Погоня за ветром

Глава 1

В лето 1264 от Рождества Христова, в знойный июльский полдень над обнесённой зубчатыми каменными стенами старинной Падуей[1] повисло жаркое марево. Лёгкие призрачные облачка незаметно растворялись в мутном светло-голубом небе. Город стих, будто устав от неимоверной духоты и извечного шума торговых площадей, когда на университетский двор из прохлады залов небольшими группами высыпали облачённые в одинаковые длинные плащи школяры. Многие несли в руках навощённые дощечки и палочки-писала, они что-то негромко обсуждали, сопровождая свои слова и доводы красноречивыми жестами.

От одной из групп отделились два молодых человека, на вид лет около двадцати пяти, и неторопливо проследовали к украшенным аккуратной резьбой массивным боковым дверям. Если бы какой прохожий ненароком вслушался в беседу этой пары, то вряд ли бы что разобрал и понял: школяры, как ни странно, говорили по-русски.

Один из них, ростом повыше, темноволосый, кареглазый, с несколько полноватым лицом, обрамлённым короткой каштановой бородкой, с немного припухлыми губами под ровными и тонкими стрелками усов, обращался ко второму, коренастому белокурому красавцу с пронзительно-дерзким и вместе с тем немного насмешливым взглядом ярко-голубых глаз:

– Вот, Тихон, четвёртый год мы тут. Закончили тривиум, получили степени бакалавров искусств. И всё на княжеское серебро. Вот и думаю: как дальше быть? Не довольно ли? Сколько нам ещё в этой Падуе дармовые харчи проедать? Да и есть ли смысл? Князя Даниила[2] понять было можно: желал он нас с тобой определить в свиту к сыну своему, Роману. Хотел посадить Романа на австрийский престол, женил его на Гертруде, вдове герцога. Да только ничего из этой затеи у князя не выгорело. Роман бежал, в Галич воротился, а ныне, говорят, и вовсе помер. Так, может, хватит нам учиться? Как думаешь? Что нам здесь теперь делать?

– Право слово, не ведаю, друже Варлаам. – Голубоглазый красавец передёрнул плечами. – Может, у князя Данилы какая задумка об нас есть. А коли воротимся, дак разгневаем его токмо.

Варлаам наморщил чело, задумчиво провёл ладонью по слегка вьющимся волосам, сощурил глаза и искоса глянул в сторону прямоугольной крепостной башни.

– Хоть бы купчишка какой русский попался на торгу, попросили бы его весть передать, – досадливо пробормотал он. – А так, живём тут, зубрим латынь, неизвестно для чего!

– Зато сколь всего сведали, Варлаам, право слово! Об том помысли! – неожиданно пылко возразил товарищу Тихон. – Да рази ж кто с Руси когда тут был, учился!

– Это ты верно сказал. Не зря, конечно, мы с тобой тут три года на скамьях сиживали. Даст Бог, пригодимся на княжеской службе. Вот только… Далеко от нас сейчас Русь, Галич. Что там теперь, как там? Не знаем, мучаемся, тоскуем.

Школяры поднялись по широким каменным ступеням крыльца и проследовали по крутой лестнице на верхний этаж колледжа. Здесь по обе стороны узкого и длинного коридора располагались утлые комнатки, в которых жили ученики и преподаватели университета. Вскоре оба друга достигли своего скромного жилища. В высокое стрельчатое окно, выходящее во двор, падал солнечный луч. На столе были разложены книги и свитки, многие из них были в беспорядке разбросаны.

– Сколько можно тебе говорить! Складывай ты листы и книги в стопки, свитки сворачивай и не путай их друг с другом. А особо важные помещай вон в те медные вазы, – укорил товарища Варлаам. – Спору нет, ты способен и умён, но я не понимаю, как ты можешь настолько хорошо учиться, не прикладывая к тому значительных усилий. Вот, к примеру, где пропадал ты давеча[3] ночью? Неужели нашёл себе новую подругу?

– Да тебе-то что до сего, Варлаам, право слово? – удивился, по привычке передёрнув плечами, Тихон. – Всё едино дланью машешь, на меня глядючи. Окромя книг, будто и не видишь окрест ничтоже. А девчата здешние хороши, право слово! Страстны, пылки! И весёлые, лёгкие норовом. Эх, да что с тобою?

Видя, что Варлаам неодобрительно косится на него, Тихон смолк.

– Ну и кто теперь? Снова дочь булочника или сестра оружейника? – По припухлым устам Варлаама скользнула презрительная усмешка.

– А вот и нет! Коли хошь ведать, дак графская дочь. Вот верь не верь, а тако!

– Ого! Высоко летаешь, стало быть, соколик. Смотри, как бы с высоты-то камнем наземь не сигануть.

Тихон не успел ответить. В дверь комнатки раздался настойчивый громкий стук.

– Эй, руссы! – просунулась в дверь черноволосая голова школяра Пьетро. – Вас вызывает сам падре Доменико. Велел, чтобы вы поторопились. Наверное, где-нибудь нашкодили. Ох, и достанется вам! – Он громко рассмеялся.

Извечный наушник, Пьетро был нелюбим школярами и не один раз бывал бит за свои кляузы и доносы. Сейчас он, довольно потирая руки, с насмешкой смотрел на встревоженные лица руссов.

Едва не бегом миновав коридор, Варлаам и Тихон поднялись в покои ректора университета, падре Доменико.

Полный и статный учёный муж сидел за длинным столом, покрытым скатертью тёмно-синего бархата. По правую руку от него восседал худощавый человек в чёрной сутане и полукруглой шапочке на голове. На груди у него золотился большой наперсный крест, костлявые долгие пальцы незнакомца перебирали чётки.

– Вот, ваша эминенция[4], эти двое и есть наши руссы, – обратился к нему падре Доменико. – Тот, что повыше ростом – Варлаам, а второй – Тихон. Подойдите ближе, – приказал он школярам. – Перед вами архиепископ, сеньор Орсини. Он желает удостоить вас беседой. Кланяйтесь же ему.

Руссы послушно склонили головы, но под благословение архиепископа не пошли и остались стоять.

В палате наступило продолжительное молчание.

Варлаам наконец решился заговорить:

– Мы, право, не знаем, отчего обратили на себя внимание столь высокопоставленной особы. Ибо мы обычные рядовые ученики здешней школы.

– Нет, молодые люди, вы не обычные ученики, – заговорил архиепископ. Голос у него был злой, пронзительный, неприятный. – Насколько мне известно, вас послал на обучение герцог Малой Руси[5] Даниэль! Так?

– По вашим меркам, он уже не герцог, а король. Ведь папа прислал ему золотую корону, – возразил, чуть заметно ухмыльнувшись, Варлаам.

Архиепископ вперил в него полный угрозы и гнева взгляд своих маленьких глаз-буравчиков, но сдержался и спокойно продолжил:

– Вам известно, что король Даниэль, хотя он и принял корону из рук легата[6], отказался перейти в лоно истинной Церкви. Несмотря на все наши старания, он по сей день остался упрямым, исполненным гордыни еретиком! Надеюсь, вам известно также о том, что его святейшество римский папа Урбан, наместник престола святого Петра и владыка всех благочестивых христиан, призвал к войне против монголов, литовцев и русских схизматиков[7]!

– Да, мы об этом слышали, – кивнул головой заметно насторожившийся Варлаам.

– Так вот я призываю вас принять нашу единственно правильную христианскую веру! Вы три года живёте здесь, и из великого числа учеников университета вы, насколько я знаю, одни из лучших. Так ли, падре Доменико? Каким по счёту выпускником тривиума был Варлаам?

– Четвёртым, ваша эминенция.

– А Тихон?

– Шестым.

– И это из более чем сотни школяров! Похвально, молодые люди, весьма похвально. Так направьте же отныне ваши знания, ваш ум на служение истинной Церкви. Довольно пребывать вам в схизме! Даю вам три дня, чтобы вы приняли решение. Его святейшество папа…..

Молчавший доселе Тихон внезапно перебил архиепископа:

– Так ты что ж, изменниками нас почитаешь?! Почему должны мы принимать вашу веру?! Руссы мы, но не венгры, не немцы. У нас, на Руси, свои обычаи, своя, православная, вера. И вера – не кафтан, кой снять можно и в другой переоблачиться.

Архиепископ не выдержал и, разозлившись, закричал:

– Нечестивцы! Схизматики! Змеи! Упрямые заблудшие души! Да я вас в темницу брошу, я вас – на костёр! Вы смеете презреть волю самого папы! Это он, он повелевает вам креститься!

– Не распаляйте себя гневом, святой отец, – громким решительным голосом прервал его Варлаам. – Мы ведь как думаем? Вот примем мы католичество, воротимся в Галич, и как встретит нас князь Даниил? Хлебом-солью? Нет, он нас в поруб[8] как отметчиков[9] посадит, под запоры крепкие, и будем мы там сидеть без толку, пока не окончим жизни свои. Ну, и какой в этом смысл? А вот если останемся мы православными, совсем иной приём на Руси нас ожидает. Тогда сможем мы как-то на князя повлиять. Тихонько, подспудно будем склонять его к союзу с папою. Вы ведь больше хотите, верно, чтоб он католиком стал, а не мы. Ибо где князь, там и держава. Мы же – всего лишь княжеские слуги.

Архиепископ, щуря маленькие глазки, багровел от ярости.

– Схизматики! – заорал он. – Да будьте вы прокляты, прокляты! Гореть вам в аду! Если не примете истинной веры, так и знайте: доберусь я до вас! Жалкие безумцы! Еретики! Да я вас – на костёр!

Вскочив со скамьи, он стремглав выбежал из палаты. Из коридора донеслась его громкая брань.

– Ступайте! Оставьте меня одного! – приказал школярам насупившийся падре Доменико.

Школяры послушно вернулись к себе в покой.

– Ну и болван же этот архиепископ! Ну и пень! – с презрением промолвил Варлаам. – Сдаётся мне, он ничего не понял из того, что я говорил. Такие, как он, упрямы и тупы, как ослы. Вот велел ему папа, и теперь он исполняет его волю, не разбирая, для чего.

– А ты, друже, что, воистину стал бы князя к латинству склонять? – хитровато прищурившись, спросил его Тихон.

– Да нет, конечно. Это я так говорил, чтоб от него отделаться.

– Тогда, выходит, право слово, не столь уж и туп бискуп[10] сей. Не поверил он тебе, вот и раскричался.

Друзья посмотрели друг на друга и невольно рассмеялись.

– Вот что, Тихон, – оборвал нежданное веселье Варлаам. – Думаю, надо нам отсюда ноги уносить, и чем скорей, тем лучше.

– Покуда мы здесь, в университете, нам ничто не грозит. Падре Доменико не позволит…

– Падре Доменико и рад бы, но не сможет уберечь нас от костра. Надо бежать, друг. Вот что. Пойдём-ка перетолкуем с ним.

Школяры поднялись обратно в палату ректора.

– Падре Доменико! Позвольте. – Уловив короткий кивок седовласого наставника, Варлаам подошёл к столу и сказал: – Я знаю, вы были добры к нам с Тихоном. И я прошу вас оказать нам услугу, быть может, последнюю. Дайте нам добрых лошадей, чтоб доскакать до Венеции. Мы должны бежать. Мы знаем, что нас ждёт при отказе стать католиками.

Падре Доменико горестно вздохнул и закачал головой.

– Мне будет так жаль расстаться с вами, дети мои возлюбленные! Но ты прав, Варлаам. Вам следует уехать из Падуи и возвратиться к себе на родину. Я дам вам письмо к одному своему старинному приятелю, Джузеппе Коломбини. Он капитан торгового судна и возит товары из Венеции в Задар[11]. Доберётесь до Кроации, там вас не тронут. Бан[12] и король Бела[13] пребывают в мире и дружбе с князем Даниилом.

– Мы благодарны вам, падре, за помощь, – опустив голову, проникновенно вымолвил Варлаам.

– Нам так жаль покидать школу! – воскликнул Тихон.

По щеке его скатилась слеза. Глядя на него, прослезился и падре Доменико.

Порывисто вскочив, он заключил обоих школяров в объятия.

– Помните, помните, как вам было здесь хорошо, возлюбленные дети! – шептал он, всхлипывая. – И да пребудет с вами Бог! Помните, что и вы, и мы – христиане!

…Вечером Тихон и Варлаам, сменив плащи школяров на жупаны тонкого сукна, навьючив свой скудный скарб на легконогих саврасых жеребцов, выехали из университетских ворот.

– Надо спешить. Скоро сумерки, стража закроет все городские врата, – говорил Варлаам.

– Успеем, – беспечно отмахнулся Тихон. – Мне, друже, надобно тут… – Он замялся. – Дельце одно спроворить. Дак ты езжай, я тя догоню.

– Какое ещё дельце? – подозрительно покосился на товарища Варлаам. – С девкой свидеться! – Догадался он и сплюнул от негодования. – Ну, нашёл тоже час!

– Да я вборзе.

– Поедем вместе. Не бросать же тебя тут одного. Где она живёт, твоя разлюбезная?

– Возле Палаццо делла Раджоне.

– Близкий свет! Ну что ж, скачем.

Друзья поторопили жеребцов.

Возле одного из высоких каменных домов, примыкающих к площади Трав, Тихон остановился, спешился и прислушался.

В вечерний час тишина и покой царили вокруг величественных зданий с мраморными портиками[14]. Лёгкий ветерок обдувал разгорячённые скачкой лица. Где-то вдали раздавалась негромкая песня лютниста. Тихон бросил в решётчатое забранное зелёным богемским[15] стеклом оконце камешек. Тотчас в окне вспыхнул неяркий свет, проскользнула чья-то лёгкая тень, затем послышался тихий стук шагов по лестнице.

– Сеньорита Беата! – громко шепнул Тихон. – Это я, ваш друг. Мы уговорились о встрече.

Тонкая фигура в длинном плаще приблизилась к стоявшим в глубокой нише у фасада школярам.

Девушка сбросила с головы капюшон. Иссиня-чёрный каскад волос рассыпался, струясь, по её плечам.

– А это кто с тобой? – вопросительно воззрилась юная красавица на Варлаама.

– То друг мой. Беата, дева моя красная! Я пришёл… Мы должны расстаться. Нам надо бежать из города.

– Бежать? Как жаль, мой возлюбленный! Но давай не будем терять времени. – Бойкая девица ухватила Тихона за рукав плаща и потянула его к входу в какой-то тёмный подвал, находящийся сбоку от ниши.

– Тихон, друже! – окликнул его по-русски Варлаам. – Ради всех святых, помни, что нам надо спешить! Орсини мог проведать о нашем отъезде и послать погоню!

Оставшись один, он застыл в нетерпеливом ожидании. Длани тряслись от волнения. Стараясь успокоиться, Варлаам плотно сжимал уста. Чёрт бы побрал этого глупого мальчишку! Какие там могут быть девки, если их могут схватить и бросить в темницу!

Топот копыт нарушил мысли Варлаама. Вздрогнув, он порывисто метнулся к двери подвала.

– Тихон, скорей!

В неярком свете лампады увидев товарища, он силой потащил его к выходу, решительным жестом отодвинув в сторону цепляющуюся за одежду Тихона девушку.

Школяры стремглав выскочили за решётчатую ограду дома, отвязали от изгороди и взобрались на своих коней и поспешили к городским воротам. Прохладный вечерний ветер свистел в ушах и задувал в распалённые лица. Сходу проскочив ворота, прогромыхав по мосту через вонючий ров, беглецы окунулись в сумеречную напоённую жужжанием насекомых мглу. Где-то вдали они слышали громкие крики.

«Видно, в самом деле этот проклятый архиепископ погоню снарядил», – пронеслось в голове у Варлаама. Ударив хворостиной, он поторопил жеребца.

…Утром они, переведя коней на рысь, проскакали вдоль поросшего пшеницей поля, затем свернули на дорогу, ведущую через буйно зеленеющий дубово-буковый перелесок, и вскоре выехали к берегу узенькой, журчащей по камням речушки. У реки росли величественные толстоствольные тополя, рядом с ними склоняли к воде густые ветви плакучие ивы.

Варлаам непрестанно оглядывался назад. Всё было тихо, никаких преследователей, только пастух выводил на зелёный лужок у опушки стадо коров.

– Зря ты меня торопил, друже, право слово, – недовольно ворчал Тихон. – С Беатою толком и проститься не дал.

– Да забудь ты об этой бабёнке, Тихон! Одна у нас теперь забота – как бы домой, на Русь, поскорее вернуться. А ты заладил: Беата да Беата! Ну, посидит она, погорюет, потоскует по тебе, а потом замуж отдадут, и не вспомнит о тебе больше. Мы ж с тобой учили: аберрация близости. То есть время, срок. Когда случилась какая беда или, наоборот, радость недавно, то кажется она важной, главной, а проходит лето, другое – и смиряется, утихает душа, и уже думаешь, а стоило так страдать иль радоваться? Хронос, время. Оно сглаживает страсти, утишает гнев, усмиряет веселье. Так устроен мир.

– Тебе б в попы идти, – усмехнулся Тихон.

– В попы? Нет, друже, не пойду. Голоса у меня нет. Да и не умею проповеди честь. Не в том стезю свою вижу.

– А в чём?

– Службу князю править буду. Может, послом куда поеду или в хронисты пойду – тоже дело нужное. Там поглядим.

– Вот и я думаю на службу при княжом дворе наняться. Чай, пригожусь, право слово. Не каждый гридень[16] аль отрок[17] у князя Данилы в Падуе учился.

За разговорами друзья достигли стен портовой материковой части Венеции. Варлаам достал из сумы грамоту и прочитал фамилию капитана и название улицы.

– Это где-то здесь, в порту. Спросим. Наверное, многие знают Джузеппе Коломбини. Так и падре советовал. А коней продадим, как только с ним уговоримся.

Он поехал по вымощенной булыжником мостовой, увлекая за собой всё ещё печально вздыхающего по красавице Беате товарища.