Следующие сообщения основаны на личных познаниях, которые отражают внутреннее становление всеобъемлющей действительности. Лучше всего их воспринимать с тем пониманием, которое рекомендует Иоанн Креста при чтении подобных познаний:
«Было бы невежеством считать, что эти слова любви в мистическом смысле — как они здесь в этих строчках представлены — можно объяснить какими-либо речами… Поэтому они, скорее, окутывают чувства сравнениями, метафорами и образами и переводят полноту духа в таинственные речи, а не пытаются дать им рациональное объяснение. Если воспринимать все эти символические превращения не просто в духе любви и в образе мыслей, которыми они одухотворены, то они покажутся скорее бессмысленными, чем сознательными, как это видно из Песни Песней Соломона и из других книг Священного Писания».[267]
Мы не должны искать мистического познания только в религиозной области или в конфессиональном словаре религии. Конечную действительность нельзя ограничить религией. Она предстает перед человеком в то время, когда он об этом даже не думает. Часто он совершенно не подготовлен к этому. Она настигает человека таким образом, который он не мог предвидеть. Я знал людей, членов ордена, которые были разочарованы тем, что их переживание не имеет ничего общего с христианством; и я знал агностиков, которые удивлялись своему глубокому христианскому познанию.
Мистическое познание выражается по-разному. Иногда это познание Света и Единства. Однако это не обычный свет и не единение с чем-то, а только единство.
Вторая форма познания — это тесная связь со всем, что существует.
Глубокое внимание и любовь ко всем созданиям возрастают из этой связи. Противоположность исчезает. Остаются только деревья, пение птиц, образ цветка или простого предмета обихода.
Если кто-то после глубокого познания говорит: «Я Бог!», для нас это звучит кощунственно. Но это познание не является познанием главенствующего «Я» — тогда это действительно было бы кощунством, — это познание истинной личности, Божественного ядра в человеке. Это познание Бога с самим собой.
Зачастую это познание не является специфическим и врывается в сознание в виде мощной энергии. Эта энергия может воздействовать очень болезненно. Чаще всего она связана с процессом очищения. Человек чувствует себя одиноким и покинутым. Это — темная ночь, в которой нет ни одного утешительного момента.
После познания повседневность может измениться на долгое время, пока рутина жизни снова не возьмет верх.
Из многочисленных сообщений в области познания я выбрал некоторые.
Страх, сомнение в том, есть ли истина, есть ли Бог, и если они есть, смогу ли я их познать. И одновременно знание, что без истины, без смысла, без вечности нельзя жить. Этот конфликт ведет к невыносимому напряжению. Охваченный такой внутренней борьбой, я иду в лес. На какое-то время напряжение спадает. Все есть Свет — неполный Свет, — все вибрирует, пульсирует, но очень мягко. Не только деревья, но и воздух. Не Я и Ты, а только один Свет.
Когда познание меня оставляет, я обнаруживаю, что снова сижу на пне. Мне легко, напряжение утло, но вскоре после этого возникли вопросы: кто есть Бог, кто есть я? «Я» — это только иллюзия, имеет ли «Я» свободную волю?
Не подходит никакая формулировка. Они говорят: «Бог живет в сердцах» или «в середине сущности»! Как будто бы существует собственная сфера и разграничение!
В настоящий момент я сталкиваюсь со смертью и чувствую, что она «внутри», хотя в глубине души знаю, что смерти нет; происходит только внешнее разрушение материи. Бессмертие здесь и сейчас или его нет вообще!! Я ощущаю в основе своей Единое Бытие, и я не могу выпасть из этого единства, даже в смерти. Не существует границ, которые установлены только человеком.
Полночь. Когда есть вчера, когда есть завтра? Мы хотим разрубить настоящее время, чтобы его записать. Но оно неделимое.
Вечность не состоит из времени, как милость из бесконечного количества отдельных пунктов. Вечность, бесконечность, небо — это пульсирующее настоящее время. «Сегодня я тебя произвел на свет».
Я дышал, когда вдруг мне пришла в голову мысль: дышу я или дышит кто-то во мне? Я в Боге или Бог во мне?
Итак, первое сомнение: внутри? снаружи? Что внутри, а что снаружи? Я испытал это как единение и сказал себе: дыши или позволь Ему дышать в тебе!
Через некоторое время возникло второе сомнение: Бог во мне, время, вечность. И это я познал как единение и понял, что нет ни Вчера, ни Завтра, а есть только Сегодня. Третье сомнение меня испугало: я есть Бог, Бог есть я? И я сказал себе: я верую в моего Господа Иисуса Христа, который умер и воскрес. Впал ли я тем самым в пантеизм? (Если я буду думать о ручье и об источнике, я должен заметить, что определенным образом я всегда существую в Боге.) Я продолжал дышать, но уже с чувством, как если бы весь универсум дышал здесь. Я познал глубокое единство со всеми, и это наполнило меня огромной радостью, но вместе с тем и глубокой печалью, оттого что еще так много людей не познали этого; и я пожелал, чтобы все смогли познать это.
Я всего боялся, я боялся поступить неправильно. Мне принесло огромное успокоение то, что мне сказал п. В.: «Ничего не бойтесь!
Действительность есть такая, какая она есть, ни внутри, ни снаружи, ни вчера, ни завтра». В этом я познал слова «Не бойтесь», которые так часто повторяются в Библии; и меня наполнило огромное успокоение и тихая радость.
Я медитирую еще с двумя другими людьми. При выдохе я говорю про себя: «освобождать». Разрыв — яркий свет — жар исходит из моего сердца, — здесь нет пространства, нет людей, нет границ, нет «освобождения себя». Связь со всем и с тем, что я совсем не знаю. Абсолютная тишина. Они спрашивают: «Сколько времени?» — «Времени не существует!» Я был до конца, мы вместе ужинали, ходили на вечернее богослужение, и наконец я дома. Я прислушался к тишине и лег спать. Все как всегда. Я должен первый раз суметь увидеть и услышать людей. Я должен почувствовать себя ближе к ним и к вещам. Через недели или месяцы.
Во время прохождения курса в саду: вдруг он весь заполнился. Я почувствовал, что связан с чем-то, что простирается от сада до самих звезд. Все вокруг меня было мне очень близко и было связано со мной по-новому. При этом меня охватило как бесконечное, глубокое умиротворение, так и безграничная радость.
После окончания курса во время беседы: вдруг изменилось мое познание пространства и людей. Дистанция по отношению к другим вдруг сократилась и превратилась в близость и взаимосвязь, которую я ощутил как тепло и жизненность.
Вдруг я перестал бояться. Я посмотрел в окно: ландшафт казался наполненным чем-то невидимым, с одной стороны, прозрачным и четко выгравированным, с другой стороны, абсолютно близким, как часть меня. От всего исходило сияние, которое способствовало его более яркому, красочному, интенсивному проявлению.
Сегодня, во второй половине дня, события развивались очень быстро. В большей степени как покой, умиротворение, все хорошо, больше нет никаких вопросов. Это нельзя описать. Затем чувство переполнения светом, ощущение силы. Позднее, во время вечернего богослужения, я вдруг почувствовал, что связан со всеми в любви и сострадании. Раньше при подобном же событии я не хотел страдать. Слезы. Благодарю за возможность сострадать.
В страстную пятницу я принимал участие в богослужении и узнал следующее: в духовной семинарии присутствовали около 25 молодых людей не старше 20 лет. Когда началась литургия, я забыл обо всем и просто делал то, что должен был делать. Другой священник читал мессу. После литургии я был твердо уверен, что был в единении с другим священником, да, я был в нем. Познание было таким спокойным, как рябь волн на пруду. Если бы я об этом не думал, то и не заметил бы этого.
Мне кажется, что чем быстрее уходит сознание нашего «Я», тем глубже погружаешься в эту внутреннюю действительность, в это «Ничто».
На четвертый или пятый день курса это просто было здесь. Это был звук и не-звук. Мне не нужно уже было это делать. Оно просто было здесь. Мне не нужно было больше дышать. Оно дышало. У меня текли слезы, и я все шептал: «Почему я, ведь я не достоин, почему выбран я?». Между сидением и хождением больше не было разрыва. Оно просто пришло. Во дворе, когда я смотрел на траву, я все еще продолжал плакать. Всё изменилось. Здесь уже не было больше травы и меня. Это была близость, внутренняя взаимосвязь. Тихая радость, благожелательность и нежность ко всему, и всё, что приходило на память, я думаю, было основным настроением.
Итак, это было оно. Лучше я это не могу передать, хотя я и не полностью рассказал о том, что было. Просто всё изменилось, хотя и оставалось таким же, как прежде.
Я старался повседневно жить, обращая внимание на свои действия, следя за тем, что происходит. И однажды у меня возникли вопросы:
• кто поднимается по лестнице?
• кто здесь чистит овощи?
• у кого звонит телефон, и кто снимает трубку?
• кто извлекает звуки из моей виолы?
• кто смотрит во мне, когда смотрю я?
• что заставляет людей и автомобили двигаться сплошным потоком по улицам?
что соприкасается с землей в виде падающих снежинок?
• что всходит в виде первых зеленых ростков из земли?
• откуда берется сила, которая порождает в маленькой птичьей гортани такой пронзительный крик?
И за всем этим стоит вопрос: кто я в сущности изначально, в конечном итоге? Что вообще существует? Мне это не дает покоя, от ответа на этот вопрос зависит вся моя жизнь. Каким-то образом в моем прежнем устройстве мира низшее повернулось к высшему, кружащий бурлящий хаос.
Мне 70 лет, но сегодня я первый раз в своей жизни увидел ложку… просто ложку… смешно, просто ложку… только ложку!
Мне никак не выйти из упражнения. Я ощутил огромное напряжение. И вдруг я оказался здесь. Но это уже больше было не «Я» то, что было «здесь». Было только «здесь». Никаких ограничений и никакого желания куда-то приходить. Я ощущал свое дыхание, которое просто было здесь… как и тикали часы, без границ.
Я не мог это выразить, не мог сказать. Я не хотел исказить познание своими словами. И сейчас слова как деревянные.
Когда я был на ужине: да, это он, редис на тарелке, это он. Радость! Преклонение! Вгрызаться в редис, плакать, смеяться, это он! Как прекрасно!
Я стоял у пруда и смотрел, как катай дождя падают в воду. В этом, собственно, уже всё заключалось: это беспрерывное изменение внешних форм, вечное погружение в самого себя. И когда я потом проходил мимо компоста: уверенность, что всё может потеряться только в себе самом. И позднее, при медитации: что всё вообще происходит из того же самого и что нет вообще ничего, что может быть извне.
Сегодня я долго гулял на природе. Земля просыпалась: первая зелень, анемоны, птицы строят гнезда, полевые работы. И во всем движении сила, та полнота, которые неистощимо побуждают к жизни! Я ощущаю, что принят в эту раскрытую длань Господа.
Ранние утренние часы манят меня на поля и побуждают принять участие в чуде сотворения восходящего солнечного дня… В то время как я пребываю в совершенном молчании, всё мое существование вдруг становится объятым священным трепетом, как будто через меня прошла молния. Но в этом нет ничего определенного, ничего конкретно познаваемого или воспринимаемого. Я поражен, как будто сожжен, обожжен, как будто брошен молнией в пустоту незнания. Это — как смотреть и не видеть, слушать и не слышать, осознание того, что ничего не знаешь. Звон колокола в аббатстве извещает об изменении в праздновании благодарственного вечернего богослужения. Представление Божественного существования — мистерия на пашне. Истина является простой.
С некоторого времени я не могу больше согласиться признавать этого личного Бога, брата, партнера, друга, который здесь существует для нас и ждет нас. В настоящее время я осознаю Бога темным, безличным; не как Богочеловека Иисуса Христа на этой земле, а как Божественное в вещах на этой земле, также и во мне; как силу, энергию, как бытие всего. И я не могу больше разделять чистую уверенность христиан в спасении, это ликование раз и навсегда спасенных, ибо мое познание Бога является слишком новым, слишком ранимым: оно сопровождается переломом и болью. И когда я пытаюсь ближе взглянуть на познаваемое, оно исчезает. Оно требует времени и молчания для произрастания во мне, а не многословных божественных служб. И еще одно меня поражает: мои речевые способности отказывают мне. Как и о чем я должен говорить с людьми, чтобы меня не приняли за сумасшедшего?
Собака, лающая снаружи, была во мне — дверь, ведущая в зал, была внутри меня. Я был в помещении, а помещение было во мне.
Ничего не существовало вне меня. Границ больше нет. Глубочайшее ощущение счастья наполнило меня… Мой взгляд на вещи вдруг пришел в равновесие, и я почувствовал в себе норму, которая является первоисточником всех норм.
Во время прогулки деревья были моими любимыми и почитаемыми братьями. Я целовал их и прижимал темную влажную землю к своим губам. Утро было как акт рождения. Творение было создано для меня, и я разговаривал с деревьями, озером и горами.
Во время прогулки по лесу я вдруг ощутил, узнал, увидел, что всё, что во мне живет, что делает меня живым существом, является Богом. Он сам есть моя жизнь. Что ищу я в Его присутствии? Он — это моя жизнь, а значит, находится намного ближе, чем просто рядом. Он не при мне. Он много-много больше. Он — это моя жизнь! Я не могу выразить, как грандиозно это было! Все деревья и кусты вокруг меня — всё есть Он!
Как-то зимой у меня было такое же глубокое Божественное познание с деревом. А один раз, весной, я проснулся и ощутил мощную пульсацию жизни, Его жизни, в себе и снаружи в природе, и меня охватила восторженная, безумная радость! После курса я в течение нескольких недель пребывал в великой радости, в чистой радости от жизни, оттого что я существую.
Где кончается ритм времени
И ограничение места.
Где не хватает потока мыслей.
Где больше не кипят чувства.
Где ничто не является дополнением к вещам
В значении, намерении, различии.
Где все есть, как оно есть, правдиво.
И всё, в сущности, является равным.
Где я гуляю с Богом,
В сущности, всё равно.
В дереве ты являешься деревом,
Там ты летаешь в птице,
До этого ты плачешь в ребенке,
А сейчас ты смеешься в соседке.
Почему я изучал теологию?
Когда я всё снова забыл,
Ты был здесь.
Кощунственно ли наблюдать за эволюцией Бога? Для меня сегодня, в тотальном радикализме, создание и создатель являются идентичными. Это значит, что я совершенно не могу больше использовать эту терминологию. Полностью идентичные — тотально! И не могу больше воспринимать это в образе танцующего Шивы. Это грандиозная игра: игроки, игра, правила игры находятся в эволюции. Таким образом, страдание и радость, смерть и жизнь — всё, всё, всё является единым целым. Я больше не противопоставляю создание и создателя. И разрушение природы также является составной частью этой игры. Причем любовь каким-либо образом является движущей силой? Могу ли и я в этом смысле считать себя идентичным Богу? Для меня это именно так.
Во время недели упражнений это случилось на второй вечер в моей комнате: на меня снизошел покой, какого я еще никогда в жизни не переживал.
И во всех вещах на меня смотрел Бог. Это было так удивительно и в то же время само собой разумеющимся. И с этим я уснул. На следующее утро всё было как всегда и все-таки совершенно по-другому.
Сегодня во время сидения я ощутил беспокойство в области плечевых суставов, и мне захотелось ими пошевелить и накрыть их. Я сознательно их опустил. И сразу как будто вскрылась грудная клетка, и я вырвался из самого себя. Единственный импульс извне. Секунды без «Я», пустота без начала и конца. Я снова обнаружил себя: просто сидя.
Я стою в книжном магазине, снимаю с полки книгу, что-то о значении изобразительного искусства. Я ее листаю и нахожу предложение, которое сейчас уже не могу вспомнить; и вдруг, как гром средь ясного неба: вот оно! Волны пришли в движение. Мне все стало ясно, абсолютно всё. В своеобразном приподнятом настроении я выбежал из книжного магазина. Одно познание следовало за другим.
Тотальное познание без предмета познания. Я был совершенно вне себя от счастья и восторга, Я знаю, откуда это исходит. Я как будто парил в воздухе. Я чувствовал себя подхваченным теплым вихрем. Я знаю, что я нахожусь очень близко к этому. Всё ясно. А затем чувство, что я свободен, полностью свободен. Восток и Запад — я имею право выбора. Я больше абсолютно ничем не связан: ни этикой, ни моралью, ни совестью, так как этого вообще больше нет. Я бегу по улице. Всё в целом является просто нереальным. Я совершенно спокоен и полон энергии, я ощущаю себя сверхчеловеком. В то же время я знаю, что принадлежу к чему-то великому, настолько великому, что невозможно описать, более великому, чем Земля, что невозможно представить. Такое чувство, будто я нахожусь посредине громадного вихревого потока, как в урагане, в самом центре, а вокруг меня невероятная энергия, но я ощущаю себя в безопасности. Нахожусь в безопасности благодаря именно этой энергии. Это можно также назвать Богом. Он взрывает любое выраженное измерение.
То, что я пережил, было похоже на смерть: уже не раз я стоял перед воротами в пустоту, в смутное, бездонное Ничто. Меня тянет войти туда: и в то же время я боюсь не выдержать степени интенсивности, которая меня там ожидает. Я испытываю смертельный страх исчезнуть из всего, чем я был до сих пор, перед лицом действительности, наряду с которой больше ничего не существует. До сих пор моим «решением» было своевременное возвращение. Однако что если вдруг пустота накатит на меня, как приливная волна, пройдет подо мной, надо мной и вокруг меня? Я не могу это четче описать, только могу сказать: это не катастрофа, не уничтожение. Только видение. Я все еще видим. Я?
Это — как хождение в огне, уже педели. Старый кузнец в нашей деревне делал так: в калильном жаре он придавал железу форму копыта. Со мной происходит то же, что и с железом. Я могу только пассивно наблюдать за тем, что происходит, ибо речь уже идет не обо мне. Прощание и освобождение не являются моим достижением; мои сцепленные руки сами раскрываются; всё, бывшее любимым, теряет свою привлекательную силу; представления рассыпаются; интересы, образ жизни, по сути меняется всё. Сравнение с кузнецом хромает, поскольку в конце — а вчера при медитации был именно такой конец — не было последнего удара молота и выкованного в определенной форме железа, а только сильнейшее дыхание калильного жара, который расплавляет все, и никакого «Потом», никакого железа. Только огонь. Я — огонь и всё — огонь.
Бесформенное, беззвучное. Пылающая мощь, которая не гаснет и не имеет первоисточника. Я еще ни разу не был таким бодрым, как в этот момент, вне времени. Мне нетрудно представить всё в целом с религиозной точки зрения как познание Божественности,
Божественного бытия, до тех пор пока понятия, в том что они традиционно обозначают, остаются прозрачными для того, что является абсолютно другим, не тем, что может выразить понятие.
На третий день курса я снова на короткое время вошел в пустоту сознания. На этот раз это было так, как будто что-то тянуло в данный момент в Ничто, в полную тишину и в неподвижность. Затем я оказался в тесном единении с собой и в глубоком погружении, в котором мог оставаться не прилагая усилий. Но я чувствовал себя не легким и свободным, а скорее скованным и зажатым. Единственное, что я видел, было каждое движение моего бытия. Этого для меня было недостаточно. Я хотел видеть не только мое бытие. Патер В. сказал, что я должен очень осторожно раскрываться Богу, очень мягко двигаться к Нему. Я постарался сделать так, как он сказал, и тогда произошло что-то неописуемо великое: плотный алый теплый поток излился из моего сердца навстречу «Ему»… Это была истинная «молитва молчания». Поток любви, доверия и согласия… И Он больше не прекращался. Подобное состояние сохранилось и потом, в постели. Сижу я или лежу, оно остается прежним. Несмотря ни на что, на следующее утро я был свежим и умиротворенным.
И вот первая утренняя медитация. Я сказал себе: «Я должен осторожно раскрывать себя навстречу Богу!». Только я об этом подумал, как пришло «Что-то», непостижимая, могущественная действительность, присутствие или Божество (как мне следует это называть?). Это был Бог, но «совсем другой». Я Его не видел, но я Его чувствовал; и это чувство было таким мощным и немного тревожным! Я не могу это ясно выразить словами. Но в тот самый момент я осознал: Ничто, пустота — это ОН!
Несколько дней назад я прочитал о созерцательности: «Когда ты смотришь на Бога, ты не видишь ничего, и это особая статья. Когда ты смотришь на ничто, то ничего и нет. Это не какое-то познание или своего рода осознание, фактически это именно то, что есть Бог; Бог есть Ничто». Сразу после этого я стал, видеть «Ничто». Это была безграничная действительность, бескрайняя действительность, и все мои привязанности, казалось, растворились в этом видении. На меня снизошло огромное успокоение, ничего не надо было делать. Незадолго до этого познания, примерно около двух недель, я почти все время пребывал в таком состоянии, когда мне хотелось плакать. Не было никаких причин для слез, было только мягкое касание во мне, нежность, которая не отвлекала меня от моих обязанностей.
Подушка, на которой я сижу, образует тончайшую грань между телесной оболочкой, которой я являюсь, и неизмеримой трансцендентностью, которая всё шире раскрывается до безграничных далей… Мощь этой безграничности обрушилась на меня во время ночной медитации так, что по ту сторону моей способности к восприятию и переживанию существовало только БЫТИЕ, собранная энергия без проявления силы. У меня исчезло сознание «Я», сознание пола; я был не способен любить и не способен грешить, без страха, без радости. Всё было таким настоящим, что было бы абсурдно пытаться дать название этому познанию или объяснить то, что за ним лежит.
…Потом стали возникать ситуации, когда мне во время сидения в медитации казалось, что я выхожу из того, что здесь сидит, и наблюдаю извне за своей игрой в театре и за игрой всего мира.
Что это было, кто вышел? А кто остался сидеть? Где был я? «Мое» сознание больше не имело никакой индивидуальной окраски, и в моменты Божественного познания больше ни разу не было сознания из…, а только этот Безымянный. В подобных состояниях — как я понял позже — есть только духовное существование.
Во время последнего курса я глубже погружался в медитацию, чем прежде, уже как несуществующий, свободный от себя самого. И впервые произошло восприятие этого состояния и восприятие повседневного сознания (что я тут сижу и дышу, что сосед икает, что кто-то ходит во время медитации по залу и т. д.). Подобное пересечение двух состояний сознания теперь у меня случается чаще, иногда они оба находятся в моем свободном распоряжении. Я окончательно стал в тупик — это совершенно элементарное и радикальное помешательство.
После часовой пробежки по лесу во мне что-то освободилось. Я вдруг ощутил легкость и воздушность — это уже бежал не я: «Он» бежал. Это было удивительное познание.
Я замечаю: я сам не должен ничего делать. Я только материал, из которого происходит жизнь; пряжа, из которой соткан космический ковер. Это измерение жизни нельзя осознать и обосновать, его можно только открыть и познать по ту сторону всех оснований. Ты сам раскроешься для этой сути; тебе ничего не надо предпринимать, кроме того, что ты от всего устранишься и ничего не будешь добавлять своими действиями. Никогда устранение не происходит намеренно: это значит терпеливо сносить событие, которое ты не можешь ни вызвать, ни предотвратить, а только воспринять, допустить, «перенести».
Прохождение пути больше похоже на то, чтобы выйти. Дело в том, чтобы не сделать ни шагу. «Заставить себя идти» — как это легко сказать, как трудно это сделать!
Я живу в состоянии неспособности, внутреннего бессилия, болезненности — не будучи болен органически, — в состоянии интенсивной внутренней боли. Это тончайшая и в то же время грубейшая форма подчинения, которую я переживаю.
Моя истинная жизнь всё больше совершается «внутри». Внутри молится, внутри дышит, внутри смеется, внутри плачет; и вот уже некоторое время нет ничего, кроме любящих слез или плачущей любви. Эту боль не описать словами. Это словно все без исключения склонности, которые еще являются замутненными, должны исчезнуть…, словно преобразование может произойти только через ранение и угасание.
…Без своего содействия я догорю, при этом ничто во мне не вызовет сопротивления, ничто не убежит, ничто не спросит «почему», не поймет, что, собственно, происходит.
С увеличивающейся болью и возрастающей частотой я осознаю, что мои чувства непригодны для восприятия бытия; они в большей степени искажают и затемняют истину, чем проясняют. Они требуют основательного очищения в форме избавления от их собственного познания, чтобы суметь воспринять неприкрытую и неискаженную истину, чтобы стать прозрачным для Света.
Однако я ощущаю мучительную неспособность принять активное участие в этом процессе. Вместе со своими чувствами я вынужден нырять в океан пустоты, в Ничто. Это путь вниз, к жизни и смерти — и я боюсь освободиться. Есть еще много мнимых «сокровищ», за которые пытается цепляться мое «Я». Как далек путь?
Бог полностью удаляется. Хотеть ухватить Его — значит держать в руках пустую оболочку. Мое сердце не испытывает желаний; я больше не жажду Бога. Есть Его хлеб или не есть — это одно и то же, как и быть наполненным Богом или пустым. Я за одну ночь потерял вкус к Богу и к вещам. Я вдруг перестал прославлять творение, прежняя восторженность исчезла и сменилась пугающим меня равнодушием…
Я наблюдаю за изменением моих чувств: мои уши как будто оглохли, мои глаза как будто ослепли, мой вкус притупился, мои уста умолкли, потому что слова, которые могли облечься в форму, стали ничтожными.
Часто меня охватывает давящий страх от непредсказуемости этого развития, которое грозит полностью исключить любую мою инициативу. Моя доля, которую я мог бы в это привнести, всегда будет ничтожно малой. То, что составляло мое человеческое бытие, мое самоопределение, становится незначительным. Что-то такое распадается в ядре, а у меня нет сил это сохранить. Мое нынешнее состояние, которое мучительно охватывает всё мое бытие, можно сравнить с отчаянным положением утопающего, чей крик о помощи захлебывается в его гортани. Это отчаяние вызывает сомнение, смогу ли я вообще продолжать путь в подобном состоянии. Я еще никогда так не боялся впасть в глубокую душевную депрессию, как в последнее время, когда мне было отказано в любой активности и казалось, что с меня снимают кожу, кусочек за кусочком. Это не может быть смыслом процесса становления целого, только через снижение и утрату потенциала действительно можно стать человеком! Почему у Божественного пути такие нечеловеческие черты!
Всё более насущным становится вопрос: неужели моя любовь, мое самоотречение, мои усилия, мое присутствие относились к Богу, который, возможно, совсем не был Богом? Не пропускал ли я до сих пор этого истинно Божественного Бога в своих человеческих представлениях и в своем познании? Боже, почему ты так стремительно, так безоговорочно, целиком и полностью, заманиваешь меня на этот путь и лишаешь меня своего присутствия, которое означает для меня радость, надежду и мужество?
Почему я с таким трудом понимаю, что только полное освобождение от всех моих представлений, образов и желаний ведет к пути становления человека и Бога единым целым?
Я топчусь в темноте; я должен оставить любую кажущуюся уверенность, которую мне необоснованно дают мои чувства и мое сознание, чтобы шаг за шагом продвигаться к такому состоянию, когда ничего не знаешь, ничего не можешь и ничего больше не хочешь. О, как противится моя натура этому настоящему, которое является единственно возможным для Божественного пути.
Все вещи такие пустые, безмерно пустые. Освещенные солнцем вершины — пустые, деревья — пустые, пение птиц — пустое; друзья, которых я встречаю, — пустые, Бог — пустой, мое сердце — пустое. Не было ли у этого сердца в прошлом достаточно глубоких переживаний, где всё было пропитано Божественной полнотой? Не является ли то или иное познание только разным свидетельством одной и той же невыразимой действительности?
«Мой Бог» — это только заученная формула, но здесь нет никакой Божественной противоположности, к которой может повернуться сердце. Я, видимо, стал безбожником. Буду ли я теперь, как и прежде, в нужде молиться Богу; это был бы грех — отделение. Прежняя вера имеет голову!
Раздается рыдание. Сердце долго плачет внутри. Наконец наступает огромная ясность: нет, в глубине является «да». Всё является «да», что коренится в этой глубине и рождается из нее как любовь. Всё является абсолютным «да».
По прошествии нескольких часов после этого формулируется слово «Лева» (Отче)! Но уже не так, как прежде, в качестве обращения к «Богу». А так: из первоначальной «А» что-то приходит в язык, бормочет «в, в»… (это заменяет все немые знаки алфавита и представляет все формы выражения воспринимаемого в неартикулируемом): двигается, течет и опускается назад к «А».
«Авва» читается и туда, и обратно одинаково. Прообраз и отражение, раскрытие и возвращение, раньше и позже, это «не-два».
Может безбожник молиться?!
Авва! А!
Когда я пришел домой, я снова осознал, что такое жизнь и что это значит иметь возможность жить. Прежде всего я познал неизмеримую силу, неописуемую радость, которая таилась в каждом моменте. (А сейчас я осознаю бедность моего словарного запаса, поскольку совсем не могу выразить словами то, что я в действительности познал!)
Если бы мы познали момент в его свете и в его величине, это бы нас разорвало. Моя душа ликовала и думала: каждый момент так дорог — и, если у меня их осталось так мало, я проживу их со вниманием и сознанием, и мне было бы достаточно полноты момента. Откуда у меня появились заботы о моем здоровье? Теперь я это вижу ясно: что даже смертельно опасная болезнь перед лицом этой бесценной полноты момента не имеет никакого значения и что любые страхи являются ничтожными.
Когда я вышел из самолета, произошло что-то необычное: оливковые деревья больше не были символическими природными созданиями, сразу же вызывающими в моем сознании метафору, они просто были «только» оливковыми деревьями!
Я каждое утро погружаюсь в медитацию. Сегодня я заметил перемены: я был не в состоянии продолжать, здесь были только цикады, затем дверь, которая открывалась и закрывалась. И эти звуки были не такими как прежде: они были произведением искусства, совершенными!
Я иду, чтобы что-то взять, позвонить, написать и т. д. — но здесь только этот шаг, это движение, этот телефонный номер, эта книга, этот счет… Это чудо, и, тем не менее, совершенно банально: больше нет места для «если» и «но».
Я сижу, потому что я сижу;
Я иду, потому что я иду;
Я ем, потому что я ем;
Я сплю, потому что я сплю.
Пустота. Никаких «почему».
Долина есть долина, и гора есть гора.
Здесь только дыхание, здесь только хождение, здесь только сидение.
Ничего кроме; больше ничего.
Я пью чистую воду момента — родниковую воду.
Теперь я знаю, каково на вкус «Сейчас»!
Рано утром я совершал длительную пробежку. Вместо того чтобы при этом перебирать четки, как я это обычно делал, я был только в том, что есть, как вдруг я был охвачен Его присутствием во всех вещах. Каждый звук и каждое движение, каждый листок и мостовая под моими ногами были наполнены Божественной жизнью. Каждая вещь была ОН. Я пребывал в экстазе и, тем не менее, был связан со всем. Познание продолжалось несколько дней. Я был охвачен Его существованием во всем.
Обед, мытье посуды, отдых во дворе на скамейке, хочу войти внутрь, прохожу мимо деревца, и тут происходит это: я чувствую, как изливается Любовь, как всё, что я вижу, окружает меня Любовью. Я такого никогда не видел. Слезы подступают к глазам, я познаю Любовь и могу любить — а люблю так мало. Я ощущаю, что это начало чего-то, что идет намного глубже.
Как-нибудь я снова вернусь в повседневность. Всё снова так, как оно есть, но всё же по-другому. Я вижу и слышу по-другому, я хожу по-другому. Я иначе открываю двери. Я вижу березу, белый ствол и вдруг понимаю, что в то время как я на нее смотрю, я познаю всё.
Собака носилась по комнате и нашла где-то клочок бумаги. Он шуршал. На какой-то момент я стал этим шорохом.
Один раз, когда я гулял с собакой, я осознал: если я являюсь ничем, то я являюсь всем. Если я есть ничто и всё, если ты есть ничто и всё, тогда мы оба есть только всё. И вместе мы также всё' Итак, мы есть одно и то же… и это то, что я еще ребенком хотел сказать всему миру. Ибо только это может каждого «спасти» и каждого «исцелить». Сообщить об этом всем — значит любить ближнего, и больше ничего. Я хотел удержать это осознание и спасти все живые существа, однако всё снова забыл. Это желание помогать и спасать гнездилось во мне и побуждало меня отправиться в Третий мир, чтобы помогать людям. Эта иллюзия мучила меня всю мою жизнь, так как осталась несбывшейся. Вдруг я осознал, что мне не надо отправляться в Третий мир, поскольку я снова познал «Приносящего исцеление». Что мог бы я тогда еще принести людям? Ничего! Ничего, что способствовало бы их исцелению. Я могу только терпеливо сидеть на своей подушке и своей жизнью показывать пример другим людям, и это мой подарок. Освободившись от этой иллюзии, я громко рассмеялся, часами я громко смеялся, плакал и смеялся!
…Это было то, что я еще ребенком хотел сказать всему миру!
Спокойствие и неразбериха, радость и боль — часто всё сразу.
Во всем что-то изменилось, всё является единым. Мне не хватает слов. Всё изменилось, всё является равным. Бумага белая, чернила синие; ручка черная.
Бог стал действительностью, и большой вопрос: «Устраивает это Тебя?» замирает. Я связан и больше не свободен. Каждый раз — Бог, жизнь, полнота! Мир изменился. Больше нет особого различия между работой и досугом, поскольку всё равно, «Бог — действительность».
Переживание природы происходит в совершенно новой области. Я ни на что не смотрю, меня ничего не интересует, не волнует, не касается, поскольку больше нет противопоставлений моему переживанию. Больше нет противопоставлений, нет двойственности объекта и субъекта. Созерцаемое сливается с тем, кто созерцает в одно бытие. Я — это дерево, дерево — это я.
Сегодня я написал в письме: «Ты слышишь, как снаружи всё зеленеет?» и лишь позже заметил, что я здесь написал.
Через вас проходит то, что я в своем ограниченном понимании называю Светом. В том я осознаю Свет в себе; и все-таки он не остается во мне; другие могут предполагать его во мне, и так он пойдет дальше. В том «Я» имею значение и одновременно не имею.
В этом «Я» я могу познавать, видеть, слышать и чувствовать, обонять и ощущать, и снова отказываться. Оно не «Я», но оно находит во мне пространство, время и родину, а я в этом теряю пространство и время и нахожу родину.
Я очень благодарен вам за то, что я познаю. Нет ничего «правильного» и «ошибочного»; также нет ступени или цели, которую надо достичь; есть только постоянное усилие, которое, собственно, является не усилием, а раскрытием и освобождением, а именно: жизнью. В этом каждый человек и всё остальное имеет равные шансы. Это не состояние освобождения, а готовность к освобождению.
Когда я пришел домой, моя сущность полностью изменилась. Я был переполнен нежностью. После долголетнего пребывания в темноте мое сердце снова начало жить. Как-то утром у меня внезапно полились из глаз слезы. На какой-то момент я увидел и ощутил то, к чему стремилось всю жизнь мое сердце. Я почувствовал, что, в сущности, всё находится здесь, а я всю свою жизнь мимо этого пробегал. Больше всего меня мучило то, что я так мало любил и постоянно был захвачен своим собственным безумием; что я никогда уже не смогу компенсировать эту нехватку любви.
Мое эго ничего не сможет взять из этого момента. Однако постепенно я ощущаю, что во мне происходит глубокое преобразование.
Сначала я сижу в полной расслабленности и покое, не ставлю перед собой никаких задач и условий. Я сижу и пытаюсь стать «опустошенным».
В дацане я получаю задание: «Кем я буду, если мною ничего не будет двигать?».
До этого момента мною ничего не двигало, я внутренне протестовал против этого задания. Я подхожу к следующему разговору: «Всё в порядке, твои мысли, твои переживания. Спрашивай всё же!»
Итак, я снова «сижу» со своим прежним заданием: «Твоя молитва — самоотречение». Что произошло, невозможно описать.
Это произошло в течение одной секунды. Я хочу попытаться описать это наиболее понятно. Я сижу на своей подушке, готовлюсь и повторяю про себя то, что мне незадолго до этого в дацане сказал В.: «Самоотречение, самоотречение…». Вскоре на меня накатывает вал невиданной силы, которая называется Любовь, похожий на волну взрыва, сопровождаемый беспредельным Светом. Эти Свет и Любовь кажутся мне колоссальной силой. Я утопаю в Любви и в невероятно ярком Свете. Я вижу перед собой большие золотые ворота в сияющем свете. Я слышу музыку и ощущаю непреодолимое желание войти в ворота. Чувство такое, как будто за воротами находится город со множеством радостных и довольных людей. Всё переполнено удивительным светом и утопает в нем. Свет струится золотыми лучами, и отовсюду звучит музыка. Мне в голову пришло сравнение с «Небесным Иерусалимом», хотя, по сути, я не жалую эту христианскую терминологию. И словно какой-то голос во мне сказал: «Входи в ворота».
Я был в замешательстве от того, что со мной происходит, и в то же время я страшно испугался. Что-то во мне говорит: «Когда те, кто находится за воротами, увидят тебя в этом ярком свете, они заметят, что ты чужой. И когда ты войдешь в ворота, они выкинут тебя обратно». Во мне разгорается внутренний спор. Я плачу, встаю со своего места и ухожу в сад. Я в отчаянии. На следующем круге медитации я взял себя в руки. Я жалею, что не решился войти в ворота. Я сижу и стараюсь снова найти ворота.
Я хочу предпринять новую попытку пройти через многообещающие ворота.
Несмотря на всю свою волю и огромные усилия, которые я прилагаю, мне не удается найти ворота, чтобы суметь пройти через них. Я вспоминаю о своих молитвенных упражнениях: «Твоя молитва — это самоотречение», и только это. Я слежу за тем, что происходит в моей голове. И снова вспоминаю: «Самоотречение». Я снова предаюсь тому, что происходит. Я чувствую слияние с давлением. Из давления и противодавления возникает сила, энергия. От давления в моей груди распускается большая лилия. Я думаю, что раскрылась моя сердечная чакра.
Это как прорыв плотины. Мир полностью изменился, хотя, конечно, он остался прежним. Через меня как будто проходит удар током напряжением в сто вольт. Я ощущаю жизненную энергию, жизненную силу и радость. Всё во мне полно жизни и живительно. Такое чувство, словно я растворился в Любви, переполнен Любовью — с самого начала. Мне не нужно больше искать ворота, мне не нужно больше через них проходить, ибо я уже нахожусь «внутри» ворот и я всегда буду находиться внутри ворот. То, что меня отделяет от состояния «нахождения внутри ворот», это, собственно, только мир моих мыслей. Мысли и возникающие из них чувства создают фиктивный мир.
Всё равно, что я делаю, всё равно, куда я иду, меня наполняет и окружает любовь. Всё бытие — это Любовь. Существует одна-единственная истинная действительность, и это Любовь. Эта Любовь олицетворяет возникновение и исчезновение, охватывает всё, что есть в этой жизни, а следовательно, и смерть. Это насыщенная, обильная, все наполняющая Любовь, не изнуряющая, мелочно-расчетливая любовь. Я ощущаю радость, веселье, солнце и Любовь. Не дети ли мы, принимающие участие в великом представлении жизни? Но не со слишком ли смертельной серьезностью и со слишком большим количеством искаженных реальностей мы это делаем?
Мне кажется, будто с моих глаз спала пелена. Я вижу мир не так, как прежде. Я понимаю, что подразумевается под словами «спящий человек». Разумом я это понимал при чтении, знал, о чем идет речь. Теперь я это чувствую и переживаю.
Господь, я боюсь освободиться, прекратить существовать и ничего не иметь; боюсь пустоты, боюсь перестать видеть и ощущать, боюсь одиночества, неясности; боюсь заходить в это безвременное пространство. Я не слышу ничего, кроме великого молчания. Внезапно пронеслось дыхание — я чувствую это абсолютно четко.
Господь, сегодня я ощущаю радость от того, что должен стать ничем. Я работаю и не размышляю, для чего я работаю, мне сегодня легко, я летаю как на крыльях; завтра, когда мое «Я» снова выдвинет свои требования, мне будет намного тяжелее. Я работаю и радуюсь, что я существую.
Господь, иногда путь становится таким трудным. Вдруг моя дорога заходит в чащу, и я останавливаюсь. Господи, еще только этот один шаг, а затем следующий.
Господь, ты не вверху и не внизу, Ты не внутри и не снаружи; Ты не маленький и не большой, Ты не полный и не пустой. Господь, Ты всё! Всё постижимое находится в Тебе/ Всё начинается и заканчивается с Тобой. Где я мог здесь заблудиться?
Господь, я есть! Я не знаю, для чего и почему. Я не должен этого знать, ибо Ты есть всё и не стоит спрашивать «что» и «почему». Я есть, потому что я есть! Я растворился в универсуме, в микро и макро. Господь, Ты — центр и Ты охватываешь всё. Ты со всех сторон. Ты без конца и без края. Ты — мой сосед и Ты есть я.
Господь, если я освобожусь и слепо доверюсь Тебе, я почувствую себя в бурной действительности, словно лежащим в «утробе» в тепле и безопасности. Я работаю и радуюсь тому, что я работаю. Я читаю и радуюсь тому, что я читаю. Господь, я не заглядываю в даль и в завтрашний день, я вижу и чувствую только то, что есть в данный момент, сейчас, в этот момент. Сейчас покой, сейчас боль, сейчас волнение, сейчас напряжение, сейчас тишина, сейчас слушание.
Я нахожусь в пространстве и взываю к беспространственности; я нахожусь во времени и взываю к безвременью. В настоящее время я вишу между небом и землей, и мне от этого плохо до тошноты.
Господь, когда разорвутся последние веревки? Я хотел бы закрыть глаза и ощутить, как я падаю далеко и глубоко. В падении я буду изменяться.
Господь, после многих дней внутренней борьбы и мучений сегодня я чувствую себя свободней. Я ничего не знаю о происходящем внутри. Возможно, Ты хочешь освободиться, а я — Тебя удержать.
Господь, хоть я и желаю уйти от себя, я не доволен тем, как Ты это делаешь.
Я чувствую себя слабым и жалким, и это как раз то, что я не переношу. Мне трудно уйти от моего представления об идеале и воспринимать себя таким, какой я есть.
Господь, на каком языке Ты говоришь, я не слышу Тебя? Господь, всё, что я слышу, это только молчание; не успокаивающее, а изнуряющее молчание. Господь, я падаю глубже, чем в самую глубокую глубину. В этой кромешной темноте я больше не вижу, иду ли я. Я не ощущаю и не вижу ничего, кроме темноты. Движения мои не уверенные от слабости, мне дурно.
Мое мгновенное прощание — это расставание с желаниями и представлениями, общепризнанными традициями и уверенностью в безопасности. Прощание с широкими, прямыми улицами, где так шумно, пестро, стремительно и ярко. Оно ведет меня по узкой тропинке, осыпающейся, темной и безмолвной.
Господь, человек молчит, природа молчит, и Ты молчишь; здесь глубокая ночь.
Господь, я не знал, что могу быть действенным в сострадании. Стать спокойным, терпеливым, стойким с Тобой, в Тебе, для Тебя и, тем самым, для других, и наоборот.
Во мне огромная боль утраты, которую я не способен выразить словами. Мне больно, я — боль, и всё есть боль!
Господь, кто Ты, к кому я обращаюсь? Во мне всё словно освободилось — безмолвие! А вокруг меня бурный прилив, хаос, бушующий ураган. Стоя в центре бушующего урагана, я не кружусь вместе с ним. Я чувствую себя как остановившиеся часы среди громко тикающих других часов.
Господь, вся моя темнота — это я сам. Путь к неделимому свету — это долгий путь. Он является для меня совершенно особенным, поскольку я имею железную волю и сильный характер.
Господь, в темноте я Тебе и себе ближе всего. Здесь моя истинная сущность освобождается. В этой темноте становятся различимыми лица, которые исчезают при ярком дневном свете. Они подстерегают меня в моем освобождении и пытаются схватить меня и увести.
Господь, Ты — это всё: гора мусора и ухоженный городской парк, широкая и узкая улицы, судья и осужденный, ограда и свобода.
Господь, моя зависимость от людей и вещей взывает к небесам. Изменение вызывает во мне такие трудности лишений, что я едва ли способен пошевелиться.
Господь, все беды происходят от стремления удержать материю.
Господь, я не добрый и не плохой, я такой, какой я есть!
Господь, я ощущаю себя атомом, который распался, разделился на части и снова соединился. Я больше не-я! Господь, я боюсь Твоих методов исцеления и Твоего горького лекарства, но я прошу Тебя вмешаться, когда это будет необходимо!
Господь, когда я освобожусь от самого себя, я стану безродным. У меня не будет родителей, братьев и сестер, у меня не будет ни жены, ни детей, ни дома, ни традиций, ни религии, ни законов. У меня нет благих намерений и советов. Я — освобожденный, я — чужой.
Что есть моя глубинная сущность? «Переливающийся через край Свет и Любовь». Бог — это Свет! — Смотреть и быть видимым.
Моя глубинная сущность неизменна.
Смотреть на мир так, словно впервые раскрыл глаза. Любое мгновение — это первое мгновение. Шелестят деревья, и ветер обдувает мое лицо…, и указательный палец обводит всю Вселенную. У вещей нет имен. Я задуваю спичку, а она продолжает гореть. Нескончаемый глубокий смех, который всё сотрясает.
Все вещи возникли из пустоты и в пустоту уйдут. Тамтам…
Тамтам…Тамтам — Клик… Клик… Клик!
Дома я сел на свою подушку. Внутри у меня всё плачет от радости. Я не знал, что всё так просто. Всю свою жизнь я искал «большую синеву», а мне нужно было только раскрыть руки и воспринять.
Христос представляет жизнь, представляет всё. Христос — властитель, сейчас и навсегда. Я написал это на стене дорического храма. Надпись останется до тех пор, пока зимой не пойдет дождь.
Я понимаю, понимаю, а не знал этого. Таким является путь: идти окольными путями, пробегать мимо, не иметь желания идти дальше и так: видеть колодец, видеть дерево. Филистер уже давно прошел сквозь игольное ушко, а я сижу здесь и размышляю, как это могло случиться. Нет никакого игольного ушка. Я испытываю страх, смертельный страх. А если я при этом погибну?
Kyrie eleison (Господи, сжалься) надо мной и над всеми. Раньше я молил о силе, сейчас я молю о слабости, чтобы ощутить свою нужду.
Найду ли я Бога? Найдет ли Он меня? — Вечером. Нет ничего, что нужно искать или находить. Ясность, ясность. Руки знают это, плечи знают это, а моя голова?
Я боюсь посмотреть в зеркало, ибо там я вижу ЕГО. В своих глазах я вижу ЕГО. Я боюсь своих глаз. Ноги знают это, руки, мои колени. Они молят о сострадании. А сейчас это увидели и мои глаза.
Впереди меня шла девушка, я хотел к ней прикоснуться, положить руку на плечо, обнять ее, но я боялся взглянуть ей в лицо.
Страх! Если я Тебя или Ты меня узнаешь, будь осторожен со мной, чтобы я не испугался Тебя в темноте.
Я чувствую Твою любовь в себе так сильно, что хотел бы обнять своих пациентов. Она как огонь, Твоя любовь. Свобода! Я ничего не должен делать, просто быть, как Ты. Не добрым, не злым; не мудрым, не глупым; не сильным, не слабым — просто таким, какой есть. Когда ветер обдувает луговые цветы, из них разлетаются семена. Он повсюду. Я повсюду. Если я совсем Тебя потеряю? Обходись со мной как с тяжело больным пациентом, с любовью, утешай меня, запрещай мне задумываться над чем-либо.
У меня такое чувство, что сейчас Пасха. Земля пахнет смертью и воскресением. Я слышу, как птицы поют новые песни. Форма — это пустота, пустота — это форма. — Круг замкнулся. Христос — взаимозаменяемая форма Божественного — Мать Мария, Афина, Бог, Отец, Сын. Я могу только шептать: Мой Бог! Больше нет никаких слов.
Я выбежал в сад и увидел всё впервые. Девушка на пруду. Мы кормили головастиков и придумывали им имена.
Вечернее богослужение, алтарное таинство. Я боюсь Твоего приближения в символах хлеба и вина. Страх от того, что Ты близко ко мне подойдешь и я растворюсь в Тебе. Я крепко держусь за голос молодого человека, который рядом со мной стоит на коленях. Он смотрит на меня с удивлением, когда я его позже благодарю.
Я сижу на ступеньке и плачу. Я уже не знаю, кто я и где я. Растворяюсь в звуках. Смотрю в зеркало, смотрю в свои глаза, не знаю как долго. Я смотрю, и смотрю, и смотрю, и смотрю. Потом вижу это: «Луна истины». Зеркало, мои глаза, в них я узнаю ЭТО — ТЫ, БОГ, ВСЕ.
На обратном пути я пишу на телеграфных столбах «Аллилуйя».
Дверь открыта, я этого не знал.
Дверь находится рядом со мной, я этого не видел.
Дверь зовет войти в нее, я этого не хотел?