. Это были храбрецы, цвет батальона. Почти все числились в рядах большевистской партии или Ленинско-Сталинского комсомола. А кто еще не был комсомольцем, старался немедленно стать им, Уходя в операцию, многие решили связать свою судьбу с партией Ленина — Сталина. В партбюро поступали заявления, которые раскрывали все мысли и чаяния людей. Украинец матрос Владимир Кипенко писал:

В этот день в батальоне чувствовалось необычайное оживление. И в штабе, и в партбюро, и в избах, где находились бойцы, и на причалах, где срочно ремонтировались рыбацкие лодки, — везде можно было видеть радостные лица моряков и наблюдать, с каким подъемом они готовились итти в бой.

Матросы спешно проверяли ружья, автоматы, ручные пулеметы, все разбирали, чистили и вновь собирали, старались больше захватить с собой боезапаса, привели его в порядок и перенесли к берегу. Запаслись и маслом для смазки оружия. Продовольствия взяли немного — больше припасли боезапаса. Всюду спешили, бегали, суетились…

Перед вечером десантники сходились в просторную избу, находившуюся на берегу реки. Радостные и взволнованные, они собирались быстро, организованно; никто не захотел сесть на лавку или подоконник, а счел нужным стоя выслушать напутственную речь комбата.

Майор обычно был скуп на слова. И здесь он сказал лишь то, что нужно для дела. С предельной ясностью он объяснял десантникам боевую задачу, стоящую перед отрядом. По данным разведки, немцы назначили на 26 марта эвакуацию населения Николаева. Кроме того, они намеревались разрушить и поджечь город. Надо было сорвать коварные планы врага и поднять переполох в его стане. Для этого и сформирован десантный отряд. Внезапным броском десантники должны высадиться в николаевском порту, проникнуть в город, создать панику, отвлечь на себя значительные силы немцев, а тем временем части Красной Армии перейдут в решительное наступление. В заключение комбат выразил твердую надежду, что отряд с честью выполнит задание командования.

От имени всех десантников с краткой, но выразительной речью выступил старший лейтенант Константин Ольшанский. В помещении попрежнему стояла глубокая тишина. Простые, волнующие слова, произносимые с чувством, западали в сердце каждого моряка. Да, задача очень трудная и опасная. Враг во много раз превосходит нас по силе. Но наше преимущество — неожиданность удара по немцу. Нож в спину! Надо только суметь пробраться незамеченными. В этом главное. А там моряки не подкачают. Там уж покажут свою молодецкую удаль. Словами офицера десантники заверили командование, Родину, товарища Сталина в том, что задачу выполнят так, как подобает черноморским морякам.

Собрание закончилось. Теперь каждый жил событиями близкого будущего, с нетерпением их ждал и с надеждой смотрел вперед. Сколько уверенности, бодрости и силы вкладывали десантники в слова клятв, которые писали наспех тут же, в помещении, на клочках бумаги! Вот как выразил свои мысли младший сержант Владимир Очаленко:

Высоким патриотическим духом и любовью к своей отчизне проникнута клятва Константина Ольшанского.

Так думал каждый. С такой жгучей беспощадной думкой шли все шестьдесят семь человек: пятьдесят пять котановцев и двенадцать солдат гвардейской части. Их сплотили воедино боевая походная дружба, единая воля и вера в победу. Их сплотила горячая любовь к Родине и великому Сталину.

В точно назначенный час десантники прибыли на отлогий берег Южного Буга — к месту посадки. Проводить товарищей пришли почти все котановцы. Сумерки сгущались очень быстро, и вскоре для погрузки лодок понадобились карманные фонари. Ящики с боезапасом укладывали на дно лодок, в носовой части устанавливали ручные пулеметы, на корме — противотанковые ружья: ПТР. Такое расположение оружия в случае необходимости способствовало успешному ведению огня.

Когда семь лодок были окончательно загружены и люди, простившись с Котановым, который каждому крепко пожал руку и пожелал боевого успеха, уселись на свои места, — старший лейтенант Ольшанский подошел к комбату и попросил разрешение отправиться на выполнение боевой задачи.

— Да, да, отправляйтесь! Желаю удачи! — ответил Федор Евгеньевич и, обняв Ольшанского за шею, трижды его поцеловал.

Затем Ольшанский попрощался с заместителем командира батальона по политчасти майором Аряшевым и с друзьями-офицерами Михайловским, Гончаровым, Стороженко, Федорякиным… Кто из них в эти минуты не завидовал другу, ставшему во главе десантной операции, да какой еще операции!.. Завидовали и от всей души желали ему новой победы над врагом.

— Победим, товарищи, победим!

В последний раз услышали от него офицеры эти твердые, верные слова.

Одна за другой отходили рыбацкие лодки от берега. Они шли вверх по течению, навстречу хлестким, колючим волнам, порывистому ветру и неизбежным опасностям.

Они давно уже исчезли во мраке ночи, а люди все еще стояли на берегу, молчаливые, грустные и в то же время гордые за своих боевых друзей…