Подьячий Разбойного приказа

Глава 44

К выходу из церкви я шел несколько растерянным. Нет, не потому, что нашел практически стопроцентное подтверждение тому, что я — Викентий из рода Осетровских. Последний из рода. Нет, не поэтому — я и так это знал. Просто… Столько похороненных — и даты смерти практически совпадают. Разбежка в два-три дня. И если вы думаете, что младенец Викентий был в этих гробах единственным ребенком — вы сильно ошибаетесь. Самым младшим ребенком — кроме Викентия — была Мария Феоктистовна, пяти лет.

Я честно пытался сдержать фантазию, но она не поддавалась, упорно рисуя картины того, что происходило в этих краях восемнадцать лет назад.

Ночной город, засыпанный снегом, освещаемый только блеском северного сияния. Огромный, темный дом, практически замок — твердыня Осетровских. И по белым сугробам к этому дому катятся черные волны нападающих. Вот ворота, из тяжелых лиственничных плах, разлетаются в огненном шаре, то ли файербол, запущенный Огненным Словом, то ли более простой вариант — подрыв пороховой миной. Вот в своих постелях вскакивают сонные женщины, дети, мужчины, не ожидавшие нападения — никто не ждал, что враг сумеет накопить такую силу. Бросаются в отчаянные самоубийственные атаки холопы, защищающие хозяев — и гибнут один за другим, разделенные, убиваемые поодиночке. Вот атака, казалось бы, захлебнулась — вспыхнула огненная стена, поднятая чародейным холопом, сгорают в беспощадном пламени нападающие… Но нет — слишком много их, невзирая на потери, они рвутся вперед и вперед, подгоняемые Повелением своего боярина, и вот — гаснет огонь, пронзенный саблями падает защитник рода. Грохочут выстрелы пистолетов, грохочут сапоги ворвавшихся в дом, грохочут Слова, сталкиваясь друг с другом… Сабли рубят сопротивляющихся, ножи перерезают глотки сдающимся, кровь заливает дом, течет потоками по полу, стекает, капая, по ступеням лестниц… И где-то вдалеке, проваливаясь в снег, задыхаясь, бежит прочь от погибающего дома молодая женщина, прижимая к груди сверток с младенцем…

Нет, конечно, я не знал точно, как были убиты Осетровские. Может, врага в дом впустил предатель, может вообще не было никакой битвы, захватили врасплох и перерезали сонных… Все может быть. Но мне почему-то кажется, что все было именно так.

С этими, грустными, надо сказать, мыслями, я шагнул в дверь… И тут же влетел обратно внутрь, получив удар в грудь и покатившись по полу.

В первый момент мне показалось, что меня лягнула лошадь. Такого опыта у меня не было, но, как мне кажется, ощущения именно такие.

Джозеф и священник, обсуждавшие что-то свое и поэтому чуть задержавшиеся, разошлись в стороны. Англичанин, прищурившись и чуть пригнувшись, медленно водил рукой у левого бока, как будто пытаясь нащупать что-то невидимое. Священник засунул руки за темно-серый, сливающийся с кафтаном, кушак и был спокоен, как удав.

В церковь входили трое.

Здоровенные мужики, да, именно это слово сразу приходило на ум — мужики. Широченные плечи, огромные руки с тяжелыми кулаками, бороды пучком. Меховые колпаки на головах, лихо заломленные набок, темно-лиловые, как будто крашеные соком черники, кафтаны, тяжелые сапоги, судя по грохоту, с которым они опускались на пол — подкованные.

Троица остановилась и посмотрела на меня, поднимающегося с пола.

— Так, ну ты, малец, иди себе, куда шел, отсюда. Ты, англичанин, тоже проваливай. У нас с отцом Азарием разговор будет.

Дальше они, не обращая больше внимания ни на меня, ни на Фокса, двинулись к священнику. Один из громил похлопывал по ладони небольшим стяжком — увесистой палкой. Солидно, против старика-священника-то.

Сам отец Азарий, кстати, смотрел на пришедших совершенно спокойно. Даже как-то ненормально спокойно. Не так, как смотрит наивный человек, не понимающий, что ему грозит, не так, как смотрит глупый человек, считающий, что его не тронут. Как-то иначе он смотрел.

А как именно — я не успел понять. Я встал на ноги.

— Дров не заказывали. Проваливайте отсюда.

Громилы даже не поняли, кто это с ними разговаривает. Потом один из них недоуменно повернулся ко мне:

— Иди отсюда… англичанин.

Если сейчас эти бугаи нехолощеные что-нибудь сделают со священником — попасть в церковь мне будет гораздо проще. Но допустить, чтобы при тебе избили старика… Невозможно.

Видимо, то же самое подумал и Джозеф, оставивший попытку нащупать отсутствующую шпагу и доставший из-за пазухи широкий нож.

Кстати, есть вероятность, что это — охотники за Источником. И если я сейчас развернусь и уйду, то могу поцеловать мой — да, вашу мать, мой! — Источник на прощание. И то воздушным поцелуем, потому что меня к нему не подпустят.

Но эта мысль пришла потом. Когда я уже твердо решил, что не уйду отсюда.

Один из громил — настолько похожих, что я даже не различал их — хохотнул и достал длиннющий нож, точно такой же, каким меня когда-то давным-давно — два месяца назад — пугала шайка Васьки-Кузнеца.

— Брось ковырялку, — прогудел он Джозефу.

— Опустите оружие, дети мои, — спокойно произнес священник, — Не дело это, кровь в божьем храме проливать.

— Твой храм еще не сгорел только потому, что на нем Слов лежит больше, чем блох на собаке, — естественно, громилы и не подумали убирать оружие. А вот Джозеф свой клинок опустил.

Да что тут ждать? Быстрое Слово!

Я рванулся вперед, к замершим, еле шевелящимся громилам…

И налетел скулой на тяжеленный, как пудовая гиря, кулак.

Один из громил тоже решил не тянуть. И он тоже знал Быстрое Слово.

«Нечестно!» — мелькнула детская обидка. Он и так здоровенный, зачем ему еще и скорость?!

Его кулак прошел вскользь, практически погладил меня, но этого хватило для того, чтобы меня снесло вбок. Блин, как будто под локомотив угодил… Ну и как с ними справляться? Через несколько секунд Быстрое Слово закончится, я рухну от отката… он тоже, конечно, рухнет, но от этого не легче — еще двое останутся и справятся ли с ними Джозеф и батюшка — не факт, не факт…

Думая так, я увернулся еще от одного удара, отпрыгнул назад — и уткнулся лопатками в бревна стены. И огромный, как стенобитный таран, кулак уже летел мне в лицо.

Как я успел уйти вниз — сам не знаю.

Громила успел понять, что меня там, куда он бьет, уже нет, а вот остановить удар — не успел. Физика, бессердечная сука, будь ты хоть сколько разогнан быстрым Словом, а инерцию никто не отменял.

Удар, казалось, даже, церковь содрогнулась, хруст ломающихся костей, громила на секунду ослеп от боли. И не увидел, как я все же проскользнул мимо его длинных рук и впечатал кулак в висок.

Убить не убил, но вырубил надежно. Нас все же хорошо учили в Приказе, неплохо учили…

А потом Слово кончилось. И начался откат.

Я качнулся и с трудом удержался на ногах. Шагнул, пошатываясь вперед. Еще двое осталось, еще двое…

С ними справились и без меня.

Как всегда и бывает после Быстрого Слова — на секунду все движения окружающих ускорились, как в старинных немых фильмах. Джозеф замолотил кулаками как ветряная мельница — крыльями, и каждый удар попадал в цель. Град ударов пронесся по руке громилы, отбивая ее, отсушивая напрочь. Лязгнул, падая на пол, нож, а следом, качнувшись, рухнул его хозяин, получивший удар в челюсть.

— А? — недоуменно оглянулся третий громила, осознавший, что остался один. Поднял дубинку, глаза забегали под густыми бровями, перебегая с Джозефа на меня и обратно, решая, кто из нас двоих самый опасный противник.

И совсем забыл про отца Азария.

Священник неторопливо шагнул назад, взял с клироса кадило и, взмахнув им, как кистенем, угодил точно в висок громиле. Ой, батюшка, какие у вас интересные ухватки…

Отец Азарий с интересом посмотрел на рушащегося здоровяка, осмотрел кадило, прошептал «Прости меня, господи…», отер его рукавом кафтана и положил обратно на аналой. Наклонился к вырубленному, повернул голову вправо-влево.

— Ну вот, — удовлетворенно произнес старик, — Крови нет. А я говорил — проливать кровь в божьем храме нельзя.

Он отряхнул ладони и посмотрел на нас. Меня, еле стоящего на ногах и тяжело дышащего Джозефа.

— Помогите мне их на задний двор вытащить, — распорядился отец Азарий.

— Зачем? — не понял я.

Священник укоризненно взглянул в мою сторону:

— Я же сказал — нельзя кровь в божьем храме проливать.