Протиснувшись бочком сквозь толпу, Морс приблизился к лестнице, ведущей на второй этаж.
«Поищу сначала Крюшончика наверху, – подумал он, ступая на ковровую дорожку и расстегивая на ходу плащ, – вряд ли мой приятель будет околачиваться в такой компании да еще в такой невероятной давке.»
Ему повезло: в первой же комнате, в которую он заглянул Морс обнаружил беднягу-толстячка, связанного по рукам и ногам веревками и с кляпом во рту. Кроме Крюшона в комнате никого не было, и Морс пулей влетел к несчастному другу и принялся развязывать тугие узлы, предварительно вытащив изо рта Крюшона свернутую в комок салфетку.
– Крюшон! Крюшончик! Что с тобой опять приключилось? – всхлипывая от жалости, проговорил он, ни на минуту не останавливая свою работу. – Неужели баронесса решила принести тебя в жертву нечистой силе? Умоляю, ответь мне, милый Крюшончик!
Еле двигая онемевшими челюстями, неудачливый толстячок ответил:
– Хузе… Она хосет вернуть меня Хьюксу…
– Хьюксу? А это еще кто такой?
– Я асказывал… Хьюкс из Хьюкендофа…
– Колбаснику Хрюксу? – догадался Морс.
– Ну да… Он узе зесь… Хосет увесси меня в Хьюкендоф…
– Ему придется переменить планы! А ну, вставай и быстро иди за мной!
– Быстро я не смогу… Да и медленно у меня тоже не получится.
Крюшон лежал на кровати и только еле-еле шевелил одеревеневшими пальчиками.
– Ничего, не унывай: ты уже перестал шепелявить, а это, признайся, уже прогресс! – Морс начал растирать мышцы рук и ног приятеля, и уже через минуту тому стало лучше. – Ну как? Теперь ты можешь передвигаться? Тогда вставай, сейчас не время нежиться в постели!
Постанывая, Крюшон сполз с кровати и начал надевать лакированные черные туфельки.
– Ты, кажется, успел приодеться у баронессы? – спросил Морс, поглядывая с легкой завистью на новенький наряд своего дружка.
– По-моему, ты тоже пополнил свой гардероб, – ответил Крюшон, косясь на длинный, до самого пола, плащ приятеля.
– Это для маскировки, – объяснил Морс, – Теперь мое имя – Испепеляющий Взглядом Гнжэльф! – И он снова запахнулся в плащ с головой и устрашающе прорычал в щелку между пуговицами: – Прочь с дороги, недотепы! Иначе спалю на месте!
– Молодец, это ты здорово придумал! – похвалил Крюшон изобретательного дружка. – А второго плаща ты случайно не прихватил? Я тоже хочу стать Испепеляющим Взглядом Гнэльфом!
– Мне дали только один, но ты не расстраивайся, мы сейчас что-нибудь придумаем. – С этими словами Морс быстро стянул с постели белоснежную простыню и окутал ею Крюшона с головы до пят. – Теперь ты тоже Испепеляющий Взглядом Гнэльф!
– Вряд ли я кого-нибудь спалю, – пробурчал сквозь простыню толстячок-приятель, – разве что задавлю сослепу…
Морс достал из кармана ножик, который прихватил из домика лесника, и аккуратно сделал в простыне небольшие прорези для глаз, носа и рта.
– Теперь сможешь, – пообещал Морс Крюшону, – но только держи на публике глаза прикрытыми, иначе тебя разоблачат!
Он схватил приятеля за край простыни и потянул прочь из комнаты. Гости и слуги баронессы, которые то и дело попадались им на пути, или вовсе не замечали странную парочку (в замке, это все знали, собрались одни оригиналы), или с ухмылкой бросали мимолетные взгляды и тут же забывали о смешных чудаках в дурацких нарядах. Гнэльфам это было только наруку, и они уже рассчитывали благополучно улизнуть из замка, как вдруг на самом пороге, в двух шагах от заветных дверей, их остановил мелодичный и до боли знакомый женский голос:
– Вы куда собрались, молодые люди? Наш бал еще даже не начался!
Не оборачиваясь, Морс пробубнил:
– Дела, госпожа баронесса, дела… То-се… Нужно идти!
– Без ужина я никого не отпущу, так и знайте! – сказала хозяйка дома тоном, не терпящим возражений. – Пока не попробуете жаркого и мой фирменный десерт – никаких дел и уходов!
– А что у вас на жаркое? – полюбопытствовал Крюшон по старой привычке.
– Молоденький жирненький гнэльф, запеченный на вертеле! – ответила баронесса, не убирая с лица улыбку. – С прекрасным соусом и трюфелями!
– А на десерт? – прошептал испуганный Крюшон. – Жаркого нам что-то не хочется…
– На десерт подадут засахаренных гнэльфов, облитых толстым-претолстым слоем шоколада! Лакомство – лучше не бывает! Вы со мной согласны, господин Хрюкс?
– Я предпочитаю не обливать, а шпиговать, – охотно отозвался стоявший рядом с баронессой колбасник, – хотя гнэльфы хороши и в желе, и в маринадах, и просто в собственному соку!
Пока перепуганный Крюшон выспрашивал у хозяйки замка, из чего состоит праздничное меню, Морс лихорадочно думал о том, как выпутаться из ужасной ситуации, в которой они с дружком опять оказались. Он перебрал в голове тысячу вариантов побега и остановился на тысяче первом. Радостно улыбнувшись, Морс повернулся на каблуках к баронессе и ее гостям лицом и, когда гул голосов немного стих, вдруг громко, почти оглушительно, прокричал по-петушиному.
Что тут началось! Кавалеры побросали дам и дружной толпой ринулись к дверям и окнам, дамы, визжа от страха, взлетели вверх и, отталкивая кавалеров, стали выпархивать в растворенные рамы на улицу, оркестранты, отбросив в стороны музыкальные инструменты и превратившись вдруг в обыкновенных домашних животных, с лаем, хрюканьем, мычаньем и блеянием побежали к парадно двери, норовя выскочить во двор пораньше своих хозяев.
– Стойте! Стойте! – закричала баронесса, подняв в бессильной злобе над своей головой маленькие кулачки. – Это все проделки негодного гнэльфа!
Но ее уже никто не слушал, а точнее, не слышал, и все старались только побыстрее выбраться на волю, чтобы ту же спрятаться в укромное темное местечко и переждать там проклятый солнечный день.
Пользуясь суматохой, которую сам и устроил, Морс размотал Крюшона и потащил его сквозь толпу на улицу. На крыльце юный гнэльф толкнул растерянного швейцара кулаком в живот и скомандовал:
– Быстро машину, Гадкинс! Или ты пожалеешь!
И он потянулся рукой к верхней пуговице плаща.
Угроза подействовала.
– Машин нет, остались одни кареты! – пискнул испуганно привратник, вытягиваясь перед Морсом в струнку.
– Давай карету, только поживее!
И когда карета была подана прямо к порогу, Морс даже не удостоил швейцара словами благодарности, но Гадкинс и не ждал их от Испепеляющего Взглядом Гнэльф – он был счастлив уже тем, что остался жив.