Ст. Куняеву

Я устал от исканий и прений,

Я устал от взысканий и премий,

Я висками устал и устами,

Я всем телом устал и местами:

Ухом, горлом и всей головой,

И системой своей половой.

В его письмах я нашел два пожелтевших листка. Вспомнил: однажды Толя ночевал у меня, я утром куда-то ушел, а вернувшись вечером, нашел на своем столе несколько экспромтов и пародию на одно мое стихотворение. Делать ему было нечего целый день.

Все, все в душе похороню,

Пойду, смиренный и печальный…

Лишь перед чаем сохраню

Восторг души первоначальный!

Не тащи меня в печать —

на устах моих печать.

Я Анатолий Передреев!

Пускай узнает это всяк…

Я должен жить среди евреев,

Чтоб умереть у них в гостях.

А пародия была написана на мое стихотворенье, которое Толе очень нравилось и он знал его наизусть:

Не то чтобы жизнь надоела,

не то чтоб устал от нее,

но жалко веселое тело,

счастливое тело свое,

которое плакало, пело,

дышало, как в поле трава,

и делало все что хотело

и не понимало слова.

Любило до стона, до всхлипа,

до тяжести в сильной руке

плескаться, как белая рыба,

в холодной сибирской реке.

Любило простор и движенье,

да что там — не вспомнишь всего,

и смех, и озноб, и лишенье —

все было во власти его.

Усталость и сладкая жажда,

и ветер, и снег, и зима,

а душу нисколько не жалко —

во всем виновата сама.

Передреев написал пародию в ерническом, барковском стиле, не пощадив ни мои стихи, ни себя, ни свою жену, красавицу чеченку Шему. Цитирую так, как написано у него — буква в букву:

Не то чтобы жизнь надоела,

И горек познания плод,

Не то чтобы жалко мне тело,

Но жалко мне крайнюю плоть.

Вставала она то и дело

На всякую Schliuchen sie Deitch

И делала все, что хотела,

И вот ей ничем не помочь.

Была она палка, как палка,

Но не понимала слова…

И Шему — нисколько не жалко,

Во всем виновата сама.

Одна из последних наших встреч была в том же пресловутом Доме литераторов. К нам подошел Олег Михайлов:

— Толя, я очень люблю твои стихи, хочешь вот сейчас десять стихотворений прочитаю на память.

Передреев сразу же протрезвел и перестал улыбаться:

— Не надо, Олег, — как бы через силу сказал он, — не надо, а то я заплачу…

В моей поэтической библиотеке сохранились всего лишь две его книжечки с дарственными надписями. На одной из них ("Равнине"), вышедшей в 1971 году, он написал:

"Стас! Не велик результат этих лет, но не весь тут "венец откровенья". С любовью.

Твой Толя".

Числа нет, а поэтические строчки — из одного моего стихотворения, чуть-чуть к месту перефразированные… Портрет его в этом сборнике прекрасен: молодое лицо русского парня, немного нагловатый, но обаятельный и смелый взгляд, копна светлых волос, падающая на лоб аж до бровей.

Породистое лицо…

На второй это же лицо и те же волосы до бровей, но взгляд, полный отчаяния и боли, смотрит прямо на тебя, скулы напряжены, от крыльев носа к уголкам рта чернеют глубокие морщины; поперек страницы размашистая надпись:

"Стасик! Спасибо, что ты есть! Как поэт и как человек. С любовью. 16.111.1987 г.

А. Передреев (Толя) ".

Через восемь месяцев он умер у себя дома, на диване, с книжкой в руках, от инфаркта.

Молодость его прошла в городе Грозном, там похоронены его отец и мать. Именно там он написал в 1969 году кавказские стихи о своих земляках, чеченских поэтах:

Нас вовеки

не раздружит

никакой Коран,

не разнимет нас обиды

позапрошлый крик —

пересохла речка битвы.

Речка Валерик…

Пересохла речка крови…

Поэт Анатолий Передреев ошибся. Свежей кровью вскипели чеченские реки, вдребезги разбит его саманный дом на окраине Грозного, могилы отца и матери, саратовских крестьян из деревни Старый Сокур, забыты и не ухожены. Некому в городе Грозном думать о старых могилах, младший брат и сестра Передреева где-то затерялись на необъятных просторах России. Остались только стихи, да и то лишь в памяти тех, кто еще помнит его.

Не помню ни счастья, ни горя,

Всю жизнь забываю свою,

У края бескрайнего моря,

Как маленький мальчик, стою.

Как маленький мальчик, на свете,

Где снова поверить легко,

Что вечности медленный ветер

Мое овевает лицо.

Что волны безбрежные смыли

И скрыли в своей глубине

Те годы, которые были

И снились которые мне.

Те годы, в которые вышел

Я с опытом собственных сил.

И все-таки, кажется, выжил,

И, кажется, все же не жил.

Не помню ни счастья, ни горя…

Простор овевает чело.

И кроме бескрайнего моря,

В душе моей нет ничего.

Он любил Есенина, Блока, Заболоцкого. Но думаю, что втайне мечтал писать стихи, полные пророческого смысла, столь же легко и вдохновенно, как писал их Михаил Лермонтов. Дерзкий и величественный замысел, в жертву которому он принес всю свою жизнь.

Черновик некролога, написанного Вадимом Кожиновым, сохранился у меня. В нем говорилось: "Поэт Анатолий Передреев не имел шумной известности. Такой известности и не могло быть, ибо стихи его всей своей сутью устремлены от сердца к сердцу, не в гулкость пространства, способного породить громкий, внятный всем отзвук.

Поэзия Анатолия Передреева не вторгается в человеческие души, а ждет, когда они сами откроют ей себя. И те, кто открыл душу стихотворениям Анатолия Передреева, знают: мы прощаемся ныне с одним из самых истинных и глубоких поэтов нашего времени…"

Некролог был подписан Виктором Астафьевым, Василием Беловым, Татьяной Глушковой, Егором Исаевым, Вадимом Кожиновым, Юрием Кузнецовым, Станиславом Куняевым, Станиславом Лесневским, Валентином Распутиным, Владимиром Соколовым… После смерти Передреева многие из них разошлись друг с другом навсегда, до конца жизни… Но в то мгновенье его имя объединило всех нас. Похоронили мы его на Востряковском кладбище.

Загрузка...