Похищенный трон

Глава 5

Вот это другое дело, – сказал Абивард усталому всаднику, буквально вывалившемуся из седла во дворе крепости Век-Руд. – Почти месяц ни одного письма из Налгис-Крага, а теперь два за одну неделю.

– Счастлив порадовать тебя, повелитель, – сказал гонец. Вместо кафтана он был одет в кожаные штаны и куртку из овчины; зима еще не настала, но в воздухе чувствовалось ее приближение. Гонец продолжил:

– Это от госпожи твоей сестры.

Так, во всяком случае, сказала мне служанка, передавшая письмо. Сам я не читал его, поскольку оно попало в мой футляр уже запечатанным.

– Да ну? – сказал Абивард. Раньше Динак себя такими предосторожностями не озабочивала. Он дал гонцу серебряный аркет. – В таком случае ты заслуживаешь особой благодарности, раз доставил его сюда в целости и сохранности. Если бы с ним что случилось, ты не мог бы на словах передать мне, о чем оно.

– Ты добр ко мне, повелитель, но если бы что-то случилось с этим письмом, то со мной скорее всего случилось бы кое-что похуже. Ты понимаешь, о чем я. Посланец из Налгис-Крага отсалютовал Абиварду и выехал из крепости, направившись в обратный путь.

Динак воспользовалась печатью Птардака – всадник с копьем, поражающий кабана. Абивард сломал ее ногтем – ему не терпелось узнать, что же такое стремилась скрыть от посторонних глаз его сестра. Как обычно, он прочел ее слова вслух: «Дихгану Абиварду любящая сестра Динак шлет низкий поклон». Но следующая фраза заставила его резко остановиться: «Ты поступил бы мудро, прочитав нижеследующее подальше от любого, кто мог бы тебя услышать».

– Это еще к чему? – проворчал он. Но Динак всегда поражала его своим здравомыслием, поэтому он свернул пергамент и унес его в свою спальню. «Здесь меня никто не услышит», – подумал он. Потом он посмотрел через решетчатое окошко в двери, ведущей на женскую половину. Там никого не было видно.

Удовлетворившись этим, он развернул письмо и вновь приступил к чтению.

Динак писала: «Птардак, муж мой, недавно отгородил стеной комнату, соседнюю с моей и примыкающую ко входу на женскую половину, и сделал для нее отдельный вход. Я спросила его, зачем все это, но он ответил очень уклончиво. И это, должна признаться, сильно меня раздосадовало».

Абивард не сердился на сестру за такие чувства. Самое вероятное объяснение такому поведению Птардока он видел в том, что тот поселил в этой особенной комнате другую женщину, хотя Абивард никак не мог внять в толк, почему бы тогда просто не ввести ее на женскую половину.

Он читал дальше: «Гнев мой утих, но любопытство распалилось, когда, после того как через стену я услышала, что в комнате появился обитатель, я поняла, что обитатель этот – мужчина. А Птардак, уверяю тебя, отнюдь не склонен искать увеселений в подобном направлении».

– Тогда какого черта он селит мужчину на женской половине, даже отгородив его стеной от своих жен? – спросил Абивард, будто письмо вот-вот оживет и все ему расскажет, избавив от труда читать дальше.

Этого, конечно, не произошло, и он вновь опустил взгляд на письмо. «Закрыв дверь, я тихо окликнула его из окна, – писала далее Динак, – не будучи уверенной, что каменщики заложили в соседней комнате окно. Выяснилось, что не заложили. Оказавшийся там мужчина с большой охотой назвал себя. Сейчас я сообщу тебе его имя, и ты поймешь, почему я так осторожна с этим письмом: это Шарбараз, сын Пероза и, как он утверждает, законный Царь Царей Макурана».

Почти минуту Абивард смотрел на эти слова, остолбенев от изумления, прежде чем смог читать дальше. Если Шарбараз добровольно отрекся от трона, как утверждает Царь Царей Смердис, зачем же замуровывать его в потайной темнице, словно преступника, ожидающего палача с его топором? На это он нашел только один ответ, поразивший его своей простотой:

«Смердис лжет».

Следующая фраза Динак удивительным образом развила эту мысль: «Должно быть, в первое же блюдо, съеденное Шарбаразом после того, как до Машиза дошло известие о гибели его отца, было подмешано сонное зелье, потому что, проснувшись, он обнаружил себя в маленьком темном помещении где-то во дворце. К горлу его был приставлен нож, а перед ним лежало написанное от его имени отречение от престола. Не желая умереть на месте, он подписал его».

Кто-то громко свистнул. Абивард не сразу понял, что это он сам. Надо же, а он-то все гадал, с чего это молодой человек, от которого его отец ожидал столь многого, покорно уступил престол старику, не блещущему особыми заслугами.

Теперь он знал, что Шарбараз не уступил покорно.

Письмо продолжалось: «Смердис прислал сюда Шарбараза для надежности: крепость Налгис-Краг несомненно самая мощная во всем Макуране. Узурпатор хорошо платит Птардаку за охрану его соперника, чтобы тот не мог и помыслить о бегстве или спасении извне. Наверное, тебя не удивит, если я скажу, что прочла твое последнее письмо к моему мужу. С печалью я узнала о том, как хаморы опустошают мою родину, несмотря на огромную дань, которую Смердис заплатил им в обмен на обещание не лезть на южный берег Дегирда. Это говорит мне, что тот, чей зад ныне оскверняет престол, не имеет представления о том, что нужно царству».

– Мне это говорит то же самое, – сказал Абивард, словно Динак могла его услышать.

Он почти дочитал письмо. В конце сестра писала:

Думаю, что никакой армии не вызволить отсюда Шарбараза. Но может быть, удастся помочь ему бежать из крепости. Я приложу все силы, чтобы узнать, как это можно сделать. Поскольку участок перед комнатой Шарбараза формально относится к женской половине и поскольку мне доверено вести здесь все дела, возможно, мне самой удастся разузнать, как организована его охрана».

– Будь осторожна, – вновь прошептал Абивард, будто Динак была рядом.

«Я приму все меры предосторожности, какие только сумею придумать, – писала Динак. („Да она и впрямь отвечает мне“, – подумал Абивард.) – Ответ на это письмо составь как можно уклончивей. У Птардака нет привычки читать то, что ты мне пишешь, но любая неосторожность гибельна – для меня, для Шарбараза, Царя Царей, и, как мне кажется, для Макурана. Благослови и храни тебя Господь»

Абивард хотел было положить письмо к остальным, но передумал. Некоторые из его слуг умели читать, а это послание не должен видеть никто. Он спрятал его за шпалерой, к рамке которой Годарс когда-то прикрепил запасной ключ от женской половины.

Сделав это, Абивард принялся расхаживать по комнате, как лев по клетке.

«Что делать? – повторялось в его мозгу, словно бой далекого барабана. – Что делать?»

И вдруг он застыл на месте.

– С этого мгновения я снимаю с себя все обязательства перед Смердисом, не по праву величаемым Царем Царей, – вслух заявил он, когда осознание этого факта пришло к нему. Он присягнул на верность Смердису при условии, что повелитель Макурана сказал правду о том, как он пришел к власти. Сейчас, когда доказано, что его слова были лживы, присяга больше не имела силы над Абивардом.

Однако это не отвечало на вопрос, что делать дальше. Даже если все дихганы и марзбаны откажутся признать Смердиса своим монархом и двинутся на приступ Налгис-Крага, взять крепость вряд ли удастся; к тому же это неминуемо приведет к убийству Шарбараза, чтобы они не объединились под его знаменем.

Потом он вспомнил о пророчестве Таншара: башня на холме, где утратится и обретется честь. Крепость Налгис-Краг – это и есть башня на холме, а если там заточен законный Царь Царей, то чести там можно обрести без меры. Но утратить?

Это Абиварду не нравилось.

Перечитывая письмо Динак, он думал: беда с пророчествами заключается в том, что предсказанное в них почему-то невозможно распознать, пока оно не свершится и не станет ясно, так сказать, задним числом. Он не узнает, это ли предсказывал Таншар, пока честь не будет утрачена и обретена, если такое случится вообще. Но даже в этом случае полной уверенности не будет.

– Надо это с кем-то обсудить, – сказал он, чувствуя, что нужна другая голова, чтобы взглянуть на поставленную Динак проблему под иным углом. Хотел было позвать Фраду, но передумал: брат молод и вряд ли способен надежно хранить тайну. Если слухи о заточении Шарбараза просочатся наружу, это обречет сына Пероза на смерть вернее военного вторжения в Налгис-Краг.

В тысячный раз Абивард пожалел, что не может все это спокойно обсудить с Годарсом. Но если бы отец был жив, скорее всего был бы жив и Пероз, Шарбараз оставался бы его признанным наследником, а Смердис – чиновником, чьи амбиции, если они и существовали до гибели Пероза, были бы глубоко запрятаны. Абивард щелкнул пальцами:

– Ну и дурак же я! Это дело происходит на женской половине, и кому знать, что там надо предпринять, как не женщинам?

И все же он шел к Барзое и Рошнани с некоторым сомнением. Смогут ли они сохранить столь важный секрет? Сплетни на женских половинах были притчей во языцех по всему Макурану. Если об этом услышит служанка, она определенно раструбит по всей крепости. Но Барзоя многие годы была правой рукой Годарса, а этого не могло бы быть, не умей она хранить тайн, да и Рош-нани не из тех, кто некстати развязывает язык. Абивард кивнул – решение было принято.

Он взял ключ и вошел на женскую половину. Он мог вызвать мать и главную жену в свою спальню, но этот необычный поступок насторожил бы остальных.

Рошнани сидела в своей комнате над вышивкой, в той же позе, как и тогда, когда Ардини подбросила за комод магическую куклу. Она подняла глаза от работы, когда Абивард легонько постучал в дверь.

– Муж мой, – улыбнулась она. – Что привело тебя сюда средь бела дня? Улыбка сделалась шире, показывая, что кое-какие соображения на сей счет у нес имеются.

– Нет, не это, – улыбнулся в ответ Абивард. – С этим придется подождать. А пока – где госпожа моя мать? Возникло нечто такое, о чем я хотел бы с вами посоветоваться. С обеими.

– Хочешь говорить здесь? – спросила Рошнани. Он кивнул, и она отложила пяльцы. – Я позову ее. Я сейчас. – Она поспешила по коридору.

Слово свое она сдержала. Когда она вернулась вместе с Барзоей, Абивард запер дверь. Мать удивленно подняла бровь:

– Что же это за столь потрясающая тайна? – Тон ее выражал сомнение, что такая тайна имеет место.

Несмотря на запертую дверь, Абивард отвечал почти шепотом. В трех-четырех коротких фразах он изложил суть письма Динак, закончив следующим образом:

– Я хочу найти способ освободить законного Царя Царей. Смердис не только клятвопреступник – его правление несет Макурану одни беды.

Барзоя устремила взгляд в пол.

– Прими мои извинения, сын мой, – произнесла она столь же тихо, как Абивард. – Ты был прав. Это такая тайна, которую нельзя разглашать.

– А Шарбараз действительно будет лучше для Макурана, чем Смердис? спросила Рошнаии.

– Вряд ли он сумеет быть хуже, – сказал Абивард. Но это был не ответ, и он добавил:

– Отец считал, что он станет достойным преемником Пероза, а его суждения в таких вопросах обычно бывали верны.

– Это так, – согласилась Барэоя. – Годарс несколько раз при мне хорошо отзывался о Шарбаразе. Смердису же мы заплатили восемь с половиной тысяч Аркенов, можно сказать, под угрозой расправы – а за что? Он сказал, что потратит их на то, чтобы удержать кочевников по ту сторону Дегирда, и мы сами видим, как он сдержал свое обещание. Если Динак может вызволить Шарбараза, я думаю, что она должна это сделать, а мы должны всеми силами помочь ей.

– Но может ли она вызволить его? – спросил Абивард. – Вы обе столько знаете о порядках на женской половине, сколько мне в жизни не узнать. Поэтому я вас и позвал.

– Все зависит от того, какие изменения Птардак внес на женскую половину, чтобы оборудовать там тюремную камеру, – ответила Барзоя. – Я так полагаю, что он поставил охранника из своих людей или из людей Смердиса перед комнатой Шарбараза и отгородил стеной часть коридора, чтобы этот похотливый малый не вздумал порезвиться на женской половине. Если Динак сумеет пробраться в коридор перед комнатой Шарбараза, то сможет чего-то добиться. Если же нет, не знаю, что тебе и посоветовать, – дело сильно затруднится.

– А не может она вызваться обслуживать Шарбараза – готовить ему пищу или что-то еще? – спросила Рошнани. – Он ведь хоть и пленник, но царских кровей. А Смердис, по твоим словам, стар. Что если он завтра умрет? Тогда Шарбараз, скорее всего, вернет себе корону – и так или иначе припомнит, как Птардак обходился с ним в Налгис-Краге.

– Это мысль, – согласился Абивард. – Если Шарбаразу будет прислуживать сама главная жена Птардака, он сможет считать свою неволю почетной. Во всяком случае, так Динак может представить дело своему мужу.

– А у тебя, дитя, головка соображает, – сказала Рошнани Барзоя, отчего та пунцово покраснела. Сделав вид, что не замечает этого, Барзоя обратилась к Абиварду:

– У этого плана есть свои достоинства. Многое зависит от того, какие порядки Птардак завел на женской половине. Если ни одному мужчине, кроме него, ни при каких обстоятельствах не разрешается видеть лица его жен, он откажет Динак в ее просьбе. Если же, с другой стороны, он унаследовал от отца своего Урашту более свободный взгляд на это, наши шансы на успех возрастают.

– В любом случае попробовать стоит. – Абивард поклонился матери и главной жене:

– Благодарю вас за вашу мудрость. Что бы мы ни сделали, надо хранить тайну. Ни слова об этом не должно слететь с ваших уст, не то мы пропадем, не успев даже начать.

Рошнани и Барзоя переглянулись. Абивард заметил в их взглядах легкую насмешку и еще кое-что – связанное с тем, как женщины умеют скрывать свои тайны от мужчин. При этом он вновь почувствовал себя семилетним мальчишкой, невзирая на свой рост, силу и густую бороду.

Голосом сухим, как пустыня, простирающаяся за крепостью, Барзоя сказала:

– Смотри же, храни тайну, как будем хранить ее мы. Можешь рассчитывать, что никто на женской половине не узнает, зачем ты приходил сюда сегодня.

Рошнани кивнула:

– Женщины любят разбалтывать секреты, которые не имеют никакого значения, но и мужчинам это не чуждо. А вот что касается тайн, имеющих значение, то их, по-моему, скорее склонны выдавать мужчины.

Абивард об этом не задумывался. Он пожал плечами, не уверенный, так ли это, открыл дверь и пошел по коридору, ведущему с женской половины.

Позади он услышал громкий, визгливый голос Барзои;

– Невестка бестолковая, ты позоришь всех нас, когда сын мой дихган замечает, какие на твоей вышивке неровные стежки!

– Ничуть они не неровные! – столь же запальчиво выкрикнула Рошнани. – Если бы ты научила Абиварда отличать работу настоящей мастерицы, он бы сразу ее увидел!

Женщины принялись кричать еще громче и обе одновременно, так что Абивард не мог разобрать ни слова. Он чуть было не вернулся назад, в комнату Рошнани, чтобы положить конец ссоре. Потом понял, что его главная жена и его мать разыгрывают ссору по несуществующему поводу, который, однако, вполне убедительно мог бы объяснить его приход сюда. Пусть теперь женская половина гудит от сплетен и пересудов – такие пересуды им троим только на руку. Ему захотелось поклониться этим женщинам в знак своего восхищения, но это могло бы выдать их игру.

Никто на женской половине не примчался поглазеть на ссору. Как заметил Абивард, все старательно делали вид, будто не придают ей никакого значения. Но при этом ни одна из женщин не обращала ни малейшего внимания на то, чем якобы занималась в эту минуту, «Не скрываться, а направлять внимание по ложному пути», – подумал Абивард. Эта тактика, и на поле боя пригодится.

Он вернулся в свою спальню, запер дверь на женскую половину и положил ключ в один из кошелей, которые носил на поясе. Затем плюхнулся на кровать и погрузился в раздумье.

– Я даже не могу написать Динак, что ей делать, точнее, не могу написать об этом прямо, – пробормотал он. – Если Птардак, да вообще кто угодно случайно прочтет письмо, все пропало.

Он не был силен в околичностях. По макуранским меркам он был человеком прямым и бесхитростным. Но Годарс говорил, что мужчина при необходимости должен быть способен на все. Хотя, как часто оказывается, на словах это было легче, чем на деле.

Он еще немного подумал, потом достал перо и пергамент и начал писать, подолгу думая над каждым словом:

«Дихган Абивард своей любящей сестре Динак шлет низкий поклон. Новости, о которых ты пишешь, как всегда, интересны и дают мне большую пищу для размышлений».

Перечитывая эти слова, Абивард хмыкнул.

– Господь свидетель, ни одного слова не правды! – воскликнул он и вновь склонился над письмом. Он даже не заметил, что высунул кончик языка, как в дни детства, когда писец только начал учить его грамоте.

Он продолжил:

«Если ты сумеешь помочь своему ближнему, Господь непременно улыбнется тебе за твою доброту. Обратись к нему, может быть, он благосклонно воспримет твое обращение».

Всякий, кто не знал, что имеет в виду Абивард, отнес бы слово «он» к Господу. Динак же, как надеялся Абивард, должна понять, что он говорит о Птардаке. Абивард бросил на пергамент неприязненный взгляд. Ох и нелегкое это дело – писать загадками!

«Я уверен, что из-за дурного нрава, который выкатила твоя соседка по отношению к вышестоящим, кто-то должен присматривать за ней ежеминутно.

Возможно, ты сумеешь завести дружбу с этой служанкой или евнухом – не знаю, кого Птардак приставил следить за порядком на женской половине, – и тем самым попытаешься изменить характер твоей соседки в лучшую сторону».

Он перечитал написанное. Динак не составит труда понять смысл этих строк.

Почти все, кто прочтет их, скорее всего, не поймут ничего. Но если письмо попадет к руки Птардака – пиши пропало. Абивард задумчиво пожевал нижнюю губу.

Динак говорила, что ее муж не имеет привычки читать письма, которые Абивард отправляет в Налгис-Краг. Ее ответные письма он точно не читает, иначе она не могла бы писать столь откровенно. Но ведь может же он сказать что-то вроде:

«Стражники у ворот говорят, что сегодня пришло письмо от твоего брата. Не покажешь ли мне?» Как она сможет отказать?

И чтобы у нее не возникло такой необходимости, Абивард достал второй листок пергамента и написал бодрое письмецо о жизни в Век-Руде, ни словом не обмолвившись о плененном монархе. Если Птардак пожелает знать, что у Абиварда на уме, – а то, что в его крепости заточен Шарбараз, заставит его быть настороже, даже если прежде он особой бдительностью не отличался, – Динак сможет предъявить ему письмо беззаботного пустомели, чья голова полна всякими пустяками и ничем иным.

Укладывая оба свитка в кожаный дорожный футляр, Абивард вздохнул. Ох, насколько проще, а возможно, и приятнее была бы жизнь, если бы он и в самом деле был таким, каким выставил себя во втором письме!

Он вновь вздохнул.

– Если бы Господь возжелал, чтобы жизнь была проста, он не расположил бы Макуран по соседству с хаморами… или с Видессией, – пробормотал он и закрыл футляр крышкой.

Таншар открыл дверь и удивленно моргнул, после чего низко поклонился.

– Повелитель, ты оказываешь мне честь, посетив мое скромное жилище. – Он сделал шаг в сторону, давая Абиварду пройти в дом.

Как всегда, жилище прорицателя блистало безупречной чистотой – и почти полным отсутствием мебели. Абивард взял несколько фисташек из чаши, предложенной ему Таншаром, но скорлупки оставил в руках, не стал кидать на утоптанный земляной пол. В иных домах скорлупки на полу были бы попросту невидимы, здесь же они показались бы чуть ли не святотатством.

Таншар разрешил эту проблему, принеся другую чашу, поменьше. Когда Абивард выбросил в нее скорлупки, Таншар спросил:

– Чем я могу услужить повелителю моему дихгану сегодня?

Абивард замялся, не зная, стоит ли начинать. Делить с кем-либо тайну, которую доверила ему Динак, было для него очень непросто. Но если Динак намерена вызволить Шарбараза из крепости Налгис-Краг, ей определенно понадобится помощь магии: она скорее могла помочь в этом деле, чем самое большое войско, – во всяком случае, так считал Абивард. Начал он осторожно:

– То, что я скажу тебе, не должен узнать никто. Никто, ты понимаешь?

– О да, мой повелитель. – Эти слова немного уязвили Таншара, но и слегка насмешили. – И кому же я перескажу твою тайну? Моим многочисленным слугам? – Он повел рукой в пустоте, словно вызывая невидимых прислужников из воздуха и голых стен. – Народу на рыночной площади? Этому ты мог бы скорее поверить; только если бы я распускал язык, как старая кумушка, кто стал бы доверять мне свои дела?

– Издевайся сколько влезет, – сказал Абивард. – Только тут дело настолько серьезное, что я обязан предупредить тебя.

– Продолжай, о повелитель, – сказал Таншар. – Ты уже пробудил мое любопытство.

Даже этот ответ внушил Абиварду тревогу, ведь он знал, что Таншар располагает возможностями узнавать то, что недоступно обыкновенным людям. Но он сказал:

Тогда выслушай меня и рассуди сам. – И он рассказал Таншару все, что узнал от Динак.

Оба глаза прорицателя – и здоровый, и закрытый катарактой – расширились от изумления.

– Законный Царь Царей? – пролепетал он. – Воистину, о повелитель, прошу у тебя прощения, ибо здесь осторожность жизненно необходима. Ты намереваешься освободить этого человека?

– Если это и произойдет, то Динак предстоит сыграть более значительную роль, нежели мне, – ответил Абивард. Ирония такого положения вещей поразила его, точно громом. Макуранские мужчины держали своих женщин взаперти, чтобы удержать всю власть в собственных руках, а теперь судьба всего царства окажется в руках женщины. Он покачал головой; ему остается одно: помочь сестре всем, чем может.

Таншар кивнул:

– О да, это вполне вероятно, да-да… Муж твоей сестры – ты говоришь, его имя Птардак? – вряд ли позволит тебе взять штурмом его женскую половину с отрядом воинов. Или позволит?

– Едва ли, – сказал Абивард, чем заслужил еле заметную улыбку Таншара. Мне кажется, что волшебством можно добиться большего, чем войском. Поэтому я и пришел к тебе. Допустим, я вскорости возьму тебя с собой прогуляться в Налгис-Краг…

– Когда это произойдет, о повелитель? – спросил Таншар.

– Сейчас все в руках Господа, – сказал Абивард. – Многое зависит от того, что Динак сумеет сделать изнутри крепости, если вообще сумеет. Но если такая возможность появится, ты поедешь со мной?

– С превеликим удовольствием, повелитель; захват престола есть несомненно преступное деяние, – сказал Таншар. – Однако пока я еще не вполне представляю, чем могу помочь.

– Я тоже, – сказал Абивард. – Я пришел сюда, чтобы мы вместе поискали лучший способ.

Следующие несколько часов они провели в тихой беседе. Когда Абиварду пришла пора возвращаться в крепость, у него уже имелись первые штрихи плана.

Зима приходила с Пардрайянской степи, подобно орде захватчиков. Хотя ее вторжения в Макуран были более регулярны и предсказуемы, чем вторжения кочевников, опасаться ее следовало никак не в меньшей мере. Метели отбеливали поля и равнины. Пастухи выходили к своим стадам в толстых овчинных тулупах до пят. Но в особенно скверные ночи некоторые все равно замерзали насмерть.

Абивард знал это – такое случалось каждую зиму.

Над крепостью поднимался черный дым, будто там шла война. Макуран не был богат лесом, и дровосекам приходилось забираться очень далеко, чтобы запасти на зиму достаточно дров. Абивард попросил у Господа ясной погоды, а получил очередную лютую метель. Он постарался не придавать этому значения – молитвы о погоде редко удостаивались ответа.

А вот тому, что зима значительно замедлила передвижение, он не придать значения не мог. Абивард послал Динак письмо, надеясь, что хорошая погода продержится еще немного и он сумеет получить от нее скорый ответ. Но не вышло.

Ему хотелось скрежетать зубами.

Когда за одним ясным днем наступал другой, он надеялся, что это знаменует начало затишья, достаточно продолжительного для того, чтобы гонец доскакал от Налгис-Крага до Век-Руда. Но затем вновь начинались метели и снегопады, и он говорил себе, что глупо было на и это рассчитывать.

Всадник из надела Птардака достиг Век-Руда через несколько дней после зимнего солнцестояния, посреди самого обильного снегопада в этом году. Во дворе крепости и на улицах городка под стенами дети лепили снежных баб. Когда всадник подъехал к воротам, на его плащ и меховую шапку налипло столько снега, что и сам он походил на снеговика – снеговика верхом на снежной лошади.

Абивард распорядился, чтобы конюхи занялись полузамерзшим конем, а сам усадил гонца перед пылающим очагом с кружкой горячего вина, приправленного специями. Рядом на круглом столике стояла глубокая миска с дымящейся густой похлебкой из баранины.

– Глупо было отправляться в путь в такую непогоду, – сказал Абивард. – Но я рад этой глупости.

– Да не такая уж и непогода, о повелитель, – отвечал гонец между жадными глотками из кружки.

– Неужели? Тогда почему у тебя до сих пор зубы стучат?

– Но я же не сказал, что там тепло, – ответил гонец. – Служанка, которая передала мне письмо госпожи твоей сестры, сказала, что она хочет, чтобы ты получил письмо как можно скорее, вот я и решил рискнуть. Прошу тебя, повелитель. – Он с поклоном вручил Абиварду кожаный футляр.

– Благодарю тебя. – Абивард положил футляр на каменный пол подле себя и достал из кошеля на поясе два серебряных аркета, чтобы отблагодарить гонца.

Потом приложился к своей кружке – он не скакал через заснеженные просторы, но в крепости тоже было холодновато.

– Ты щедр, повелитель. – Человек из Налгис-Крага положил серебро в свой кошель. Увидев, что Абивард не намеревается откупорить футляр, он спросил: Разве ты не собираешься прочесть письмо прямо здесь?

– Увы, здесь нельзя. – Абивард ждал этого вопроса и дал заранее подготовленный ответ:

– Если я прочту письмо в присутствии другого мужчины, это будет равносильно тому, что я выставил жену Птардака ему напоказ. Он был столь любезен, что позволил сестре моей Динак переписываться со мной, и не подобает нарушать уединение его женской половины.

– А-а. – Гонец, почтительно склонил голову. – Ты бережно хранишь наши обычаи и столь же рьяно печешься о чести моего господина, как и о своей собственной.

– Стараюсь. – Абиварду стоило немалых усилий сохранять серьезную мину. Они с Динак затеяли выкрасть человека с женской половины Птардака, а его слуга считает их образцом макуранских добродетелей. Собственно, на это Абивард и надеялся, но он не рассчитывал еще и снискать за это похвалу.

Гонец зевнул:

– Прошу прошения, повелитель. Боюсь, я не готов к немедленному возвращению в Налгис-Краг.

– Неудивительно, – ответил Абивард. – И конь твой тоже не готов. Отдыхай здесь сколько хочешь. Мы, найдем тебе комнату, и жаровню с углями, и толстые шерстяные одеяла. – А может, и девку, чтобы согреть меня под одеялом? – спросил гонец.

– Если найдешь желающую – пожалуйста, – сказал Абивард. – У меня нет обыкновения принуждать служанок спать с мужчинами, которых они не выбирали.

– Хм. – Вид у гонца был такой, будто он вот-вот недовольно разворчится, если осмелится. Он поднялся. – В таком случае, повелитель, придется заняться этим самому. Кухня в той стороне? – Абивард кивнул, И гонец гордо удалился.

Неизвестно, улыбнется ли ему удача, но самомнения ему не занимать.

Абивард отправился в противоположном направлении, а собственную спальню.

Как только заложил за собой засовом дверь, он выдернул пробку из футляра и вынул письмо Динак. Как и предыдущее, оно было запечатано. Он ногтем сковырнул воск, развернул свиток И начал читать.

Даже находясь в собственной комнате, он понизил голос до шепота.

Любопытно, может быть, благодаря всем этим предосторожностям он научится читать и вовсе беззвучно? Это могло бы оказаться полезным.

После обычных приветствий Динак писала: «Относительно Шарбараза я поступила так, как посоветовал ты. Кстати, еще до получения твоего последнего письма у меня возникла та же мысль. Птардак не возражал. Не знаю, думает ли он подстраховаться на всякий случай, позволяя мне служить законному Царю Царей, но если так, то он ошибается: Шарбараз не кажется мне человеком, способным забыть, кто ему друг, а кто – враг».

– Отлично! – воскликнул Абивард, будто сестра была с ним в его комнате, тут же почувствовал себя болваном и вернулся к письму.

«Хотя Птардак и готов разрешить мне заходить в новый коридор, в котором теперь находится темница Шарбараза, при условии, что я буду входить и выходить, когда в помещении нет никого кроме него, охранников, прибывших сюда с Шарбаразом, убедить оказалось куда труднее. Они люди Смердиса, а не Птардака, и мнение дихгана их нисколько не волнует».

«А как же иначе?» – подумал Абивард. Он надеялся; что у Смердиса нет всецело преданных ему людей, – ведь тот как-никак узурпатор. Но если и есть люди, ставящие его выше остальных, было бы очень разумно поставить таких на охрану соперника. Будь Смердис поглупее, их задача здорово упростилась бы.

Динак продолжала: «Однако я использовала все средства, чтобы убедить их, а всего их трое, и дежурят они по очереди, один утром, другой вечером, третий ночью, – что их жизнь в Налгис-Краге будет намного счастливее, если они позволят мне делать то, что Птардак считает нужным».

Абивард энергично кивнул. Ох и умная у него сестра! Крепость, где все тебя ненавидят, где тебе дают заплесневелый хлеб и вино, мало чем отличающееся от уксуса, очень скоро покажется темницей даже охраннику.

«Я молю Господь, чтобы мои усилия увенчались успехом, – писала Динак. Однако даже если Она услышит мою молитву, я не знаю, как мне удастся бежать из крепости с Шарбаразом. Если у тебя есть мысли на сей счет, дай мне знать.

Кстати, добавлю, Что ты очень мудро поступил, вложив в прошлое письмо безобидный листочек; я показала его Птардаку; он и подумать не мог, что в футляре приехали и более важные слова. Пусть же твоя мудрость найдет похожий путь обойти и это затруднение».

Абивард подошел к окну. По небу неслись тучи, серые и клочковатые, как только что настриженная шерсть.

– Когда распогодится, если вообще распогодится, придется, пожалуй, нанести визит моему зятюшке, – сказал он.

– Кто идет? – Этот возглас Абивард услышал еще в двух фурлонгах от крепости Налгис-Краг. Он назвал себя и добавил:

– Ваш повелитель ждет меня. Я написал, что скоро приеду.

– О да, ты здесь желанный гость, владетельный. Абивард, и воистину долгожданный, – отозвался часовой. – Но кто этот старик рядом с тобой и какого он звания? Мы окажем ему надлежащий прием согласно его чину.

– Моего лекаря зовут Таншар. Он останется со мной.

– Как тебе будет угодно, о повелитель. Но не думаешь ли ты, что у нас в Налгис-Краге нет своих лекарей? Ей-Богу, мы же не хаморы. – Голос часового звучал возмущенно.

– Таншар лечит меня с младенчества. – Эту ложь Абивард произнес гладко, поскольку бесконечно ее репетировал по пути из Век-Руда. – И никому другому я доверять себя не желаю.

Часовой уступил, повторив:

– Как тебе будет угодно. Заходи же. Ворота открыты.

Абивард слегка пришпорил коня. Таншар последовал за ним по поднимающейся к воротам узкой тропке. В расположенной на высоком утесе крепости Налгис-Краг могли позволить себе держать ворота открытыми почти всегда: никакому войску не подобраться сюда незамеченным. Более того, войско вообще вряд ли могло бы подойти. И не в первый раз Абиварду захотелось, чтобы и его крепость была столь же неприступна.

Птардак вышел из жилой части во двор поздороваться с ним. Дихган надела Налгис-Краг по-прежнему ходил с палкой и, скорее всего, обречен хромать всю жизнь, но передвигался он несравненно легче, чем в день свадьбы с Динак.

– Счастлив снова видеть тебя, о зять мой, – сказал он, приближаясь с протянутой в приветствии рукой. Взгляд его перенесся с Абиварда на Таншара и пару вьючных лошадей, которых тот вел в поводу. – Я ожидал, что ты приедешь с большим количеством людей,. особенно когда повсюду рыщут варвары.

– Справились и так, – пожал плечами Абивард. – мне не хотелось отвлекать людей – пусть лучше отгоняют кочевников от наших стад и ганатов. Позволь представить тебе Таншара, моего лекаря.

– Повелитель Птардак, – вежливо проговорил Таншар, кланяясь в седле.

Птардак кивнул в ответ и вновь обратил внимание к равному себе по положению:

– Чем же ты болен, что приходится таскать с собой лекаря?

– Острые боли вот здесь. – Абивард провел ладонью по правой стороне живота. – И кишечник пошаливает Таншаровы зелья и горячие припарки, которые он готовит на привалах, помогают мне держаться в седле.

– Что ж, как тебе будет угодно, – сказал Птардак. Абиварду пришло на ум, уж не позаимствовал ли часовой это выражение у своего хозяина. Дихган Налгис-Крага продолжил:

– Заходите и передохните с дороги. А потом, Абивард, ты поподробнее расскажешь мне о причинах своего визита. Не пойми меня превратно, я всегда рад тебя видеть, только твое письмо, прости уж, было несколько туманно.

– Охотно прощаю, – сказал Абивард, направляясь с Птардаком в сторону жилой части, – поскольку и намеренно писал туманно. Есть вещи, которые нельзя и открытую доверять пергаменту, чтобы не увидели не те глаза. Я не написал бы и того, что написал, не будь я уверен в твоей преданности Смердису, Царю Царей, да продлятся его дни и прирастет его царство.

Птардак остро глянул на него и еще более остро – на Таншара:

– Стоит ли говорить даже эти слова, пока мы не беседуем один на один?

– О чем это ты? – спросил Абивард и тоже посмотрел на Таншара. – А, лекарь? – Он захохотал – громко, долго и чуть глуповато. – Он ценный советчик и был таковым еще во времена моего деда. Отец мой Годарс даже допускал его на женскую половину пользовать своих жен и дочерей, в том числе и Динак. Не доверять Таншару? Да я скорее заподозрю в недобрых помыслах луну!

– Еще раз прошу прощения, но отец мой Урашту нередко задавался вопросом, не слишком ли много вольностей позволял Годарс своим родичам и вассалам, сказал Птардак. – Я говорю не с целью оскорбить, лишь хочу довести до сведения.

И должен напомнить тебе, что я-то этого Таншара совсем не знаю, кроме того, что ты говоришь мне о нем. Поэтому сомневаюсь, что могу доверять ему в той же степени, в какой доверяешь ты.

«И ты прав, поскольку я вру тебе без зазрения совести», – подумал Абивард.

Птардаку, однако же, он явил воплощение уязвленной гордости. Положив руку на плечо Таншара, он промолвил:

– Давай, друг мой, возвращаться в наш Век-Руд. Если Птардак не может доверять тебе, то я не могу доверять ему. – Он сделал пару шагов в сторону конюшни, словно намереваясь востребовать назад своего коня.

Таншар тоже хорошо выучил свою роль.

– Но как же быть с известием, которое ты привез Динак, о повелитель? воскликнул он. – Сердце госпожи твоей матери разорвется от горя, если ты вернешься, так и не передав его.

– Меня это ничуть не волнует, – произнес Абивард, гордо выпрямившись. – Я не намерен оставаться в стороне, когда тебя унижают. Это плохо влияет на мое самочувствие.

Птардак переводил взгляд с одного на другого. «Клюнула рыбка», – подумал Абивард, храня холодное и высокомерное выражение лица.

– Возможно, я поторопился… – начал Птардак.

– Возможно. – Абивард сделал еще несколько шагов в сторону конюшни.

– Подожди, – сказал Птардак. – Если ты до такой степени полагаешься на этого человека, значит, он этого определенно заслуживает. Я приношу извинения за все оскорбления, которые мог неумышленно нанести…

– Дихган очень добр, – проговорил Таншар. Абивард сделал вид, что примирительное отношение его вассала убедило его:

– Раз Таншар не считает себя оскорбленным, стало быть, никакого оскорбления не было. – Он продолжал сохранять недовольный тон. – А дело, как я уже сказал, довольно важное… Что ж, Птардак, я согласен, считай, что ничего не произошло.

Птардак по-прежнему выглядел обиженным.

– Я не возражаю, чтобы ты повидался с сестрой, если я буду в той же комнате. Ближайшие родственники жены могут видеть ее, не нарушая приличий, даже после того, как она перешла на женскую половину другого мужчины. Но вот врач..

– …есть врач, к тому же старый и слепой на один глаз, – твердо сказал Абивард. – И он видел Динак прежде. Уж не думаешь ли ты, что он набросится на нее и станет домогаться любви? К тому же вряд ли кто-нибудь сможет лучше него передать некоторые подробности того, что рассказала мне моя мать. Возможно, потрясение для моей сестры будет меньше, если она услышит это из уст человека, не являющегося членом семьи.

– Как тебе будет угодно. – Голос у Птардака был недовольный, но он уступил. – Раз уж ты проделал такой путь, известие действительно должно быть важным. И из-за тех мрачных намеков, которые ты все время отпускаешь, я готов уже лопнуть от любопытства. Расскажи мне, что можешь, немедленно, ни секунды не медля, даже чтоб в затылке почесать.

– В горле у меня пересохло, – сказал Абивард. – Даже зимой дорога от моего надела до твоего по большей части сухая и пыльная.

Птардак вертел в руках набалдашник палки. Гостеприимство прежде всего так диктовал обычай, нерушимый, как железо. И поэтому, несмотря на все его нетерпение, ему пришлось проводить Абиварда и Таншара на кухню и старательно занимать их светской беседой, пока они пили вино и ели лепешки с изюмом, и с луком, и с брынзой, и с бараниной, обвалянной в толченом кардамоне. Что ни говори, а угощение он выставил отменное.

Наконец Абивард сказал:

– Не будешь ли ты столь любезен и не прикажешь ли подать еще кувшинчик этого восхитительного красного вина в твою опочивальню, о владетельный дихган дабы мы могли омочить наши губы за беседой о том, какие заботы привели нас сюда? – Разумеется, о владетельный дихган, – отозвался Птардак с плохо скрываемым нетерпением. – Если ты к твой вассал соблаговолите последовать за мной… – Поднимаясь, он оперся о стол рукой, но прошел несколько шагов, прежде чем как бы невзначай коснулся пола кончиком палки. Как и писала Динак, он поправлялся.

– Ты ходишь совсем неплохо, – сказал Абивард. – А можешь ли уже ездить верхом?

– О да, и ты не представляешь себе, до чего я рад этому. – Птардак и понятия не имел, до чего был рад этому Абивард. Птардак продолжил:

– В последнее время я много охотился, наверстывая упущенное за те дни, пока был увечен.

– Сие никому не дано. – Таншар говорил торжественно, словно служитель Господа.

Птардак посмотрел на него с большим уважением, чем прежде:

– Боюсь, что ты прав, но я все же стараюсь. – Абиварду же он сказал, словно делая уступку:

– Он не лишен мудрости.

– Не лишен, – согласился Абивард, надеясь, что в голосе его не проступило удивление. Нет, Конечно же, он не считал Таншара глупцом; если бы это было так, он не взял бы его с собой. Но он не ожидал, что деревенский прорицатель сможет столь убедительно играть роль куда более важной персоны. Это заставило его подумать, не пора ли возвысить Таншара.

Не успел он додумать свою мысль до конца, как Птардак сказал:

– Давайте же перенесем наш разговор туда, где мм сможем беседовать более свободно. Ты же сам предлагал. – Он нетерпеливо постучал палкой по полу.

– Я к твоим услугам. – Абивард поднялся и последовал за ним в сопровождении Таншара.

Абивард был в коридоре у опочивальни Птардака в день свадьбы Данак, Но тогда, конечно, он дальше двери не прошел. Сейчас Птардак отпер ее и широко распахнул перед гостями, предлагая им пройти впереди него. Как только Абивард и Таншар вошли, он заложил дверь на засов.

– Ну и…

Но Абивард был еще не готов начинать разговор. Он с любопытством огляделся; это была первая опочивальня дихгана, которую он видел за пределами Век-Руда. Во многом она очень напоминала его собственную – кровать, комод, украшенный чрезвычайно красивыми чашами и кубками, столик. Но, как и писала Динак, теперь в задней стене было две двери, расположенные рядышком, и одна из них была явно поставлена совсем недавно.

Он показал на них и похотливо ухмыльнулся:

– Это еще что такое? Неужели ты держишь своих красивых жен за одной дверью, а некрасивых за другой? Как же они у тебя не перегрызлись?

Птардак покраснел, как дева, подведенная к брачному ложу:

– Нет. Одна из дверей ведет в обиталище… э-э-э… особого гостя.

– А засов-то с этой стороны, – заметил Таншар.

– И какое тебе до этого дело? – спросил Птардак.

– Да никакого, о повелитель, – весело сказал прорицатель. – Это твой надел, и ты распоряжаешься в нем, как считаешь нужным. Просто мой рот сказал то, что увидел мой здоровый глаз.

Птардак тоже открыл рот, возможно, желая предупредить Таншара, чтобы получше выбирал слова, но закрыл его, так ничего не сказав, и ограничился резким кивком. В наступившей тишине Абивард сказал:

– О зять мой, могу ли я попросить еще вина? Так трудно сказать то, что предстоит сказать, что, боюсь, без вина мне нелегко будет заставить мой язык вымолвить эти слова.

– Как тебе будет угодно, – сказал Птардак, но вид его говорил о том, что дело складывается не так, как угодно ему. Он, хромая, подошел к наружной двери и заорал, подзывая слугу. Тот мгновенно примчался с такой бадьей вина, которой хватило бы, чтобы допьяна напоить полдюжины человек, налил немного в чаши тонкого фарфора, потом поклонился и исчез. Птардак залпом выпил и сложил руки на груди.

– Ну, довольно тайн, – прорычал он. – Выкладывайте все, на что намекали с самого приезда.

Абивард скользнул взглядом по обеим дверям в задней стене и понизил голос, не желая, чтобы кто-то за любой из этих дверей его услышал.

– До меня дошли сведения об опасном заговоре против Смердиса, Царя Царей, да умножатся его дни и прирастет его царство. В него вовлечены столь многие, что я опасаюсь, как бы Царь Царей не оказался в отчаянном положении, если те из нас, кто остался верен ему, не приложат все силы, чтобы поддержать его.

– Этого-то я и опасался, – мрачно проговорил Птардак. – Когда ты прислал мне то письмо, жалуясь на подать, которую взяли с тебя его люди, я начал бояться, что ты – один из заговорщиков и пытаешься втянуть и меня. Поэтому я так и ответил на твое письмо. Но Динак убедила меня, что ты не способен на вероломство.

– Это хорошо, – от души сказал Абивард: еще да того, как Динак узнала, что у Птардака на уме, она уже позаботилась о благе Век-Руда. Он продолжил:

– Мы получили много жалоб от тех, кому трудно было выплатить царским казначеям то, чего потребовал от них Смердис, Царь Царей.

– Бьюсь об заклад, что один из жалобщиков – твой новый зять, не я, другой, – сказал Птардак. По-своему он был проницателен. – Ведь он совсем молодой парнишка и не знает, каковы обязанности дихгана перед монархом.

– Многие из имен удивят тебя, – отозвался Абивард. – С приходом весны поднимется большая часть северо-запада. Поскольку ты так четко заявил мне о своей верности Смердису, Царю Царей, я знал, что ты поможешь мне придумать, как лучше всего противостоять мятежникам, если они перейдут к действиям.

– Ты правильно поступил, приехав ко мне, – сказал Птардак. – У меня есть кое-какие связи при дворе Царя Царей, и я… – Он осекся. Как ни хотелось ему похвастаться, у него хватило ума понять, что это было бы неблагоразумно. Почти без паузы он продолжил; – Но это неважно. Я счастлив, что ты приехал, и мы…

Он вновь прервался, на сей раз из-за того, что в дверь, ведущую на женскую половину, постучали. Он проковылял к двери, поглядел через ажурную решетку, кто там, с той стороны, и отпер дверь. Вошла Динак с серебряным подносом.

– Умоляю простить меня, о муж мой, – начала она. – Я не знала… – Она просияла. – Абивард! И Таншар с тобой!

Птардак хмыкнул:

– Хочешь сказать, что не знала, будто они здесь? С трудом верится. Ладно, пусть так. Я все равно скоро. послал бы за тобой, потому что у твоего брата и его лекаря есть для тебя известия от твоей матери, которые, по их словам, ты должна выслушать – От матери? Что же это такое может быть? – спросила Динак. Ее вид поверг Абиварда в ужас. Казалось, за те несколько месяцев, что она провела в крепости Налгис-Краг, она состарилась на пять, а то и на десять лет. По обе стороны рта пролегли резкие морщины, под глазами черные круги. Абиварду хотелось схватить Птардака и трясти его до тех пор, пока не сознается, что он с ней сделал, чтобы довести до такого состояния.

Птардак сказал:

– Почему бы тебе не отнести ужин нашему… гостю? А освободившись, вернешься и услышишь это столь важное известие.

– Как тебе будет угодно, – ответила Динак. Казалось, эта фраза витает над всем Налгис-Крагом. Таншар поднял бровь:

– Такой высокий гость, что ему прислуживает сама жена дихгана?

Определенно, в таком случае он достоин вина к ужину. – Он достал с комода чашку, поднес ее к кувшину и наполнил.

– Благодарю тебя, добрый человек, но за этой дверью ждут двое.

– Тогда пусть выпьют оба, – великодушно произнес Таншар и налил еще одну чашку. Он поставил ее на поднос, будто сам был дихганом, и постучал по ней пальцем, показывая, насколько замечательно вино.

Динак посмотрела на Птардака. Тот пожал плечами и снял засов с недавно врезанной двери. Динак прошла в нее. Птардак запер за ней дверь.

– И тебе еще вина, о великодушный повелитель? – Таншар подхватил чашу из руки Птардака, изображая теперь фокусника, как прежде изображал знатного господина. Он вернул ее дихгану полной до краев.

Птардак пригубил вино, Абивард метнул быстрый взгляд в сторону Таншара, который незаметно кивнул. Абивард поднял чашу.

– Дай нам Господь положить конец всем заговорам против Царя Царей, да продлятся его дни и прирастет его царство. – Он выпил вино, еще остававшееся в его чаше. Таншар тоже осушил свою. Птардак последовал примеру гостей, выпив до дна.

Он причмокнул губами, чуть нахмурившись:

– Надеюсь, вино в кувшине не застоялось. – Он пошатнулся. Рот его раскрылся в неимоверном зевке. – Что со мной такое? – спросил он заплетающимся языком, закатил глаза и сполз на пол, словно лишившись кистей. Красивая чаша вывалилась из его руки и разбилась вдребезги. Абиварду стало жалко чаши.

Он обернулся к Таншару и поклонился с глубоким уважением.

– Что ты намешал в свое сонное зелье? – спросил он.

– Маковый эликсир, белену и еще кое-что, о чем я не хотел бы говорить, ответил Таншар. – Понадобилось всего несколько капель на чашку. Главное было встать между Птардаком и вином, чтобы он не увидел, как я капну зелья в его чашку – и в ту, которая предназначена для охранника. – Говоря почти шепотом, он показал на дверь, в которую вышла Динак.

Абивард вытащил из ножен меч. Если Динак подала охраннику не ту чашу или если тот не выпил ее до дна, то сейчас придется драться. Его охватил страх: если по какой-то роковой ошибке Динак дала вино с зельем Шарбаразу, то весь их хитроумный план полетит прямо в Бездну.

Он подошел к двери, снял засов и выскочил в коридор, готовый поразить охранника прежде, чем тот успеет обнажить меч. К его огромному облегчению, охранник валялся у стены и храпел. Вторая дверь в конце короткого коридора была заложена снаружи. Абивард отворил ее. Вышла Динак, а с ней – широкоплечий мужчина чуть старше Абиварда.

– О величайший… – Абивард начал опускаться на пол.

– Не время, не до этого, – резко произнес Шарбараз. Глаза его блестели от возбуждения: наконец-то он вырвался на волю. – Пока я не выбрался из этой крепости, никакой я не величайший. Церемониями займемся, когда будет время.

Он поспешил мимо усыпленного охранника в опочивальню Птардака, Динак на мгновение задержалась в коридоре. Со всей силы она пнула охранника в живот. Тот крякнул и дернулся, но не проснулся. Абивард в изумлении посмотрел на сестру.

Она ответила ему негодующим взглядом:

– Я бы всех троих избила, если бы могла. Вообще убила бы. – И она разрыдалась.

– Пошли, – настойчиво сказал Таншар. – Как нам напомнил величайший, времени у нас мало. Абивард вошел в опочивальню, за ним, всхлипывая, последовала Динак. Увидев ее слезы, Таншар воскликнул:

– Госпожа, мужайся! Если тебя увидят в слезах, все пропало.

– Я… знаю. – Динак закусила губу, вытерла глаза парчовым шелком своего платья, вздрогнула всем телом и наконец кивнула Таншару:

– Приступай. Я не выдам нас.

– Замечательно, – сказал Таншар.

Все происходило слишком быстро, так что Абивард не мог уследить за происходящим, но медлить никто не собирался.

Таншар подозвал Шарбараза:

– О величайший, теперь мне требуется твоя помощь. Возьми в свои руки руки Птардака.

– Если так надо… – Шарбараз склонился над бесчувственным дихганом.

Таншар осыпал обоих красноватым порошком.

– Толченый кровавик, – пояснил он и начал нараспев произносить заклинание.

Абивард знал, что чародейство – вещь реально существующая и без него нечего даже надеяться выбраться из крепости Налгис-Краг. Но как оно творится, он видел впервые и смотрел на это с благоговейным страхом. На его глазах Шарбараз приобрел облик Птардака, включая и одежду, – и наоборот.

Когда изменение завершилось, Абивард и Шарбараз, временно ставший Птардаком, оттащили изменившего облик Птардака в темницу, в которой держали Шарбараза, и заложили дверь на засов. Таншар сказал Динак:

– Теперь, госпожа, мы придадим тебе облик этого охранника и можем идти.

Она вытаращила глаза до предела:

– Я знала, что так будет, но мне этого не вынести! Я и сама себя буду видеть так, будто это он?

– Нет. – Шарбараз вытянул руку и посмотрел на нее. – В своих глазах я остаюсь самим собой. – Однако голос его был голосом Птардака.

– Да, это действует так, – согласился Таншар. – Твоя сущность остается неизменной, и перемена для тебя невидима.

Динак резко кивнула:

– Тогда я готова, только… должна ли я касаться его?

Таншар покачал головой:

– Здесь ритуал несколько иной, поскольку вы не будете меняться, обликами, скорее ты позаимствуешь его облик. Встань, пожалуйста, вон там, поближе к нему.

Даже это оказалось больше того, на что была готова Динак, но она подчинилась. Таншар поставил между ней и охранником хрустальный диск. Когда он выпустил его из рук, диск завис в воздухе. Таншар снова принялся говорить нараспев, на сей раз в ином ритме, и вновь и вновь называл имя Пророчицы, преподобной Шивини. Хрусталь светился с полминуты. Когда свет померк, в коридоре оказалось двое охранников, похожих как близнецы.

– Позволь мне отойти от него, – сказала Динак хриплым мужским голосом.

Абивард закрыл дверь, ведущую в коридор, оставив за ней бесчувственного охранника, и заложил ее снаружи засовом. Он ухмылялся от уха до уха: все прошло лучше, чем он смел надеяться.

– Да, сбили мы их с толку! – радостно сказал он. – Они не только ничего не поймут, но и не смогут ничего сообразить на протяжении… Как долго длятся зрительные заклятия, Таншар?

– Несколько дней, если для их снятия не использовать магию. – У Таншара был усталый голос. – Однако, если чародей использует против них свою силу, он проткнет их, как иголка шелк. А потому нам следует поспешить.

– Ну, не знаю, – сказал Шарбараз голосом Птардака. – Когда дихган перестанет выглядеть, как я, и снова станет самим собой, они вполне могут посчитать, что он – это я, принявший его облик с помощью волшебства и пытающийся убежать. Хороший вы завязали узелок! – Он засмеялся радостным смехом человека, который давно не смеялся. – Но мудрый Таншар прав: не следует подвергать его волшебство излишним испытаниям. – Он подбежал к двери, ведущей из опочивальни.

– Величайший… то есть временно муж мой, помни о своей хромоте, – сказала Динак. – Не надо забывать о ней, иначе наш замысел могут раскрыть.

Шарбараз поклонился.

– Госпожа, ты права, – сказал он, хотя обликом споим Динак в данный момент менее всего походила на госпожу. – Я запомню. – Он подобрал с пола палку Птардака и весьма убедительно изобразил человека со сломанной лодыжкой. – А теперь прочь отсюда!

Шарбараз не забыл закрыть дверь опочивальни Птардака на наружный засов, Абивард одобрительно кивнул; теперь, когда опочивальня фактически стала выходом с женской половины, ни один дихган не оставил бы ее открытой, чтобы женщины как-нибудь не выбрались наружу без его ведома.

– Куда теперь? – вполголоса спросил Шарбараз, со стуком опустив засов.

– На конюшню, – так же тихо ответил Абивард. – Встаньте рядом со мной и делайте вид, будто вы ведете меня, а не наоборот. Таншар, Динак, идите позади: вы все же наши вассалы.

Домочадцы Птардака приняли беглецов за тех, кем они выглядели. Одного напоминания Шарбаразу оказалось достаточно: хромал он вполне убедительно. Он дружески приветствовал родственников и слуг Птардака; если он никого из них не назвал по имени, то в кратком разговоре это было вполне уместно – а все разговоры он делал очень краткими.

Однако на конюшне один из конюхов, занимавшийся лошадьми Абиварда, удивленно поднял голову:

– Ты редко появляешься здесь без лука и охотничьего копья, о повелитель.

Разве ты не едешь на охоту?

Абивард застыл, последними словами ругая себя за глупость. Так тщательно готовились – и из-за мелкого просчета все пропало! Но Шарбараз спокойно ответил:

– Нет, мы отправляемся в деревню Гайи, на восток. Дихган Абивард спрашивал о тамошней системе ганатов, поскольку она далеко отстоит от реки Хьюджа, а он хочет сделать такую же вдоль Век-Руда. Я решил, что проще показать ему, чем рассказывать. Что скажешь?

– Я? – Конюх сначала опешил, а потом улыбнулся:

– О повелитель, я мало что смыслю в ганатах, поэтому не могу сказать ничего. – Он посмотрел на Абиварда: Седлать коней, повелитель?

– Да, и вьючных мы тоже возьмем, – ответил Абивард, чувствуя огромное облегчение от того, что Шарбараз оказался сообразительнее его. И на него произвело сильное впечатление столь хорошее знакомство Шарбараза с наделом Птардака. Он продолжил:

– Возможно, мне придется заночевать в этом, как его, Гайи, а утром еще раз взглянуть на ганаты.

– Там есть караван-сарай, повелитель, – с легким упреком произнес конюх.

Абивард сложил руки на груди. Конюх вопросительно посмотрел на того, кого считал Птардаком.

– Как ему будет угодно, – ответил Шарбараз; именно так ответил бы и Птардак. Абиварду стоило больших усилий не рассмеяться.

Конюх покорно кивнул и обратился к Динак:

– А ты будешь из тех, что прискакали ночью много дней назад? Извини, но с тех пор я тебя почти не видел и забыл, который из тех коней твой. – Он показал на три стойла в конце ряда.

Динак не успела – точнее, не успел – ответить (или впасть в панику и не ответить). На выручку вновь Пришел Шарбараз:

– Это не тот ли гнедой мерин со шрамом на боку?

– Так точно, о повелитель! – ответила Динак мужским голосом, добытым волшебным путем.

Конюх окинул Шарбараза взглядом, полным восхищения:

– О повелитель, никто не скажет, что у тебя плохая память на лошадей.

Птардак-Шарбараз принял чрезвычайно самодовольный вид.

Конь, принадлежавший человеку Смердиса, слегка фыркнул, когда Динак взобралась на него. Так же поступил и конь Птардака, когда его оседлал Шарбараз. Если люди были введены в заблуждение, то лошади понимали все.

Шарбараз без труда успокоил своего коня. Динак пришлось труднее: с тех пор как она стала взрослой женщиной, ей лишь раз довелось ездить верхом – в свадебном кортеже, направлявшемся в Налгис-Краг. Но она справилась. Четверо всадников начали спуск по крутой извилистой тропе к подножию Налги-Крага.

– Ей-Богу, по-моему, получилось, – выдохнул Абивард при виде приближающейся равнины. Он обратился к Шарбаразу, который в обличье Птардака возглавлял процессию:

– Повелитель… то есть величайший, откуда ты так много знаешь о деревне Гайи и ее ганатах? Я и аркета не поставлю на то, что настоящий Птардак знает хотя бы часть этого.

– Отец приучил меня знакомиться с державой и ее наделами еще до того, как у меня начала пробиваться борода, чтобы я узнал Макуран, прежде чем стану править им, – ответил Шарбараз. Его усмешка была не очень веселой. – Мне предоставилась возможность изучить надел Налгис-Краг, точнее, его крепость, лучше, чем хотелось бы.

– Мой отец был прав, – сказал Абивард. – Из тебя получится замечательный Царь Царей для Макурана.

– Твой отец не Годарс ли из надела Век-Руд? – спросил Шарбараз и сам же ответил:

– Да, конечно, ведь ты брат Динак, Годарс погиб в степи вместе со всем войском?

– Да, величайший, вместе с моим родным братом и тремя сводными.

Шарбараз покачал головой:

– Победа на Пардрайе была бы блистательной. Но поражение, которое мы потерпели… Лучше было вовсе не затевать этот поход. Но если вопрос стоял «ударить или выждать?», отец всегда предпочитал ударить.

И тут его конь вышел на равнину. Шарбараз пустил коня быстрой рысью.

Спутники последовали его примеру, чем дальше они будут от крепости Налгис-Краг, тем спокойнее.

Абивард сказал:

– Там, в крепости, должно быть, сказочная неразбериха. Когда Птардак очнется в твоем облике, то начнет настаивать, что он – это он, а охранники над ним лишь посмеются. Скажут, что он отправился в Гайи. И даже когда к нему вернется его прежний облик, они решат, что это колдовская уловка, как ты уже сказал.

– Единственная серьезная проблема состоит в том, что я не вернусь на женскую половину, – сказала Динак. – Некоторое время люди в крепости не заметят моего отсутствия. Кто вообще обращает внимание на женщин? – Голос ее звучал глухо и непривычно, но в чем звучала давняя горечь.

Шарбараз сказал:

– Госпожа, твою храбрость заметил бы даже слепой – да еще на таком поле брани, на котором вряд ли окажется хоть один мужчина. Умоляю, не преуменьшай своих достоинств.

– Как можно преуменьшить ничто? – отозвалась она.

Когда Абивард стал возражать, она отвернулась, не желая больше говорить.

Он не стал настаивать, но задался вопросом – что же такое произошло в Налгис-Краге, что заставило ее так возненавидеть себя? Левая его рука, не сжимавшая поводья, сложилась в кулак. Если бы он знал, что Птардак унижает ее, он бы поступил с ее мужем так же, как она с охранником, который обесчестил себя, помогая держать в заточении истинного Царя Царей.

Бледное зимнее солнце клонилось к горизонту. Было хоть и холодно, но ясно.

Когда всадники подъехали к миндалевой роще неподалеку от границы орошаемых земель Птардака, Абивард сказал:

– Давайте остановимся здесь. У нас будут хорошие дрова для костра.

Никто не стал с ним спорить. Он придержал коня, спешился, привязал его к дереву и принялся собирать хворост. Шарбараз, присоединившись к нему, сказал:

– Слава Господу, что нам не надо трогать живые деревья. И без этого достаточно наберем. За их спинами Динак сказала Таншару:

– Немедленно верни мне мой облик.

– Госпожа, воистину я бы лучше подождал с этим, – робко ответил Таншар. От того, что на тебе пока личина стражника, может зависеть наша безопасность.

– Я скорее умру, чем останусь такой. – Динак вновь расплакалась.

Волшебство Таншара превратило ее рыдания в глухие стоны страдающего мужчины.

Абивард бросил охапку хвороста на землю и полез в кармашек ременной сумы за кремнем и огнивом. Таншар просительно посмотрел на него:

– Какова твоя воля, о повелитель? Снять чары?

– Если моей сестре они до такой степени ненавистны, то, пожалуй, сними, ответил Абивард. – Хотя с чего бы ей так ненавидеть…

– У нее есть на то причина, уверяю тебя. – Шарбараз подбросил сучьев и веток поверх кучи, собранной Абивардом.

Его поддержка не успокоила Динак, а напротив, заставила еще сильнее разрыдаться. Абивард отвлекся от кропотливого занятия по добыванию огня и кивнул Таншару. Прорицатель достал хрустальный диск, которым пользовался, придавая Динак облик охранника Шарбараза. Вновь он подвесил диск в воздухе между собой и Динак. На этот раз заклинание было несколько иным. Если тогда диск ненадолго засветился, то теперь он, казалось, вбирал в себя темноту наступающей ночи. Когда тьма покинула диск, Динак вновь стала самой собой.

Абивард подошел к ней и крепко обнял:

– Все прошло. Теперь ты не кто-то другой, а ты, как тому и следует быть.

Она задрожала в его объятиях, а потом вырвалась.

– Я никогда уже не буду такой, какой следует быть, как ты не понимаешь! крикнула она. – Ту, которой мне следует быть, я навсегда оставила в Налгис-Краге.

– Ты хочешь сказать, что оставила там жену Птардака? – насмешливо спросил Абивард. – Этот проклятый предатель недостоин тебя.

– Это так, – согласился Шарбараз. Он хотел сказать что-то еще, но Динак остановила его, резко рубанув рукой в воздухе:

– То, что ты говоришь о Птардаке, справедливо, но не имеет отношения к делу. В крепости я оставила не только свое замужество. Я еще и честь там потеряла.

– Помогать Царю Царей против тех, кто незаконно держал его в заточении, не бесчестье, – сказал Абивард. – Ты… – Он не договорил. Наконец он понял, почему Динак ударила лежащего в беспамятстве охранника, почему для нее было так мучительно носить его облик. Он пристально посмотрел на нее:

– Неужели он?..

Они?.. – Продолжить не было сил.

– Он. И все они, – мрачно ответила она. – Такую цену они назначили за то, что позволили мне обслуживать законного Царя Царей. На разрешение Птардака им было наплевать; они заявили, что служат одному лишь Смердису. А если я скажу об этом кому-нибудь хоть слово, Шарбараза найдут в его темнице мертвым. Я знала, как и ты, что он – единственная надежда Макурана, и поэтому я… отдалась им.

– Что сделано, то сделано. Было и прошло. – Слова выходили из уст Абиварда пустыми и бессмысленными. Сделано-то сделано, но прошло ли? И никогда не пройдет. Ему сделалось совсем не по себе. По какой бы причине Динак ни совершила свой поступок, как ему теперь смотреть на нее, зная о нем?

И Динак это понимала. Она покачала головой:

– И всю дорогу с вершины Налгис-Крага я мечтала лишь об одном: набраться мужества и броситься со скалы. Что я без моей чести?

Абивард не знал ответа на этот вопрос. Не знал его и Таншар, который сидел у костра, сгорбившись от усталости. Не знал и Шарбараз. Точнее, не знал лишь несколько минут, пока не встал на четвереньки и не начал рыться в земле. Через несколько минут он с торжествующим возгласом поднялся и показал им то, что держал в руках, – три черных камешка.

– Как законный Царь Царей, я имею некоторые права, которых не имеют другие, – объявил он и бросил на землю один из камешков, которые только что подобрал.

– Динак, я развожу тебя с Птардаком. – Он еще дважды повторил эту формулу, тем самым сделав развод окончательным. Динак это не утешило.

– Я знаю, что ты поступил так из добрых чувств, величайший, но для меня это ничего не меняет. Птардак несомненно тоже бросит камешки и разведется со мной, когда избавится от твоего облика и выберется из темницы. Но какой мне от этого толк?

– Госпожа, даже Царь Царей не имеет власти – хотя иные из них на это претендовали – просить руки женщины, находящейся замужем за другим, – сказал Шарбараз. – Поэтому мне и нужно было освободить тебя от этого брака.

– Но… величайший! – Слова вылетали из Динак но одному, иногда по два: Тебе… тебе ли не знать… как я… лишилась своей чести… в коридоре… перед твоей темницей…

Шарбараз покачал головой:

– Я знаю, что ты обрела там большую честь, беззаветно жертвуя собой ради меня, ради Макурана. Если ты ничего не знаешь обо мне, знай – я всегда помогаю тем, кто помогает мне, и наказываю тех, кто обходится со мной плохо. Когда я верну себе трон в Машизе, ты будешь сидеть подле меня как моя главная жена.

Клянусь Господом и Четырьмя Пророками!

Абивард так и не понял, кто первый простерся ниц перед Шарбаразом – он или Динак. Сестра его продолжала всхлипывать, но теперь на совсем иной ноте – будто вопреки всем ожиданиям ее жертва и то унижение, которое она испытала, были оправданы.

– Утраченная честь есть честь обретенная, – сказал Шарбараз. – Встань, Динак, и ты, Абивард. Нам предстоит еще многое сделать, прежде чем я верну свой трон в Машизе.

– Воистину, величайший. – Поднимаясь, Абивард покосился на Таишара, который доставал хлеб и финики из седельной сумы. В его сознании звучало второе пророчество старика: честь, утраченная и обретенная в башне на холме. Он это видел собственными глазами – и в большей степени, чем мог вообразить.

Где же он увидит сияние серебряного щита над узким морем? И что оно принесет с собой?