Пока мы рядом

1

Я все-таки позвонил Норе. На следующий день после визита к Роденбаху.

Об этом знает только Роза. Дома я ничего не сказал. Кармен решила бы, что я идиот, раз отказываюсь обсудить свои проблемы с психологом, как она не раз предлагала, а вместо этого охотно соглашаюсь на беседу с какой-то шарлатанкой.

Да я и сам не знаю, почему вдруг решил позвонить Норе. Должно быть, это как-то связано с моей аварией. То, что я выполз из машины без единой царапины, в то время как весь бок «шеви» был покорежен до неузнаваемости, можно считать таким же чудом, как и гол Марко в ворота русских в восемьдесят восьмом[54].

Фрэнк и Мод тоже не знают, что сегодня я собираюсь посетить Нору. Я попросил Ташу поставить мне в офисном журнале полдня отгула. Она вопросительно посмотрела на меня, подмигнула и сделала выразительный жест руками, намекая на секс. Я не стал комментировать.

Офис духовного наставника находится в многоквартирном доме постройки шестидесятых на Буйтенвелдерт. Страшно волнуясь, я нажимаю кнопку звонка.

Нора — ничем не примечательная изящная брюнетка. Она провожает меня в свой кабинет и предлагает чаю. Я соглашаюсь. Она выходит. Я успеваю осмотреться. Разноцветные камни, уложенные по фэн-шую. Дымящиеся ароматические палочки, источающие запах, который знаком мне по отпуску в Индии. Музыка, явно входящая в гималайский топ-десять. Листовки, рекламирующие мастер-класс «Чтение сновидений», который Нора проводит на следующей неделе.

Вид из окна на квартал однообразной застройки контрастирует с неземной атмосферой, царящей в кабинете. Может, кому-то и по душе многоквартирные дома, но уж к волшебству и магии они точно не располагают. Впрочем, меня пейзаж почему-то успокаивает. Он напоминает Бреду-Ноорд.

Нора возвращается с подносом и дружески мне улыбается. Чай с виду вполне обычный.

— Вам необходимо было прийти сюда, — говорит она.

И у меня тотчас возникает ощущение дежавю. Да это же мои беседы с психотерапевтом, два года назад! Как случилось, что я снова прохожу все это? «Монти Пайтон», дубль два.

— Давайте двигаться с самого начала, хорошо? — предлагает она, замечая мою подозрительность. И тут же добавляет, что по моему имени и дате рождения, которые я сообщил ей по телефону, уже получила послание для меня свыше. Оно изложено в письме, которое она собирается мне прочесть. Я предпочитаю умолчать, что не верю ни единому слову из этой абракадабры. Нора берет в руки письмо и начинает читать:

И я это слушаю? Какой идиотизм!

Нора спокойно откладывает письмо и выжидает.

— Что-нибудь кажется вам знакомым? — наконец спрашивает она.

— Хм… как вам сказать? Это можно привязать к чему угодно…

— Вы так думаете? — Она улыбается. — А хаос, упомянутый в письме?

Ну, допустим, в этом что-то есть.

— Хм… Знаю я эти гороскопические трюки. Каждый из нас попадает в ситуации, которые можно назвать хаосом, разве не так? Вы когда-нибудь бывали на распродажах в «ИКЕА»?

Нора смеется:

— Думаю, в письме речь идет о чем-то более серьезном, вы не находите?

Пожалуй, стоит подыграть ей.

— Недавно я перевернулся на автомобиле, так что этот эпизод вполне можно считать хаосом.

— Авария?

Я киваю.

Она кивает в ответ.

— А вам известно, что мы, люди, защищены силами, о существовании которых даже не подозреваем? (О, боже, только не это.) Эта авария была знаком свыше, предупреждением о том, что ваша защита практически исчерпана[55]. (Хм… Я не уверен, что мне приятно это слышать. То есть я хочу сказать, что, даже если не веришь в Бога, в судьбу или какие там еще потусторонние силы, узнать, что твоя защита на исходе, — это уж чересчур.)

— Но здесь вы потому, что кто-то серьезно болен, не так ли? (Я потрясен.)

— Э-э… да. Моя жена…

— Как зовут вашу жену?

— Кармен.

— Кармен скоро умрет.

Холодок бежит по моей спине. Одно дело — слышать это от Роденбаха, и совсем другое — когда тебе говорит об этом совершенно незнакомый человек из многоквартирного дома на Буйтенвелдерт…

— Вам не нужно этого бояться. Она не боится. И это хорошо.

Я судорожно сглатываю. Хотя я по-прежнему не верю ни единому слову Норы, она растрогала меня.

— Я чувствую, что мне с Кармен нужно еще о многом поговорить… — слышу я собственный голос.

— У вас будет возможность это сделать. (Не общается же эта Нора с потусторонними силами, в самом деле?) Постарайтесь проводить с ней как можно больше времени из того, что ей осталось. (Ну вот, опять двадцать пять. Думаю, я и сам мог бы сообразить, не такой уж я тупица. А ну-ка устроим ей шокотерапию. Эти эзотерические типы обычно пасуют в таких ситуациях…)

— Вот уже больше года у меня роман на стороне. (1:0 в пользу Дэнни! По-моему, прозвучало вполне вызывающе. Что ж, парируйте…)

Нора профессионально спокойна. Она жестом приглашает меня продолжить. Я вдруг теряюсь, не знаю, что сказать. И стоит ли вообще что-то говорить. В душе я понимаю, почему пришел. Так и говори, чего уж там.

— Кармен ничего об этом не знает. Должен ли я рассказать ей, пока еще есть такая возможность?

Нора выдерживает паузу.

— Она знает. Она давным-давно об этом знает. (Что?) Если она спросит, вы должны сказать ей правду (брр.), но она не спросит… (Меня это вполне устраивает.) Она всегда знала, какой вы на самом деле. Она знает о вас больше, чем вы сами о себе. В последнее время она смирилась с этим. (Мне нравится эта Нора.) Как зовут женщину, с которой у вас роман?

— Роза…

— Вы не напрасно встретились с Розой в то время, когда заболела Кармен, — говорит Нора тихим голосом. — Это было необходимо. (Вот видите! Да, Нора попала прямо в точку. Пожалуй, я поделюсь с ней своими сомнениями. К черту этот циничный треп.)

— Действительно ли Кармен счастлива со мной? Я ведь никогда не был верным мужем, я скорее гедонист.

— Если бы вы не были гедонистом, она не смогла бы перенести свою болезнь, — вдруг резко произносит она. — Не вините себя. Она очень счастлива с вами. И вам не нужно стыдиться своих слабостей. (Может, дать ей мобильный телефон Томаса?) Кармен уже готова к тому, что скоро умрет, — а вот вы к этому не готовы. (Надеюсь, что это так.) В глубине души она уже простила вас… (Уж очень твердо она это произносит.) Но вы все равно должны ее поддержать. Отложите все дела в сторону и окружите ее своей любовью, что еще осталась в вашем сердце. (Мне что, стать Флоренс Найтингейл?[56] Нет, я на такое не способен.) Переложите хозяйственные заботы на других. Это возможно?

— Ээ… у нас есть помощница по хозяйству. Она присматривает за моей дочерью и выполняет работу по дому. Но если ее любезно попросить…

— Вот и хорошо. Не волнуйтесь, пусть она и дальше занимается всем, что не имеет отношения к Кармен. А как зовут вашу дочь?

— Луна. Ей недавно исполнилось три года… Мы с ней родились в один день, — говорю я с такой гордостью, что даже краснею.

— Это многое объясняет. У вас с дочерью гораздо более сильная связь, чем вы думаете. (Господи, Нора, я уже почти люблю вас.) Когда вашей жены не будет, вы не захотите держать в доме «о-пэр»… (Неужели она знает мою «о-пэр»?) Вы захотите сами ухаживать за своей дочерью. (Об этом даже речи быть не может. Кто же будет ею заниматься, когда я на работе, а садик закрыт? Или, что более вероятно, если я захочу куда-нибудь пойти?) Вы станете другим человеком… (Все, хватит, довольно!) И ваша жена поддержит вас в этом. Даже если ее не будет рядом. (Кармен в роли домашнего привидения? Побойся бога, милочка!)

Нора замечает мое беспокойство и смеется.

— Поверьте мне на слово, — говорит она, — вы и Кармен знаете друг друга дольше, чем вы думаете. Она любит вас. Глубоко. (Я растроган и снова сглатываю подкативший к горлу ком.) Вы родственные души. Навсегда.

Молчание. Я часто моргаю.

— Кармен знает, что вы здесь?

— Нет. Она куда более трезво смотрит на эти вещи.

— Расскажите. Ей будет приятно.

— Я не уверен… — нерешительно говорю я. — Вдруг ей все это покажется нелепым и она рассердится? В последнее время мы как будто устали друг от друга, и ее раздражает все, что я делаю.

Нора решительно качает головой:

— Я повторяю вам: Кармен глубоко любит вас. Она не хочет ничьей помощи и поддержки. (Открытие!) Я на вашем месте сейчас сразу же отправилась бы домой. Все произойдет быстрее, чем вы думаете. (ШОК.) Вы обязательно должны быть рядом, когда это случится. (ШОК.) Она будет очень благодарна вам за это. Сейчас у вас есть шанс вернуть своей жене то, что вы отбирали у нее все эти годы…

■

Уже в машине я снова вспоминаю слова Норы: «Сейчас у вас есть шанс вернуть своей жене то, что вы отбирали у нее все эти годы…»

Я регулирую зеркало заднего вида и смотрю на свое отражение. К своему удивлению, я вижу широкую улыбку на своем лице. И чувствую себя невероятно счастливым. «Сейчас у вас есть шанс вернуть своей жене то, что вы отбирали у нее все эти годы…» И у меня такой прилив энергии, которому позавидовал бы сам Эдгар Давиде[57].

Спасибо Норе и ее подсказчикам, кто бы они ни были.

2

Я включаю телефон и вижу, что пришла голосовая почта. Это Кармен. Просит позвонить. По голосу я слышу, что ей плохо.

— Дэнни, я не могу остановить рвоту, — говорит она, рыдая. — Мне так страшно…

— Уже лечу.

Ровно через четыре минуты и пятьдесят одну секунду я в нашей спальне. Кармен сидит, склонившись над ведром.

Я подхожу и сажусь рядом с ней, глажу ее короткие, рыжие с проседью, волосы.

— Я так рада, что ты здесь, — говорит она. Ее голос звучит гулко, отражаясь от стенок ведра. — Меня тошнит все утро. Но больше ничего не выходит.

Внезапно она содрогается всем телом, и тонкая струйка вытекает из ее рта. Я вижу, что это желчь. Никакой пищи. Да она уже давно вышла бы, если бы оставалась в желудке.

Доктор Баккер, наш семейный врач, который приезжает часом позже, выписывает жидкое лекарство для снятия тошноты: два флакона примперана и флакон китрила. Когда Кармен засыпает, я иду в аптеку на Корнелис Шуйтстраат.

По пути звоню Розе. Она рада, что с Норой все прошло удачно. Я говорю, что у Кармен дела неважные и, наверное, мы не сможем увидеться в ближайшее время. Я отменяю наше свидание в пятницу. Роза не сердится. Она желает мне сил и мужества и говорит, что поставит свечку за здоровье Кармен. Женщины, с которой она ни разу не виделась, но о которой уже так много знает. И как будто знакома с ней сто лет.

Вечером приезжает мать Кармен.

Мы все вчетвером идем посидеть на террасе «Короля Артура». Мать Кармен в тонкой шелковой блузке. Мы с Луной в футболках. Вечернее солнце такое ласковое. И даже тепло.

Кармен в инвалидной коляске, одетая в теплую куртку, в солнцезащитных очках.

— Как-то зябко, вы не находите? — говорит она, когда нам приносят напитки.

— Да, ты права, — вру я.

— Да, не так тепло, как кажется, — соглашается мать Кармен.

Через пять минут мы возвращаемся домой.

Вечернее солнце не может прогреть кожу да кости.

3

— Я надеюсь, все это скоро кончится, — говорит мать Кармен и плачет, закрывая лицо руками. Я обнимаю ее за плечи и привлекаю к себе.

Мать, теряющая дочь. Родную дочь, которая угасает у нее на глазах. Дочь, которая, заливаясь слезами, показывала ей место, где когда-то была ее грудь, а теперь там только шов, напоминающий застежку-«молния». Дочь, чьи страдания, как она надеется, скоро кончатся. Непременно нужен закон, по которому матери не должны видеть страдания своих детей.

Она берет мою руку и целует:

— Мы ведь справимся вместе, правда?

Я киваю. Фрэнк сидит молча, наблюдая эту сцену. Ситуация критическая, поэтому и Фрэнк здесь. Это суровое и непреложное правило. Анна тоже здесь. От ее теплых объятий мне становится легче, как и два года назад, когда она с Томасом стояла на пороге нашего дома на Амстелвеенсевег.

— Схожу проведаю Кармен, — говорю я и поднимаюсь наверх.

Кармен просыпается после короткого сна. Она видит, что я захожу в спальню, и улыбается.

— Привет, сокровище, — шепчет она.

— Как ты? — спрашиваю я, присаживаясь на край кровати. Я крепко сжимаю ее руку. Господи, какая же она худая.

— Я больше не вижу смысла в этом, Дэн. Если так пойдет и дальше, надеюсь, все скоро кончится… — Она смотрит на мою руку, которая гладит ее. Я вижу, что Кармен хочет что-то сказать, но она молчит.

— Что такое? — спрашиваю я. Хотя я знаю, что она имеет в виду, все равно держу язык за зубами. Я хочу, чтобы она сама начала этот разговор.

— Я хочу знать, есть ли какие-то правила, на случай если я… если я захочу с этим покончить. И что ты об этом думаешь.

— Ты имеешь в виду эвтаназию?

— Да, — произносит она, испытывая облегчение оттого, что я называю вещи своими именами.

— Ты хочешь, чтобы я позвонил доктору Баккеру и узнал, как это работает?

Она кивает. Я обнимаю ее. Она еще более хрупкая, чем новорожденный.

— Пойду позвоню ему. Что-нибудь еще я могу сделать для тебя?

— Я хотела бы, чтобы завтра пришел кое-кто из наших.

— Только скажи. Кто?

— Томас и Анна. Мод. Фрэнк.

— Анна уже здесь. Фрэнк тоже.

— Здорово! Позови их сюда на минутку.

— Хорошо. Может, ты перекусишь пока?

— Наверное, это необходимо, да?

— С сегодняшнего дня ты можешь делать только то, что хочешь.

4

С тех пор как Луна узнала, что такое утренние потягушки в постели, мы втроем каждое утро только этим и занимаемся.

Я прошу Фрэнка, который ночевал у нас, так же как и мать Кармен, сфотографировать нас втроем в постели. Одной рукой я обнимаю свой солнечный лучик (3 года), пышущий здоровьем, а другой — прозрачную от худобы, но все равно сияющую жену (36 лет). На Кармен шелковая пижама, Луна в белой пижаме с мишками. Мама и дочь широко улыбаются. Я вижу, что Фрэнку с трудом удается держать камеру ровно.

Мы завтракаем с Фрэнком и матерью Кармен на постели Кармен. Ближе к полудню приходит Мод. Как только она заходит в спальню, крепко прижимает к себе Кармен и начинает рыдать. Входят Анна и Томас. Даже наша «о-пэр», по собственной инициативе, устроилась в изножье кровати Кармен. Кармен наслаждается суетой. Сама она ничего не ест. Кажется, она еще больше похудела. Я бы сказал, что сейчас она весит около сорока двух килограммов.

Тем временем появляется доктор Баккер. Вчера я звонил ему, и он подробно объяснил, что нужно для проведения эвтаназии. Кармен должна написать письмо с изложением условий, при которых ей хотелось бы распрощаться с жизнью. Она должна подписать письмо. После этого ей необходимо переговорить сначала с Баккером, а потом с другим, независимым, врачом. Оба врача должны прийти к единому мнению, что «ситуация безнадежная, сопряженная с нечеловеческими страданиями». И что нет никакого давления или принуждения со стороны семьи или кого-то еще. С этого момента Кармен сама сможет решить, когда она захочет умереть.

Вот так все это работает, по крайней мере если идет по плану. Наш доктор повредил спину и поэтому специально пришел сегодня, чтобы поговорить с Кармен. Я приглашаю его пройти в дом.

Тяжело дыша, он поднимается в спальню на втором этаже. Жалуется Кармен на свою спину. Кармен участливо спрашивает, не слишком ли ему больно и не лучше ли ему было бы прийти завтра.

— Завтра может быть еще хуже, а болеутоляющие не помогают, — говорит он. — А как вы? Очень страдаете от боли?

— В общем-то, да — со вчерашнего дня у меня тоже болит спина, — говорит она, к моему немалому удивлению. Мне она ничего об этом не рассказывала.

Доктор изучает участок спины, на который указывает Кармен.

— Боюсь, опухоль снова активизируется.

— Да, — сухо отвечает Кармен.

— Я выпишу вам таблетки морфия. Дэн сказал мне, что вы хотели привести в порядок все бумаги, прежде чем вам станет невмоготу?

Кармен кивает. Доктор говорит, что пришлет своего коллегу, чтобы соблюсти юридические формальности эвтаназии.

— Отлично, — говорит Кармен.

Второй доктор приходит ближе к вечеру. Держится довольно официально. Я спрашиваю, следует ли мне выйти из комнаты. Я понятия не имею, как все это должно происходить. Возможно, как в передаче «Мистер и Миссис», когда тебе не разрешают слышать ответы, что дает твоя жена, и приходится сидеть в углу с надетыми наушниками.

Но врач разрешает мне остаться. Кармен говорит о том, как сильно ей хочется самой принять решение о том, чтобы положить конец болезни и выбрать время для этого. Такое впечатление, будто она проходит собеседование при устройстве на работу. И ей приходится подавать себя в выгодном свете. Доктор подписывает форму, не задавая лишних вопросов. Кармен благодарит его. Она счастлива. Я это вижу. Как будто ей только что вручили ключи от ее новенькой машины.

— Ты, смотрю, прямо-таки ожила? — говорю я с удивлением.

— Да. Теперь у меня снова есть право выбора. И я сама могу решать, что делать со своей жизнью.

5

Следуя примеру матери Кармен и Фрэнка, Мод тоже решила расположиться в нашем доме, чтобы обеспечить моральную и организационную поддержку, пока Кармен с нами. Фрэнку и Мод придется спать вместе на одной кровати в гостевой комнате. Когда Фрэнк выходит из спальни, Кармен шутит по этому поводу и уговаривает Мод устроить ему незабываемую ночь. «Ты просто дождись, пока он уснет, и сядь на него, а потом начинай кричать: А теперь секс, ты, увалень!» Обе звонко смеются. Сегодня Кармен снова выглядит жизнерадостной.

— Мы сегодня поужинаем вместе? — спрашивает она с надеждой.

— А тебя не будет тошнить от запаха всей этой горячей еды?

— Конечно, будет, но что ж теперь делать?

Наша «о-пэр» готовит ужин. Кармен не ест, а другие едва притрагиваются к своим порциям. От еды исходит такой же запах, как и из ведра Кармен. Рис с чем-то зеленым и желтым. Я узнаю в желтом кукурузу, а зеленым может быть все что угодно. Кармен наблюдает за тем, как мы пытаемся есть, переводит взгляд с тарелки на тарелку и не может удержаться от смеха. Кажется, я угадал истинное предназначение нашей «о-пэр» — быть шутом при умирающей.

После ужина я остаюсь с Кармен. Остальные спускаются вниз.

— Дэнни… мне нужно… покакать.

— Мне выйти?

Из службы медпомощи на дому сегодня прислали нечто, похожее на стульчак. Внешне напоминает складной стул, только с отверстием в сиденье. Снизу подставлено ведро.

— Мм… подожди минутку… не знаю, смогу ли я встать сама.

Кармен пытается подняться с постели, очень медленно. Она уже почти стоит, когда вдруг падает назад и сразу начинает плакать.

— Ноги совсем не держат, — говорит она, всхлипывая.

— Давай я помогу.

Я придвигаю стульчак прямо к постели, подхватываю Кармен под мышки и приподнимаю. Она сама стягивает пижамные брюки и трусы. Я медленно опускаю ее на сиденье.

— Ну вот… бабка села наконец, — говорит она.

Испражнившись, она явно колеблется.

— Подтереть тебя? — предлагаю я.

Она кивает и от смущения едва осмеливается взглянуть на меня:

— Боюсь упасть…

— Просто обопрись на меня. Уж за задницу-то я смогу тебя удержать, — говорю я и подмигиваю.

Кармен смеется сквозь слезы. Ее лицо обращено ко мне, а руки обвивают мою шею.

— Мой дорогой друг… — шепчет она. Одной рукой я крепко держу ее под мышками, а другой подтираю. После этого чувствую, что колени подгибаются. Кармен повисает на мне всей своей тяжестью, потому что ноги отказываются ей служить. Свободной рукой я натягиваю на нее пижамные брюки.

— У тебя есть какие-нибудь просьбы ко мне — чего мне нельзя делать, после того как тебя не будет с нами? — спрашиваю я, укладывая ее в постель, тяжело дыша от напряжения.

— Нет.

— Ты хотела бы, чтобы я повременил с сексом?

— Нет. — Она улыбается. — Делай то, чего тебе хочется. Хотя… я надеюсь, ты не свяжешься снова с Шэрон. Для меня она символ твоей неверности. Она была первой, с кем ты мне изменил?

— Нет. Должно быть, это был кто-то из моих «экс». Думаю, Мерел. Или Эмма. Но Шэрон была первой, о ком ты узнала.

Мы оба смеемся.

— Да, но учти, что на тебя начнется настоящая охота. Не успеешь оглянуться. Ты свободен, у тебя собственный бизнес, красивый дом и очаровательная дочка. Ты — лакомая добыча. Я уже сказала Анне, Фрэнку и своей матери, чтобы они не удивлялись, если у тебя появится новая жена быстрее, чем они думают. Так уж ты устроен.

— О?.. — Я слегка удивлен.

— Послушай, это не имеет никакого значения. Я надеюсь, скоро ты снова будешь счастлив. С новой женой. Только тебе нужна та, кто сможет держать тебя в узде, но чтобы при этом она не страдала от твоих диктаторских замашек.

— Что-нибудь еще?

— Она должна быть сексуально озабоченной.

Я снова смеюсь.

— Но тебе придется что-то делать со своей неверностью, Дэнни.

— Стать моногамным…

— Нет, это еще никому не удавалось. А тебе-то уж точно не грозит. Но ты должен сделать так, чтобы твоя женщина не чувствовала себя полной идиоткой. Когда ты трахаешь пол-Амстердама и Бреды, а она единственная, кто об этом не знает. Позаботься о том, чтобы никто не знал.

— Как про тебя с Пимом…

— Вот именно. Держи это при себе. Я не думаю, чтобы кто-то был морально готов рассматривать измены как нечто, не имеющее отношение к любви. Мне, например, это не удалось…

Я виновато смотрю в пол. После некоторых колебаний я все-таки решаюсь задать вопрос, который давно меня тяготит. Правда, спросить в лоб не осмеливаюсь и захожу издалека:

— Ты хочешь услышать от меня еще что-то? О чем ты раньше боялась спросить?

Она улыбается:

— Нет. Ты не должен испытывать чувства вины. Я знаю все, что хочу знать.

— В самом деле?

— Да. И меня все устраивает.

Я чувствую себя пигмеем рядом с этой женщиной. Я улыбаюсь и иду в туалет, чтобы опорожнить ведро.

Когда я возвращаюсь, она внимательно наблюдает за тем, как я убираю ведро обратно в стульчак.

— Ты так много сделал для меня за время моей болезни, — растроганно произносит она, — а теперь еще вынужден возиться с моими какашками…

Я вспоминаю слова Норы. Сейчас у вас есть шанс вернуть своей жене то, что вы отбирали у нее все эти годы.

Я медлю в нерешительности. Наконец говорю:

— Вчера я был кое у кого, но не осмелился тебе рассказать…

— Правда? Расскажешь? — загораясь любопытством, говорит Кармен.

Смущаясь, я рассказываю ей про Нору и про свои ощущения.

Кармен внимательно слушает, пока я читаю ей полученное от Норы письмо. Я вижу, что она тронута.

— Думаю, это здорово, что ты сходил к ней, и я так рада, что тебе стало легче. Это просто замечательно…

— В самом деле? Но неужели ты веришь во все это? — спрашиваю я удивленно.

— Я не знаю, во что я верю, но то, что сказала тебе Нора, вовсе не глупости. С каждым днем я все острее чувствую, что готова к смерти.

— Ты веришь в то, что мы все равно будем вместе, даже когда тебя не станет?

— Да, — твердо отвечает она. — Я всегда буду рядом с тобой и Луной.

— Я тоже в это верю, — говорю я, — но иногда слышу, что люди начинают верить в Бога и загробную жизнь только потому, что их земная жизнь окончена. Это своего рода защитная реакция…

— Нет, — решительно говорит Кармен, — все это гораздо глубже. Сильнее. Я просто чувствую, что буду рядом. Это сравнимо с чувством любви. Ты просто знаешь это, и все. Точно так же, как еще в прошлом году, в «Клаб Мед», я знала, что все твои сомнения в любви ко мне — это ерунда. Я как будто любила тебя всегда, еще до того как мы встретились…

К этому моменту я уже лежу рядом с ней на кровати.

— Несмотря на мой эгоизм?

— Ты всегда мог убедить в том, что ты лучше всех, — со смехом говорит она, — хотя, честно признаться, меня это иногда напрягало… Помнишь, как два года назад ты тащил меня в Вонделпарк на День рождения королевы?

— Я делал это прежде всего для себя, — усмехаюсь я.

— Это не важно. Тот поступок был очень символичным. Я часто вспоминала тот день, когда я уже считала себя трупом и не видела ни в чем смысла.

— А если бы ты заранее знала, что я такой бабник, ты вышла бы за меня замуж?

Кармен смотрит на меня, улыбается такой знакомой мне улыбкой, когда один уголок рта приподнимается:

— Да. Конечно.

Мы крепко держимся за руки, вкладывая в это рукопожатие всю свою страсть, и молчим. Мы лежим так несколько минут. Я вижу, что Кармен закрыла глаза. Вскоре она засыпает.

Я спускаюсь вниз, где Мод, Фрэнк и мать Кармен, беседуя, пьют розовое вино. Я широко улыбаюсь.

— Выглядишь счастливым, — говорит Мод.

— Да, — произношу я радостно. — Это было потрясающе.

6

Утром Луна забирается к нам в постель. Кармен лежит с другой стороны и, кажется, спит. Я шепчу Луне, что неплохо было бы заглянуть в гостевую комнату, где мы уложили Мод и Фрэнка. Она с энтузиазмом вскакивает.

— Шшш! — Я прикладываю палец к губам. — Маме нужно поспать!

— О да, — тихо говорит она, прикрывая рот ладошкой.

Следом за ней я поднимаюсь в гостевую комнату. Фрэнк еще спит. Мод — на ней длинная футболка — читает в постели. Непохоже, чтобы у них была бурная ночь. Позор. А Кармен была бы так довольна. Мод машет Луне, и та радостно карабкается на нее.

Я спускаюсь вниз и снова ложусь в постель рядом с Кармен. Она все еще спит. Я с любовью смотрю на нее, нежно беру ее руку и сжимаю, стараясь не разбудить. У нее тяжелое дыхание. Медленное, с нерегулярными остановками. Это мне кажется или действительно интервалы становятся длиннее? Если ей суждено умереть сейчас, во сне, это было бы здорово. У нее такое спокойное лицо. До меня вдруг доходит, что я впервые в жизни сталкиваюсь со смертью. Что же происходит в этот момент? Когда организм решает прекратить дыхание, остановить сердцебиение? И долго ли это длится? Можно ли увидеть приближение конца? И что бывает за мгновения до этого? Следует ли немедленно вызвать врача или просто позволить этому случиться? У меня нет ни малейшего представления об этикете смерти и уж тем более о том, как дать человеку умереть. Приходится довериться интуиции, а моя интуиция подсказывает, что сейчас Кармен так хорошо и спокойно, что вполне можно отойти в мир иной.

Медленное дыхание продолжается минут десять. А потом Кармен снова начинает дышать нормально. И это тоже хорошо.

Пусть у нее будет еще один приятный день.

7

Когда Кармен просыпается, я спрашиваю, не хочет ли она что-нибудь съесть.

— Да. Полтаблетки морфия.

— Снова болит?

Она кивает:

— Жуткая боль. В спине.

— Тогда я дам тебе целую таблетку.

— А разве можно?

— А что делать? Ты боишься, что она убьет тебя?

Она хохочет:

— Если бы… — И вдруг хмурится: — Не пора ли сказать Луне, что меня скоро не будет?

— Я уже немного подготовил ее к этому, сегодня утром.

— И что она сказала?

— Что… — Я сглатываю. — Это хорошо, если тебе больше не будет больно.

Мы вместе плачем, тронутые непосредственностью нашего солнышка.

— Тебе полегче? — спрашиваю я.

Она кивает.

— Почитать письма, которые пришли на твой адрес?

Она снова кивает.

Как настоящая звезда, она отвечает своим фанатам. Как настоящий пресс-секретарь, я печатаю ответы, которые диктует Кармен. Всем она сообщает о том, как счастлива.

— Ты оставила Луне замечательные письма в своем дневнике, — говорю я. — Я хотел бы зачитать их на траурной службе в церкви.

— О?.. Что именно?

Я беру ее дневник, оставленный для Луны, раскрываю на странице, заложенной желтым самоклеющимся листочком, и начинаю читать вслух:

— Что-то в этом есть, раз я сама такое написала, — говорит она, краснея.

Потом я заканчиваю паковать чемодан, в который сложил для Луны сувениры от Кармен. Я зачитываю Кармен некоторые письма, которые написали для нашей дочери друзья, родные и коллеги.

Рамон пишет, что встречался с Кармен всего пару раз, на вечеринках в агентстве, где он работал вместе с папой (то есть со мной), поэтому не может многое рассказать о характере мамы, но у него сохранились очень живые воспоминания о ней. «Я помню, как был горд твой папа, когда представлял ее мне. И как я ему позавидовал. Луна, я не буду ходить вокруг да около, а скажу начистоту: твоя мама была роскошной женщиной. Я скажу папе, чтобы он не давал тебе это читать, пока ты не станешь взрослой, но у твоей мамы были такие си… извини, такой бюст, что все шеи сворачивали. Вот и все. По крайней мере, теперь ты это знаешь. Целую. Рамон, друг твоего папы».

Кармен заливисто хохочет:

— Как мило с его стороны написать такое…

Я читаю письма, которые пришли вчера и сегодня. Пока я читаю вслух, Кармен периодически проваливается в дрему. Иногда она резко пробуждается, словно вспоминая что-то важное.

— Дэнни, а ты что, увеличил нашу свадебную фотографию?

— Что?

— Наша свадебная фотография. Огромная. На камине.

— А… нет…

— А то я боялась. — Она улыбается. — Хорошая штука этот морфий.

Молчание.

— Что ты сказал, Дэнни?

— Ничего, дорогая. Ничего.

Она вздыхает:

— Я что-то устала, пожалуй, посплю немного. Вы сегодня снова устроите здесь застолье?

8

Торговцы на Корнелис Шуйтстраат с удовольствием потирают руки, приветствуя проводы Кармен. Да и как им не радоваться, если предстоит обслужить роту гостей. Ван Нугтерен, бакалейщик, готовит целые подносы с сушеными томатами, виноградом и овощными салатами. «Нан», супермаркет деликатесов, едва справляется с ежедневными заказами на молоко, паштеты, ростбиф и стейки тартар («о-пэр», хотя и протестуя, все-таки покупает мясо), фермерский сыр, яичный салат и булочки для завтраков и ланчей от клиента «Дэн и Кармен и Луна и Мод и Фрэнк и мать Кармен и Компания». Фармацевты на Корнелис Шуйтстраат наверняка решили, что мы собираемся открыть собственную аптеку или что у нас целая команда велосипедистов. Каждый день кто-то из нас приезжает забрать новую порцию лекарств для миссис Кармен ван Дипен. Это преднизон, китрил, парацетамол с кодеином, темазепам, примперан, витаминные коктейли, морфий и ватные палочки со вкусом лимона, которые нейтрализуют привкус рвоты во рту. В «Пастеунинг», винном магазине, торгующем оптом, со смехом спрашивают, не вечеринка ли у нас, когда я звоню, чтобы заказать еще два ящика розового вина. Каждый вечер мы выпиваем не меньше четырех бутылок. И это не считая того, что выпито днем. Каждый раз, спускаясь вниз, я застаю все новых гостей в саду, в гостиной и на кухне. И всех нужно кормить[58]. Такие проводы, какие устроили мы, конечно, сближают, но обходятся в целое состояние. Теперь я понимаю, откуда идет выражение «смертельно дорого».

— Деньги не сделают тебя счастливым, зато при их наличии можно чертовски здорово повеселиться, — говорит Кармен. Она наслаждается тем, что наш дом открыт для всех. Каждый хочет повидаться с Кармен, побыть с ней как можно дольше. Никто не хочет пропустить такое важное мероприятие. Ничуть не уступающее фестивалям «Пинкпоп» и «Дэнс Вэллей», параду, карнавалу или джазовому фестивалю в Бреде. Море впечатлений. Поневоле начинаешь мечтать о том, чтобы такие проводы случались каждый год.

Посиделки у смертного одра продолжаются вот уже неделю, но Кармен чувствует себя превосходно. Даже лучше, чем в начале недели. Морфий позволяет ей безболезненно прожить целый день. «И с этими галлюцинациями столько всего интересного насмотришься», — шутит она. Даже тошнота больше не беспокоит. Для нее это состояние теперь так же обычно, как и то, что иногда бывает необходимо высморкаться.

— Может, пока отложить на несколько дней прием лекарств? — спрашивает доктор.

— Да. Будем считать это реабилитационным периодом, — говорю я.

— Или передышкой перед внезапным летальным исходом! — смеясь, добавляет Кармен.

Баккер как-то странно поглядывает на нас, но вынужден согласиться с тем, что эвтаназия в этом «пуле веселья»[59], возможно, несколько преждевременна.

Кармен спрашивает, не хочу ли я составить расписание визитов гостей на ближайшие дни. Помимо родителей и лучших подруг, которые навещают ее постоянно, она хочет видеть и своих коллег из «Эдвертайзинг брокерз», и кого-то из школьных друзей, и соратниц по «Муфлону». Я созваниваюсь со всеми, и в результате у меня получается довольно плотный график посещений. Когда наверху собираются девчонки из «Эдвертайзинг брокерз», оттуда периодически доносятся взрывы хохота. Спустя полтора часа я поднимаюсь к ним сказать, что веселье окончено. Звезда должна отдыхать. А уже через час на пороге стоят женщины из «Муфлона» (по крайней мере, те, кто еще жив), и в этот же день заглядывает и сотрудник похоронного бюро.

9

Сотрудник похоронного бюро присел у постели Кармен. Она захотела обсудить свою «прощальную вечеринку», так что я отыскал в «Желтых страницах» ритуальную службу и пригласил к нам агента.

Мы показываем ему эскиз и текст приглашений.

— Только подумайте, — удивленно произносит агент, — вы уже даже разработали эскиз траурных открыток.

— Приглашений, — поправляет его Кармен.

— Ээ… да, вы правы. Приглашений.

Мы говорим, что хотим выставить гроб с телом Кармен дома. И чтобы траурная церемония прошла в Обрехткерк — церкви, что за углом. Тогда, пока мы с Луной живем здесь, каждые полчаса нам будет напоминать о Кармен звон «маминых колоколов». Мы говорим, что службу хотим провести сами, вместе с нашими родными и друзьями. Мы показываем ему компакт-диск Кармен, который записывали на протяжении последних месяцев, и говорим, какие песни хотели бы слышать в церкви. Агент обещает узнать, есть ли там стереосистема. Я говорю, что это не имеет значения, мы сами все организуем.

Мы уточняем, что Кармен хочет быть похороненной в Зоргвлиед, а после похорон мы хотели бы заехать выпить в «Мирандапавильонен».

— И перекусить, — добавляет Кармен. — Там должны быть шоколадные пирожные с орехами, лепешки, вафли, сэндвичи с лососем и сливочным сыром, мороженое.

— Вам не нужно ничего записывать, — говорю я, когда вижу, что агент достает ручку. — Двое наших друзей уже занимаются угощением.

Агенту нравится наш подход к делу.

— Может быть, я помогу вам выбрать гроб, или вы уже и с этим решили? — шутливо произносит он.

— Давайте посмотрим, что у вас есть, — предлагает Кармен.

Мы выбираем простой белый гроб.

— Мое голубое платье от «Риплей» будет отлично смотреться в нем, — говорит Кармен. И переводит взгляд на меня: — Если, конечно, ты считаешь его симпатичным.

Я говорю, что оно ей очень идет. У меня язык не поворачивается назвать его «симпатичным».

— А в какой машине вы поедете в церковь? — спрашивает агент.

— В белой. Не надо ничего вычурного.

— Отлично.

— Что ж… наверное, я уже могу сказать вам «до встречи»? — говорит Кармен.

Мужчина робко улыбается и откланивается.

— Было бы забавно, если бы он пожелал мне ни пуха ни пера, — замечает Кармен, когда за ним закрывается дверь.

■

В тот вечер мы снова собираемся ужинать на кровати Кармен. Традиционный горшок с зеленым кормом, которым «о-пэр» травит нас вот уже неделю, вызывает отвращение. Сегодня вечером я сказал всей банде, что готов убить за котлеты, чипсы с арахисовым маслом и майонезом и бочонок китайской еды. Кажется, со мной согласились многие. Поэтому я дал нашей «о-пэр» выходной.

Мод с Фрэнком идут в местный китайский ресторан и возвращаются, нагруженные пакетами со снедью. Уже несколько дней мы не ели ничего, кроме зеленого и желтого, и вот наконец спальню наполняют ароматы китайских блюд. «Именинница», как называет себя Кармен, довольствуется двумя стаканчиками йогурта.

Уже спустя несколько минут ее начинает тошнить. Она склоняется над ведром и пытается вызвать рвоту, но ничего не получается. Тогда она сует два пальца в рот, и опять ничего.

— Черт возьми, ну почему же не выходит? — ругается она.

И вдруг из нее хлещет потоком все, что она успела сегодня проглотить, включая утреннюю горстку хлопьев с клетчаткой. Пока Кармен рвет, я целую ее в макушку. Держу наготове салфетки. Все притихли. После того как из нее вытекает последняя струйка рвоты, из ведра доносится ее голос: «Господи, здесь как в могиле! Кто-нибудь уже умирал или знает, как это?»

На мгновение повисает зловещее молчание. А потом все, как по команде, начинают смеяться.

10

— Тогда я надену новый жакет «Дизель» поверх платья, — говорит Кармен, когда просыпается утром. — Только вот не решила, что на ноги. Может, кроссовки «Пума»?

Я с трудом представляю, что она имеет в виду. В течение нескольких последних месяцев она натащила в дом столько обновок — и туфли, и сапоги, и одежду.

— А ты в чем будешь? Собираешься купить что-то новенькое?

— Да. Я еще не думал об этом. Недавно видел в магазине костюм песочного цвета, я бы мог его потом и на работу носить. Или, может, взять кремовый костюм с отливом от «Юп», я видел на Хууфтстраат… Но его можно надевать только на вечеринки.

— Покупай его, — с энтузиазмом говорит Кармен. — Я бы хотела ассоциироваться у тебя с вечеринками, а не с работой.

Я смеюсь, растроганный, и обнимаю ее. От нее пахнет. Кармен не принимала ванну вот уже неделю.

— Я хочу побаловать тебя. Сегодня примешь ванну.

— Дэнни, нет, ничего не получится…

— Доверься мне, — говорю я и направляюсь в ванную. Я наполняю ванну водой и добавляю несколько капель любимого масла Кармен. Достаю из шкафа самое мягкое полотенце, две салфетки для лица, чистые трусы и свежую пижаму. Чтобы защитить худые ягодицы Кармен, я выкладываю на дно ванны три полотенца, сложенные вдвое. После этого возвращаюсь в спальню.

— А теперь приподними-ка свою задницу. — Я снимаю с нее пижамные брюки и застываю от изумления. За последние дни она совсем исхудала. Попа провалилась, а маленькая буква V поверх ягодиц, которую я всегда находил такой сексуальной, исчезла.

Я снимаю пижамную куртку с Кармен и внутренне съеживаюсь от ужаса. Ее ребра можно пересчитать глазами. Уцелевшая грудь представляет собой пустую чашечку размера «D». Кармен дрожит от холода. Я быстро накидываю ей на плечи халат. Потом поднимаю ее, усаживаю в коляску и толкаю в ванную. Ставлю коляску параллельно ванне. Кармен боится.

— Не волнуйся. Я не дам тебе упасть.

Я снимаю с себя джинсы, носки, ставлю одну ногу в ванну, потом вторую. Когда я чувствую, что уверенно стою на ногах, я поднимаю Кармен и говорю, что ей нужно всего лишь поставить ногу в ванну, не опираясь на нее. Потом проделать то же самое другой ногой. Я сгибаю ноги в коленях и прошу Кармен сделать так же. В следующее мгновение она уже лежит в теплой воде. Глаза Кармен наполняются слезами счастья. Я окунаю салфетку в воду, намыливаю и начинаю мыть свою жену.

— О-о-о… какое блаженство, — говорит она, не открывая глаз. Хотя она изнемогает от усталости, внутренне она довольна. Я провожу салфеткой по ее худому телу. От ступней поднимаюсь к ногам. От лобка к животу. Я мою единственную, усохшую грудь, после чего, глубоко вздохнув, перехожу на правую половину И тут, впервые, я касаюсь того места, где когда-то была ее грудь. Моя рука с салфеткой скользит по нему как ни в чем не бывало. Кармен открывает глаза и нежно произносит: «Иди сюда…»

Я наклоняю к ней голову. Она целует меня в губы.

— Я люблю тебя, — шепчет она.

Потом я вытираю ее насухо, проделывая ту же самую процедуру, только в обратном порядке. В спальне надеваю на нее чистую пижаму. Через две минуты Кармен засыпает.

В туалете я набираю и отправляю эсэмэску.

Она перезванивает сразу же. Я рассказываю ей о том, чем занимался только что, и рыдаю. Роза утешает меня и говорит, что облегчение, которое наступит после события, станет для меня наградой за мои труды. Сегодня ей звонил Фрэнк и подробно рассказал обо всем, что происходит у нас. Роза говорит, что гордится мной.

После разговора с Розой я иду в спальню и нежно целую мою спящую жену в макушку. С улыбкой счастья на лице я засыпаю.

11

— Дэн?

— Да? — сонно отзываюсь я. В спальне горит свет. Я бросаю взгляд на часы. Четверть второго ночи. В доме все спят.

— Я хочу есть…

— Что бы ты хотела?

— Ммм… пофферти.

— Тогда подожди минутку.

Вскоре мы сидим в постели и уминаем воздушные блинчики — посреди ночи.

— Думаю, я все-таки надену кроссовки от «Гуччи», а не «Пуму».

— Хм…

— Они в шкафу. Вместе с голубым платьем.

До меня не сразу доходит, о чем она говорит. А когда понимаю, я начинаю хохотать. И не могу остановиться. Кармен тоже заливисто смеется.

— Стой, стой, а то я описаюсь… — произносит она, всхлипывая от хохота. Ее мочевой пузырь тоже дает сбои.

— Может, включить музыку? — спрашиваю я, отсмеявшись. — Твой диск? Ты как, справишься?

Она кивает. Мы подпеваем исполнителям, продолжая жевать блинчики. Трек номер шесть — это наш свадебный танец.

— Потанцуем? — предлагаю я.

— Сумасшедший!

Я поднимаю ее. Ее ступни едва касаются пола. Она виснет в моих руках, и я поворачиваю ее, нежно покачиваю из стороны в сторону. Мы танцуем гораздо медленнее, чем на нашей свадьбе, но все-таки мы танцуем. Я в трусах, Кармен в шелковой пижаме. Я нежно напеваю ей на ухо.

Я хочу прожить жизнь с такой девушкой, как ты… И делать все, чего хочешь ты… Кстати, ты одеваешься так, как надо… И говоришь именно так, как я люблю… Скорей бы пришло время, когда мы будем вместе… А пока приглашаю тебя на танец...[60]

Когда смолкают последние аккорды, я дарю Кармен французский поцелуй. Это куда более интимно, нежели секс.

Я просыпаюсь через полчаса. Пофферти просятся наружу.

— Я в порядке, — доносится голос Кармен, приглушенный ведром. — Они были просто сказочно вкусными…

Она вытирает рот салфеткой.

— Что ж. Я снова спать. Спокойной ночи.

12

Проходят восьмые и девятые сутки проводов Кармен. Время от времени она плачет. Когда боль в спине становится невыносимой. Или когда закашливается и замечает, что обмочилась. Когда забывается от морфия, которого ей требуется все больше и больше, чтобы заглушить боль. Днем она все чаще пребывает в прострации, как итальянский турист, зависший в кафе при торговом центре.

Еще одним поводом для слез становится Луна. Страшно подумать, что ей досталось всего три года материнского тепла и любви. «Лучше бы она была непоседой», — смеется сквозь слезы Кармен, когда смотрит «Улицу Сезам» вместе с Луной, уютно устроившейся рядом с ней в постели.

По вечерам в спальне, когда вся банда внизу распивает розовое вино, мы иногда плачем вместе. Вспоминая наши совместные отпуска, друзей, красивые моменты нашей жизни. Но чаще мы все-таки смеемся.

Каждое утро Кармен бодро спрашивает, какие у нас планы на день. Кто придет навестить ее сегодня. Она уже успела повидаться со всеми. Я между делом подсчитал, сколько народу побывало в нашем доме, и вышло, что за эти девять дней мы приняли тридцать шесть человек. Некоторые пришли только раз, а кого-то мы до сих пор не можем вытолкать за дверь.

Периодически кто-то из друзей, и мужчины, и женщины, спускается вниз в слезах.

— Она сказала, что ей так жалко нас, вынужденных страдать вместе с ней, — всхлипывает Анна, пробыв с Кармен около часа. Я поднимаюсь наверх проверить, как себя чувствует моя жена после этой встречи. Когда я захожу в спальню, я застаю Кармен сидящей на краю кровати, с дымящейся сигаретой. Ее худые ноги покачиваются, рука, сжимающая сигарету, дрожит, так что ей с трудом удается поднести ее ко рту. На лице счастливая улыбка. Как будто ничего и не случилось. Морально Кармен гораздо сильнее всех нас в эти дни.

Все идет своим чередом, по расписанию. Мы все так же обедаем и ужинаем вместе, наверху, Кармен весело блюет в ведро, «о-пэр» вздыхает и стонет, выполняя работу по дому. Мод, Фрэнк и мать Кармен принимают гостей и играют с Луной, я по несколько раз на дню поднимаю Кармен и усаживаю ее на горшок, выношу ведра.

Ее печень явно при последнем издыхании: стул стал серым, а моча темно-коричневой. Глаза у Кармен желтые, как самоклеющиеся листочки. И совсем ввалились. Сегодня я забрал готовые фотографии, на которых Кармен запечатлена со всеми, кто приходил на этой неделе. И практически на всех снимках, особенно на тех, что были сделаны в последние два дня, Кармен выглядит ужасно. Как будто весит уже меньше сорока килограммов. Я думаю, так оно и есть.

Я выношу в туалет ее ведро с рвотой, уже бог знает какой раз за день, когда вдруг слышу ее крик:

— Дэн! Скорее… я сейчас описаюсь…

Памперсы, которые я купил вчера, могут противостоять недержанию, вызванному кашлем и смехом, но только не полноценному потоку мочи. Я бегу к ней:

— Лежи. Я сейчас подставлю тебе судно.

— Нет… я больше не могу терпеть, — в панике кричит она, — о, уже льет, Дэнни…

Я быстро хватаю из шкафа несколько полотенец, стягиваю с Кармен пижамные брюки, подкладываю под нее сложенное вдвое полотенце, а другое запихиваю между бедер. Оно тут же пропитывается мочой. Смотрю на себя как бы со стороны. Я с полотенцем, прижатым к влагалищу жены. По которому когда-то сходил с ума. Которое ласкал сотни раз. Сюда проникал мой член, мои пальцы, мой язык. Сюда я кончал снова и снова, с нашей самой первой встречи. Помню, как Кармен пальцами раздвигала половые губы, и это возбуждало меня еще больше. А потом кричала, чтобы я проникал в нее все глубже и глубже. И вот теперь большим полотенцем я вытираю насухо ее промежность, потому что моя любимая уже не может держать мочу. Кармен плачет от стыда.

— Не расстраивайся, любовь моя, — шепчу я. Крепко обнимаю ее и осыпаю поцелуями. Свой осколочек фантастического жизнелюбия.

Обмыв ей бедра и промежность, я ложусь рядом с ней и глажу ее лицо. Она выглядит такой жалкой, потерянной.

— Тебе уже трудно справляться с этим, Дэнни, ведь правда? Я боюсь, что мне придется лежать вот так неделями, и будет все хуже и хуже. — Она всхлипывает. — Я не знаю, хочу ли я, чтобы это продолжалось…

Меня охватывает страшное предчувствие. Не знаю, стоит ли заводить об этом разговор.

— Дорогая, я готов вместе с тобой обдумать это, но, в конечном счете, тебе решать. Я буду счастлив и дальше ухаживать за тобой, сколько бы это ни продлилось. Но если ты не хочешь продолжать это, я смирюсь и с этим. Я приму любой твой выбор.

Она кивает:

— Спасибо Всевышнему. Я увиделась со всеми, с кем мне хотелось увидеться, я сделала все, что хотела сделать. И сказала все, что хотела сказать. Теперь я хочу уйти. Завтра.

— Ты в этом твердо уверена?

— Да.

— Тогда я сейчас же позвоню доктору.

13

Наш семейный доктор медленно поднимается по лестнице, я за ним. Он потирает спину. Я не пристаю с расспросами. Горестные стенания «о-пэр» я еще могу вынести, к тому же они давно стали для меня с Мод, Фрэнком и матерью Кармен предметом шуток, но доктору не пристало жаловаться на здоровье. Тем более когда Кармен напичкана морфием и завтра собирается умереть.

— Как ваша спина? — осведомляется Кармен, когда он заходит в комнату.

Прежде чем Баккер успевает ответить, я бросаю суровый взгляд в его сторону.

— О, все в порядке, благодарю… Но у вас дела не очень, я правильно понимаю? — поспешно спрашивает он.

— Да, — отвечает Кармен. — Боль еще сильнее, чем вчера, и приступы такие, что я вообще ничего не соображаю. Я больше не хочу продолжать это… И хочу, чтобы это закончилось завтра, — твердо прибавляет она.

Баккер пристально вглядывается в ее лицо:

— Хорошо. Я расскажу вам, как все это будет происходить. Завтра я принесу с собой лекарство. Вы его выпьете. Через тридцать секунд все будет кончено. Вы ничего не почувствуете.

— Звучит заманчиво, — замечает Кармен.

Доктор смеется:

— Вы хотите, чтобы кто-нибудь присутствовал при этом?

— Только Дэнни, — не колеблясь, отвечает Кармен.

Я чувствую гордость, как будто меня только что пригласили смотреть финал Лиги чемпионов из ложи для очень важных персон.

— Что ж, — заключает доктор, — в таком случае я позвоню вам завтра утром, чтобы услышать ваше окончательное решение, и тогда мы увидимся во второй половине дня.

Я с ужасом представляю себе завтрашний вечер, когда раздастся звонок в дверь. И на пороге будет стоять палач.

Внизу, в гостиной, я объявляю всем, что Кармен выбрала эвтаназию и это случится завтра. Все испытывают облегчение. Теперь есть определенность. Фрэнк, Мод и мать Кармен начинают готовить комнату, где будет выставлен гроб. Анна увозит Луну в город, чтобы купить ей заколки-подсолнухи для косичек. Я выхожу в сад с лэптопом, чтобы написать самую трогательную речь, проникнутую духом письма Кармен к Луне.

Ближе к вечеру я поднимаюсь в спальню:

— Я подготовил свою речь…

— Можно послушать? — просит Кармен; глаза ее сияют.

— Да.

Я начинаю читать. Она слушает, закрыв глаза.

— А потом я зачитаю письмо, которое ты написала Луне.

Я смотрю на Кармен. Она смахивает слезы.

— Ты мой герой… — шепчет она.

14

Той ночью я не могу заснуть. Меня мучают сомнения, которыми я не осмеливаюсь ни с кем поделиться. Я не уверен в том, что смогу выдержать свой первый опыт встречи вживую со смертью. Я видел мертвых. Двоих в гробах, одного на улице, но, к счастью, он лежал под машиной, поэтому я толком его не рассмотрел. Так что, пожалуй, он и не в счет.

А в гробу я видел свою тетю (и не особенно испугался этого зрелища, поскольку она и при жизни выглядела устрашающе) и бабушку (которую тоже терпеть не мог). Впрочем, это не значит, что мне было уютно на этих похоронах. Нет, я не фанат смерти. А о том, чтобы видеть, как на твоих глазах умирает живой человек, даже думать страшно.

Мне неловко оттого, что я так терзаюсь. Кармен совсем не боится, а ведь именно ей предстоит сыграть главную роль в этом спектакле со смертельным исходом. Я буду только зрителем. Впервые в жизни мне предстоит увидеть, как умирает человек, и, в довершение ко всему, этим человеком будет моя жена. Я что хочу сказать: ведь, начиная футбольный сезон, ты разогреваешься на какой-нибудь дворовой команде — не так ли? Почему же меня нельзя ввести в игру постепенно, для начала предоставив возможность увидеть смерть кого-то, кто не так мне дорог? Скажем, прохожего на улице или болельщика с сердечным приступом на игре «Аякса»? Почему именно смерть Кармен я должен увидеть завтра?

И еще: звонить ли мне завтра в похоронное бюро, чтобы подтвердить заказ на обработку и обряжение тела — в идеале, если возможно, сразу же после планируемой кончины Кармен? Договориться часов на семь вечера? Плюс минус час — или это трудно прогнозировать? Заказывают ли такие вещи заранее? И не получится ли так, что я позвоню, а мне скажут: да, конечно, вам следовало позвонить раньше, потому что сейчас они обслуживают шесть покойников, — и наша очередь подойдет к концу недели, в лучшем случае.

А что потом? После того как Кармен не станет и ее обмоют в нашей постели, мне что, ложиться спать в ту же постель? Я имею право сказать, что нахожу это диковатым?

На веб-сайте, посвященном эвтаназии, не найти ответа ни на один из этих вопросов.

15

Меня будит Кармен. Половина седьмого утра. Она в слезах.

Я обнимаю ее и крепко прижимаю к себе.

— Это мой последний день…

— Может, передумаешь?

— Нет… но… все это так странно… Ты не мог бы сделать еще кое-что для меня?

— Что?

— Можешь отсылать лишних гостей, которые придут сегодня? Я сама не смогу это сделать… Мне хочется побыть сегодня с тобой и Луной…

Вчера Кармен сама определила, сколько времени она хочет провести с каждым, кому прийти вместе, а кому порознь. Как рок-звезда, организующая интервью.

— И ты позвонишь доктору? Скажи, что все остается в силе.

Первыми наверх поднимаются Томас и Анна. Они задерживаются у Кармен на час. Потом спускаются в гостиную. Анна держит себя в руках. Томас просит меня отойти с ним в сторону. Мы стоим в кухне. У него красные глаза. «Я уже так скучаю по ней».

Он обхватывает мою голову своими ручищами и целует в лоб. Впервые за все время нашего знакомства этот маарсенский медведь целует меня.

— Дэнни, я… ммм… я должен сказать, что в последнее время не всегда был… ммм… хорошим другом. Я не большой мастак говорить. И… может, я и был иногда несправедлив к тебе… Кармен рассказала мне про ту женщину, Тони, из «Муфлона». Как она рассталась с мужем. И про химиотерапию, на которую только вы приходили вместе. И как ты поддерживал Кармен все это время. И сколько счастья ты принес ей в эти последние недели. Я… я горжусь тобой, старик.

Он стискивает меня так сильно, что я начинаю бояться получить такую же травму, как у нашего доктора, но момент слишком красивый, чтобы жаловаться. Мы плачем. Оба. А потом хохочем.

— Ну все, хватит, задушишь, медведь, — говорю я с улыбкой.

— Тебя задушишь, бабника.

— Онанист.

— Рвотный порошок.

Обнявшись, мы шагаем в сад. Мод смотрит на нас так, будто видит перед собой Луи ван Гаала, распевающего дуэтом с Йоханом Кройффом.

Фрэнк спускается вниз со счастливой улыбкой на лице:

— Это было здорово. Мы от души посмеялись.

Мод возвращается со слезами на глазах:

— Это удивительно. Она выглядит такой умиротворенной.

Многие не спускаются вниз по собственной воле, мне приходится самому выпроваживать их из спальни, вежливо намекая на то, что сеанс окончен. Кармен лежит, как королева, выслушивая приятные речи своих подданных. Вскоре выясняется, что мы уже на полтора часа выбиваемся из графика. Мне не хватает твердости выгнать всех, желающих проститься с Кармен. Но в то же время не хочется лишать себя возможности побыть с ней подольше.

— Может, позвонить доктору и сказать, что мы задерживаемся? — спрашиваю я.

— Да, будь добр. В самом деле, нам ведь некуда торопиться?

Я звоню доктору и прошу его прийти в половине восьмого, а не в половине шестого, как договаривались.

— Она еще развлекается, — добавляю я.

Мать Кармен — последняя, кто заходит к ней передо мной и Луной. Она возвращается через четверть часа. Я уже готов подхватить ее на руки, но она бодра. И вид у нее счастливый.

— Мы сказали все, что хотели сказать друг другу, — говорит она. — На прощание она лишь произнесла: «До встречи в пятницу, на моих похоронах».

16

Луна провела сегодняшнее утро в яслях. Я не хотел, чтобы она весь день видела перед собой плачущие лица. По дороге в ясли я объяснил ей, что доктора больше не могут вылечить маму. Луна отреагировала на это горестным «Ох». Я сказал ей, что сегодня днем она в последний раз увидит маму. А после этого мама умрет.

— Как маленькая птичка? — спрашивает она.

— Да, — говорю я сквозь слезы, — совсем как маленькая птичка.

— И как Элвис и Бивис?

— Да, — рассмеялся я. — Как Элвис и Бивис.

— Но ведь маму не спустят в унитаз. Она не отправится в рыбий рай.

— Нет. Мама отправится в человеческий рай. И там она будет самым красивым ангелом.

Я только что забрал дочку. Воспитательницы, которых я все это время держал в курсе событий, сказали мне, что Луна с гордостью сообщила ребятам, что сегодня вечером ее мама умрет и превратится в ангела. Совершенно неожиданно Луна стала самой популярной малышкой в группе.

У меня внутри все сжимается, когда я веду Луну в спальню. Кармен начинает плакать, как только видит нас.

— Ты объяснишь? — спрашивает она дрожащим голосом.

Я киваю.

— Луна, подойди, сядь ко мне на колени, — прошу я. Мы садимся у постели Кармен.

Луна очень спокойна. Она внимательно разглядывает маму. Не отворачивается, просто смотрит на Кармен во все глаза.

Я начинаю:

— Луна, я ведь говорил тебе, что мама очень больна и сегодня умрет?

Луна кивает.

— Скоро придет доктор и принесет с собой лекарство. Мама выпьет его и заснет. Но не по-настоящему, потому что она уже не проснется. Зато она больше не будет страдать, не будет болеть.

— И ее больше не будет тошнить?

— Нет. — Мне приходится выдержать паузу, потому что я вижу, что у Кармен текут слезы. — Больше ее не будет тошнить.

Тем временем Кармен берет руку Луны и нежно гладит ее.

— А потом она умрет. Очень мирно.

— И маму положат в ящик?

— Да. Потом маму положат в ящик.

— И она будет, как Белоснежка?

— Да, только еще красивее, — говорю я сквозь слезы.

Луна смотрит на меня и целует в щеку. Я продолжаю:

— И мы поставим этот ящик в гостиной, накроем его стеклянной крышкой. И мама будет одета в свое самое красивое платье.

— Какое? — с любопытством говорит Луна.

— Голубое, — отвечает Кармен.

— Подожди, я схожу принесу, — говорю я.

Я беру платье от «Риплей», которое вот уже несколько дней висит на вешалке возле шкафа.

— Красивое, правда? — спрашиваю я у Луны.

Она кивает.

— А потом мы сможем любоваться мамой еще несколько дней, сколько нам захочется, но только она уже ничего не сможет нам сказать.

Луна снова кивает. Похоже, она находит все это абсолютно логичным.

— А после того, как мама полежит в гостиной несколько дней, мы пойдем в церковь, с многочисленными друзьями мамы, и будем там петь песни и рассказывать красивые истории о маме. А потом мы похороним маму. Как ту маленькую птичку в книжке, помнишь?

Я вижу, что она сбита с толку.

— Но разве мама не отправится на небеса?

Кармен смеется.

— Да, — говорю я. — Но это очень трудно объяснить. Даже взрослые толком не понимают этого. Я думаю, тело мамы будет похоронено в земле, но на небесах у нее будет новое тело.

— Тело ангела! — радостно произносит Луна.

— Да… — говорю я, кусая губы, чтобы не разрыдаться.

— Я думаю, это неправильно, что мама умирает.

— Я тоже так думаю, — шепчет Кармен.

— Разве я больше не смогу тебя увидеть?

— Нет, — отвечает Кармен. — Но через много-много лет, когда ты станешь очень старенькой и тоже умрешь и превратишься в ангела, думаю, мы с тобой встретимся снова…

— О…

— Вот почему мы собрали вон в том чемодане столько вещей, напоминающих о маме, — говорю я. — Когда ты подрастешь, ты сможешь прочитать все это и посмотреть.

— И папа сможет рассказывать тебе обо мне… А потом, возможно, у тебя появится и новая мама, — прибавляет Кармен.

Молчание.

— Ну, что ты думаешь? — обращаюсь я к Кармен, потому что не знаю, как еще спросить, готова ли она проститься с дочерью.

— Думаю, пора.

Кармен вся в слезах.

Она протягивает к дочери руки. Я спускаю Луну на пол. Теперь она стоит у изголовья кровати.

— Я люблю тебя, дорогая, — говорит Кармен.

— Я люблю тебя, — говорит Луна, почему-то смущаясь.

И вдруг начинает целовать Кармен. Так, как никогда прежде этого не делала. Она целует щеки Кармен, ее глаза, лоб, губы, попутно смахивая слезинку с ее щеки. У меня сжимается сердце, я бы все отдал, если бы можно было изменить это, я бы… я бы…

Но я ничего не могу изменить.

Могу только встать на колени рядом с Кармен и Луной и в последний раз обнять их вместе.

Потом я забираю Луну и веду ее к двери.

Кармен кивает.

— Прощай, моя родная, любимая малышка, — снова говорит она, еще более жалкая и несчастная.

Луна ничего не говорит. Она машет рукой на прощание. И посылает Кармен воздушный поцелуй. Кармен зажимает рот рукой, обливаясь слезами.

Я и Луна выходим из спальни. Кармен больше никогда не увидит Луну.

Господи, пусть будут те небеса, где они смогли бы встретиться вновь.

Пожалуйста.

Пожалуйста.

Прошу Тебя, Господи.

17

Мы уже сказали друг другу все, что должны были сказать. Но у нас впереди еще полтора часа до прихода доктора. Это как на отдыхе, когда ты уже собрался в дорогу и последний час проводишь в ожидании автобуса, который отвезет тебя в аэропорт. Я хочу обставить прощание в стиле Кармен. Спускаюсь вниз и снимаю на видеокамеру стену гостиной, которую сегодня утром расписали Мод с Фрэнком. Потом скидываю джинсы и футболку, надеваю голубую рубашку, приготовленную с утра. Она в тон платью Кармен. Наступает черед кремового костюма — я достаю его из чехла и тоже надеваю.

В спальне я встаю у кровати и развожу руки в стороны.

— Смотри, — говорю я. — Шопинг — здоровая привычка.

У Кармен загораются глаза.

— Ты все-таки купил его!

— Для тебя. Ну как?

— Роскошно… — Кармен тронута. Она улыбается и жестом просит меня повернуться кругом. — Просто фантастика, и сидит на тебе как влитой. Ты будешь думать обо мне всегда, когда будешь его надевать?

— Всегда. На каждой вечеринке, куда отправлюсь в нем.

— Тогда я уверена, что ты будешь часто думать обо мне, — смеется она.

Я ложусь рядом с ней и обнимаю ее настолько нежно, насколько могу. Несколько минут мы молчим.

— Мне вот что любопытно, — произносит вдруг Кармен так, как если бы говорила о том, что собирается пойти в кино на нашумевший фильм. — Я рада, что все это случится. И как бы мне ни было грустно расставаться с тобой и Луной, я не хотела бы оказаться на твоем месте. Остаться одной, с Луной на руках, без тебя — я бы не выдержала. Нет, я ни за что не поменялась бы с тобой местами…

— А я с тобой…

— Значит, будем считать, что нам обоим повезло? — Она смеется.

Мы говорим о нас, как уже привыкли за эти последние недели. Вспоминаем, за что полюбили друг друга, что ценим друг в друге, чему научились друг у друга, обо всем, что делали вместе. Мы счастливы, что были семьей. К черту все ссоры, проблемы, к черту этот рак, к черту мою аварию, к черту Пима, Шэрон и всех баб, которых я трахал, за исключением Розы. И Мод.

— Будем снимать наши обручальные кольца? — осторожно спрашиваю я.

— Да. — Мы беремся за руки и повторяем ритуал, который проделывали в день нашей свадьбы. Только наоборот. Я убираю кольца в серебряную шкатулку и кладу ее в чемодан с сувенирами для Луны.

Кармен смотрит на кольцо, которое я ношу на безымянном пальце другой руки.

— Можно, я снова надену его тебе? — смущенно спрашивает она.

Я снимаю кольцо, подаренное ею полгода назад, и передаю его Кармен. Она пытается прочесть слова, выгравированные на внутренней стороне. Но безуспешно.

— «Моей самой большой любви, ххх Кармен», — читаю я вслух.

— О да, — говорит она, удовлетворенно глядя на кольцо.

Она пытается надеть мне его на палец, но у нее нет сил. Мы делаем это вместе.

— Ты будешь его носить?

— Всегда.

— Хорошо, — нежно произносит она.

Молчание.

— У меня есть кое-что, чем тебя развеселить, — говорю я.

Я беру видеокамеру. За это время я снял весь дом на видео. Этот дом мы купили вместе, но вышло так, что за последние одиннадцать дней Кармен видела лишь одну его часть — спальню, если не считать пятнадцати минут в ванной. Мой голос комментирует за кадром:

Кармен смеется.

Кармен хохочет во весь голос.

Кармен смеется, качает головой.

Кармен всхлипывает и хватает меня за руку. Я спрашиваю, не хочет ли она, чтобы я остановил запись, но она качает головой.

Кармен удовлетворенно кивает и тихо произносит:

— Отличное место.

— Carpe diem[61], — шепчет Кармен, неподвижно глядя на экран. Потом кивает и переводит на меня взгляд, исполненный нежности. — Потрясающе. Даже дом готов.

Звонок в дверь.

18

С чемоданчиком в руке доктор Баккер поднимается по лестнице. Он в хорошем настроении и бодро пожимает нам обоим руки.

— Итак, — говорит он, присаживаясь на стул у постели.

— Как ваша спина, лучше? — спрашивает Кармен.

Баккер начинает нудно рассказывать, в каком месте у него болит и как он мучился, пока боль не утихла. Кармен вежливо слушает. На этот раз я не прерываю его. Пусть себе болтает, это несколько разряжает обстановку.

— Но речь сейчас не обо мне, — спохватывается он и меняет тему: — Милая леди… Такая форма рака в столь молодом возрасте — большая редкость. Вам ужасно не повезло…

— Да. Наверное… — говорит Кармен, переводя взгляд на меня.

Мы больше не верим в невезение. Невезения не существует. Точно так же, как не существует везения. Вера в удачу, в счастливый случай — это оскорбительно для жизни. Что случилось — то случилось. И мы никогда не узнаем почему. Возможно, через час Кармен об этом узнает. И мне останется лишь позавидовать ей.

— Вы позволите мне подготовить все необходимое? — спрашивает доктор Баккер.

Мы киваем. Он достает из своей сумки маленькую бутылочку.

— Вы не принесете мне большой стакан, Дэниел?

Я бросаюсь вниз по лестнице к витрине с посудой. Смотрю на выставленные там стаканы. Интересно, какой же стакан годится для такого случая? Я беру с полки стакан для коктейля. «ТОЛЬКО НЕ ЗАБУДЬ ПОТОМ ВЫБРОСИТЬ», — повторяю я про себя снова и снова. А то не успеешь оглянуться, как кто-нибудь еще выпьет из этого стакана, — и придется устраивать сразу двое похорон. Баккер осторожно выливает содержимое бутылочки в стакан. Он наполовину полон.

— Похоже на воду, — замечает Кармен.

— По вкусу напоминает анис. Вы должны выпить это медленно, но за один прием.

Кармен кивает.

— После этого через десять секунд вас начнет клонить в сон. Вам лучше попрощаться друг с другом, прежде чем вы примете лекарство. Потому что иногда все происходит очень быстро.

— Хорошо.

— Вы готовы, Кармен? — торжественно произносит доктор.

— Полностью, — с улыбкой отвечает Кармен.

— Тогда прощайтесь.

Я ложусь рядом с Кармен, так что ее и мое лицо почти соприкасаются, и смотрю в ее глаза. Мы оба взволнованны и нервно улыбаемся.

— Я рада, что была твоей женой, — шепчет она. — И сейчас я счастлива.

— Никто из наших никогда не поверил бы в это…

— Но это правда. Спасибо тебе за все, Дэнни. Я люблю тебя. Навсегда.

Я всхлипываю:

— Я буду всегда любить тебя, Карм…

Доктор сидит сложа руки, смотрит в окно.

— Наслаждайся жизнью, — нежно произносит она и гладит меня по щеке.

— Постараюсь. И я буду хорошим отцом для твоей дочери.

— Прощай, моя любовь…

— Прощай, любимая…

Мы целуемся, и Кармен говорит доктору, что она готова.

— Дэниел, вы не поможете мне усадить Кармен и подложить ей под спину несколько подушек? Так ей будет легче пить.

Мы помогаем Кармен приподняться. Это не требует больших усилий.

Доктор передает ей стакан.

Кармен в последний раз смотрит на меня. Она улыбается. Я беру ее за руку.

— Ну, с Богом, — говорит Кармен. Она подносит стакан ко рту и начинает пить.

Пока доктор внимательно следит за тем, как она пьет, спокойно повторяя ставшие уже, наверное, привычными для него слова «Допиваем… допиваем… допиваем…», я ловлю себя на том, что восхищаюсь мужеством своей жены.

Стакан пуст.

— На вкус очень даже ничего, — шутит Кармен. — Чем-то напоминает узо.

— Это верно! — говорит доктор Баккер, убирая подушки из-за ее спины.

Кармен снова ложится. И вновь смотрит на меня. Удовлетворенная, спокойная, любящая.

— Ммм… как хорошо, — произносит она в следующее мгновение, как будто нежится в теплой ванне. Глаза ее закрыты.

Баккер смотрит на меня и подмигивает. О, он сделал, как лучше.

Я продолжаю гладить руку Кармен. Баккер держит запястье другой руки Кармен. И поглядывает на часы.

— Все, она уходит, — тихо произносит он, не отрывая взгляда от Кармен.

Я смотрю на Кармен. Мою Кармен. Она больше не двигается.

— Нет, я еще здесь, — вдруг раздается ее голос, очень тихий, и на мгновение она открывает глаза.

Я не вздрагиваю, я просто улыбаюсь.

После этого она уже ничего не говорит. Ее дыхание замедляется. Так же, как и пульс, что подтверждает доктор.

— Через минуту все будет кончено, — говорит он.

Проходит минута. Дыхание Кармен периодически останавливается.

— Не пугайтесь, — говорит доктор. — Она уже ничего не чувствует.

Проходит две минуты. Кармен все еще дышит, правда урывками.

— Давай же, девочка, сдавайся, — произносит доктор.

Проходит еще минута.

— Она очень сильная, просто поразительно! Ну же, ну…

Я снова горжусь своей Кармен, хотя на самом деле не уверен, что можно гордиться тем, что тело твоей жены не сдается, в то время как его хозяйка, сама Кармен, уже отказалась от борьбы.

Снова проходят минуты. Кармен неглубоко дышит. Иногда слышится хрип.

— Все выглядит страшнее, чем есть на самом деле, — снова подает голос доктор.

Мне вовсе не страшно. Я только думаю о том, каково сейчас ее матери там, в саду, мучиться в неведении, гадая, что же здесь происходит. И не передумала ли Кармен?

Спустя пять минут, в течение которых доктор излагает мне юридические аспекты активной и пассивной эвтаназии и других технологий прерывания жизни, а я пространно отвечаю ему, не сводя глаз с Кармен, он предлагает сделать ей внутривенную инъекцию.

— Она что-нибудь почувствует?

— Нет, совсем ничего.

— И тогда ее тело перестанет бороться?

— Да. Сразу после этого она умрет.

— Тогда делайте.

Баккер заглядывает в свой чемоданчик. Достает оттуда шприц, наполняет его такой же бесцветной жидкостью, какую Кармен выпила, и кладет на тумбочку. Потом приступает к поиску доступной вены. Которой, конечно, не находит. До меня вдруг доходит, что те же проблемы возникали при химиотерапии. Вены у Кармен действительно спрятаны глубоко под кожей. Баккер стягивает жгутом руку Кармен и смотрит, смотрит. Ничего.

— Вы не отойдете в сторону? — просит он и заходит с другого края, держа шприц в одной руке, а другой рукой опираясь на водяной матрас. Мне все это представляется рискованным трюком, и я не знаю, то ли дрожать от страха, то ли смеяться. Если доктор потеряет равновесие, он упадет прямо на иглу со смертельным лекарством. Примет смерть из своих же рук, можно сказать. И все кончится тем, что я останусь с мертвым телом доктора и полуживым телом Кармен. Пойди потом объясни все это полиции.

Баккеру не удается найти вену и на другой руке Кармен. Он предпринимает несколько попыток, но безуспешно. Игла не может нащупать вену. Нет, я все-таки не могу избавиться от ощущения, что участвую в какой-то комедии. Тело Кармен так привыкло наслаждаться жизнью, что не собирается сдаваться.

— Тогда придется искать в паху, — говорит доктор.

Вот уже двадцать пять минут, как Кармен выпила лекарство.

— Есть! — восклицает Баккер.

Через пятнадцать секунд Кармен перестает дышать.

Я глажу ее руку, целую в лоб и чувствую, как по моей щеке скользит слеза.

— Прощай, моя дорогая Карми… — шепчу я.

Доктор уже не прислушивается к ее дыханию. Он звонит своему коллеге, который должен прийти и засвидетельствовать свершившийся факт эвтаназии, как это положено с технической и юридической точки зрения.

Я спускаюсь в сад и сообщаю всем, что Кармен скончалась. Все покорно воспринимают это известие. С облегчением, хотя и не осмеливаются об этом говорить.

Фрэнк и Мод просто кивают.

Томас смотрит прямо перед собой. Анна крепко сжимает его руку.

Одна только Луна веселится, хихикает, щипля мать Кармен за нос.

Ее мать, ее дочь, их друг, моя жена мертва.