БАШНЯ У ПОРОГА ВРЕМЕНИ

1

Солнечным мартовским утром над Москвой вставали неторопливые столбы дымов. Мелкие блестки свежего снега обсыпали сугробы и сделали их по-зимнему нарядными. Николай Васильевич щурил глаза, улыбаясь, смотрел по сторонам и все никак не мог решиться сесть в машину. Шофер недовольно поглядывал на него, но торопить не решался — Никитин не часто позволял себе впадать в лирику.

Вскоре машина выкатила на пустынную Красноармейскую улицу и помчалась к центру. Николай Васильевич почему-то стеснялся заниматься своими делами, когда сидел рядом с шофером, почитая своей обязанностью занимать его разговором, и с сожалением вспоминал о том времени, когда тратил на дорогу по два часа и все время читал романы в автобусах и в метро.

Он ехал в Госстрой на очередное заседание. Ехать туда не хотелось, тянуло уединиться и крепко подумать: ночью, уже ближе к рассвету, его разбудила смелая мысль — подвесить купол железобетонного круглого свода… к небу. Суть идеи состояла в том, чтобы систему арок, ферм и балок вывести на распорное кольцо, которое соединит вместе все внутренние напряжения системы перекрытия и будет надежно держать свод безо всяких подпорок. А какое богатство возможностей откроет эта система для архитекторов! Но тут вспомнился ему один из многочисленных горьких опытов последнего времени. С какой радостью ровно год назад, 12 марта 1957 года, писал он на родину:

«Вчера вечером перед самым отъездом [на конференцию в Ленинград] мне сообщили по телефону, что Госстрой окончательно присудил нам первую премию по конкурсу на сооружение Строительной выставки… Была длительная борьба. Сначала наш проект вообще не котировался. Уж очень неважная у него была архитектурная часть. Из 23 было отобрано 6 проектов, и авторам (нам в том числе) предложили доработать проекты. Наш Сомов резко улучшил архитектурную часть, ну а в конструктивном отношении проект был вообще вне конкуренции. Жюри тайным голосованием присудило нам первую премию… Главный зал (в этом гвоздь проекта) у нас имеет такую схему: волнистая плита… покрытия имеет напряженную арматуру в гребнях волны, а крайние оттяжки создают в ней особые внешние усилия, что образует целый ряд преимуществ.

Все сошлись, что такой конструкции до сего времени нигде не встречалось».

В том проекте Никитину удалось найти конструктивное решение, как возвести здание пролетом 100 метров без промежуточных опор. Изящные сигарообразные боковые стойки растягивали волнистый свод центрального зала выставки. Бетонное перекрытие невероятных по тем временам размеров казалось в этой конструкции легким, почти воздушным. Однако строители так и не отважились осуществить этот заманчивый проект. Своими новыми разработками Никитин звал и звал к смелости, но эта смелость основывалась на высочайшей производственной культуре строителей, которым еще предстояло пройти трудную школу Черемушек, подмосковного Зеленограда, спортивного комплекса в Лужниках. Племя монтажников, которыми нынче гордится вся страна, еще училось в начальной школе прогрессивного строительного мастерства. Идея проекта Всесоюзной строительной выставки будет реализована при возведении летнего катка в Лужниках, большого спортивного манежа Института физкультуры в Измайлове. А в год рождения проекта он, как и многие другие разработки Никитина, стал лишь вкладом в теорию развития строительного конструирования.

Как ни почетна работа на будущее, каждой творческой личности необходима для продвижения вперед предметная реализация своих идей, тем более когда речь идет о такой деятельности, как конструкторская. Эта деятельность материальна по своей идейной сути.

Николая Васильевича удручало, что его разработки оставались украшением альбомов для демонстрации на пленумах и конференциях. Он догадывался, что подобная судьба очень вероятна для его новых куполов, подвешенных к небу. Ведь здесь от строителей потребуется еще более тонкое искусство, но остановить работу мысли было выше его сил.

В то мартовское утро Никитин с 6 до 8 часов провел за расчетами и беспощадным курением, но до конца проверить реальность полюсных конструкций (так конструктор назвал их) он не успел. Ждало заседание технического совета. Николаю Васильевичу так и не удалось уйти из Моспроекта. Для того чтобы удержать конструктора здесь, специально для него была изобретена должность главного конструктора, и теперь ни одно большое совещание в Комитете по строительству не обходилось без него.

Сидя за длинным столом в Госстрое, он рисовал круглые и эллиптические купола, краем уха прислушиваясь к словам выступающего. Но когда во всю высоту стены от пола до потолка был растянут подрамник, Никитин отодвинул свои зарисовки и заинтересованно, склонив голову набок, стал изучать диковинную конструкцию, изображенную в полный рост. Это был эскиз стальной башни, напоминающей мачту линии электропередачи с далеко вынесенными горизонтальными консолями. К этим консолям крепились канаты, призванные удерживать стальную махину в вертикальном положении. Никитина сразу же одолело сомнение: а крепче ли будет стоять на ногах человек, если он упрет руки в бока? Как ни странно, но именно эта конструкция была признана лучшей на конкурсе проектов пятисотметровой телерадиобашни, которую заказало строителям Министерство связи СССР. Докладчик напористо убеждал комиссию принять этот вариант металлической башни и, не откладывая, приступить к ее возведению.

Председательствующий предложил задавать вопросы, зал сразу зашумел, забеспокоился. С первых же минут обсуждения стало ясно, что специалисты взволнованы от одной мысли, что над Москвой растопырит свои железные руки этот бездушный Голиаф. Насколько легка тканая креатура Шуховской башни на Шаболовке, настолько пугающе грозно глядела с подрамника эта стальная махина.

Приобретенная за долгие годы этика деловых отношений с коллегами трансформировалась у Никитина в привычку искать во всяком изобретении новое слово, новый шаг. Николай Васильевич неторопливо изучал конструкцию, пытаясь разобрать принципы стыковки стальных узлов, чтобы хоть как-то оправдать непривычную для башни конфигурацию. Но вместе с тем, как это ни парадоксально, ощущение вторичности проекта было неодолимо. Казалось, авторы изо всех сил старались отойти от Эйфелевой башни и так увлеклись этой задачей, что почти сумели создать Эйфелеву башню наоборот. Башня распадалась на опорные пояса, которые не облегчали, а нарочито утяжеляли ее.

Никитин знал о существовании высотных телескопических мачт, которые создавали американские конструкторы, но эти мачты требовали огромных площадей для расчалок и были бесконечно далеки от всякой эстетики. Поэтому возводились они за городской чертой подальше от человеческих глаз.

Башня Общесоюзного телецентра, проткнув небо Москвы, станет невольным организатором всей настоящей и будущей архитектуры. Когда эта мысль пришла Никитину в голову, он уже не мог не включиться в разговор, происходящий вокруг него.

— А каковы ваши соображения, Николай Васильевич? — спросил председательствующий, словно угадав его желание говорить. Голоса стихли, взоры обратились к Никитину, ведь коллеги «держали» его за упорного сторонника новых форм и новых конструктивных решений.

— Неужели вам не ясно, дорогие товарищи, что башня должна быть из бетона, монолитная, предварительно напряженная. Нашей Белокаменной взять такую конструкцию на свой ордер, — он кивнул на подрамник, — по-моему, не к лицу. Я бы предложил для Москвы пятисотметровую ажурную конструкцию из деревянных деталей, но она ведь сгорит от первого же попадания грозового разряда. Я думаю, что бетонная башня украсит Москву.

В воздухе повисло больше вопросов, чем было минутой раньше. Еще ни один здравомыслящий человек не осмеливался забросить бетон в заоблачную высоту. Даже Никитину со всем его новаторским авторитетом коллективный разум отказывался верить. Специалисты по строительству высотных сооружений знали, что первая бетонная башня Энгельгардта в Мюнхене постоянно «лечилась» от трещин, образующихся в ее теле, а ростом она едва превышала половину проектной высоты новой московской башни.

Всем не терпелось либо удивиться до изумления, либо разгромить дерзкие помыслы «возмутителя спокойствия».

— Бетонная башня в 500 метров? — усомнился председательствующий.

— Но ведь ниже она не годится!.. — был ответ.

— А вы возьметесь за проект?

Отвечая вопросами на вопросы, Никитин снова спросил:

— Подумать можно?

— Думайте, но не больше недели. Товарищи со мной согласны? Дадим Николаю Васильевичу неделю?

— Через неделю я буду очень занят. Так что либо через три дня, либо позже.

Издавна известно, что время у строителей главный погонщик, многое из того, за что они горячо берутся, им нужно бывает еще «вчера». Никитин не отторгал себя от этого рода-племени, более того, любил причислять себя к строителям и редко жаловался на них, понимая, что за ними в конце концов последнее слово: быть идее воплощенной или не быть. Срок в три дня был без возражений утвержден. Коллеги с сожалением поглядывали на Никитина, памятуя о злом правиле, что инициатива по законам высшей бюрократии всегда наказуема. Однако Николай Васильевич «привык других придерживаться правил».

Подъезжая вечером к дому, он сказал своему шоферу:

— Начинаем пятисотметровую башню для нового телецентра. Вот, брат, какие дела.

Образ цветка, повернутого лепестками вниз, завладел им с самого начала его раздумий о башне. Он пытался стереть этот образ, выгнать его из головы — слишком зыбкой была креатура цветка и никак не вязалась с бетонной плотью, в которую предстояло его облечь. Но образ возвращался, поглощая все его внимание, сковывая фантазию. И тогда конструктор стал разрабатывать этот образ, облекая его в форму всех известных ему цветов. Наконец победил образ белой лилии с крепкими лепестками и прочным стеблем.

Дома за ужином Николай Васильевич был задумчив и как будто удручен. Как ни старался он привести свои мысли в привычный стройный порядок — это никак ему не удавалось. Полюсные конструкции, с помощью которых он собирался «подвешивать купола к небу», тревожили его, как всякое незавершенное дело. А здесь еще и башня… Он чувствовал, что возложил на свои плечи небывалый груз и эту тяжесть надо было нести вместе с другими уже принятыми и узаконенными им для себя делами и планами. Башня уже жила в нем, владела им, властно отодвигала все, чем жил он прежде.

Николай Васильевич внутренне сосредоточился, собрался, примериваясь к новой, небывалой высоте. Ему чужда была боязнь сложной работы. Чем сложнее и рискованнее предстояло дело, тем собраннее и строже работала его мысль, чтобы дерзкие идеи обрели в материале надежность и долговечность.

С каждым часом он все тверже убеждался, что башня — это его непосредственное дело, естественный этап продвижения по лестнице возрастающих высот. Чем больше он думал о башне, тем яснее открывалось ему, что поднять ее будет ох как не просто, и нет надежды справиться с ней походя, между делом.

Силуэты башни, которые он мысленно рисовал в своем воображении, рушились один за другим, и лишь первозданный аналог перевернутого цветка не отпускал его и настойчиво просился на бумагу.



Первый вариант телебашни, что Н. Никитину не удалось отстоять


У Николая Васильевича давно уже не было необходимости для ночных бдений, когда он брался за любую конструкторскую работу. Другие цели вели его теперь: где-то в глубинах сознания шевелилась робкая счастливая мысль, что судьба наконец подарила ему главное в его жизни дело.

В тот же вечер он углубился в расчеты и не слышал, как погрузился в сон весь дом, как часы начали отсчитывать ночное время. Башня оживала в своих контурах, будила отправные идеи, которые тут же обрастали вереницами формул и цифр.

Среди ночи выяснилось, что три четверти тяжести башни должны приходиться на основание, и лишь одна четверть веса остается на сужающуюся кверху бетонную иглу. Задача осложнялась еще и тем, что ствол башни не должен раскачиваться под давлением ветра более чем на метр, потому что в противном случае антенна будет рассеивать свои волны и телеэкраны не дадут устойчивого изображения.

Основанию требовалось придать мощь и крепость монолита, а стеблю башни надлежало быть не просто гибким, а внутренне упругим и стойким. С конструктивной точки зрения железобетонному телу башни предстояло дать высокий запас прочности, наделить бетон новыми пределами силы. И тогда родилась ключевая идея всей будущей конструкции, счастливая идея, которая дала башне право на жизнь. Суть ее состояла в том, чтобы натянуть внутри ствола башни стальные канаты и стянуть ими шлем основания и вырастающий из него стебель. Таким был путь к новым пределам прочности.

Когда канаты начнут работать, то в самом центре бетонного ствола башни образуется незримая мощная ось, которая превратит башню в неколебимую вертикаль.

Другой его заботой было собственно тело башни. Он понимал, насколько сложными должны быть арматурные хитросплетения, как объемна и изобретательна будет работа над созданием стального скелета, который оденется потом бетонной плотью.

Все дальше торопилась мысль. Николай Васильевич давно вынашивал замысел использовать в бетоне в качестве заполнителя гранитную крошку. Многочисленные опыты показали, что мысль верна, что отвердевший бетон с таким заполнителем год от года будет обретать всевозрастающую прочность, придавая конструкции надежность на века. Но практически осуществить свой замысел у Никитина не было подходящего случая. И вот время пригодной для этого опыта конструкции пришло.

Формулировка идейного ряда башни сопровождалась предварительными расчетами. Весь прежний опыт конструктора проходил фазу обогащения, и в ту ночь Никитин не раз был готов возблагодарить судьбу, которая привела его когда-то на Ай-Петри. Впоследствии Николай Васильевич не раз будет повторять: «Методикой расчета высотных сооружений я овладел только потому, что участвовал в проектировании башни на Ай-Петри».

Никитин догадывался, насколько великая жизнь предстоит его новому изобретению, и от этого только свободнее и четче работала изобретательская конструкторская мысль.

В ту ночь он спал не больше двух часов, но поднялся легко, с ощущением бодрости. Начинался первый из трех отпущенных ему на башню дней.

2

Утром с таблицами предварительных расчетов прибыл Николай Васильевич в Моспроект и заглянул в мастерскую № 7. Здесь работал архитектор Л. И. Баталов, который нравился Николаю Васильевичу своей приверженностью к остросовременным формам, смелостью и быстротой мысли.

— Можно ли из этой бетонной трубы сделать архитектуру? — весело спросил Никитин и развернул на столе вычерченную за ночь башню.

Архитектор в раздумье разбирал чертеж. Ни слова не говоря, он стал переносить контуры башни на чистый лист ватмана, на ходу облагораживая ее облик. Четыре высокие арки разрезали шлем башни, придав ему изящную легкость. Затем последовал легкий перелом конуса, и стрелой потянулся в высоту стебель до самого «золотого сечения», столь дорогого архитекторам классических школ. Карандаш дрогнул в руке архитектора. Получалось, что две трети высоты башенного ствола будут неделимы, свободны от всяких подвесок. Лишь здесь намечалась первая площадка. За ней бетонный ствол, продолжая заостряться, поднимался еще на 70 метров, чтобы завершиться здесь куполообразным сводом, под которым, сужаясь книзу, шли застекленные ярусы площадок обзора, службы связи, ресторан. Башню завершала ажурная стальная антенна, напоминающая своим обликом ржаной колос.

В течение трех дней, отпущенных на предварительный проект, Никитин с Баталовым были неразлучны, вместе ходили обедать, вместе выходили на площадь Маяковского подышать свежим воздухом и вели нескончаемые разговоры, часто вступая в спор. При этом Николай Васильевич много раз повторял:

— Не надо спорить, давайте считать!

— Нет уж, считайте вы, а я буду рисовать красивые картинки, — возражал ему Баталов. В мастерской Никитин извлекал на свет одну из своих логарифмических линеек, чтобы вынести приговор новоявленному эскизу.

Инженерная интуиция конструктора редко его подводила, чаще всего в спорах он оказывался прав, если чувствовал, что архитектурная фантазия отрывается от реальности.

На исходе третьего дня им удалось соединить архитектурную пластику башни с точными расчетами на устойчивость и на прочность. С самого начала их совместной работы они сошлись на том, что телебашня будет первой в мире свободно стоящей на земле конструкцией полукилометровой высоты. Ее земную устойчивость они заложили в самую суть конструкции, возвели в главный ее принцип — у башни не будет фундамента! Она будет стоять на своих опорах, как человек стоит на земле. Поэтому они организовали конструкцию башни так, что ее основной характеристикой стало противодействие вращению — так у конструкторов называется сопротивление силам, способным опрокинуть башню. Ядро жесткости, усиленное гранитоподобным бетоном и витыми стальными канатами, сообщало сооружению несгибаемые силы.

Башня, рожденная общим озарением конструктора и архитектора, ожила на огромном трехметровом подрамнике. Ее ажурную стальную антенну окутывали рисованные облака, затянувшие в верхних углах подрамника яркое ультрамариновое небо. Башня царствовала в этом красивом небе. Глядя с подрамника, она горделиво ждала, пока ее полюбят, признают, очаруются ее грациозностью. Она полагалась на обоснованность и точность математических расчетов, на реальность фантазии и инженерной интуиции сотворивших ее людей.

Поначалу судьба башни складывалась, на удивление, счастливо, как редко случается со сложными, а тем более невиданными сооружениями. Большинство специалистов, знакомясь с ее заманчивыми принципами, становились ее защитниками и горячими сторонниками. Да и защищать-то ее приходилось лишь от авторов железной башни, которые считали себя незаслуженно обиженными. К никитинской башне с пониманием и заботой отнеслись в Госстрое, Московский городской Совет депутатов трудящихся приветствовал появление удачного проекта. Казалось, что неоткуда было появиться тучам над ней, но слишком уж легким, слишком безоблачным видела она над собой небо.

Предполагая, что башня сама сумеет за себя постоять, Николай Васильевич с женой и семилетним сыном Колей отправился в Крым на отдых. Письмо из Коктебеля в Новосибирск полно радужных надежд.

«26—VII—58.

Здравствуйте, Валя, Борис и сущие с Вами!

Вот уже кончается третья неделя, как мы живем в Коктебеле — в Крыму… Мы купаемся, кидаем в море камушки, завтракаем, обедаем, ужинаем, ходим покупать газеты, читаем их, разбираем гальку, ловим крабов.

Если учесть, что после этих трудов нужно отдохнуть, то времени не остается.

Живем мы «у самого синего моря» в хорошей комнате на полном пансионе… Николка очень любит купаться. Когда он в воде, то у него не сходит с лица совершенно блаженная улыбка… Погода хорошая. Вот сегодня впервые с утра гремит гром и сеет дождь, но тепло.

Засим перехожу к прошлым событиям.

1. Работа.

Моспроект — это громадное учреждение с 3000 сотрудников. Работы текущей — масса… Как главному конструктору мне не совсем удобно быть автором какого-нибудь проекта. Эта причина, а также то, что мне в течение двух лет не установили обещанного оклада, понудила меня согласиться на другую работу.

При Академии [архитектуры] организован Институт экспериментального проектирования. Здесь будут разрабатываться здания и конструкции будущего. Это очень интересно. Мне предложили быть главным конструктором. Потратил много трудов на уговоры отпустить меня.

2. Опора телевизионных антенн.

В Москве решено было построить опору для телевизионных антенн высотой 500 м. После длительной борьбы утвержден был проект металлической решетчатой опоры — башни вроде Эйфелевой. В марте сг участвуя в совещаниях по рассмотрению этого предложения, я высказал мысль о том, что опора должна быть цельная железобетонная. Мне предложили представить вариант. Я представил. Красивая получилась башня.

…Прошло три месяца. Проекты вдруг решили смотреть в МК; кем-то были сделаны попытки затереть мою башню, но все же меня вызвали и я за 2–3 минуты успел заинтересовать проектом… В. А. Кучеренко предложил мне в двухдневный срок представить в Госстрой расчеты для строгой экспертизы. Расчеты были представлены и благополучно прошли экспертизу… В Госстрое мнение сложилось в мою пользу. В. А. Кучеренко доложил… что вот «наш известный конструктор тов. Никитин предложил нам вот эту предварительно напряженную железобетонную опору», сказал, что эту опору как очень интересное сооружение и хотелось бы построить.

После того как я сказал о том, что в этой опоре предусмотрена установка четырех скоростных лифтов для подъема на высоту 400 метров большого количества людей и что благодаря этому стоимость опоры окупится за три года… меня поздравили с удачным проектом.

Таким образом, вопрос сразу решился, тем более что башня приобрела еще раньше много поклонников. Сейчас начнем проект, и через два года башня будет построена. Приедете — прокачу на 400 м и угощу в ресторане, который там предусмотрен.

Я получил много поздравлений, давал интервью в газету, написал статью в журнал.

Еще раз здравствуйте! Письмо написал в Коктебеле, да оказалось, что адреса не помню… На пользу Крым пошел Катеньке. Я загорел да и все, поскольку болезней во мне нет, то усовершенствоваться я не могу.

Приехал — беру газету: «Никитина Н. В. наградить орденом Трудового Красного Знамени».

3

Николай Васильевич, оглядываясь на события последних двух лет, готов был поверить, что жизнь его вступила в полосу счастья и этой полосе не будет конца. В самом деле, эти два года по своей насыщенности удачами могли бы сравниться с любым десятилетним отрезком в его биографии.

Долгие годы Никитин никак не мог удосужиться засесть за оформление своих многочисленных работ и подготовить диссертацию, хотя к нему постоянно приходили консультироваться доктора наук и профессора. Его доклады и статьи о сборном железобетоне, конструкторские разработки в области высотного строительства создали ему большой авторитет. Однако номинально он оставался конструктором, точнее, конструктором Никитиным.

15 апреля 1957 года он, минуя промежуточные ступени, становится по совокупности работ членом-корреспондентом Академии строительства и архитектуры СССР. Но с присвоением этого звания в его жизни до времени мало что изменилось.

«Сегодня утром, — сообщал Никитин в письме от 21 апреля 1957 года, — влип в коммунальную историю. Говорю соседке: «Вот бы Вадик ваш исправил выключатель» (Вадику 17 лет). Взвилась: «Я могу монтера нанять…» Я говорю: «Я сейчас сам чинить буду…» Пошел купил новый выключатель и поставил его. Ух!!! Сейчас мне передали 8 рублей за работу. Почему 8 — не знаю. У соседки истерика. Вадик играет на баяне и утешает свою маму. Катерина разговаривает по телефону. Николаша где-то гуляет на улице…» Так началось письмо, а вот его финал:

«Одна тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года августа пятого числа произошло переселение Никитина Н. В. с семейством из двух персон из коммунальной квартиры в самостоятельную.

Дом расположен среди старых одноэтажных домишек… Замусоренные, заросшие травой и цветами дворы, бесчисленные сараюшки, кучи каких-то камней, канавы, старые деревья. Николке все это очень нравится, и я его понимаю. Это ведь ужасная вещь — регулярные газоны и клумбы, к которым строго запрещается прикасаться… Что тут делать маленькому? Гулять по асфальту, поворачиваться под прямым углом детям невыносимо.

Как-то не сразу доходит до сознания это понятие отдельной квартиры… вот мы здесь уже восемь дней, но когда я вспоминаю, что в коридоре и в кухне нет посторонних… мой Николка спит себе в отдельной комнате и мои папиросы ему не мешают, у меня такое же ощущение, как после глотка холодного молока.

И еще. В Измайлове была ужасно шумная улица. Невероятный грохот грузовиков отравлял существование. Здесь тихо.

Восемь лет я ездил на работу целый час. Привык. А здесь в метро — всего восемь минут.

Ну вот, пока хватит [письмо занимает 25 страниц].

Привет от Катеньки.

К.»

Стенам дома № 8 на Чеховской улице (ныне ул. Академика Ильюшина) суждено было стать свидетелями зарождения новых высоких замыслов. Еще комнаты малогабаритной квартиры на четвертом этаже пугали своей пустотой, а конструктор уже раскладывал на полу свои чертежи и увлеченно работал, стоя на коленях. Эту манеру ползать по полу, устланному простынями чертежей, упоминали многие сотрудники Никитина. Сначала это был большой экспериментальный проект комплексной застройки в Тропареве.

Перейдя на работу в Институт экспериментального проектирования, Никитин с головой погрузился в новую для него область жилищного строительства. Он приготовился использовать в проектах застройки новых районов столицы свои знания и опыт, накопленный им при проектировании промышленных сооружений и первых высотных зданий Москвы.



Н. Никитин на Елисейских полях в Париже знакомиться с французской архитектурой


Начинался пятьдесят восьмой год — год бурной застройки московских, ленинградских, киевских пустырей, время сноса почерневших деревянных строений на окраинах больших городов, время общесоюзных Черемушек.

Объявлен международный конкурс на проект застройки нового района, в котором приняли участие многие проектные организации Советского Союза и социалистических стран. Николай Васильевич взял на себя руководство конструктивной частью проекта одной из свободных протяженных территорий юго-запада Москвы.

Очерченный тремя линиями автотрасс, район Тропарево венчался зеленой зоной и чистым озером…



Неосуществленный проект экспериментального жилого района Тропарево. 1958 г. Рис. арх. О. Иванова


Конкурсный макет района и сегодня поражает воображение своей целесообразной красотой и завершенностью композиции. Высота зданий колеблется от пяти до двадцати четырех этажей. Дома связаны между собой гармонией и ритмом. Район зазвучал как гимн будущему. В проекте жилищной застройки Никитин сумел использовать лучшие достижения промышленного строительства. В годы войны и в первые послевоенные годы Николай Васильевич находился у самых истоков поточного индустриального строительства, великолепно знал его специфику и возможности, сам изобрел множество новых конструктивных деталей и конструктивных систем, то есть узлов зданий и сооружений. Прекрасно владея всей номенклатурой строительных изделий, которые изготовляла или могла изготовить наша промышленность стройматериалов, Никитин находил для жилых домов способы решения новых конструктивных задач с помощью привычных и удобных для проектировщиков и строителей средств… Но проект, получив на международном конкурсе первую премию, собрав все возможные знаки отличия и эпитеты, остался… в макете.

Николай Васильевич не мог не сетовать на то, что его разработки, признанные удачными, не реализуются. Но вместе с тем он конечно же понимал, что армия строителей-монтажников еще невелика, она не успела при обрести достаточного опыта работы на строительном конвейере, она только приноравливается к строительному потоку. Не мог он не знать и того, что заводы Промстрой материалов, которые возводились по всей стране, во многих случаях только еще учились осваивать свои проектные мощности и считали выполнение плановых заданий большой победой, а ведь нередко эти победы достигались на первых порах за счет качества. Поэтому нет ничего удивительного в том, что даже малейшее переустройство кассет и вибростендов, которого требовали новые никитинские панели и перекрытия, — все встречалось в штыки.

Бороться против однообразия строительного потока было бесконечно тяжело. Миллионам советских семей нужно было жилье не завтра, а немедленно, сейчас. И какие возможности, какую степень личной свободы открывает отдельная квартира, Николай Васильевич испытал на своем опыте, на своей судьбе.

Теперь, когда жилищная проблема решается у нас в стране в русле расширения удобств и комфорта, когда эстетика быта уже не далекое пожелание, а реально выполняемая задача, нам кажутся ошибкой пятиэтажные безликие Черемушки и Кузьминки.

Николай Васильевич. Никитин считал их ошибкой и тогда. Он нашел в себе гражданское мужество выступить против тонкостенных домов инженера Лагутенко, пятиэтажек типа К-7. Аналогичными домами застраивались в первые послевоенные годы окраины Парижа и Лиона, а к тому времени, когда их начали строить у нас, там их уже сносили.

Для наших северных широт дома с тонкими бетонными не оштукатуренными стенами действительно плохо подходили. Строители научились собирать такие дома за неделю, их строили повсюду, ссылаясь на то, что люди счастливы и такому жилью.

Конструктивная система конкурсного проекта впервые предусматривала единую номенклатуру строительных изделий для жилых домов самой различной этажности, она учитывала высокий уровень заводской готовности строительных деталей, способствовала укрупнению конструкций. Были запроектированы перекрытия толщиной 16 сантиметров со звукоизолирующим покрытием из линолеума на мягкой основе, впервые проектировались укрупненные панели наружных стен размером на две комнаты, то есть на два этажа. Панели с широким шагом поперечных несущих стен, большепролетные предварительно напряженные плиты перекрытий размером на комнату и множество других новинок были использованы много лет спустя при строительстве другого экспериментального района — Северного Чертанова.

Итак, необыкновенно реальный проект застройки Тропарева стал еще одним вкладом в строительное искусство. Однако высокие, двадцатичетырехэтажные дома-башни не шагнули с макета в поле. И Николай Васильевич как-то охладел к этой области строительного конструирования, тем более что к тому времени на подрамнике уже появилась телевизионная башня.

К концу 1959 года проектирование башни продвинулось далеко вперед. Уже были рассчитаны и перенесены на рабочие чертежи узлы четырех мощных опор-ног, найдены оптимальные размеры сужающегося кверху ствола-стебля башни, изготовлен макет башни. На макете башня выглядела рискованно тонкой, изнеженно-белой. Узко обжатый стебель — чем уже, тем, казалось, современнее — с какой-то балетной грацией горделиво тянулся в небо.

Этот первый вариант был Николаю Васильевичу дороже всех последующих, а было этих вариантов впоследствии немало, пока башня настойчиво поднималась вверх. Все новшества, которые под нажимом экспертов включал Никитин в конструкцию, не привносили в проект ничего интересного. Так считал конструктор. Ведь подъем башни на строительной площадке был для Никитина вторым ее рождением. Тяготы рождения и еще более — утверждения проекта были намного трудней, чем при втором рождении на стройплощадке, когда башня со своей невиданной высоты заявила всему миру: «Я есть на земле!»

Много лет спустя, когда на башне уже шли отделочные работы, Николай Васильевич в своем докладе, представленном в качестве диссертации, писал: «Легче всего прошло самое первое рассмотрение проектного предложения. После экспертизы проф. Б. Г. Коренева и проф. В. И. Мурашева, подтвердивших возможность такого сооружения, и заключения Союзтеплостроя, признавшего реальным его осуществление, проектное предложение было принято во всех инстанциях».

Проект поддержали Академия строительства и архитектуры СССР, Государственный комитет по строительству и множество других высоких организаций. И всюду — зеленая улица.

Строки из письма на родину от 9 ноября 1959 года:

«Жизнь у меня сложная, трудная, но пока мне нравится.

С башней пока все идет хорошо. На прошлой неделе министр связи утвердил проектное задание, будет еще технический проект. Утверждать и защищать проект еще долго. Строить начнут в 1960 г., если мне удастся защитить проект еще в 5–8 инстанциях. Чем дальше, тем труднее пока что. Но и легче. Есть уже строительная организация. Есть институт, который подбирает бетон, арматуру, ведет разные исследования…»

Вскоре из Комитета по строительству пришла в Моссовет официальная бумага с просьбой определить место для строительства телевизионной башни. Для судьбы конструкции вопрос казался второстепенным, но таким он только казался. Нужна была свободная площадь довольно большой протяженности (3–5 гектаров) с надежным грунтом и… соответствующим башне архитектурным окружением. Выполнить каждое из трех условий в черте Москвы оказалось делом довольно сложным, а найти площадь, удовлетворяющую всем условиям сразу, и того трудней.

Каждый из семи холмов, на которых расположена столица, обладает почвами с высокой степенью реактивности, и башня, как свободно стоящая конструкция, не могла держать под собой «капризный» грунт. В низинах же между холмами находятся зоны большого скопления грунтовых вод, целые подземные реки…

Естественно, что Никитину, как и всем людям, причастным к башне, хотелось бы возвести ее на возвышении. За стройплощадку на возвышенности высказывались и заказчики — представители Министерства связи СССР, ведь зона подачи телерадиосигналов автоматически возросла бы.

Первую пробную площадку нарезали в Черемушках, здесь были подходящий грунт и свободная территория. Активнее всех против этой площадки выступили архитектор Д. И. Бурдин и сам Никитин. Очень уж им не понравилось архитектурное окружение башни. Николай Васильевич даже предложил увеличить высоту башни, лишь бы ее поставили в достойное окружение.

Очень понравилась Никитину идея украсить башней знаменитую московскую стрелку в районе Берсеневской набережной. Однако соображения инженерного характера, сложности возведения башни на этом участке заставили отказаться от этого притягательного места.

Но Никитину не хотелось расставаться с берегами Москвы-реки, и он попросил исследовать другие площадки вблизи воды. В районе Кропоткинской набережной были обнаружены великолепные скальные грунты неглубокого залегания, казалось бы, как по заказу предназначенные для нового высотного сооружения… И снова архитекторы предложили продолжить поиски — современная конструкция башни никак не вязалась с архитектурным обликом этого района старой Москвы…

Среди многовековой дубравы, окружающей шереметевский дворец, на северо-восточной окраине столицы, неподалеку от ВДНХ, группе поиска площадки для башни был предоставлен полный оперативный простор. Архитектурная среда района была украшена здесь величественными арками и павильонами Выставки достижений народного хозяйства, знаменитой скульптурой Веры Игнатьевны Мухиной «Рабочий и колхозница».

Никитин, устав от долгих поисков, махнул рукой: можно, пожалуй, и здесь. Однако чем больше он приглядывался к намеченной площадке, тем больше находил аргументов в ее пользу. Не последнюю роль сыграли пробы грунтов, которые показались ему неожиданной для этого места находкой. Под небольшим природным слоем — перегоревшими листьями дубравы и луговых трав — оказался спрессованный прошедшим здесь могучим ледником моренный суглинок. Многокилометровая толща льда спрессовала грунт, создав мощную и надежную подушку, способную принять на себя тяжесть башни. Эти грунты имеют еще одну удивительную способность — выравнивать осадку сооружения, равномерно распределяя ее по всему основанию сооружения. А что до архитектурного окружения, которое составляют здесь игрушечная церковка да стволы почерневших от времени дубов, то архитектура для башни дело наживное, решил конструктор. Башня сумеет подчинить себе свое будущее окружение. Так оно и случилось. Гостиница «Космос» на проспекте Мира обняла величественным полукольцом башенный ствол. К башне «подверстался» замкнутый квадрат нового телецентра из стекла, пластика и бетона. Олимпийский радиоцентр вписался своим белым фасадом в башенный ансамбль. И, как бирюзовая сережка, засветилась в этом ансамбле Троицкая церковь при дворце Шереметевых. Но все это случилось потом, много лет спустя.

Зима 1959/60 года еще не обдала будущую башню холодом недоверия.

С середины лета и до зимы Никитин все углублял расчеты, вырабатывал принципы возведения башни и со всех сторон старался прикрыть свое детище от непонимания и неверия в ее право быть.

А сомнения в этом ее праве уже стали достигать слуха конструктора. Он не отмахивался от высказываемых ему сомнений, а настойчиво убеждал, наращивая запас неоспоримых аргументов. Снова все свои выходные дни он проводил за рабочим столом и самые дорогие утренние часы до начала работы отдавал башне. Конструктор изобретал новые виды стыковки арматурных узлов, вычерчивал хитросплетения крупноячеистых сеток из высокопрочной стали, которые станут скелетом башни, организуют и укрепят ее бетонную плоть. Железобетон с заполнителями из дробленого гранита был способен выдерживать давление в 400 килограммов на квадратный сантиметр. Но этому сверхпрочному телу предстояло придать еще и гибкость, ибо никакой материал не мог полностью избавить башню от естественных колебаний под влиянием ветра.

В новый рост встали те же задачи строительной аэро - и термодинамики, для решения которых в пору строительства МГУ конструктор разработал свою теорию. Но прежние теоретические концепции не вмещали ни высоты башни, ни сложности ее конструктивного решения.

Никитин старался идти впереди своих оппонентов, предугадывая течение критической инженерной мысли, но не по принципу: стели соломку со всех сторон, ибо не знаешь, где упадешь. Он действовал по другому, ему самому еще не вполне доступному правилу: великое дело осуществляется великим напряжением ума и воли. Конструктор умел быть беспощадным к себе в работе, но это в своей работе. Башня же требовала концентрированного, убежденного устремления многих людей, не единиц, а тысяч работников, и этим тысячам нужна была проверенная временем и, если угодно, узаконенная учеными советами, постановлениями высоких комиссий, проверенная опытом прежних свершений высокая убежденность — башня реальна!

Высказав первую догадку о возможности возвести монолитное сооружение полукилометровой высоты, Николай Васильевич поначалу не предполагал, что именно ему придется стать создателем его. И даже когда непосредственно взялся за проект, не почувствовал полной его тяжести. После первых эскизов, родившихся в мастерской № 7 Моспроекта, он не намеревался посвящать все свое время башне и только башне, но она с первых дней стала самым дорогим его детищем, которому он с полной отдачей посвящал весь свой досуг. Но оказалось, что башне этого было мало. Она потребовала всех никитинских сил без остатка.

Загрузка...