Поездом до рассвета

9

— В общем, Дако, она меня доконала. Просто доконала, понимаешь?

Дако кивнул, и мужчины, сдвинув стаканы, сделали по глотку виски.

— Набросилась на меня, как мегера, — тряхнул головой Брэд. — Я только стоял, хлопал глазами и слушал о том, какой я засранец, о том, что она так и думала, о том, что я хочу эту Люси Бейкер, что я уже давно влюблен в нее и меня останавливает только жалость к старухе жене… Нет, Дако, ты только представь себе — старухе?! Так называет себя Пэм, которая выглядит, как молоденькая девчонка! В конечном итоге она заявила, что из-за меня решила сделать себе пластику! Я, оказывается, заглядываюсь на молоденьких, вот и она хочет вернуть себе молодость. Короче говоря, Дако, мои нервы не выдержали и меня понесло. Я уж толком не помню, что говорил, но Люси Бейкер, из-за которой Пэм годами выедала мне мозги, точно фигурировала в высказываниях. Кажется, я обещал Пэм, что пересплю с ней, то есть с Люси, первым делом, как только прилечу домой. О господи, Дако, я это сказал! А ведь я на эту Люси даже не смотрел! То есть смотрел, конечно, но совсем не так, как думала Пэм. Кто бы мне объяснил, почему она так думала? — Брэд наконец выговорился и посмотрел на Бриззела виноватым взглядом. — Я тебя, наверное, достал, — уныло констатировал он.

Дако тряхнул лохматой гривой и плеснул Брэду в стакан остатки виски.

— Надо постараться, чтобы меня достать. А ты вроде бы не очень старался. Слушай, Брэд, а почему ты не объяснил этого своей ревнивой женушке? Может, она бы тогда не ударилась в бега?

— Объяснил? — мрачно хмыкнул Брэд. — Да ты не видел Пэм в истерике. Она ничего не слышит и твердит одно и то же. Кажется, что она не со мной говорит, а сама с собой. А потом начинает швырять все, что попадется ей под руку. Я пытался с ней поговорить в такси, но она и слышать ничего не хотела. Не поверишь, Дако, я и сейчас боюсь к ней подойти.

— А ты не бойся, — внимательно посмотрел на своего нового знакомого Дако. — Сам подумай: чего тебе бояться? Если Пэм любит тебя, она тебе поверит. А в том, что она тебя любит, можешь не сомневаться. Ну, какая еще женщина пойдет разыскивать своего мужа ночью, да еще и в такую вьюгу? Только любящая, Брэд… — Дако неожиданно запнулся. В его глазах мелькнул какой-то странный огонек.

— В чем дело, Дако? — спросил его Брэд, от которого не укрылось то, что его собеседник подумал о чем-то своем, не менее серьезном, чем проблемы четы Уитон.

— Ни в чем, — ответил Дако тоном, не допускающим дальнейших расспросов. — А, что до разговора с Пэм, ты уж лучше его не откладывай. Насколько я успел узнать эту леди, она, скорее всего, сейчас рыдает в гостиной и у нее полно утешителей в лице Марты, Кристин и этого Габо, который настолько хорошо вписался в женскую компанию, что уже, по-моему, сам стал бабой…

— Это ты о чем? — полюбопытствовал Брэд.

— Да так, ерунда. Просто не люблю трусоватых приспособленцев и волокит вроде него, — заметил Дако, и по его лицу пробежала легкая тень раздражения. — Ну, давай, приятель, бодрись. — Он дружески хлопнул Брэда по плечу. — Сделай еще пару глотков для храбрости и иди к своей Памеле. И еще передай ей… лично от меня, что ей незачем проделывать все эти штуки со своим лицом. Она и так красавица. Хотя, конечно, все равно никто не поверит, что я это сказал.

— Спасибо тебе, Дако. Я у тебя в долгу.

— Иди-ка ты к черту, Брэд. Не люблю я все эти «в долгу», «обязан», «не затруднит ли»…

— Ладно, не обижайся, — улыбнулся своему спасителю Брэд Уитон. — Лучше пожелай мне удачи.

— Удачи, Брэд, — без тени улыбки на лице бросил ему Бриззел.

Но Брэд уже понял, что если этот человек желает удачи, то желает ее искренне, хоть и без ослепительной улыбки на немного грустном лице.

— После такого заявления и я бы сбежала, — поддержала Пэм Кристин, усевшаяся на подлокотник дивана и равномерно качавшая своей стройной ногой, с которой не сводил глаз, словно загипнотизированный этим зрелищем Габо. — Мало того, что он изменил жене, так еще и вывалил ей все это в такой форме. А Пэм еще бегала за ним, рискуя собственной жизнью. Да я бы послала к черту подлеца!

— Не надрывайся так, Кристин, — раздраженно покосилась на нее Джен. — Что, если Пэм услышит?

— Не услышит. В ванной хлещет вода, а из глаз Пэм хлещут слезы.

— А если все было не так? — предположила Джен, покосившись на сонного Бишопа, единственного, кто еще не высказался по этому поводу.

— И как же, по-твоему, все было? — полюбопытствовал Габо, не отрывая взгляда от ножек Кристин.

— Пэм говорила, что никогда не была уверена в себе. Она ведь именно поэтому постоянно изводила мужа своей ревностью. Если вы заметили, в рассказе Пэм не было ни слова о том, что Брэд плохо к ней относился, не замечал ее, не прислушивался к ней. Что, если его замучили ее постоянные придирки и он сказал ей все это сгоряча? Терпение лопнуло.

— Лопнуло терпение? — насмешливо переспросила Кристин. — А на что вообще тогда годны эти тряпки, если у них лопается терпение? Это у женщин оно должно лопаться, потому что им все приходится тащить на своей спине, которая со временем превращается в верблюжий горб.

— Это вы-то тащите, Кристин? — подал голос, вышедший из комы Бишоп. — Да вы и ридикюль вручили бы своему спутнику, если бы вам не понравилось, как он смотрится с вашим новым платьем.

— Начнем с того, что я никогда не ношу вещей, которые плохо сочетаются между собой, — сердито начала Кристин, но Джен оборвала ее:

— Эй, вы меня что, совсем не слышите? Я, кажется, задала вопрос.

— Нет, это было утверждение, — возразил Габо.

— Причем утверждение девицы, которая боится произнести вслух слово «секс», — усмехнулась Кристин, недовольная тем, что ее перебили.

— О, женщины, — вздохнув, покосился на Кристин Бишоп. — Какими же вы бываете грубыми и жестокими.

— За это вы нас и любите.

— То, что я не очень осведомлена в интимных вопросах, — не на шутку рассердилась Джен, — о которых у тебя, Кристин, насколько я понимаю, весьма богатые познания, еще не делает меня дурочкой.

— Я подумал над вашими словами, Джен, — успокоил ее Бишоп. — Мне кажется, в них есть смысл. В конце концов, нельзя же вечно обвинять во всем мужчин, как это делают Кристин и Марта.

На лестнице раздались шаги, и все споры смолкли. Джен увидела Брэда Уитона, но он вернулся один. Изрядно вымотавшегося Крейга, который так помог Брэду, сразу же положили спать, а Дако, судя по всему, остался в библиотеке.

Джен заметила, что Брэд уже не выглядит таким подавленным, как после той истерики, что закатила ему Пэм. Он был немного пьян, но выражение лица у него было вполне осмысленным. Кажется, он принял какое-то решение. И не без помощи Дако.

— Ну, как вы, Брэд? — спросила его Джен.

— Уже лучше, — улыбнулся он. — А куда вы спрятали Пэм?

— Никто ее не прятал, — надменно посмотрела на него Кристин. — Она сама ушла, потому что не хочет вас видеть.

— У Пэм нервный срыв, — перевела Джен слова Кристин. — И Марта увела ее в ванную, чтобы она умылась и немного успокоилась. Если вы хотите поговорить с ней, вам, думаю, лучше сделать это сейчас. Никто не успокоит вашу жену лучше, чем вы сами…

— Она думает, — фыркнула Кристин. — Брэд, вы будете полным идиотом, если станете слушать девочку, которая в этой жизни не нюхала ничего, кроме маргариток.

— Спасибо, — поблагодарил Брэд Джен, проигнорировав слова куколки, размахивавшей ногой. — Только покажите, где ванная.

— Пойдемте, — кивнула Джен.

— Джен, честное слово, ты делаешь большую глупость, — покосилась на нее Кристин.

— Пусть это будет на моей совести, — бросила Джен.

Проводив Брэда в ванную, где уже стих шум воды, Джен постучала в дверь.

— Кто это? — надтреснутым от рыданий голосом спросила Пэм.

— Откройте, это я, Джен! И пусть меня разорвут, потом на части, — шепотом добавила она, повернувшись к Брэду.

— Спасибо, — шепнул он в ответ. Услышав звук открывающейся задвижки, Джен поспешила ретироваться.

В гостиной ничего не изменилось. Кристин, погруженная в свои мысли, по-прежнему раскачивала ногой. Габо не отрываясь смотрел на нее, а Бишоп пребывал в полудреме.

— Ну что, сделала свое черное дело? — полюбопытствовала Кристин.

— Да, и да буду я проклята во веки веков, — улыбнулась Джен и направилась к лестнице.

— Габо, может, ты включишь радио? — раздалось за ее спиной. — Я уже не надеюсь вылететь из Лайтшроубса, выйти замуж и стать счастливой, но вдруг этот бесполезный ящик скажет хоть одну хорошую новость.

Кристин, конечно, можно было понять. Пэм все-таки удалось отыскать своего мужа, а Кристин все еще мучилась от неизвестности. Джен, конечно, злилась из-за тех гадостей и глупостей, что наговорила ей Кристин, но вместе с тем сочувствовала ей. Ведь она так же не доверяла мужчинам, как и Пэм, правда причины этого недоверия у них разные.

Что там Дако говорил о боли? — вспоминала Джен, шествуя по полутемному коридору. Кажется, что она ломает веру в людей. Похоже, что и у Пэм, и у Кристин эта вера однажды сломалась или дала большущую трещину.

Джен тихонько постучала в дверь. Будет жаль, если мистер Бриззел уже отправился спать. Ветер потихоньку стихает, и, возможно, очень скоро Джен уедет из этого дома. Но ей будет, так жаль оставить «Такобризль», не попрощавшись с его хозяином.

— Кого еще там?! — раздался голос радушного хозяина. — Брэд, это ты? Только не говори, что жена послала тебя к черту!

Джен робко открыла дверь и встала на пороге.

— Джен? — удивленно поднял брови он.

— Я подумала, что лучше нам попрощаться, пока ты не ляжешь спать, — оправдала свое появление Джен.

— Как, ты уже собралась попрощаться со мной, Джен Брауни?

Голос Дако звучал насмешливо, но Джен заметила мелькнувшее в малахитовом взгляде беспокойство.

— А мне показалось, что ветер еще не улегся.

— Да, но он стихает, — сама того не желая, вздохнула Джен. — Скоро рассветет, а я ведь еще вчера должна была добраться до дома Скотта Силвера.

— Не думаю, что этот Силвер обрадуется, если ты заявишься к нему ни свет ни заря, Джен.

— Но я обещала, Дако… — Джен осеклась, поняв, что впервые за всю эту безумную ночь назвала его по имени. Из-под густых бровей на нее смотрел опечаленный взгляд. — Почему ты так смотришь на меня? — вырвалось у нее.

— Как, Джен?

— Так, словно я чем-то тебя обидела.

— Просто малютка домовенок скоро сбежит от меня. Значит, я действительно плохой хозяин. Ведь от хорошего, не убегают домовые. — Дако развернулся в своем кресле так, что Джен могла видеть теперь только его хмурый профиль.

Она не понимала, шутит он или говорит серьезно, но ей сейчас было совсем не до шуток.

— Мистер Бриззел… то есть Дако… — срывающимся голосом начала Джен, но он оборвал ее:

— Кое-что показалось мне любопытным. Джен Брауни… — многозначительно начат он, не меняя положения. — Помнится, ты говорила, что не собираешься замуж. Могу я узнать, по какой причине молодая симпатичная девушка испытывает такое отвращение к замужеству?

— Не понимаю, зачем тебе это знать, — пожала плечами Джен, отметив, что она уже «симпатичная».

— Вообще-то я любопытный человек, хотя по мне этого не скажешь. Джен, почему ты все еще топчешься у двери? Ты боишься меня или просто не видишь, куда тебе сесть? — спросил он, не глядя на нее.

Джен окончательно смутилась. Ей надо было что-то ответить, но его поведение совершенно сбивало ее с толку. То он кричал на нее, то вел себя с ней, как с маленькой девочкой, путавшейся у всех под ногами, то был так участлив и понятлив, что Джен думала о том, о чем ей вовсе не стоило думать.

— Джен Брауни, почему ты молчишь? — напомнил о себе Дако.

— Ты не очень-то любезен. Мог бы подняться с кресла и найти для своей гостьи стул. — Джен пыталась говорить с ним шутливо, но даже звук собственного голоса казался ей неестественным.

— Ах, леди понадобился стул… — Дако вырос над столом и, отодвинув край занавески, вытащил из-за него маленькую табуретку. — Пожалуйста, Джен. — Он поставил табуретку рядом со столом. — Теперь, надеюсь, ты довольна?

— Меня немного смущают короткие ножки, — улыбнулась Джен, устроившись на низкой табуретке, — но это я как-нибудь переживу.

— Тогда я слушаю. — Дако снова повернул кресло и посмотрел прямо на Джен.

— Слушаешь? — изобразила удивление Джен. — Но я, кажется, ничего не обещала рассказать.

— Вот как, Джен Брауни? — Брови Дако взмыли вверх, и в Джен выстрелил недовольный взгляд их обладателя. — Значит, тебе нечем со мной поделиться? Значит, гостеприимный хозяин, каким ты меня называла, не может рассчитывать на откровенность своей гостьи?

— Слишком много слов, Дако, — вздохнув, отозвалась Джен. — А ведь говорить-то, и правда, не о чем. Никаких душещипательных историй вроде тех, что рассказывали Пэм и Кристин, со мной не происходило. Никто не обижал меня, никто не причинял мне особенной боли, которую я так и не смогла забыть. У меня было на редкость скучное детство, Дако. Без особенных страданий и особенных радостей. Может быть, тогда я и поняла, что, привязавшись к одному и тому же месту, я буду несчастлива…

— К месту? — недоуменно переспросил ее Дако. — Но мы, кажется, говорили не о доме, а о браке, Джен Брауни.

— Если хочешь, чтобы я ответила на твой вопрос, не перебивай меня, — сердито покосилась на него Джен.

— Малютка брауни сердится?

— Дако, если ты не прекратишь…

— Умолкаю, Джен. Ты говорила о доме…

— Да, о доме, — кивнула Джен. — Брак — это привычка. Привычка жить в одном и том же уютном гнездышке с одним и тем же человеком по одному и тому же расписанию. Моя мать, получившая, между прочим, высшее образование, каждый день твердила, что хочет работать, но так никуда и не устроилась, оправдывая себя тем, что маленькая Джен, которая уже на тот момент вымахала в семнадцатилетнюю девицу, требует много внимания. Каждый день она вставала в семь утра, делала один и тот же завтрак, провожала меня в школу, потом убирала квартиру, готовила обед — к счастью, обеды и ужины были разнообразными, — встречала меня из школы, задавала вопросы, каждый раз одни и те же. Расписание моего отца отличалось от маминого лишь тем, что вместо готовки и уборки он каждый день с девяти до семи — ни минутой меньше, ни минутой больше! — торчал в офисе. Когда у него случался отпуск, мы всей семьей торжественно отправлялись в ежегодную поездку к моей бабушке. Я очень люблю свою бабушку, но мне бы хотелось хоть какого-то разнообразия. Если бы ты сказал, Дако, что мои родители единственные в своем экземпляре, я бы ответила тебе, что перевидала немало таких семей. Есть, конечно, люди, которые пытаются сделать свою жизнь насыщенной за счет ссор, склок, любовников или любовниц. Им кажется, что их жизнь полна впечатлений, но это самообман. Все равно они работают в одном и том же постылом офисе, живут на одном и том же насиженном месте, спят на одной и той же кровати, на которой видят одни и те же сны. Я не говорю о любви, Дако, — немного подумав, добавила Джен. — Я говорю о браке. Об этом бесконечно скучном процессе, смысл которого для меня загадка.

Дако внимательно посмотрел на Джен и… улыбнулся. Вначале Джен не поверила своим глазам, но улыбка не сходила с его лица, и она поняла, что ей не померещилось. Эта улыбка, ласковая и насмешливая одновременно, так преобразила его лицо, что теперь он казался настоящим красавцем. Во всяком случае, таким его видела Джен. Ей хотелось обидеться на него, — Джен ведь говорила о серьезных вещах, — но у нее ничего не получилось.

— Я еще ни разу не видела, как ты улыбаешься, — вырвалось у нее.

— А я еще ни разу не видел такого милого, глупого и очаровательного брауни, — не пряча улыбки, ответил Дако.

— Это почему еще я глупая? — нахмурилась Джен, мгновенно поменявшись с Дако ролями.

— Потому, что большего бреда о браке я в своей жизни не слышал.

— Бреда?! — возмутилась Джен.

— Прости, малютка брауни, но все, что ты говорила, сущая ерунда.

— Ерунда?!

— Нет, ты, конечно, права в том, что так живет очень много семейных пар. Но мне казалось, что ты с твоим гибким умом и хорошей фантазией сможешь вообразить себе, что есть исключения. Есть люди, которым хочется постоянно открывать что-то новое, путешествовать, заниматься интересными делами. И если двое таких счастливцев находят друг друга, то их брак не превратится в ту унылую картинку, которую ты нарисовала.

— Я еще подростком возненавидела слово «остепениться», — призналась Джен. — Мама всегда твердила, что только остепенившийся человек добивается благополучия в жизни. Она думала, что я остепенюсь, лет в двадцать и выйду за какого-нибудь зануду, живущего по расписанию, вроде моего отца. А когда этого не случилось, мама объявила меня вздорной девчонкой, и мне пришлось сделать ноги из дому, чтобы совсем не рассориться с родителями. Им не нравилось, что я занимаюсь мозаикой, что я могу уехать из дома на пару недель просто потому, что мне надоело торчать на одном месте. Меня понимает только бабушка, которая считает, что каждый должен прожить свою собственную жизнь, а не ту жизнь, которую прочат ему родители.

— И я понимаю тебя, — кивнул уже без улыбки Дако. — Мне тоже пришлось уйти из дому, потому что отец видел во мне вовсе не то, что я на самом деле собой представлял. Они с матерью тоже жили скучно, но были по-своему счастливы. Я уверен, что тебе повезет, Джен. Уверен, что ты найдешь того парня, который будет таким же сумасшедшим и искренним, как ты сама. Что он сделает тебя по-настоящему счастливой, и вы никогда не соскучитесь друг с другом, даже если поженитесь.

Джен растерянно посмотрела на Дако. В немного грустных малахитовых глазах читалась искренность и нежность. Но не этого взгляда, не этих слов ждала от него Джен. Ее сердце болезненно сжалось.

А чего ты хотела? — спросила себя Джен. Он на десять лет старше тебя и гораздо мудрее. Если он и проявлял к тебе какой-то интерес, то этот интерес скорее был братским или отеческим… Нельзя быть такой глупой, Джен. Нельзя так привязываться к мужчине, которого ты знаешь всего одну ночь, пускай и такую ночь, как эта.

— Буду рада, если ты окажешься, прав, — пробубнила себе под нос Джен.

— В чем дело, Джен Брауни? Ты, кажется, чем-то недовольна? У тебя на глазах слезы? Я что, чем-то обидел малютку брауни?

Я не малютка брауни! — хотелось крикнуть Джен, но она сдержалась.

Дако поднялся с кресла и присел на корточки перед ней. Даже в такой позе он казался ей великаном. Кто-то мог бы подумать, что этот великан мрачный и злой людоед. Но Джен знала, что на самом деле он нежный и добрый. Только, увы, этот великан, который сейчас берет ее руки в свои огромные ладони, считает ее малюткой брауни, маленькой Джен, девочкой, которую хочется пожалеть, а не страстно прижать к груди и поцеловать по-настоящему.

Джен попыталась отнять у него свои руки, но Дако ей не позволил. В его глазах появился какой-то особенный огонек, которого она раньше не видела или не замечала. Его взгляд излучал особенное тепло, от которого внутри у Джен запрыгали солнечные зайчики. Она хотела прошептать его имя, но было страшно нарушить, то хрупкое мгновение счастья, которое навсегда свяжет между собой их воспоминания.

Ей вдруг невыносимо захотелось приблизить свое лицо к лицу Дако, а потом поцеловать эти неулыбчивые губы. Обнять эти крепкие плечи и прошептать на ухо Дако ту самую правду, о которой ей так страшно ему сказать. Поначалу он, наверное, растеряется, а потом спросит «Что это с вами, леди?», нахмурит свои косматые брови, и Джен почувствует жгучий стыд за то, что сделала.

Нет, это не для меня, подумала Джен и, очнувшись от странного сна, посмотрела на него, мужчину, с которым было так трудно и одновременно так легко, как ни с кем другим.

— Дако, я пойду, — решительно заявила Джен, но он по-прежнему не выпускал ее рук из своих теплых ладоней.

— Что же, мы так и попрощаемся, Джен Брауни?

— Возможно, и так, если ты проснешься после моего отъезда.

— Ты не спала всю ночь. Может, приляжешь хоть ненадолго?

— Дако… — почти простонала Джен, и он выпустил, наконец ее руки.

— Я же говорил, что твое упрямство не переупрямишь, — раздраженно заявил он, снова насупив брови.

— Такая уж я, — вяло констатировала Джен, поднявшись с табуретки. — Спасибо за все, Дако. И… прощай.

— До свидания, Джен Брауни, — донеслось до Джен, когда она была уже на пороге.

Если бы так, Дако Бриззел, подумала Джен, и слезы, которые она старательно сдерживала в его присутствии, хлынули из глаз.