Подводная экспедиция

1 ПИСЬМО С ГЕРБОМ

Я впервые увидел своего дядю, Стюарта Идена, когда мне было всего десять лет от роду.

Он пришел в тот дом в Нью-Лондоне, где с давних пор жила наша семья. Наша старая домоправительница, в единственном числе представлявшая всех моих родных и близких, заранее предупредила меня о его приходе. Но она не рассказала мне, как этот человек выглядит.

Я стоял на веранде и смотрел, как дядя неровной походкой прохаживается по аллее. Это был бледнолицый гигант с бронзово-рыжей бородой, слегка прихрамывающий после давнего ранения. Его голос звучал на удивление мягко.

— Значит, ты — Джим? — спросил он, отыскав меня, и почесал затылок.

Больше он не сказал ничего. Я думаю, он не очень много знал о десятилетних детях и предполагал, что я рассмеюсь или спрячусь за дверью, как только дядя покажется на пороге. Скорее всего, он думал, что, если потрепать меня по голове или просто взять за руку, я разревусь, — впрочем, я был недалек от этого! Я стоял перед ним один-одинешенек, покинутый даже домоправительницей, оставшейся где-то далеко за моей спиной.

Но мой дядя предпочитал не испытывать судьбу, потому что у него не было времени утирать детские слезы.

Он поставил на пол свой потертый портфель из акульей кожи и посмотрел на часы. Это был его самый характерный жест. В тот день он смотрел на часы, наверное, целых сто раз. При этом каждый раз хмурился, словно стрелки двигались быстрее, чем он рассчитывал, а минуты растворялись где-то в вечности до того, как он хотел ими воспользоваться.

— Пойдем, — прокурлыкал он своим мягким голосом. Потом взял меня за руку и повел вниз по ступенькам — но не так, как обычно взрослый ведет ребенка, а так, как один товарищ по играм сопровождает другого.

Я отпрянул назад и неуверенно спросил:

— А что скажет миссис Флаэрти?

Домоправительница не разрешала мне уходить из дома одному с тех самых пор, когда нашла меня в безвыходном положении — под самодельным водолазным колоколом на дне нашего озера — и вызвала пожарных, которые вызволили меня.

— Забудь про миссис Флаэрти, — сказал дядя насмешливым, теплым голосом. — Теперь, Джим, ты мужчина. Мы, мужчины, имеем полное право уходить вместе по делам, никого не предупреждая.

Все еще беспокоясь, я последовал за ним. Сомнения исчезли, когда краем глаза я увидел пристально смотревшую на нас из-за занавески миссис Флаэрти. Она прикладывала к глазам платок, но на ее губах была улыбка. Бедная миссис Флаэрти! Она слишком бережно относилась к памяти моей матери, чтобы даже в мыслях решиться занять ее место — и все же она не могла не думать обо мне как о своем сыне.

Да, это был знаменательный день!

Мы с дядей сели в поезд огромной скоростной монорельсовой дороги и проехались вдоль побережья. Я смотрел во все глаза на парк с аттракционами, мимо которого мы проезжали, но дядя решительно покачал головой.

— Нет, Джим, — прокурлыкал он. — Карусели и русские горки — это не для мужчин. А ты сегодня должен вести себя как мужчина. Сейчас ты увидишь кое-что такое, чего прежде никогда не видел.

В тот день дядя показал мне море.

Но разве я не видел его раньше?

Оказывается, не видел. Несмотря на то что каждое утро из своего окна наблюдал за белыми барашками бурунов или синевато-серой полоской набегающего шквала по всему горизонту. Несмотря на многие и многие часы, которые провел с отцом на кэт-боте.

В этот день мой дядя, Стюарт Иден, показал мне, что такое настоящее море. Мы сидели с ним на молу, наблюдая, как кружат над водой чайки, как длинные, с низкой осадкой, обтекаемые грузовые субмарины рассекают волны. Позади нас на берег накатывался прибой. Дядя рассказывал. Он говорил мне о странных и удивительных вещах. Он объяснял мне, почему море было его жизнью — и как оно могло стать жизнью для меня.

Мой дядя показал мне великую стихию во всей ее полноте — весь огромный целостный мир бездонных глубин, морских хребтов, подводных поселений и непроходимых лесов из водорослей, о которых мы, «сухопутные крысы», имеем лишь самое приблизительное представление. Мой дядя был человеком, приобщенным к этим тайнам. Он посвятил всю свою жизнь диковинам, скрывающимся на морском дне. И в этот день на каменистом побережье Коннектикута я начал понимать почему.

Солнце стояло низко за нашей спиной. Дядя неожиданно замолчал — не из-за того, что ему больше не хотелось рассказывать, а мне слушать, а просто потому, что за один день невозможно рассказать всю историю моря. Море — это нечто такое, что каждый человек открывает для себя сам. Морем надо жить, и этого не выразишь никакими словами.

Дядя снова посмотрел на часы все с тем же серьезным, почти обеспокоенным видом, вздохнул и положил руку мне на плечо.

— Это целый мир, Джим, — сказал он. — И мне надо возвращаться туда. Мне хотелось бы еще побыть с тобой, получше узнать тебя. Но сегодня вечером я уезжаю.

Я выпрямился, — чтобы казаться выше и взрослее, чем я был на самом деле.

— Дядя Стюарт! — сказал я басом, стараясь придать своему голосу солидность. — Возьмите меня с собой!

Он не улыбнулся и не потрепал меня по голове.

— Нет, Джим, — спокойно ответил он. — Поверь мне, я так бы и поступил, если бы это было возможно. Но сейчас это не станет для тебя подарком судьбы. Жизнь в подводных городах — нелегкая штука, Джим. Тебе там не место — по крайней мере пока. Придется закончить школу, а потом уже серьезно думать о море.

Его рука ободряюще сжала мое плечо. Он помычал минуту и потом продолжил:

— Но время идет, Джим. Конечно, не очень быстро, я не стану тебя обманывать. Время будет идти очень, очень медленно. Когда знаешь, что в глубине моря тебя ждут сверкающие подводные города, очень нелегко сидеть в классе, слушать учителей и зубрить уроки. Но в этой жизни есть трудные дела, от которых мы не можем увильнуть. Твой отец…

На мгновение он замолчал и посмотрел в сторону, а потом как-то необычайно тихо заговорил:

— Твой отец был славным парнем, Джим. Если бы не один скверный случай и не один скверный человек, сегодня рядом с тобой был бы он, а не я. — Дядя сокрушенно покачал головой. — Но ненавидеть кого бы то ни было не стоит, Джим.

Он говорил очень мягко, клокочущие звуки исчезли из его голоса.

— Некоторые люди искушают нас, пытаясь вызвать ненависть. С этим искушением трудно бороться.

— Вы имеете в виду мистера Хэллэма Сперри? — встрепенулся я.

— Я имею в виду мистера Хэллэма Сперри, — дядя устало кивнул. — То, кем был твой отец, и все, что он делал, достойно похвалы, Джим. Он, как и многие другие люди, сделал Маринию могучей мировой державой. За короткое время под водой возникли огромные города! В этом была заслуга и твоего отца. А когда он умер, верх взял Хэллэм Сперри…

Дядя задумчиво посмотрел на море. Потом словно очнулся, и на его губах заиграла улыбка.

— Но ведь твой отец никогда не отлынивал от работы, и, я думаю, его сын поступит так же, правда, мальчик? Так что тебе придется вернуться в школу и готовиться к тому, чтобы стать настоящим мужчиной. У тебя впереди еще шесть школьных лет. Но запомни, Джим, даже через шесть лет твоя учеба еще не будет окончена. Вовсе нет. Но тогда, — в голосе дяди снова послышалось клокотание, — тогда у тебя будут немного другие занятия.

— В каком смысле другие? — торопливо переспросил я, все еще не понимая, что имеет в виду незнакомец, называющий себя моим дядей, но какое-то счастливое предчувствие уже охватило меня.

— Совершенно другие! — Он сказал это с такой обнадеживающей улыбкой, что я тут же забыл про свое разочарование. — Понимаешь ли, Джим, есть люди, которые хорошо помнят твоего отца, да и у меня еще есть друзья на этом свете. Если ты решишь, что море — твоя судьба, значит, ты обязательно встретишься с ним.

Тут он опустил руку к себе в карман и, словно король, собирающийся одарить изумрудом любимого вельможу, вытащил оттуда ярко-голубой конверт с изображением сверкающего серебристого герба.

— Открой его, Джим. Он адресован тебе.

Лист бумаги, который я достал из конверта, мелко задрожал в моих пальцах. На серебристой эмблеме красовалась надпись: «Академия подводного флота Соединенных Штатов Америки». Ниже четкими красными буквами было отпечатано короткое послание на мое имя.

«Уважаемый сэр!

Имеем честь сообщить, что касательно Вас нами получено прошение от Стюарта Идена, начальника военного училища подводного флота США (ныне в отставке) и Вашего официального опекуна. Оно было рассмотрено Приемной комиссией академии.

Прошение удовлетворено.

В первый день сентября после Вашего шестнадцатилетия Вам предлагается обратиться к дежурному офицеру Приемной комиссии академии для последующего направления на подготовительный курс.

Искренне Ваш

Роджер Шиа Лэррэби,

вице-адмирал подводного флота США».

Я не мог оторвать глаз от этого чудесного, сказочного письма. Через секунду у меня над ухом раздался голос моего драгоценного дяди:

— Ну что, Джим? Разве ты не этого хотел?

— Я хотел этого больше всего на свете, дядя Стюарт! — пылко ответил я, а потом, несмотря на десятилетний возраст и желание казаться взрослым, заплакал.

Как и обещал мне мой замечательный дядя, шесть школьных лет однажды миновали.

Не быстро и не легко, но благодаря письму, запертому у меня в шкатулке, они все-таки однажды закончились. Готовясь к поступлению в академию, я зубрил математику, английский и еще добрую дюжину дисциплин: иностранные языки, историю, биологию, литературу. Шесть лет оказались не таким уж большим сроком, отпущенным на овладение всеми этими науками.

В конце концов я постиг науки и еще многое-многое другое.

Ко всему прочему я узнал и то, каким на самом деле был мой спокойный, мягкоголосый дядя Стюарт.