Предрассудок! он обломок
Древней правды. Храм упал;
А руин его потомок
Языка не разгадал.
В своей основе мышление древнего человека было внеисторично, можно даже сказать, антиисторично. Древние интеллектуалы, например греческие философы, предпочитали мыслить вечными и неизменными категориями. Скоропреходящие, необыкновенно многообразные и изменчивые исторические события сравнительно редко привлекали к себе их внимание, считались не заслуживающими серьезного отношения. Эта притупленность подлинного исторического чувства, характерная даже для таких наиболее динамичных и активных народов Древнего мира, какими были греки и римляне, находит свое объяснение не столько в отсутствии достаточно надежных способов фиксации и последующей передачи исторической информации от поколения к поколению, сколько в чрезвычайной замедленности и растянутости самого исторического процесса, составляющих отличительную черту истории всех докапиталистических обществ.
В пестрой чехарде событий, почти непрерывно чередующихся внешних и внутренних войнах, государственных переворотах, сменах династий и политических режимов жизнь древних людей оставалась почти неизменной в своих глубинных основах — технологических, социально-экономических, культурно-бытовых. Сам образ жизни, особенно в низших слоях общества, сравнительно мало менялся от периода к периоду, от эпохи к эпохе. На протяжении столетий сохранялись одни и те же средства передвижения, типы жилищ, покрой одежды и обуви, состав дневного рациона и т. п.
Древние, в сущности, плохо представляли себе, что такое исторический прогресс. И это неудивительно. Ведь в истории всех древних обществ сравнительно кратковременные периоды экономического и культурного подъема, чаще всего связанные с удачными захватническими войнами, как правило, сменялись длительными периодами упадка и застоя. Вероятно, поэтому древнему человеку казалось, что история топчется на месте, что рано или поздно она, как говорится, снова «возвращается на круги своя». Это общее заблуждение разделяли даже такие величайшие исторические мыслители древности, как Фукидид, Платон, Аристотель, Полибий, Тацит. Все они были убеждены в том, что прогресс в любых его формах возможен лишь в очень ограниченных временных пределах и что, следовательно, развитие человеческого общества в каждую новую историческую эпоху движется, в сущности, по одному и тому же замкнутому кругу, каждый раз возвращаясь к своим истокам. Как справедливо заметил известный исследователь древних религий М. Элиаде: «Интерес к необратимости и к „новизне“ истории — недавнее открытие в жизни человечества. Напротив… архаическое человечество защищалось, как могло, от всего нового и необратимого, что есть в истории».
В такой духовной атмосфере мифологическое мышление, по сути своей прямо противоположное мышлению историческому, практически никогда не покидало поле боя и даже во времена высочайшего расцвета античной культуры постоянно напоминало о себе рецидивами, подобными платоновскому мифу об Атлантиде. Как было показано в первой главе нашей книги, греческим историкам-рационалистам в их борьбе с мифологией удалось освободить от древних предрассудков сравнительно небольшой участок новой и новейшей истории. Полностью вытеснить мифологическое сознание из сферы исторического исследования они так и не сумели, поскольку и сами еще в очень сильной степени были заражены этим сознанием. Лишь наука нового времени смогла окончательно освободить историю от мифологии, разорвав издавна соединявшие их узы кровного родства.
Результаты этого подлинно революционного по своей сути сдвига для многих оказались поистине обескураживающими. Прежде всего выяснилась крайняя ненадежность так называемых исторических свидетельств, заключающихся в мифах, хотя миллионы людей верили им на протяжении веков, а многие продолжают верить еще и сейчас, поскольку вытесненное из области «чистой науки» мифологическое мышление продолжает владеть сознанием масс даже в эпоху НТР. Новые мифы, несущие в себе все приметы новой эпохи, приходят на смену старым, а иногда, соединяясь с ними, образуют причудливые гибриды. Примерами могут служить хотя бы волна атлантомании, которая так стремительно распространилась среди читающей публики на рубеже XIX–XX веков, всевозможные новые разновидности христианской и буддийской мифологии, пресловутая «нордическая теория» взятая на вооружение идеологами германского нацизма, и т. п.
Между тем при ближайшем рассмотрении становится очевидным, что миф как источник информации способен дать историку не так уж много достоверных свидетельств о прошлом, видимо, потому что сама реальная история очень скупо питает мифологическую традицию. Правда, если не во всех, то, по крайней мере, во многих известных нам мифах, несомненно, содержатся хотя бы случайные и разрозненные исторические сведения, и внимательный глаз исследователя может их обнаружить, определить место и, так сказать, удельный вес в общей массе заключающейся в мифе разнообразной информации.
Во всех пяти главах книги мы старались показать читателю, как сведения такого рода могут быть извлечены из поглотившего их мифологического повествования. Вывод, к которому мы приходим в итоге разбора каждого из взятых нами конкретных мифологических сюжетов, может показаться удручающим: общая доля заслуживающих доверия исторических фактов в греческих мифах, даже в таких, казалось бы, близких к подлинной истории и подтвержденных неопровержимыми археологическими свидетельствами, как, скажем, миф о Троянской войне, в действительности ничтожно мала. Используя образное сравнение, мы могли бы, пожалуй, сказать, что история в мифе — это не более чем несколько нитей, случайно вплетенных в большую украшенную замысловатыми узорами ткань. По существу, от этих нитей зависит очень немногое. Не они определяют основную фактуру ткани, ее расцветку, плотность или, наоборот, ажурность и другие качества. И вообще, если их выдернуть, почти ничего не изменится, ибо всякий настоящий миф возникает и развивается по своим особым законам, не имеющим ничего общего с законами, действующими в истории.
Нельзя, однако, забывать о том, что историческая наука чрезвычайно сложна и многообразна, так же как и сами постигаемые ею процессы исторического развития человечества. Все только что сказанное можно считать оправданным, поскольку мы имеем в виду самый простой из всех видов истории — историю событий, основная цель которой всегда заключалась, согласно известному принципу, сформулированному немецким историком Л. Ранке, только в том, чтобы «знать, как оно было на самом деле». Стоит подняться на несколько ступенек вверх — туда, где начинается история общества, уже не сводимая к простому чередованию эпизодов, следующих друг за другом в определенной хронологической последовательности, и в особенности история общественного сознания во всем многообразии ее конкретных форм и проявлений, как отношение историка к мифу принципиально меняется. И это, кстати, тоже результат научного прогресса, итог того большого пути, который был пройден исторической наукой за последние два столетия.
Здесь на высшем уровне исторического познания уже не имеют особенно большого значения вопросы исторической подлинности того или иного лица или события, которым посвящена значительная часть этой книги. Здесь не так уж важно знать, был ли реальной личностью мифический царь Минос; происходила ли на самом деле Троянская война, а если происходила, то когда и между кем; где плавали Одиссей и аргонавты и, наконец, где следует искать легендарную Атлантиду и что она собой в действительности представляла. Но зато только здесь мы начинаем понимать, что каждый из этих мифов представляет собой очень ценный и интересный документ, позволяющий заглянуть в самые сокровенные и загадочные глубины духовной жизни древнего человека.
Миф становится нашим проводником и путеводителем теперь уже не в поисках руин некогда погибших дворцов и цитаделей, а в более сложном и трудном путешествии по лабиринтам древних религиозных и философских систем. Сама мифология превращается при таком подходе в своеобразный археологический памятник, в котором, как при раскопках Трои — Гиссарлыка, постепенно обнаруживаются, сменяя друг друга, все более и более удаленные от нашего времени напластования религиозных и поэтических образов, древних ритуалов и обычаев, давно ушедших в прошлое культур. Если читатель сумел увидеть эту скрытую от взгляда поверхностного наблюдателя подоплеку мифического повествования и заинтересовался ею, автор может считать, что поставленная им цель достигнута.