Поживем - увидим

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Терраса перед Морским отелем. Выложенная плитами площадка залита ярким солнцем, она отгорожена со стороны моря парапетом. Старший официант раскладывает салфетки на столе, накрытом для завтрака; его спина повернута к морю, по его правую руку здание отеля, по левую, с ближнего к морю края, лестница, ведущая вниз к пляжу. В поле зрения официанта, чуть влево от него, чугунный столик и такой же стул, на котором сидит средних лет джентльмен; на столике сахарница; джентльмен читает ультраконсервативную газету, закрывшись зонтом от послеполуденного августовского солнца, которое нещадно печет носки его вытянутых ног. На той же стороне, что и здание отеля, садовая скамейка, какие бывают в общественных парках. Вход для посетителей через дверь, в центре фасада. Ближе к парапету ход на кухню, замаскированный крыльцом в виде плетеной беседки. Длинный стол, за которым хлопочет официант, стоит поперек террасы, на нем пять приборов: по два с каждой стороны и один на конце, ближнем к зданию отеля; у каждого прибора стул. К парапету вплотную придвинут еще один стол, подсобный.

Официант — личность в своем роде замечательная. Это благостный старичок, седой и на вид тщедушный. Но он так жизнерадостен, так доволен своей участью, что одно его присутствие вселяет бодрость, и в его обществе честолюбие уже начинает казаться пошлостью, а воображение — чуть ли не крамолой по отношению к царящему кругом благоденствию, какой-то изменой действительности. У него то особое выражение лица, какое свойственно людям, достигшим высоких степеней в своей профессии: он чужд зависти, ибо познал всю тщету успеха.

Джентльмен, сидящий за чугунным столиком, одет не по- курортному, в городской сюртук, на руках перчатки; рядом с сахарницей на столе его шелковый цилиндр. Прекрасное состояние его одежды, да и само качество ее, очки в золотой оправе, которые он надел, чтобы читать, — все это признаки человека солидного и почтенного. На вид ему лет пятьдесят, он гладко выбрит и коротко острижен; углы рта опущены, но как-то неубедительно, — словно он подозревает их в тенденции загибаться кверху и твердо решил не давать им воли. У него открытый лоб, — тут, впрочем, тоже чувствуется некоторая натяжка, точно обладатель этого лба еще в юности поклялся быть правдивым, великодушным и неподкупным, но так и не мог добиться, чтобы эти качества сделались его второй натурой. И все-таки это человек, достойный уважения. Его нельзя назвать ни глупым, ни слабохарактерным; напротив, всякий, взглянув на него, решил бы, что как по положению, которое он занимает в своей области, так и по способностям, которые он в этой области проявляет, это человек не совсем заурядный. Он так наслаждается и погодой и морем, что еще не испытывает нетерпения. Однако он уже исчерпал все новости в газете и обратился было к разделу объявлений, где, как видно, не нашел себе духовной пищи по вкусу.

Джентльмен (окончательно разочаровавшись в газете и зевая). Послушайте!

Официант (подходя к нему). Сэр?

Джентльмен. Вы точно знаете, что миссис Клэндон собиралась быть дома до завтрака?

Официант. Совершенно точно, сэр. Она ожидала, что вы прибудете ровно без четверти час, сэр.

Джентльмен, тотчас успокоенный голосом официанта, смотрит на него с ленивой улыбкой. Голос у официанта тихий, с какой-то мягкой певучестью, которая придает задушевность самым обыденным его замечаниям; речь его приятна и правильна, без каких бы то ни было вульгаризмов.

(Вынимает часы и смотрит на них.) Как будто бы рановато, сэр? Двенадцать сорок три, сэр. Осталось всего две минуты, сэр. Прелестное утро, сэр!

Джентльмен. Да, воздух очень свежий после Лондона.

Официант. Вот именно, сэр. Все наши гости говорят то же самое, сэр. Приятное семейство, семейство миссис Клэндон, сэр.

Джентльмен. Они вам нравятся?

Официант. Да, сэр. Такая непринужденность манер, сэр, чрезвычайно располагающая, сэр, чрезвычайно. В особенности у младшей барышни и джентльмена.

Джентльмен. Вы, должно быть, имеете в виду мисс Доротею и мистера Филипа.

Официант. Да, сэр. Барышня, например, всякий раз, как дает мне какое-нибудь поручение, непременно скажет: «Помните, Уильям, что в этом отеле мы остановились ради вас, потому что слышали, какой вы отличный официант». А молодой джентльмен, так тот постоянно говорит, что я напоминаю ему его отца.

Джентльмен вздрагивает при этих словах.

И что он во всем полагается на меня, как на родного отца. (Сладко и приятно понижая голос.) Веселые господа, сэр, чрезвычайно ласковые и веселые.

Джентльмен. Это вы-то похожи на его отца? (Смеется такой нелепой кажется ему эта мысль.)

Официант. Ах, сэр, их не надо принимать всерьез. Ведь если бы было какое-нибудь сходство, то и барышня бы его заметила.

Джентльмен. А она не заметила?

Официант. Нет, сэр. Ей кажется, что я похож на бюст Шекспира в Стрэтфордской церкви, сэр. Потому-то она и называет меня — Уильям. На самом же деле меня зовут Уолтер, сэр. (Поворачивается к столу, чтобы снова приняться за работу, и вдруг видит миссис Клэндон, которая поднимается по лестнице, ведущей с Пляжа.) А вот и миссис Клэндон, сэр! (К миссис Клэндон, конфиденциальным тоном, но без назойливости.) К вам джентльмен, мэм.

Миссис Клэндон. Мы ждем еще двух джентльменов к завтраку, Уильям.

Официант. Хорошо, мэм. Благодарю вас, мэм. (Уходит в дом.)

Миссис Клэндон идет по террасе и, скользнув безразличным взглядом по фигуре сидящего джентльмена, продолжает кого-то искать глазами.

Джентльмен (игриво смотрит на нее из-под зонтика). Не узнаете?

Миссис Клэндон (изумленно, пристально вглядываясь) Неужто Финч Мак-Комас?

Мак-Комас. А вы как думаете? (Закрывает зонт, кладет его, затем принимает комическую позу, уперев руки в бока, и дает себя обозреть.)

Миссис Клэндон. Пожалуй, что и он. (Протягивает руку. Следует рукопожатье старых друзей, которые встречаются после долгой разлуки.) Куда вы девали бороду?

Мак-Комас (с притворным пафосом). Как можно — адвокат и вдруг с бородой!

Миссис Клэндон (показывая на цилиндр на столе). Это ваша шляпа?

Мак-Комас. Как можно — адвокат и вдруг без цилиндра!

Миссис Клэндон. А я-то все эти восемнадцать лет вспоминала человека с бородой и в мягкой шляпе с широкими полями! (Садится на садовую скамью.) Мак-Комас садится на свой стул.

Вы продолжаете ходить на митинги Общества диалектики?

Мак-Комас (степенно). Я больше не посещаю митингов.

Миссис Клэндон. Финч, я все поняла: вы остепенились и сделались добропорядочным членом общества,

Мак-Комас. А вы?

Миссис Клэндон. Я? Ничуть.

Мак-Комас. И вы придерживаетесь наших прежних убеждений?

Миссис Клэндон. С прежней твердостью.

Мак-Комас. Господи! Неужели вы и теперь, презрев свой пол, готовы публично выступать с речами?

Миссис Клэндон кивает.

Отстаивать право замужних женщин на раздельную собственность?

Опять кивок.

Защищать взгляды Дарвина на происхождение видов и «Опыт о свободе» Джона Стюарта Милля?

Кивок.

Читать Хаксли[3], Тиндаля и Джордж Элиот?

Три кивка.

Требовать университетских дипломов, доступа во все профессии и права голоса при выборах в парламент для женщин наравне с мужчинами?

Миссис Клэндон (решительно Да! Я ни на йоту не отступила от своих принципов. Я и Глорию свою воспитала так, чтобы она могла продолжать дело, начатое мной. Собственно, это и побудило меня вернуться в Англию. Я вдруг поняла, что не имею права похоронить ее заживо на Мадейре, на этой моей Святой Елене, Финч. Вероятно, ее встретят бурей негодования, как некогда встречали меня. Ну, да она к этому готова

Мак-Комас. Какие там бури! Милая моя, да ведь нынче в ваших взглядах нет ничего такого, что могло бы помешать ей выйти замуж хоть за архиепископа. Вы только что упрекнули меня в том, что я остепенился. И совершенно неосновательно: я придерживаюсь наших прежних убеждений так же крепко, как всегда. В церковь не хожу и не скрываю этого. Я называю себя радикалом с философским уклоном, — таков я и есть на самом деле: стою за свободу личности и за ее права, как мой учитель Герберт Спенсер. И что же, вы думаете — меня встречают бурей негодования? Нет, ко мне относятся со снисходительным сожалением: что, мол, со старика спрашивать! Я отстранен от жизни, ибо не пожелал преклонить колен перед социализмом.

Миссис Клэндон (пораженная). Социализмом?!

Мак-Комас. Ну да, социализмом. Вот увидите, что ваша мисс Глория, если вы только дадите ей волю, через какой-нибудь месяц сама по уши увязнет в социализме Миссис Клэндон (убежденно). Но ведь я могу доказать ей, что социализм — заблуждение.

Мак-Комас (печально). Вот так-то, доказывая, я и растерял своих молодых последователей. Будьте же вы осторожны: не мешайте ей идти своим путем. (Не без горечи.) Мы с вами, матушка, из моды вышли, отстали, видите ли. Есть, правда, в Англии одно местечко, где ваши взгляды еще показались бы передовыми.

Миссис Клэндон (с высокомерным недоверием). Может быть, церковь?

Мак-Комас. Нет, театр. А теперь — к делу! Зачем вы меня вызвали сюда?

Миссис Клэндон. Отчасти затем, что хотела повидаться с вами…

Мак-Комас (с добродушной иронией). Спасибо.

Миссис Клэндон. …отчасти же для того, чтобы вы все рассказали детям. Они ничего не знают. Теперь, раз уже мы перебрались в Англию, невозможно их дальше оставлять в неведении. (Волнуясь.) Финч, я не могу найти в себе силы рассказать им все сама. Я…

Внезапное появление близнецов и Глории прерывает ее речь. До л ли и Фил мчатся вверх по лестнице наперегонки; Фил умудряется сочетать бешеную .скорость с корректной неторопливостью движений, из-за чего, впрочем, и проигрывает состязание, и в результате Долли первой подбегает к матери и своими бурными объятиями чуть не опрокидывает садовую скамейку.

Долли (запыхавшись). Все в порядке, мама. Зубной врач будет и приведет с собой старика.

Миссис Клэндон. Долли! Милая! Разве ты не видишь мистера Мак-Комаса?

Мак-Комас встает улыбаясь.

Долли (лицо ее вытягивается, выражая самое недвусмысленное разочарование). Это он? А где же развевающиеся кудри?

Филип (горячо поддерживая ее). Где борода?.. Где плащ? Где поэтическая внешность?

Долли. Ах, мистер Мак-Комас, как вы себя изуродовали! Почему вы не дождались нас?

Мак-Комас (оторопев поначалу, тут же призывает на помощь чувство юмора). Потому что адвокат не может восемнадцать лет обходиться без парикмахера.

Глория (подходя к Мак-Комасу с другой стороны). Здравствуйте, мистер Мак-Комас! (Он поворачивается к ней, она пожимает его руку, глядя открыто и прямо ему в глаза.) Наконец-то мы вас видим!

Мак-Комас. Мисс Глория, я полагаю?

Глория улыбается в ответ и, еще раз пожав его руку, выпускает ее из своей; затем становится позади матери, облокотившись на спинку скамейки.

А этот молодой человек?

Филип. Меня окрестили более или менее прозаически. Меня зовут…

Долли (заканчивает его фразу декламацией). «Норваль. На склонах гор Грампийских…»[4]

Филип (торжественно подхватывая). «Смиренный мой отец пасет стада…»

Миссис Клэндон (пытаясь обуздать их). Милые, милые дети, полноте дурачиться. Им все тут внове, Финч, и они на радостях совсем взбесились. Англичане им кажутся страшно смешными.

Долли. Чем мы виноваты, когда они и вправду смешные? Филип. Как ни обширен мой житейский опыт, мистер Мак-Комас, я никак не могу воспринимать обитателей этого острова всерьез.

Мак-Комас. Я полагаю, сэр, что вы и есть юный Филип. (Протягивает ему руку.)

Филип (подает ему свою и торжественно смотрит на него). Юным Филипом я был па протяжении ряда лет, так же как и вы некогда были юным Финчем. (Тряхнув руку Мак-Комаса, выпускает ее, отворачивается и задумчиво восклицает.) Забавно, не правда ли, иной раз оглянуться на свое детство?

Долли (к миссис Клэндон). Ты догадалась предложить Финчу выпить чего-нибудь?

Миссис Клэндон (укоризненно). Что ты, милая! Мистер Мак-Комас ведь завтракает с нами.

Долли. Ты сказала, чтоб накрыли на семерых? Не забудь старого джентльмена.

Миссис Клэндон. Я его не забыла, милая. Кстати, как его зовут?

Долли. Крингер. Он будет в половине второго. (К Мак-Комасу.) Скажите, вы нас представляли себе такими?

Миссис Клэндон (с жаром и даже чуть резковато). Долли! Мистер Мак-Комас имеет сказать вам нечто более серьезное. Дети! Я попросила моего старого друга ответить вам на вопрос, который вы задали мне сегодня утром. Он друг не только мой, но и вашего отца; поэтому он в состоянии рассказать о моей семейной жизни с большей объективностью, чем я. Глория, ты довольна?

Глория (с серьезной учтивостью). Мистер Мак-Комас очень любезен.

Мак-Комас (в замешательстве). Ничуть, моя милая барышня, ничуть. Вместе с тем… все это несколько неожиданно. Я не совсем подготовился… э-э…

Долли (подозрительно). О, нам ничего заранее подготовленного и не надо.

Филип (предостерегающе). Нам нужна правда!

Долли (внушительно). Голая, неприкрытая правда!

Мак-Комас (задетый за живое). Надеюсь, вы серьезно отнесетесь к тому, что я скажу.

Филип (с чрезвычайной важностью). Если оно будет того заслуживать, мистер Мак-Комас. Мой житейский опыт учит меня не ожидать слишком многого.

Миссис Клэндон (укоризненно). Фил…

Филип. Хорошо, мама, хорошо. Прошу прощенья, мистер Мак-Комас. Не обращайте на нас внимания.

Долли (примирительно). Мы ведь не нарочно.

Филип. Молчок!

Долли зажимает рот рукой. Мак-Комас берет один из стульев, которые окружают накрытый стол, ставит его между маленьким столиком и садовой скамьей и усаживается с видом человека, готовящегося сделать пространное сообщение. Все Клэндоны смотрят на него выжидающе.

Мак-Комас. Кха! Ваш отец…

Долли. Сколько ему лет?

Филип. Тсс!

Миссис Клэндон (тихо). Милая Долли, не будем перебивать мистера Мак-Комаса.

Мак-Комас (подчеркнута). Благодарю вас, миссис Клэндон. Спасибо. (К Долли.) Вашему отцу пятьдесят семь лет.

Долли (так и подпрыгнув от неожиданности). Пятьдесят семь?! Где он живет?

Миссис Клэндон (умоляюще). Долли, Долли!

Мак-Комас (останавливая миссис Клэндон). Позвольте же мне ответить, миссис Клэндон. Мой ответ вас очень удивит. Он живет здесь.

Миссис Клэндон встает в сильном гневе, однако опять садится, не проронив ни слова. Глория с недоумением смотрит на нее.

Долли (убежденно). Я так и знала, Фил. Этот Крекинг и есть наш отец!

Мак-Комас. Крекинг?

Долли. Ну Кримпинг или как его там. Он мне сказал, что я похожа на его мать. Но, конечно же, он хотел сказать — дочь. Я так и поняла.

Филип (совершенно серьезно). Мистер Мак-Комас! Я никоим образом не хочу оскорблять ваши чувства, но должен предупредить вас, что если вы, увлекшись совпадениями, попытаетесь уверить меня, что этот самый мистер Крэмптон, проживающий в этом самом городке, — мой отец, то я просто откажусь считать ваши сведения достоверными. Мак-Комас. Позвольте спросить, отчего?

Филип. Да оттого, что я видел этого джентльмена; и ни мне, ни Долли, ни Глории он совершенно не годится в отцы, а моей матери — в супруги.

Мак-Комас. Ах, вот оно что! Так позвольте же, сэр, сказать, что он — угодно это вам или не угодно — действительно является вашим отцом, а также отцом ваших сестер, а также супругом миссис Клэндон. Вот! Что вы на это скажете?

Долли (хныча). Вы-то чего сердитесь? Ведь Крэмптон не ваш отец.

Филип. Мистер Мак-Комас, ваше поведение бессердечно. Вот вы увидели семью, увидели, какую необыкновенно спокойную и свободную жизнь ведут сироты. Ведь мы ни одного родственника и в глаза не видывали, не знали никаких обязательств, кроме тех, что накладывает дружба, основанная на свободном выборе. И вот вы хотите навязать нам в качестве ближайшего нашего родственника человека, которого мы не знаем…

Долли (с ожесточением). Какого-то ужасного старика! (С укором.) Да еще говорите так, словно приготовили для нас вполне симпатичного отца!

Мак-Комас (сердито). Откуда вы знаете, что он несимпатичный? Да и какое право вы имеете выбирать себе отца? (Повышая голос.) Позвольте вам сказать, мисс Клэндон, что вы еще молоды, чтобы…

Долли (с живостью перебивая его). Стойте! Я совсем забыла! Он богат?

Мак-Комас. Он очень состоятельный человек.

Долли (в восторге). Ну, что я говорила, Фил?

Филип. Долли, я допускаю, что мы поторопились забраковать старика! Продолжайте, мистер Мак-Комас.

Мак-Комас. Я не стану продолжать, сэр. Я оскорблен и возмущен до глубины души!

Миссис Клэндон (с трудом сдерживаясь). Финч, вы понимаете, что происходит? Вы понимаете, что дети пригласили этого человека к завтраку и что он вот-вот придет сюда.

Мак-Комас (вконец расстроенный). Что?! Вы хотите сказать… должен ли я понять?.. Неужели?..

Филип (внушительно). Спокойно, Финч. Обдумайте все тщательно, не торопясь, он сейчас придет к завтраку.

Глория. Кто из нас скажет ему правду? Вы об этом подумали?

Миссис Клэндон. Финч, придется вам.

Долли. Да нет же! Финч не умеет сообщать новости. Смотрите, какую он тут развел тягомотину!

Мак-Комас. Мне не давали говорить. Я протестую!

Долли (ласково беря его под руку). Милый Финч, не сердитесь.

Миссис Клэндон. Идем, Глория. Он ведь может прийти в любую минуту.

Глория (гордо). Ни шага отсюда, мама! Я во всяком случае никуда не уйду. Мы не должны убегать.

Миссис Клэндон. Милая, не можем же мы вот так просто сесть за стол. Нужно привести себя в порядок. Мы, конечно, вернемся. Но демонстрацию устраивать ни к чему. Глория морщится, однако следует за матерью, не говоря больше ни слова.

Долли, идем! (Сталкивается в дверях с официантом, который несет на подносе два дополнительных прибора.) Официант. Джентльмены еще не пришли, мэм?

Миссис Клэндон. Мы ждем еще двоих. Они сейчас будут.

(Идет в дом.)

Официант ставит поднос на запасной стол.

Филип. Идея! Мистер Мак-Комас, это сообщение должен сделать человек безупречного такта, не правда ли?

Мак-Комас. Такт понадобится, безусловно.

Филип. Хорошо! Долли, чей такт поразил тебя сегодня утром?

Долли (с восторгом подхватывая его мысль). Ну конечно же! Правда, правда!

Филип. Он, и только он! (Зовет.) Уильям!

Официант. Сию минуту, сэр.

Мак-Комас (в ужасе). Официант?! Позвольте! Я не могу этого допустить. Я…

Официант (становится между Филом и Мак-Комасом). Да, сэр?

Лицо Мак-Комаса приобретает землисто-серый оттенок, взгляд становится неподвижным и лишается какого бы то ни было выражения. Он опускается на стул в совершеннейшей прострации.

Филип. Уильям, вы помните, я просил вас смотреть на меня, как на родного сына?

Официант (с почтительным снисхождением). Да, сэр. Раз вам так угодно, сэр.

Филип. Уильям! На самой заре вашей отцовской карьеры на сцене появляется ваш соперник.

Официант. Ваш подлинный отец, сэр? Ну что ж, рано или поздно это должно было случиться, сэр, не правда ли? (Оборачиваясь с радостной улыбкой к Мак-Комасу.) Уж не вы ли, сэр?

Мак-Комас (негодование выводит его из состояния летаргии). Ну нет! Мои дети умеют себя вести.

Филип. Нет, Уильям. Этот человек чуть было не сделался моим отцом: он ухаживал за моей матерью, но был отвергнут.

Мак-Комас (вне себя). Ну, знаете…|

Филип. Тсс! И потому он всего-навсего наш поверенный. Вы не слыхали о некоем Крэмптоне, обитателе этого городка?

Официант. Косой Крэмптон, сэр, из Кривой бутылки, сэр,— он, сэр?

Филип. Я не знаю. Финч, он содержит пивную?

Мак-Комас (встает, скандализованный). Нет, нет и нет! Ваш отец, сэр, известный судостроитель, крупная фигура в этих краях.

Официант (с уважением). Ах, простите, сэр, простите! Вы имеете в виду мистера Крэмптона? Ах ты господи!

Филип. Мистер Крэмптон завтракает с нами.

Официант (озабоченно). Да, сэр. (Дипломатично.) Он, верно, не всегда завтракает с семьей, сэр?

Филип (внушительно). Уильям! Он не подозревает, что мы и есть его семья. Последний раз мы с ним виделись восемнадцать лет назад, и он, разумеется, нас не узнает. (Для вящего эффекта прыжком садится на чугунный столик и глядит на официанта, поджав губы и болтая ногами.)

Долли. И мы хотим, чтобы вы ему об этом сказали.

Официант. Но надо полагать, мисс, что при виде вашей матушки он и сам догадается об этом.

Ноги Фила застывают в воздухе. Он с упоением смотрит на официанта.

Долли (пораженная его умом). А мне и в голову не пришло!

Филип. И мне! (Соскакивая со стола и обращаясь с укором к Мак-Комасу.) Да и вы хороши!

Долли. А еще адвокат!

Филип. Финч, ваша профессиональная бездарность ужасна. Уильям, ваша проницательность — укор нам всем!

Долли. Уильям, вы точь-в-точь как Шекспир.

Официант. Что вы, сэр! О чем тут говорить, мисс! Рад служить, сэр, очень рад. (Скромно ретируется к накрытому столу и ставит дополнительные приборы — один на тот конец стола, что ближе к лестнице на пляж, а другой на той его стороне, что дальше от парапета.)

Филип (порывисто хватая Мак-Комаса под руку, тащит его к отелю). Финч, идемте мыть руки.

Мак-Комас. Я обижен и оскорблен, мистер Клэндон…

Филип (перебивая). Ничего, вы к нам привыкнете. Идем, Долли!

Мак-Комас вырывается и шествует к отелю один. Филип следует за ним с невозмутимым спокойствием.

Долли (уже в дверях отеля, оборачивается). Смотрите в оба, Уильям. Готовится фейерверк!

Официант. Хорошо, мисс. Можете на меня положиться, мисс.

Долли проходит в отель.

Валентайн, с тросточкой в руках, поднимается по лестнице с пляжа; за ним с мрачным упорством шагает Крэмптон. От старческой ли зябкости или просто, чтобы как-то нейтрализовать впечатление, производимое его морской курткой, Крэмптон надел поверх нее легкое пальто. Он останавливается посреди террасы, возле стула, на котором сидел Мак-Комас, и с минуту стоит, опираясь на него.

Крэмптон. У меня прямо голова закружилась от этой лестницы. (Проводит рукой по лбу.) А все наркоз проклятый — никак не очухаюсь! (Садится на чугунный стул и, облокотившись о стол, подпирает голову руками. Впрочем, он скоро приходит в себя и начинает расстегивать пальто.)

Валентайн между тем вступает в беседу с официантом.

Валентайн. Официант!

Официант (выходя вперед и становясь между ними). Да, сэр?

Валентайн. Мы к миссис Ланфри Клэндон.

Официант (с радушной улыбкой). Да, сэр. Мы вас ждали, сэр. Вот ваш стол, сэр. Миссис Клэндон сейчас спустится, сэр. Барышня, что помоложе, и молодой джентльмен только что говорили о вашем знакомом, сэр.

Валентайн. Вот как?

Официант (с приятной певучестью в голосе). Да, сэр. Они чрезвычайно радостно настроены, сэр. Так сказать, на шутливый лад, сэр. (Проворно оборачиваясь к Крэмптону, который встал, чтобы снять пальто.) Прошу прощенья, сэр, позвольте! (Стаскивает с него пальто, которое оставляет у себя.) Благодарю вас, сэр!

Крэмптон снова садится, а официант продолжает прерванную мелодию.

А молодой джентльмен опять новую шутку придумал, он уверяет, будто бы вы — его отец, сэр.

Крэмптон. Что?!

Официант. Да это его излюбленная шутка, сэр. Вчера, к примеру, я был его отцом. Сегодня же, как только он узнал, что вы пожалуете к нам, он пытался уверить меня, что именно вы и есть его отец, — тот самый отец, которого он так давно разыскивает! Восемнадцать лет, говорит, не виделись.

Крэмптон (вздрогнув). Восемнадцать?!

Официант. Да, сэр. (С добродушным лукавством.) Ну да я уже знаю, с кем имею дело, сэр. Я сам видел, как эта мысль зародилась у него. Гляжу — стоит, задумался; ну, думаю, уж верно затевает, как бы меня еще подурачить. Да, сэр, он уж такой: ба-а-льшой забавник и очень, очень непринужденный и общительный молодой человек, сэр. (Заметив, что Валентайн пытается прислонить свою трость к садовой скамейке, снова переключается на быстрый темп.) Позвольте, сэр? (Берет трость.) Благодарю вас, сэр.

Валентайн подходит к столу и начинает изучать меню.

(Обращаясь к Крэмптону, официант продолжает.) Даже адвокат, сэр, — а ведь мы с ним, можно сказать, по душам поговорили о молодом джентльмене, — и тот поддержал эту шутку. Уверяю вас, сэр. Вы и представить себе не можете, сэр, на что способны почтенные джентльмены, когда приезжают из Лондона подышать свежим морским воздухом и этот воздух кинется им в голову, сэр!

Крэмптон. Так с ними и адвокат?

Официант. Да, сэр, их поверенный. По фамилии Мак-Комас, сэр. (С пальто и тростью направляется к дверям гостиницы, в блаженном неведении о том, что на Крэмптона упоминание этого имени подействовало как взрыв бомбы.)

Крэмптон (вскочив в бешенстве и страхе). Мак-Комас?! (Кричит.) Валентайн! (Еще раз, яростно.) Валентайн!! Валентайн оглядывается.

Это заговор, западня! Ведь это моя собственная семья! Мои дети, моя жена, будь она проклята!

Валентайн (невозмутимо). Право? Любопытная встреча! (Продолжает изучать меню.)

Крэмптон. Нет уж, увольте! Я не желаю никаких встреч! (Кричит официанту.) Отдайте мое пальто!

Официант. Слушаю, сэр. (Возвращается, осторожно прислоняет трость Валентайна к столу и подает Крэмптону пальто, предварительно чуть-чуть встряхнув его.) Выходит, сэр, что я возвел напраслину на молодого человека и что на этот раз он не шутил?

Крэмптон. Рррр! (Начинает вдевать руки в рукава, но останавливается и, пораженный мыслью, напускается на Валентайна.) Валентайн, вы с ними заодно! Вы подстроили этот заговор! Вы…

Валентайн (безапелляционно). Вздор! (Отшвырнув от себя меню, обходит стол и как ни в чем не бывало смотрит поверх парапета на море.)

Крэмптон (сердито). Как вы…

Из отеля выходит Мак-Комас, за ним Фил и Долли; завидя Крэмптона, Мак-Комас останавливается в нерешительности.

Официант (мягко перебивая Крэмптона). Спокойно, сэр. Вот и они, сэр. (Подхватывает тросточку, перекидывает пальто через руку и идет к дверям отеля.)

Мак-Комас, решительно опустив углы рта, идет к Крэмптону, который подается назад, глядя в упор на Мак-Комаса и пряча руки за спиной. Мак-Комас, с еще более открытым челом, чем обычно, останавливается перед ним во всем величии человека, совесть которого безупречно чиста.

(Вполголоса, проходя мимо Фила по дороге к двери.) Я открыл ему все, сэр.

Филип. Бесценный Уильям! (Проходит к столу.)

Долли (вполголоса официанту). Как он это принял?

Официант (тоже вполголоса). Вначале был несколько изумлен, мисс, однако смирился, совсем смирился, мисс. (Уносит трость и пальто.)

Мак-Комас (который все это время отвечал на упорный взгляд Крэмптона таким же взглядом и, наконец, привел его в замешательство). Ну, вот и вы, мистер Крэмптон!

Крэмптон. Да, вот и я… в ловушке… в гнусной ловушке. Это мои дети?

Филип (с убийственной вежливостью). Мистер Мак-Комас, это и есть наш отец?

Мак-Комас (стоически). Да.

Долли (светски). Очень приятно. (Ходит бесцельно вокруг стола, обменявшись на ходу гримаской с Валентайном.)

Филип. Позвольте исполнить первейший долг гостеприимства и заказать вина. (Берет карточку со стола.)

Под влиянием учтивой внимательности Филипа и небрежной любезности Долли Крэмптону начинает казаться, что он просто-напросто в гостях у людей, с которыми случайно познакомился сегодня утром у зубного врача. Это отзывается болью в его родительском сердце; он начинает дрожать, лоб его покрывается испариной. Он тупо взирает на сына, между тем как тот, упиваясь собственной черствостью, в которой видит лишь остроумие и находчивость, беспечно продолжает.

Для вас, Финч, как для почтенного адвоката, нужно заказать старую, заплесневелую бутылочку хорошего портвейна, правда?

Мак-Комас (твердо). Только минеральной воды. Алкогольных напитков не пью. (Отходит в сторону, к краю террасы, с выражением человека, который бежит соблазна.)

Филип. Валентайн?

Валентайн. Пиво, если это не вульгарно.

Филип. Конечно, вульгарно. Закажем пива. (Обращаясь к Крэмптону с приличной веселостью.) Ну-с, мистер Крэмптон, а для вас мы что закажем?

Крэмптон. Что? Мальчишка!

Филип. Мальчишка! (С пафосом.) А кто виноват, что я мальчишка?

Крэмптон грубо вырывает у него карточку и не очень убедительно делает вид, что читает ее. Филип уступил ему карточку с изысканной учтивостью.

Долли (глядя в карточку через правое плечо Крэмптона). Виски на предпоследней странице.

Крэмптон. Не приставай, девчонка!

Долли. Девчонка! Ну нет, можете называть меня Долли, если хотите, но девчонкой — нет. (Берет Фила под руку; стоят вдвоем и разглядывают Крэмптона, словно перед ними не отец, а какой-то незнакомый чудак.)

Крэмптон (измученный и взбешенный, вытирает лоб платком; впрочем, он уже готов и то считать за благо, что они с ним шутят). Славный завтрак нас ждет, Мак-Комас, нечего сказать!

Мак-Комас (с подчеркнутой бодростью). А чем же не славный?

Филип. Только посмотришь на Финча — и сразу делается весело на душе.

Миссис Клэндон и Глория появляются из дверей отеля. Миссис Клэндон выступает с мужественным самообладанием и подчеркнутым достоинством; на последней ступеньке останавливается и приветствует Валентайна, который первым попадается ей навстречу. Глория также останавливается и не без отвращения смотрит на Крэмптона.

Миссис Клэндон. Рада вас видеть у себя, мистер Валентайн.

Он улыбается.

(Проходит дальше и, дойдя до Крэмптона, собирается так же спокойно приветствовать и его; однако, взглянув на него, внезапно останавливается и говорит с тревогой и оттенком раскаяния.) Фергюс, ты очень изменился!

Крэмптон (мрачно). Возможно. За восемнадцать лет изменишься.

Миссис Клэндон (с беспокойством). Я… я не в этом смысле. Как у тебя со здоровьем?

Крэмптон. Спасибо. Нет, дело не в здоровье, а в счастье — вот какая перемена бросилась тебе в глаза. (Взрываясь.) Посмотрите на нее, Мак-Комас! А теперь (издавая звук, средний между смехом и рыданием) — взгляните на меня!

Филип. Тсс! (Показывая на вход в гостиницу, где в эту минуту появляется официант.) Держитесь перед Уильямом!

Долли (предостерегающе трогая Крэмптона за руку). Кхе- кхе!

Официант идет к подсобному столику, подает рукой знак на кухню, и оттуда выходит молодой официант с суповыми тарелками, а за ним повар, в белом переднике и колпаке, несет суповую миску. Молодой официант остается прислуживать, повар уходит и время от времени появляется с новым блюдом; он режет мясо, но не подает. Старший официант становится подле стола, у того конца, что ближе к лестнице на пляж.

Миссис Клэндон (подходя к столу вместе с гостями). Тут как будто все уже виделись сегодня. Ах нет, простите. (Знакомя.) Мистер Валентайн — мистер Мак-Комас. (Идет к концу стола, ближнему к зданию отеля.) Фергюс, я попрошу вас сесть за хозяина!

Крэмптон. Ха! (С горечью.) За хозяина!

Официант (тактично подбадривает его, выдвигая ему стул). Вот сюда, сэр.

Крэмптон покорно садится на указанное место.

Благодарю вас, сэр.

Миссис Клэндон. Мистер Валентайн, не угодно ли вам сесть вот сюда (показывает на сторону, ближнюю к парапету), рядом с Глорией?

Валентайн и Глория усаживаются, Глория — по левую руку от Крэмптона, Валентайн — по правую от миссис Клэндон.

Финч, мне придется посадить вас на этой стороне, между Долли и Филом. Защищайтесь, как можете.

Все трое занимают указанные им места: Долли — по левую руку от матери, Фил — рядом с отцом.

Подают суп.

Официант (к Крэмптону). Суп или бульон, сэр?

Крэмптон (к миссис Клэндон). А что, в этом доме не принято читать молитву перед едой?

Филип (ловко вворачивая свою реплику). Сперва решим, о чем нам молить бога, Уильям!

Официант. Да, сэр? (Быстро и бесшумно обойдя стол, подходит к Филипу слева; по дороге успевает шепнуть молодому официанту.) Суп.

Филип. Две бутылочки пива для детей, как всегда, Уильям, и одну большую этому джентльмену. (Указывает на Валентайна.) Большую минеральной для мистера Мак-Комаса.

Официант. Так, сэр.

Долли. Не хотите добавить капельку ирландского, Финч?

Мак-Комас (скандализован). Нет… нет, спасибо.

Филип. Четыреста тринадцатый для моей матери и мисс Глории, как всегда. И… (Вопросительно в сторону Крэмптона.)

Крэмптон (нахмурившись и собираясь ответить грубостью). Я…

Официант (медоточиво). Хорошо, сэр. Мы уже изучили вкусы мистера Крэмптона, сэр. (Уходит в отель.)

Филип (строго глядя на отца). Так вы, оказывается, завсегдатай баров? Не одобряю!

Повар, в сопровождении официанта, несущего стопку горячих тарелок, вносит из кухни рыбу, ставит на подсобный стол и начинает раскладывать.

Крэмптон. Я вижу, вы кое-чему успели научиться у вашей матери.

Миссис Клэндон. Фил, я просила бы тебя помнить, что твои шутки неуместны с людьми, которые нас мало знают, а также и то, что твой отец сегодня наш гость.

Крэмптон (с горечью). Да, гость, которого посадили «за хозяина»!

Официанты убирают суповые тарелки.

Долли (сочувственно). Не совсем ловко, да? Ну да и нам ведь не сладко.

Филип. Тсс! Долли, нам с тобой недостает такта. (Крэмптону.) Мы стараемся, мистер Крэмптон, но мы еще не сильны в сыновних и дочерних чувствах.

Официант возвращается из отеля с бутылками.

Уильям, вы нам нужны, — восстановите мир и согласие. Официант (бодро). Да, сэр. Слушаю, сэр. Маленькую пива вам, сэр. (Крэмптону.) Ирландского с сельтерской для вас, сэр. (Мак-Комасу.) Аполлинарис, сэр. (К Долли.) Маленькую пива, мисс. (К миссис Клэндон, наливая ей вина.) Четыреста тринадцатый, мэм. (Валентайну.) Большую пива, сэр. (Глории.) Четыреста тринадцатый, мисс.

Долли (пьет). Да здравствует семья!

Филип (пьет). Да здравствует домашний очаг!

Официанты разносят рыбу.

Мак-Комас. Вот видите, как все мило получается, несмотря ни на что!

Долли (придирчиво). Несмотря ни на что? На что же, по-вашему, не нужно смотреть, Финч?

Крэмптон (ядовито). Он хочет сказать, что все очень мило, несмотря на присутствие вашего отца. Я правильно понял вас, мистер Мак-Комас?

Мак-Комас (смешавшись). Да нет же. Я сказал «несмотря ни на что», просто чтобы, так сказать, закруглить свою мысль. Я… э… э… э…

Официант (тактично). Тюрбо, сэр?

Мак-Комас (с безграничной благодарностью). Спасибо, любезный, спасибо.

Официант (вполголоса). Не стоит благодарности, сэр. (Возвращается к подсобному столу.)

Крэмптон (Филипу). Ты уже думал о выборе профессии?

Филип. Этот вопрос я все еще держу открытым. Уильям!

Официант. Да, сэр?

Филип. Как по-вашему, сколько нужно учиться, чтобы сделаться первоклассным официантом?

Официант. Этому не выучишься, сэр. Это уж у кого какая натура, сэр. (Вполголоса Валентайну, который ищет чего- то на столе.) У дамы нет хлеба, сэр? Сию минуту, сэр. (Подает Глории хлеб и в полный голос продолжает развивать свою тему.) Чрезвычайно редкое призвание, сэр.

Филип. А у вас самого, случайно, нет сына?

Официант. Есть, сэр. Как же, сэр. (К Глории, снова понизив голос.) Еще рыбки, мисс? Вы ведь не станете кушать жаркое днем.

Глория. Нет, спасибо.

Официанты убирают тарелки из-под рыбы и вносят следующее блюдо.

Долли. Уильям, ваш сын тоже официант?

Официант (подавая Глории дичь). Что вы, мисс! У него для этого характер неподходящий. Он пошел по другой линии.

Мак-Комас (покровительственно). Верно, по питейной, да?

Официант (с оттенком печали, как бы вспоминая былое разочарование, горечь которого смягчило время). Нет, сэр, совсем по другой… по вашей линии, сэр. Он юрист, сэр.

Мак-Комас (сконфуженно). Прошу прощения.

Официант. Помилуйте, сэр. Естественнейшая ошибка, сэр. Я и сам частенько жалел, что он не пошел по питейной части. Гораздо раньше встал бы на ноги, сэр. (Тихо Валентайну, который опять что-то ищет.) Соль возле вас, сэр. (Продолжая.) Да, сэр, мне пришлось помогать ему до тридцати семи лет, сэр. Теперь-то его дела идут отлично, сэр; весьма, весьма даже хорошо, сэр. Меньше пятидесяти гиней и не берет, сэр.

Мак-Комас. Демократия, Крэмптон! Современная демократия!

Официант (спокойно). Нет, сэр, не демократия, а всего лишь образование, сэр. Стипендии, сэр. Выдержал вступительный экзамен в Кембридже, сэр. Окончил Сидней-Сассекский колледж, сэр.

Долли дергает его за рукав, он наклоняется к ней, она ему что-то шепчет.

Имбирного, мисс? Слушаю, мисс. (К Мак-Комасу.) И слава богу, сэр. Он никогда не питал склонности к настоящей работе, сэр. (Идет в дом.)

Оставшиеся несколько подавлены величием его сына.

Валентайн. Кто же после этого осмелится требовать его услуг?

Долли. Как вы думаете, ничего, что я послала его за пивом?

Крэмптон (с тупым упорством). Раз он официант, пусть служит. Если бы вы с ним держались, как подобает держаться с официантом, он не стал бы распускать язык.

Долли. И как бы мы прогадали! Ведь он может представить нас своему сыну и ввести нас в лондонское общество! Официант возвращается с пивом.

Крэмптон (презрительно ворчит). Лондонское общество, лондонское общество! Да ты, девчонка, ни для какого общества не годишься.

Долли (выходя из себя). Послушайте, мистер Крэмптон! Если вы думаете, что…

Официант (тихонько, подойдя к ней). Имбирное пиво, мисс!

Долли (растерявшись от неожиданности, делает глубокий вздох, чтобы прийти в себя, и ласково отвечает официанту). Спасибо, милый Уильям. Вы подоспели в самый раз. (Пьет.)

Мак-Комас. Я хочу спросить о другом, если позволите. Какого вероисповедания придерживаются на Мадейре, мисс Клэндон?

Глория. Вероятно, португальского. Впрочем, я не интересовалась.

Долли. Во время великого поста приходят слуги, становятся перед вами на колени и просят прощения за все, что они натворили, а вы делаете вид, будто прощаете. В Англии тоже так, Уильям?

Официант. Пожалуй, что нет, мисс. Может быть, кое-где это и принято, но мне с этим обычаем не приходилось сталкиваться, мисс. (Перехватывает взгляд миссис Клэндон, которой молодой официант предлагает салат.) Вы любите его без приправы, мэм. Сию минуту, мэм; я для вас приберег. (Своему молодому коллеге, жестом предлагая ему обслужить Глорию.) Сюда, Джо. (Берет отдельную порцию салата со второго стола и ставит ее рядом с тарелкой миссис Клэндон; при этом от него не ускользает внезапная гримаска на лице Долли.) Это вам попалась пряная травка, мисс, ее позабыли вынуть. (Убирает ее тарелку.) Благодарю вас, мисс. (Молодому официанту, жестами объясняя, что нужно принести новую порцию для Долли.) Джо! (Возвращаясь к прежней теме.) У нас тут почти все — члены англиканской церкви, мисс. Долли. Члены англиканской церкви! А какие у вас членские взносы?

Крэмптон (резко поднявшись со стула среди всеобщего замешательства). Вы видите, в каком духе воспитаны мои дети, Мак-Комас? Вы видите? Вы слышите? Я вас всех призываю в свидетели… (Речь его становится нечленораздельной, он собирается с размаха ударить кулаком по столу.)

Официант предусмотрительно принимает его тарелку.

Миссис Клэндон (твердым голосом). Сядьте, Фергюс. Ваш пыл неуместен. Не забывайте, что Долли здесь почти что иностранка. Сядьте же, пожалуйста.

Крэмптон (неохотно опускаясь на стул). А все-таки не след бы мне здесь сидеть да потворствовать всему этому, не след.

Официант. Сыру не угодно ли? Или вы, может быть, предпочитаете сладкое?

Крэмптон (растерявшись). Что? А? Давайте сыру! Долли. Уильям, принесите папирос!

Официант. Я уже приготовил, мисс. (Берет с подсобного стола коробку и кладет ее перед Долли.)

Долли выбирает себе папиросу и готовится закурить, официант идет к подсобному столу за спичками.

Крэмптон (с ужасом глядя на Долли). Она курит?!

Долли (в сердцах). Вот что, мистер Крэмптон! Я вижу, что отравляю вам завтрак. Пойду курить на пляж. (Резке встает из-за стола и, надувши губки, направляется к лестнице.)

Официант чиркает спичкой и ловко подает ей огонь.

Спасибо, Уильям. (Спускается по ступеням.)

Крэмптон (в ярости). Маргарет, заставь эту девчонку вернуться. Позови ее, слышишь?

Мак-Комас (умиротворяюще). Послушайте, Крэмптон, бросьте! Она просто унаследовала отцовский характер, вот и все.

Миссис Клэндон (с глубоким раздражением в голосе). Надеюсь, что нет, Финч. (Встает, все привстают вслед за ней.) Мистер Валентайн, вы извините меня? Долли, должно быть, очень обижена и расстроена всем этим. Мне нужно пойти к ней.

Крэмптон. Чтобы взять ее сторону против меня, да? Миссис Клэндон (игнорируя его). Глория, будь, милая, за хозяйку, покуда я вернусь. (Идет к лестнице.) Крэмптон провожает ее ненавидящим взглядом, остальные смотрят ей вслед, сохраняя неловкое молчание; на всех этот инцидент произвел тяжелое впечатление. Официант тактично уходит в отель через кухню, уводя с собой помощника и предоставляя гостей самим себе.

Крэмптон (откидываясь на спинку стула). Это я понимаю, Мак-Комас! Вот это мать так мать!

Глория (с твердостью). Да, прекрасная мать. Крэмптон. И ужасный отец — так, что ли?

Валентайн (возмущенно, вставая). Мисс Клэндон, я… Крэмптон (накидываясь на него). Фамилия этой девицы Крэмптон, а не Клэндон, мистер Валентайн. Или вы решили заодно с ними оскорблять меня?

Валентайн (игнорируя его). Мисс Клэндон, я в отчаянии. Во всем виноват я. Я его сюда привел, и я должен за него отвечать. Мне стыдно за него.

Крэмптон. Это еще с какой стати?

Глория (холодно, поднимаясь со стула). Вам не за что извиняться, мистер Валентайн. Боюсь, мы все вели себя, как дети. Завтрак не удался, и я думаю, что лучше нам всем разойтись и на этом покончить. (Отодвигает свой стул и направляется к лестнице; проходя мимо Крэмптона, с убийственным спокойствием бросает ему.) Всего хорошего, отец. (Спускается по лестнице с выражением холодного, брезгливого равнодушия.)

Все смотрят ей вслед и поэтому не замечают официанта, который выходит из отеля, неся пальто Крэмптона, трость Валентайна, несколько шалей, зонтиков и складные стулья. Все это он сваливает на скамью.

Крэмптон (с искаженным лицом смотрит вслед Глории и повторяет, ни к кому не обращаясь). Отец! Отец! (С силой опускает кулак на стол.) Какого чч…

Официант (подавая ему пальто). Ваше, сэр, если я не ошибаюсь, сэр.

Крэмптон свирепо смотрит на него, резко вырывает пальто у него из рук, идет вдоль террасы к садовой скамейке и от ярости никак не может продеть руки в рукава. Мак-Комас встает, помогает ему надеть пальто, потом берет свой цилиндр и зонтик с чугунного столика и направляется к лестнице. Между тем официант, с невозмутимой учтивостью поблагодарив Крэмптона за то, что тот взял у него пальто, собирает со скамейки оставшиеся вещи и протягивает Филипу зонтики.

Зонтики для дам, сэр. Солнце на взморье так и слепит, сэр. Убийственно для цвета лица, сэр. Стулья я понесу сам, сэр.

Филип (цитируя «Алису в стране чудес»[5]). Папа Уильям, вы старик… но вы самый внимательный из смертных. И все же возьмите-ка вы зонтики, а я понесу стулья. (Забирает их у него.)

Официант (с подчеркнутой признательностью). Благодарю вас, сэр.

Филип. Финч, ну-ка, помогите! (Протягивает ему несколько стульев.) Пошли! (Спускаются по лестнице )

Валентайн (официанту). Давайте и я что-нибудь понесу. Да вот хотя бы это! (Хочет взять у него один из зонтов.)

Официант (тонко). Это младшей барышни, сэр.

Валентайн тотчас же выпускает зонт.

Благодарю вас, сэр. С вашего позволения, сэр, мне кажется, что вам лучше бы взять вот это. (Кладет зонтики на стул, на котором сидел Крэмптон, и извлекает из кармана своего фрака книгу, заложенную дамским носовым платком.) Сейчас ее читает старшая барышня.

Валентайн с жадностью хватает книгу.

Благодарю вас, сэр. «О подчиненном положении женщины», сэр, как видите. (Снова взваливает на себя зонты.) Мы с вами, пожалуй, предпочли бы что-нибудь полегче для чтения на пляже, сэр. Не правда ли, сэр? (Спускается по лестнице.)

Валентайн (возбужденно подступая к Крэмптону). Послушайте, Крэмптон, и вам не стыдно?

Крэмптон (воинственно). Стыдно?! Чего это я должен стыдиться?

Валентайн. А того, что вы вели себя, как медведь. Что теперь подумает обо мне ваша дочь? Ведь это я вас сюда привел.

Крэмптон. Признаться, я не задумывался о том, что моя дочь подумает о вас.

Валентайн. Конечно, вы думали только о себе! Вы законченный эгоист.

Крэмптон (с надрывом). Она сказала вам, кто я такой: отец… отец, которого лишили детей. Как бессердечно нынешнее поколение! Что же они думают? Прийти — после стольких лет разлуки, увидеть наконец своих детей… услышать их голоса — и — держаться, как гость, попавший случайно на завтрак! Слушать, как меня величают мистером Крэмптоном,—понимаете: мистером Крэмптоном! Кто дал им право так разговаривать со мной? Ведь я их отец, они сами этого не отрицают! Я человек с обыкновенными человеческими чувствами. Или я уж совсем никаких прав не имею, ни на что не могу претендовать? Кто окружал меня все эти годы? Прислуга, клерки, деловые знакомые. И от всех-то я видел почет и уважение, да и доброту тоже. Ни у кого из них не повернулся бы язык разговаривать со мной так, как разговаривала эта девчонка; никто из них не позволил бы себе так надо мной издеваться, как этот мальчишка! (Истошным голосом.) Детки родные! «Мистер Крэмптон»! Род…

Валентайн. Ну-ну-ну, ведь они еще дети. Назвала же она вас отцом?

Крэмптон. Назвала! «Всего хорошего, отец»! «Всего хорошего»!.. Нащупала, с какой стороны у меня сердце, и — ножом!

Валентайн (не на шутку обидевшись). Послушайте, Крэмптон, вы бы хоть ее оставили в покое, вам грех жаловаться на ее обращение. Мне ведь нынче пришлось в тысячу раз хуже, чем вам.

Крэмптон. Вам?!

Валентайн (распаляясь). Ну да, мне! Я сидел рядом с ней и за все время рта не раскрыл — ни одного разнесчастного слова не мог придумать! И она тоже не сказала мне ни слова.

Крэмптон. Ну и что же?

Валентайн (как человек, которому уже не до шуток, говорит все быстрее и быстрее). Крэмптон, вы знаете, что со мной сегодня случилось? Или вы думаете, я со всеми своими пациентами проделываю такие фокусы, как сегодня с вами?

Крэмптон. Надеюсь, что нет.

Валентайн. Дело в том, что я окончательно сошел с ума… или, вернее, я наконец-то в своем уме. Я теперь все могу, я стал взрослым наконец, я —человек! И это ваша дочь меня сделала человеком.

Крэмптон (не веря своим ушам). То есть вы влюбились в мою дочь?

Валентайн (извергая целый водопад слов). Влюбился? Чепуха ! Это что-то совсем другое, гораздо выше и шире любви. Это — жизнь, это — вера, это — сила, уверенность в себе, блаженство…

Крэмптон (перебивая, с испепеляющим презрением). Вздор, любезный! Вам не прокормить жену. Вы не можете на ней жениться.

Валентайн. Кто говорит о женитьбе? Я готов целовать ей руки, стоять перед ней на коленях, жить ею одною, умереть за нее — и больше мне ничего не нужно. Взгляните, это ее книга: вот! (Целует ее платок.) Если бы вы предложили мне все свое состояние за то лишь, чтобы я отказался от этого предлога спуститься на пляж и обменяться с ней еще одним словечком, я бы только рассмеялся в ответ! (Радостно сбегает с лестницы и попадает в объятия официанта, который поднимается с пляжа. Чтобы не упасть, они крепко обхватывают друг друга за талию и начинают кружиться.)

Официант (мягко). Спокойно, сэр, спокойно!

Валентайн (устыдившись своего порыва). Ради бога, простите !

Официант. Ничего, ничего, сэр. Вполне естественно в вашем возрасте, сэр. Барышня послала меня за книгой, сэр. С вашего разрешения, сэр, я бы вас попросил отнести ее сейчас же, сэр.

Валентайн. С удовольствием! Разрешите мне предложить вам шестинедельный заработок лица свободной профессии! (Протягивает ему монету, полученную от Долли.) Официант (точно эта сумма превысила самые его оптимистические ожидания). Благодарю вас, сэр. Премного вам обязан, сэр.

Валентайн летит вниз по лестнице.

Чрезвычайно живой молодой человек, сэр, чрезвычайно мужественный и прямолинейный, сэр.

Крэмптон (со сварливым скептицизмом). И, уж верно, скоро сколотит себе состояние, прибавьте. Я-то знаю, к чему сводится его шестинедельный заработок. (Шагает через террасу к чугунному столику и садится.)

Официант (философски). Как знать, сэр! Поживем — увидим. Таков мой принцип, сэр, если мне позволительно, сэр, иметь принципы. (На время официант берет верх над философом.) Вы совсем забыли ваше виски с сельтерской, сэр, так и не притронулись к нему. (Взяв рюмку со стола, за которым сидели гости, ставит ее перед Крэмптоном.) Так-то, сэр: поживем — увидим. Да вот хотя бы мой сын, сэр! Кто бы мог ожидать, что он дойдет до шелковой мантии, сэр! И вот подите же — не меньше пятидесяти гиней, сэр. Есть о чем задуматься, сэр!

Крэмптон. Ну что ж, надеюсь, он благородный сын и не забывает, чем он вам обязан?

Официант. Да, мы с ним ладим, сэр, превосходно ладим; особенно если принять во внимание разницу нашего положения в обществе.

Крэмптон тянется к рюмке.

Небольшой кусочек сахара, сэр, оживит вашу сельтерскую, не придавая ей сладкого вкуса, сэр. С вашего разрешения, сэр! (Опускает кусок сахара в рюмку.) А в конце концов я частенько говорю ему: так ли уж велика эта разница? Мне вот приходится надевать фрак, чтобы все знали, кто я таков; а разве ему тоже не приходится надевать парик и мантию, чтобы показать, кто он? Мой основной доход зависит от чаевых, сэр, которых мы якобы не берем; но ведь и он живет главным образом на гонорары, сэр; а у них тоже, говорят, принято делать вид, будто они не берут. Вы скажете, что он по своему положению имеет возможность вращаться в порядочном обществе и сталкиваться с самыми различными людьми. Но разве нельзя сказать того же и о моей профессии, сэр? И если юристу не совсем пристало иметь в качестве отца официанта, то посудите сами, сэр, ловко ли официанту иметь сына юриста? Многие даже усматривают тут непозволительную дерзость, сэр; уверяю вас, сэр. Не подать ли вам еще чего, сэр?

Крэмптон. Нет, спасибо. (С горьким смирением.) Я ведь никому не помешаю, если посижу здесь еще немножко, правда? Все равно никого нет, все на пляже.

Официантке чувством). Вы слишком любезны, сэр; вы точно, не знаете, что оказываете нам и удовольствие и честь^ мистер Крэмптон. Спасибо, сэр! Ведь нам только лучше, если вы будете чувствовать здесь себя как дома, сэр.

Крэмптон (с душераздирающей иронией). Как дома!

Официант (задумчиво). А что, сэр, все зависит от точки зрения, сэр. Я всегда говорил, что одно из основных достоинств гостиницы заключается в том, сэр, что в ней можно найти убежище от семейной жизни, сэр.

Крэмптон. Мне сегодня что-то не довелось воспользоваться этим ее преимуществом.

Официант. Верно, сэр, верно. Увы, сэр, жизнь полна неожиданностей! (Качая головой.) Ну что ж, сэр, поживем — увидим, сэр, поживем — увидим. (Уходит в дом.)

Крэмптон (подпирает голову руками; лицо его осунулось, измучено, в глазах сухой блеск). Дом! Дом! (Заслышав шаги, поспешно выпрямляется.)

Это Глория поднимается по лестнице; она одна; в руках у нее зонтик и книга. Он вызывающе смотрит на нее; есть, впрочем, нечто трогательное в том, как выражение его рта и глаз взаимно противоречат друг другу: рот говорит о свирепом упорстве, в то время как в глазах — тоска. Она подходит к скамейке, прислоняется к ней с края и начинает разглядывать отца, словно удивляясь его слабости. Он ей любопытен, — следовательно, она не совсем холодна к нему; однако узы родства оставляют ее в высшей степени равнодушной.

(Угрюмо бросает ей.) Ну?

Глория. Я хочу с вами поговорить.

Крэмптон (глядит на нее в упор). Неужели? Вот уж не ожидал! Встречаешься с отцом после восемнадцатилетней разлуки и так-таки хочешь «поговорить» с ним! Трогательно, ты не находишь?

Глория. Все это, по-моему, совершенно бессмысленно и не нужно. Каких чувств вы ждете от нас? Каких поступков? Да и вообще чего вы хотите? Почему вы с нами обращаетесь менее вежливо, чем все другие? По всему видно, что вы не особенно нас любите, да и с чего бы вам любить нас? Но неужели нам нельзя встречаться без того, чтобы не ссориться?

Крэмптон (по его лицу проходит зловещая серая тень). Ты понимаешь, что я ваш отец, или нет?

Глория. Конечно, понимаю.

Крэмптон. Знаешь ли ты, чего я, как отец, вправе от вас ожидать?

Глория. Например?

Крэмптон (поднимаясь с видом человека, которому предстоит бой с чудовищем). Например? Например? Например, дочернего долга, любви, послушания…

Глория (которая все это время стояла, небрежно опершись о спинку скамейки, резко выпрямляется и окидывает его гордым взглядом). Я послушна одному лишь голосу совести. Я уважаю только то, что благородно. И в этом одном я вижу свой долг. (Следующие слова она произносит с меньшей категоричностью.) Что касается любви, то это уже не в моей воле. Я даже не совсем уверена, понимаю ли я, что такое любовь. (Отворачивается, ясно показывая, что эта тема ей не по нутру, и идет к столу в поисках удобного стула; книгу и зонтик кладет на стол.)

Крэмптон (следуя за ней глазами). Ты это всерьез?

Глория (не мешкая, дает ему суровый отпор). Простите, но это даже невежливо. Я говорю с вами серьезно и вправе рассчитывать на серьезное отношение к себе. (Выдвигает один из стульев, поворачивает его спинкой к столу и устало опускается на него.) Неужели вы не можете обсудить этот вопрос разумно и хладнокровно?

Крэмптон. Разумно и хладнокровно? Не могу. Понимаешь? Не могу.

Глория (отчеканивая). Нет. Этого я не понимаю. Я не сочувствую такому…

Крэмптон (испуганно съежившись). Стой! Не договаривай! Ты не знаешь, что делаешь. Или ты хочешь довести меня до сумасшествия?

Она хмурит брови, — ее раздражает его ребяческая вспыльчивость.

(Поспешно прибавляет.) Нет, нет, я не сержусь; право же, не сержусь. Погоди, погоди, дай мне подумать. (Стоит с минуту, опуская и поднимая брови, сжимая и разжимая кулаки, в недоуменном раздумье; затем берет стул, стоящий у конца стола, садится рядом с ней и делает трогательное усилие над собой, стараясь быть с ней мягким и терпеливым.) Вот, кажется, нашел. Попробую во всяком случае.

Глория (уверенно). Вот видите! Стоит только как следует подумать, и все проясняется.

Крэмптон (почуяв опасность). Нет, нет, тут не думать надо. Я хочу, чтобы ты не думала, а чувствовала,— в этом наше единственное спасение. Слушай! Ты… Но погоди… я забыл… как тебя зовут. Я имею в виду уменьшительное имя. Не зовут же тебя дома Софронией?

Глория (с ужасом и отвращением). Софрония? Мое имя — Глория, и так меня все и зовут.

Крэмптон (снова выходя из себя). Девчонка, твое имя — Софрония; тебя так назвали в честь твоей тетушки, а моей сестры — Софронии. Она же и подарила тебе твою первую Библию, в которую вписала твое имя.

Глория. В таком случае, моя мать дала мне другое имя.

Крэмптон (сердито). Она не имела никакого права. Я этого не потерплю.

Глория. Это вы не имели права называть меня именем вашей сестры. Я ведь с ней не знакома.

Крэмптон. Ты городишь чушь. Есть пределы моему долготерпению! Я этого не допущу! Слышишь?

Глория (вставая, с угрозой). Вы непременно решили ссориться?

Крэмптон (страшно испугавшись, умоляюще). Нет, нет! Садись, ну садись же…

Она смотрит на него выжидающе.

(Заставляет себя, наконец, произнести ненавистное имя.) Глория.

Она удовлетворенно поджимает губы и садится.

Ну вот! Видишь, я только хочу доказать тебе, что я в самом деле твой отец, моя… мое дорогое дитя… (Ласка в его устах звучит так трогательно-неловко, что вызывает невольную улыбку у Глории, которая даже немного смягчается к нему.) Теперь слушай, я тебя вот о чем хотел спросить: ты меня совсем не помнишь? Ты, правда, была крошкой, когда вас у меня забрали, но уже многое замечала. Неужели ты не помнишь того, которого ты тогда любила или (застенчиво) к которому испытывала хотя бы детскую привязанность? Ну? Того, кто позволял тебе сидеть у себя в кабинете и любоваться моделями кораблей, — ты еще принимала их тогда за игрушки? (Смотрит заискивающе ей в лицо: нет ли в нем ответного проблеска; и продолжает с меньшей надеждой, но более настойчиво.) Того, кто позволял тебе делать что угодно и просил тебя только об одном: сидеть смирно и не разговаривать? Кто был для тебя тем, чем никто другой не был,—отцом?

Глория (ничуть не растроганная его словами). Если вы будете все так описывать, мне, конечно, покажется, будто я помню. На самом же деле я ничего не помню.

Крэмптон (с тоской). А мать? Неужели она вам так-таки ничего не рассказывала обо мне?

Глория. Она никогда не упоминала вашего имени.

Он издает невольный стон.

(Взглядывает на него с оттенком презрения и продолжает.) Кроме одного-единственного раза, когда она напомнила мне в самом деле кое о чем, что я позабыла.

Крэмптон (с надеждой). О чем же?

Глория (безжалостно). О плетке, которую вы купили специально для того, чтобы меня бить.

Крэмптон (скрежеща зубами). О! И это вытащить на свет! Чтобы отвратить вас от меня! Ведь вы могли бы никогда этого не знать. (Тихо, с тяжелым и мучительным вздохом.) Будь она проклята!

Глория (вскакивая). Негодяй! (Скандируя.) Не-го-дяй! И вы смеете проклинать мою мать!

Крэмптон. Замолчи! Не то сама пожалеешь! Я твой отец.

Глория. Как ненавистно мне это слово! И как я люблю другое слово: мать! Уходите.

Крэмптон. Я… я задыхаюсь… Ты хочешь убить меня! Эй, кто там!.. Я… (Задыхается, чуть ли не в припадке.)

Глория (не теряя присутствия духа, спокойно подходит к парапету и кричит оттуда). Мистер Валентайн!

Валентайн (отвечая снизу). Я здесь!

Глория. Будьте добры, поднимитесь сюда на минутку. Вы нужны мистеру Крэмптону. (Возвращается к столу и наливает стакан воды.)

Крэмптон (вновь обретая дар речи). Нет, оставь меня. Мне его не нужно. Я совершенно здоров. Слышишь? Мне не нужна ни твоя, ни его помощь. (Встает и весь подтягивается.) Ты права,—мне, пожалуй, лучше уйти. (Надевает шляпу.) И это твое последнее слово?

Глория. Надеюсь, что да.

С минуту он смотрит на нее в упор, затем мрачно кивает, как бы в подтверждение ее слов, и проходит в гостиницу. Она смотрит на него так же упорно, пока он не исчезает в дверях, после чего с жестом, выражающим облегчение, оборачивается к Валентайну, который взбегает по ступенькам лестницы.

Валентайн (запыхавшись). Что случилось? (Озираясь.) Где Крэмптон?

Глория. Ушел.

Лицо Валентайна мгновенно озаряется радостью, страхом и лукавством: он вдруг понял, что находится наедине с Глорией.

(Она же продолжает равнодушным голосом.) Мне показалось, что он нездоров. Однако он оправился. Он не стал дожидаться вас. Извините, пожалуйста. (Направляется к столу за книгой и зонтиком.)

Валентайн. Тем лучше. В больших дозах он невыносим. (Как бы забывшись.) И подумать только, что у такого отца такая красавица дочь!

Глория (на мгновенье опешив, отвечает затем вежливо, но с подчеркнутым презрением). Это что же — комплимент? Так, кажется, называют подобные речи? Поверьте, мистер Валентайн, что комплименты губят всякий разговор. Давайте строить нашу дружбу — если нам с вами суждено дружить — на основе разумной и здоровой. Замуж идти я не намерена, а если вас не устраивает такое положение вещей, нам лучше не продолжать нашего знакомства. Валентайн (осторожно). Понимаю. Разрешите все же задать вам один вопрос. Ваше отрицательное отношение к браку простирается на брак вообще или только на брак лично со мной?

Глория. Я слишком мало знакома с вами, мистер Валентайн, и не успела еще составить себе какое-либо мнение относительно ваших личных достоинств. (Изображая безграничное равнодушие, отворачивается и садится с книгой на садовую скамейку.) Для уважающей себя женщины теперешняя форма брака неприемлема.

Валентайн (мгновенно переходит на искренний, задушевный тон, давая понять, что он чистосердечно принимает ее условия и сам в восторге от ее взглядов, которые целиком разделяет). Ну вот видите, у нас уже есть точка соприкосновения. Я совершенно согласен с вами: нынешняя форма брака в высшей степени несправедлива. (Снимает шляпу и беспечно швыряет ее на чугунный столик.) Нет, нет, я сам хочу отделаться от всей этой чепухи. (Садится рядом с ней так просто и естественно, что ей и в голову не приходит возмутиться; с жаром.) У нас ведь не успеют мужчина с женщиной познакомиться, как их начинают подозревать в матримониальных намерениях. Ну не гнусно ли? Точно у них не может быть иных интересов, иных тем для разговора, точно женщина ни на что другое не способна!

Глория (заинтересовавшись). Вот теперь вы заговорили по- человечески и вполне разумно, мистер Валентайн!

Валентайн (в его глазах загорелся огонек: «клюнуло!»). Еще бы! Мы ведь с вами умные люди. Зато какое это наслаждение — не правда ли, — когда в этом дурацком мире, опутанном условностями, встречаешь родную душу, человека развитого, свободного от предрассудков!

Глория (искренне). Я надеюсь встретить в Англии много таких людей.

Валентайн (с сомнением). Хм! Народу-то здесь немало — почти сорок миллионов. И это вам не чахоточные представители высокообразованных классов, как на Мадейре.

Глория (оседлав своего любимого конька). Ах, на Мадейре все глупы и набиты предрассудками. Слабые, сентиментальные созданья! Я ненавижу слабость и ненавижу сантименты.

Валентайн. Потому-то вы так вдохновляюще действуете на других.

Глория (с улыбкой). Я не знала, что действую вдохновляюще.

Валентайн. Да. Сила заразительна.

Глория. Как сила — не знаю, а вот слабость в самом деле заразительна.

Валентайн (убежденно). Вы сильный человек. Знаете ли вы, что благодаря вам весь мир для меня сегодня перевернулся?! Я хандрил, думал о том, что за квартиру не уплачено, будущее страшило меня… Когда вы вошли, у меня словно в глазах помутилось.

По ее лицу пробегает легкая тень.

(Поспешно продолжает.) Это глупо, сам знаю. Но тем не менее со мной действительно что-то такое сделалось. Объясняйте это как хотите, но кровь моя… (останавливается, пытаясь подобрать достаточно бесстрастное слово) подверглась окислению! В мышцах появилась упругость, мозг прояснился, я ощутил прилив мужества. Странно, правда? Тем более что я вовсе не склонен к сентиментальности.

Глория (встает в некотором беспокойстве). Пойдемте на пляж.

Валентайн (таинственно, вскинув на нее глаза). Ах, и вы почувствовали?

Глория. Что?

Валентайн. Страх.

Глория. Страх?

Валентайн. Да, словно что-то вот-вот должно случиться. За секунду до того, как вы предложили бежать на пляж, меня самого охватило это чувство.

Глория (с изумлением). Вот странно, просто удивительно! И у меня было такое же предчувствие.

Валентайн (торжественным тоном). Поразительно! (Поднимаясь.) Что же делать? Бежать?

Глория. Бежать?! Ну нет, это было бы ребячеством. (Садится. Он усаживается рядом и смотрит на нее с глубоким сочувствием. Она же произносит следующие слова тоном задумчивым и несколько озабоченным.) Интересно — должно ведь быть научное объяснение для подобной игры фантазии!

Валентайн. Да, любопытно! Странное, беспомощное какое-то ощущение, правда?

Глория (восставая против этого слова). Беспомощное?

Валентайн. Ну да. Словно природа, все эти годы предоставлявшая нас самим себе и позволявшая нам действовать сообразно нашему разумению и совести, вдруг занесла над нами свою огромную лапу, ухватила нас, маленьких своих детишек, за шиворот, и давай нами орудовать по- свойски, преследуя свои цели и не считаясь с нашей волей.

Глория. Вам не кажется, что вы ударились в поэзию?

Валентайн (переходя неожиданно на бесшабашный тон). Не знаю. Да и не все ли равно? (И вдруг с укором.) Ах, мисс Клэндон, как вам не стыдно!

Глория. А что такое?

Валентайн. Да вот — заколдовали меня. Я самым честным образом стараюсь вести себя разумно, по-научному — словом, так, как вы требуете. Но… но… но… Ах, да неужели вы сами не видите, какую искру вы заронили мне в душу?

Глория. Надеюсь, что вы не настолько глупы… не настолько пошлы… чтобы сказать, что искра, которую я заронила вам в душу,—любовь?

Валентайн. Нет, нет, нет! Не любовь, помилуйте! Назовем это, если хотите, химией. Не станете же вы отрицать существование такого явления, как химическая реакция, или химическое сродство, или химические соединения,— ведь это из всех сил, действующих в природе, — самая неотразимая! Ну так вот, вы неотразимо притягиваете меня к себе… химически, понимаете?

Глория (высокомерно). Вздор!

Валентайн. Ну конечно же вздор, глупая вы девчонка!

Глория отшатывается в негодовании, еле веря своим ушам.

Да, да, глупая девчонка! Что-что, а это уж доподлинно научный факт. Вы — ханжа, ханжа в юбке. (Вставая.) Ну вот, теперь уж вы, наверное, не захотите иметь со мной дела. (Идет к чугунному столику и берет с него шляпу.)

Глория (с подчеркнутым спокойствием, выпрямившись, как классная дама, позирующая для фотографии). Ваше последнее замечание лишь показывает, как мало вы разбираетесь в моем характере. Я и не думала обижаться.

Валентайн снова кладет шляпу.

Я всегда готова выслушать друзей, мистер Валентайн, когда они хотят указать мне на мои недостатки — даже в тех случаях, когда они так нелепо заблуждаются относительно меня, как вы. Недостатков у меня много, и недостатков весьма существенных, но вот чего во мне совершенно нет, так это именно того, что вы именуете ханжеством. (Чинно поджимает губки и глядит на него в упор, с вызовом, вся подбираясь.)

Валентайн (возвращается к скамейке, чтобы с большей убедительностью бросить ей в лицо). Неправда, есть! Так говорит мой разум, мои знания, мой опыт.

Глория. Позвольте вам напомнить, что ни разум ваш, ни знания, ни опыт нельзя, по счастью, считать непогрешимыми.

Валентайн. Я вынужден доверять им. Разве только вы захотите, чтобы я верил своим глазам, своему сердцу, своим инстинктам, своему воображению, которые чудовищно лгут мне о вас.

Глория (понемногу теряя самоуверенность). Лгут?!

Валентайн (упрямо). Да, лгут. (Снова подсаживается к ней.) Не хотите же вы, чтобы я поверил, что вы первая красавица в мире?

Глория. Как глупо! Вы уж переходите на личности.

Валентайн. Разумеется, глупо. Но так говорят мне мои глаза.

Глория презрительно поводит глазами.

Нет, я не собираюсь льстить. Я же вам сказал, что не верю своим глазам.

К стыду своему, она обнаруживает, что и это ее не устраивает.

Неужели вы думаете, что если вы отвернетесь от меня из отвращения к моей слабости, я тут же заплачу, как малый ребенок?

Глория (чувствуя, что нужно говорить коротко и жестко, иначе у нее задрожит голос.) Это еще с какой стати?

Валентайн. Разумеется, не идиот же я в самом деле? Но сердце, дурацкое мое сердце подсказывает мне, что заплачу. Впрочем, я буду спорить со своим сердцем и урезоню его наконец. Сколько бы я ни любил вас, я заставлю себя смотреть правде в глаза. В конце концов не так уж трудно быть разумным, факты остаются фактами. Что это за место?[6] Не рай, а Морской отель. Время? Не вечность, а около двух часов пополудни. Кто я такой? Зубной врач, «пятишиллинговый дантист»!

Глория. А я — ханжа в юбке.

Валентайн (с жаром). Нет, нет, я так не могу! Я должен сохранить хоть одну иллюзию — вас. Я люблю вас… (Поворачивается к ней, точно не в силах совладать с неудержимым желанием дотронуться до нее; она поднимается и стоит в гневной и настороженной позе. Он нетерпеливо вскакивает и отступает на шаг.) Ах, какой же я дурак! Идиот! Вам, впрочем, этого не понять, с таким же успехом можно говорить с камешками на пляже. (Обескураженный, отворачивается от нее.)

Глория (успокоенная отступлением, даже с некоторым раскаянием). Простите, я не хочу быть черствой, мистер Валентайн; но что я могу сказать?

Валентайн (делая шаг к ней; прежнюю бесшабашную манеру сменила рыцарская учтивость). Вы ничего не можете сказать, мисс Клэндон. Это я должен просить у вас прощения. Это моя вина, или, вернее, мое несчастье. Что ж поделаешь, коли у вас нет сердечного влечения ко мне! (Она открыла было рот, но он останавливает ее умоляющим жестом.) О, я знаю, что вам не полагается говорить, нравлюсь ли я вам или нет, но…

Глория (тотчас встает на защиту своих принципов). Не полагается? Это еще почему? Я свободная женщина, почему бы мне не сказать?

Валентайн (в ужасе, с мольбой, отступая). Ах, не надо! Я боюсь.

Глория (тон ее перестает быть презрительным). Вам нечего бояться. Я считаю вас сентиментальным и немножко глупым. Но вы мне нравитесь.

Валентайн (в изнеможении опускаясь на ближайший стул). Итак, все кончено. (Являет собой картину отчаяния.) Глория (озадачена; подходит ближе к нему.) Но почему же? Валентайн. Потому что нравиться мало. Я, например, чем глубже вникаю, тем больше сомневаюсь в том, нравитесь вы мне или нет.

Глория (глядя на него сверху вниз, с участливым удивлением). Мне вас жаль.

Валентайн (с мучительно-сдерживаемой страстью). Ах, только не жалейте меня! Ваш голос разрывает мне сердце. Оставьте меня, Глория. Вы проникаете до самых глубин моего существа… вы взбаламутили меня всего, разбередили мне душу… Я не в силах бороться… Я не могу высказать…

Глория (внезапно теряя самообладание). Перестаньте же рассказывать мне о ваших чувствах — я больше не могу!

Валентайн (вскакивает с торжеством, в голосе его уже не мука, а сила, металл, ликование). Вот он — час моей отваги! (Хватает ее за руки, она со страхом смотрит на него.) Нашей отваги! (Энергично и порывисто привлекает ее к себе и целует; затем хохочет, как мальчишка.) Ну, теперь все, Глория, конец! Мы влюблены друг в друга. Она тихо охает.

А какой, однако, ты была фурией всего минуту назад! И как же безобразно я боялся тебя!

Голос Филипа (с пляжа). Валентайн!

Голос Долли. Мистер Валентайн!

Валентайн. Прощайте. Простите меня. (Поспешно целует ей руки и бежит к лестнице, где сталкивается с миссис Клэндон.)

Глория, в полной растерянности, только смотрит ему вслед.

Миссис Клэндон. Вас дети зовут, мистер Валентайн. (Тревожно озирается.) Он ушел?

Валентайн (недоумевающе). Он? (Сообразив.) Ах, Крэмптон! Он, миссис Клэндон, уже давно ушел. (С живостью сбегает вниз по лестнице )

Глория (опускаясь на скамью). Мама!

Миссис Клэндон (подбегая в тревоге). Что такое, милая?

Глория (с искренним, за душу хватающим укором). Почему ты не воспитала меня как следует?

Миссис Клэндон (изумленно). Деточка, я старалась, как могла.

Глория. Ах, ты ничему меня не научила, ничему!

Миссис Клэндон. Да что с тобой на самом деле?

Глория (с предельной выразительностью). Ничего — только очень стыдно! Очень! Очень! (Мучительно краснея, закрывает лицо руками и отворачивается.)