Поиски графских сокровищ

Глава 6

Старик задумался, глядя куда-то вдаль поверх ребячьих голов. Возникло такое чувство, что он снова возвратился в прошлое. В те времена, когда живы были его родители, родственники. Опять оказался в тех прошедших годах, в той семейной жизни, к которой он привык, где были свои законы, правила, этикет. И которая рухнула в один миг, рассыпалась на мелкие осколки, разлетевшиеся во все стороны. Одни были раздавлены-расстреляны новой властью, другие пропали в водовороте страшных перемен. Сгинули, растворились, и осталась лишь горькая память о них, и только малая частичка уцелела, укрывшись в местах далеких, но и там покоя им не было. Черные времена настали: беспросветные, непроглядные…

Он обвел затуманенным взглядом притихших ребят и медленно, выдавливая слова откуда-то из глубины души, начал рассказывать:

— Род наш очень древний. Корни его уходят в глубину веков. И предки всегда были на службе царя-батюшки, честь России защищали, не щадя живота своего. Все мужчины службу несли военную и послами были в странах заморских. С детских лет нас обучали военному делу. Лучшие мастера Европы с нами занимались. Потом отправляли в страны другие постигать науку военную, когда становились постарше.

И по женской линии все получали достойное образование. Наилучших преподавателей привозили из-за границы, всяким предметам обучать. Много хорошего наш род сделал для земли русской, и еще больше пользы принесли бы, да времена лихие настали.

Помню, батюшка вернулся домой, заперся в своем кабинете и долго оттуда не выходил. А когда открыл дверь, то не узнали его. Не бравый вояка стоял перед нами, а старик сгорбленный, словно отца нечистая сила в одно мгновение подменила. Сказал нам, чтобы собрались в гостиной для важного разговора и медленно, шаркающей походкой туда направился.

Притихшие, не зная, что случилось, мы за ним последовали.

Батюшка стоял у окна и смотрел на улицу отрешенным взглядом, не замечая, что мы уже все сидели, ожидая его.

Он молчал, и мы не нарушали тишину, опасаясь слово сказать. Долго так просидели. За окном уже сумерки наступили, когда наконец-то он повернулся. Посмотрел на нас и начал говорить:

— Дорогие мои! Большая беда идет, непоправимая. Чтобы спасти семью, спасти то, что веками собирали и сохраняли для потомков, я принял решение — подал в отставку, и мы отсюда уезжаем. Нет, не за границу, не в Париж или Лондон, где есть наши поместья, а в губернию, что Петром нам пожалована за службу верную. Негоже нам Россию оставлять в ее тяжелый час. Верой и правдой служили ей, и коли придет время голову сложить, так лучше на земле родной, русской. Этим наш род и славился веками. Ну, а если кто хочет уехать, того неволить не буду. Думайте. Утром жду вашего решения.

Сказал батюшка и тихо ушел снова в свой кабинет.

Долго в тот вечер все сидели в гостиной. Много обсуждалось вопросов, что теперь нам делать и пришли к единому мнению — всем надо быть вместе, не разлучаясь. Лишь после этого разошлись по своим покоям, но до утра так никто глаз и не сомкнул, думая, что их ждет на новом месте.

Утром, во время завтрака, мы объявили батюшке о своем решении. Он помолчал, посмотрел на всех внимательно и сказал:

— Хорошие мои, я знал, что вы правильный вывод сделаете. Ну, тогда начинаем готовиться к отъезду.

На сборы ушла целая неделя. Часть прислуги, кто много лет в нашем доме прожил, с нами ехать собрались. Остальных отпустили, выдав хорошее пособие за работу.

Почти месяц добирались до губернии. Сначала на поезде, потом на перекладных. Трудно было привыкать на новом месте после городской столичной жизни в глуши лесной, где кроме села большого и монастыря мужского, ничего не было…

Дядя Коля замолчал, думая о чем-то своем.

Ребята, притихшие, не шевелились, опасаясь, что старик прервет воспоминания и тогда они ничего не смогут узнать.

Немного погодя дядя Коля словно очнулся. Посмотрел задумчиво на ребят и продолжил:

— Наша жизнь стала потихоньку налаживаться. Батюшка запустил в работу небольшой лесопильный завод, благо, что леса и рабочих рук вполне хватало. Матушка занялась благотворительностью: помогала монастырю, в уездном городишке открыла больницу, ночлежный дом, передала в библиотеку часть книг, в селе построили школу. Думаю, что вы ее заметили: одноэтажное здание старой постройки, которое около сельмага находится. Вот, как раз это и есть та школа. До сих пор в ней учатся ребятишки. Что? О своей сестре рассказать? Почему она заинтересовала вас? Так просто? Ну-ну…

— Ох, своенравна была Софиюшка! Если что-нибудь надумает, никто не сможет ее переубедить. Все по-своему делала. Недолго думая, собралась и уехала в Англию медицине обучаться. А когда вернулась, не посоветовавшись ни с кем, пошла работать простой санитаркой в больницу, ухаживать за стариками и старухами. Где это видано, чтобы молодая девица портки грязные меняла простолюдинам? Батюшка с матушкой ее уговаривали, стращали, что если не прекратит, тогда они наследства ее лишат. Софиюшка лишь смеялась в ответ. Говорила, что свою долю она любым способом заберет и спрашивать никого не будет.

Вскоре так оно и вышло. Вскружил ей голову горный инженеришка, живущий в уездном городишке. Это был твой дед, Сережа. Надумала Софиюшка замуж за него выйти. Ох, как осерчал батюшка! Стал на нее кричать:

— Не получишь нашего благословения! Прокляну, если своевольничать будешь, наследства не увидишь. Голышом по миру пущу, но не дам выйти замуж за человека без рода-племени!

Софиюшка лишь усмехнулась в ответ, обвела всех взглядом, словно обожгла, и ушла в свою комнату.

Наступило утро. Мы сидим за столом, дожидаемся, когда она к завтраку спустится, но Софиюшка не появлялась. Горничную за ней послали. Та вернулась и слова не может сказать.

Помню, батюшка побледнел, кинулся в ее комнату, а там никого нет. Он быстрее в свой кабинет. И застыл в дверях… Сейф стоял открытый, ключи валялись рядом с ним, и половина полок, где находились драгоценности, были пустыми. Кроме всего прочего, она забрала с собой и мундир нашего предка со всеми орденами, кто у самого Кутузова служил. Мы хранили этот мундир, как зеницу ока.

Батюшка понял, что Софью нужно искать у горного инженера. Запрягли лошадей, и он помчался в уездный городок. Приехал, но ни ее, ни его не нашел. Они успели перед самым приездом отца уйти с экспедицией в горы. Он хотел броситься в погоню, но разве найдешь их среди нагромождения скал да глубоких ущелий? Быстрее сам сгинешь, чем беглецов разыщешь.

Сам не свой вернулся батюшка домой. Несколько дней не выходил из кабинета. А потом с какой-то целью стал ездить в монастырь. Нам ничего не рассказывал, что у него на уме. Мы уж подумали, что он постриг решил принять, чтобы грехи Софьюшкины замаливать. Но, слава Богу, обошлось. Опять начал все дни пропадать на лесопильном заводе, да по вечерам уезжал к монахам. Пришлось свыкнуться с его причудами.

Месяца через два-три, уже под осень, батюшка позвал меня в кабинет. Сел в кресло, а он руки за спину заложил и ходил, о чем-то думая. Потом остановился и говорит — Николай, я надумал тебя женить.

Своим ушам не поверил, когда его слова услышал.

Батюшка продолжил:

— Присмотрел для тебя невесту. Не скажу, что красавица, но ума на троих хватит. С ней будешь жить, как у Христа за пазухой. И не перечь мне! Завтра же сватов отправим и, не откладывая в долгий ящик, свадьбу сыграем. Затем ты должен уехать в Италию, а супруга тут останется. Почему? Как я сказал, так и будет.

Вот так я и женился, ребята. Прожил жизнь и не жалею. Не супруга мне досталась, а кремень. О чем я говорил? Да…

Будучи в Италии, я узнал, что в России произошла революция. Свергли царя-батюшку. Бросив все дела, сел на первый попавшийся пароход, который шел в Россию, и отправился домой.

В ужас пришел, когда увидел, что творится в стране. Не буду рассказывать, что повидал и испытал, пока был в дороге, тяжело вспоминать, но до родных мест я добрался лишь к лету.

А еще тяжелее стало, когда добрался до усадьбы. Руины остались вместо дома. Только ветер в них свистел, да воронье кружилось в небе надо мной. Сел на поваленную колонну и заплакал…

Дядя Коля опять замолчал, глядя покрасневшими глазами…

Ребята затаили дыхание. Сидели, не шевелясь, опасаясь спугнуть воспоминания прошлых лихих лет, которые казалось, витали в воздухе вокруг них. Тихим, поникшим голосом старик продолжил:

— Долго сидел я у развалин. Если бы вы знали, как я себя корил! Зачем, для чего уехал? Будь дома, может, все по-другому вышло. Хотел уже на себя руки наложить да услышал голос Аглаюшки. Думал, что померещилось. Ан, нет! Вижу: бежит, торопится ко мне. Обняла меня крепко и шепчет, что не чаяла уже со мной встретиться, а сама тихо-тихо, но стала уводить от родительского дома. Привела меня в избу, что на краю села стояла. Накормила, напоила, лишь после этого стала отвечать на мои вопросы.

Слушал ее, и страшно на душе становилось. Вся наша жизнь перевернулась с ног на голову. За один день потерял всех, кроме Аглаюшки и Софьи с мужем. Да-да! Софиюшка вернулась вскоре после моего отъезда, но в родной дом так и не зашла. Отец запретил, хоть и жалел ее очень сильно, но не смог простить ее побега. А потом пришло в дом большое и непоправимое горе…

Утром всех разбудил громкий стук в дверь. Затем затрещали выламываемые доски, и в дом ворвались пьяные мужики во главе с несколькими солдатами-дезертирами. Стали кричать, что царя свергли и они стали хозяевами России. Все добро, награбленное буржуями, теперь им принадлежит, а экспроприаторов к стенке поставят. Начали они в доме искать ценности, но ничего не нашли. Все вверх дном перевернули. Обозленные, связали отца с матушкой и увезли в неизвестном направлении. С тех пор никто и ничего о них больше не слышал. Сгубили наших родителей душегубы.

А через день-два нагрянули к Софиюшке. Знали, что она половину драгоценностей забрала. Твой прадед, Сергей, начал ее защищать, но не пожалели старика — застрелили… Потом за Софиюшку взялись. Ох, как над ней измывались, как били! Отольют водой и начинают коваными сапожищами топтать. Но ни слова она не сказала. Тогда вытащили ее во двор да шашками полоснули несколько раз. Думали, что убили, но она выжила. Аглаюшка все видела. Только ушли солдаты, она во двор кинулась, смотрит, а Софья-то дышит! К себе забрала, по огородам тащила, чтобы никто не заметил. Выходила мою сестрицу…

Меня допрашивали много раз новые власти, а что я мог им сказать? Приехал-то к разбитому корыту. И стращали меня, и в холодную сажали, чтобы вспомнил, да все без толку. Отстали от нас со временем, только из дома все позабирали и хотели отправить, как раскулаченных, да опомнились, что кроме меня, никто не сможет запустить в работу лесопильный завод. Это нас и спасло.

Год за годом пролетали. Мы так и жили в избушке. С провизией туго было. Опухали от голода. Но Аглаюшка умудрялась хоть чем-то да накормить. Ничего, выжили.

А в тридцать восьмом году меня ночью забрали. Приписали, что я хотел завод из строя вывести. Присудили десять лет и отправили на Соловки, но отсидеть больше пришлось. Не хочу вспоминать, как старались выжить, но вернулся домой лишь после смерти Сталина.

Аглаюшка, дорогая моя, верила, что я смогу вернуться. Дождалась, родная…

Так и стали потихоньку с ней жить. Дом построил на отшибе. Видеть никого не хотел. Когда закончил строительство, Аглая начала откуда-то нашу мебель привозить, что в усадьбе стояла. Сколько ни спрашивал, так и не ответила, где столько лет ее прятала…

— Дядь Коля, а мы знаем, где клад спрятан! — перебив старика, неожиданно для себя, сказал возбужденно Славик и понял, что проговорился…