Покорная

Глава 3

Мои глаза открылись навстречу темноте. Плотные, цвета морской волны шторы не давали свету просочиться в комнату. Для начала я оценила боль. Большая ее часть исчезла. По крайней мере, стреляющая боль в бедре и нижней части спины отступила. Ребра и грудная клетка немного болели, но терпимо.

Упираясь в матрас рукой, я смогла сесть, моргая от мутности, я искала взглядом ближайшую ванную. Боль стала почти невыносимой, когда мне пришлось наклониться за костылями. Никогда не повторю этого. Нужно ставить их рядом, а не бросать на пол.

Я проковыляла к двери, открыла ее и осмотрела пространство.

Такая красивая ванная и все же она меня смущала. Незнакомая косметика, парфюмы и украшения застилали прекрасный туалетный столик у стены. Воплотившаяся в реальность мечта любой девушки. Душевая была достаточно большой, способной уместить пятерых человек, в ее центре установлена скамья, на которую было направленно множество распылителей. Я предвкушала эти роскошные ощущения.

Скривившись, я опустилась на унитаз, следя за тем, где ставила костыли. Я не ощущала тонкие стринги, пока не стала спускать их вниз по бедрам, вытягивая тонкую полоску из ягодиц. Я не чувствовала себя в них комфортно. Ничто не ощущалось комфортным. Глубокий вдох и поднятые к потолку глаза уберегли меня от слез. Стараясь держаться и не потерять контроль, я решила думать о чем-то другом. Это было необходимо. По крайней мере, пока я не решу, что делать. Это не могло быть моей жизнью.

Мне понадобилось почти пять минут, чтобы надеть трусики назад и встать, и, как только я это сделала, боль прекратилась. Но дорога сюда меня просто убивала.

Смыв туалет, я вернулась в комнату, которая также была мне чужой. Я бы никогда не смешала темно-синий с белым. Мне нравились светлые тона. И цвета земли, например, коричневый и зеленый.

Мое удивление стало еще больше, когда я открыла дверь в гардеробную. Восхитительно. Вдоль одной стены выстроились белые полки, наполненные сложенными джинсами, обувью, сумочками и футболками. Красивые платья с разными ансамблями аккуратно висели по другую сторону. Я вытаращилась на несколько вечерних и огромное количество повседневных платьев, сарафанов, платьев в пол и сандалий всевозможных моделей и цветов, наполняющих комнату. Как только я включила свет, все исчезло, все, что было в гардеробной. Я не видела ничего, кроме себя.

Круглые белые лампы обрамляли зеркало в полный рост. Нечто подобное можно увидеть в голливудских гримерных. Но не это привлекло мое внимание. Его центром был призрак, стоящий передо мной. Я выглядела слабой и разбитой с впавшими глазами — потерянная душа, которой некуда идти. Я знала, что это было неправильно. Ощущения были неправильными. Я не принадлежала этому месту. Некоторые люди проживают свои жизни с чувством пустоты, но я чувствовала себя потерянной. Я была потерянным звеном, сломанным, которое никуда не подходило. И снова я переключилась на что-то другое… как всегда учила меня мама.

Подождите. Моя мама? Откуда я знаю это?

Выключив свет, я обдумала свое внезапное озарение. Оно было реально. Это предчувствие было реальным, но не ясным. Я знала, что меня учили не расстраиваться, фокусироваться на чем-то другом. Чем-то счастливом. Однако меня не учили, как делать это при отсутствии воспоминаний. Мое самое ранее воспоминание было о куче медсестер, большинство из которых были безымянными. Я не видела их часто, чтобы запомнить, или они меня недостаточно волновали, чтобы пытаться выучить их имена. Я даже не могла запомнить свое имя, находясь в больнице.

Мое замешательство усилилось, когда я открыла длинный ящик комода. Все внутри было моим и ничего его. Женственные бюстгальтеры и соответствующие им стринги различных цветов были аккуратно сложены там. Черного было не много. Мне же казалось, что я предпочитала черный. Что? Это правда? Признаков Пэкстона в комнате не было. Ни единой мужской вещи. Ни одной. У нас были раздельные комнаты? Учитывая факт, что Пэкстон был извращенцем, это удивило меня. Вау. Мы не жили в одной комнате, и это меня радовало. Должна признать, это был один из моих страхов, когда у меня не было другого выбора, кроме как поехать с ним. Я не хотела спать с ним в одной кровати, и все же это было странно. Хотя все происходящее было странным. Я пожала плечами, сопровождая жест тяжелым вздохом, и попыталась открыть двери шкафа. Двойные двери и все четыре ящичка были заперты.

— Ключ у меня. Не думаю, что ты уже готова к этому. Возможно позже.

Я повернула голову к двери, к Пэкстону. Моему мужу. Он облокотился на дверной косяк, скрестив руки и лодыжки. Баскетбольные шорты скрывали длинные босые ноги. Та тень, на которую он был похож ранее, сменилась на аккуратно выбритого и приветливого мужчину. Видимо так он выглядел обычно. Ему шло.

— Что в нем?

— Увидишь. Они ждут. Не могу сдерживать их дольше.

— Эм, хорошо, — сказала я писклявым голосом, внезапно разволновавшись. Облокотившись на костыли, я помолилась о том, чтобы не облажаться и суметь сыграть их мать так, чтобы они не заметили обман. Долгий вдох наполнил легкие, и я задалась вопросом, должна ли притвориться, что помню их.

Пэкстон расправил руки и помахал им.

Мои губы приподнялись в фальшивой улыбке еще даже до того, как я их увидела. Но когда мой взгляд упал на них, она исчезла, сменившись замешательством. Младшая выглядела как мини я — мягкие черные волосы, ровные по всей длине, за исключением кончиков. Они завивались, как и мои. Ее глаза имели такой же сероватый оттенок, как и у меня. У нее был мой естественный темный оттенок кожи и мои длинные ноги. Разница в росте между девочками была минимальна. Меньше даже пяти сантиметров, и я без сомнения почувствовала, что та, что повыше, была младшей. Она была наша с Пэкстоном. В Офелии я видела больше себя, но и его черты тоже были заметны. А в Роуэн — нет. Она была моей, но не знаю, чьей еще.

Растерянная, я перевела взгляд к холодным глазам Пэкстона, затем обратно на девочек. Роуэн была на капельку ниже с длинными, цвета меда волосами, ярко-голубыми глазами и бледной кожей. Ее глаза были цвета океана — бирюзовые, ближе к голубому, с жемчужным отливом. Они смотрели на меня с ноткой незащищенности, заставляя подавить смешок. Я принадлежала этому месту. Я сознательно чувствовала связь — я связана с ними. Неважно откуда это взялось, я связана с ними. Моими Клайдами.

Подождите. Что? Клайдами?

— Подойдите сюда, — прошептала я самым милым голосом, каким только могла. Они обе поспешили ко мне с мгновенно появившимися улыбками и обняли, просовываясь между моих костылей и обхватывая руками ноги. Я несомненно была влюблена.

— Папочка сказал, ты не вспомнись нас. Он сказал, что Бавария заставила тебя забыть, — пролепетала моя маленькая блондиночка, и мое сердце защемило. Самый сладкий и ангельский звук, который я когда-либо слышала, слетел с ее губ.

Даже смех Пэкстона был настоящим. Не наигранным, к которому я уже успела привыкнуть.

— Авария. Авария заставила ее забыть. Не Бавария, — прояснил он.

— Я так и сказала.

— Я никогда бы не смогла забыть вас. Но, тем не менее, мне сложно вспомнить некоторые вещи. Так что вам придется помогать мне, хорошо? — спросила я, гладя ее мягкие волосы.

— И меня тоже, да, мамочка? Ты знаешь меня тоже.

Желание упасть на одно колено и обнять их обеих исчезло, как только я подумала о нем. Я ни за что не встану, не без упаковки сильного наркотика. Вместо этого я приподняла пальцем ее подбородок.

— Конечно я помню тебя, Фи.

Офелия захихикала и наградила меня широкой, зубастой улыбкой, пока веселое выражение лица Пэкстона изменилось. Оно за долю секунды прошло путь от демонстрации широкой улыбки до ярости. В чем дело, парень?

— Мы помогли папочке приготовить твой любимый ужин, — заявила Роуэн, восторженная из-за причастия к готовке. Мое сердце до краев наполнилось любовью, когда они обе взяли меня своими маленькими ручками за запястья и повели к столу. Они мешались под ногами больше, чем что-либо еще. Я едва могла переставлять костыли, но ничего им не сказала. Они так гордились, что помогали мне.

Я ковыляла и остановилась у двери, пропуская их вперед. Мой взгляд упал на Пэкстона, и он улыбнулся. Шоу для девочек, подумала я, а затем поняла. Выражение его лица было холодным, как ледяные узоры на окне. Как только девочки опередили нас, он поставил ногу передо мной. Боль мгновенно пронзила ребра, выбивая из меня воздух, когда тело было вынуждено согнуться в талии.

Пэкстон помог мне, положив руку на спину, когда заметил гримасу боли на моем лице из-за неожиданного рывка. На долю секунды я подумала, что увидела сожаление в его глазах. Его голос был насмехающимся, губы близки к моим.

— Ее зовут Офелия. Помнишь? Она была названа в честь моей бабушки. Офелия Пирс. Что-то напоминает? «Мейфлауэр»? Она была пассажиром на «Мейфлауэре». Сопровождала вдовца.

— Пойдем, папочка, — позвала Роуэн.

Я посмотрела ему через плечо, чтобы увидеть их, моих девочек. Они обе смотрели на нас в ожидании.

— Если твоя бабушка приехала сюда на «Мэйфлауэре», то тебе должно быть, по крайней мере, лет триста. Очень сомневаюсь, что это был «Мэйфлауэр». Хотя, ты можешь быть вампиром. Это бы все объяснило.

— Этот язык накличет на тебя проблем. Возвращаются старые воспоминания, да? — Его губы встретились с моими, и язык погрузился внутрь. Один стон и быстрый поцелуй, и он позволил мне пройти.

— Тролль, — пробормотала я себе.

— Прости?

— Ничего.

Он был словно тролль. Тролль, который говорил мне, где я могу переходить мост, какой мост мне дозволено пересекать и как долго. Я, должно быть, была сумасшедшей, когда согласилась выйти замуж за этого человека. Может тогда у меня тоже была мозговая травма?

— Смотри, мама, это твое любимое, — заявила Роуэн, драматично раскрывая руки и обводя жестом стол. Посередине стоял салат, и три крытых блюда окружали его.

— Ммм, я люблю салат, — сказала я с улыбкой и погладила ее длинные светлые волосы.

Роуэн хихикнула, показывая мне свою белозубую улыбку. Не идеальные, но белые. Искривленный зуб над верхней губой поддерживали брекеты. Языком я поискала такой же изъян. Ничего. Ровные, насколько это вообще возможно.

— Не это твое любимое. Оно там, глупенькая, — объяснила она, указывая на третье крытое блюдо.

Пэкстон поднял крышку со средней сковороды, улыбаясь. Его улыбка была не такой милой, как у Роуэн. Ах. Я ненавидела курицу.

Подождите. Ненавидела?

— Мое любимое — курица? — спросила я, пока Пэкстон выдвигал стул и забирал мои костыли. Опираясь на край стола для поддержки, я села, чувствуя пронзившую ногу боль.

— Папа приготовил ее на гриле, — сообщила Офелия. Я сжала губы, стараясь не скривиться. Мне не нравилась курица. Это, черт возьми, точно. И, оказывается, Пэкстон тоже это знал. Или так, или он всегда был таким самодовольным.

Я ела все вокруг курицы — поклевала салат, рис и спаржу на пару, слушая рассказы девочек об их жизни, пока меня не было. Я пропустила много. У Роуэн выпал первый зуб. Передний снизу. Она открыла счет в детском бейсболе и поцарапала коленку. Она даже показала мне доказательства. Офелия была так же занята. У нее была ранка на локте. Она не открыла счет, потому что упала, и настаивала, что тоже потеряет зуб, когда ей исполнится шесть.

Я несколько раз закусывала губу, пытаясь сдержаться от смеха. Пэкстон исправлял их произношение, тоже скрывая смех, кусая курицу с кости. Фу. Насколько голодной я была, я все равно не смогла бы съесть это. Даже не коснулась ее.

— Мы покажем тебе книгу. Это книга с картинками, так что ты вспомнись, — объяснила Роуэн.

Пэкстон убрал ее напиток от тарелки и поправил на правильное «вспомнишь». Лично мне больше нравилось «вспомнись».

— Какая хорошая идея, — ответила я. Может это поможет. То есть, нельзя же забыть собственных детей, правильно?

А вот и нет. Пэкстон повел их в ванную, а я сидела на диване и ждала их. Пусть я чувствовала себя лучше, но сделать большее не могла. Пройти несколько шагов и сесть. Это быстро стало моим образом жизни.

— Думаешь, сможешь хотя бы расчесать их? — спросил Пэкстон тоном, который я не поняла. Он ненавидел меня.

— Ты женоненавистник до мозга костей или я удостоилась особенной чести?

Пэкстон оказался на диване возле меня в мгновение ока. Его рука обхватила мою шею, лицо выражало злость. Сжав мне челюсть, он рассказал, как обстоят дела. Снова…

— Ты нарываешься. Я ни на грамм не верю в это дерьмо. Ты полна дерьма. Думаешь, я не уловил твой взгляд? Выражение лица, когда ты заметила насколько они разные? Я видел, Габриэлла. Ты облажалась. Актерство — не твой талант. Почему бы тебе не быть маленькой хорошей шлюшкой и сказать мне, где ты была. Почему ты была так далеко от дома?

Я открыла рот, начиная говорить, но Пэкстон остановил меня.

— Нет, нет. Шшш. Просто делай, что сказано, и закрой рот. Сейчас же! — произнес он злые слова напротив моих губ.

В том затруднительном положении, в котором я оказалась, мне не оставалось ничего, кроме как послушаться. По крайней мере, пока не выясню, кем я была. Не таким человеком. В этом я была уверена. Я могла лишь повиноваться и ждать. Но чего ждать, я не знала. Памяти, а затем выхода. Роуэн и Офелия улучшали ситуацию. Я мучилась, расчесывая золотые локоны Роуэн, пока она сидела у меня между ног. Если я использовала правую руку — болело запястье. Левую — плечо.

— Я могу помочь тебе, мамочка, — предложила Офелия ангельским голоском. Она забрала щетку из моей руки и села на пол. Роуэн села перед ней, скрестив ноги. Это было первое предчувствие чего-то очень яркого.

Две маленькие девочки сидели так же, как Роуэн и Офелия. Их наряды были одинаковы — белые сарафаны на естественно темной коже, наверно, средиземноморских корней. Они выглядели одинаково. Совершенно одинаково.

— Что случилось? — спросил Пэкстон. Видение маленьких девочек исчезло, когда я моргнула.

— Ничего, я просто…

— Принесите те две книги, о которых мы говорили, — сказал Пэкстон девочкам, перебивая меня на полуслове. Он склонился через спинку дивана, положив руку мне на волосы, и поцеловал в шею. — Если только ты не хочешь прекратить это дерьмо и сказать мне, где была, я не хочу ничего слышать. Мне плевать.

Я не ответила. Знала уже, что он не ждал ответа. Пэкстон провел рукой по моей груди и ущипнул, заставляя соски затвердеть под блузкой.

— Не могу дождаться, когда искупаю тебя, — прошептал он при следующем щипке. Без спроса сорвавшийся стон был вызван болью, а не возбуждением. Пэкстон поцеловал меня в щеку и отстранился, когда вернулись девочки, неся фотоальбомы.

Волнение зажгло мою нервную систему, посылая мурашки по позвоночнику. Я попыталась проглотить сухой ком, однако он застрял еще сильнее.

— Вы, девочки, помогите маме вспомнить, пока я приберу на кухне. — Он ткнул Офелию в бок, проходя мимо. Я засмеялась, но не с него. С нее. Она упала на колени на пол, чтобы избежать его прикосновения. Прямо как я. Я тоже ненавидела щекотку.

Правда?

— Я первая, — сказала Роуэн, скользя своим маленьким тельцем рядом со мной. Я почувствовала запах клубничного шампуня в ее влажных волосах и запах лаванды от ее летней пижамы. Мммм. Люблю лаванду. Я даже не собиралась спрашивать почему. Слишком много было таких вещей, предчувствий, которых я не понимала. Я знала разные вещи, но неизвестно откуда. Например, любовь лаванды и ненависть щекотки.

— Нет, я буду первой. Папа! Ты говорил, что я могу! — ощетинилась Офелия, плюхаясь на пол с пронзительным криком. Господи. Милая и очаровательная, разразившаяся истерикой. Пэкстон посмотрел на меня, и я вернула ему взгляд. Если он считал, что я знала, что делать, он безумен. Я не знала. Опустившись на одно колено, он погладил ее по животу.

— Эй, мы только говорили об этом. Ты не получишь желаемое с помощью истерик. Ты не можешь кричать, когда злишься.

Офелия успокоилась, но продолжила хныкать.

— Но я уже сделала это.

— Знаю, и мне это не нравится. В следующий раз будешь наказана. Хорошо? Вы можете по очереди переворачивать страницы, вместе.

Я смотрела, как он поднимает ее и легонько шлепает по попе. Подняв ее альбом, он дал ей возможность сесть возле меня. Я заправила ее пижаму и прикрыла босые ножки, затем расслабилась, откинувшись на спинку дивана. Мое сердце растаяло от любви.

— Можешь открыть сначала свой, Роуэн, — предложил Пэкстон. Его строгий взгляд на Офелию заставил ее сдержать плач, которым она готова была разразиться. Тихонько хныча, она свернулась у меня под рукой. Я обняла ее, прижав поближе, и поцеловала мокрые волосы, свежий запах клубники и лаванды удовлетворили мое обоняние.

Роуэн улыбнулась мне с блеском в бирюзовых глазах.

— Это — когда я была маленькой, — начала она, открывая альбом. На больничном фото была она, Пэкстон и кто-то, кто не был мной. Сногсшибательная блондинка держала ее на руках. — Это моя первая мамочка, но она ушла.

Мой взгляд перескочил на альбом Офелии, когда та настояла, что наступила ее очередь. Я посмотрела на первую страницу, все еще с мыслями о Роуэн, и увидела новорожденного. Я держала ее на руках, пока Пэкстон держал Роуэн. У Офелии было больше волос, чем у нее, но я понимала, что это была Роуэн. Белый пушок торчал на ее маленькой головке. Они были почти одного возраста. Максимум год разницы.

Выражение лица Пэкстона на обеих фотография было несравнимо. Он был влюблен в блондинку и новорожденного в альбоме Роуэн. Он был влюблен в Роуэн и Офелию во втором альбоме. Не в меня. Несколько последующих страниц были подобными… до полугодовалого возраста. Фотографии счастливой семьи сменились фотографиями меня — новой мамы.

Они значительно отличались от предыдущих фото, где Пэкстон обнимал девушку на каждой фотографии, и если его губы не целовали Роуэн, то они целовали ее. Роуэн была не моей. Роуэн была Пэкстона и ее. Кем бы она ни была. Я не решалась спрашивать Роуэн, не зная, какой будет реакция Пэкстона. Решив спросить позже его самого, я сдержалась. Уверена, девочки пережили достаточно. Их мама ушла посреди шторма и не возвращалась две недели.

Шторма?

Вместо того, чтобы раздумывать, я разглядывала фото. Ничего. Я ничего не вспоминала. Ни вечеринок в честь их первых дней рождений, ни людей на них, ни первых шагов, ни первых па, ни стрижек — ничего. Не помнила ни единой вещи. Мы много времени проводили семьей, но не так, как хотелось бы. Были фотографии Пэкстона и девочек или меня и девочек. Но ни одной фотографии, где были бы мы вчетвером, за исключением тех, где девочки разделяли нас. Эти фотографии не были похожи на те, что были с блондинкой. Никакого физического контакта между нами. Ни прикосновений, ни объятий, ни поцелуев.

Я совершенно не понимала этого. Этот мужчина не мог пройти мимо меня без поцелуя или касания, но на фото все по-другому. Ни единого доказательства этого притяжения.

Мне нужны были ответы независимо от злости Пэкстона. Были вещи, которые он обязан был рассказать мне. Например, это. Не могу поверить, что он не сказал мне, что Роуэн была от другой женщины. Я бы никогда не догадалась. Даже мысли бы не закралось. Инстинкт защищать ее и любить был таким же сильным, как и по отношению к Офелии. Я не понимала. Мне стало грустно, только не знаю отчего.

Я лгала девочкам каждый раз, когда они спрашивали меня, помню ли я то или иное. Например, когда Пэкстон учил их ездить на двухколесных велосипедах на улице перед домом. Я предположила, что раз меня не было на этих фотографиях, значит я их делала. Их было много — от фото плавания в океане до чайных вечеринок. Банкеты отцов и дочерей. Спорт. Дневной лагерь. Выходы в парк. Дисней Уорлд. Эти девочки в пять лет видели больше чем многие за всю свою жизнь. Мы были загружены.

Я не могла оторваться ни от одной из них весь остаток вечера. Если я уходила в туалет, они ждали снаружи. Если ковыляла на кухню за водой, они шли за мной. Даже когда пришло время спать, они молили о разрешении поспать со мной. Конечно, Пэкстон не разрешил. Они согласились, когда он объяснил, что они могут ударить меня и причинить боль. А они этого не хотели.

Я поцеловала их обеих на ночь, наклонившись на костылях и желая большего. Хотелось лечь рядом с ними, почитать сказку и сказать, как сильно я люблю их. Но из-за неусыпного взгляда Пэкстона, я не позволила своему голосу стать слишком мягким или вовсе заговорить по-детски, хотя и хотелось.

Пэкстон последовал за мной в холл, говоря девочкам, что вернется, чтобы почитать им. Я тоже хотела сесть и послушать, чтобы просто быть рядом, но снова я промолчала. Я была не в форме для споров. Без сомнений, я бы проиграла. В любом случае, не многое можно было сделать. Я все еще пыталась понять, что за брак это был.

— Не раздевайся. Я сам хочу это сделать, — прошептал он, целуя меня в шею под ухом.

— А что, если я не хочу?

— Не важно. Иди к себе в комнату. — Его язык проник мне в рот и на этот раз, мне показалось, что я могла поперхнуться.

Хихиканье двух девочек, прикрывающих рот рукой с трясущимися плечами, раздалось в холле.

Ах! Несмотря на этот жуткий поцелуй, который я только что пережила, эти малышки были чертовски милыми. Я засмеялась слегка, но всего на секунду.

Роуэн прервала веселье замечанием:

— Папочка любит мамочку.

Офелия последовала примеру сестры и встряла:

— П-Ц-Л-Й, — пропела она, пытаясь произнести по буквам «поцелуй». Она упустила несколько букв. Пэкстон отпустил меня и пошел к ним, заставляя их неистово кричать. Улыбнувшись, я продолжила свой путь. По крайней мере он хорошо к ним относился. Это что-то, да значит. Не знаю что, но значит.

Уставшая, я была готова лечь и отдохнуть, все еще не имея возможности осмотреться. Исследовать дом. Я знала, обе комнаты девочек были украшены девичьими вещами. Аккуратные и чистые. Мне понравилась открытость гостиной и столовой, а также кухни. О мой Бог. Это была мечта шеф-повара, если вам такое нравится. Мне казалось, я была не лучшим поваром. И, кроме ванной и моей комнаты, я больше ничего не видела. Я была вымотана и все же приятно взволнована. Взволнована из-за ожидания приема ванны.