Поединок на границе

АЛЕШКИН УЛОВ

Алешка очнулся. И сразу в нос шибанул запах лекарств. Он хотел приподняться, но тотчас почувствовал тяжесть в голове, а на глаза наплыл туман. Во всем теле разлилась приятная слабость, какая бывает после тяжелой работы. Алешка откинулся на подушку, полежал и снова приподнялся. Первым, что он увидел, — окно, наполовину занавешенное марлей, наполовину затянутое изморозью. Ощупывая железные прутья койки, Алешка одними губами, больше для себя, прошептал:

— Где я?

И сразу к нему протянулась рука. Она коснулась его лба. Рука была теплая, шершавая, как у дедушки.

— Спи, — над самым ухом раздался ласковый, с небольшой хрипотцой, видимо, от долгого молчания, женский голос. На его горячий лоб та же рука положила мокрое холодное полотенце. И Алешке стало тепло и покойно. Хмельной шум закружил голову. Словно издалека, как через вату, заложенную в уши, он гаснущим сознанием улавливает истошный крик Расула: «Алешка тонет!..»

Алешка жил с дедом на самой границе. Отца и мать он не помнит. Был совсем маленьким, когда в семью пришла беда. Отец и мать работали вместе в одной геологоразведочной партии. В горах попали под снежный обвал. Их нашли весной, когда растаял снег. Дед не захотел уезжать из тех мест, где похоронил сына и невестку, поселился с Алешкой в маленькой избушке на берегу бурной пограничной речки, стал заведовать канатной дорогой. По ней поднимались грузы высоко в гору, на склоне которой лепились издалека похожие на новенькие ульи домики строящегося горнорудного поселка.

В то утро дедушка рано ушел на канатку. Когда Алешка проснулся, увидел на столе записку. Рядом с ней сидела «намывающая гостей» кошка. В записке наказывалось, что ему поесть — в печке томленая рыба, а в чайнике, закутанном одеялом, кипяток. Алешка, прогоняя со стола кошку, вспомнил о Расуле и не стал есть, боялся опоздать на рыбалку. Натянув дедовы резиновые сапоги, он выскользнул за дверь. Его уже ждал сын начальника заставы Расул.

— Проспал? — укоризненно спросил он Алешку и сощурил и без того узкие глаза. — Я уже в дверь стучал. А ты — ни звука…

— Понимаешь, дед будильник не завел, — оправдывался Алешка.

— А я-то жду битый час. Бери спиннинг и айда за усачами.

Алешка побежал к небольшому сколоченному дедом из досок сарайчику и взял спиннинг с большой серебристой блесной.

— На, неси, — предложил Алешка, видимо, хотел этим вознаградить Расула за терпеливое ожидание. Расул взял удилище и побежал к реке, за ним поспешил, протирая глаза, Алешка.

Стиснутая с обеих сторон высокими скальными берегами река сердито шумела, клокотала, бурлила, дыбилась перед выступавшими камнями. Ребята встали у переката. Расул забросил под противоположный берег блесну и стал наматывать леску. Выбрав из воды блесну, он снова метнул ее на середину реки. Сверкнув на солнце, она мягко шлепнулась в пенистую струю. И тотчас последовал рывок. Леска натянулась. На какое-то мгновение стало невероятно трудно крутить катушку. Что-то упругое и сильное отчаянно сопротивлялось, ходило из стороны в сторону. Тогда Расул отпустил немного леску, а затем снова начал вращать катушку. И рыба пошла. Ребята вскоре увидели черную спину крупного усача. Расул уже больше не давал ослабнуть леске, изо всех сил крутил катушку. Усач был подведен к берегу. Алешка нагнулся к воде, чтобы взять рыбину за жабры. Расул подался вперед. Ему хотелось увидеть, как Алешка схватит усача. Леска на мгновение ослабла. Рыбина как будто только этого и ждала, метнулась в сторону, перевернулась на спину, сверкнув серебром чешуи и… поминай, как звали.

— Раззява! Такого усача упустить, — закричал Алешка. — Леску-то надо натягивать.

— Да я и так натягивал, — оправдывался Расул.

— Дай спиннинг, а то снова упустишь…

Расул чувствовал свою вину, передал удилище, обиженно отошел в сторону и сел на камень. Алешка стал метать блесну. Он целился в самые быстринки, где всплескивались рыбины. Обида у Расула не проходила. Он старался не смотреть на везучего Алешку и думал: «Пусть один мучается, намает руки, сам попросит, чтоб я взял спиннинг. А у меня-то непременно схватит усач…»

Расул рассеянно смотрел на перекат, где река особенно горбилась, гребенилась, неслась, как оглашенная. После дождя в горах, когда вода набирала особую силу, на этом перекате Расул любил смотреть, как ворочала река огромные камни, несла их вниз. А на новом месте, где ослабевал поток, прямо на глазах, словно в сказке, образовывался новый перекат. Расул тихо приподнялся с камня. Неожиданно в его мягких мальчишеских глазах появился металлический блеск. Забыв про обиду, показывая на перекат, он крикнул Алешке:

— Смотри, термос плывет!

Алешка перестал крутить катушку. Течение мгновенно отнесло леску в сторону, блесна прижалась к берегу и села на грунт. Алешка увидел, как красная головка, то погружаясь в воду, то всплывая, покручиваясь в водоворотах, быстро плыла вниз.

— Ло-ви же, — заикаясь от возбуждения, крикнул Расул. — Уплывет за границу. Термос, поди, упустили пастухи.

Алешка быстро выбрал блесну. Надежды поймать термос было мало. Круглый предмет трудно подцепить крючком, но на всякий случай он метнул удилищем. Блесна плыла совсем рядом. Пока Алешка выбирал ее из воды, термос плыл и плыл дальше. Алешка побежал догонять крутящуюся в волнах красную головку. Опередив ее на десяток метров, он взмахнул удилищем. Рассекая воздух, с приглушенным свистом блесна шлепнулась рядом с термосом. Чтобы не дать ей осесть, Алешка дернул за леску. И тут красная головка сперва остановилась, слегка накренилась и, как поплавок, мгновенно исчезла под водой. Леска натянулась струной. Тотчас в том месте, где тройник подцепил термос, взбурлилась вода. Большие пузыри всплыли на поверхность.

— С чего бы это? — переглянулись ребята.

Под напором воды леска звенела, как тетива натянутого лука.

— Потащим?

— Давай, — согласился Расул.

Алешка закрутил катушку. Еще больше зазвенела леска. Но груз ни с места. Тогда ребята взялись за леску руками и стали тащить изб всех сил. И вот леска, пружиня, медленно-медленно начала оседать. Что-то тяжелое плыло за блесной. Ребята обрадовались, стали еще энергичнее перебирать руками миллиметровую жилку. Груз приближался на самую стремнину. Тугие струи закружили его и понесли. Леска натянулась, стала резать руки. Тогда Алешка отпустил ее и взялся за удилище. Бешено раскручивалась катушка, больно била рукоятками по пальцам. Наконец она остановилась. Катушка была пуста. Тяжело пружиня, согнулось удилище. Алешка двумя руками еле удерживал спиннинг. Боясь упустить груз, он шаг за шагом подвигался к урезу воды.

Так он очутился на покрытых зеленой тиной скользких камнях. А груз, попавший на самую стремнину, вырывал из ослабевших рук удилище. Чтобы не выпустить его, Алешка прыгнул на выступавший из воды мокрый плоский камень и, как на лыжах, покатился по нему. Потеряв равновесие, упал в реку. Его мгновенно подхватил поток и завертел в своих бурунах. Алешка, не выпуская из рук спиннинга, с головой погрузился в воду, как поступают в таких случаях опытные пловцы, чтобы нырком уйти из водоворота. Когда он снова вынырнул на поверхность, услышал истошный крик мечущегося на берегу Расула:

— Алешка тонет!!!

Алешку прибило к выступающему из воды камню, словно припаянному ко дну, около которого кружилась белая пена. Здесь было его спасение. Алешку несколько раз крутануло, но он удержался на поверхности, успел ухватиться за выступ. Нащупав дно ногами, оттолкнулся, течение вплотную прижало его к бугристой, с большими промоинами глыбине. Под водой камень действительно был глыбиной, иначе его бы давно снесло. Но на поверхность выступила лишь небольшая, ноздреватая, расщелистая поверхность. Высушенная солнцем, она заманчиво выглядывала из воды.

Алешка сунул удилище в расщелину, с трудом забрался на камень. Ноги по-прежнему оставались в воде. На этом пятачке можно было, обхватив камень, только лежать. Перед его глазами маячила натянувшаяся леска, а метрах в ста вынырнула красная головка, вокруг которой уже успела намотаться прошлогодняя трава.

Расул стоял на берегу и плакал. Плакал от бессилия, что он ничем в данный момент не может помочь товарищу.

Алешка почувствовал дрожь во всем теле. Горная вода обжигала холодом. Ноги деревенели. И вскоре он их перестал чувствовать.

— Чего ревешь? Беги на заставу! — хрипло крикнул Алешка.

Расул кивнул головой и убежал. Алешка крепко держался за камень. Одну ногу вытащил из воды и положил на свисающее удилище. Так было легче держаться.

«Только бы не ослабели руки, — думал он. — Обессилеешь — тогда каюк». Кружилась голова от бешено несущейся вокруг воды. Он закрыл глаза. Вдруг до его слуха донесся глухой хлопок. Алешка поднял голову. Над видневшейся макушкой пограничной вышки вспыхнула красная ракета. Радостно забилось сердце: «Заметили». Значит, Расул добрался до заставы. Но тут же Алешка услышал, как кто-то с того, чужого, берега свистнул. Алешка обернулся и увидел стоявшего солдата и человека в длиннополой шляпе. Показывая на леску, они знаками указывали: бросай, мол, спиннинг, отпускай груз, мы подцепим. Алешка снял ногу с удилища и хотел уже выдернуть катушку из расщелины. Человек в длиннополой шляпе приветливо улыбался ему, торопливо жестикулируя руками, показывая, как быстрее освободиться от спиннинга.

Алешка подумал: «Почему они не спасают меня, а в первую очередь хотят выловить груз, сидящий на тройнике? Что-то тут нечисто». Алешка отпрянул от спиннинга и сделал вид, что не понимает подаваемых ему знаков. Тогда человек в шляпе что-то зло крикнул солдату и тот засеменил по берегу, остановившись напротив того места, где виднелась красная головка. Алешка видел, как солдат поднял длинный багор и опустил в воду. Но течение отнесло багор в сторону. Снова и снова опускался багор. Но подцепить груз так и не удалось. Даже тогда, когда на помощь пришел человек в широкополой шляпе.

Алешка, забыв про сжимающий тело холод, победно поглядывал на человека в длиннополой шляпе. Тот, видя, что не выловить груз, оттолкнул солдата и снова стал знаками упрашивать Алешку отцепить груз. Алешка только сейчас смог рассмотреть этого человека. У него было костистое, обтянутое сухой кожей лицо, нависший крупный нос и глубоко запавшие злые глаза. Вскоре он почему-то перестал подавать знаки, а только умоляюще смотрел на него. Алешка отвернулся. Тогда раздался свист. Человек в шляпе был в ярости. Он рукой, в которой оказался пистолет, выразительно показывал: или ты отпустишь груз, или тебе придется расстаться с жизнью… Человек стал целиться. Алешка зажмурился, еще плотнее приник к камню. Раздался выстрел. Алешка почувствовал, как ледяные брызги ударили в лицо. Он открыл глаза и снова увидел прилипшее к пистолету костистое лицо. Подряд раздалось несколько выстрелов. Алешка понял, что человек в шляпе стреляет не по нему, вряд ли он с 20 метров промахнулся бы, а по леске, хочет ее перебить и освободить груз. Значит, он им очень нужен.

Алешка почувствовал, как с каждой минутой слабеют руки: он уже не в силах оторвать их от камня и пригнуть удилище, с тем чтобы леска ушла под воду и ее не могли перебить. С трудом Алешка подтянул вторую ногу и положил на спиннинг. Часть лески скрылась из виду. Только у самого камня оставался небольшой бурунчик. Немела спина. Кружилась голова. Горящими, ненавидящими глазами Алешка смотрел на человека в шляпе. Вдруг как иголками стало колоть тело, а на глаза наплыл какой-то белесый туман. Человек стал постепенно удаляться и наконец совсем растворился. Где-то в стороне булькнул в воду багор. А вдали послышался лай пограничной овчарки и радостный голос Расула:

— Алеша!..

Алешка лежит и слышит, будто в полусне, как сшибаются струи на стремнине, как журчит вода. А сквозь шум воды прорывается режущий слух мужской голос:

— Ну, как наш герой себя чувствует?

Ему отвечает тихий, вкрадчивый, по-видимому, женский:

— Кризис миновал. Недельку еще полежит — воспаление легких…

Алешка почувствовал, как кто-то взял его руку и двумя пальцами нащупал пульс. Установилась тишина. Только где-то рядом тикают часы. Может, он на «том свете»? Может, правда, есть «тот свет»? Алешка пытается открыть глаза, но никак не может. Все же он ощущает, что над ним светит электрическая лампочка. Снова силится открыть глаза.

Все бы ничего, но вот только колет в боку и под ключицей. Шевельнуться больно. Да еще голова стынет. Наверное, ветер студит? Откуда этот ветер? Потом Алешку опять бросает в жар. Он открывает глаза. Над ним склонилась женщина в шуршащем халате:

— Ну-с, молодой человек, как себя чувствуем?

— Хо-хо, — силится сказать Алешка и наконец произносит: — Хорошо.

К кровати подходит мужчина с накинутым на плечи халатом. Его где-то он уже видел. Вспоминает — это же отец Расула. Из-за его спины выглянул и сам Расул. Он метнул взгляд на Алешку и тут же опустил ресницы, смутился.

— Молодец, — заговорил отец Расула. — Мы тебя к награде представили. Ты же герой, такой мешок поймал…

«О каком мешке говорит командир, — гадает Алешка. Это же был термос». Потом решился спросить:

— Я же термос, а не мешок ловил…

— Красная головка не термос, а автоматическая рация, передающая сигналы. А внизу был свинцовый мешок, обложенный надувными камерами, чтобы не затонул и не застрял в камнях…

— А в мешке что было?

— Трава, земля, растительность. По ним иностранная разведка хотела кое-что важное узнать…

Алешка слушал, а сам глазами искал Расула. Он почему-то прятался за отцовской спиной. Командир встал, потрепал Алешку за вихор и ласково произнес:

— Ну, герой, выздоравливай. Поправишься — в Артек поедешь.

ФАКЕЛ

Прикрывая варежкой лицо от режущего морозного ветра, Калмагамбет устало брел по проторенной лыжне. Впереди, сгорбившись, тяжело передвигая лыжи, шел Сергей Сергеевич, его школьный учитель биологии. На его плече дулом вниз свисало ружье, а на боку болтался убитый с час назад заяц-русак. Где-то впереди слышался заливчатый лай Каштанки, гнавшей лису. Пора возвращаться домой, уже темнело. Но охотничий азарт брал верх. Они двигались по лисьему следу, заметаемому поземкой.

Калмагамбет устал. Рубашка давно прилипала к телу, хотелось распахнуть пальто и выстудиться. Чтобы получить передышку, Калмагамбет крикнул учителю:

— А не убежит Каштанка за границу?

— Пограничники ее не пропустят, потребуют пропуск, а то и визу, — отшутился Сергей Сергеевич. Он обернулся и, словно угадывая настроение Калмагамбета, спросил: — Устал?

— Да я еще с километр пройду, — упавшим голосом уверял Калмагамбет, хотя и мало верил в сказанное.

Учитель, не говоря ни слова, повернул лыжи к одиноко стоявшей кошаре:

— Сейчас согреемся…

Ворота кошары были забиты гвоздями. Сергей Сергеевич рванул ворота, и они со скрипом открылись. Кошара была набита сеном. Откуда ни возьмись, первой вскочила в нее Каштанка. За ней шагнул Калмагамбет прямо с висевшими на рукавицах лыжными палками. Не было никаких сил снять их. Учитель прикрыл дверь, чтобы не дуло, сел на пахучее сено и стал выкладывать еду. Кусок мяса бросил Каштанке, а бутерброд протянул Калмагамбету.

В кошаре было тихо. Пока ели, вроде бы и холода не замечали, кончили — и как-то сразу стало зябко.

Сергей Сергеевич предложил сыграть в «Кого любишь?». Он проворно схватил Калмагамбета и закидал сеном и еще сверху навалился на него.

— А ну, говори, кого любишь?

— Маму…

— Маму и так любить должен, а ну, отвечай…

Калмагамбет вертелся, пытался высвободиться из-под кучи сена и никак не мог. А учитель снова допытывался:

— Отвечай, кого любишь?

— Свою школу…

— То-то же…

И тут Калмагамбет услышал, как злобно зарычала Каштанка. Он подумал: «Собака идет на выручку». Сено стало внезапно легкое, и Калмагамбет одним махом сбросил его с себя. И тут он увидел Сергея Сергеевича. Прильнув к двери, тот что-то высматривал в щелку. Сдув с себя труху, Калмагамбет тоже заглянул в щелку и отпрянул:

— Кто это? В белом маскхалате… Чудно тащит за собой какую-то щетку.

Сергей Сергеевич снял очки, протер их и снова надел:

— Думаю, Калмагамбет, чужой человек. Идет от границы, след заметает.

Учитель снова прильнул к щели и стал следить за незнакомцем. Следил до тех пор, пока тот не исчез из виду.

— Вот что, Калмагамбет, — останешься с Каштанкой здесь. Я должен не упустить этого человека. Пограничники, конечно, обнаружат след, но неизвестный за это время может дойти до полустанка и уехать на поезде. Тогда придется искать долго. Вот тебе спички. Будет холодно — костер разведешь… Смотри только не спали все.

Сергей Сергеевич вытащил из патронташа два патрона с зеленым «пыжом» и загнал в ствол. Приготовленные на волка, они были снаряжены картечью.

— И я с вами, Сергей Сергеевич, — попросился Калмагамбет, хотя и понимал: за учителем он не поспеет на лыжах. Сергей Сергеевич укоризненно покачал головой: дескать, будь мужчиной.

Калмагамбет остался один в кошаре. Он позвал к себе Каштанку. Собака прижалась к нему, норовя лизнуть лицо. Но скоро улеглась в его ногах. Стало тихо. Было слышно, как ветер бросал на ворота пригоршни снежной крупы. Ворота жалобно поскрипывали. Где-то под полом возились мыши. Стало жутко. Чтобы побороть страх, Калмагамбет начал размышлять: «Сергей Сергеевич, наверное, уже нагнал нарушителя. Надо было уговорить его и пойти вместе. Вдвоем ведь не один… Интересно, а что сейчас делают дома, очевидно, уже ужинают…» С этими мыслями Калмагамбет задремал. Вдруг Каштанка зарычала и бросилась к воротам. Калмагамбет открыл глаза. Каштанка кубарем отлетела от ворот прямо к его ногам. «С чего бы это?»

По-прежнему шелестел снег, перегоняемый ветром. Только мышей почему-то не слышно было. Калмагамбет решился подойти к воротам. Он взглянул в щелку: вверху перемигивались звезды, а на земле светились какие-то зеленоватые огоньки. Тревожно забилось сердце. Кошару обложили волки. Голодные, они искали добычу. Каштанка щетинилась и злобно рычала.

Калмагамбет видел через щель, как то и дело мелькали фосфорические огоньки. Что делать? Было бы ружье, он бы их так пугнул. Может, выгнать Каштанку: пусть ее растерзают и уйдут. Нет, Каштанку он не отдаст. На всякий случай Калмагамбет вооружился лыжной палкой и стал прислушиваться к тому, что делалось за кошарой. Не раздастся ли знакомый скрип лыж? Но свистел только ветер да выли волки. Калмагамбет, повернув ухо в ту сторону, куда ушел Сергей Сергеевич, ловил каждый шорох. И тут до его слуха донеслось приглушенное эхо двух выстрелов. Так стрелял в овраге по зайцу Сергей Сергеевич. Через мгновение Калмагамбет уловил еще один сухой хлопок. Он понял: там идет схватка. Ему до смерти жалко учителя. Хотелось броситься из кошары, надеть лыжи и бежать ему на помощь. Но куда там — выход сторожили волки. Как же помочь учителю? А помочь надо, надо, надо… Может, он уже истекает кровью? Где же выход? Эх, дать бы сейчас знать пограничникам, они бы выручили Сергея Сергеевича…

Калмагамбет лихорадочно искал способ, как помочь учителю. Он щупал карманы, искал перочинный нож, а нащупал коробок спичек. И тут его осенила догадка: «А спички чем не оружие?» Ведь волки боятся огня. Калмагамбет быстро-быстро стал накручивать на палку сено. «Подожгу — волков разгоню и пограничникам дам сигнал». Он подошел к воротам и заглянул в щелку: волки сидели на снегу, терпеливо ждали добычу. Калмагамбет чиркнул спичку и поднес к факелу. Огонь мгновенно побежал по сухим стебелькам. Мальчик сунул факел к щели и ветер в миг раздул огонь. Ногой распахнув ворота, Калмагамбет с горящим факелом выбежал из кошары. Тотчас исчезли фосфорические огоньки. Калмагамбет воткнул факел в снег, а сам устрашающе заулюлюкал. Сено горело быстро. Факел стал тухнуть. Тогда он принес из кошары целую охапку сена и бросил в огонь. Пламя разметалось, забушевало. Со стороны границы взвилась красная ракета.

— Заметили! Заметили! — радостно заплясал Калмагамбет и снова побежал в кошару за сеном. Он бросил его в огонь. Кругом стало светло. Из-под ног с каким-то радостным визгом бросилась в темноту Каштанка. И тут он услыхал шуршание лыж. В пляшущих бликах огня появился человек в рваном маскхалате, за ним устало шел Сергей Сергеевич, держа ружье наперевес. А с другой стороны послышался лай овчарки. На огонь бежали пограничники.

ЧУЖОЙ СЛЕД

На улице густо метелило. Снег забил все окна. В комнате стало темно. Момыш-улы отодвинул в сторону книгу и подошел к окну. Интересно, что там за кутерьма?

Недовольный тем, что Момыш-улы променял книгу на бесполезное занятие, отец привстал с кровати и упрекнул:

— Чем зря глазеть в окно, пошел бы капканы убрал. А то снегом занесет, потом не разыщешь. — Немного помолчав, добавил: — Мне что-то не дюжится, поясницу ломит…

Схватив пальто, нахлобучив на ходу шапку, Момыш-улы выбежал из комнаты. Вытащив из-под застрехи широкие лыжи, он заскользил к просеке.

Дорогу Момыш-улы знал хорошо. Отец в погожее время часто брал его с собой в обход, показывал, где кормятся косули, фазаны, рассказывал о лесе. В сильные морозы они заходили греться к пограничникам.

…Момыш-улы быстро дошел до границы. Где-то в стороне мелькнул полосатый столб. Начиналась прямая, как проспект, просека. Быстро найден первый капкан. Он был поставлен на волка и привязан цепью к толстой сосне. Отломив от сосны сучок, Момыш-улы ткнул им в приманку. Лязгнули туго натянутые пружины, сучок как топором перерубило. Момыш-улы поднял капкан и пристроил его на сосне. Пошел искать второй. Метель усилилась. Ветер выжимал из глаз слезы. Пришлось рукавицей прикрывать лицо.

Над просекой тревожно гудели провода телефонной линии. Вдруг Момыш-улы почувствовал, что идти стало легче: заскользил по чьей-то свежепроторенной лыжне. Он остановился, огляделся. По следам от палок Момыш-улы определил, что лыжник двигался от границы.

«Бежать на заставу!» — подумал Момыш-улы. Но тотчас отбросил эту мысль. Пока доберешься, нарушителя и след простынет. И Момыш-улы решил пойти по чужому следу. Может, удастся подсмотреть, каков он из себя, этот лыжник. Тогда пограничники будут знать, кого искать.

Обогнув кусты, Момыш-улы вышел на болото. На ровном месте лыжню уже успело замести. Еще сильнее заработал палками. Где-то недалеко должна быть дорога, утрамбованная тяжелыми самосвалами. Наверное, к ней и хочет выйти нарушитель. Попросится на машину — попробуй тогда найти! Да и кого искать? Приметы его неизвестны.

При одной этой мысли у Момыш-улы прибавилось силы. Он еще быстрее заскользил по лыжне. Внезапно до его слуха донеслось гудение самосвала — дорога совсем близко.

Вскоре лыжня запетляла между кочек и редких чахлых сосенок. И тут Момыш-улы увидел его. Проваливаясь в снег, он изо всех сил старался побыстрее выбраться на дорогу. Вот уже поднялся на насыпь, зверовато оглянулся и начал «голосовать». Из-за сугроба, наметенного у обочины, видно было, как остановился самосвал. Момыш-улы закричал что есть мочи, — может, шофер услышит. Но он не услышал. Хлопнула дверца кабины, самосвал тронулся с места.

Момыш-улы прошел еще несколько шагов и остановился. Такая досада его взяла: не успел рассмотреть этого человека. «Однако что же я стою, а след?»

Он подошел к обочине дороги. Следы уже начинало заметать. Момыш-улы сломал несколько прутиков и измерил, как учил его в отряде юных друзей пограничников сержант Афанасьев, ширину шага, длину и ширину подошв. Потом нагнулся, сдул с отпечатка снежинки и заметил небольшую вмятину на каблуке и носке. «Это от железок», — решил Момыш-улы. Нашел трухлявый березовый пень, отодрал от него бересту и положил ее на отпечаток, чтоб не засыпало снегом. А рядом воткнул прутик.

Теперь быстрее на заставу: надо все рассказать пограничникам. По знакомой лыжне Момыш-улы побежал обратно. Вскоре ему стало жарко. Он сбросил с себя пальто. Стемнело. Вдруг дорогу преградили два зеленых огонька.

«Волк!» — в замешательстве остановился Момыш-улы и угрожающе выставил вперед палку. Волк страшными скачками несся прямо на него. Момыш-улы зажмурился и закричал. И тут он услышал голос:

— Казбек, фу!

У Момыш-улы отлегло от сердца: пограничники! Открыл глаза, увидел перед собой овчарку и бессильно опустился на снег.

— Рядовой Елсуков, останьтесь, а то замерзнет хлопец.

Момыш-улы голос показался знакомым. Ну да, это же сержант Афанасьев!

— Там у дороги, возле лыжни, прутик… Я след берестой покрыл, — дрожа от холода, сказал Момыш-улы.

Афанасьев одобрительно кивнул головой: молодец. Потом круто повернулся и подал команду:

— Казбек, вперед! След!

Рассказывая эту историю на пионерском сборе, сержант Афанасьев подошел к Момыш-улы, поправил на его груди новенький значок «Юный друг пограничника» и протянул ему знакомую бересту:

— Здорово тогда она помогла мне, Момыш-улы. Возьмешь на память или на стенд следопытов поместим?

— На стенд! — хором ответили за Момыш-улы ребята.

СМЕЛОЕ СЕРДЦЕ

Вдруг сзади зашуршал песок. Так, по-кошачьи мягко, могла красться рысь. Васек, оставив весло и фонарь бакена, обернулся и вздрогнул. Перед ним стоял незнакомец.

— Напугался? — спросил он и засмеялся. — Что ж, давай знакомиться. Ибрагимов, гидролог.

— Я Васек.

— Не рассчитал малость, — продолжал Ибрагимов. — Думал, успею к вечеру на строительство, но, видно, придется ночевать под открытым небом. До стройки не дойду, устал, целый день брожу по берегу…

— Зачем же под открытым небом? — удивился Васек. — Переночевать можно у нас. Пойдемте. Мы живем недалеко.

Поправив лямки рюкзака, гидролог зашагал вслед за Васьком.

— Семья-то у вас большая? — заговорил Ибрагимов.

— Не маленькая — отец да я, — ответил Васек. — Каникулы кончились, — с сожалением добавил он.

— Да, жаль, — согласно мотнул головой Ибрагимов и тут же, без паузы, спросил: — Отец-то твой чем занимается?

— Бакенщик он, — ответил Васек, едва поспевая за гидрологом.

Когда подошли к дому, уже стемнело. Почуяв людей, залаяла собака.

— Это Джулька, — сказал Васек, открывая калитку. — Щенок, вырастет — пограничникам подарю.

— Молодец, — похвалил Ибрагимов. — А давно с пограничниками дружишь?

— Нет, я у них не бывал. Все нет времени.

У порога Ибрагимов скинул рюкзак и вытер сапоги.

— У нас гость, — сообщил Васек отцу. — Гидролог!

Ибрагимов вошел, поздоровался, устало присел на табуретку.

— Намаялся я, в баньку бы сейчас…

— Это проще простого, — откликнулся отец Васька. И сыну:

— Проводи гостя. Я как раз только напарился. Горячая вода в большом баке, холодная в ведре.

Ибрагимов мылся долго.

— Сходи проведай, не запарился ли? — сказал отец.

Окно было занавешено. Только узкая полоска света пробивалась из щели. «Ишь какой стеснительный!» — подумал Васек и прильнул к щели. Ибрагимов даже не разделся. Он сидел над картой и о чем-то думал. Васек с детским любопытством стал наблюдать за ним… Ибрагимов порылся в рюкзаке, надел крохотные черные наушники, повернулся к окну. Ваську показалось, что он встретился с ним взглядом. Отпрянув от окна, он постучал в дверь.

— Дядя, ужин остынет.

— Иду, иду, — отозвался Ибрагимов.

«Гидролог — и наушники, зачем они ему?» — недоумевал Васек. В комнату он вошел, опустив голову, размышляя, и вдруг заметил, что от порога к табуретке, на которой сидел Ибрагимов, тянется желтая полоска. Рассмотрел — глина. «Странно, — подумал он, — у нас берег песчаный. Глина на чужом берегу. Но ведь Ибрагимов гидролог…»

Ужинать гость не стал.

— Хочу спать, — сказал он и начал снимать сапоги. На подошве у каблуков Васек тоже увидел полоски глины. «А может, он и не гидролог?» — мелькнула мысль. Но как высказать ее отцу? Если позвать во двор, Ибрагимов может заподозрить недоброе. Надо действовать осторожно… Решение пришло неожиданно. Вынося на кухню посуду, Васек споткнулся.

На звон выбежал отец, но за ним следом появился и Ибрагимов.

— Я нечаянно, — пролепетал Васек.

— Ничего, — успокаивал отец. — Тарелки — дело наживное.

Васек готов был расплакаться — затея его срывалась.

— Будь мужчиной, — сказал Ибрагимов и вернулся в комнату.

— Это чужой! — торопливо зашептал Васек отцу.

— Знаю, — ответил отец. — Глина только на том берегу. Как уснет, беги к соседу — бакенщику. У него телефон…

Собрав осколки, отец и сын улеглись и сделали вид, что уснули. Вскоре и Ибрагимов захрапел. Он спал, подложив под голову рюкзак.

— Пора! — решил Васек.

…Вернулся он утром. Усталый, еле волоча ноги, подошел к двери. Прислушался. Тихо. Вошел в комнату. Несмотря на ранний час, Ибрагимов уже не спал. Он был одет и завязывал рюкзак. Увидев Васька, спросил:

— Где был?

— Бакены тушил.

Вдруг тонко-тонко задрожали оконные стекла. Донесся нарастающий стрекот мотора. Еще мгновение, и потолок заходил ходуном. Ибрагимов выглянул в окно. Над домом висел вертолет.

— Твоя работа, щенок? — закричал Ибрагимов, цепко схватив мальчика, занес над ним тяжелый кулак. Васек зажмурился и присел. Но в ту же минуту раздался сухой треск. «Гидролог» покачнулся и грузно упал. Позади него стоял отец, держа в руке ножку от сломанной табуретки…

В дом вбежали пограничники. Двое из них встали около «гидролога», а командир подошел к бакенщику и пожал ему руку. Затем обнял Васька.