Погоня за ветром

Глава 20

Вокруг Кернова на многие вёрсты простирались густые дубовые леса и рощи. Замок был невелик; обведённый толстой стеной из морёного дуба, занимал он пологую вершину насыпной песчаной горы.

Княгине Юрате в Кернове сразу не понравилось. Привычная к многолюдью южнорусских городов, к обширным торжищам и широким рекам, она с сожалением и презрением отмечала, что родная её Литва – край малолюдный и дикий. Никого не было в Кернове, кроме стражей на стенах да семей воинов. Изредка показывались в городе жители из недалёких, запрятанных в глухих чащобах и на болотах деревень, жаловались на набеги ливонских рыцарей, рассказывали о своих сожжённых и разорённых домах, об угнанной скотине, об убитых или пленённых родичах. Выслушав их сетования, Шварн спешно собирал рать и бросался в лес, прокладывая себе пути сквозь густые заросли и болотистые низины, которые, по сути, были невидимыми бродами, известными немногим проводникам. Мосты через свои маленькие, узкие речки литвины прокладывали из камня прямо под водой, так что незнающие люди проезжали мимо, не замечая их. Когда же близко к Кернову подходили немецкие отряды, лесные лазутчики – кольгринды зажигали сигнальные огни, и тогда исчезали, пропадали и без того едва приметные дороги и вехи.

Шварн, одержав над рыцарями несколько побед в коротких стычках, воспарил соколом, ходил гордый и важный. Поведение сына сильно раздражало Юрату. Ещё более возмущала её сноха: Альдона откровенно радовалась тому, что оказалась в родном отцовском замке.

Молодая княгиня любила подолгу бывать на забороле. Поднявшись на самый верх круглой деревянной башни, откуда открывался дивный вид на рощи и леса, она подставляла лицо влажному ветру и с наслаждением вдыхала близкие душе запахи родной земли.

Она уже знала, что тяжела, что носит под сердцем ребёнка, но ни мужу, ни свекрови пока не говорила ничего. Только лучшей подружке Айгусте тихонько шепнула она на ушко эту новость. Первое время Альдона хмурилась, не ведая, радоваться ей или нет. Она не могла понять, от кого же забеременела. Неужели от того переветника, Варлаама, который строил козни против её брата?! Эта мысль повергала молодую княгиню в ужас. Долгие часы она молилась, простаивая на коленях перед иконой Спасителя, обливалась слезами, молила Господа о прощении за свой грех.

Нет, она не держала на Варлаама великого зла, он казался ей не столь уж и виноватым, но иметь от него сына или дочь она ни за что не хотела. Она упрямо старалась убедить сама себя, что зачала от мужа, что её будущий ребёнок – Шварнов. Но уверенности и спокойствия в душе у молодой княгини не прибавлялось.

Раздумчиво расхаживая по переходам княжеского замка, Альдона вспоминала прошлое, покойного отца, Миндовга, и мать, княгиню Марфу, которая едва не в открытую жила с одним немецким рыцарем, Сильвестром. Отец знал, но терпел, до поры до времени не обращая внимания на поведение супруги. Он даже принял латинскую веру, а потом, решив, что его час пробил, выгнал из Кернова католических попов, напал на немцев и искрошил их войско на озере Дурбе. Сильвестр тогда успел унести ноги в Ригу, а мать внезапно умерла. Незадолго перед этими событиями Альдону выдали замуж, потом в Литве был заговор, отца убили, и тогда Войшелг вышел из стен монастыря и начал свою месть.

Альдона помнила, как единожды случайно увидела свою мать в объятиях Сильвестра, как свет свечи в обширном покое, украшенном шпалерами, выхватил из темноты белую, бесстыдно обнажённую грудь матери, как раздавался в вечерней тишине её сладостный весёлый смех, как грубые большие руки наглого развратника Сильвестра ласкали упругое тело княгини. Тогда Альдона возненавидела мать, и даже к гробу её не подошла, не простилась с ней, а теперь вот внезапно подумала: а чем она-то, собственно, лучше покойной княгини Марфы – тоже изменила мужу, причём самым постыдным способом. Но никак не могла Альдона поставить в один ряд Сильвестра и Варлаама – настолько разные были они люди.

Холопка передала, что муж и свекровь ждут её в горнице. Спохватившись, Альдона заторопилась вниз по лестнице. Она решила, что как раз сейчас и скажет Шварну о будущем чаде.

В горнице царил полумрак. Кое-где на стенах горели зажжённые смоляные факелы. Перед грубо сколоченным деревянным столом, за которым сидел Шварн, стояли его ближние советники – молодой князь Трайден и нобиль Маненвид. Юрата, сложив руки на коленях, надменно поджав губы, с непроницаемым лицом восседала по левую руку от сына. За её креслом, покусывая широкие усы, застыл боярин Григорий Васильевич.

– Дак что ж, мать? Мыслишь, в Холм мне воротить? – спрашивал Шварн, ёрзая на скамье.

– Надобно тебе тамо быть, сын, – спокойным, твёрдым голосом ответила ему Юрата.

– Ты что скажешь, боярин? – повернулся Шварн к Григорию.

– Твоя мудрая мать, княже, боится новых козней князя Льва. Как бы не стал он сговариваться за нашими спинами…

Шварн гневно оборвал боярина:

– Рази не помнишь ты, как клялся Лев на кресте святом у гроба батюшки, что не пойдёт на меня войною, соуз имея с ляхами и уграми?!

– Не о ляхах, не о уграх толковню веду, светлый княже. Есть у нас враги пострашнее.

Шварн нахмурился.

Юрата, не выдержав, крикнула ему:

– Да о татарах, о них, нехристях окаянных, говорим! Нешто не разумеешь?!

– Лев… с татарами… – Шварн изумлённо, широко раскрытыми глазами уставился на мать. – Да нет, не посмеет он.

Юрата криво усмехнулась.

– Добр ты, сын, – сказала она. – Излиха добр. Вот добротою-то твоей и пользуются недруги твои.

– Вы что думаете? – спросил Шварн Трайдена с Маненвидом.

– Мы думаем так. Поезжай, князь, в Холм. Без тебя тут управимся. Немцам покуда не до нас. С Новгородом, с Псковом у них розмирье, – ответил ему Трайден, а лукавый Маненвид с ласковой улыбкой на круглом лице добавил:

– Да и ты, князь, напугал рыцарей немало. Боятся они твоего крепкого меча. Не посмеют больше нападать.

Юрата недовольно поморщилась. Нет, не по нраву был ей этот льстивый нобиль, чуяла она: хитрит Маненвид, держит он за спиной острый нож.

– Стало быть, воистину, надо мне ехать, – заключил со вздохом Шварн, ударяя ладонями по столу.

В горнице воцарилась тишина.

Альдона, до того молчавшая, поднялась со скамьи, вытянулась в струнку и с недоумением спросила:

– Вижу, всё вы решили. А меня, княгиню великую, вы спросили? Моё слово выслушали? Что, за куклу, за холопку безмолвную держите меня?!

– Ты ещё тут перечить старшим будешь, девчонка! – сквозь зубы злобно процедила Юрата.

– Да что ты, лапушка?! – вскочив, бросился успокаивать Альдону Шварн. – Почто гневаешь?! Али не ради блага твово на совет мы здесь собрались?!

– Тяжела я, Шварн, – потупив очи, тихо вымолвила Альдона. – Ребёнок у нас с тобой будет.

– Слава Господу! – Юрата перекрестилась и радостно заулыбалась. – Я-то уж думала, не дождусь внучат.

Не выдержав, Альдона разрыдалась. Шварн порывисто заключил её в объятия.

– Мне всё одно – в Холм, дак в Холм, – всхлипывая, сквозь слёзы шептала молодая княгиня. – Как порешил ты, так и будет. Я… Я всюду с тобою, ладо.

– Ну вот и славно, – сказала, усмехаясь, Юрата. – Боярин Григорий! Распорядись, чтоб возки приготовили. И кмети чтоб собирались, мечи, сабли точили. Дальняя у нас дорога.