Пожиратель Пространства

7: «Появление конкуренции»

…Шо за дхорр там прячется во тьме, хотелось бы знать?!

Ррри, конечно, так же как и мне, невтерпёж просветиться, кто это там шастает в боковой «кишке». Шестилапая громадина умеет красться совершенно бесшумно, когда захочет. Умение вполне свойственное для рождённой и выросшей в дремучем лесу плотоядной хищницы, коей она в первую очередь и является (в смысле менталитета). Прикрываю её по всем правилам от коварного удара с тыла, и она ныряет в отверстие. Я тенью за нею…

И втыкаюсь физиономией в меховую спину Бабули. Ррри недовольно ворчит, но не в мой адрес. Негромко информирует:

– Представляешь, был отчётливый запах, был, был и вдруг исчез. Весь, целиком! Так не бывает, ясный пень, хоть что—то остаётся, на много суток, но так – есть. Будто диффузия молекул запаха с молекулами воздуха – несусветная чушь, измысленная досужими сплетн…

– Уверена?! – вопрошаю изумлённо.

– Кому Матерь глаза дала, кому – нос и уши, – лаконично отвечает Ррри. Затем мы, чуток обследовав проход, оказавшийся тупиком (видимо, штрек нерентабельным признали), продолжаем путь к широкому прямому тоннелю. Добираемся, вылезаем, и Бабуля, полуобернувшись, ворчит:

– Неужто у меня маразм начинается, галлюцинации обонятельные на стар—рости лет?.. Был же запах, был… незнакомый совсем, но был.

Вздыхает (то бишь взрыкивает) она, я не комментирую, и мы топаем обратно к радиальному просёлку. Скорчер я уже сунул в кобуру, но эндер из руки не выпускаю. На Матерь надейся, а сам не плошай. И глюки, случается, в глотку вцепляются, как взаправдашние.

Приятный сюрприз. Таксёр дождался! Бывают же во Вселенной честные существа, во! Сказал, подождёт, и ждёт. Ну ничего ж себе!

– Тройную плату за весь пер—риод простоя, – командует Ба, и я согласно киваю, полезая в «тачку». «Шеф» спит. Завернулся в свои щупальца и дрыхнет. Соединяюсь с его сетевым пойнтом и перевожу на личный счёт указанную сумму. Бабуля любит, когда существа оказываются честными, и оплачивает честность по высшему разряду. Для неё это экзотика. В кирутианском наречии «честность», как и «бесценность» – грязные ругательные слова.

Таксёр продолжает спать, и я беру управление на себя, как только Ррри умащивается на левом пассажирском месте салона аэротакси. Просыпается таксёр спустя минуту примерно, когда мы уже отдаляемся на полкилометра от поворота в низкий прямой тоннель. Я не особо гоню древний раздолбанный аэрокар, ещё развалится, потом топай пёхом дхорр—те куда. Говорил же Бабуле – давай, мол, захватим портативные анг—доски. Не—ет, не позволила!

Пошлину ей, вишь ты, не захотелось платить, – за пронос через таможню средства передвиженья. А тройную плату уроду этому – всегда—пожалуйста. Эх, не бывать нам буржуями… экономить не умеем.

Просыпается наш каракатиц, значит, таращится всеми своими глазками, и спрашивает удивлённо:

– Живые? Вернулись?!

– Не—е, – мотаю по—кирутиански диагонально башкой, – это не мы—ы! Это фантомы наши, наведённые галлюцинации. Спи дальше, мы тебе снимся.

– А—а—а, ну тада ладно, – соглашается «шеф» и, натурально, закрывает плёночками блымалки, намереваясь продолжить свой дрых. Но через секунду распахивает их все, подпрыгивает и испуганно сипит: – Так эт вы—ы?..

– Мы, мы, – рычит Бабуля. – Ты давай—ка приступи к выполнению профессиональных обязанностей, а то чаевых не дам. Итэдэ моего малыша до столь шир—рокой степени ногофункциональности не распространяется.

Таксёр удивлённо зыркает на нас, не врубаясь; но управление перехватывает. Я снимаю пальцы с сенсоров своего терминала. Мы с Ррри переглядываемся и улыбаемся. Мы—то в юмор въехали. Ещё бы. Наш ведь юмор. Спецфисский. Я наконец—то позволяю себе расслабиться, сую лазер в кобуру, и… вдруг Ррри очень тихо произносит:

– Э—э, да за нами следят, малыш.

И мои пальцы, вместо того, чтобы плотно досунуть оружие в кобуру, тянут его обратно.

Но я ничего не слышу, и не вижу, хотя таращусь назад во все глаза. Бабуля тем паче увидеть не могла, значит – она слышит.

Ррри командует таксёру:

– Ну—ка притормози до двадцати, – а когда тот послушно снижает скорость, она констатирующе ворчит: – Тоже замедлились… – и велит каракатицу: – Прибавь до сорока пяти!

Раковины её ушей поднялись и торчат, как заправские локаторы. Она задумчиво констатирует: – Ускорились… – и, мне: – Бой, ситуация «НУК». За нами слежка.

– Уверена? – я подвергаю сомнению оценку степени осложнений, естественно, но отнюдь не уверенность Ррри в том, что за нами следят. У кирутианок слух – воистину медвежий! Нам, потомкам обезьян, с нашими считанными октавами восприятия, и рядом не валяться.

– Изменится – проинформирую, – сухо отрезает Бабуля. Тем самым ясно давая понять, что вполне допускает быстрое возрастание враждебности окружающей среды от «Невыполнения Условий Контракта» до «Удушения Налогами», и даже до «Исключительно Враждебной Рыночным Отношениям». О «Полном Банкротстве» и думать не хочется… но всегда к нему надо быть готовым.

Надеясь на лучшее, жди худшего. Будучи реалистом.

Я всё ещё не вижу сзади нас ничего и никого. Пустой, серый тоннель квадратного сечения десять на десять. В перспективе он сужается, теряется вдали, визуально кажется бесконечным…

– Будем отрываться, – решает Бабуля и говорит таксёру: – Отдавай контроль малышу обратно. Эта ситуёвина уже прер—рогатива его итэдэ.

И она права. Однако каракатиц, чуя опасность, начинает проявлять строптивость. – Об этом мы не договаривались! – выступает он возмущённо, но тут же затыкается: левая боевая лапа Ррри несильно тычет его прямо в клюв. Глазки таксёра моментально подёргиваются поволокой; он обмякает и отрубается.

Я озабоченно комментирую: – Только бы щупальца не откинул, – и начинаю повышать скорость. Бабуля перетаскивает на пассажирское сиденье несчастного шефа, утратившего контроль за своей движимой приватной собственностью. Я, параллельно, впритык, перемещаюсь на водительское; тут мне будет сподручнее.

В этот момент далеко позади объявляются преследователи. Я их по—прежнему не вижу и не слышу.

Но их приближение для меня уже не тайна. Информацию сообщает сканер—комплекс. Нам, человекам, остроту восприятия параметров окружающей среды заменяют полезные приборчики. На то мы и «уже человеки», а не «ещё обезьяны»!

Остроту, утраченную в процессе эволюции из нормальных животных, с нормальными незамысловатыми инстинктами – в мутантов с черепами, нафаршированными так называемым серым веществом. Субстанция эта способна размышлять о странных вещах, она пытается (столь же дерзновенно, сколь и по—дурацки) отыскать в существовании своём некий высший смысл, хотя почти лишилась «низменной» способности полноценно воспринимать картину мира природными рецепторами. Зато – умеет творить! Чего только ни изобрёл Разум, компенсируя утрату. В том числе искусственные рецепторы. Куда более «острые»…

Уроды, которых Ба сочла нашими преследователями, входят в зону чувствительности моих датчиков. Следовательно, девять километров отделяют их от нас. Эх, надо было взять не эти лёгкие ширпотребовские игрушки, а массивные детекторы военного образца, Десс и Кибертанк в руки совали чуть ли не насильно! Сейчас уже изучил бы досконально, и узнал полные параметры…

Говорила мне прехитромудрейшая Ба: «Каждый раз, выходя по нужде, будь готов, что из гальюна не вернёшься. Появятся конкуренты и зажелают утопить тебя в унитазе. А ты должен уметь просочиться в канализацию, используя все доступные тебе средства, выбраться из дерьма и ударить конкурентов с тыла!».

Вспоминая Книгу Тиа Хатэ, хочется добавить: «Цель не только оправдывает любые средства. Она сама является средством, используемым для того, чтобы оправдать применение этих самых любых средств». Конец цитаты.

Во как. И никак иначе. Величие мудрости Лесной Матери сравнимо разве что с бесконечностью Вселенной, порождённой Ею.

Больше ста в час древний дырчик выжать из себя не может; спасибо и на том. Авось успеем добраться до пересечения с оживлённой трассой… Преследующий нас кар неуклонно приближается. Направляемый моими пальцами, наш такси—кар несётся по тоннелю ближе к правой стенке, примерно на одинаковых расстояниях от пола и потолка. Эх, было б корыто поновее, я бы напрямую подсоединился своим терминалом, и…

– Справа! – резко бросает Ррри. Я, не размышляя ни единой наносекунды, резко смещаю обтекаемо суженный нос и бросаю наш хрипло гудящий аэрокар в более узкий тоннель, под острым углом разветвляющийся с тем, по которому нам довелось тикАть.

Этот «правый» путь не освещается, поэтому я быстренько достаю и натягиваю на лицо видеомаску. Терминал уже врубил её объективы и локаторы, и на километр вперёд видимость мне обеспечена, хотя настолько – просто незачем. Что тоннель закончится гораздо ближе, я понимаю уже через секунду.

«Ух—х, счас ка—ак врежжжжжжемся!», – успеваю подумать, отчаянно тормозя, но тут же выясняется, что паниковал я совершенно напрасно. Тоннель угласто сворачивает под девяносто градусов вправо, и я на скорости не менее сорока вполне вписываюсь в этот поворотец, мог бы и на шестидесяти, но на сотне – более чем сомнительно… Выходит, и паника иногда полезна, жизнь сохраняет.

Дальше я вынужден ползти на черепашьих тридцати—двадцати пяти, потому что этот коридор, вероятно, последовательно сооружали:

свихнутые на прямых углах тупорылые онгарисадлоры;

пьяные в дымину человеки, выписавшие столь замысловатые петли, что у меня мозги задымились вручную в них вписываться;

и шшоагвгнырцы, явно сильно тосковавшие по родным горам – они проложили штрек прямой как арбалетная стрела в горизонтальной плоскости, но почему—то совершенно изломанный в плоскости вертикальной; он то усвистывал вверх под углом градусов сорок пять, то, перевалив через грань, устремлялся вниз под таким же углом – глядя сбоку, этакие зубцы пилы…

И я вынужден встать как примагниченный, едва не вломившись носом кара в стенку.

– И куда дальше? – закономерно любопытствую.

Шизоидный коридор, зар—раза, разветвляется сразу на пять штук узких лазов. «В какую из пяти дырок лезть—то?..»

Бабуля раздражённо р—р—рычит и отвечает: – Мне кажется, впр—раво… – Пауза. – Навер—рное. – Добавляет.

– Тю—ю! А я думал, ты знаешь схе—ему, – разочарованно протягиваю я.

Бабуля ворчит:

– Ага, раскатал губень. Я была на этом булыжнике и внутри него лет десять назад, и дальше пор—ртовых складов и торговых кварталов не лазила.

– А я в нём вообще впервые. Откуда ж ты знала, где искать сходку заправил ДТДТ?

– Информация. Сколько раз я тебе…

– «…говорила, что информация – один из, если не самый, ценный товар в Лесу». – Заканчиваю я за Бабулю, и вздыхаю: – Ну ладно, приплыли. Сейчас я войду в локалсеть базы и спрошу, куда это нас дхорр затащ…

– Нет! – резко командует Ррри, и я застываю с открытым ртом, готовым командовать компу, и с занесёнными над сенсорами терминала пальцами. Бабуля поясняет:

– Если ты задействуешь выход на Т—Б—сеть, они нас вр—раз выщемят. Погоди… – она тычет пальчиками левой хватательной лапки в клаву своего терминала и попутно поясняет: – Перед выходом, на всякий случай, я себе скопировала схемы всех уровней базы. Работу пойнта, не выходящего за справками в сеть, они хрен засекут. А если и засекут, что ж – судьба… И к тому же – на твоём месте я не была бы уверена, что пробьюсь в сеть базы сквозь весь этот камень, окружающий нас. Сомневаюсь, что в этой заднице сохранились ретр—рансы.

«Умная какая! – думаю я, и тут же признаю: – Ещё и какая умная! Я вот не допёр, запастись на всякий случай картами…»

Говорила же мне Ба: «Каждый раз, выходя по нужде…». Во—во.

Учиться мне ещё, учиться, остолопу степному, и учиться.

У неё, прехитромудрейшей.

– Этого места в схемах нет, – произносит Ба некоторое время спустя. – Да—а уж.

– Уж да. Сами себя загнали дхорру в задницу. – Соглашаюсь. – Сейчас те уроды пожалуют и будут из нас котлету по—сейлемски делать. Ну, куда дальше?

– Напр—раво, – уверенно говорит мне Ррри. Будто знает дальнейший лабиринт как свои семь пальцев. (Которых у неё вообще—то на всех лапах в сумме тридцать: по три штуки на верхних, боевых, по семь на средних – хватательных, предназначенных для «тонких» движений, и по пять на нижних, ходильных.)

– Почему же?!

– А потому что во всех лабиринтах надо придерживаться пр—равой стороны.

– Неужели?! – И удивлён я вполне искренне. Мне почему—то всю жизнь казалось – что наоборот.

– В сам деле. А разве нет? Поехали. Или ты решил испробовать вкус котлеты по—сейлемски, но с другой стороны, изнутри?

– Нет, я ещё не настолько крутой гастро—извращенец. Предпочитаю нормальные вкусовые ощущения, – искренне говорю я и трогаю, направляя аэрокар в крайнюю справа дыру.

– Ну—у, норма – категория весьма относительная, – ворчит Ба, – туманная, абстрактная и не имеющая смысла, я бы сказала… сюрная. Для гомиков, к примеру, ненор—рмально трахать существо иного пола.

– Я и не трахаю! – заявляю я, увеличивая скорость, и тут же…

Бабуля регочет:

– Ты хоть сам понял, чего сказанул?!

И я понимаю, «чего». Бурчу в ответ мрачно:

– Ну, оговорился, ну, бывает. Перепутал…

– Вот так, запомни, – назидательно говорит Ба, – одной фразой можно навеки угр—робить себе репутацию. Думай, малыш, всеми извилинами думай, прежде чем рот открыть. Там, в пещере, ты был отменно хорош, а сейчас прокололся. Смотри, в приличном обществе не ляпни чего, к пр—римеру, этакого. Подобная оговорка смерти подобна.

– С каких это пор приличное общество негативно относится к гомосексуализму? – резонно интересуюсь, направляя кар во тьму круглого тоннеля, что несётся навстречу. Темень кромешную (без видеомаски глядя) и угрожающую.

– Я сказала, к примеру. Несть числа предрассудкам и комплексам. В каждой культуре и в каждом кругу свои табу. Куда без них… Вдруг нар—рвёшься на компанию с идиосинкразией на гомиков? Надо обязательно собрать информацию о тех, с кем общаешься. Или рот не открывать. Многозначительно молчи – сойдёшь за умного. Где—то шутки «про жопу» популярны, а где—то – верный признак слабоумия. Зависит от воспитания. Кто—то нор—рмально воспринимает голый натурализм, намеренный животный физиологизм, отсутствие стыдливости в аудио—, одоро—, дакто– и видео—компонентах голопрограмм. С удовольствием потребляет всякие там, имеющие неизменный кассовый успех, секс и насилие, наглый эпатаж и бренчание на самых низменных струнках натур живых существ. А кого—то от насилия воротит, и на блевоту тянет. Я вот помню, была знакома с одним человеком—мужчином, родом с вашей пуританской планеты—родины исторической, если не соврал… так его коробило и мутило от одного произнесения вслух слов влагалище и жо…

– И что бы я без твоих мудрых поучений делал… – перебиваю я, начиная положенный мне по должности (итэдэ!) комплиментарный пассаж…

Меня прерывает рык Бабули:

– Напр—р—араво!!!

– …да вижу ж—ж я, не слепой! – оскорблённо заканчиваю предложение, используя воздух, набранный для комплимента.

И сворачиваю в правое отверстие. Тоннель опять разветвился…

Блуждаем мы по этим дхорровым кишкам, устроенным вопреки человеческой «левой» логике, долго. Час минимум. По указке Ба постоянно сворачиваем вправо… и в конце концов впереди – брезжит свет.

Наше такси вырывается из проёма в широченный, метров сто на уровне пола, трапециевидного сечения коридор. Проём загорожен барьером, но мы пролетаем над ним, и совершаем долгожданную посадку, на плиточный пол. Тут начинает шевелиться шеф, о состоянии здоровья которого я уже было забеспокоился. На барьере с внешней, освещённой стороны, светится предупредительная надпись:

«Заброшенные выработки гржжб Вгжы Шенксмана.

Соваться не советуем.

Обвалы.»

– Надо же, – саркастически ворчит Бабуля, – а мы, глупые, сдуру сунулись… ТИ – ХО. – Заканчивает совершенно иным тоном, и зажимает приоткрывшийся клюв таксёра, блымающего осоловелыми глазками. А я – уже сжимаю рукояти скорчера и эндера…

– Как приклеенные, – сообщает Бабуля, но могла бы и промолчать – даже я слышу странное высокое жужжание, доносящееся оттуда, из чёрного забарьерного пространства, из которого мы только—только выметнулись. Двигатели аэрокаров, даже совсем допотопных, так не звучат.

Я кладу эндер на колени и подношу пальцы к сенсорам, чтобы продолжить отрыв; закусываю губу, едва сдерживаясь, чтобы не выматериться вслух…

Но в этот напряжённый момент из глубокой черноты доносится новый звук. Глухое утробное ворчание, типа как у Ррри, когда она крайне раздражена и находится на грани взрыва ярости.

Возникший звук перекрывает жужжание и сам перерастает в вибрирующее, повышающее тон, похожее на злобный рык кирутианки, рычание… Взлетев, оно разражается оглушительным, как рёв атакующей врага уроженки Киру Тиана, грохотом! Причём источник его – определённо расположен совсем близко от «нашего» проёма с барьером.

Грохот длится с минуту, из проёма вылетает облако едкой пылищи, и мы дружно кашляем, даже каракатиц, отпущенный лапой Бабули, кашляет, бедолага. Пол и стены трапециевидной магистрали, трясшиеся как в припадке, унимаются. Грохот стихает постепенно, как шум выключенного допотопного электромотора; изготовленного по архаичной технологии, напрочь не способной избавить от инерции трения.

Рядом с нами останавливается невесть откуда взявшийся аэробас. К иллюминаторам изнутри поприлипали любопытные рожи. Из кабины высовывается водила—хзанр и эказальтированно интересуется:

– Ну чё, опять кр—р—ровля гавкнулась? – и это «р—р—р» у него совсем др(бррр!)ругое, нежели у кирутианок – отвратительное и пр—родирающее мор—р—розом по спине. Хотя он тоже на медведя похож. Такой жуткий (сталью по стеклу!) голосина обычно у всех хзанров, говорящих по—человечьи.

– Да… – слабым голоском отвечает несчастный каракатиц.

– Слушай, Ба… это случаем не Лесная Матерь там поработала?.. – с суеверным ужасом вопрошаю я.

– Неисповедимы деянья Её, – опускает смиренно голову Бабуля и вздыхает. – Поехали, мальчики… – тихо просит.

И мы улетаем прочь по магистральному коридору. Старательно не оглядываясь.

– …Буржуев из нас не выйдет – экономить не умеем, каждую полушку считать, – ехидно комментирую я. – Не бывать нам солидными кораблевладельцами.

Бабуля вводит на приходный счёт бедняги—каракатица сумму, эквивалентную стоимости новенького приличного кара. По прихоти души своей, состоящей из сплошных перепутанных противоречий, скрученных в кошмар. И заказывает она этот самый кар у ближайшего по координатам отделения «Ford & Mersedes General Motors Of VAZ».

С условием доставки по реальному домашнему адресу таксёра, который бесцеремонная Бабуля вытащила прямо из оперативной памяти его персонального терминала. Имя у каракатица оказывается совершенно непроизносимым, адрес же «окрашен» местным колоритом: Сектор Севернее Полюса, зона Гамма, локал 090L08.86, уровень 3—78, квартал 6/j, коридор имени Братьев & Сестёр По, отрезок VNV—boxa, дверь # 888.

– А у меня никогда и не возникало глупого желания владеть флотом кораблей и парочкой планет, – говорит Ба.

Истину глаголет! Да каждая из торговых Леди, при желании, может купить целую систему или созвездие. А то и скопление (не удивлюсь, если галактику!). Но кирутианки почти никогда не делают этого.

Потому что не желают платить громадные алименты муженькам, оставшимся на Киру Тиане… Недвижимость – это во всеуслышанье сделанное заявление, что: «Я БОГАТАЯ!». Поэтому кирутианки, прорвавшиеся с родной планеты в космос ОП, – предпочитают вкладывать львиную долю доходов в благотворительность и в программы возвышения недоразвитых рас.

Только бы денежки не достались кирутианцам.

У кирутианских девчонок, рождённых и брошенных матерями на планете, в «заботливых» лапках озверелых от нищеты папашек, должен быть шанс… И они, как их родительницы в своё время, рано или поздно окажутся доведёнными лесной кошмарной житухой до исступления.

Погрузившись на дно, пребывая в крайней степени отчаяния, вусмерть забитые жизнью кирутианки могут впасть в особое состояние. Некоторых из них озаряет Великое Просветление, с которым в материализованную жуть лесного существования является Истинное Понимание. На корусе суть его можно ёмко выразить перефразированной идиомой: «Только из грязищи – вырвешься в князищи!».

Озарённые жаждут только одного: рвануть К Звёздам!

Для этого необходимо совершить невозможное.

Прорваться и уйти по дороге, торенной их матерями, бабками, прабабками, прапрапраба… теми из них, кому повезло.

Кому—то из дочерей и внучек – тоже улыбается Удача. И они оказываются в космосе… Некоторым Удача улыбается дважды, – они сразу наследуют имущество родительниц первого или второго поколения. Если разыскивают их. И если родительницы ещё не хотят помирать, но достаточно одряхлели, чтобы без боя отдать традиционное «завещание по—кирутиански». По их неписаным канонам – наследование имущества умерших запрещается!

Некоторым Удача второй раз улыбается позднее – в «наследном» поединке они побеждают родительниц, не пожелавших отдать своё состояние просто так.

Некоторым не очень везёт. Они не успевают застать мамашек—бабуль—прабабок живущими. Потому горбатятся, платя ДТДТ профсоюзные взносы и наживая состояние с нуля.

А некоторым из отчаявшихся не везёт совсем, изначально – они К Звёздам так и не прорываются. Вокруг единственного на Киру Тиане космопорта, являющегося экстерриториальной зоной, кишмя кишат кирутианцы. Мужчины не желают отпускать своих женщин в Небо. К Звёздам, постоянно крадущим у них жён и дочерей…

Я постоянно задаюсь вопросом, на который Ррри не желает мне отвечать. Почему мужчины Киру Тиана ужасно не любят улетать с планеты??? Решается на это – от силы один на полмиллиона… А остальные четыреста девяносто девять тыщ девятьсот девяносто девять, копошась под корягами в дерьме и грязи, терпеливо ждут обещанных алиментов. Возятся с детёнышами обоих полов, и с ненавистью по ночам рычат на звёзды… Впрочем, всё это к текущим делам не относится. Но вопрос интересный. более чем!

Оставив потерявшего дар речи каракатица пребывать в шоке у своего старого кара, унёсшего нас от преследования, мы уходим в толпу и растворяемся в ней. Счастье таксёра, что он не швидданин; швидданину Ба открутила бы «ноги» с «головой» вместе и сожрала без соли! Бывший член нашего Экипажа раз и навсегда «подставил» своих соплеменников.

«Ого! – думаю я по ходу. – Как страшенно кушать—то, кушать хот—ца! Доберусь вот до ресторана с человечьей жратвой, да ка—ак навалюсь… Надо срочно восстанавливать энергию, затраченную на лабиринт приключений!»

…и мы добираемся в соответствующий моим антропоцентристским вкусам ресторан, и я та—ак наваливаюсь!..

Что останавливаюсь только после пятой кружки пива, шестого пирога с вишнями и третьей порции холодца, который тут почему—то зовут «студнем». (Поубивал бы!) Лишь подчистив все тарелки до последней крошки, я с удовлетворённым «У—у—уф—ф—ф!» откидываюсь на спинку стула.

Всеядная Ррри слопала кучу мяса и гарнира (в одну порцию, но по весу раз в десять большую, чем все мои) и выхлебала десятилитровую ёмкость пива. Налопавшись и нахлебавшись, увалила в местный гальюн, отливать. Не уверен, что в женский. У кирутианок ведь выход мочеиспускательного канала – не отверстие, а тонкий отросток сантиметров пятнадцать длиной. Располагается он сзади и пониже влагалища, сразу за анальным отверстием, прикрытым одним из трёх паховых подвижных, мускулистых «лепестков». Неудивительно, что Ррри, зар—раза мохнатая, обожает эпатировать особей мужеска полу всех рас и народов.

Я с трудом встаю из—за стола, пошатываясь от полноты переполняющих чувств и яств, и почти как Бабуля, вперевалку, топаю к стойке. Стаканчик горилочки в завершение, и стоп. Не буду звать официанта, сам схожу…

– Брат ты мой, – говорю бармену—бетельгейзианцу, тёмно—фиолетовому псевдолису, более чем двухметровому, почти с меня ростом, – братец по разуму… ик—к… (выходит из меня полнота переполняющих яств) налей—ка мне, братан, если есть… ик—к… (снова выходит) стопарик самой что ни на есть «Горилки з пэрцэм». Е така?..

– Така е, – отвечает мне на чистейшем стэповом наречьи лис, и скалится в подобии улыбки (до чего же мы, человеки, заразны, даже нашу мимику по всем Пределам копировать пытаются…). От этой гримасы морда его становится пародией на одного из героев голомультяшек. – Ще б пак! Тоби налыты на тры пальци чы на два?

– На… ик—к… (это уже полнота чувств!) пьять… Та повный налывай! А ты звидкиля мою ридну мову знаеш, га?!

– Было дело, – переходит он на косморусский, на котором я к нему обратился сперва. – Поработал в Мыколограде. В миссии.

– К—какой такой миссии? – перехожу и я на корус.

– Единого Истинного Бога Иеговы, конечно!

– А—а—а… ну и как, много наших автокефалов и николианцев охмурили?

– Да нет, – скалится лис. – Твердолобые вы, степари… ортодоксы.

– Приятно… и—ик… слышать. Тупым сладымарям триста лет понадобилось, чтобы прийти к аналогичному выводу. Травили они нас, травили, и корус, и ридну мову из нас вышибали, превращали нас в «цивилизованных» технологианцев, а таки не вышибли…

«Только дух славянский, падлюки, таки из нас выпустили, почти что. – Думаю я невольно. – Братья русичи ужаснулись, когда освободили нас… Спрашивают, во что же вас превратили эти сволочи—техноисламисты…»

Мне вдруг делается нехорошо, в глазах щиплет, будто слёзы просятся наружу, и я добавляю:

– Извини, бетел, я пошёл… Сейчас вернусь, допью.

В гальюне (который на планетах, базах и станциях называется по—другому и по—разному, например, «туалетом» или «клозетом») я заползаю в индивидуальный отсек. Закупориваюсь наглухо и предаюсь тайному греху, о котором никто – я надеюсь! – не ведает.

Изредка я просто не в состоянии сдержать слёзы, и рыдаю, как баба, или как малый пацан. В одном файле я прочитал, что это даже полезно (женщины потому дольше и живут, что рыдают чаще гораздо!) – для снятия нервного стресса. Но традиционно, издревле, почти во всех культурах потомков землян, раскиданных по всем краям ОПределов, почему—то считается, что нам, мужикам—человекам, типа как плакать зазорно. (Везёт парамаутам, у них мужчины публично плакать не стыдятся!) По этой причине я вынужден прятаться, когда подопрёт.

Подпирает, к счастью, редко. Последний раз подпёрло, когда мы с Ургом угрохали Пи Че, с которым я до того успел крепко подружиться; в предпоследний раз, когда Экипаж был вынужден расстаться с Олей; а ещё раньше – по прошествии первого месяца пребывания на «Пожирателе», когда решалась моя судьба. Меня, «яйцеголового» временника, не хотели брать на постоянный контракт, и спасло меня лишь то, что за месяц я успел себя показать Бабуле, выполняя всяческие «итэдэ».

А может, сыграло роль и то обстоятельство, что до «Пожирателя» я всё—таки не один год стажа отходил на других бортах. Стэповой почтовик, дальний разведчик зинбайских освояк, транспортникаи торговых корпораций…

И конечно, штурмовой пенетратор регулярного флота Империи Хо. Там я ухитрился за короткий срок – последовательно: выслужиться в сержанты; подвергнуться аресту и оттянуть полный полугодичный срок заключения на госпитальном спутнике Тау Кита 7, копаясь в органах, ранее принадлежавших существам сотен рас, сортируя их перед отправкой в банк на хранение; выжить и выйти на волю, пусть и разжалованным вчистую, лишённым боевых наград, вымаранным из списка героев, звания Кавалера Звезды Бесстрашных удостоенных лично императором Хо XXXVIII—м, дхорр его сотри, коротышку красномордого…

А ещё—ещё раньше – я два раза рыдал как придурочный, когда особо остро вспоминалась Пума. И три раза – когда вспоминал батько та маму, без вести канувших в целинной степи…

Всего – восемь раз в жизни.

Сделав закономерный вывод, что всяческие текущие невзгоды и повседневные тяготы меня рыдать не заставляют, а неудержимые слёзы вызывают лишь сожаления об утраченном былом, я могу констатировать, что в остальное время я, вероятно, нахожусь в достаточно уравновешенном состоянии. Не самый психованный кадр, значит, из нашей тёплой компании.

…умывшись и уничтожив следы девятого приступа тайного «порока», выхожу из отсека. Дверь в соседний приоткрыта, и там вовсю друг дружке «вдувают» трое змееподобных типов, сплетённые в подобие «косички».

«Так торопились, бедолаги, – думаю я невольно, – что даже дверь не заперли!». Аккуратно прикрываю её, до щелчка замка, и шаркающими, стариковскими шагами, выхожу вон. В такого вот бессильного старика, помнящего былые удалые годы, но не способного уже ни на какие подвиги, превратилось население Стэпа. Канчук Тыщенко, продавшийся эмиссарам прадеда «текущего» Хо, смачно плюнувший в протянутую русичами через ОПределы братскую руку помощи, в своё время уж постарался опустить народ ниже некуда… Впрочем, всё это сантименты, непосредственно к делу не относящиеся. Поплакал о судьбе родины, и хватит. Что было, то было, что имеем, то имеем. Что будет, то… тому быть, не отвертишься. Эт—то что ещё за незнакомец «прекрасный»?

Моё место у стойки оказывается занятым. И какой—то громила сосёт из моего гранчака мою горилку. Лис—бетел далеко, обслуживает клиентов аж на другом конце стойки, длинной и узкой, как взлётное поле космодрома для судов досидоровской конструкции. Поблизости обретается другой бармен, точнее, барменша, похожая на человека—женщину, но только издалека и только приблизительно, этакая серо—голубая полукошка—полуобезьяна. Не помню, откуда она такая, да это и неважно. Важно, что какое—то невоспитанное мурло выжирает мою – МОЮ! – выпивку. Дхорр его забодай.

– Полож взад, – советую я мурлу тихо, подойдя с тыла и приставив к спине повыше поясницы указательный палец. – Полож, сам встань и сгинь. Мгновенно.

Но это тупое создание либо не понимает коруса, либо слишком тупо, чтобы сообразить свою выгоду и оценить предоставленный ему шанс «сохранить лицо».

(Мы, человеки, вообще, довольно глупые и недальновидные существа. Удивительно, почему до сих пор ухитряемся доминировать в ОПределах! Не утонули в безбрежном океане информации, не «сдохли» в непрерывно ускоряющей темп гонке прогресса межзвёздной интегрированной цивилизации, не потерялись в бесконечном океане пространства, не заблудились в торговых джунглях жизни…

Наверное, потому, что мы ещё и достаточно агрессивные, злобные существа.)

Даю наглецу второй шанс, повторяя совет на интерлогосе, спаме, писпанье, на сейлемском, эсперлингве, гиндемарском, ещё на паре известных мне наречий. Даже на «языколомательном» грхла—бджья повторяю. Вдруг тип окажется родом из дальних—предальних ошгкьявских окраин Освоенных Пределов, и вынужден был преодолеть миллионы парсеков и тысячи галактик, чтобы добраться в этот бар на Танжер—Бете, взгромоздиться и усесться на мой высокий табурет у стойки. И лакать моё пойло. Попросил бы – угощу. Но без спросу… эх, как же это по—человечьи!

– Ты ищё на лобреме не свиристел и на сьюк—орге не квакал, – отмечает этот говнюк, не поворачиваясь. На корусе, между прочим, отвечает. Чистейшем, знакомом ему явно не по гипнопедическим урокам.

(Что я давно заметил, многие человеки, считающие своими родными языками корус и спам – самые гнусные и спесивые из всех человеков. В крови у них бурлит, похоже, и не даёт им покоя присутствие генетической памяти. Помнят, помнят о былом величии двух древнеземных стран, что первыми выбрались из колыбели и отправились гулять к звёздам. Тысячелетия тому назад, в незапамятные времена.)

Громила добавляет с презрительной интонацией:

– Умник хренов.

Делает паузу, затем развивает и углубляет высказанный тезис:

– Интелебент небось, бля. С дипломом. Я вона три языка разумею, корус, корус матерной, бля, и спам технарский, мне и хватает. Сам полож и сам сгинь, бля, пидар гнойный. Хрен с горы нашёлся! Испуж—жал!! Га—га—га—га—га!!!

Так весело, значит, стало этому образчику, что я аж запереживал за него. У бедолаги явно не в порядке с головой. Даже не удосужился посмотреть, кто за спиной, а такие эпитеты позволяет себе загибать. А может, он настолько крутой, что вообще никого не боится?.. Нет, так не бывает. Если же и бывает, теоретически, то – наверняка у него в голове серое вещество атрофировалось. Никого не боятся или покойники, или полные кретины. Ну ладно.

– Понял, – говорю спине этого урода тупорылого, спине, надо сказать, «поперёк себя шире». Встанет, и окажется, что не выше меня ростом, зато – вдвое шире.

– Понял. – Повторяю специально для тугодумов: – Говорить тебе, идём—выйдем, дескать, я не буду. С выродком, позорящим собственную нацию и собственное наречие, я побрезгую даже выходить куда. – Убираю указательный палец, изгибаю корпус назад и взмахом обеих рук резко бью по ушам образчика тупости. Он утробно икает, роняет на стойку мой стакан, но вместо того, чтобы мордой врезаться в неё же, почему—то начинает, всей своей спинищей, на меня надвигаться. Странно, а я полагал, что у меня достаточно мощные, отработанные удары…

– Лю – ди бью – т на – ших, – слышу я за спиной отчётливый голос, и буквально затылком и щеками ощущаю придвижение тылового и фланговых атакующих легионов. – Развелось этих людишек, – слышу я тот же голос, резко припадая на колено и подныривая под спинищу, – не продыхнуть. Воняют.

«Угораздило же ж! на модов нарвался! – успеваю я подумать, проводя захват. – Добро б ещё на лаб—модов, а вдруг муты они? не дай—то дхорр…»

И злейшему врагу не пожелаешь сцепиться с мутами. «Дикими», не в лаборатории модифицированными, а естественным образом мутировавшими человеками. Нередко весьма сильно изменёнными самой природой по сравнению с нами, исходным материалом. Даже императоришке Хо, краснорожему карлику, я бы не поже …л—лал!!! БУМ—Ц!!! схватиться с мут—модом, успеваю не пожелать я, прежде чем треснуться затылком об пол.

Широченная спинища обрушилась на меня с неимоверной быстротой, я не успел поднырнуть и врезать сбоку по печени (если она у него есть!) или под дых… Из глаз моих самым натуральным образом сыплются звёзды, я ни черта не вижу, но, ясный пень, стремлюсь сместиться в направлении стойки, опережая любой удар, откуда б он ни появился. Имея за спиной хоть какое—никакое прикрытие, получаешь мизерный, но шанс выжить. Скользя на спине по полу между высокими табуретами и стойкой, я слышу сбоку грохочущий БУМ—Ц!!!!!! – ага, это упал громила, и вдёргиваю ноги, чтобы он мне их не отдавил. Раздирая о подпорки табуретов в кровь кожу, выпрастываюсь, встаю во весь рост, стремясь заполучить возможность ответить ударом на удар. Мозги уже малость прояснились, звёзды погасли, и я вижу…

Как со всех сторон ко мне, расшвыривая столы, кресла, посетителей, ломятся трое типов. Один из них, габаритами почти что брат—близнец обрушившегося на пол образчика, уже буквально в паре шагов. Лапа его занесена вверх, он явно стремится снести мне напрочь череп вместе с шапкой, скальпом и содержимым… Позволить ему удовлетворить столь низменные стремленья я не желаю, и потому вновь подныриваю, под летящий кулачище прямиком, и вламываюсь в мута всем корпусом. Беру в блокирующий захват плечо руки, пославшей кулак—молот в мою голову, и, одновременно вцепляясь ему в волосы на затылке, стараюсь резко запрокинуть назад его голову. Для того, чтобы иметь прямой доступ к его горлу. Искомое мне заполучить вполне удаётся… горло ведь у очень и очень многих существ – слабое место…

…в которое я свирепо впиваюсь челюстями, совершенно по—кирутиански, и хотя у меня зубов не девяносто шесть, а втрое меньше, но и мои – не из воска сработаны. С агрессивными модами корректно обмениваться ударами нельзя. Модов, любых, надо сразу – убивать. Пока эти нелюди с буковкой «м» после имён – не стёрли тебя с лика Вселенной.

Кровь из прокушенной жилы цвиркает мне в рот, как прохладительная смесь из общественного питьевого фонтанчика, и я валюсь на пол вместе со вторым, жутко хрипящим, образчиком. Сегодня у меня определённо вечерок выдался падучий… этак недолго и экзотическую древнеземную болячку эпилепсию подцепить.

Похоже, мы рухнули на первого урода, фиксирую я двойной толчок, и в этот момент кулачища второго мута («…а может, это подоспели прочие и ногами меня топчут?!») принимаются с великим энтузиазмом превращать мою собственную спину в отбивную.

«Больно же ж, гады!», – хочется возмущённо прокомментировать, но рот слишком занят. Выпростав правую руку, не занятую в блок—захвате, я ухитряюсь просунуть пальцы к поясу. Страстное желание переполняет меня – нащупать и нажать одну из якобы заклёпок ремня. Неимоверным усилием мне удаётся отыскать, и похоже, именно ту, нужную, потому что – я жму «заклёпку», и громила, в горлянку которому вцепились мои зубы, моментально вздрагивает, обмякает подо мной, и количество наносимых по моей спине ударов резко снижается.

Эх, советовали Ган и Ург – бери с собой детекторы и оружие военного образца, не жалей эквов на спецпошлину за пронос боевого снаряжения, нехай «костюмы» базы подавятся… Умный военный разрядник давно бы уже самостоятельно всадил в пузо ублюдка сколько положено вольт… Та—ак, теперь на очереди два говнюка пожиже…

Я, сквозь град ударов, ухитряюсь развернуться вполоборота, перехватываю одной рукой несущуюся в меня стопу, и с рычанием вгрызаюсь окровавленным уже ртом в оголённую белёсую кожу повыше тупорылого ботинка. Владелец ноги обрушивает сверху на мою бедную головушку нечеловеческий вопль и валится на спину, подсечённый моей коварной контратакой.

При этом обнаруживается, что у ноги – владелица. Мои глаза вдоль прокусываемой лодыжки и жилистого бедра, под задравшейся оранжевой юбчонкой, отлично видят ничем не прикрытые оволошенные мокрые складки. С особым наслаждением вгрызаюсь ещё свирепее.

Одновременно вскидываю ногу из лежачего положения и вонзаю собственную стопу в пах второго мода, передвижение которого зафиксировало моё периферийное зрение. Мод улетает туда, куда я его послал, а я с сожалением выпускаю из зубов женскую ногу и пытаюсь встать – самый первый мут, наглое мурло, шевелится подо мной и вторым мутом, пытаясь приподнять нас обоих и сбросить с себя. Чтобы расплющить меня в блин толщиной с молекулу, надо полагать.

Но я уже – на ногах, во рту – поллитра крови и распирающий моё собственное горло клекот, вот—вот перерастущий в победный рык. Левой рукой я уже выхватил метательный клинок, кромки которого притравлены мощным транком, и коротким взмахом отправил его в полёт. И ухитрился попасть мутке, юлой вертящейся от боли, прямёхонько в щеку. Разодетая во всё оранжевое нелюдь вмиг замирает. Жива останется, только подрыхнет, а когда очнётся, о горячем свидании со мной мне ей напомнит шрам. И долго будет напоминать, если у оранжевой стервяди органическая регенеративность не выше уровня нормальной человечьей, и если не раскошелится на космет—медика, чтобы подрихтовать мордочку.

В правой руке у меня уже нейропресс, и как только широченный образчик отбросит кореша, вырубленного электрошоком из моей пряжки, я ему покажу, бля, что из себя представляет озверелый дипломированный «интелебент».

8: «Как новичок в клубе»

…и вновь броуновские перемещения в потоках тел, составляющих толпу существ, откуда только ни прибывших на ярмарку.

Номи как раз проходила мимо хлипкого лотка живого торговца порнографическими мультикристаллами, когда стайка вездесущих уличных детёнышей набросилась на него. Хулиганящая группа состояла из двух девчонок—человеков, совсем крохотного мальчугана—мальнаранца и нескольких лисоподобных пышнохвостых бетельгейзианочек. Они с хохотом, повизгиванием и рычанием опрокинули неустойчивый столик, и кристаллы брызнули во все стороны.

Товар посыпался прохожим под ноги, лапы, щупальца и прочие органы передвижения. Продавец—человек пронзительно закричал, выхватил нейропрессер и прицелился в юркого мальнаранчика.

– Эй, чел!! – испуганно заверещала на интерлогосе одна из фиолетовых «лисичек». – Ты чего, мы же прикалываемся!

Метрового росточка мальнаранчик не двигался с места, мелко подёргиваясь, с зажмуренными от ужаса нижними глазами. Третьим глазом, расширившимся от ужаса же, малыш уставился на громадного в сравнении с ним чернокожего «чела». Номи уже знала, что именно так существа иных рас пренебрежительно зовут её соплеменников.

Бетельгейзианка схватила мальчишку за плечико, намереваясь дёрнуть и уволочь в толпу, а палец торговца в это же мгновенье начал вдавливать спусковую клавишу…

Номи прыгнула наперерез. Одновременно, мощнейшим энергетическим усилием, она послала в процессор страшного оружия направленный пучок электронной воли. Прыгнула же Номи просто для подстраховки, но не зря – как выяснилось тотчас же.

Прессер был очень старый, с полувыгоревшей начинкой, но ещё действующий. Широкая волна наводок, сокрушающих импульсы в нервах живых существ, уже почти начала выплёскиваться из широкого раструба, когда была остановлена волей Номи. Однако, пока—а—а до управляющего процессора «дошло», что поступила команда «СТОП», – часть смертоносных наводок успела выплеснуться…

Всё это заняло дольку секунды времени. Воле Номи её хватило для остановки нейроудара, но не хватило телу Номи, чтобы выбить оружие из громадного иссиня—чёрного кулака, сжимающего рукоять… Девушка успела лишь изменить угол наклона раструба. И наводки поглотились покрытием пола.

Лисичка уже уволакивала мальнаранчика в толпу, кто—то из близидущих существ заорал на «чела»: «Ты чего, ублюдок, очумел, пресом поливать?!!», – а Номи, не удержавшись на ногах, летела кубарем, сминая столик и сшибая прохожих…

Сквозь рёв порноторговца и возмущённые крики толпы она отчётливо расслышала три слова: «Запомнить – её – запах», – произнесённые на косморусском звонким девчоночьим голосочком, и тут же вскочила, готовая драться с чёрным насмерть. Но им уже занялись какие—то дюжие существа из толпы, возмущённые прилюдным использованием «преса». Оружия, смертельно опасного для всего живого, обладающего нервной энергией.

И Номи сочла благоразумным скоренько убраться восвояси, чтобы снова отправиться в «плавание» по Танжер—Бете. Убравшись, она продолжила экскурсию, меряя шагами покрытие улиц и площадей мира, в котором никого не удивишь и не разъяришь иным цветом волос и иным оттенком кожи.

…ходила, ходила, ходила и до того доходилась, что у неё ноги подкосились от изнеможения. Голова распухла от боли и превратилась в мелко вибрирующую, звенящую от ударов ложки кастрюлю. Заорал отчаянное «Мэйдэй!!!» мочевой пузырь, гибнущий от переполнения.[2] От скрещения чувства одиночества с пронзительным ощущением собственной ничтожной малости пред бесконечно многообразным ликом Вселенной – в душе зародилось ужасное предчувствие.

Но прежде чем осмыслить его и оформить в нечто удобопонятное, Номи настоятельно требовалось посетить заведение для дам—человеков. Она затравленно озиралась, не имея представления, где таковое разыскать. Она даже не представляла, как вообще на Танжер—Бете производится сегрегация по способам и методикам испражнения отходов разнообразнейших, как сама Вселенная, метаболических процессов. Неизбежном итоге обменов веществ, наверняка протекавших в организмах существ, которые собрались в бурлящую толпу на этом космическом перекрёстке.

Озиралась Номи, изнурённо прислонившись к стене. Судорожно сжав бёдра, застыла она у мозаично вспыхивающего уличного автомата, предлагающего «за смешную цену, всего два с четвертью эква, бокальчик самого лучшего в Освоенных Пределах, изготовленного по древнейшей баварской технологии ПИВА!!!». Рекламный призыв автомат исторг бодрым тенорком прямо в уши потенциальной покупательнице, затормозившей перед ним.

Уловив смысл, Номи не вынесла издевательства. Прянула от пивного садиста прочь, с твёрдым намерением вломиться в любое заведение. Пусть даже чисто ассоциативно напоминающее отхожее место, или в первый же по ходу движения бар. Пускай он хоть для омнидов предназначенным окажется, существ, исключительно вонюче испражняющихся «по—маленькому» сквозь поры на груди и животе…

И уткнулась взглядом в яркую надпись, потрясающую наплевательской откровенностью.

Вывеска подмигивала над проёмом, завешенным радужно—переливающейся псевдоатласной занавесью. Вход вёл куда—то в недра базы, предлагая возможность покинуть гигантский, размером с верфь для постройки звездолётов, Бартер—холл.

Вызывающе вопрошала надпись, и в голове у Номи как будто солнышко зажглось, мгновенно рассеяв мглу отчаяния. Словно в спасительный люк «Пожирателя», успевшего сделаться ей родным домом, ринулась Номи в проём, открывшийся ей между двумя расступившимися нишами—витринами.

В нишах мерцали голограммы Розы Векторов. Эта эмблема всенепременно составляла компанию названиям, нанесённым на борта любого из корыт, числящих себя Вольными Торговцами.

Радужная занавесь разомкнулась посерёдке снизу, и образовавшаяся прорезь устремилась вверх… Она удлинялась, пригласительно открывая расширяющийся треугольный вход.

Девушка поспешно нырнула внутрь.

– Доброго базара! – приветствовал Номи женский голос, хрипловатый, будто после только—только выпитого стакана ледяной си—пи—колы. – И вольного полёта! С прибытием, «Пожиратель Пространства»! Рейс был удачен? Переход гладок?

– Откуда… – начала было изумлённо спрашивать Номи, на миг позабыв о своём бедственном положении. Однако голос властно прервал её и приказным тоном скомандовал:

– Гальюны налево. А ну живо!

И Номи метнулась налево.

У—у—уфф. «Какие мы всё—таки, человеки, уязвимые существа», – подумала она, изнеможенно обмякнув и откинувшись на спинку.

Кабина была просторная, хоть три сантехприбора ставь, но абсолютно голая, функциональная. Унитаз, подставка с гигиеническими средствами, биде, мойка—сушилка, зеркало.

Однотонно—белые стены. И – неожиданное яркое пятно! – единственное граффити, прямо над головой.

Напылённое червонным золотом:

«Посмотри сюда.

Пронзи глазами души Своей вещество, словно и нету его.

Что же увидишь Ты, встретившись взглядом со звёздами, глазами Моими, для взор в бесконечность, внутрь тела Моего?

Ты увидишь и познаешь душу Мою.

А познав её, поймёшь – смотрелся—то Ты в зеркало.»

И знак, выведенный красивым, плавным чёрным росчерком: симметрично обвивающие друг дружку то ли змейки, то ли шланги.

«А—а—а, эти вездесущие боконисты!», – подумала Номи, прочитав текст и идентифицировав логотип. Припомнила древнее: «Нету бога, кроме человека. Бог не во вне, в во мне. Человек = Бог». И честно попыталась пронзить глазами потолок.

Напрямую нервами (или извилинами?) – пожалуйста, сколько угодно. Видно насквозь: только броуновский бардак. Сразу же, и везде: что по эту сторону, что по ту, что внутри вещества…

Но глазами смотря – потолок как потолок, обычное белое покрытие, и золотисто—чёрная заповедь на нём. «Может, со мной что—то не то?», – спросила девушка себя (значит, и Бога?..). Опустила глаза и уставилась в зеркало.

Вроде всё на месте, как и было. Серо—зелёные глаза, открытый высокий лоб, чёткие дуги бровей, волосы, присобранные спереди обручем—зажимом и ниспадающие сзади свободными, вертикально вьющимися прядями, яркие полные губы большого, резко очерченного рта. Красивая плавная линия подбородка. Доставшийся от белой половины предков прямой нос; характЕрно выдающиеся, в память о чёрной половине предков, скулы…

И где там, во всём этом комплекте, прячется Моя Богиня?

«Да—а, – резюмировала Номи со вздохом, уже переместившись на биде, подмывшись и отрывая клочок пипифакса. – Не гожусь я в богини, невооружённым глазом видать!». Просунув руку между бёдер, она промокнулась, и вдруг ощутила настоятельную потребность сходить «по—большому». Это вышло настолько неожиданно, что она едва поспела перепрыгнуть, вновь на унитаз.

«Неужто Знаменье?!», – то ли с грустной иронией, то ли с удивленьем, подумала Номи, когда вышло, и она вновь передислоцировалась на биде.

…Прочь из гальюна, несколько шагов налево по коридорчику, и вторая занавесь. Распахнутая. А за нею…

«Ой—ёй—ёй! – изумилась девушка. – Да это же…»

– Частный клуб, содержащийся на паях Экипажами Вольных Торговцев, приветствует тебя. Судя по конфигурации татуажа, ты совсем недавно подписала первый постоянный контракт? – вкрадчиво поинтересовался из—за спины уже знакомый Номи хрипловатый голос. Теперь он звучал вживую.

Она резко обернулась, и взгляду её (вместо Бога, того, что «во мне»?..) явилось самое что ни на есть ВИДЕНИЕ. По—иному и не выразишься… Женщина выглядела настолько для человека неординарно, что эпитеты вроде «экстравагантно», «эклектично», «прикольно» и сходные – просто—напросто блекли и не передавали сути. Ближайшим по смыслу было словечко «отпадно», но и оно выражало едва ли половину сногсшибающего впечатления…

«В таком наряде разве что на эстрадных подмостках миру являться», – подумала Номи.

Уж очень нереально смотрелась женщина, со всех сторон оснащённая блёстками, перьями, разноцветными вспышками, ленточками, оборочками, прибамбасами и «фенечками». Всё это великолепие фантастически смотрелось в сочетании, в общем ансамбле. Выполненная неведомым гением парикмахерского искусства причёска – превратила волосы женщины в некий живой водопад… или застывший серебристый огонь… Феерический макияж, светящаяся обволакивающая дымка, голографические вставки…

В итоге складывалось визуальное впечатление стопроцентно ирреального, абсолютно виртуального существа, порождённого прихотливой компьютерной графикой, а не живой матерью.

– Д… д—да, – заикнувшись, ответила Номи на вопрос этого фантастического видения, – но… я не совсем новая, уже девятая…

– Вижу, – усмехнулась виртуальная женщина. А может, Номи показалось, что усмехнулась. Попробуй разбери в мерцающей дымке…

– Рода, позывной «Молния», десятая в долевом списке «Неустрашимой Стервы». Я её новый капитан. – Ирреальная женщина представилась первой. – С этим корытом тоже первый контракт подмахнула, вчера. Дуг—Бритва погиб на Гиндзе, пускай полёт его да продлится вечно! – женщина—видение произвела ритуальный жест поминовенья. – Раньше—то я на «Аятолле Шабра» вторым пилотом ходила… Потом в клубе тут, временно кантовалась в метрдотелях. А ты кто?

Номи вспомнила: Вольный Торговец «Аятолла Шабра», несусветно древний громадный транспортник ещё земной постройки, был атакован пиратами на стац—орбите у Лингфорда. К моменту атаки почти все члены команды находились на поверхности планеты, загружая и отправляя наверх шаттл с волокнами нильгейры; в покупку этого сырья они вложили все свои финансы, до последней копейки.

Пираты угнали корабль, выпотрошили его и направили прямым курсом в местное светило. В точке ожидания на орбите они оставили труп навигатора с издевательским посланием. На челноке, с невероятными мучениями, девятеро вольных добрались в соседнюю систему, имеющую космопорт. Торговцы остались в живых, но были полностью разорены. Поэтому, не имея средств на покупку нового корабля, вынужденно разбрелись кто куда.

– Номи, позывной… Чоко. Субчиф. – Запнувшись, представилась Номи. – До «Пожирателя» на другой посудине никогда не ходила. Я неофитка.

– Вижу. – Вновь усмехнулась (или это лишь виртуальное впечатление?..) Молния. Из искрящейся дымки появилась рука, и крепко ухватила девушку под локоть. – Идём. Я пристрою тебя на хорошее местечко. У нас сегодня наплыв. Ярмарка. Кроме «Стервы» и «Пожирателя», подошли ещё сто четырнадцать… о, уже сто пятнадцать, – поправилась она, видимо, получив информацию из акустической клипсы личного терминала, – а ещё точнее, сто шестнадцать наших лоханей. Несколько десятков вольных посудин – на подходе. Надо сказать, давненько в одной точке пространства мы не собиралась количеством, исчисляемым даже не сотнями, а тысячами.

И фантастическая Рода, по всей вероятности, дорабатывающая последние до истечения контракта с клубом сутки, действительно пристроила Номи на хорошее место. За столик, сидя у которого, отлично просматривалась сцена.

– Я ещё появлюсь, – сообщила Молния и отчалила по направлению ко входу. «Наверное, я ей чем—то понравилась, – сделала вывод Номи, – быть может, контрастирующей простотою внешнего облика»…

И вдруг в голове девушки возникла чёткая мысль. «Это было бы очень даже забавно – потерять девственность не с мужчиной.»

Спохватилась она («Что это со мной?!»), и постаралась выбросить феерическую женщину из головы. Заказала скользнувшему к ней киберу коктейль «особо забористый», и невольно прислушалась к достигавшим её ушей обрывкам разговоров, что велись за соседними столиками.

– …уничижительные словечки, которыми мы наши корабли обзываем, – говорила на косморусском взрослая лисица—бетельгейзианка за столиком, расположенным ближе ко входу, – это вроде как дань традиции, этакое ласково—дружеское похлопывание по плечу: старое ты, дескать, корыто, но я тебя люблю, другого ведь не будет… Ведь почти все наши суда – или списанные, или уже настолько старые, что на ходу разваливаются… Гордунам ни за какие эквы новых никто не продаст, из принципа, на металлолом разрежут, а ни за что не продадут… И если кому из нас удаётся купить корабль, находящийся в более—менее приличном состоянии, очень редко – новый, я аж трясусь, так мне завидно… Единственный товар в ОПределах, который мы не можем покупать и продавать когда угодно и как угодно – это корабли. Именно то средство передвижения, которое, собственно, и делает нас вольными… Нам готовы продать что угодно и кого угодно, хоть собственных детей, если мы предложим хорошую цену, но не новые корабли! Я считаю, это всеобщий заговор владетелей, правительств и корпораций против нас…

Номи невольно кивнула, соглашаясь. Вполне вероятно.

– …капиталисты не могут нам простить, что для нас тор—рговля – состояние души, – подхватила мысль молоденькая, ещё совсем рыжая, кирутианка, неуклюже восседающая в кресле напротив фиолетовой лисы, – наслаждение процессом, а не огульная нажива, изматывающая гонка к единственной цели – деньги, деньги, деньги!.. Нас ведь интер—ресует торговля как искусство, а не как ср—редство обогащения…

– Самое ценное для нас – это то, что мы ещё не успели купить и продать, – вступила в разговор крысоидная шиа—рейка, что сидела, повернувшись к Номи узкой горбатенькой спинкой, – философская сущность ценности, я бы сказала, а не то, что по каким—то надуманным финансово—экономическим правилам является материально более ценным, чем рядом лежащее…

– Ну, правила я бы не отбр—расывала, – перебила кирутианка, – их всегда можно повернуть себе на пользу, товар—рка К'низз!

– Ещё бы, товарка Грреф. Вам щупалец в рот не клади, коммерциалистки, враз откусите, – прокомментировал через ретранслятор саллузеянин, пристроившийся в своём передвижном водяном баке у четвёртой стороны столика. – А мне вот ещё что кажется. Многие правительства официально заявляют о своей просвещённой и убеждённой приверженности к так называемым демократическим идеалам, а на практике какают поносом, как человеки выражаются, на эти идеалы. Власть – самый страшный наркотик всех времён, рас и цивилизаций… А у нас, вольных, как ни крути, полная демократия. У каждого свои недостатки, и каждый имеет право на них. Действительно равные среди равных. Будь ты хоть кустом молачча—гридражжа, разница только в стаже пребывания на борту и в профессиональных обязанностях…

Номи удивлённо подумала о том, что «Какое же молачча—гридражжа – куст?!», – и тут её слух переключился на другой столик, расположенный ближе к левой стороне клубного зала.

– …я ему говорю – кроме всего прочего, мы, вольные торговцы, компаньоны ещё и юридически, по межзвёздным правовым законам, а он мне говорит – извини, товарищ, не могу я без неё. Как только годичный срок истечёт, списывай меня подчистую, стану суррогатным торгашом, так уж и быть, но с нею рядом буду…

Рассказывал эту грустную историю устрашающей наружности громадный диппер, и рассказывал он её не кому—либо, а – онО. На косморусском название существа этой расы звучало как «оно», и онО было воистину – оно. Какого пола может быть здоровенная амёба?.. Половых признаков у амёбообразных онО (ударение на вторую «О») не имелось, зато высокий коэффициент интеллектуальности наличествовал, вкупе с мощной смешанной техно—био—генной цивилизацией в родном мире. Также – у них в наличии искреннее недоумение по поводу того, как можно страдать из—за отсутствия рядом кого бы то ни было. Каковое недоумение это конкретное онО и продемонстрировало:

– А твой чиф что, болело, затормозилось, не могло делиться? Проблем—то! Раздвойся, да…

– Мой чиф был парамаут, мужчина. – Диппер почти по—человечьи вздохнул. – Эх—х, студень ты неврубчивый…

Номи улыбнулась. У всех рас – разные проблемы и разный подход к их решению. Но как похожи все расы – никто БЕЗ проблем просто—таки жить не может. Если нету проблем, то обязательно себе на голову чего—нибудь этакое выдумают… а потом будут героически с ним бороться.

– Когда всё развалится, начнётся хаос, и выживут те, кто умеет стрелять, резать, жечь, кто не остановится в раздумье перед выбором: убий – не убий, – говорил на интерлогосе невысокий тощий рыжебородый человек—мужчина. Он сидел ближе к сцене, боком к Номи, в обществе двух приятельниц и приятеля, мальнаранок и зелёного ящера рогвадда. – Мы сейчас запасаем впрок оружие, за оружие можно будет купить всё что угодно…

– Ты так уверен, товарищ, что всё скоро развалится? – спросила одна из подёргивающихся мальнаранок.

– Да, товарка. Уже полтысячелетия, после того, как таукитянские республиканцы прибрали к рукам Земную Империю и быстренько заразились, сами заделались имперцами, не было большой войны. Империя Хо нынче в пике могущества, и это многим не нравится. Многие в открытую проклинают династию, с Тау Кита Семь управляющую доброй пятидесятой частью всех Пределов… Я тут просмотрел кой—какие файлы, и понял, что рано или поздно любую империю начинают донимать исходящие слюной от зависти пришлецы, так называемые варвары… Которых, сами знаете, в Определах тьма—тьмущая, уж на что—на что, а на недостаток малоцивилизованных разумных жаловаться не приход…

– Смотря кого под варварами понимать, слушай! – скрипуче произнёс рогвадд, перебивая рыжебородого пророка всеобщего упадка… и в эту секунду над самым ухом Номи раздался вкрадчивый бархатистый голосок:

– Не желает ли присоединиться к нашей компании юная прелестная девушка?..

Номи повернула голову и узрела изящного, изысканно одетого… нет, не человека, парамаута. Иного выдавали «кошачьи» зрачки. Будь мужчина в очках, Номи приняла бы его за соплеменника. Впрочем, строение половых органов женщин—парамаутин почти не отличалось от строения гениталий женщин—человеков, и хотя генетически две расы не совмещались и совместного потомства родить не могли, парамауты, цитируя Тити:

«…пользуются бешеной популярностью у наших девчонок парнишки эти. Ласковые такие, котики, нежные, и очень, очень изобретательные!».

«Ох, неужто предчувствие меня не обмануло – стать мне сегодня женщиной?!», – спросила себя Номи, ощутив, как замерло… и тут же учащённо забилось, сердечко её.

– Извините, – твёрдо сказала она, – но я ожидаю друга. Он скоро подойдёт.

– Ну что ж, – кивнул вежливый и корректный, как и все они, парамаут. – Желаю приятно провести вечер… Но если ваш друг не придёт, милости просим за наш столик… там, в углу, видите?

– Вижу, – чуть повернула голову Номи. – Хорошо, если что, так сразу.

– Мы будем ждать. С нетерпением, – улыбнулся парамаут и испарился.

Тактично ожидавший окончания разговора киберкельнер поставил на столик бокал и тоже испарился.

Номи отхлебнула крепкую смесь, и моментально ощутила, что алкоголь ударил в голову. Выдохнула воздух, и в это мгновение на сцене зажёгся прожектор.

Он выделил белым кругом света небольшой участок у самой рампы. Откуда—то сзади в белое пятно скользнуло стройное гуманоидное существо, достаточно похожее на человека, но с двумя головами. Номи не знала, к какой расе оно (или он, или она?) принадлежит. И возвестило двухголовое существо о том, что:

– Наша программа начинается, товарищи и товарки, да не соскучиться вам желаю!

И вслед за этим программа действительно – началась.

Да ещё и как началась!!!

9: «Одиннадцатый лишний?»

…Не хотелось мне обижать капитана, отправившегося прокручивать дела свои капитанские. Мне не говорят, но похоже, кто—то из экипажа, по каким—то непредвиденным обстоятельствам, до сих пор с космобазы на борт корабля не вернулся!

Потому согласился я выслушать очередной курс лекций. Расширенный и дополненный.

К этому времени я уже успел второй раз за время пребывания на Вольном Торговце поесть, и даже часок отдохнуть в отведённой мне каюте. Ко входу в неё меня, собственно, и притащил Мол. Я тогда находился в бессознательном состоянии, поэтому он прикрепил на пиджак записку и отправился в свою ходовую рубку… Короче говоря, первый день моего пребывания на борту оказался насыщенным донельзя, и продолжиться обещал в том же духе.

К киборгам у меня отношение двоякое: никак для себя, пся крев, определить не могу, человеки они или нет. Понятно, что основу их интеллекта составляет трансплантированный «в тАнку» человеческий мозг. Впоследствии – техногенно модернизированный, при помощи всяких механически—электронно—энергетических устройств. Но мозг—то человеческий, значит, и отношение как к человеку должно быть. Персонально в моём случае – отрицательное.

И в то же время: мозг ведь – это ещё не весь человек. Мы, как личности, формируемся под воздействием среды обитания и существуем под её постоянным давлением. В этой связи, относительно Гана, я могу сказать следующее: он уже далеко не та личность, совсем не та, что «имела место быть» ДО трансплантации мозга в кибертанк.

Потому что основной, наиважнейшей средой обитания для разума индивида является его собственное тело, и ничто иное.

Как может оставаться самим собой тот, у кого вместо сердца теперь мотор, вместо желудка генератор, вместо глаз объективы, вместо ног гусеницы, а вместо рук манипуляторы?..

Здесь первоначальная проблема и всплывает: не та личность или не та сущность? Скорее всего, второе. И заниматься исследованиями киборгов должны, я думаю, совсем не социологи, этнологи и прочие гуманитарии—антропоцентристы.

Разумы «в танке» – несомненно, подопечные ксенологов, коллег моих в науке.

Киборги – уже Иные.

Это всё пришло мне в голову, пока Ган, успевший переругаться с Фаном и Молом—Марихуаной, взахлёб рассказывал подноготную нашего (уже и моего?..) кораблика, «самого—самого» в своей исключительной неповторимости.

Не одни сутки понадобились киборгу, чтобы научиться имитировать своим лишь отдалённо «механическим» голосом эмоции, присущие человекам. Надо отдать ему должное – научился. Неестественность голоса бросается в уши только с непривычки, первое время.

Этими эмоциями на самом деле необычайно насыщен голос – но ты замечаешь это, лишь когда становишься киборгом. Сказочно богат на интонации голос человека, голос любого живого разумного существа, способ коммуникации которого сформирован в фонетической среде.

Ган рассказывал взахлёб, и речь его почти на треть, как и у всех индивидов, прошедших «трансформацию по—свитсмоукски», состояла из техно—слэнга.

Ещё один повод пристальнее, внимательнее присмотреться к киборгам: любопытен и странен механизм засорения их речи технической терминологией – как универсальной, общепринятой, так и специфическими диалектами локальных технократических сообществ, а также эндемической лексикой ряда экзотических специальностей, превратившихся в замкнутые касты.

Ган рассказывал:

– …Ты, чайник Джи, гнёзда не пломбируй. Эррор случился из—за Урга, помехи атмосферной. Он мой процессор обманкой накачал, проц из—за этого сбоИть пошёл. Думаю, не так уж сильно тактовая частота у нас не совпадает.

– Ладно, не обижаюсь. – Отреагировал я. Хотя не уверен был, что понял смысл сказанного.

– Вот и двести двадцать! – обрадовался он тому, что я не обижаюсь.

– Послушай, Ган, а ты менее поэтично способен изъясняться? – поинтересовался я.

– Способен. Только перегрузки боюсь. Чтоб целиком по—человечьи изъяснятся, надо процессор с предохранителей снимать. Так и сгореть недолго…

– Чтоб твой мозг сгорел, его в реактор засунуть нужно. – Прокомментировал Фан, и Сеть ПП исправно ретранслировала этот комментарий.

– Турбо, обзавёлся б ты заглушками. – Огрызнулся Ган.

– Фильтруй базар, – произнёс Фан одну из любимых вольными торговцами идиом, – может, понятней и заговоришь.

– Джи, не делай на него поправки, – сказал Ган, – на чём Основной остановился?

– Именуй Биг Босса как положено! – снова влез Фан. – Парня – тоже. Его имя Эн – джи!

– Относительно систем вооружения Основной ничего не зафиксировал на твоих носителях памяти, – пропустив мимо аудиодетекторов замечание Фана, продолжал Ганн. – Инфу я закачаю. Вооружение Папы оставлено в полном объёме. Кроме носимой—возимой напланетной техники. Все эти эндеры—шмендеры, других конструкций лазеры—балазеры, гиляторы—дозаторы, скорчеры—момчеры, прессеры—мессеры и всякие другие пукалки—шмукалки.

Скорей всего, процессор действительно не выдержал попытки заговорить хоть чуточку поудобоваримей. Или лексические предохранители. Перегорели, леший—пеший, – и всё тут!

– Кончай дурачиться, Ган! – еле слышно прошелестел из ретранслятора голос Мола—Марихуаны, и перед нами на мгновение возникло и тут же исчезло «голо» внутреннего пространства рубки – с прилипшим к пульту старшим навигатором.

– Это акт протеста, чтобы ко мне не как к железяке чугунной относились, – ответил Ганнибал, причём безо всякого там техно—слэнга, – а подобно…

– Нормально заговоришь – отнесёмся, – перебил его Фан.

– СбрОсся! – выругался Ган.

– Парень с тобой неучем останется, – безэмоционально возмутился Мол.

– Вооружены мы, короче, чайник Джи, по высшему пилотажу! Папа целый флот делитнуть может…

Здесь—то обещанное и принялось в реальность воплощаться.

Ган действительно мог часами рассказывать о своём разлюбезном Папе, и, если бы не слэнг, местами слушать его было бы даже интересно.

– …Мои полномочия в военной сфере разделены с Деструктором, – повествовал Ганнибал, – он за экипаж отвечает, внутри посудины и за бортом, я – за саму посудину. Конечно, напади на Папу гад какой злобный, в вакууме рассекающий, и Десс в стороне бы не остался. Так ведь и я могу, ежли потребно, в атмосфере и на поверхности прошвырнуться…

Понял я из объяснений Гана, что Ург, нянька экипажная, в отличие от киборга, не на всякую планету спуститься может. Несмотря на свои героические детские и юношеские годы, проведённые в одиозной среде обитания, сформировавшей из него суперубийцу. Но для героических десантов и рейдов у Кибертанка крутой «тарантас» припасён.

– Корытце и вправду – экстра—класс! – донесла Сеть голос чифа Турбо, и его слова прозвучали с гордостью. – Суперскоростной наиновейший штурмовик—интрудер, вооружённый не хуже эсминца и способный автономно перемещаться и в режиме длинных проколов, если понадобится. Мы его специально прикупили – по желанию Гана. Целую операцию по обману продавца провели, через подставных покупали, втридорога потому, но дело того стоило… Встрял недавно ПэПэ в ловушку – инцидентик с грэйерами, не пожелавшими условия сделки соблюдать. Так Ган с небес сверкнул, уселся прямо на крышу тамошнего Кокона Богини—Матери, наставил кучу стволов, испускателей и жерл, потом собственной персоной выехал из нутра штурмовика, разложился и всей своей громадиной в эффектную боевую стойку встал. Он и в режиме хранения семь на четыре и на три метра, ящик здоровенный, а как изобразит из себя ожившую статую Марса высотой с пятиэтажный дом… Все аборигены онемели—обалдели, конечно. Потом ещё нас горячо умоляли подарки принять. Но мы подарков не принимаем, пусть нам хоть всю Вселенную в монопольное владение предоставят. Ведь то, что бесплатно достаётся, никакой ценности не имеет. – Сказал Фан, да с такой интонацией, словно пытался убедить меня: не сомневайся, парень, к существам ты попал стОящим. В жизни мы кое—чего добились, есть у нас чем гордиться, умеем и с конкурентами свысока говорить. Словом, «выше нас только звёзды».

Когда закончил рассказывать старший инженер, вновь заговорил Ган. Поведал киборг, что по мере необходимости вместе с гроздьями трюм—модулей к Папе «пирогИ» одноразового использования цеплять можно. Достаточно большие и мощные ракетонесущие корытца, из военных. Чувствуют себя отлично и в планетной атмосфере, и в вакууме – в пределах системы одного светила.

Также в арсенале имеются модуль—обоймы, укомплектованные киберИБами: кибернетическими истребителями—бомбардировщиками, по самые дюзы нашпигованными компами. И так их плотно нашпиговали, эти киберибы, что для человеков и не—человеков разумных совсем места не осталось (прямо не знаю даже, как без человеков на лету не разваливаются!).

Ещё у Папы имеются космоботы десантные с отрядами напланетных киберкоммандос. Точнее будет сказать «киберкоммандос», с отчётливыми мысленными кавычками. Не поворачиваются извилины эти ящики коммандос назвать – больно уж словцо это с человеками ассоциируется… Ящики—то на антигравподушке, предназначены смерть на поверхностях планет сеять, используя как современные, так и достаточно архаичные методики разрушения и умерщвления.

Много интересного, в общем, поведал киборг Ган. И многое смог бы поведать ещё, если бы не вмешался бесцеремонно в нашу задушевную беседу случай. Странный, в обычные рамки не укладывающийся.

…прервал Гана Ург. Ретрансы Сети донесли его сообщение:

– Я жду вас у Малого Полигона. Особо необходимы Биг Босс, либо Турбодрайв или Марихуана с их проффи—прайм—допусками. Кодовый сигнал – «Ситуация УэН»!

Что тут началось! Создалось впечатление, что на борт «Пожирателя Пространства», по меньшей мере, совершено несанкционированное вторжение армии урговых соплеменников, нанятой конкурентами.

Ган, услышав сигнал тревоги, заговорил не то чтобы непонятно, а попросту бессвязно. Мол начал кричать (не подозревал, что тишайшие молачча—гридражжа на это способны!!!) и давать советы, причём ужасно бестолковые, а Абдур завил, что притащит боевые скафандры на всех, и приказал мне нагрузиться до макушки оружием и ожидать дальнейших приказаний. Фан закричал, чтобы все заткнулись, потому что он не может из—за нашего крика связаться с капитаном. Когда мы замолчали, снова подал голос Ург:

– Я не могу действовать без санкции топперов! Повторяю, кодовый сигнал: «Ситуация Удушение Налогами»!!!

– Марихуана, ты ещё у себя? – раздражённо спросил Абдур.

– Да. – Раздалось в ответ.

– Вы заткнётесь или нет?! – вознегодовал китаец.

– Какого шайтана, спрашивается?! Ты слышал, что Десс требует топперов?! – прокричал Абдур.

– Объясните, что происходит?! – взмолился я.

– Зашкалило. – Ответил киборг. – У топперов – допуск к сетевым кодам аварийного сервиса и санкции к суммированию факторизуемых переменных. Если фантомность…

– Сельва—маць! Может, тебе эта галиматья и понятна…

– Энджи, ты взял оружие? – спросил Янычар.

– Откуда мне знать, где оно?!

– Чтоб ты провалился, цедзох! Кааха тубад баекер!!! – выругался на своём наречии Абдур. – Почему не спросил?!

– Ган, я иду, – проинформировал Марихуана.

– Связи с Биг Боссом нет. На всех частотах – «мёртвое» гудение. – Произнёс Турбо. – Янычар, не рычи на Энджи. Я сейчас к нему спущусь.

Мгновение спустя появился Фан.

БОльшая часть арсенала была в урговом распоряжении, меньшая – находилась в первой капитанской рубке, там, где сначала происходила моя беседа с Кэпом Йо, а позднее – с Ганом. Фан назвал индивидуальный пароль, своё полное корабельное имя – «Турбодрайв». Приложив костлявую ладонь к пластине идентификатора биоспектрального замка, распахнул чёрную, армированную настлитом, дверцу.

Оттуда он извлёк три сверхмощных, нецивильных, боевых эндера, отличающихся хищным силуэтом, и протянул их мне. Сам же, в придачу к личному оружию, болтавшемуся на поясе, схватил в одну руку ингидакский точчер, который просто так, в оружейной лавке, и не купишь, а в другую – неизвестного назначения аппарат. Такой светло—коричневый, с виду залитый лаком, в общем, сработанный под дерево, с двумя удобными при носке – тяжёлый, видно, – противостоящими друг другу ручками.

Покидая первую капитанскую, Фан отдал приказ подогнать транспортёр. Когда за нами бесшумно закрылся люк, инженер уже стоял на специально отведённом пятачке, покинув расположенную в трёх метрах от него нишу. Стремление не загромождать проезды и проходы было одним из неписанных правил «Пожирателя».

– Малый Полигон! – отдал устный приказ Фан. – И побыстрее!

А после, мне:

– Держись! Сеть моё «побыстрее» может истолковать достаточно неадекватно…

В этот миг Фан чуть было сам не сверзился с резко разогнавшегося открытого анг—транспортёра.

– Давай оружие сюда, в бардачок, иначе порастеряем, – велел чиф, и я передал ему эндеры, собранные мною в неудобную охапку.

– Топперы – это я, Мол и Кэп Йо, – объяснил Турбодрайв, – а возложены на нас почётные право и обязанность распоряжаться по своему усмотрению кораблём, как совокупностью всевозможных систем и механизмов. Так как именно мы трое, в силу своих профессиональных обязанностей, отвечаем за силовую, навигационную и экипажную составляющие нашего средства вольного передвижения…

– Почему на этом корабле не поставят сирену?.. – задумчиво продолжал Фан, непонятно: в шутку или всерьёз. – Никакой ведь исключительности момента не ощущается. Ситуация уровня УН, почти что ИВРО! Особая Опасность – и никакой тебе сирены. Всё есть, даже трубоукладчик на случай оказии – всё, что пожиже, в грузовые танкерные модули загнать…

– Трубоукладчик! – удивился я. – Зачем?

– Всё просто, Энджи, объясняется: трубоукладчик выгнал, трубопровод сварганил – и готово. Ты попробуй тот же объём жидкого груза вёдрами перетаскать! Есть планеты, на которых дикий народ обитает, слыхом не слыхивавший о… – Транспортёр тем временем остановился возле шахты грузового лифта. – Где кабина?! – прервав себя, вскипел Фан по поводу нерадивости корабельной Сети. – Или я должен ещё и лифты гонять вручную?!

В шахте что—то прорычало и створ… не открылся.

– Ган, Энджи, вы этого не видели. Разберёмся с проблемами – починю, – произнёс Фан тоном самоуверенного субъекта, полностью владеющего ситуацией. После выжидательной паузы: – Ты, турок, ждёшь особого приказания? – сказал он транспортёру.

– Я тебе за турка яйца отрэжу! – отозвались ретрансляторы голосом Янычара.

– Они ему – и ни к чему! – чистенько, безо всяких техно—слэнгов, да к тому же почти в рифму, произнёс из своего ангара гад—киборг.

– Тоже мне, знаток человеческой сексуальности выискался, – парировал китаец и повторил, обращаясь к транспортёру. Или всё же к Сети? Точно, к ней. – Тебе особое приказание требуется? Какая махровая тупость! Ну, скажи мне, почему встал транспортёр. У нас, по—твоему, грузовой лифт в единственном экземпляре?!

– Это самый рациональный путь к Малому Полигону, – ответил бесплотный безжизненный голос.

– Я тебя собственноручно вирусами напичкаю! У тебя будут кошмарные простуда, ломота и головная боль, и ты пожалеешь о том, что существуешь в этом воплощении! Вместе с Номи их склепаю, напичкаю же исключительно самолично. – Кровожадно, абсолютно не по дзеновски, пообещал Фан. – Ты предлагаешь сию же минуту мне залезть в шахту и заняться своими непосредственными обязанностями? А с экипажем ПэПэ пусть творится всё, что Тьме угодно?

– Рухлядь у вас на «Пожирателе Пространства» стоит. – Отстранённо, словно не имея никакого отношения к кораблю, заявил Ганнибал. – Предлагаю выкинуть её на свалку. Устаревшие мозги, тупые. – Сделано заявление было абсолютно нормальным человеческим языком.

– Мне кажется, что Киберпанк всё это время симулировал. – Отозвался Марихуана.

– Шизофрэником прикидывался. – Добавил Абдур.

– Вы где? – спросил Фан.

– Я уже практически на месте. – Проинформировал остальных объект моих былых дипломных изысканий. Пунктуальный Мол выполнял свои функции без сбоев.

– Лингвистически аудировать адекватно вашему восприятию я могу исключительно в ситуации помутнения процессоров, – стал оправдываться Ган.

Фан снова обратился к Сети. Говорил он с ней, как к безвозвратно тупым существом:

– Транс—пор—тёру необ—хо—димо сле—до—вать к шах—те ближайше—го грузо—во—го лифта. А за—тем к малому поли—го—ну. Яс—но?

– Ясно. – Подтвердила Сеть.

– А Большой Полигон есть? – поинтересовался я.

Лифт, при помощи которого Фан и я собирались покинуть уровень, по—видимому использовался эпизодически. Причём давным—давно – в светлом освоякско—армейском прошлом нынешнего Вольного Торговца.

Когда мы въехали внутрь, Фан в очередной раз ткнул «пэпэшную» Сеть носом в очевидное. Её виртуальным носом в её же неизбывную, непроходимую тупость:

– Вруби немедленно свет или я сейчас вернусь, найду самый главный рубильник и тебя вырублю.

Как я понял, слово «рубильник» использовано было аллегорически. И в эту секунду поступил ответ Турбо на мой вопрос:

– Большой – есть. Такой здоровенный модулище. Отдельно цепляемый. Мы его в аренду сда…

Лучше бы свет не включался, леший—пеший!

Из нагромождений металлического, пластмассового, эрзац—древесного мусора, из камня и костей, из мотков проволоки и гнилых огрызков шлангов… в дальних углах было сооружено несколько гнёзд полуразумных чернораттов. Крысоиды эти – неизбывные пассажиры всякой путешествующей посудины.

В одном из гнёзд послышался шорох, и на нас, опережая всякую попытку сопротивления, бросились ратты. Несколько громадных, длиной сантиметров в пятьдесят, чёрных с синеватой холкой самцов. Нам стало не до шуток: кто знал, что не следовало оставлять оружие в бардачке транспортёра? Не я – точно.

Справиться с этими тварями врукопашную являлось занятием практически безнадёжным. Если ты, конечно, не Папашка Ург или не ещё какой монстр—убийца. Создав которого, мать—природа посмотрела на собственное детище и наверняка ужаснулась. Вот и в случае с крысоидами мать—природа не могла не ужаснуться. Хотя некоторые полагают, что в появлении на свет чернораттов – повинна не одна она. Вину разделяют её наиужаснейшие порождения – то есть человеки.

Эти «некоторые» аргументируют тем, что родина у нас, человеков, и у тварей – общая. Земля. А возникновение тварей, дескать, связано с аварией на одной из допотопных маломощных атомных электростанций. После катастрофы образовалась зона отчуждения – закрытая территория тридцатикилометрового диаметра. В ней—то мерзкие мутанты и возникли. Тысячу лет прятались, таились, затем дождались начала космической эры, первой волны освоения, и проникли чуть ли не самый первый звездолёт… Но я в эту версию не верю: слишком примитивное толкование.

Безнадёжность нашего положения объяснялась тем, что каждая из тварей являла собой комок мышц, покрытый сверху роговыми пластинками; зубы у тварей мало того, что металл прогрызают, ещё и жутко ядовитые вдобавок; живучесть невообразимая – отрезанная голова ещё минут сорок кусаться будет, а тело в гнездо возвращается, если сумеет, и ждёт, пока голова снова отрастёт.

Зря, конечно, ждёт, по привычке, наверное; а конечности у них действительно полностью регенерируются.

И вот, нас атакуют сразу несколько здоровенных взрослых чернораттов. Весу в них – килограммов по двадцать пять в каждом, не меньше. Лифт в этот момент заклинило, и я начинаю понимать, что доехать до Малого Полигона мне, по—видимому, суждено уже в следующем воплощении, а в этой жизни – не судьба…

Соскакиваем мы с транспортёра, и оружие, само собой, выхватить не успеваем. А кто бы успел, когда огромные мерзкие монстры бросаются молниеносно! Один—единственный укус – и верная смерть, яд у них побыстрей цианида действует.

Начинаем дружно вокруг транспортёра бегать, причём я – оглушительно—громко завывая. Из гнёзд остальные крысоиды высовывают безобразные свои морды, и с любопытством наблюдают за нашей беготнёй. Как был бы счастлив я, окажись они все виртуальными монстриками, способными развеяться как белый дымок сгорающего нонда… Но нет, самая что ни на есть чернейшая быль!

– Турбо, чего это вы разорались на весь корабль? – спросил Абдур.

Крысоидов он – ещё один участник спектакля, почему—то невидимый, а только слышимый, – навёл на определённые, мною непостижимые, размышления. Решили и остальные монстры к гонке преследования присоединиться. Не позволить нам численное преимущество нарастить. С этого момента положение наше – совсем гаденько попахивать начало!

Попробовал было Фан раза два против крысоидов рыпнуться. Он что же, зря является достойным сыном народа, тысячелетиями культивирующего у—шу, кунг—фу и прочие единоборства?! Однако куда бы он ни взбрыкнул рукой—ногой – всюду зубы ощеренные торчат. Ещё и какие!!

Не знаю даже, что в данной ситуации разумней было бы: на долю секунды задержаться и бардачок распахнуть, под укус подставляясь, или беготню эту смертоносную устраивать. Однако сейчас об оружии нечего было даже и думать – на том месте, где до атаки на нас восседал я, теперь взгромоздился один из крысоидов. Рубить—пилить! Мысли он наши, что ли, читает?! Или просто позицию повыше выбрал, для прыжка удобную?

Всё очень быстро закончилось: загнали четыре твари меня в угол и, словно в ожидании чего—то, остановились. «Триумфом наслаждаются! – подумал я, и вдогонку: – Верно подмечено, на Вольном Торговце одиннадцатый лишний».

– Скажет мне кто—нибудь, что там у вас происходит?! – снова раздражённо спросил Абдур.

– Здесь полно крысоидов… – голосом зомби прошептал я.

– Что?! – тихо ужаснулся голос Мола. – Сеть, на полную громкость третий концерт «Иерихон Бэнд», вторая композиция, «Король Крыс»!

– Оглохла?! – закричал Абдур.

Лучше бы музыку не включали, рубить—пилить!!! В этот момент я понял, что Смерть звучит именно так. Я умер после первого же аккорда. Потом на секунду воскрес и обнаружил, что крысоиды, душераздирающе визжа, катаются на спинах по полу. Они не убегали, пся крев, им даже не приходило это в головы. Они страстно жаждали умереть побыстрее, но не ведали, несчастные, как это сделать… И вновь накатила музыка!..

Невозможно передать, на что походила её демоническая ткань! Это была громадная всепожирающая боль, переплавленная в психоделические скрежетания, крики, вой и стон. Я не мог пошевелиться, вздохнуть, произнести слово. Единственное, на что меня хватило: изумиться тому, что Турбо, каким—то невообразимым образом справляясь со всепобеждающими, всеуничтожающими звуками, оказался в силах достать эндер и перебить чернораттов.

Больших, малых, только что родившихся. Всех.

– Выключай! – нужно было родиться титаном, чтобы перекричать ЭТУ музыку, несущуюся отовсюду.

Ли Фан Ху… Худющий титан—гомик китайских кровей. Курьёз… Курьёз ли?!

Тем временем заработал лифт. Я пришёл в себя уже на уровне Малого Полигона. По горизонтали до него оставалось ещё метров триста.

– Живые? – спросил Абдур и помахал рукой, словно удостоверяя нас, кто именно задал вопрос.

– Да уж. – Ответил Фан. – Лифт не на небеса оказался. Следующее воплощение откладывается.

– Туда по лестнице удобнее, – откликнулся Мол. И почему—то возникала уверенность, что он совершенно не намеревался шутить.

Транспортёр на этот раз двигался довольно медленно, и Фан успел эпически высказать всё, что он думает о себе самом, обо всех нас, вольных торговцах, о Вольном Торговце «Пожиратель Пространства» вообще, о профессии космического инженера в частности и участи вольного торговца в целом. Надо отметить, высказывался он с интеллигентным понижением тона до почти полной неразборчивости при произнесении матерных слов.

– Это ж надо…, целый выводок тварей………. под самым носом! И никому дела до этого…….. лифта столько лет не было! А самому…… дхоррову, да гнать меня на… с корабля! Нет, чтоб хоть раз………… капитальный техосмотр провести! Поручал ведь Кэп Йо, поручал, а ты…, для видимости вентиляцию проверишь, вот и весь тебе техосмотр…

– Фан, сойдём – я тебе обязательно морду набью, гниль ты зелёная! – прохрипел я. Глупее не придумаешь – по халатности чифа раньше срока попасть в… «очередное воплощение», используя экзотическую дзен—буддистскую терминологию.

Хотя, может быть, у меня такая «карма»? Как эти почитатели Гаутамы выражаются…

– И правильно сделаешь, – покорно отдал себя на растерзание первый инженер.

– Вы действительно ни разу этим лифтом не пользовались? – как—то сразу остывая, спросил я.

– Тебе же, Перебор, объяснили, корабль у нас модульный. Коммерческого груза в базовых модулях не—ет. Незачем нам внутренние грузовые лифты. – Сказал второй пилот Янычар.

– Фан, каким образом они попали в лифт и превратили его в логово? – безо всякой заинтересованности, совсем пресно спросил Мол.

– Дыры в металле прогрызли, твари.

– Вашей корабельной сетке, я вижу, всё это до лампочки, сельва—маць… – констатировал я.

– Сеть, ты знала о существовании колонии крысоидов на борту? – спросил Фан. Судя по всему, он уже ничему, что касалось Сети, не удивлялся.

– Да, товарищ. – Ответила Сеть.

– Почему не доложила? – очень спокойным тоном, явно с трудом сдерживаясь, вымолвил Фан.

– Меня никто не спрашивал. К тому же, ты сам утверждал, что каждая букашка и животина может оказаться твоей реинкарнировавшейся мамочк…

– Экстренная команда: автотестирование. – Быстро и деловито, однако с заметной дрожью, появившейся в голосе, велел Турбо. – Ты слышала? Приказываю тебе провести автотес…

– Приказываю тебе провести автотестирование. – Повторила Сеть. – Приказываю тебе провести автотестирование. Приказываю тебе провести автотестирование…

Из ретрансляторов монотонно раз за разом доносилось приказание Турбо. В воздухе перед нами возникли и застыли разноцветные голопроекции букв: п р и к а з ы в а ю п р о в е с т и а в т о т е с т и р о в а н и е

Чиф, пользуясь личным терминалом, произвёл переключение контроля за системами Папы с основной корабельной Сети, имеющей кодовое обозначение «Зеро», на Дубль—Сеть—1. Систему чуть менее навороченную, что вселяло надежду; быть может, поэтому – и чуть менее свихнувшуюся. Однообразное повторение, которое в некоторых случаях вовсе не мать учения, а нудотина ещё та, на полуслове прекратилось. Буквы исчезли.

– Дубль—Сеть—Один? – спросил Фан. – Прошу предоставить мне информацию о состоянии основной корабельной Сети Вольного Торговца «Пожиратель Пространства». Также выявить причины отсутствия связи с пойнтами, находящимися вне корабля, и с пойнтом «Биг Босс», находящимся внутри.

Странное впечатление на меня весь этот бестолковый бардак производит. Мне почему—то казалось, что вольные торговцы должны быть существами гораздо более организованными, чётко реагирующими на всяческие происки среды обитания.

Или они на самом деле парни толковые, и на них просто какое—то затмение накатило?.. Именно сегодня?

Похоже на то. Впечатления индивидов бестолковых они не производили. В нормальном состоянии. Значит, имеет место отклонение от нормы…

Но в таком случае, ЧТО же на них могло ТАК замутняюще подействовать???