Погашено кровью

Глава II

Он лежал на нарах, глядя в потолок, и ни о чем не думал. Жизнь была скомкана, как вчерашний лист календаря, и брошена в помойное ведро.

Воспоминания покрылись паутиной и расплывались, как туман. Семь лет лесоповала сделали свое дело и превратили существование в вечный кошмарный сон с однообразными тусклыми видениями.

К «этажерке» подошел кряжистый мужичок с перевязанным горлом и прохрипел:

– Черный, иди за хламиду, сам зовет. – Он указал на занавеску в углу барака.

Лежавший кивнул и неторопливо опустил ноги на холодный пол.

Натянув валенки, высокий, сутуловатый парень с приятным лицом, которое портила чрезмерная худоба, побрел по темному проходу к дальнему концу строения.

За занавеской стоял топчан, три табуретки, стол, на котором горела керосиновая лампа, и сидели трое зеков. Они выглядели так, как и должны выглядеть каторжане. С годами отпечаток тюремной жизни впитывается в кровь, жилы и лица тех, кто за колючей проволокой проводит большую часть своей жизни.

На топчане сидел пожилой человек с одной рукой, серым морщинистым лицом и короткими седыми волосами, зачесанными на высокий лоб.

– Присаживайся, сынок.

Черный сел на свободный табурет и бросил взгляд на присутствующих.

Знатные воры собрались в закутке. Достойная компания, только Черный не числился среди авторитетов и чувствовал себя белой вороной.

– Вот что, сынок, – продолжил пожилой. – Мы нашли общий язык с кумом. Хрящу дали зеленый свет за зону. В следующий понедельник он и Дылда повезут баланду в больничку. Наши кореша готовы принять его за колючкой. Дело верное. Давай-ка уточним детали. Тут мелочевки быть не должно. С тайгой не шутят.

Старик достал из валенка самодельную карту и разложил ее на столе.

Черный склонился над жеваной портянкой и указал пальцем на нужное место.

– Здесь. За мостом, метрах в трехстах. Это на три километра дальше последней просеки. Сюда наших не гоняют. Дай знать корешам, пусть завалят ель и под ветви сложат все причиндалы. Спички, хлеб, фонарь, лыжи, воду, компас. До сторожки сами дойдут если на охотников не наткнутся. И еще. Нужна грамотная карта и «винтари». Пара обрезов не помешает.

– В сторожку мы проводника посадим. Охотников не будет. Они по воскресеньям на капканы уходят. Он Хряща до большой «железки» доведет. С картой Хрящ не справится. Грамоты не хватит, зато нос хорошо ветер чует.

Старик глянул на мужичка в телогрейке с рубленым лицом и колючими глазами.

– Я к другим картам привык, – ухмыльнулся он, показывая стальные фиксы. – Но если скок выгорит, ты, паря, в обиде не будешь. Башка у тебя кумекает грамотно. Ты, я слыхал, из столичных будешь. И тянуть тебе недолго осталось. Вернешься в Москву – получишь свою пайку. До конца дней хватит.

– Хрящ болтать не будет, – в знак подтверждения кивнул старик. – Я слишком стар, и мне недолго осталось. Скоро на корм волкам пойду. А тебе, сынок, еще пожить придется. Только гниду найди, которая тебя сюда упрятала, и долг отдай. Святое дело. А теперь ступай.

Черный выскользнул из-за занавески и отправился на нары. Он не заметил в темноте притаившегося в углу зека с оттопыренными ушами. Все, что нужно услышать, тот услышал, а наутро доложил куму.

– Вот что, начальник, – бормотал лопоухий, доставая папиросу из предложенной пачки. – Хрящ клюнул. Скок на следующий понедельник намечен. Будто вы сами Хрящу дорожку прочистили через больничку. Но как дальше они пойдут, понять трудно.

– Сработали газетенки! – усмехнулся капитан. – Дешево мы их купили. Кому пахан маляву отсылал?

– Помнишь Беспалого, начальник? Три года на воде болтается. В здешних местах баклуши бьет. Базар шел, будто видали его близ лесоповала. Похоже, он задвижку откроет и места здешние хорошо знает.

– Кандидат подходящий.

Вечером того же дня у калитки в доме появился человек в штатском и получил всю необходимую информацию. Кум остался доволен. Он предпочитал наличные, и он их получил.

Но эстафета на этом не окончилась, а полетела дальше на запад. На следующий день подробности знали в Москве.

По вызову явились Павлов и Лосев. Фил сидел за столом и разглядывал газету «Коммерсант». Улыбаясь, он прочел вслух выдержку из статьи:

Фил сложил газету и бросил на стол.

– Сколько экземпляров сделано?

– Три. И все три попали в зону, – ответил Лосев. – Непростое это дело вкраплять левые статьи в готовую газету. Но сибиряки постарались. Ребята сработали на уровне. Хрящ клюнул. На зоне купили кума. Тот играет на нашем поле, и он поможет Хрящу уйти. Ну а наши его встретят и доставят в Москву.

– Проделана серьезная работа. Сколько мы им должны?

– В деле задействовано пять человек. Каждому по пять тысяч баксов плюс расходы. А они немалые, как мы видим.

– Где будем брать деньги?

– У Шевцова, – спокойно сказал Павлов. – Он наниматель.

– Шевцов ничего не даст. Прошло десять месяцев, а задание не выполнено. Сначала надо вернуть Шевцову украденное, а потом требовать гонорар.

Лосев возмутился:

– Брось, Филя. Так дела не делаются. Ты дал приказ нанять ребят из региона, и ты сам определил гонорар. Работа сделана, и мы должны платить, а не выдвигать новые требования.

Фил ударил кулаком по столу.

– Без Хряща нам денег не достать! Без денег Шевцов ничего не заплатит!

– Это не разговор, – вмешался Павлов. – Мы сибирякам дали задание вытащить Хряща из зоны. И это все. Остальное их не касается.

– Не надо на меня давить, мальчики. Я нахожусь в том же положении, что и вы. Вопрос закрыт. Будет Хрящ – будут деньги. Потерпят сибиряки. Все, что я могу сделать, это поговорить с Шевцовым, но гарантий никаких дать не могу. Эти люди знают цену деньгам и понапрасну сорить ими не станут. Шевцов всех вокруг пальца обвел. Забыли его трюк с Железнодорожником и Издателем? Те дело организовали, а он их без штанов оставил и в лидеры вышел.

– Ладно, Филя, я умываю руки. – Лосев встал и вышел из комнаты.

Павлов последовал за ним, не проронив ни слова.

Трошина устраивал такой расклад. Он уже устал от бессмысленной суеты. Сейчас он строил грандиозные планы, и Хрящ его не интересовал. Он нашел свой ход к потерянному кладу. И появись Хрящ на горизонте, мог только помешать его планам. И если такая перспектива начала приобретать реальные очертания, то Хряща придется убрать до того, как он появится в столице.

Трошин подошел к окну. На дворе начало марта. Зима еще крепко удерживает свои права. Снег сойдет не раньше середины апреля. К тому времени много воды утечет. Как удержать ситуацию под контролем? Как обмануть судьбу?

Как обогнать время?

Фил закурил и задумался.

Его жизнь висела на волоске. Когда к горлу приставляют заточку, то выход искать бессмысленно. Встретить смерть в двадцать шесть лет – не лучший сюрприз судьбы. Эта злодейка пощадила его. Чижов поднял глаза и посмотрел на своего спасителя. В полумраке «перевозки», где тусклый зеленый свет с трудом пробивался сквозь замерзшее зарешеченное окно, трудно разглядеть человека, даже если он сидит напротив тебя. Кто его знает, что им руководило, когда он вмешался в чужую жизнь. Зачем? Настроил против себя отпетых сволочей. В зоне не принято мешать самосуду. Чижов пытался всмотреться в лицо соседа, но видел лишь исковерканные тенью обостренные черты. Впалые щеки, обтянутый кожей череп, прямой нос и влажные темные глаза смотрящие в пол. О чем он думал? Чижов поймал себя на мысли, что никогда раньше не слышал его голоса. Точнее, до сегодняшнего дня не слышал. Сутуловатая долговязая тень этого парня появилась в ту секунду, когда Чижова должны были заколоть, как барана, принесенного в жертву, и выбросить в мусорный контейнер.

В ту самую секунду он услышал тихий хрипловатый голос: «Оставьте его». Одна незначительная фраза из двух слов решила, жить человеку или сдохнуть. Почему они его послушались? Такого хлюпика соплей перешибить можно, а они скрипнули зубами и молча отошли. Он остановил их, и они ему этого не простят, а задуманное все равно исполнят. Лесоповал – идеальное место для сведения счетов. В зоне погибают быстро и легко. Человеческая жизнь стоит дешево.

Чижов не мог оторвать взгляда от угрюмого молчуна. Раньше они не общались. Фамилия спасителя Белый, а кличка Черный. Оно понятно, не просматривался насквозь. С Черным никто дружбу не водил. Долговязый при пахане ошивался. Разное толковали. Кто-то утверждал, будто Черный советчиком при нем был, а некоторые болтали, будто Черный лечил старика. Но на знахаря он не походил. Молод еще, чуть больше тридцати, а то и того нет. Но Черного побаивались даже блатные.

Машина выехала из пролеска в поселок. Три десятка добротных срубов и трехэтажный терем по центру. В тайге древесины хватало, и начальство отстроило себе руками зеков отличный комплекс с клубом вместо церкви и всего-то в пяти верстах от лагеря.

«Воронок» объехал клуб, и машина сдала назад к единственной двери с тыльной стороны терема. Когда «перевозка» остановилась, из кабины выпрыгнул конвоир и, поправив на плече карабин, подошел к задней дверце и открыл ее.

Двое зеков сидели в тамбуре друг против друга на местах, предназначенных для конвоя. Но машина перевозила продукты, и камерный отсек был занят харчами. На всякий случай его закрывали на ключ, чем гарантировали сохранность баланды.

Конвоир, мальчишка-первогодка, с пушком под носом, с трудом задрал ногу в ватных штанах и валенках на высокую ступеньку кузова.

– Брось пыхтеть, – остановил его Чижов. – Давай ключ, я открою.

Солдат не долго думая спрыгнул на землю, снял цигейковую рукавицу и, откинув тулуп, полез за ключами от камерного отсека.

Наконец дверь открыли, и Чижов выволок пятидесятилитровый бидон в предбанник. Белый спрыгнул на землю и процедил сквозь зубы, глядя на солдата:

– Чего вылупился? Иди открывай дверь и держи.

Парень фыркнул, поправил карабин и, поднявшись на ступени, распахнул обитую жестью дверь. Держать приходилось двумя руками, мощная пружина тащила створку назад.

Зеки взяли бидон за ручки и поволокли тяжесть в здание. Черный ход, который использовался для доставки всего необходимого клубу, располагался на задворках сцены. Зеки прошли к правому порталу, спустились в зал и, минуя зрительские ряды, попали в фойе, где находилась лестница на второй этаж. Вот уже два года, как развлекательное заведение приказом начальника колонии было превращено в лазарет. Эпидемия туберкулеза резала заключенных острой беспощадной косой. Кино и танцы остались в воспоминаниях, а в помещении стоял стойкий запах эфира. Вид запущенного сарая вовсе не радовал глаз, и местное население обходило здание клуба стороной.

Белый и Чижов поднялись на второй этаж, где комнаты для кружков по рисованию и рукоделию превратились в больничные палаты, а бывшая ленинская комната стала караульным помещением. Сюда и доставляли баланду из зоны, здесь ее распределяли и разносили.

За столом, покрытым красным сукном, под портретом Ельцина сидели сверхсрочники и играли в карты. Едкий дым лез в глаза и заставлял щуриться. На вошедших зеков никто не обратил внимания. Бадья была оставлена на полу, а носильщики отправились за следующими флягами.

Теперь они шли гуськом. Фляги с кашей не нуждались в общих усилиях. Они не торопились. Ритм задавал Белый, он шел первым, а Чижов под него подстраивался. Он впервые поехал в больничку сопровождать «размазню». Эта работа числилась среди привилегированной и приравнивалась к хлеборезке. Здесь трудились только блатные. Одних направлял пахан, других – кум. Ходки в больничку находились под контролем пахана, и начальство сюда не лезло. Сегодня Белый ткнул пальцем в Чижова и сказал: «Этот со мной поедет». Никто не спорил.

Чижов понял, что Белый его спасает и не хочет оставлять в бараке без присмотра.

Он знал, что стоит ему отлучиться, парня порежут на ремни.

Во время третьей ходки, когда в машине оставались только хлеб и разведенный чай, направляясь к лестнице по коридору, им навстречу вышли двое офицеров в белых халатах. Звездочки на погонах выдавливали белую ткань и торчали, как соски под тонкой майкой.

– О! Вот и Белый! – сказал низкорослый лысенький капитан с лисьей мордочкой и рыжей бородкой. Повернув голову к коллеге, он добавил: – Интересный случай, Давид Михалыч.

Высокий брюнет с орлиным носом разглядывал двух не похожих друг на друга заключенных, пытаясь понять, кто из них Белый. Один долговязый, худой, с болезненным усталым взглядом, второй едва доставал ему до плеча и выглядел крепышом с румянцем на щеках.

Сомнения решились сами собой.

– Зайди ко мне в кабинет, Белый.

Парень последовал за офицерами в просторную светлую комнату, из которой они вышли минутой раньше. Второй остался один. Осмотревшись по сторонам, словно не понимая, где проснулся, он направился к лестнице.

Лысеющий живчик вел себя по-хозяйски раскованно. Взяв Белого за руку, он подвел парня к окну.

– Вот, взгляните, Давид Михалыч. Все признаки налицо.

Неестественная бледность, дистрофия, синюшные губы. Для наших мест редкий диагноз, но у меня таких двенадцать человек. – Он опустил руку Белого. – Лейкоз в зоне встречается редко, но нам не повезло.

При этих словах Белый вздрогнул, но никто не обратил на это внимания.

– Мои подозрения подтвердились. Из центра вернулись результаты анализов. Практика и опыт работы в таких местах, друг мой, позволяют нам ставить точные диагнозы навскидку, как говорят местные охотники. Как врач, я доволен своей участью, но как человек – сами понимаете, здесь не Петербург.

На секунду он замолк и, взглянув на Белого, улыбнулся:

– Иди, голубчик, ты мне больше не нужен. И не тревожься. Ничего страшного с тобой не случилось. Кошачьи глисты будут пострашнее.

Он залился смехом, показывая золотые коронки. Белый вышел из кабинета, но дверь оставил приоткрытой. В какой-то момент у него подкосились ноги, но он устоял. Этот мелкий пакостник только что вынес ему смертный приговор и мило пошутил над ним. Белый прижался к щели и услышал продолжение разговора двух инквизиторов.

– Сколько вы ему отводите, Максим Савелия?

– Трудно сказать. Полгода, но не больше. Буду прослеживать процесс, но сделать ничего не смогу. Переливание крови невозможно: ни крови, ни условий. У меня даже морфия нет, чтобы облегчить последние дни несчастных. Что я буду делать, когда они полезут на стену, ума не приложу. Шепнули бы там в Центре. Вы человек со связями, а я в долгу не останусь. Может, сжалятся над людьми.

– Понимаю, Максим Савелич, но сами знаете, морфий идет на вес золота.

– Я это хорошо понимаю.

– Готовьте документы и приложите результаты анализов. Сделаю все, что от меня зависит.

Белый уже ничего не слышал. Его била дрожь. Он не боялся смерти в привычном представлении, он боялся не успеть сделать то, что должен. Спускаясь вниз, он видел, как крепыш тащит наверх противень с лапшой. Белый пропустил его и ускорил шаг.

Внутри сработал какой-то тумблер, и Белый превратился в автомат. В голове всплыла схема действий, и он лишь следовал этой схеме.

Выйдя на улицу, он осмотрелся. С этой стороны здания окна не предусматривались. Сцена уходила под крышу к колосникам, и за последним занавесом окна не требовались.

Мальчишка-караульный стоял возле машины и похлопывал ногой о ногу.

Погода стояла солнечная, но морозная. Белый подошел к парню и, сложив ладони вместе, с маху треснул караульному по затылку. Тот пролетел вперед и врезался лбом в задний бампер автомобиля. Его тело сползло вниз, и он упал, раскинув руки.

Белый поднял с земли карабин и тихо подкрался к кабине. Шофер с погонами прапорщика на полушубке мирно дремал, привалившись к дверце. Белый повернул ручку и дернул ее на себя. Дверца распахнулась, и водитель вывалился в сугроб. Налетчик откинул штык и прижал его к горлу ошеломленного шофера.

– Не шелести, Корявый, выполняй мою команду и не сдохнешь. – Прапорщик чувствовал острие на кадыке и не думал сопротивляться. Такой и ухом не поведет, как приколет к земле.

– Вставай и иди назад.

– Я все сделаю, Черный, убери штык. Ты чего, белены объелся?

– Заткни пасть, Корявый.

За машиной лежал караульный. У прапорщика засосало под ложечкой.

Жив или убит? Он и думать об этом не хотел. Тут самому уцелеть бы.

– Бери своего щенка и в клетку, живо! – Хриплый голос Белого звучал, как свист бича над ухом. Шофер поднял бессознательное тело конвоира на руки и полез в фургон.

– Тащи мешок в дальний угол. Там вам теплее будет.

Когда прапорщик перешагнул порог камерного отсека, в его затылок врезался приклад винтовки. Шофер споткнулся и пролетел вперед до стенки, где и нашел свое временное пристанище. Охрана превратилась в пленников. Белый захлопнул дверь, накинул замок и вернулся к кабине. Ключ зажигания был на месте.

Чижов спустился вниз, но Белого по пути не встретил. В машине еще оставался хлеб. Чижов вышел на морозец и увидел, что дверца фургона закрыта. Он повернул ручку и с удивлением заметил висячий замок на камерном отсеке. Белого рядом не было. Парень забрался в тамбур и потянулся к замку. В этот момент машина загудела, затряслась и резко дернулась вперед. Входная дверца качнулась и захлопнулась.

Чижов оказался в мышеловке. Все, что он смог понять, это то, что они забыли отнести наверх сухари.

Машину сильно качало, и Чижов сел на свое место, поглядывая на незамкнутый висячий замок.

Белый отстегнул штык, сунул его в валенок, а карабин положил урядом. «Воронок» выехал на центральную улицу.

Поселок пребывал в воскресном покое. Народ похмелялся. Самогон в этих местах стал главным утешителем. Его гнали все, кто мог стоять на ногах.

Его хранили в бочках, но дешевле он от этого не становился. Тысяча зеков с лужеными глотками отдавали последнюю пайку за глоток мутной отравы.

Белый медленно проехал вдоль деревни к проселочной дороге, которая выходила к шоссе, на противоположную сторону от зоны. Ему потребуется полчаса, чтобы промахнуть тридцать километров.

Чижов доложит об исчезновении машины, охрана позвонит на КПП, те поедут навстречу, но никого не встретят и из поселка дадут сигнал тревоги.

Раньше чем через полчаса шухер не поднимут, а за это время можно успеть дотянуть до базы.

Через десять минут машина выскочила на главный перекресток. Тут зеки разделяются на бригады, и каждая идет на свой участок валить тайгу.

Прямо по дороге, если пересечь трассу, можно добраться до одноколейки. Пятнадцать верст – и станция. С нее ходят «кукушки» до главной «железки», а также гонят лес к базам и леспромхозу. Если свернуть на запад, то через полсотни километров начнутся воинские части, военные городки и газовые разработки. Такой кордон не проскочишь. Если свернуть на восток, то прямая, как стрела, магистраль пройдет сквозь тайгу и через сто сорок километров упрется в Томск. Затея бессмысленная и пустая. Лучший способ – идти напрямки к «железке».

Но Белый свернул на восток. По всем здравым расчетам он шел на сознательную гибель. У него был один шанс из тысячи, если бы он рванул к одноколейке, но в глухой тайге шансов нет…

В самом сердце старой Москвы, на Сивцевом Вражке, в престижном кирпичном доме, где квартиры – музеи, а не жилье, собиралось совещание для узкого круга лиц. Кстати, о музеях. Кое-что из музейных редкостей украшало квартиру, о которой пойдет речь, но никто не говорил об этом вслух. Здесь можно восхищаться, любоваться, но не задавать глупых вопросов.

Хозяин роскошных апартаментов вышел из ванной комнаты в белом махровом халате, продолжая вытирать взъерошенные посеребренные волосы цветастым полотенцем. Его босые ноги по щиколотку утопали в ворсе зеленого ковра. Этакий газончик на четырнадцатом этаже. Стоявший у дверей швейцар согласно моде носил не ливрею, а обычный двубортный костюм пятьдесят шестого размера и скромный однотонный галстук. Размер воротничка соответствовал размеру головы, и – как неотъемлемая часть туалета современного двереоткрывателя – трубка мобильной связи в левой руке. Меняются времена, меняется мода.

– Ну что, Ник? – спросил хозяин у ключника.

– Все в сборе, Дмитрий Николаевич. Они в гостиной.

– Вот и чудненько.

Насвистывая популярную песенку, хозяин прошел по длинному широкому коридору и свернул в последнюю комнату. Здесь было светло, просторно и накурено. Появление в арочном проеме человека в домашнем виде никого не смутило. Двое мужчин сидели на диване и один в стороне, особняком, в глубоком плюшевом кресле.

Дмитрий Николаевич сделал общий жест приветствия, прошел к окну и открыл балконную дверь. Свежий морозный воздух ворвался в помещение, но зима не смущала босого человека в халате; отбросив полотенце, он присел на крутящийся табурет у рояля и осмотрел присутствующих. Его взгляд остановился на мужчине в кресле. Он сидел смирно и ждал, когда к нему обратятся. Жесткие черты лица, тонкие губы и ямочка на подбородке. Человек без внешних недостатков, но имеющий отрицательный заряд обаяния. Глядя на него, трудно поверить, что такие люди имеют хороших друзей, крепкую семью, поднимают тост за чье-то здоровье и желают кому-то счастья и долгих лет жизни.

– Прошу, господа, познакомиться. Перед вами, на мой взгляд, самый опытный сыщик среди тех людей, кто заслуживает этого звания. Не будем путаться в именах, рекомендую называть его Фил. Коротко и доходчиво.

Все присутствующие знали слабость хозяина к американской беллетристике и превращению любого имени в аналог заокеанского. Дмитрий Николаевич старался подражать литературным крестным отцам и выглядеть холодным и лаконичным, что никак не вязалось с его мальчишеской энергией и темпераментом, который он сохранил до сорока восьми лет.

– Итак, любезнейший Фил, вы видите перед собой двух разгильдяев.

Одного зовут Чук, другого Гек. Вы наверняка читали о них в детстве. Но вот они выросли. Детки одной мамы и живут тем, что ждут Деда Мороза, который положит им подарки под елку Великовозрастные детишки забыли, что сегодня надо работать в поте лица, а не ждать манны небесной. Сегодня все нужно брать своими руками и уметь удерживать взятое. Но эти господа умеют только терять. Я прав?

Никто не отвечал. Ритуал нудного журения подходил к концу. Хозяин достал из халата кожаный портсигар и, закуривая коричневую сигарету, внимательно разглядывал полулитературных Чука и Гека. Как и в сказке, они не походили друг на друга. Тот, кто носил кличку Чук, смахивал на банкира, каким его изображали карикатуристы в старых номерах «Крокодила». Полный, с орлиным носом, выпученными карими глазами, под которыми висели метки, и пухлый рот, который, завершая картину, и делал Чука похожим на доброго дядюшку, готового в любую секунду достать конфетку из кармана. Тот, кого называли Геком, походил на боксера, сошедшего с ринга. Усталый мутноватый взгляд стальных глаз, утонувший в черепе нос, по которому много долбили ковшом экскаватора и наконец добились своего. Гек беспрестанно жевал резинку, и его выпуклые скулы играли на лице, как бицепсы культуриста на арене. Гек носил рыжие усы, которые прятали его заячью губу, а жидкий ежик не мог скрыть выпуклости и неровности своеобразного черепа.

Ну а если припомнить, что главный критик оставался хозяином положения и квартиры, то можно кратко добавить к уже сказанному, что по многим достоинствам и недостаткам Дмитрий Николаевич имел отличную спортивную форму и безграничное самомнение. Но если верить его изречениям, из коих некоторые имели убедительные аргументы, то внешность, манеры, слова часто обманывают нас.

Верить можно только поступкам.

– Итак, уважаемый Фил, – пафосно начал хозяин, – пора нам услышать результаты ваших поисков.

Элегантный сыщик встал. Голубой костюм из легкой ткани плохо сочетался с зимними холодами, но, возможно, другого не было. Говорить или отчитываться он не привык, легче написать. В докладах Фил путался и оставлял о себе слабое впечатление.

– С чего начать?

– Так, как вам удобно.

– Хорошо. Могу сказать главное. Хрящ нагрел всех. Мы его недооценили. У бандита блестяще развито чутье. Достаточно сказать, что за пятьдесят три года Хрящ имел всего лишь две судимости. Его след затерялся десять месяцев назад под Владимиром. Он уходил из Москвы на восток. Точно известно, что денег при нем не было. О сообщниках Хряща ничего не известно.

Скорее всего он их уничтожил. Я задействовал свои связи на Востоке и на Севере.

И не зря. Сначала его след обнаружили в Челябинске, затем в Омске и в Новосибирске взяли с поличным. Старый, но проверенный трюк. Хрящ вскрывает палатку и крадет ящик водки. Три года лишения свободы. Теперь он отсиживается на нарах где-то в Алтайском крае. Детали нетрудно уточнить.

– Но почему он не сел в Москве? – спросил Дмитрий Николаевич.

– В центральной полосе у него нет должного авторитета, неизвестно, куда он попадет после московского суда. При желании его можно достать и в зоне.

Но в Сибири вам его не сдадут, и Хрящ уверен, что сидит за каменной стеной. Он понимает, что в Москве идет активный поиск его персоны, и уверен, что его нащупают, как это сделал я, но он также знает, что результата мы не добьемся.

Могу вас заверить, деньги в Москве, но без Хряща их не найти. Ваше дело, какое принимать решение, но мои возможности исчерпаны. Поиски денег не мой профиль, я не кладоискатель и не верю в подобное мероприятие. Бездарная трата времени.

После некоторой паузы рот открыл Чук. У него был высокий, почти визгливый голосок, который не вязался с его массивной фигурой и солидностью.

– Дмитрий Николаевич, каким бы хитрецом или кретином этот Хрящ ни выглядел, он не выдержит три года, зная, что где-то лежат три миллиона зеленых.

Ночные кошмары замучают. Гномик с лопатой по ночам его клад откапывать будет.

– Миллион за год отсидки. Любой согласится. Три года кошке под хвост, и весь мир в кармане, – заключил Фил.

– В том, что Хрящ убил сообщников, я не сомневаюсь, – продолжал Чук. – Он никому не верит. Боюсь, он и себе не верит.

Дмитрий Николаевич взглянул на молчаливого Гека.

– Ну а ты что скажешь?

– У меня вопрос к господину сыщику.

– Спрашивай, – дал разрешение председательствующий.

– Нет сомнений, Фил, безусловно, вы парень ловкий. Это моя шпана упустила Хряща десять месяцев назад. Моя вина, но это отдельный разговор. При всех ваших талантах я могу себе позволить предположение, что не всех своих подручных убрал Хрящ. Кто-то остался. Иначе вы не вышли бы на Хряща в Сибири. Я не верю вашим байкам о восточных связях.

Фил молча достал из внутреннего кармана пиджака сложенную в несколько раз газету и передал ее своему нанимателю.

– Это «Деловая Сибирь». На четвертой странице вы найдете заметку в рубрике «Происшествия», где говорится о суде над рецидивистом по кличке Хрящ.

– Ну а как расценить поведение людей, которые вам послали эту газетку? Откуда они знали, что вас интересует бандит по кличке Хрящ?

– Вы невнимательно меня слушали. Я еще раз попытаюсь объяснить тем, кто меня не понял. Поисками Хряща занимались органы ФСБ во всех северных и восточных регионах. Первая ласточка прилетела с Урала. Я дал задание своим друзьям взять Хряща и доставить его в Москву. Но он загремел в СИЗО. Полагаю, что спрятался Хрящ от вас, а не от меня. В восточных регионах работают профессионалы высшего уровня. «Андроповские птенцы», которые уехали в Сибирь не по своей воле. И уверяю вас, Хрящ был бы схвачен, если бы он еще несколько дней находился на свободе.

– Ты доволен, Гек? – щуря глаза, спросил хозяин. – Фил – надежный профессионал с колоссальным опытом, мне его рекомендовал человек, который стрелял в затылок Берии, и я верю этим людям. Спасибо, Фил, за проделанную работу, и я надеюсь, что вы не бросите это дело. Договор остается в силе, но мне нужен Хрящ, а точнее, деньги, которые он украл. Мои ротозеи, как вы видите, только наводящие вопросы задавать умеют, а, по сути, ни на что не способны. Гек целую армию имеет, а Хряща упустил. В трех соснах заблудился…

Фил встал, подошел к Шевцову, пожал ему руку и вышел, не замечая остальных. Когда входная дверь хлопнула, Гек сорвался с цепи.

– Дерьмо! Таких сыскарей пруд пруди. Болтать можно что угодно, а где результаты?

В дверном проеме появилась квадратная фигура Ника.

– Он ушел, Дмитрий Николаевич.

– Бог с ним. Не вздумай вешать на него хвосты. Бесполезно и ненужно.

Черный квадрат сдвинулся в сторону и исчез. Чук взглянул на сервировочный столик, уставленный огромным количеством бутылок с пестрыми этикетками. Когда хозяин не предлагает выпивку, это плохой признак, Чук давно уловил все тонкости характера Дмитрия Николаевича Шевцова. Опасная и непредсказуемая личность.

– То, что ты умеешь каркать, я знаю, – сквозь зубы процедил Шевцов, не отрывая взгляда от Гека. – Но где твои извилины? Что ты можешь сам?

– Согласен, проворонил Хряща я. Но если вспомнить, то кто был против, чтобы на дело брали урок? Эта идея пришла вам в голову, Дмитрий Николаевич! Вы захотели достоверности. Вы ее получили. А что касается сыскаря, то я ему не верю. Он утверждает, что сообщники Хряща убиты, но это не так.

– Факты! – рявкнул Шевцов.

– Пусть я замешкался, но мои люди прошлись по тем местам, где мы подобрали урок согласно вашему плану. Так вот. Интересный факт. Сожительница Гнома утверждает, что Гном вернулся. Баба его не ждала уже, а двенадцатого мая он вернулся. На следующий день после ограбления. Напуганный, молчаливый, но живой. А две недели спустя исчез. Ушел в соседнюю деревню за пивом, и с концами. С тех пор его никто не видел. И мне подозрительно слышать слова о смерти сообщников. Человек врет, а значит, имеет свои виды на дело Хряща.

– Ну-ну, бубни дальше, философ!

– Глухарь хорошо знает воровской мир. Он тоже обеспокоен. Хрящ прошел сквозь его пальцы.

– Когда ты брал его на работу, ты клялся, что Глухарь – самый надежный человек.

– Головорез, бандит, скотина, но работу знает и людишек своих в узде держит. Глухарь навел справки, и старые кореша Хряща дают свой прикид. На воле знают, что он ушел в зону и там его не достать. Но Чук прав. Это же смешно. Хрящ снял куш в три миллиона долларов, и спектакль с пивной палаткой сыгран. Все! В лучшем случае Хрящ зиму перекантуется на нарах и уйдет из зоны.

Он рассчитывает, что его поиски приостановятся, а тем временем он вернется и тихой сапой откопает клад.

– Если на минуточку прикинуть, что ты прав, – задумчиво протянул хозяин, – то Хрящ вскоре объявится в Москве. Деньги здесь, нет сомнений.

Чук щелкнул пальцами.

– Его в Москве надо встретить с распростертыми объятиями. Правда, встреча обойдется в копеечку, но капкан сработает. Выяснить надо, сколько хаз у Хряща в городе, и расставить мышеловки.

– Мы уже знаем, как ваши мышеловки срабатывают, – тихо произнес Шевцов. – Вот что, мальчики. Вы оба виноваты в пропаже денег. Это деньги фирмы. Не будем выяснять, кто конкретно провалил дело, Глухарь или черт, но даю вам один квартал на возврат трех миллионов долларов в кассу. В противном случае пойдете в услужение к собственным халдеям. Последние штаны потеряете. Хватит вам жировать у меня за спиной.

Шевцов взял с рояля два запечатанных конверта без марок и надписей, один желтый, другой голубой, и протянул их Геку.

– А это повседневная работа. Мне нужно знать, сколько стоит человек из желтого пакета. Все подробности. Без промедления. Связи, счета, компромат. Что касается голубого конверта, то это отработанный вариант. Царствие ему небесное! Ну а теперь убирайтесь.

Хозяин крутанулся на стульчике и оказался спиной к присутствующим.

Открылась белая крышка рояля, и зазвучала ласкающая слух музыка Шопена.

Спускаясь на лифте, Чук и Гек молчали. Они заговорили на улице, там, где дул легкий ветерок и шум Москвы не позволял услышать их разговор.

– Ну что скажешь, Павел? – обратился Гек к грузному Чуку. – Кажется, наш шеф взорвался. Не долго ждать рокового часа, когда нас вилами прижмут к стенке. Ты же не хочешь меня убедить, что полтора миллиона зеленых для тебя семечки. Твое казино меньше моего, и даже крупная афера, если на такую пойти, не принесет желаемого результата. Жаль. Не вовремя каша заварилась. Сейчас самое время для хороших дел. Мне бы простор, и хорошие деньги можно делать. По закону и документам мы – владельцы сети развлечений. Не так ли?

Чук с грустью посмотрел на коллегу.

– Нет, Яша. Намек твой понял, но не отреагировал. Не по зубам косточка! Шевцов – сила. Я знаю, какие деньги за ним стоят. Мы только хребет себе сломаем. Ты думаешь, если у тебя сорок стволов под боком, то ты герой? Нет. Чепуха. Мелочь пузатая. Не они сегодня решают вопросы. Сила в деньгах, а мы с тобой голопузые марионетки. Для нас три миллиона – это проблема, а для Шевцова – мелочь. Куда нам с такими волчарами грызню устраивать.

– Принижаешь ты мои возможности, Павлуша. Босс без нас с тобой ничего не стоит. Ты напрасно возвел его в большие шишки. Нет сомнений, он человек сильный, но на любую силу есть управа.

– А зачем? Мы погорели и должны достать деньги. Если быть честным, то погорел ты, а не мы, но я молчу. Мы люди подневольные. Под крылом этого человека жить можно. Надежно жить. И нет смысла искать выход там, где его нет.

– Ладно, увидимся.

Яша-Гек резко повернулся и направился к своему джипу. Павел-Чук отдавал предпочтение концерну «Вольво». Они не догадывались, что сыщик Фил пользовался обычным «жигуленком» девятой модели и наблюдал за партнерами из своего автомобиля, припаркованного по другую сторону улицы.

Фил хотел узнать, насколько силен его наниматель и каковы его реальные ресурсы, человеческий и мозговой потенциал, кто на что способен и какова реальная угроза, могущая исходить от команды Шевцова. Что касается Чука, то сыщик проверил этого парня и не видел в нем достойного противника. Оставался Гек, о котором Филипп Макарович Трошин ничего не знал. С первого знакомства Гек ему не понравился. Он оставил о себе плохое впечатление. Груб, резок, нетерпим, хитер, возможно, коварен, но не умен. Если всю эту гвардию обвел вокруг пальца уголовник с тремя классами, то вряд ли их стоит бояться. Фил оценивал себя высоко и знал много ходов и уловок для скрытой войны. Ему не давали покоя три миллиона долларов. Здесь нельзя допускать ошибок. Удар должен быть единственным и очень точным. Фил ехал за машиной Гека и обдумывал план действий.

Прямая, как стрела, трасса горбилась волнами. Старый «газон» то и дело нырял с холма в низину и вновь взбирался на вершину. Мотор ревел от перегрузки и дряхлости, затихая, когда машина катилась под уклон.

С каждого холма перед глазами открывался бескрайний океан тайги, освещенный холодным ярким солнцем. Мертвая бесконечность. По будням вдоль трассы просыпалась жизнь. Муравьишки в ватниках, серые и безликие, стадами кочевали с делянки на делянку, с зоны на лесоповал и обратно. Сегодня было воскресенье. Светило солнце, надоедливая вьюга уснула где-то в низинах Красноярского края.

Белый давил на педаль газа и что-то насвистывал себе под нос. Он наслаждался свободой, тишиной и одиночеством. Он мог бы колесить по бесконечным просторам затерянного мира всю жизнь и ни о чем не думать. Но все дороги кончаются тупиками, а двигатели не вечны. Белый не думал о конце пути. Плюгавый лекарь уже поставил точку в его жизни, отпустив из-под прилавка полгода на мучения. С этим приговором Сергей Белый не желал соглашаться. Он еще не созрел для кончины, но тут же потерял накопленный опыт, осторожность, здравомыслие и расчет. Он превратился в глупого мальчишку с резкими и дерзкими порывами, послал всех и все к чертям собачьим и дунул наутек.

Воля, характер, принципы были подмяты под необузданный нрав и вызывающую беспечность. Все шло вразрез с логикой, взвешенностью и дальновидностью. Но кто может предвидеть действия человека, которому объявили, будто он задержался на этом свете и намедни за ним придет костлявая с косой.

Смертник не способен регулировать или влиять на законы жизни. Он лишь использует короткий отрезок времени, отпущенный ему для созерцания мира по пути к царству тьмы. Плевать на законы! Сумасшедший мир наделил ими весь хрупкий шарик, на котором ловко пригрелся, и для каждой его песчинки придумал название, обязанности и наказания.

Все разлиновано, поделено и огорожено. Страны, государства, империи с глупыми правителями отказались от свободы и заперли себя в границы законов и кодексов. А кто не хотел соблюдать каноны и вылезал за рамки, тех сажали в более мелкие наделы, огороженные колючей проволокой. Но и там люди не любят свободы, они сочиняют свои кодексы и законы. Тюрьмы, зоны, лагеря – мини-империи, где есть свои судьи и палачи.

Кто-то посчитал, что Сергей Белый по кличке Черный должен сидеть за колючкой. Его посадили, -но оказалось, что жизнь слишком коротка, и Черный нарушает все мыслимые и немыслимые кодексы зоны и пускается в бега. Он использует чужую тропу и тем самым выносит себе второй смертный приговор. Но двум смертям не бывать, а одной не миновать.

Теперь беглец входил в завершающую стадию, или «зону». Смерть и три аршина под землей можно назвать зоной. И если верить в загробный мир, то там наверняка найдутся свои кодексы, но беглый зек не верил в будущее после конца. Холмик над саваном, и никаких законов. Став изгоем на земле, он потерял инстинкт самосохранения и чувство страха. Хуже не будет! Но он не мог уйти из жизни, не поставив собственной точки в незаконченной партии. Кто-то решил, будто выиграл ее, втянув желторотика в свою игру, но Белый считал иначе. Он еще не сделал свой последний ход и теперь шел напролом. Он не мог опоздать! Он обязан успеть. Успеть до того, как острие смерти снесет голову с его узких плеч. Дремавшая на дне сознания идея вспыхнула ярким пламенем, и затушить этот пожар не представлялось возможным. Он лишился времени, выбора и скоро потеряет последние силы. Но в нем обострилось зрение, и теперь Белый отчетливо видел свой путь и цель в конце коридора. Его сознание работало только в этом направлении. Все остальное не имело значения и веса. Стрелка сдвинулась и перебросила ход событий на другой путь. Цель одна – не сковырнуться с рельс и дойти до конца.

Белый продолжал насвистывать. Чем дальше дорога уносила его от лагеря, тем легче ему дышалось, словно огромный камень свалился с груди, который много лет вгонял его в землю.

Время от времени вдоль шоссе мелькали небольшие столбики с жестяными метками. Когда Белый заметил цифру тридцать четыре, намазанную белой краской на ржавой жестянке, он сбросил скорость и остановился посреди магистрали. Двадцать километров отделяло его от рокового перекрестка и тридцать минут затраченного времени. Настал момент спуститься с облаков на землю и следовать плану, который был проработан до мелочей, но для отхода тех, кто остался в зоне и теперь, скрипя зубами, мысленно перегрызает ему глотку.

Прихватив карабин, Белый выпрыгнул из теплой кабины на морозную дорогу и, обойдя машину, открыл заднюю дверцу «перевозки».

Сделав шаг назад, он передернул затвор, вскинул карабин к бедру и хрипло крикнул:

– А ну, начальнички, выгребай на природу! – Призыв остался без ответа.

– Вылезай, сучье племя!

В темном проеме появилась неуклюжая фигура конвоира. Глаза мальчишки с испугом шарили по сторонам, пока его взгляд не наткнулся на мушку собственного карабина.

– Прыгай! – приказал Белый.

Следом из мрака «перевозки» вынырнул шофер. Страха в глазах прапорщика было не меньше, но в зрачках искрилась злоба и ненависть.

Когда конвой стоял на земле с поднятыми руками, из темноты камерного отсека появилась тень третьего спутника. От неожиданности Белый шагнул назад и поскользнулся. Опытный шофер тут же среагировал и резко рванул вперед. В секунду карабин был выбит из рук беглеца, а здоровенная туша накрыла собой долговязого зека. Оба покатились по шоссе. Возня длилась недолго, прапорщик, откормленный на казенных харчах, взял верх и оседлал Белого, сжимая толстыми пальцами жилистую шею с горбатым кадыком.

– Я тебе хребет сломаю, гнида! Сука! – Торжество победы длилось несколько секунд. Глухой удар прикладом по загривку, и победителя снесло на землю, как подрубленное дерево.

Когда потемнение в глазах рассеялось, Белый увидел перед собой Чижова. Парень стоял в стороне к постукивал ладонью по прикладу. Прапорщик валялся рядом, а безусый краснопогонник так и дрожал у машины с поднятыми руками.

Белый тряхнул головой, словно пес, выбравшийся на берег, и поднялся на ноги.

– Как ты попал в машину? – сдавленным голосом спросил Белый.

– Молча. За сухарями полез, тут дверь и захлопнулась.

– И дальше что?

– Тебе решать. Ты заводила.

– В зону возвращайся. Со мной подохнешь.

– Хорошо, если трояк накинут и дадут прожить его. А то у порога в барак перо в бок, и считай звезды. Сам утром видел. Короче, обузой я не стану.

Белый взглянул на бессознательное тело здоровяка и кивнул.

– Да, обузой не будешь. Садись в кабину. – Он повернулся к солдату и сказал: – До развилки двадцать верст, а там, если повезет, подберет какой-нибудь шальной из лагеря. Погода тихая, к ночи доберетесь. Передай куму, чтобы не суетился, меня ему не достать.

Белый захлопнул дверцу и направился к кабине. Машина затарахтела и дернула с места. Чижов сидел молча, зажав между ног винтовку и тупо глядя на однообразную дорогу перед собой. Он не испытывал радости от полученной свободы.

Так сложилась его жизнь, что он плохо понимал, что такое свобода. Чижов хорошо знал и что такое приказ, и долг, и что такое смерть, и что значит предательство.

– Если повезет, – неожиданно заговорил Белый, – то нас вынесет на большую «железку». Там наши дорожки разойдутся, а пока будешь делать то, что скажу.

– Тебе виднее. – Белый усмехнулся: – Ты из каких мест?

– Из Москвы. Туда и навострю лыжи.

Водитель выключил передачу, и машина пошла под уклон.

– Далекое паломничество. Белокаменная за пять тысяч верст, от здешних мест, да и едем мы на восток.

– Тебе виднее, – тупо повторил Чижов. – Мне торопиться некуда.

– А я вот тороплюсь, – скрипнул зубами Белый.

– Вижу, чего уж там. Только зачем ты штык с карабина снял и в сапог сунул, коли он тебе без надобности? Пару секунд, и треснул бы твой хребет в руках прапора. Обозлил ты гниду корявую.

– Много болтаешь, паломник, или благодарностей ждешь.

– Ничего я не жду. Давеча ты меня с заточки снял, так что банкуй. Я не люблю долгов.

– Рассчитались.

– Тебе виднее.

Машина спустилась вниз, переехала деревянный мост, под которым змейкой виляла узкая речушка, и вновь поползла на холм. Когда километровый подъем остался позади, Белый остановил двигатель и поставил «воронок» на ручник.

– Приехали.

– Бензина еще на двадцать верст хватит, – удивился Чижов.

– Видишь спиленную сосну в сорока шагах от дороги? – спросил Белый, указывая на сваленное дерево у кромки леса.

– Я их уже насмотрелся за четыре года.

– Сюда зеки не доходят. Крайняя просека осталась там, где мы скинули шестерок.

– И что?

– Прогуляйся к коряге и пошарь в ветвях у макушки. – На секунду Чижу показалось, что напарник хочет уйти, но, взглянув в глаза водителя, увидел спокойный, твердый взгляд. Чиж умел читать по глазам. Белый тоже имел некоторый опыт в общении и понял беспокойство паренька. Он вырвал провода зажигания с корнем и выбросил на дорогу.

– Под откосом снега по горло будет, – коротко сказал Чижов.

– Наст твердый, а ежели мандраж обуял, то на пузе проползи.

– Что там под елкой?

– А это ты мне сам скажешь, когда глянешь.

Чижов вышел из машины и спрыгнул под откос в овраг. Наст, похожий на морскую рябь, был достаточно твердым, но Чиж не привык оставлять следов и добрался до цели по-пластунски.

Тем временем Белый забрал карабин из машины, снял ручник, и старая рухлядь покатилась назад под уклон. С каждой секундой скорость нарастала.

Машина вылетела на хрупкий мост, снесла перила и свалилась вниз, упав на крышу.

Шум затих, а колеса все еще вертелись, словно в последней агонии перед вечным покоем.

Спил у корня дерева выглядел совсем свежим. Суток не прошло, как его завалили. Чижов подполз к макушке и приподнял ветви. То, что он увидел, напоминало сказку про Емелю, который жил по щучьему велению.

Две пары охотничьих лыж, обтянутых оленьим мехом, и рюкзак. Чиж приподнял голову и взглянул на дорогу. Белый стоял у обочины и смотрел в его сторону. Машина исчезла.

– Здесь лыжи! – крикнул Чижов поднимаясь.

– Надевай их, а другую пару тащи сюда.

Через несколько минут они осматривали содержимое рюкзака.

– Компас, спички, фонарь, фляга с водкой, сухари, а вот и главное – карта.

Белый развернул карту и злобно выругался.

– Чего еще? – удивился Чижов.

– Половина. Они дали только половину карты до сторожки. Не хотел бы я туда заходить, да, видать, не вывернемся.

– На охотников не напороться бы. Они нас тут же картечью в лоскуты разорвут.

– Этих мы обойдем. Другое дело волки. В рюкзаке должно быть оружие, а тут его нет. Значит, что-то не так.

– Загадками бормочешь, Черный.

– Ладно, вперед, там видно будет. Через час стемнеет, а нам десять верст по тайге шнырять.

– Тебе виднее.

Они встали на лыжи и скрылись за деревьями.

Тяжелый день подходил к концу, кровавое светило клонилось к горизонту. Проснулся ветер, зашумел лес, мороз дергал за щеки. Разыгралась пурга. Тайга превратилась в черную стену Каждые пять минут Белый сверял дорогу по компасу.

Чижов шел след в след и не переставал удивляться долговязому хлюпику. Сколько же в нем сил и энергии? Прет как танк, в то время когда Чиж едва передвигал ноги. Горы Кавказа и жара ему были сподручнее. Но больше всего Чижова поражала подготовка к побегу. План, задумка, рискованный маневр и, наконец, вопросы: «Кому предназначалась вторая пара лыж? Чье место он занял? О чем беспокоился Черный?…»

Совсем рядом хрустнула ветка. Путники застыли на месте. Свет фонаря погас. Хруст повторился.

– Волки! – прохрипел Чижов.

– Чепуха. У тебя карабин на плече. Но лучше обломать сук и сделать факелы. На огонь они не полезут.

Дальше шли с пылающими головешками. Тайга не спасала от метели.

Снег то и дело слетал с макушек и обрушивался на головы ночных путников.

К рассвету пурга затихла. Они приблизились к огромной поляне, посреди которой стояла хибара с высоким крыльцом, рядом сарай и засыпанные снегом стога возле амбара.

Они остановились и присели за кустарником. Силы беглецов растерялись в долгом пути, и трудно сказать, что помогало им передвигаться.

Из трубы шел дым, в доме кто-то находился, и этот кто-то должен иметь при себе вторую половину карты.

Белый разложил часть имеющегося плана и ткнул пальцем в край развернутой на снегу карты.

– Вот место, где мы находимся. До большой «железки» еще пятнадцать верст. Миновать эту хибару мы не можем. Обойди поляну лесом и зайди к дому с тыла. Жди меня в сарае, а я пойду напрямки.

У Чижа скопилось много вопросов, но он понимал, что не время их задавать. Возможно, им повезет, и он спросит у Черного, как и что, но не теперь. Сейчас он обходил опушку и видел, как его напарник вышел на открытую поляну и направился к сторожке. Наверняка его уже засекли, но кто? О чем Черный беспокоился? Лишняя осторожность? Трусость? Или ошибки в расчетах? Чижов был уверен, что Черный не может допускать промахов. Не зря пахан держал его в своих дружках. Не зря блатари смотрели на него с уважением. Не зря Черный ходил в авторитетах. Что же тут не сработало?

Чижов шел к цели и прикидывал, что ему делать. Он точно знал, что охотников в доме нет, собачьи клетки пустовали, значит, те в тайге. В хибаре остался один или двое. Это не проблема, если только у них нет задания на уничтожение. Такое вряд ли может быть. Зачем оставлять лыжи, уж проще динамит, и все проблемы позади.

Чиж сам себя успокаивал, пока не добрался до сарая. Замок валялся в снегу, а створки закрыты на засов. Из дома сарай не проглядывался, и Чиж без всякой осторожности распахнул ворота. Покосившаяся хибара была завалена дровами. У входа стояли козлы, в бревне торчал топор, а на земле валялся труп с простреленным лбом. Мужик средних лет в полушубке с раскинутыми руками. Чиж осмотрелся. На снегу остался четкий след. Убили бедолагу в доме, а в сарай тащили волоком. Утром тащили. Ночью метель все следы замела бы. Чиж скинул с плеча карабин и склонился над трупом. Всмотревшись в лицо покойника, он вспомнил его. Кондрат-беспалый. Его освободили три года назад, сидел восемь лет за мокруху. Больше Чиж о нем ничего не знал. Случайность или…

Белый вошел в избу без стука. Дверь оказалась незапертой. Так и должно быть, если не принимать во внимание, что беглец явился за сутки раньше положенного.

В светелке пахло свежим хлебом, расслабляющее тепло обволокло пришельца, и оставалось лишь глаза прикрыть и провалиться в долгий, глубокий сон.

Русская печь, широкий стол с лавками по бокам, медвежьи шкуры, лежанки, в углу стол и работающая рация. Передатчик был настроен на радиостанцию области, где крутили старые пластинки покойной Клавдии Шульженко.

За столом у окна сидел здоровяк в свитере из собачьей шерсти и уминал овсянку с солониной.

– Не ждал гостей, приятель?

Хозяин отложил ложку в сторону. Ватник с номером на груди, волчий взгляд, впалые щеки, покрытые щетиной, и кривая усмешка.

– Ты один? – спросил мужик, щуря серые глазки.

– А ты ждал, что Хрящ первым войдет?

– Где он?

– С карабином на крыше. Кто карту порвал на две части?

– Я порвал.

– Чтобы Хрящ мимо не прошел?

– Угадал. Мы ему ксивы заготовили. Подвезло ему, и о деревеньке кое-что сказать хотел. Охотники там гуляют. Через деревню идти нельзя.

Белый оставался стоять у порога. Он расстегнул ватник и достал сигареты. Не отрывая глаз от мужика, пришелец закурил и, выпустив струйку дыма, продолжил:

– Где карта?

– Хрящ ее из моих рук получит. Сам. – Здоровяк встал, едва не выбив потолок головой, и полез в карманы. На стол лег «ТТ» из вороненой стали и два паспорта.

– Сделано по высшему разряду. Но твоего портрета в корочках нет. У Хряща должен быть другой напарник.

– И напарник здесь. Ты, дружок, не дергайся. Я проводник, и дальше не пойду. Но карту ты мне отдашь.

– Проводник? Ишь ты?! И с зоновским номерком своим ходом за колючку на нары вернешься? Ты кого лечишь, шнырь?

Белый бросил окурок на пол и, раздавив его, достал из кармана новую сигарету и мундштук. Сунув в рот черную металлическую трубку, слишком длинную для мундштука, он встревожил хозяина. Тот потянулся к пистолету, но в эту секунду черный ствол трубки повернулся в сторону хозяина и раздался тихий плевок. Что-то сверкнуло в воздухе, и в глаз здоровяка вонзилась длинная медицинская игла с черным катышком хлеба на тупом конце.

Дикая боль заставила взреветь раненого мужика. Он дважды нажал на спусковой крючок, и раздались выстрелы. Обе пули ушли в печь.

Чиж словно ждал сигнала, и прозвучавшие выстрелы не застали его врасплох. Он был на крыльце и, выбив плечом дверь, ввалился в дом. Сбив с ног напарника, он бросился на пол и в падении выстрелил в мишень. Пуля пробила грудь жертвы, выбила стекло и ушла в снег.

Все лежали на полу. После паузы в несколько секунд двое поднялись на ноги, третий был лишен этой возможности.

– Хорошо сработано, – поднимая с пола шапку, сказал Белый.

– В сарае труп Кондрата-беспалого с пробитым лбом. Похоже, из этой пушки его и уложили. – Чижов указал на лежавший на полу «ТТ».

– А ты что, эксперт?

– В оружии кое-что понимаю.

– Кто-то устроил здесь ловушку. Но о побеге знали единицы. Вряд ли на Хряща вышел бы только один ловец. Скорее всего, этот придурок лишь наводящий, а ловушка впереди.

– Хрящ? – переспросил Чижов.

– Он самый. Мы пошли его тропой, но на сутки раньше положенного.

Побег назначен на понедельник. Завтра в обед Хрящ и Дылда должны были везти «размазню» в больничку, – Чижов подошел к столу и пролистал паспорта. Когда он увидел наклеенные фотографии, то понял, что Белый с ним не шутит.

– Значит, ловушку готовили на Хряща?

– Я думаю, она еще не сработала.

– Приговор нам уже вынесли. Знал бы Хрящ, что мы приняли на себя его судьбу, может, и простил бы нас, но сейчас на волю идет малява с нашим приговором, и весь блатной мир устроит на нас охоту.

– У них есть конкуренты. Менты, краснопогонники, местные охотники.

Внезапно заработал передатчик, в динамике что-то захрипело, затем послышался тревожный низкий голос:

Белый подошел к рации и выдернул шнур из розетки.

– Они знают направление, – тихо сказал Чиж.

– Не знают. Те, кто слышал эту болтовню и захочет пострелять в мишень, те двинут к трассе. А это больше десяти верст в обратном направлении.

Они и предположить не могут, что мы свернули в тайгу и за ночь углубились на такое расстояние. О лыжах никто не знает.

– Узнают, как только придут сюда.

– Не скули. Ватники в печь. Тут полно полушубков. Авось выживем.

– Лады. В сарае есть ножовки, надо отпилить приклад у карабина, а ты прихвати пистолет. Рацию нужно сломать.

Чиж скинул ватник на пол, снял с вешалки полушубок и ушел в сарай.

Белый бросил в печь липовые паспорта. Он поднял пистолет и вынул обойму. Один патрон в стволе и трех не хватает. Точно определил Чиж: Беспалого убил этот мужик, но он не охотник, не мент, не урка. Руки чистые, без наколок.

Белый нашел вторую половину карты в заднем кармане брюк. Похоже, покойник говорил правду. Он или его люди готовили лыжи и рюкзак. Из этого следовало, что существует еще какая-то неведомая сила, которая жаждет заполучить их шкуру.

Весь мир готов был порвать беглецов на куски. Трудно поверить, что чуть больше суток назад Белый беззаботно жил в колонии под крылышком пахана и оставалось ему сидеть восемь месяцев.

Спустя два часа после того, как беглецы оставили сторожку и продолжали пробираться сквозь тайгу на юг, Чижов остановился и, прислонясь к дереву, тихо сказал:

– Кранты, браток. Дальше я не пойду. Бобик сдох. – Белый будто не слышал его слов. Он сделал еще несколько шагов вперед и присел на корточки.

– Иди-ка сюда, паломник.

Чижов оттолкнулся от дерева и приблизился к напарнику. На снегу отчетливо виднелись глубокие следы от широких охотничьих лыж.

– И что? – спросил Чиж.

– Человек пять прошло.

– След один ведь!

– Посмотри на след от своих лыж. Ты едва снег помял, а здесь прошла группа.

– Охотники?

– А то кто же? По плану в сторожке до среды никто не должен появляться. А эти ребята через час будут там. Парочка трупов их здорово разозлит, и они нас в два счета настигнут. Мало того, весь район на дыбы поднимут.

– У них ведь рация испорчена. А может, они вчера уходили, а не сюда возвращались? – с надеждой в голосе спросил Чиж.

– Ночью метель прошла, забыл? Но наши следы четко видны у сторожки. Стопроцентный путеводитель.

– А как они додумаются, что у нас есть лыжи? Мы взяли полушубки и две волчьи шапки. Лыжи покойничков торчат в снегу – Дураку понятно, что не на дуэли они погибли. Один в сарае, другой в доме. Убийца улететь не мог, а лыжню оставил. Может, они о нас и не знают. Их инстинкт охотников погонит по следу.

– И собак пустят?

– Нет у них собак. Наше счастье. Они капканы обходили или расставляли. Те, что ушли с собаками, те в среду вернутся. Эта группа из другого замеса. Повезло Хрящу.

– Что делать будем?

Взгляд Чижова сверкал искорками, об усталости он уже забыл.

Белый достал карту и развернул ее.

– В шести верстах проходит трасса, ведущая на рудники. Чтобы пробраться к железке, нам придется ее пересечь и отмахать еще десяток верст до большой железки. Так я и хотел сделать. Но сейчас ясно, что село, которое стоит у нас на пути, обходить нельзя. Только там мы сможем затеряться. Если Бог поможет.

– А почему ты хотел его обойти?

– Я так думаю, что главный капкан на Хряща устроили в деревне. Один мужичок в сторожке для Хряща не заминка. Уходя от охотников, мы должны оборвать след, а это можно сделать только в деревне. Амбар, сарай, не важно. Главное – дождаться темноты.

– Но мы же идем в ловушку?

– У тебя есть другое решение?

Немного помолчав, Чижов ответил:

– Тебе виднее.

Белый поднялся на ноги, взглянул на компас и указал рукой на плотную стену леса.

– Вперед, паломник. Ты еще Москву увидишь, если напор в тайге не растеряешь.

Под кличкой Гек Якова Корина не знал никто, кроме Шевцова, который и окрестил своего гладиатора именем из детской истории. На высшем уровне московского бомонда Корина называли Угрюмый, а среди московской братвы Корин проходил под кличкой Хлыст. Бил резко, больно и неожиданно. Хлопки эхом проносились по столице и затихали в пригороде. Его считали авторитетным, хитрым и умным фраером. К нему никто не лез, и накатов Хлыст не боялся. Он принимал участие в сходках московских князей, отваливал круглую сумму в общак и делал это регулярно, но в разборках не участвовал. Так думали, ибо никто не знал истинных размеров империи Хлыста и кто наносит неожиданные удары его недоброжелателям. Врагов Хлыст не имел. Он не допускал взаимоотношений с друзьями и партнерами до отрицательного градуса, он заботился о любых возможных проблемах заблаговременно. С ним предпочитали дружить, а не воевать. Корин имел деловую хватку, дар предвидения и обостренное чутье. Любую операцию он просчитывал сам, а выполняли задания звенья. Чук называл эту систему «блокировка связи». Каждый блок работал самостоятельно и не имел выхода на другой блок. Эти блоки, как кирпичики, создали здание лабиринта, из которого не было выхода. Но в случае необходимости блок, вышедший из строя, заменялся новым, не задевая других звеньев, что позволяло лабиринту стоять на крепком фундаменте, не опасаясь цепной реакции или эпидемии распада.

За Кориным видели силу, власть и твердость. Трудно представить, куда бы он скатился, если бы его окружение и партнеры узнали, что Хлыст не способен достать трех миллионов долларов, чтобы вернуть долг. Он владел тремя казино в престижных районах столицы, сетью магазинов, бензоколонками и автостоянками. У него не было высшего образования, но он и не имел криминального прошлого, не привлекался, не осуждался и оставался фигурой загадочной. Для него можно было бы придумать новое определение – фраер в законе. Но одно противоречило другому, и Хлыст оставался Хлыстом.

В своем директорском кабинете казино «Орион», где Корин проводил все ночи, было два окна. Одно выходило на улицу, второе в игорный зал. Корин любил стоять у окна и наблюдать, как разноперая публика вытряхивает деньги из карманов, как крутится рулетка, как сверкают бриллианты в ярких огнях хрустальных люстр, как происходят трагедии, а к утру все кончается драками, визгом, пьяными истериками, душераздирающими воплями и четкой работой крепких быков в смокингах, обученных быстро и качественно освобождать помещение от разорившейся скверны.

Организация Хлыста не имела сбоев, приносила огромные доходы и ухитрялась обходиться без громких скандалов.

Глядя в зал, Хлыст наблюдал, как закручивался механизм. Полночь – это лишь разгон, самое тихое и приятное время. «В этой стране нельзя открывать солидные заведения! – думал Хлыст, стоя у зеркального окна. – Понятия „голубая кровь“, „честь“ и „гордость“ уничтожены красными в Гражданскую войну!»

Наблюдая за публикой, Хлыст не беспокоился, что его увидят.

Со стороны зала все стены над панелями, обтянутыми шелком, были зеркальными и отражали яркий блеск хрустальных люстр. Никогда еще Хлыст так не сожалел о том, что вся эта огромная машина, созданная его руками и головой, не принадлежала ему. Он жил на жалкие проценты и тешил свое самолюбие дутым авторитетом. Когда ему приходила в голову мысль, что он обычная шестерка, которую в любую секунду могут выбросить вместе с прикупом, на него нападала хандра и опускались руки. Хлыст все чаще и чаще начинал думать о том, что он способен свалить хозяина и взять все в свои руки. Стоя у окна, он пытался построить план переворота, но все время натыкался на стену. Он видел верхушку айсберга, но не знал и не мог предположить, что находится под водой.

В дверь постучали, и в проем пролезла черная курчавая голова с толстыми красными щеками.

– Хозяин! Князь пришел. Пустить?

– Да, я вызывал его.

Дверь распахнулась.

В кабинет смелой походкой вошел человек среднего роста, среднего возраста и средней полноты. У него было красивое лицо, но черты казались мелкими и слишком хорошо выписанными. Благородная седая шевелюра, яркие синие глаза и очень уверенный вид с твердой осанкой. Он скинул с плеч дубленку и бросил на кожаный диван.

– Я рад нашей встрече, Яша, и сам к ней стремился, но почему ночью? Я не карточный шулер, и казино меня не интересует.

Хлыст продолжал стоять спиной к двери и не отрывался от картины зала.

– Возьми конверт на столе. Это для тебя, – еле слышно произнес Хлыст.

Князь подошел к дубовому резному столу и, взяв конверт, тут же его вскрыл. Три снимка одного мужчины, снятого в разных ракурсах. Вот он выходит из подъезда, вот он садится в шикарный лимузин, окруженный охраной, и, наконец, его крупный план. Судя по проекции, фотографии делались из автомобиля, стоявшего по другую сторону улицы. На обороте одной из фотографий был приклеен листок с машинописным текстом: «Горобец Семен Михайлович. Новобасманная ул., д.13, кв. 61».

Князь сунул снимки в карман и продолжил возбужденным голосом:

– Ради этого надо было поднимать меня с постели? – Он подошел к Корину и, встав рядом в ту же позу, уставился на игровой зал, где уже кипела жизнь.

– Дело в том, Князь, что срок тебе отпущен трое суток. Я решил, что тебе дорого время.

– Плохие игры затеваешь, Яша! На такого клиента месяц потратить надо. Отмычка здесь не сработает. Тут не подьездник нужен, а стрелок. Завалить дело можно.

– Срочность оплачивается. Ты это знаешь.

– Мои люди дорого стоят. Я каждого с особой бережностью отбирал, а мои ребята их шлифовали.

– Мне казалось, ты не привык обсуждать приказы, – тихо сказал Хлыст.

Он попал в точку. Игорь Николаевич Князев руководил одним из важнейших и самых доходных блоков Хлыста. Князь оставался великолепным стратегом и отличным психологом. До работы в системе Корина он служил в Генеральном штабе стратегических войск. На новом поприще Князь проявил себя как высококлассный профессионал. Ни одно заказное убийство, исполненное его звеном за последние два года, не было раскрыто. Но когда его не понимали, он терялся.

Густые брови нахмурились, и Князь, отойдя от окна, сел в глубокое кресло. Не торопясь, он достал тяжелый серебряный портсигар и выудил из него папиросу.

Князь оставался консерватором во всем, что касалось его личной жизни. «Казбек», а не «Мальборо», военные ботинки, а не модные туфли, «Столичная» водка, а не «Наполеон».

– Что-то не ясно, Князь?

Хлыст задернул занавески и отошел от окна к столу. Сев на край крышки, он внимательно взглянул на озабоченный вид стратега.

– Послушай, Яков. Один из моих стрелков исчез. Я не хочу поднимать панику, но факт очень неприятный.

– Что значит – исчез? Сбежал? Найдем. Куда он денется?

– Тут что-то другое. Чутье мне подсказывает, будто в котле, где мы все варимся, есть утечка, а мы ее не замечаем.

– Какие имеешь факты?

– Ты помнишь дело банкира Вавилова?

– Царствие ему небесное. Судя по газетам, пуля достала его у машины.

– Тот, кто уложил банкира, исчез. Он не получил деньги за работу.

Хлыст наморщил лоб и прищурил глаза.

– А ну-ка дай мне горстку деталей. Он что, новичок?

– Опытный офицер, афганец. Семья, нищета, комната в коммуналке, попал под сокращение, полная безнадега. У меня таких полно. Это его четвертое успешное задание. Сам не ушел бы. Жена, двое детей в Москве. Для них он в командировке и до сих пор служит. Там полный порядок. Ребята не успевают рассказать женам, что их выкинули на улицу. Мой старый приятель, который заведует кадрами в армейских верхах, дает мне список кандидатов на вылет за месяц до приказа. Если я кем-то интересуюсь, то меня знакомят с его личным делом. Я подбираю их тепленькими до того, как они полезут в петлю. Попадая ко мне на крючок, они уже не срываются. Причем надо помнить, что не я лично их вербую. Для этого есть специалисты, которые получают хорошие деньги, но, кроме вербовки, ни о чем не знают. Они, как артисты, играют свою роль, снимают грим и идут домой. Им не надо знать имени автора.

– Значит, твоего стрелка замели?

– И я о том же. Без утечки не обошлось.

– Что он знает?

– Исполнители ничего не знают. Я тебя предупреждал, когда ты меня брал на работу, что буду ломать старую систему. Если его замели тихори, то он ничего не скажет.

– По какой схеме он работал?

– Получает письмо на почте до востребования, где указан адрес и лежит ключ от почтового ящика. Говорит родным о командировке и приезжает на точку. В почтовом ящике ключ от квартиры, снятой через подставных лиц. По квартире на след не выйдешь. Стрелок находит там фото жертвы, задаток в двадцать процентов и оружие. Как правило, мы даем ему от десяти дней и больше на выполнение задания. Всю подготовку он ведет сам. Мы указываем день, час и место. За исполнением следят контролеры. Те в случае провала могут вмешаться. Они могут добить жертву либо стрелка, а также прикрыть отход. Но контролеры редко вступают в дело. По окончании работы они докладывают бригадиру о выполнении задания. Стрелок возвращается в квартиру, собирает вещи и, уходя, кладет ключи в почтовый ящик, где находит деньги, билет на проезд и путевку в Сочи или Юрмалу на двадцать четыре дня. Как правило, мы даем время ребятам на адаптацию и не используем их чаще одного раза в три месяца. Так выглядит схема. Упрощенный вариант. На меня выходят только бригадиры, и то на одной из старых квартир в центре с черным ходом и проходными дворами. Вычислить организацию невозможно. Так что сам стрелок на Петровку с повинной не пойдет. Ему нечего сказать.

– Что не сработало теперь?

– Стрелок выполнил задание, и контролеры ушли. Они должны были сопроводить его на безопасном расстоянии до квартиры, но все прошло чисто, и они успокоились раньше времени. Стрелок ушел, но в квартиру не вернулся.

– Попал в аварию?

– Этот вариант мы прорабатывали. Нет. Он исчез. А это значит только одно. Его взяли.

– Почему они дали ему стрелять?

– Им нужно иметь факты для обвинения. Пойман с поличным. Такой факт стоит дороже жизни какого-то толстосума, которых оперативники не чтят. Но речь идет о другом. Специалистов у меня много, и я не понес большую потерю. Дело в другом. Я по-прежнему убежден, что в нашем доме идет утечка информации на самых верхних этажах.

– Ищи у себя, Князь. Никто здесь не знает, кто руководит твоим подразделением, и никто не заглядывает в твой конверт. Даже я. Ты берешь его со стола в запечатанном виде. В мой кабинет заходят сотни людей, и никто из моих ребят не знает, кто из ста получил конверт с заданием. Твой предшественник не был таким образованным, как ты, и работал без схем, на страх и риск, но провалов у него не случалось.

– Я знаю. Только стрелков погибло больше, чем жертв. Пальба из автоматов хороша в кино о гангстерах тридцатых годов, которые устраивали разборки на улицах Чикаго.

– Не знаю о Чикаго, но у нас и тут со скуки не сдохнешь.

– Конечно, мы же строим в России американское общество. Жуем их жвачку, смотрим их фильмы и рекламу, используем их слова, будто их язык богаче русского, играем в их игры по телевидению и вручаем своих «Оскаров» по их системе за все, что только можно, но в основном за то, что мы не сделали.

– Философ. Тебе плохо живется? Купи себе «Жигули», а джип выброси в знак протеста. Болтун. Ладно, Князь. Не морочь мне голову. Сам разбирайся в своем болоте и не втягивай меня в эту трясину.

– Хорошо, Яша. Но в следующий раз я не возьму задание на такие сроки. Можешь меня убрать, но с трехдневной подготовкой мои люди через месяц займут все камеры на Петровке.

Князь встал, схватил дубленку с дивана и вышел из кабинета.

Разговор не получился. Князь рассчитывал на поддержку, но ему ясно дали понять, что большие деньги надо отрабатывать самому. Человек, воспитанный в стенах Генерального штаба, не имел инициативы, он разрабатывал инструкции, данные свыше.

Пока Князь спускался по винтовой лестнице на первый этаж, его сопровождали шесть пар глаз.

«Кому они нужны, – со злостью думал Князь. – Лишняя трата денег. При сегодняшней технологии можно достать любого человека с любой охраной».

Князь не воспользовался черным ходом, через который пришел, а вышел в игорный зал, залитый светом. Один из вышибал в смокинге попытался его остановить. В верхней одежде сюда не заходят, но его напарник вовремя остановил новичка и что-то шепнул ему на ухо.

Князь уверенной походкой направился к третьему игровому столу, возле которого стояла огневолосая красотка с фишками в руках. Князь заметил ее, когда стоял рядом с Хлыстом у окна, но в ту минуту он думал о работе. Теперь деловая часть ночного вояжа осталась позади, и он имел право заняться личными делами.

Возле рыжей дамы с изумрудными глазами вертелся щеголь со слащавой физиономией в белом смокинге и с алой гвоздикой в петлице. Его масленая физиономия с набриолиненными волосами и тонкими усиками приводила Князя в бешенство.

Заметив приближение разъяренного гостя, щеголь отстранился от уха дамы, в которое что-то нашептывал, и сделался невинной овечкой.

– Что ты здесь делаешь? – грубо рявкнул Князь, подойдя к девушке.

Она взглянула на человека, который был вдвое ее старше и на полголовы ниже. Ее нельзя было назвать красавицей, но сочетание цветов и обаяние могли многих мужчин свести с ума. Белая кожа, нежный румянец, огромная копна пылающих рыжиной волос, миндалевидные глаза цвета морской волны и алые, четко очерченные губы. Ее прямая осанка, независимый вид, легкая ирония в глазах и чуть заметная усмешка ставили собеседника в тупик. Она обезоруживала одним поворотом головы. Слова были лишними. Однако Князь знал, с кем имел дело, и шел напролом.

– Как ты меня вычислил, стратег? – спросила она удивляясь. – Могу я немного развлечься? Не сдыхать же с тоски, слушая твой храп!

– Брось фишки и иди за мной!

Не глядя на щеголя, Князь повернулся и направился к центральному выходу.

Секунду она размышляла, затем передала фишки щеголю и сказала:

– Получи деньги, отдашь завтра.

– В моем номере, курочка, – хихикнул щеголь.

– Ты свое получил сполна, гнида!

Девушка взяла со стола сумочку из парчи, усыпанную бисером, и последовала за Князем.

Хлыст наблюдал за происходившим в окно и в момент развязки вызвал своего холуя. Как только в дверь протиснулась курчавая голова, хозяин приказал:

– Позови ко мне Кота.

– Одну секунду, босс.

Курчавая голова исчезла, и дверная щель сократилась до замочного щелчка.

Под кличкой Кот ходил главный менеджер, а по-русски смотритель за вышибалами и залом. Но о нем пойдет речь в будущем и не будем концентрировать свое внимание на пустяках.

Кот стоял, вытянувшись в струнку, и с неподдельным испугом смотрел на хозяина. Он как никто знал, на что способен Хлыст, если замечал неладное. У Кота имелись свои тайны и причины, по которым он не желал сталкиваться нос к носу с шефом.

– Кто эта рыжая? – резко спросил Хлыст.

Кот проглотил слюну и с некоторым облегчением вздохнул:

– Смешная история, босс. Месяц назад я ее прикрыл. Она просадила за столом все бабки одного из быков Самца. Ну я ее откупил за штуку баксов.

Хотел пристроить ее в нашу богадельню, – он многозначительно поднял указательный палец вверх, указывая на потолок, ухмыльнулся и продолжил:

– Но больно строптивая бабенка. Ноги – будто срослись, а это клиентам не нравится.

Некоторое время я держал ее у себя, а потом сдал Князю. Он как увидел ее, так и онемел. Теперь, небось, проклинает меня.

– Так ты ее в зал для приманки выводил?

– А за что же я бабки платил, босс?

– Сколько тебе Князь за нее дал?

– Пять штук, – тихо сказал Кот. Врать он не решился. Хлыст вранья не терпел, а такие мелочи всегда всплывали на поверхность. – Но бабенка дороже стоит. Ей только коготки бы остричь.

– Ладно. Пошел вон!

Выйдя из кабинета, Кот стер рукавом капли пота со лба и, тяжело дыша, направился вниз. Пронесло! Только холодком в спину пахнуло.

Кабинет шефа казино редко пустовал. Сегодняшний день не был исключением. Следом за Котом в кожаном кресле очутился молодой человек болезненного вида. Все знали, что этот невзрачный хлюпик является любимчиком хозяина, и относились к нему с должным уважением и даже не использовали матерщину и жаргон в его присутствии. С одной стороны, шли слухи, будто паренек работает консультантом, с другой – говорили о нем как о секретаре, и никто не мог с уверенностью сказать, что за мотылек прилетает каждую ночь на свет в окне шефа и о чем они болтают по два часа кряду.

Сегодняшнее свидание было кратким.

Хлыст расхаживал по кабинету, вытаптывая китайский шелковый ковер, и рассуждал:

– Предположения одной ищейки мне показались не безосновательными.

Слухи о том, что доллары будут иметь другой вид, а старые пропадут, ходят давно, но сейчас шум вокруг баксов возрос и, возможно, не без оснований.

– Нет, Яков Леонидыч. Эти слухи распускает Центробанк, чтобы снизить ажиотаж вокруг валюты и вынудить людей обратиться к рублю.

– Возможно, Колюня. Ты парень грамотный, но Хрящ – человек лесной.

Глупый. У него хорошо развит инстинкт самосохранения, чутье хищника, а страсть к деньгам выжигает глаза и ум, как соляная кислота. Есть мнение, что он не усидит на нарах и дернет в Москву Как мы можем узнать об этом и как мы можем его взять?

– Задача не из легких.

Молодой человек поправил свою прическу с идеальным пробором и задумался. На вид ему было лет двадцать пять или меньше. Одет очень скромно, но аккуратно. Отутюжен, со сверкающими ботинками – и это в зимнюю слякоть.

Байковая клетчатая рубашка, застегнутая на верхнюю пуговицу, сдавливала тонкую шею. Он относился к той группе людей, глядя на которых хочется полезть в карман и что-нибудь дать им на бедность.

Подумав, Колюня тихо заговорил:

– Я проверю по компьютеру все, что можно собрать об исправительно-трудовых лагерях по ту сторону горного хребта, и вычислю в конце концов, где сидит Хрящ. Мы сможем купить информатора из охраны или зеков, которые дадут нам знать, если Хрящ уйдет из зоны. Это не проблема. Проблема в том, как обнаружить его в Москве! Первое. Операцию провалил Глухарь. Это он упустил Хряща и не понес никакого наказания. Глухарь знает всех авторитетов в Москве, и он со своей кодлой держит баланс сил и отвечает за ваш покой и тишину. Дайте ему это задание. Второе. Кто контролирует железные дороги восточного направления? Надо дать премию за отлов Хряща. В Москву он может попасть только по «железке». Третье. Кто стоит на стороне Хряща и к кому тот обратится в первую очередь? Этих людей нужно купить либо убить. Хрящ должен остаться голым. Без подручных и без поддержки он тут же попадет в капкан.

Святая обязанность Глухаря выполнить поставленную перед ним задачу. Это все так – предосторожности, чтобы лоботрясы не скучали. Задача состоит в том, чтобы взять Хряща по дороге в Москву. Узкоколейка просматривается лучше, чем десятимиллионный город. Можно и шоссе поставить на контроль. Если это важно, то делать надо. Ну а что зависит от меня, я сделаю. Надеюсь, в ближайшие дни принести плоды своего труда.

– Умница! – Хлыст улыбнулся. Не каждому доводилось видеть улыбку этого человека. – Иди, Колюня, отдыхай. Сегодня мы в шахматы играть не будем.

Глухарь имел четыре судимости. Из тридцати шести лет одну треть он отсидел в тюрьме. Хлыст взял его в долю из-за авторитета среди московской братвы. Глухарь быстро сколотил крепкую банду и обосновался в подвале казино.

Точнее, не в подвале, а на этаже, одном из лабиринтов, хитрых ходов, со множеством комнат. Глухаря устраивал такой расклад, но он чувствовал слишком сильное давление четырех верхних этажей и ломал себе голову, как бы вырваться из золотой клетки.

Вызванный в кабинет Хлыста главный силовой министр организации не ждал ничего хорошего от разговора. Так оно и вышло. Хлыст говорил резко, с напором и раздражением. Он даже не предложил Глухарю присесть и выпить. Хлыст считал, что пора указать своему сатрапу место, которое он занимает на иерархической лестнице большой машины по конфискации денег у населения.

Когда Князь усаживал свою красотку в «чероки», пытаясь накинуть ей на плечи шубу, он не смотрел по сторонам и не заметил обшарпанную «девятку», припаркованную на другой стороне улицы. В машине сидел человек и фотографировал всех, кто казался ему интересным. Князь относился к этой категории людей. Вошел он с черного хода, а вышел из центрального с женщиной. Среди ночи приезжают сюда играть, а этот тип провел в здании казино меньше часа. Вторым объектом оказался Колюня. Молодой малый, похожий на студента, в скромном китайском пуховичке, также пользовался черным ходом и долго в злачном заведении не задерживался. Однако катался студент на «БМВ».

Ради этих фотографий стоило сюда приехать. Фил записал номера машин и оставил на память отснятую пленку. Яркие огни казино позволяли делать шикарные кадры без помощи вспышки, а Фил умел пользоваться любой сложной техникой в любых условиях.

Беседа проходила на четвертом этаже краевого следственного отдела прокуратуры далеко от Москвы. Говорили тихо. Сидевший за столом человек в прокурорском мундире в большей степени изображал слушателя и, не глядя на собеседника, рисовал в блокноте геометрические фигуры. Это занятие можно было назвать творческим, если посмотреть на взрослого лысеющего человека со стороны.

Он то и дело щурил глаза, переваливал голову с одного бока на другой и в ответственные секунды непроизвольно высовывал язык. Удобное кресло и стена за ним не позволяли ему отходить назад и оценивать свое искусство издали, как это делает заправский мастер.

Его собеседник, невероятно грузная личность, склонился вперед, насколько позволял живот, и, промокая лоб платком, возмущался:

– Я еще раз хочу тебе сказать, Трофимыч, если Сыча с дороги не убрать, он всех заметет. Мужик обнаглел и подобрался на расстояние выстрела. Смотри!

Гость сунул платок в карман и откинулся на спинку, вдавив мягкую кожу внутрь. После некоторой паузы он нервным движением распустил галстук, сдавливавший тройной подбородок, и тупо, исподлобья уставился на синий мундир прокурора.

Хозяин продолжал водить золотым пером по блокноту, вытянув губы в трубочку, будто хотел что-то сказать, но не решался. Гость спустил пары, огляделся по сторонам и вновь прильнул животом к крышке стола.

– Ну если ты, Трофимыч, не способен своей властью отстранить Сыча от дела, то ближе мы его не подпустим, а значит, прогремят выстрелы.

Сказав это, он вновь полез за носовым платком. Его низкий морщинистый лоб и дутые румяные щеки то и дело выделяли капельки пота.

Рука прокурора застыла на месте, не закончив работу, и он приподнял веки. Серо-стальные глаза взглянули на гостя и прищурились.

– Не будь идиотом, Игнат Иваныч. Похороны Сыча – это сенсация номер один в Красноярском крае. Сюда слетится вся старая гвардия из Москвы. В течение суток мы все сядем за решетку. Сыч руководил отделом по борьбе с должностными преступлениями на Петровке. Полковник в сорок лет. При его непосредственном участии вскрыли Чурбанова и высшую прослойку МВД. Андропов перевел его в прокуратуру, где Сыч выводил на чистую воду грязных псевдоюристов. Ему сумели отомстить, когда пришел Черненко. Тут всех андроповских птенцов выкинули за Уральский хребет с понижением на пять, шесть ступеней. Дело прошлое, всеми забытое, никто стариков обратно звать не станет.

Большая их часть пустила здесь корни и ушла в отставку. Сыч не исключение.

Через три месяца ему исполнится шестьдесят, и здесь мы поставим жирную точку, но не сейчас, когда его последыши расправили крылья в столице. Такие люди, как Сыч, должны умирать тихо, в своей постели, дома, от старости и самогона.

– Интересно поешь, прокурор. А сам-то ты не боишься Сыча?

– Боюсь, чего скрывать. Человек возглавлял отдел по надзору за органами правопорядка в союзной прокуратуре. Он Щелокова не боялся и выиграл.

Министр пулю себе в лоб пустил. Более сорока лет в органах. Когда он ко мне заходит, то мне кажется, что он насквозь меня видит и знает, сколько мелочи в моих карманах. Так что, Игнат, не суй голову в улей.

– А ты понимаешь, что Сыч вышел на «железку»? А там база, склады!

Ты знаешь, что Гундосый – парень нервный, каждую минуту за обрез хватается.

Боюсь, я уже не смогу сдерживать его архаровцев. Ситуация выходит из-под контроля.

– Понимаю. Но если Сыч ухватился за нить, его уже не остановишь.

– Кто из нас идиот, Трофимыч? Эта ниточка вокруг твоей шеи намотана. Как только натянут, твой язык первым наружу вывалится.

Прокурор отбросил ручку и выпучил серые глаза на собеседника.

– И что мне делать? Самому удавиться?

– А за что ты долю много лет получаешь? Так, за большой ум, спрятанный в двух залысинах? Ты обязан прикрывать нас, понял? Сам думай о своих проблемах. Лед тонкий!

– Сам знаю!

Наступила тишина. Партнеры мерили друг друга взглядом, и никто ничего не мог предложить. Наконец прокурор очнулся, взглянул на окна и включил настольную лампу.

– Кажется, есть одна мыслишка, – тихо начал прокурор. – Дело шито белыми нитками, но другой возможности я не вижу.

Он покосился да тонкую картонную папку, скучавшую у края стола, и хмыкнул.

– Предлагать такую туфту человеку такого масштаба?!

– Тугодум ты, Трофимыч. Ведь это Сыч у тебя в шестерках ходит, а не ты у него. На волоске висишь и еще торгуешься.

– Нет, дружок, тут с плеча рубить нельзя. На все свой расчет нужен. – Он почесал чисто выбритый подбородок и добавил: – Идея сама по себе – дрянь! Ничего стоящего. Правда, в ней есть одна зацепка. Попытаюсь я отправить Сыча в командировку. Идеальный способ отстранения от дел. Работенка тухлая. Это как на рыбалку с голыми руками, но Сыч – мужик азартный. Дай Бог, пронесет! А когда вернется, мы ему сюрприз подготовим: пара теплых слов, адрес, подписанный замом генерального прокурора, бокал шампанского и на покой. Пусть рыбку удит. А ежели шило покоя не дает, то определим его в сторожа.

Толстяк убрал носовой платок в карман и встал, с трудом вырвав моржовый вес из кресла.

– Лады, Трофимыч. Кажется, ты дозрел. Как тяжело с тобой работать.

Переваливаясь с ноги на ногу, он направился к дверям, оставляя за собой шлейф ароматного дыма от закуренной по пути сигареты. Как только за толстяком захлопнулись дубовые створки, прокурор снял трубку внутреннего телефона:

– Клава, соедини меня с Сычевым.

Прокурор не решался вызвать следователя Сычева через секретарей, он решил сам его пригласить, но каждый раз присутствие следователя, которого еще в Москве прозвали Сыч, заставляло начальника ерзать в собственном кресле.

Ожидая ответа, он постукивал пальцами по столу, а на лбу образовалась глубокая вертикальная морщина. Наконец в трубке послышался хрипловатый баритон:

– Сычев у аппарата.

– Алексей Денисыч? Карташов беспокоит. У тебя не найдется пяти минут? Тут одно дело есть, но мне нужна твоя консультация.

– Хорошо, Геннадий Трофимыч, сейчас буду.

Карташов бросил трубку на рычаг, словно она стала плавиться в его руке. У него было три-четыре минуты до появления старого лиса, а он до сих пор не знал, как к нему подобраться. Впрочем, Карташов всегда полагался на экспромт. Начиная вяло и бессвязно, к разгару монолога он выходил на цицероновский уровень. Одна мысль цепляла следующую, как крючочек петельку, и в итоге получалась неплохая вышивка с наружной стороны.

В дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, в кабинет вошел мужчина среднего роста, худой, с белой, как сметана, густой шевелюрой и подвижным лицом. Можно было ожидать чего-то неординарного, когда наслушаешься о человеке громких слов. И каково же разочарование, когда встречаешь серую личность пенсионного возраста.

Карташов пошел в атаку, забыв предложить присесть своему сотруднику.

– Алексей Денисыч, я ознакомился с итогами вашего расследования и должен заметить, что вы не перестаете меня удивлять. Уникальное чутье и знание своего дела. Вы на финишной прямой. Осталось поставить точку. У вас отличная команда, и я подумал, что Фокин сам мог бы завершить дело. Вы ведь не тщеславный человек, от вас ваши регалии никуда не уйдут.

– Виноват, Геннадий Трофимыч, но я не совсем вас понимаю. Коней на переправе не меняют, не вижу смысла в перестановках. А до пенсии, как вы наверняка помните, жить еще три месяца. Фокин – хороший следователь, но он исполнитель, а не стратег. У него опыта маловато.

– Если вы позволите, Алексей Денисыч, я закончу свою мысль. – Сычев осекся и замолчал, но карие глаза искрились красными огоньками.

Карташов взял папку с края стола, положил перед собой и раскрыл ее.

– Я понимаю, что дела в разгар расследования не бросают, но если вспомнить, то вы приняли его от Болдина, когда его положили в больницу. Завтра Болдин выписывается и хочет вернуться к своей работе. Извините, я не хотел говорить об этом, но мы не можем отказать ему. Это дело чести.

Карташов сделал трагический вид и нагло врал, не имея почвы под ногами. Болдин лежал в больнице с пулевым ранением в тяжелом состоянии. Пуля задела позвоночник, и о возвращении Болдина на работу не могло быть и речи.

Глупая, наивная ложь, которую легко проверить в течение минуты. Карташов сам не знал, как его занесло, но он шел ва-банк!

– И потом, Алексей Денисыч, я же сказал вам, что мне требуется консультация. Я никаких приказов не подписывал. Возможно, мне показалось, что идея, которая витает в воздухе, заинтересует не только меня, но и вас. Речь пойдет о вашем старом сослуживце, который работал под вашим началом еще на Петровке. Мне показалось, что вы захотите прийти на помощь старому другу.

– Я вас не понимаю, – удивился Сычев.

– Полковник Петухов был вашим заместителем в отделе внутренних расследований в Москве. Так?

– Так.

– Надеюсь, вы знаете, что в те самые времена не только вы пострадали, но и ваши сослуживцы. Многие из них оказались в зоне вечной мерзлоты не по своей воле. Однако никто из них не упрекал вас в том, что вы слишком высоко занесли меч правосудия. Я подумал, что и вы захотите прийти к кому-то из своих бывших соратников на помощь.

– Что случилось с Петуховым?

– Ничего. За долгие годы работы в ИТК он получил три несоответствия, и сейчас ему грозит новое несоответствие. Боюсь, в отставку он уйдет сержантом. Его колония, которой он руководит, находится под юрисдикцией нашего края. Мы обязаны направить к нему следователя. У Петухова ЧП. Соскочили два зека, убийцы. Разоружен конвой. Если эти побегушники в кого-нибудь пальнут, то Петухову несдобровать. Сами знаете. Люди с подрасстрельной статьей и с оружием на свободе. Виноват ваш друг. А вы косвенно виноваты, что он стал надзирателем, а не генералом в министерстве на Огарева, 6. Такая вот цепочка.

Но если вас моя идея не заинтересовала, то можете продолжать работать над окончанием дела. Я не хочу на вас давить, Алексей Денисович.

– А что же МВД? – тихо спросил Сычев.

– Управление внутренних дел края направило в ИТК младшего лейтенанта Горелова. Так сказать, сделали, что могли. Мальчишке 22 года. Помогли, что называется!

– Вы разрешите подумать?

– Сколько?

– В течение часа я дам вам ответ.

– Идите. И в течение часа я жду вашего звонка. – Сычев вышел из кабинета. А Карташов полез за носовым платком, которым он пользовался крайне редко. Он сделал непростительную ошибку с выходом из больницы Болдина. Глупая и неоправданная ложь. Вся надежда была на то, что Сычев думал о долге перед Петуховым, а не о том, кто его заменит здесь. Прокурор решил подстраховаться и, сняв трубку городского телефона, позвонил домой Болдину. Через несколько секунд он услышал тревожный голос жены следователя. Карташову пришлось вдалбливать в голову несчастной женщине, что в прокуратуре есть силы, которые всячески стараются вывести ее мужа из игры и лишить работы. Ему удалось внушить ей, что она должна всем любопытным объяснить, будто ее муж в полном порядке и на днях выходит на работу. Рыдающим голосом супруга подстреленного следователя дала согласие на ложь. Но даже ребенок не поверил бы такому голосу, утверждавшему, что все кругом прекрасно и удивительно.

Мучения Карташова длились недолго. Сычев перезвонил через десять минут и дал согласие на выезд в колонию строгого режима, начальником которой все еще оставался его бывший соратник и друг подполковник Петухов.

Карташов с облегчением положил трубку на рычаг и решил, что непременно сегодня напьется до чертиков.

Не каждому молодому человеку в двадцать семь лет удается стать популярной личностью с авторитетом профессионала в деловых кругах. Борис Григорьевич Ефимов сумел выдвинуться в первые ряды благодаря случайности.

Кто-то завидовал ему, считая везунчиком, кто-то не воспринимал молодого адвоката всерьез, а кто-то уверял окружающих, что Ефимов -незаурядная личность и родился под счастливой звездой. Но слухи слухами, а молодой человек не верил в судьбу и шагал сквозь чащу середнячков и неудачников, ломая хребты на своем пути. Ухватившись за хвост фортуны, он и не думал разжимать пальцы. Парень чувствовал в себе силы, энергию и уверенность.

«Этот своего не упустит!» – говорили его старые друзья-однокашники, с которыми Ефимов забывал здороваться. Его резкий взлет произошел два года назад, когда он служил мальчиком на побегушках у одного крутого защитника. Ефимов собирал справки, подшивал к делу, обивал пороги кабинетов крупных чиновников и сверял идеи шефа с уголовным кодексом, чтобы тот не сел в лужу. Во время слушания дела одного из крупных авторитетов таганской группировки, которому грозила вышка, произошло то, чему обычно не удивляются.

На завершающем этапе главный защитник бандита был найден в подъезде с простреленной головой.

Дело выглядело безнадежным. И только из-за безвыходности Ефимов перехватил инициативу в свои руки и довел процесс до конца. Мало того, он выиграл дело. С учетом приговора суда можно смело сказать, что адвокат не ударил в грязь лицом. Пять лет – это не вышка! Услугами Ефимова стали пользоваться крутые парни с большим шлейфом преступлений. Незаметно для всех Ефимов отошел от судебной практики и стал консультантом известных бандитов, крупных мафиози и богатых дельцов, строящих свои интересы в обход законов.

Составление договоров, присутствие при деловых переговорах менее опасны для жизни, чем речи в зале суда в защиту убийцы, который уложил в гроб десяток себе подобных.

Приемы, презентации, рауты, вояжи, светские вечера сделали Ефимова своим среди определенного круга лиц, чьи финансы кормили большую часть чиновников, которые, в свою очередь, обладали нужными печатями и правом подписи.

Сегодня Борис Ефимов выехал за город в район Жуковского, где его ждал один из самых уважаемых его клиентов. Хозяин коттеджа в поселке Березки всегда посылал за Борисом Григорьевичем свой «БМВ» с водителем. Конечно, у Ефимова была своя машина, но темные стекла «БМВ» надежно прятали пассажира, а владелец «БМВ» не хотел афишировать своих связей.

Олег Кириллович Велихов с некоторых пор стал очень осмотрительным человеком. Ограбление в доме, расстрел охранников, похищение крупной суммы денег, напряженные отношения с партнерами сделали пожилого джентльмена крайне осторожным. Однако Ефимов ничего этого не знал, и ему не следовало знать больше положенного. Борис относился к хозяину с большим уважением. Он знал, что Велихов имеет несколько типографий в Москве, издает детективы, любовные романы.

А подпольно шлепает водочные наклейки и коробки под видеокассеты для видеопиратов. Но даже Ефимов понимал, что такой бизнес не позволит выстроить подобный особняк и содержать автопарк из четырех крутых иномарок.

В доме царили уют и тепло. Тяжелые портьеры на окнах плотно сдвинуты, торшер, свечи и камин создавали мягкое, рассеянное освещение, а музыка Вивальди грела душу и принуждала к покою. Они сидели в креслах друг против друга и грели в ладонях бокалы с французским арманьяком, чудный аромат которого казался божественным. Борис всячески старался подражать хозяину, он еще плохо ориентировался в светском обществе и впитывал в себя все наблюдения, а затем репетировал их дома перед зеркалом. Мать Бориса все дни проводила в кухне, а вечера возле телевизора, отец более двадцати лет служил в милиции и отличался грубым, топорным нравом. А Боря с детства читал книги о графе Монте-Кристо и острове сокровищ. Он оставался мечтателем и романтиком.

Родителей презирал и в открытую отвечал: "Мои предки не из графьев, а из графы: «Пролетарии».

Олег Кириллович Велихов относился к Борису по-отечески. Он часто читал ему стихи Батюшкова, Саши Черного, Хлебникова, Блока. Велихов, по его словам, происходил из потомственных дворян, и по его манерам, поведению, речи можно смело сказать, что в жилах утонченного старика текла голубая кровь.

Молодой адвокат любил наблюдать, как старик ест, и всегда с радостью принимал приглашение к трапезе, даже если был сыт.

– И все же вы удивительный человек, Олег Кириллыч. С вашим складом ума, чопорностью, старомодностью вы прекрасно адаптировались в современных условиях, в русском капитализме со всеми его вывихами и встали в ряд лучших предпринимателей.

– Ничего удивительного, Бориска. Наследственность, гены. Никуда не денешься. Гораздо сложнее пришлось моему отцу адаптироваться после революции, когда чернь и матросня кувалдой и серпом сносили все на своем пути, чтобы сделать из России пустыню. А сейчас благодатное время анархии, когда никто ничего не знает. У нас нет правителей, нет экономики, нет порядка, нет страха, как при Сталине, у нас ничего нет и не будет. У нас осталась только одна обязанность: платить налоги, чтобы чиновники и старухи не сдохли с голоду. Но никто ничего не платит. Не хочет народ отрывать кусок от себя и отдавать другим. Сам еще не наелся. Любопытное время.

– Каков рецепт успеха? – Велихов усмехнулся.

– Вы на себя взгляните, Борис Григорьевич. Что-то вы успели усвоить. Знание математики и законов, реакция и чутье, капелька везения и мертвая хватка. А главное, надо четко определить свою цель. Шатания сейчас неуместны.

– Не слишком большая нагрузка на одного человека?

– А почему на одного? – Обаятельный старик улыбнулся. – Эти достоинства могут плюсоваться вместе с себе подобными. В сегодняшних условиях волк-одиночка редко выживает. Важно не ошибиться в партнерах. Общий механизм должен работать как единое целое. В тебе, Бориска, тоже есть свой крепкий стержень. Я наблюдаю за тобой полгода и очень ценю в тебе многие качества. Ты мне стал как сын. Я ведь человек очень одинокий, по сути дела, и ты мне очень дорог.

В бледно-голубых глазах собралась небольшая капелька, и слеза скатилась по морщинистой щеке, чтобы затеряться в пышных белых усах.

– Не обращай внимания на сентиментального старика. В моем возрасте все воспринимается оголенными нервами. Но не буду отвлекаться. Мне нравится выбранный тобою путь и твоя настойчивость. Ты находчив и убедителен.

– Вы преувеличиваете, Олег Кириллыч. Я еще не умею крепко стоять на ногах и держусь за поручни детского манежа.

– Я поддержу тебя, сынок. А когда меня не станет, ты займешь мое место. Теперь я вижу достойного преемника. Есть кому передать эстафету, свой яркий факел. В твоих руках он не затухнет. Мне семьдесят два. Правда, я еще не сдаю позиции и готов немного поработать на общее благо. Только бы кондрашка не шандарахнула. Давление скачет, а в моем возрасте такие вещи переносятся с большим трудом.

– Вам надо беречь себя.

– Стараюсь. Хочу еще посмотреть, как ты встанешь на ноги. С твоей головой можно иметь не одно дело. Суетиться надо, пока молод.

– А как же партнеры? У меня лишь часть необходимых качеств. Ваши слова.

Старик улыбнулся и сделал глоток из своего бокала.

– Наблюдателен. Есть один плюс. Как мой адвокат, ты должен уметь хранить мои тайны. Это твой долг. Пришло время выслушать тебе мое предложение.

Если оно тебя не устроит, то это останется нашей тайной, но если оно тебя устроит, то ты превратишься в моего партнера и будешь получать двадцать процентов прибыли, не вложив в дело ни гроша.

– А разве так бывает?

– Я внесу за тебя нужную долю.

– У меня перехватило дыхание, Олег Кириллыч!

– Начнем с переговоров, которые ты будешь вести от имени коммерсанта Икс. На поток ставится продукция, имеющая моментальную реализацию.

– Менеджмент?

– Нет, партнерство. Ты выступаешь в роли коммивояжера, и никому не надо знать, что ты участник событий. Сложность задачи заключается в том, что ты сам должен найти производственные мощности.

– О чем же идет речь?

– В недалеком пригороде Москвы, где есть железнодорожные коммуникации и хорошая родниковая вода, нужно найти помещение под небольшой заводик или цех, но с хорошими просторными помещениями под склады. Мы будем производить водку. Пробки, бутылки, наклейки, транспорт и главное – спирт – у нас есть. Сегодня любой полудохлый колхоз отдаст все, что есть, лишь бы не сдохнуть с голоду. Ну а мы им поможем. Начальство получит кирпич для домов, машины и долю. Остальным – много водки, теплицы и дрова на зиму. Вот условия сделки. Тебе карты в руки. Действуй!

– Слыхал я о водочном бизнесе. Прибыльное дело. – Ефимов почесал подбородок. – А как будут начисляться мои проценты в денежном эквиваленте?

– Сто тысяч.

– Чего?

– Долларов, конечно.

– В год?

– В месяц. Но это после того, как машина заработает на полную мощность.

– Круто! – Лицо молодого человека раскраснелось, глаза заблестели.

– Черт! Да о таких деньгах я и не мечтал!

– О них не мечтают. Их надо делать. Требуются усердие, трудолюбие и смекалка. В остальном мы тебе поможем. Но ты выступаешь один. Пока один. Как только водочный ручеек побежит по трубам, мы объявимся.

– Нет вопросов. Я понимаю, что вы не один завели маховик такой огромной машины. Я в эти дела не лезу Мне достаточно вашего слова.

– Ты должен торопиться, сынок. Цистерны со спиртом уже в пути. Мы не можем держать состав на станциях. Это опасно и дорого. Сырье должно перекачиваться в бочки и уходить на склады. Вот почему нам нужна железнодорожная ветка у завода. Грузовики дорого стоят, водители много болтают, ГАИ обнюхивает каждый вентиль. Зачем нам сокращать собственную прибыль?

– Это же бешеные деньжищи!

– В дальнейшем мы выкупим доли партнеров и останемся вдвоем. Тогда это можно будет называть высокопарным эпитетом «бешеные деньжищи!»

– Кто же продаст свою долю? Сумасшедший?

– У меня есть свои рычаги давления на партнеров, но у них нет таковых на мой счет. Старика запугать трудно, а они при власти и при всех регалиях. Им есть что терять.

– Опасно. Убрать могут.

– Нет. Рычаги сработают и после моей смерти. Схема сложная, и тебе не стоит забивать ей голову. Езжай домой, Бориска, и хорошенько проанализируй наш разговор. Тут есть над чем голову поломать. Денежки с неба не падают, их зарабатывать надо.

«БМВ» с темными стеклами доставил молодого адвоката до дома. Всю дорогу Борис Ефимов чувствовал себя на пять градусов выше нормы. Щеки горели, а мысли разлетались в стороны, как бильярдные шары. Сегодня он не в силах сосредоточиться.

Аббат Фариа дал ему карту острова Монте-Кристо, где хранятся сокровища.

В это время отец Бориса, Григорий Михайлович Ефимов, человек земной, без полетов фантазии, решал свои земные проблемы. Сегодня к нему пришел старый его друг, сослуживец и вместе с тем конкурент подполковник Саранцев.

Они, как это принято, спорили, грызлись и пили водку. Саранцев занимал должность заместителя начальника райотдела по оперативной работе, а Ефимов возглавлял следственный отдел. Сам начальник управления в спорах своих замов не участвовал. Полковник Федотов служил последний год и отдавал предпочтение рыбалке, дачному участку и внукам. Его не интересовало, кто из его замов займет его кресло. У кого клыки острее, тот и выскочит в дамки.

Ефимов не скрывал от домочадцев своих служебных тайн и разговаривал с коллегой на повышенных тонах, не смущаясь, что его голос услышат из любого уголка огромной пятикомнатной квартиры, которую он купил год назад. К тому же, кроме жены, никого в доме не было, а та не интересовалась делами супруга. Ефимову стукнуло сорок девять, а Саранцев месяц назад с помпой отметил свое пятидесятилетие. Чего бы им делить? Но вечная конкуренция привела к тому, что Саранцев всегда на полшага отставал от приятеля и позволял верховодить Ефимову, и каждый выпад принимал в штыки.

Не имел Саранцев жилки лидера и очень страдал от этого. Он завидовал решительности и напору приятеля, его бескомпромиссности, жесткости и смелости. Трудный соперник, но, говорят, в тихом омуте черти водятся.

Саранцев знал, что у Ефимова появились крепкие связи в министерстве. Очень сильная и мохнатая лапа создала им крепкую крышу, и теперь Саранцев в открытую подчинялся Ефимову. Он не забыл брошенную другом фразу: «Плохо работаешь, подполковник Саранцев. Выговор с занесением схлопотать можешь!» И Саранцев затаился. Он знал, что это не пустые слова. Такой выговор мог исходить с самых верхов, а значит, его работой интересуются либо о ней докладывают. Однако Саранцев не опускал руки и не ходил с поникшей головой.

Недаром он любил повторять успокаивающую фразочку: «Еще не вечер!» И произносил он ее, как правило, вечером, возвращаясь с работы домой после сумасшедшего дня.

На столе стояла полупустая бутылка с водкой. Грибочки, селедочка, картошка, капуста – полный джентльменский набор. Саранцев развалился на диване, а Ефимов расхаживал по комнате.

– Ты, Николай, совсем перестал мышей ловить, – разорялся Ефимов, размахивая пустым стаканом, который забыл поставить на место. – Четвертый этаж строишь на своей дачке. Увлекся бытом, а может статься, что на быт денег не хватит. Денежки надо зарабатывать, а не получать за так.

– Ишь ты, как заговорил. Ты-то свои хоромы уже построил. Хватит давить, Григорий! Продохнуть не даешь!

– Я не против твоих этажей, Коля. Но дело надо не забывать, а то недолго и в Бутырке проснуться одним чудесным утром. – Ефимов достал из кармана спортивных брюк аудиокассету и бросил ее на колени гостю. – Придешь домой и послушай, как твою банду бездельников в капкан заловили. Козлы! К клиенту домой пришли бабки выбивать, а тот их записал. Хорошо, что лох пришел к моим людям. А если бы у него ума хватило пойти на Петровку?

Саранцев усмехнулся.

– Но это же не доказательство. Пусть хоть фотографирует. Свидетели нужны!

– Свидетель есть. Он записал разговор твоих придурков с торгашом. Дело заводить будем.

– Ладно тебе, Гриша! Я их пугаю, а ты их в сети затаскиваешь.

Никто из этой мелюзги шуметь не станет по-крупному. Не дадим! В конце концов, ребята не вышибают деньги, прикрываясь удостоверением оперуполномоченного.

– Я же не об этом! Если ты не наладишь дисциплину в своем подразделении и кто-то из твоих архаровцев влипнет, то защиты не жди. Одно дело облава, другое дело разгильдяйство!

Ефимов хотел применить другие слова, но, покосившись на дверь, смягчил оборот. Он щадил уши жены: Галина Ефимова не переносила матерщины.

Саранцев заметил, что пары все вышли и его приятель созрел для следующей дозы. Он налил водку в свой стакан и не нашел на столе второго.

Ефимов так и ходил с ним по комнате.

– Стакан-то поставь, Цицерон!

Ефимов вздохнул и сел в кресло. Выпили. После бани и водки Ефимов всегда добрел, но ничего не забывал. Как-то шеф сказал ему: «А ты злопамятный тип, Ефимов». На что подполковник ответил: «Я не злопамятный, у меня память хорошая». Саранцев старался играть роль некоторого балансира. Он был совсем другим человеком. Для него самым важным в жизни оставалась семья. Жена и дочь.

За них он мог глотку перегрызть. Жене тридцать шесть, русская красавица с толстой русой косой и голубыми глазами. Дочь училась в десятом классе. Через месяц будет отмечать семнадцатилетие. Трудный возраст. Саранцев понимал, что день ото дня он моложе не становится, и приходилось приглядывать за своими девочками. Но он знал, что возраст компенсируется званиями. Супруга и так всем подругам давно говорит, что ее муж полковник, на ответственной работе дни и ночи проводит.

В квартире хлопнула входная дверь. У Ефимова вилка с грибом застыла в воздухе. Он встал, подошел к двери и распахнул ее.

– О, глянь, Колян! Ефимов-младший пожаловал. Главный защитник уркаганов. Мы их ловим, а он их отпускает. Ха!

Борис подошел к дверям кабинета, снимая по дороге соболью шапку Заглянув в комнату, он повернулся:

– Привет, дядя Коль! – Стрельнув взглядом на отца, тихо добавил: – Опять нажрался, ловец!

– Ну ладно, ладно, яйца курицу не учат, – попятился назад Ефимов-старший. – Ишь, как они быстро самостоятельными становятся. А давно ли на горшке под столом сидел?

Сын ушел в свою комнату, и лай Моськи его не беспокоил.

– Двадцать лет водили его за ручку по учителям, все деньги на профессоров угробили. Ты думаешь, это ты университет закончил? Это мать твоя его закончила. Она до сих пор каждого доцента по имени-отчеству помнит. И всем дай!… Оболтус!

Ефимов захлопнул дверь. В душе и на людях он очень гордился сыном, как полученным орденом. Но дух противоречия заставлял его протестовать, спорить, учить и восклицать.

Саранцев встал с дивана.

– Зря ты шумишь, Гриша. Борька – головастый парень, вот поэтому всех, кого мы ловим, он освобождает. Молодец! Он свою дорогу нашел. А вот мне все это еще предстоит.

– Дорогу искать? – удивился Ефимов.

– Дочь на дорогу выводить. С девочками трудней. Принесет в подоле, и кусай после этого локти. Строптивый у нее характер. Дикарка! А у тебя уже все проблемы позади.

Ефимов мотнул головой, как молоденький бычок, словно хотел стряхнуть с себя хмель. С этими словами нельзя не согласиться. Но судьба – коварная штука, и как любил поговаривать Саранцев: «Еще не вечер!»

Деревья начали редеть, частокол тайги превратился в пролесок, и беглецы вышли к старым заброшенным шахтам. Когда-то здесь кипела жизнь и зеки старых поколений добывали руду. Повалились столбы с колючей проволокой, гнилые бревна, сложенные в колодцы, ржавые вагонетки, засыпанные снегом.

Белый сверил карту с компасом и указал на поваленную сосну.

Усталые и измотанные на пределе человеческих возможностей, они шли молча.

Каждое слово имело вес пудовой гири, каждый шаг стоил огромных усилий. В ушах отчетливо слышались удары сердца.

Через четверть часа их вынесло на опушку. Залитая солнцем снежная равнина слепила глаза. В низине стоял поселок. Серые безликие домишки, похожие на покосившиеся колодцы, даже в солнечных лучах выглядели убого. В сотне метров от опушки проходила накатанная дорога, вдоль которой шла линия электропередачи.

– Вот и пришли, – прохрипел Белый. Они стояли возле осины, облокотившись на дерево, и с тревогой и надеждой смотрели на кучку перекошенных хибар.

– Этот подсадной, из сторожки, сюда нас и направлял? Значит, здесь и должен захлопнуться капкан, – осипшим голосом сказал Чижов.

– До большой «железки» пятнадцать верст. Мы не осилим этот путь. Придется рискнуть.

– Отстреляемся, – выдавил из себя Чижов.

Эта фраза прозвучала как насмешка. Они сбросили лыжи, закопали в снегу и по твердому насту направились к дороге. Белый рассчитывал найти заброшенный сарай и переждать до темноты. Им необходим был отдых, а ночью они вернутся за лыжами и с новыми силами пустятся на преодоление последнего участка. Позади осталось больше тридцати километров таежного перехода, и они с ним справились. Белый понимал, что их поисками озабочены не только те, кто устроил ловушку Хрящу. Когда из лагеря делают скок два мокрушника с оружием, то на ноги поднимают воинские части. Сейчас от лагеря их отделяло более пятидесяти километров. У Белого была надежда, что поиски продолжатся по направлению к Омску, по трассе. Если беглецы исчезли, то их подобрала попутка. Кому придет в голову, что они свернули в тайгу? Глупость! Другое дело – охотничий домик в лесу и два трупа. Как только охотники попадут туда, они тут же бросятся в погоню. Главными врагами беглецов были волки и охотники. И тем и другим нужна добыча. Волки хотят жрать, а охотники убивать. Все охотхозяйство Красноярского края состояло из двух частей. Тридцать процентов местных дикарей и семьдесят из бывших прапоров, надзирателей, караульных, охраны. Живодеры, которые всю службу издевались над зеками и кому удавалось уцелеть до конца контракта, те подавались в тайгу к охотникам. Они знали, что стоит им появиться в городе, перо в бок им обеспечено. Эти озлобленные людишки с особой любовью относились к беглым. Они устраивали на них такие загоны, что ни один уссурийский тигр не удостаивался подобных почестей. Печально известный суд линча где-то за океаном выглядел детской забавой. Пойманный зек оставался достоянием хищников.

На месте загона устраивался пир. К макушкам двух молодых берез привязывались веревки, и гибкие деревца притягивали к земле. Свободные концы веревок привязывали к ногам добычи и под залп ружей деревья отпускали. Гордые березы моментально выпрямлялись, разрывая человека на две части. Эти истории не являлись секретной информацией, и даже дети знали, как охотники поступают с беглыми, но в тайге свои законы. Там царствуют волки.

Белый и Чижов вышли на широкую дорогу. Со стороны они выглядели как все: полушубки, волчьи шапки, валенки. Их выдавали лица – серые, обросшие, изможденные, с острым напряженным взглядом и покрасневшими белками глаз.

– Сегодня по дороге прошла колонна людей и проехало с десяток большегрузных машин, – присев на корточки, сказал Белый. – Смотри, сколько следов. Но это не солдаты. Судя по карте, здесь нет воинских частей. В десяти верстах к востоку ведутся новые разработки. Похоже, им подослали подкрепление с других приисков.

– Хорошая зацепка, – кивнул Чижов. – Попробуем использовать.

Они двинулись в путь. Дорога шла под уклон, и из каждого дома в деревне нетрудно было заметить две движущиеся серые точки на ослепительно белом снегу.

Радиостанция стояла у старосты деревни, но «тарелки» – трансляционные громкоговорители – имелись в каждом доме. Первая московская программа прерывалась на последние известия из Омска и на сообщения местного радиоузла, который предупреждал о буранах, о выезде передвижных магазинов с солью, спичками, порохом и прочей мелочью. Вчера вечером жители поселка слышали о побеге из колонии, но никто не придал значения сообщению. Ближайшая колония находилась в сорока верстах. Вокруг тайга и охотхозяйства. Беглые сюда и летом не забредали. Так что говорить о зиме, когда лес страшнее болота становится.

Спустя четверть часа они вышли к окраине села.

– Может, задами пройдем? – спросил Чиж.

– Тут же себя выдадим.

– А гулять по центральной улице нормально? Домов сорок миновать надо. Целый город. Нам бы амбарчик найти, а они на задах стоят. В хату совать нос – прищемят!

Белый махнул головой на пристройку из бревен у края оврага.

– Окон нет. Либо баня, либо дровяной сарай. Надо глянуть.

Безлюдье, тишина могли быть обманчивы. Снег вдоль покосившегося забора оказался мягким, и ноги утопали по колено. Но заманчивая цель стояла в десятке метров, и мысль о тепле и отдыхе придавала им сил.

Хлипкий замок болтался в петлях, но хозяин и не думал его запирать. Похоже, у него и ключей-то никогда не было. Когда створки раскрылись, беглецы обомлели от радости.

– Сеновал! – прохрипел Чижов. – Все же есть Бог на свете!

Через пять минут они спали мертвым сном.

Разбудили их, когда на дворе стояла темень. В сарае горела керосиновая лампа, в открытых дверях стояла сутулая, темная фигура. На проснувшихся от резкого окрика беглецов смотрели два ствола дробовика.

– Выспались, ходоки? – спросил низкий жесткий голос. – Пора с хозяином поздоровкаться, а то неровен час картечью подавиться можно. Мы к гостям не привыкшие.

У Чижова под полушубком лежал обрез. Он не промахнулся бы с такого расстояния, но шум выстрела соберет всю деревню. Тут даже собаки не воют, а карабин шума наделает немало. Чиж решил выдержать паузу.

Белый приподнялся на локтях и заговорил уверенно, будто всю жизнь рассказывал одну и ту же историю:

– Угомонись, папаша, неувязочка произошла! Ты, поди, видал колонну машин и пеших спозаранку. То наши мужички на рудники шли. Ну а мы малость отстали. Травиловки вчера перебрали. Ну сам знаешь!

– Гладко поешь. Да ведь до прииска верст двадцать будет.

– Доберемся. Но не двадцать, а десять. Теперича проспались.

Мужик вышел к свету и опустил ружье. Старик лет семидесяти, но здоровый, со снежной бородой и густыми белыми бровями.

– Коли вы старатели, айда в дом. Чем богаты, похарчуете. А там видно будет.

Голод не позволил им отказаться, а добрые стариковские глаза не вызывали опасений.

Огромная комната с печью, деревянным столом, лавками и запахом свежего хлеба затмили сознание побегушников. Белый потерял свою бдительность первым. У него не было обреза под полой полушубка, и он скинул его тут же, как вошел. Зековская роба с номером на груди не смутила старика. Он вскинул ружье и спокойно сказал:

– А перед тем как сядем вечерять, стволы на стол сложите. Так спокойнее будет.

Теперь только Белый понял, где оступился.

– Ладно, старик. Но мы и без стволов не лыком шиты!

– Вижу.

Чиж выложил обрез на стол, Белый бросил пистолет, и они отошли к стене. Старик собрал оружие и забросил его на печь. Свое ружье он поставил в угол у двери и скинул тулуп.

– Вот теперь и потолковать можно.

На столе стоял самовар, горячий хлеб, сало, грибы, варенье, моченые ягоды.

Маленький, кряжистый, в тельняшке, торчавшей из-под ватника, уплетал за обе щеки. Долговязый в тонком штопаном свитерочке ел мало, тихо, изредка бросал взгляд на темное окно.

Старик представился Трофимом, сыном Гаврилы, похороненного здесь в двадцатом. Хвастал отцовскими крестами. До полного Георгиевского кавалера не хватало четвертого, с бантом. Отцу не повезло. В двадцатом большевики расстреляли как буржуазную контру.

Дед Трофим курил самосад и то и дело усмехался сквозь пожелтевшие усы:

– А вы, поди, городские?

– На лбу прочитал, Трофимыч? – вопросом на вопрос ответил Чиж.

– Многих людишек на своем веку повидал. Немало чудаков шли в тайгу за счастьем. Там и остались. Тайга только с виду тихая, а на деле – страшный зверь. Гнилой народ тоже здесь бродит. Таежный дрем, как болото, всех засасывает.

Белый достал сигарету, закурил и, прищурившись, спросил:

– А как думаешь, Трофимыч, мы-то выкрутимся?

– Коли с добром в народ идешь, клубочек тебя выведет на нужную тропу – Клубочек? – спросил Чиж, запихивая квашеную капусту в рот.

– Угу. Каждая тварь земная следует за своим клубочком. Коли ты прав, то и бояться тебе неча! А ежели злодей, то и место тебе в преисподней.

Белый покосился в дальний угол, где висело несколько икон и горела лампада.

– А как же твой отец, Трофимыч? Герой, а от пули бандитской полег!

– То война была. Много безвестного люда в земле полегло. У батька маво могила с крестом стоит, а комиссаров таежное болото сожрало.

– Так, значит, месть – дело благородное? – тихо спросил Белый.

– Всевышнему с небес все видать.

– Не уверен, – рыкнул Чижов. – Я долго за правое дело воевал, а судьба мне жизнь оставила, зато все остальное забрала.

– Ты еще молод. У меня жизнь троих сыновей отняла. И все же жизнь есть самое дорогое на земле. Только распорядиться ею надо правильно.

– Как меня воспитали, так я и жил. В итоге восемь лет лагерей за воспитание получил.

– А ты, дед, веришь в правду? В справедливость суда? – спросил Белый, глядя на тлеющий кончик сигареты.

– Все зависит от того, где мы ищем благо и чем за него платим. За правду можно и жизнь отдать, но так ее и не увидеть. Семьдесят семь годков я небо копчу. Отца сам хоронил, мать не помню. Жена померла при родах. Яшку рожала. Пятого. Мне тады и сорока не стукнуло. Двое старших на войне полегли.

Среднего медведь задрал. Дочь ломоть отрезанный. А младший на Терек подался плотину строить. По весне заезжает погостить. Икры бочонок привозит, деньги. А на что они мне? Долго жить вредно, как бельмо на глазу. Вот и думайте, сынки, хороша она, правда, для меня аль нет! Я ничем Бога не гневил. Не вывел меня мой клубок к тем местам, где люд земной пряники и мед кушает.

– Выживает сильнейший, дед! – стукнул по столу Чиж. – Закон тайги по всей земле стелется. – Дед усмехнулся.

– Медведь сильнее мужика, но тот придумал капканы, рогатины, ружья и поверг хозяина тайги.

Старик оглядел гостей и почесал седой загривок.

– Ну да ладно лясы точить. Залезайте на печь и спите. К утру что-нибудь придумаем. В сундуке осталось всякое барахлишко от сыновей, чай, подберем чего.

Старик встал и вышел в сени, оставив ружье в углу. Проснулись они от лая собак. В комнате пусто, лампа горела ярко, со стола убрано. Чижов с обрезом нырнул к сеням и встал за дверью. Белый с пистолетом пробрался к окну и выглянул из-за занавески.

– Старик у калитки с мужиками болтает. Пятеро их. Из-за спин приклады торчат. В волчьих полушубках все. Охотники с волкодавами.

Внезапно Белый пригнулся:

– Одного из них на участок впустил. – Выглянув вновь, добавил: – В дом идут. Не стреляй. Шандарахни по черепу.

Чиж взялся за ствол и замахнулся над дверью. В сенях завыл ветер, лязгнул засов, брякнула крышка от бадьи с водой, послышались голоса:

– Короче, дед, наш парень так и пропал! – басил охотник, хлебая воду. – А двое чужаков подбитые валяются. Рация сломана. Короче, следы к селу вывели и здесь затерялись. Кто дорогу утоптал?

– По утру с десяток машин к карьеру прошли. Наемников с полсотни голов протопало, а более никого. Поди, к ним прибились беглые-то. Еще вчера о них по радио болтали. Да мне невдомек, что к нам пожалуют.

– А может, и не беглые. Где они лыжи взяли?

– А кто ж! Э… постой, Матюша. Вчера к ночи машина двоих мужичков с автоматами к старосте нашему, Максиму, привезла. Чужаки. На оперов похожи, но городского покроя.

– У Максима рация работает?

– А только у него и есть связь.

– Будет повод с чужаками поздоровкаться. Ты уверен, что они у него заночевали?

– А куда им деваться? Машина назад порожняя ушла. С деревни никто не уезжал. Это я лишь в ночь на станцию сани погоню. Яшка поутру приезжает. Надо встретить сына.

– Ну бывай, дед.

Входная дверь хлопнула. Фигура старика появилась в комнате с озадаченным лицом. Белый и Чиж сидели на лавке, словно невинные синички на жердочке.

– Незваные гости? – тихо спросил Чиж.

– К утру всю тайгу флажками обложат. Уходить будем ночью. Сеном вас прикрою. До рассвета надо выбраться к «железке», потом поздно будет.

– А что скажешь, Трофимыч, когда в деревню вернешься? Где сын?

Куда мотался? У Максима засада сидит. Наш клубочек к нему вел, да мы свернули с пути. У старосты крайний дом? – Белый достал карту, разложил на столе и указал на квадратик с крестиком внутри. – Сюда мужички с автоматами прибыли?

Старик посмотрел на карту и кивнул.

– Похоже, дом этот Максиму принадлежит. Там вас поджидают.

– Нет, отец. Ждут одного урку, чей клубочек мы уперли и пошли его тропинкой. А тут видишь, какая каша заварилась. Один покойничек уже холодный в сторожке валялся, от второго пришлось защищаться. Глупо получилось.

– Тяжелый вы путь выбрали, ребятки. Легче не будет. Трудная дорога вас ждет, и помощи вам ждать неоткуда. Серьезный народ на вас охоту устроил.

Максим – бывший комитетчик. Майор в отставке. Степанида его из Челябинска привезла. Справный мужик. Но не любят его у нас. Сам себя в старосты выдвинул. Такой выстрелит и не перекрестится.

– Охотники, зеки, волки, краснопогонники, а тут еще гэбисты. Не многовато ли для двоих? – усмехаясь, спросил Чижов.

– Все проще. Мы же знаем, что дважды не умирают. А ты у нас как колобок. Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел и от тебя, серый волк, уйду. Разве не так, а, паломник?

– Тебе виднее.