Покрывало Майи, или Сказки для Невротиков

Вступление АРХЕТИПЫ И МОДАЛЬНОСТИ

Должно быть, легко и приятно писать книги в начале открывающегося тысячелетия: огромное и величественное, загадочное и непознанное, окутанное густым туманом неизвестности, обольстительно-смутно предстает оно пронзительному взору мыслителя, дерзающего охватить его если не целиком, то хотя бы частично, и право на ошибку здесь подчеркивается самой огромностью задачи, так же, впрочем, как и незначительность риска: едва ли имя провидца, учитывая неизбежную в столь далекой перспективе наивность его суждений, сохранится по окончании настолько обширного периода жизни человечества.

Совсем иное переживание выпадает писателю, волей судьбы вынужденному писать и издавать свои книги в самом конце тысячелетия (а заодно и двухтысячелетней астрологической эры): вопрос о подведении итогов, причем далеко не во всем утешительного, вдохновляющего или умиротворяющего свойства, так или иначе встает перед ним, и спина и шея этого инженера человеческих душ волей-неволей выгибаются так, что самая его фигура отчасти начинает напоминать вопросительный знак, символизируя неизбежный вопрос: как же нам со всем этим, прожитым, быть, что с ним делать и с чем встречать будущее, которое настолько очевидно отличается от прошлого, что полностью игнорировать или удовлетворительно профанировать грядущие перемены уже не удается?

* * *

Не хлебом единым жив человек, но словом Божьим. Вполне разделяя эту евангельскую истину, автор должен заметить, что упомянутое «слово Божье» в разные времена понимается по-разному. Всегда есть определенные рамки, ограничивающие представления о возможной человеческой судьбе, а говоря точнее, каждое время предлагает свой язык для ее описания, и число ее вариантов, как и число основных понятий указанного языка, обычно невелико. Серьезная проблема, которую с большим основанием можно считать духовной, возникает, когда реальные людские судьбы плохо описываются имеющимся языком, и тогда его нужно как-то расширять и модифицировать.

Бытие не определяет сознания, но служит для него почвой; на этой почве засеиваются семена общесоциальных мифов, или архетипических сюжетов, которые повторяются в различных формах и на разные лады, причудливо комбинируясь в вырастающих индивидуальных растениях-судьбах. Вопрос о том, какие архетипы ведут жизнь данного человека, являются ключевым для него самого, если он вступает на путь самопознания, и весьма важен для всех серьезно сталкивающихся с ним специалистов гуманитарного профиля: священника, психолога, учителя, бизнес-партнера, косметолога и парикмахера, не говоря уже о близких знакомых и родственниках. Осознав свои (чужие) ведущие архетипы, человек обретает некоторую власть над своей (чужой) судьбой: он может пытаться или сменить действующий архетип на другой (используя хирургический принцип), или модифицировать его, например, поднимая на октаву выше или изменяя аспект и контекст его действия (терапевтический подход). Определение и описание ведущих мифов (архетипических жизненных сюжетов) своего времени есть задача философа; спецификация архетипов, определяющих жизнь конкретного человека — задача психолога-практика, и он же должен уметь помочь своему клиенту увидеть свои ведущие архетипы и научиться как-то с ними справляться: иногда окультуривать, иногда заменять один другим, подчиняться третьему и умело управлять четвертым — но в первую очередь их идентифицировать и отличать один от другого.

Проблема точной идентификации архетипов и определения моментов их включения (активизации) и выключения — это не только проблема правильного понимания человеком своей судьбы и вариантов ее реализации. Идентификация активных архетипов у себя и у других — это психологическая основа адекватной коммуникации между отдельными людьми, а также между различными коллективами, от семьи и небольшой фирмы до этнических групп, народов и даже рас. Другими словами, правильная идентификация и взаимное согласование активных архетипов — необходимое, а во многих случаях и достаточное условие налаживания взаимопонимания между людьми и коллективами. Конечно, глубокое взаимопонимание возможно не всегда и возникает, как правило, не сразу и не только как результат видения, чувствования и взаимного согласования архетипов, но последнее, во всяком случае, создает для первого подходящую среду.

* * *

Каждый архетип проявляется двояко — с одной стороны, как тончайшая, еле видимая кармическая тенденция, лишь изредка сгущающаяся до уровня конкретных событий (в ситуациях, которые в восточной традиции описываются выражением «карма созрела»), а с другой — как совершенно определенная модальность восприятия и поведения человека, которая чаще всего им не осознается, но отчетливо меняется при смене архетипа. Таким образом, каждому архетипу соответствует совершенно определенная психологическая модальность, или, другими словами, некоторый как бы сам собою подразумевающийся оттенок (общий смысл, качество, контекст), который определенным образом окрашивает (видоизменяет, озвучивает, оформляет) поведение человека и характер его восприятия. Изменение модальности ведет, следовательно, к смене активного архетипа; этот эффект, который может использоваться как сильнейший психотерапевтический (в частности, гипнотический) прием, был хорошо известен знаменитому американскому психотерапевту доктору Милтону Эриксону и успешно использовался им и его учениками, в том числе основателями нейролингвистического программирования (НЛП) Р. Бэндлером и Дж. Гриндером.

Вообще надо сказать, что взаимодействие между людьми, особенно близкими, — это в гораздо большей степени игра модальностей общих смыслов и глобальных позиций, нежели прямое и непосредственное использование значений произносимых слов. Особенно это относится к стереотипным ситуациям, когда информационного обмена по сути почти не происходит, но в полуритуальные формы взаимодействия вкладывается колоссальное энергетическое содержание, базирующееся именно на модальностях, и имеющее глубокий архетипический смысл.

Представим себе, например, следующую сцену. Муж после рабочего дня возвращается домой. Жена открывает ему дверь и между ними происходит следующий диалог:

Жена: — Я так устала сегодня!

Муж: — Ну ничего, завтра суббота.

По непосредственному смыслу это адекватный нейтральный обмен, но в зависимости от обстоятельств (контекста) он может восприниматься участниками совершенно по-разному, в диапазоне от нежного любовного признания до взаимной упорствующей воинственной непримиримости. При этом следует различать объективный событийный контекст, окружающий этот диалог, и субъективные модальности, дополнительно налагаемые его участниками. Например, объективный контекст может заключаться в том, что в доме все прибрано и ужин стоит на столе, или наоборот, и муж это знает (или не знает), а у мужа суббота посвящена выпивке с друзьями и двойной нагрузке на жену, или, наоборот, он собирается повезти ее на природу, чтобы она там загорала и купалась, а он будет жарить мясо на костре, и она это знает (или не знает). Субъективный контекст (модальность) фразы, произнесенной женой, также может быть совершенно разным, в диапазоне от кокетливого сексуально окрашенного призыва («Ну обними же меня скорее и поцелуй!») до глобального упрека («Я всегда все для тебя делаю, а ты, ничтожество, не способен даже этого оценить по достоинству!»). Модальность реплики мужа может быть чем-то вроде любовного признания («И у меня есть целых два с половиной дня, чтобы беспрерывно любить и восхищаться тобой!») или равнодушной отговоркой («Я устал ничуть не меньше, не видишь, что ли сама!»), а может оказаться скрытым гневом («Я и так взял всю работу на себя, да еще нанял в дом няньку и кухарку — чего тебе еще надо?!»)

Различия в субъективных модальностях, применяемых человеком, могут ускользнуть от поверхностного взора, но отлично чувствуются его близкими, хотя они и не всегда могут точно сказать, почему (по каким признакам) им кажется (видно, слышно) что человек находится в гневе, раздражен, угнетен, доволен, счастлив и т. д. В то же время пристальный взгляд и внимательное ухо опытного наблюдателя всегда смогут найти малозаметные, но совершенно «материальные» признаки включения той или иной субъективной модальности, а значит, и инициирующего ее архетипа.

Для нас, однако, важно другое: внутреннее, психологическое содержание разнообразных диалогов, которые ведут супруги и многие другие «сыгранные» пары, заключается именно в обмене энергетикой (и информацией) соответствующих модальностей; в данном случае внутренний смысл диалога может быть, например, таким:

— Я тебе предана.

— Я тоже тебя люблю, —

а может быть совершенно другим:

— Ты обращаешь на меня мало внимания.

— Не больно-то ты меня интересуешь, —

и именно этот, внутренний, «модальный», или архетипический, смысл и волнует партнеров; они, даже не желая и не имея того в виду, бессознательно проводят волю (и сюжеты) определенных архетипов, бдительно их отстаивая, хотя бы даже и очевидно во вред самим себе и любимым близким. При этом используемые модальности (которые суть не что иное как инструменты для материализации соответствующих архетипов) нередко не осознаются использующими их людьми, или осознаются в очень малой степени, и потому так трудна бывает работа психолога: зеркало, которое он пытается поставить клиенту, кажется последнему чрезмерно кривым: «Да, конечно, я бываю резок, но ведь далеко не до хамской степени, и пусть я ее бью иногда — так ведь любя, и всегда есть за что!»

* * *

Если говорить совсем просто, то модальность отвечает на вопрос: «Как происходит?», в отличие от непосредственного смысла действия, то есть того, «что происходит». Примечательно, что многие люди сознательно обращают основное внимание на модальность человеческих взаимодействий, считая ее главным в общении, а его прямое содержание — чем-то второстепенным:

— Ну, как вы с ним поговорили?

— Хорошо: тепло, доброжелательно, с пониманием.

— А о чем говорили?

— Да о разном… это было неважно.

С другой стороны, использование и восприятие модальностей содержит в себе немало подводных камней. Их коварство, как и их сила заключены в их неявности; вследствие этого они непосредственно, то есть почти минуя фильтры сознания, регистрируются подсознанием, но, с другой стороны, легко искажаются цензурой подсознания: как на входе, то есть при восприятии, так и на выходе, то есть при выражении их человеком. Типичный пример: будучи в злом, раздраженном состоянии человеку очень трудно адекватно воспринять чье-то доброе внимание: скорее всего оно покажется ему подозрительным, фальшивым, вызывающим, нескромным, навязчивым, неуместным или каким-нибудь еще «не таким». Нисколько не лучший результат получится, если попросить человека в минуту злости изобразить на лице доброе выражение и сказать что-нибудь нежное и ласковое. Скорее всего, на его лице появится непередаваемо жуткая гримаса, а горло перехватит спазм, и оно издаст лишь хриплое сипение.

Значительная, если не подавляющая часть, недоразумений и конфликтов между людьми связана с ошибками в определении чужих и в выражении своих модальностей; ситуацию осложняет еще и то обстоятельство, что нередко архетипы, ведущие человека по его жизни, осознаются им лишь весьма туманно (или не осознаются вовсе), и это прямо сказывается на осознании им соответствующих модальностей, которые он использует, совершенно того не замечая. Каждый человек, если он того захочет, может стать чрезвычайно противным — это не фокус; а вот быть противным только в тех ситуациях, когда ты сознательно считаешь это необходимым, удается очень немногим.

Осознать, расклассифицировать и научиться по мелким признакам определять наиболее характерные модальности — необходимая часть работы любого прикладного психолога, неважно, как официально называется его профессия: психотерапевт, коммивояжер, администратор, дипломат, президент концерна, банка или страны. В некотором смысле раскрытию этой темы посвящена вся эта книга, и автор вовсе не ставил себе целью ее (тему) исчерпать.

В последующих главах описание модальностей идет системно, в соответствии с последовательностью изложения архетипов, а здесь, в порядке иллюстрации вышесказанного и в качестве первого введения в тему автор предлагает вниманию читателя несколько наиболее широко используемых в жизни модальностей. Научившись правильно отслеживать их у себя и других, вы сделаете свои социальные взаимодействия существенно более ясными, точными и эффективными. Вопрос о том, какие архетипы стоят за рассматриваемыми модальностями, автор пока не обсуждает, втайне, однако, надеясь, что читатель попытается ответить на него сам; некоторая информация на эту тему содержится в следующих главах книги.

* * *

Модальности времени. Время, как известно, бывает настоящее, прошедшее и будущее, то есть у времени есть три основные модальности, которые в европейских языках обозначаются специальным выразительным средством, а именно формой вспомогательного глагола «быть» («я была замужем», «я буду дворянином»; в русском языке, в отличие от английского и немецкого, при употреблении настоящего времени этот глагол опускается, то есть говорится просто «я виноват» вместо «я есть виноват», но англичанин скажет именно так, полностью: «I am guilty»). Однако фактически временных модальностей гораздо больше, то есть существуют разнообразные оттенки времени, выражающиеся человеком отчасти грамматическими средствами, отчасти специальными словами, а в какой-то мере и с помощью интонаций и жестов. Интересно, что разные языки предлагают своим носителям значительно различающиеся спектры временных модальностей, так что точный перевод порой затрудняется или возникают существенные потери смысла.

Например, в английском языке имеется специальная грамматическая форма Present Continuous («Настоящее Продолжающееся»), описывающая действие, которое происходит на глазах человека, то есть действие, начавшееся некоторое время назад и заканчивающееся какое-то время спустя, в будущем. Эта форма означает гораздо большую вовлеченность в процесс, чем нейтральная Present Indefinite, то есть Неопределенное Настоящее. Например, можно неопределенно сказать: «I write letters» — «Я пишу письма» — в смысле, что вообще имею обыкновение их писать, иногда в моей жизни такое случается, и при этом вовсе не имеется в виду, что, скажем, за последний год своей жизни я написал их несколько или хотя бы одно, или планирую это сделать. Но уж если я употреблю Present Continuous, то есть на вопрос о том, что я сейчас делаю, скажу: «I am writing the letter», — то это значит, что вы оторвали меня от дела, и чернила на моей ручке еще мокрые, и лучше вам на некоторое время из моей жизни удалиться и дать мне возможность это письмо дописать. Последнюю ситуацию я определю выражением в модальности Present Perfect («Настоящее Законченное»): «I have written the letter» — «Я написал письмо», а точнее: «Я писал письмо и уже его дописал», — и это значит, что теперь я свободен и нахожусь в вашем распоряжении.

В русском языке нет прямых грамматических возможностей выражать описанные временные модальности, и носители языка употребляют вспомогательные слова (обстоятельства) и приставки к глаголам, обозначающие продолженность или законченность действия. Например, вопрос: «Ты съел кашу?» — может относится как к настоящему, так и к прошлому (вчера вечером), а «Ты уже съел кашу?» — только к настоящему, так как слово «уже» в данном случае символизирует временную модальность, которую англичанин определит как Present Perfect («Have you eaten the porridge?»), в то время как первый вариант («Ты съел кашу?») будет скорее всего воспринят англичанином, изучающим русский язык, как Past Perfect — «Had you eaten the porridge?», то есть приблизительно как «Съел ли ты кашу вчера вечером после телепередачи, в соответствии с моими указаниями на этот счет?» — хотя для носителя русского языка модальность в данном случае неочевидна: вопрос: «Ты съел кашу?» — может относиться как к прошлой (Past Perfect), так и к настоящей (Present Perfect) ситуации, и ребенок может воспользоваться этой неопределенностью в своих целях — например, его ответ: «Да», — может относиться ко вчерашней трапезе, в то время как к сегодняшней он еще и не прикасался.

Уже упоминавшаяся модальность Present Indefinite («Настоящее Неопределенное») может быть передана на русском языке с помощью таких слов и выражений, как «вообще», «мне свойственно», «иметь обыкновение», «нередко», «во многих случаях» и т. д. Например, предложение «Я имею обыкновение ходить на лыжах» звучит по-русски несколько неуклюже, но довольно точно передает смысл и модальность английской фразы «I ski».

Конечно, и русский язык обладает особыми, трудно передаваемыми на другие языки временными модальностями. Глагол «быть», теряя свою определенность, превращается в «бывать», или вовсе в «бывывать»:

«бывать» означает «быть, но нерегулярно»

«бывывать» означает «бывать, но редко».

Примеры:

— У вас есть трудности с переводом на английский?

— Бывают.

— А метровые щуки в вашем озере есть?

— Бывывало, ловились.

Модальности «бывания» и «бывывания» можно, конечно, пытаться передать на английском языке, употребляя слова типа «sometimes», «eventually», «seldom» и т. п., но специальной грамматической формы такого рода в этом языке нет. (Чем отличается культурный человек от дикого? В первую очередь используемыми модальностями. Насколько мягче звучит «я передавал», чем «я передал» — но, увы, это смягчение возможно лишь в прошедшем времени: в настоящем существует только краткая (переходная) форма: «я передаю», но никак не «передаваю».)

Вероятно, сравнительная филология могла бы составить внушительный список разнообразных временных модальностей, используемых в различных языках, и их осознание и освоение в рамках родного языка существенно продвинуло бы коммуникативную культуру человека — но эта работа еще впереди. Автор же переходит от лингвистического к психологическому аспекту рассмотрения временных модальностей.

Поговорим сначала о будущем. Каким оно бывает? С психологической точки зрения, тут возможны разнообразные варианты, и для человека весьма небезразлично, какой из них в данный момент подразумевается. Итак, представим себе человека, пытающегося вообразить и оценить будущее развитие некоторых событий. Перед его мысленным взором как результат внутренних усилий или поданное извне возникает определенное будущее. И в какой же модальности может он его воспринимать? Будущее может предстать в своей вероятностной модальности, показавшись человеку:

— абсолютно невероятным (невозможным)

— маловероятным, но возможным

— проблематичным (может быть, будет так, а может быть, и по-другому)

— весьма вероятным (скорее всего, будет именно так, но есть шансы и против)

— несомненным (будет именно так, исключая вариант крупной катастрофы).

Не менее важна модальность желательности будущего, которое может быть:

— абсолютно неприемлемым

— крайне нежелательным

— достаточно неприятным

— нейтральным (допустимым)

— умеренно желанным

— весьма желательным

— пределом мечтаний

— высшим идеалом

— главной мечтой жизни.

Кроме того, весьма актуальна энергозатратная модальность будущего, то есть оценка того, каких усилий предполагаемый вариант развития событий потребует от человека. Рассматриваемое будущее может:

— само свалиться с неба, не потребовав никаких затрат на собственное строительство;

— потребовать от человека лишь эпизодических и незначительных усилий;

— быть реализуемым в постоянном, но незначительном (фоновом) режиме энергетических затрат;

— потребовать эпизодических, но каждый раз существенных усилий;

— быть реализовано лишь при условии постоянных и достаточно больших усилий со стороны человека;

— состояться лишь если человек направит на него все имеющиеся у него ресурсы, бросив на произвол судьбы все остальные свои дела и обязательства;

— в принципе не иметь шансов состояться при тех ресурсах, которыми человек располагает в настоящее время.

Для многих людей подсознательно актуальна оценка будущего по шкале активность/пассивность, то есть модальность качества участия человека в создании будущего.

Например, будущее может:

— приходить само по себе, не предполагая от человека никакой активности, но требуя принесения определенных жертв и приспособления к новым обстоятельствам;

— наравне с приспособлением предполагать определенную инициативу и энергичное участие человека в своем создании;

— полностью определяться волей, настойчивостью, энергией и умениями человека.

Читатель может спросить: для чего нужны столь подробные шкалы (наборы субмодальностей) в пределах модальностей? Прежде всего, они необходимы для налаживания лучшего взаимопонимания, без которого невозможна не только конструктивная деятельность, но даже, во многих случаях, элементарное мирное сосуществование.

В качестве примера представим себе двух супругов, обсуждающих некоторый вариант будущего. Предположим, что этот вариант видится мужу в модальности желательности как весьма желательный, в вероятностной модальности как маловероятный, но возможный, а в энергозатратной модальности как реализуемый лишь при условии постоянных и достаточно больших усилий, в то время как жене этот вариант представляется в соответствующих модальностях как умеренно желанный, весьма вероятный, и требующий лишь эпизодических и незначительных усилий. Пойдет ли обсуждение гладко, если супруги не удосужатся сообщить свои субмодальности друг другу, считая как само собой разумеющееся, что они оценивают вариант одинаково, ибо как же еще его можно оценивать?! Фактически, пытаясь выработать свое отношение к рассматриваемому варианту, муж решает вопросы: «выдюжим ли?» и «получится ли?», так как вопрос: «стоит ли?» для него ясен с самого начала, в то время как для жены первый и второй вопросы даже не возникают, а решение третьего вовсе не очевидно. А различие в оценке вероятности реализации варианта и вовсе разводит их в стороны, уменьшая почти до нуля шансы договориться без сильного взаимного раздражения и ссоры.

Теперь поговорим немного о противоположной модальности, которая играет в психических процессах не меньшую роль, — а именно, о прошлом. Некоторые психологические школы (например, психоанализ) придают ему главенствующую роль, несравнимую с настоящим и будущим, но в каких случаях такой подход правомерен и эффективен, следует еще уточнить. Безусловно, опыт прошлого сильно влияет на человека, но как именно? Как прошлое в целом, так и его отдельные фрагменты могут существовать в психике в самых различных модальностях. Например, можно:

— полностью отрицать свое прошлое, считая, что ничего хорошего оно не содержало и лучшие всего забыть его начисто, так как его единственные итоги — это неврозы и разочарования;

— отрицая свой конкретный прошлый опыт как негативный и неудовлетворительный, считать, тем не менее, что он ценен как исходный материал для важных общих выводов;

— делить прошлый опыт на негативный и позитивный, отрицая и вытесняя первый и акцентируя второй, или же, наоборот, обесценивать положительный и подчеркивать отрицательный опыт;

— считать, что оценки прошлого опыта с течением времени меняются, и в конце концов он весь начинает восприниматься как необходимый и позитивный;

— полагать, что человек находится в полной зависимости от прошлого и его влияние никак изменить нельзя;

— думать, что прошлое постепенно вытирается из памяти (что-то быстрее, что-то медленнее), и соответственно его влияние ослабевает;

— …

(читатель, с большой пользой для себя, продолжит это перечисление самостоятельно).

И, наконец, быстротекущее настоящее, относительно которого философами и мистиками так до конца и не выяснено, существует ли оно или же представляет собой чисто символическую грань, отделяющую прошлое от будущего. Модальности, связанные с настоящим (автор будет считать, что оно все же реально как психологический атрибут), отличаются от модальностей, специфицирующих будущее и прошлое. Здесь характерна, например, модальность уровня вовлеченности, на одном полюсе которой находятся безразличие, скука, усталость, желание выйти из ситуации, а на другом — искреннее и глубокое участие, интерес, желание продолжать и развивать текущую ситуацию.

Другое характерное для настоящего качество — это актуальность, то есть уровень нужности, пригодности чего-либо для настоящего момента; в том же ряду стоит интенсивность потока событий, формирующего настоящее — в этой модальности люди говорят о яркости и серости их бытия, его значительности или ничтожности.

Что же дает нам явное описание модальностей и субмодальностей? Один из ответов таков: они играют для психолога ту же роль, что тени и оттенки для художника. Можно ли жить и работать, не осознавая модальностей? Можно, точно так же как можно радоваться природе, наслаждаясь видами белоснежных остроконечных гор, внимая монотонному шороху морских волн и обоняя ароматы лесной лужайки, но не замечая при этом голубоватого отсвета неба на белом снегу и не отличая морской чайки от баклана, а цикория от цикламена. Однако если вы хотите серьезно научиться живописи, то тени и полутона становятся основным моментом вашего внимания, ибо именно с их помощью художник пишет картину; и точно так же основной заботой практического психолога являются именно модальности, то есть неочевидное, как бы вспомогательное содержание человеческого поведения, которое, однако, сохраняется при смене внешних сюжетов и обстоятельств, указывая тем самым на глубинные силы, движущие человеческую судьбу, то есть на свойственные данному человеку архетипы. Таким образом, используемые человеком модальности имеют большое диагностическое значение: изучая то, какие из них проявляются и звучат в поведении человека, как они сочетаются и не сочетаются, можно составить довольно ясное представление о ведущих его по жизни архетипах и их взаимоотношениях друг с другом, в результате чего открываются априори неочевидные пути решения внутренних и внешних проблем.

Внимательно отслеживая используемые человеком модальности, не устаешь удивляться видимой совершенной неразумности их выбора, а также упорству, с которым человек выбирает все время одну и ту же, порой очевидно разрушительную и для себя и для своего дела модальность, но почему-то не делает из своих ошибок и провалов никаких выводов и продолжает гнуть ту же линию. Одной из причин такого упрямства является то, что человек не чувствует, насколько выбираемая им модальность неадекватна, то есть он плохо видит себя со стороны (глазами окружающих). Другой, более серьезной причиной является то, что включение данной модальности производится не человеком, а соответствующим архетипом, и связь (то есть энергетические и информационные трансляции) между архетипом и человеком возможна, лишь пока человек использует данную модальность, а точнее — совершенно определенную субмодальность в пределах данной модальности, а при ее перемене связь с данным архетипом обрывается. Это можно сравнить с волшебным горшком, который трижды в день варит своему хозяину пищу, но есть ее можно лишь определенной деревянной ложкой, выдаваемой в комплекте с этим горшком; а при попытке залезть в него вилкой или другой ложкой еда почему-то пропадает.

Таким образом, предпочтение тех или иных модальностей в определенных ситуациях не оказывается случайным — человек подсознательно выбирает модальность, инициирующую архетип, который (по мнению подсознания) наиболее адекватен в данной ситуации. Поэтому перемена привычной модальности (и даже субмодальности) в любой сколько-нибудь значимой, а тем более ответственной для человека ситуации — довольно трудная задача, требующая особого обучения, порой длительного, а иногда и героического самопреодоления. Вот характерный пример, относящийся не только к индивидуальному, но и к групповому сознанию нашего века.

Какой архетип вот уже много столетий, с тех пор как окончилась эпоха матриархата и мирного культа богини-матери мира, и в мировом пантеоне в разных видах воцарился воинственный бог явно мужской половой принадлежности, — какой архетип в нашем мире является главным носителем энергетического принципа? Или, говоря проще, какая ситуация в нашем маскулинизированно-военизированном мире вызывает наибольший интерес и привлекает всеобщее внимание? Это, безусловно, ситуация антагонистического противостояния, желательно на грани выживания. Для страны это начало войны, вражеская интервенция, для семьи — угроза распада, когда муж или жена находят себе партнера на стороне, в индивидуальной судьбе — вражда или соперничество, жесткое противостояние типа игры, в финале которой один из соперников срывает крупный куш, а другой все теряет. С философской точки зрения, антагонизм есть проявление низшей ступени архетипа, символизирующегося числом 2; более высокие октавы двойки проявляются в принципах партнерства, сотрудничества и баланса. Однако ни более высокие октавы двойки, ни любые другие архетипы не могли сравниться с антагонизмом по влиянию на психологию индивидуумов и коллективов уходящего тысячелетия (даже нескольких тысячелетий).

Действительно, где познается воин? В сражении не на живот, а на смерть с грозным супостатом. Как лучше всего утвердить своего Бога? Посрамив всех остальных богов. Мыслимо ли повествование о любви и семейной жизни без любовного треугольника? Да иначе слушатели просто умрут от скуки. На чем держится сюжет волшебной сказки? На смертном единоборстве Ивана-царевича со Змеем-горынычем и его родственниками (а также со своими собственными братьями). Даже в сугубо мирных аспектах жизни, где антагонизму, казалось бы, совершенно нет места — в вопросах секса и воспитания детей — современное сознание так или иначе пытается искать нечто вроде сражения, где каждый из участников непримиримо борется за собственные интересы. Или представим себе современного духовно продвинутого эзотерика, подробно осведомленного о всех ведущих мировых религиях, доброго христианина, имеющего к тому же благословения высших лам Тибета и лучших индийских гуру… Чего захочет он от своего духовного учителя (если, наконец, встретит его)? Разумеется, рецепт (и энергию), необходимые для истребления его эго — злейшего врага, ну никак не желающего открывать шлагбаум на последнем отрезке пути к просветлению.

С другой стороны, в жизни есть масса проблем, требующих для своего решения энергии совершенно других архетипов, или той же двойки, но более высокой октавы, и человек это в принципе понимает: иногда надо не разделять, а складывать, не соперничать, а мириться, не ломать, а строить — но все-таки, чтобы включиться всерьез, лучше всего обнаружить прямого врага, и поймать его на месте преступления, и отрезать ему хвост по самые уши! А если врага не обнаруживается, нужно очень долго учиться воспринимать и осваивать энергии, отличные от антагонизма, не сводя их к нему ни сознательно, ни подсознательно, ни бессознательно.

* * *

Связываясь с человеком, архетип не только активизирует определенную модальность — он выключает все альтернативные ей; субъективно это выражается в том, что человеку начинает (на поверхностный взгляд совершенно иррационально и нелогично) казаться, что другие возможные в подобных ситуациях варианты этой модальности в данном конкретном случае не подходят, или он не сумеет ими воспользоваться, или, что бывает чаще всего, они просто выпадают из его сознания.

Представим себе ребенка, мирно играющего на детской площадке, строя замысловатое сооружение из песочных куличей. И вдруг неизвестно откуда появляется огнедышащий Змей-горыныч в виде агрессора, который топчет любовно выстроенный замок и норовит отобрать ведерко для песка. Выбор у ребенка в данном случае невелик, и обычно реализуется один из двух вариантов. Первый из них заключается в том, что ребенок идентифицируется с Иваном-царевичем, хватает лопатку и бьет ею как добрым мечом агрессора по голове, после чего тот обычно удирает или, во всяком случае, сильно сдает позиции. Во втором варианте ребенок идентифицируется с прекрасной, но беспомощной принцессой, отдаваемой Змею на съедение, и пускается в слезы и звонкий рев, призывая на помощь свою маму и передавая ей полномочия доблестного Рыцаря-спасителя.

Повторяясь многократно, подобные ситуации выстраивают в подсознании человека устойчивые связи с архетипом (своего рода условные рефлексы по Ивану Павлову), разрушить или преодолеть которые чрезвычайно трудно, ибо они поддерживаются на всех уровнях бытия человека, в том числе на идейном и мистическом. В рассматриваемом примере ребенок, привыкающий успешно реагировать по первому типу, вырастает независимым, инициативным, самостоятельным и убежденным в том, что на агрессию нужно отвечать агрессией, а на грубость — еще большей грубостью. Во взрослом возрасте он дойдет до преступления, если не научится в критических для себя ситуациях вести «двойную игру», агрессируя по форме (чего императивно требует от него архетип), но подчиняясь по существу. Так большая и злобная собака, яростно облаивающая вошедшего гостя, неохотно подчиняется уговорам хозяев: «Это свой, Вулкан, это свой», — и, грозно рыча, медленно отходит в сторону и ложится на пол, продолжая смотреть на незнакомца недобрым взглядом и напрягаясь всем телом при каждом его движении.

Наоборот, ребенок, реагирующий преимущественно по второму типу, вырастает в убеждении, что если тебе плохо и ты беспомощен, то защита и поддержка обязательно появятся, если хорошенько их позвать и иметь терпение дождаться, а вот прямо противостоять агрессии на личных ресурсах — дело заведомо проигранное, глупое и опасное. Что же, и с такой жизненной позицией можно прожить жизнь, рискуя, правда, оказаться в тотальном рабстве у людей и обстоятельств.

Плоско-рациональный взгляд подсказывает: зачем же ограничивать себя одной из двух модальностей? Нужно использовать, в зависимости от обстоятельств, и ту, и другую, и тогда оба архетипа будут у человека в услужении. Проблема, однако, заключается в том, что, как правило, человек больше находится в подчинении архетипу, чем наоборот, и для того, чтобы научиться свободно менять модальности, нужно провести большую работу со своим подсознанием (и сознанием). А до тех пор, пока человек не осознал власти соответствующего данной модальности архетипа и пользуется его энергией бессознательно, эта модальность будет включаться у него неконтролируемым образом, как бы под давлением внешней (и внутренней) ситуации.

Обращаясь к рассматриваемому примеру, можно сказать, что есть люди, преимущественно апеллирующие к низшей октаве янского архетипа (агрессия, низшая воля), и есть люди, связанные преимущественно с низко-иньским началом (тотальное подчинение, постоянные просьбы о помощи, взывание к жалости и т. п.), и поменять один архетип на другой совсем не просто. Жизнь человека первого типа действительно складывается так, что он может рассчитывать только на себя, особенно в ответственных ситуациях, и если он формально последует этике второго типа, например, не станет отвечать на агрессию, а подчинится, а когда ему станет плохо, попросит о помощи, то он этой помощи не получит и будет раздавлен — по той простой причине, что иньский архетип его не услышал и потому не помог; а не услышал потому, что хороший канал связи с архетипом нужно строить достаточно долго и вложить в него немало душевных сил, а до того его помощь будет в лучшем случае слабой и эпизодической.

Однажды жена бога Кришны, прекрасная Радха, приготовила ему парадный обед. Голодный Кришна сел за стол, посмотрел на чудесно выглядевшие и обольстительно пахнувшие кушанья, потом вдруг о чем-то задумался, медленно поднялся и пошел к двери. Открыв ее, он уже почти вышел, но внезапно остановился. Лицо его прояснилось, он вернулся к столу и приступил к трапезе. Изумленная богиня спросила его: «О возлюбленный Кришна, что все это означает?» «О несравненная! — объяснил ей Кришна. — Уже вознамерившись вкусить восхитительные приготовленные тобою яства, я внезапно услыхал, как меня зовет один из моих почитателей, и увидел, что он окружен толпой хулиганов, которые ему угрожают. Я было отправился к нему на помощь, но потом увидел, что он наклонился и взял в руки камень; и тут я понял, что он справится сам!»

* * *

Архетип не только жестко специфицирует свою модальность и субмодальность, отчетливо выделяя последнюю из всех альтернативных (то есть в принципе возможных в данной ситуации); во многих случаях он задает жесткие согласования субмодальностей разных модальностей, иногда совершенно удивительные по своей нелогичности для постороннего наблюдателя, но сами собой разумеющиеся для данного человека; ему зачастую даже в голову не приходит, что можно думать и вести себя как-то по другому (точнее, другим, может быть, это и сойдет с рук, ему же — точно нет).

В качестве примера рассмотрим ситуацию, достаточно острую для каждого человека: ситуацию, когда возможное будущее отчетливо манифестирует себя в настоящем и требует выработки к себе определенного отношения, на основе которого чуть позже нужно будет произвести существенный выбор.

Вообще надо сказать, что принятие возможного будущего к серьезному рассмотрению — весьма непростой, а для многих людей страшноватый и малоприятный момент, и соответственно человек к нему подсознательно (а иногда и сознательно) серьезно готовится, в частности, старается как-то опереться на опыт прошлого и учесть особенности настоящего. Другими словами, приступить к серьезному и ответственному обдумыванию будущего человек может, лишь будучи настроен на прошлое и настоящее во вполне определенных модальностях — каких именно, зависит от человека, а точнее — от ведущих его по жизни архетипов. Сам человек о себе скажет, что он ведом интуицией, своим жизненным опытом, накопленной годами мудростью и т. п. — но почему-то все это работает (иногда хорошо, а иногда плохо, но средний человек редко корректирует себя в таких вопросах) именно у него, и редко применяется другими людьми, поскольку у них аналогичные схемы выглядят совсем иначе. Как же мы подходим к оценке будущего? Автор приводит ниже в качестве примера некоторые подходы; возможно, у читателя они окажутся в чем-то или во многом другими.

Рассматривая будущее, нам важно оценить, насколько оно вписывается в настоящее, то есть определить уровень перестройки, которая понадобится, чтобы его принять. Эту модальность можно назвать качеством перемен, которые несет будущее. Например, будущие перемены могут быть

— незначительными и локальными

— существенными, но локальными

— глобальными, но незначительными (изменения фона)

— существенными, но не кардинальными

— кардинальными в некоторых отношениях

— кардинальными и глобальными.

Для того, чтобы принять будущее, в настоящем следует предпринять некоторые действия подготовительного характера, и соответственно возникает модальность уровня подготовки, который может варьироваться от малозначительного до весьма серьезного и даже капитального.

Для многих людей весьма важно, как и через кого к ним приходит будущее. Эту модальность можно назвать качеством прихода будущего, которое может приходить:

— внезапно

— исподволь, постепенно

— незаметно

— ярко и отчетливо осязаемо

— откровенно и без прикрас

— прячась и выдавая себя за что-то другое

— в пышном одеянии

— нарочито бедно

— с громкими обещаниями

— с просьбой (требованием, призывом) о безвозмездной помощи

— с подарками

— императивно

— ненавязчиво

— органично

— неудобно

— как актуализация старых проблем

— как вариант решения актуальных проблем

— через психологический кризис

— без очевидных психологических изменений и напряжений

— …

(читатель может вписать продолжение по своему усмотрению)

Рассмотрим теперь модальность качества посланника, то есть агента, через которого приходит будущее. Он может быть:

— случайным стечением обстоятельств

— информационным каналом (газета, телефон, телевизор)

— человеком.

Если это человек, то для многих людей важны его определенные качества, например, он может быть:

— случайным встречным

— хорошим знакомым

— старым знакомым

— новым знакомым

— старым знакомым, случайно встреченным после многолетнего перерыва

— хроническим бездельником и болтуном

— ответственным и серьезным

— женщиной

— мужчиной

— надежным

— ненадежным

— тесно связанным с будущим сюжетом

— никак не связанным с будущим сюжетом

— случайно связанным с будущим сюжетом

— регулярно выпивающим

— …

И, конечно, весьма важным является участие в рассматриваемом варианте будущего прошлого опыта; эту модальность можно назвать качество прошлого в будущем. Например, прошлый опыт может служить для будущего:

— основой

— опорой

— препятствием, которое нужно преодолеть

— препятствием, которое нужно научиться обходить

— несущественным фактором

— объектом для приложения усилий

— двигателем

— якорем

— стабилизатором движения

— камнем, тянущим ко дну

— искусно запрятанной бомбой замедленного действия

— бурным океаном, изобилующим пиратами, рифами и акулами

— золотоносной жилой с редкими, но крупными и трудно находимыми самородками

— …

Абстрактно-рациональному уму ясно, что в жизни каждого человека, хотя бы потенциально, могут реализовываться все предлагаемые (и многие другие) варианты описанных модальностей, и, «разумеется», они могут произвольно сочетаться друг с другом в конкретной ситуации оценки будущего. Это, однако, весьма поверхностный взгляд, и поставленное выше в кавычки слово «разумеется» не соответствует действительному положению вещей, поскольку ведущие человека архетипы весьма и весьма суживают, во-первых, выбор внутри каждой модальности (эти варианты мы называем субмодальностями), оставляя обычно один-два варианта, а во-вторых, четко взаимообусловливают различные субмодальности, иногда совершенно экзотическим, но строго определенным образом. И чем жестче диктат архетипа над человеком, тем более жестким является это взаимное обусловливание субмодальностей и тем меньше у человека остается выбора в своем поведении. В качестве иллюстрации можно рассмотреть конкретный пример, в котором автор намеренно опускает описания архетипов, создающих у человека специфическую интуитивную «жизненную мудрость», которая весьма крепко впечатана в его подсознание и изменить ее человеку совсем не просто, тем более что чаще всего она осознается лишь в малой степени.

Итак, рассмотрим некоторого индивидуума, в жизни которого объявляется будущее, сулящее ему определенные перемены. Ему нужно как-то к ним подготовиться и сформировать определенное суждение по их поводу. Уже первоначально, то есть априори, он может предполагать для себя возможной не всю шкалу модальности качества перемен (см. выше), так как субмодальность кардинальные и глобальные перемены для него отпадает, ибо он не верит в таковую возможность в его жизни (почему не верит, вы от него не добьетесь, но не верит абсолютно). Остальные субмодальности он в принципе допускает… но нужно еще посмотреть на модальность качества прихода будущего. Что касается этой шкалы, то здесь в его жизни могут быть реализованы тоже далеко не все варианты субмодальностей, например, совершенно невозможно, чтобы будущее приходило откровенно и без прикрас, с подарками и как вариант решения актуальных проблем; то есть эти субмодальности отпадают сразу, хотя он опять-таки не сможет объяснить вам, почему. Ну просто, в его жизни подарки, например, всегда приходят из настоящего, они всегда честно заработаны, если вы понимаете, что он имеет в виду. Однако если говорить о переменах в будущем сколько-нибудь серьезной субмодальности, например, существенных, хотя и не кардинальных, или кардинальных в некоторых отношениях, то здесь уже отпадают многие субмодальности качества прихода, и остаются (зато с большой вероятностью) следующие: прячась и выдавая себя за что-то другое; императивно; неудобно; как актуализация старых проблем; через психологический кризис, а такие субмодальности как органично и незаметно отпадают без малейшего сомнения, хотя они возможны, если будущие перемены видятся в субмодальностях незначительные и локальные.

Яркий свет на возможные варианты будущего проливает модальность качество посланника. Например, если здесь актуализируется субмодальность хорошего знакомого, то далее речь может идти лишь о незначительных и локальных переменах (все остальные субмодальности шкалы качества перемен отпадают сразу), зато если будущее приходит в субмодальности старого знакомого, случайно встреченного после многолетнего перерыва, то будущие перемены могут оказаться существенными, но не кардинальными, а субмодальность кардинальные в некоторых отношениях отпадает.

Также весьма важно для оценки будущего его сопряжение с модальностью качества прошлого в будущем. Но и здесь наш индивидуум с порога отметет половину соответствующей шкалы, так как в его случае (и он в этом абсолютно убежден!) прошлый опыт не может служить для будущего основой, объектом для приложения усилий, двигателем и стабилизатором движения, а также искусно запрятанной бомбой замедленного действия или золотоносной жилой с редкими, но крупными и трудно находимыми самородками. С другой стороны, существенные, но не кардинальные перемены скорее всего произойдут в случае, когда прошлый опыт окажется для будущего якорем, камнем, тянущим ко дну, стабилизатором движения или препятствием, которое нужно преодолеть; варианты опоры и несущественного фактора здесь, само собой разумеется, отпадают.

Возможно (даже скорее всего), мнения читателя несколько разойдутся с приведенными выше; но что-то подобное содержится в подсознании практически каждого человека, осознаваясь им в очень малой степени, но выполняя чрезвычайно важную функцию: существенно уменьшая число ситуаций выбора, резко его суживая и направляя этот выбор весьма определенным образом. Именно так архетипы управляют жизнью и судьбой человека — до тех пор, пока он их не осознает и не научится, наоборот, управлять их энергией, в какой-то мере подчиняя ее своей сознательной воле.

Модальности в ежедневной жизни. Мы продолжаем тему использования модальностей — использования правильного и ошибочного, сознательного и подсознательного, манипулятивного и жертвенного, очевидного и скрытого, тактичного и бестактного, искусного и прямолинейно простодушного.

Взаимопонимание и его отсутствие, согласие и разлад, дружба и вражда, общность и разделение — все эти явления в большой степени обусловлены и управляемы соответствующим использованием модальностей, сознательным или неосознанным.

Представим себе, например, встречу двух хороших знакомых, Елены и Петра, не находящихся, однако, в близкой эмоциональной и тем более любовной связи. Петр видит Елену, с радостной улыбкой полуподходит-полуподбегает к ней и, глядя ей в глаза, восклицает:

— Леночка! Я так рад тебя видеть!

С точки зрения Елены, заявленный Петром уровень интимности существенно превышает сложившийся между ними ранее. Это могло бы быть в какой-то мере оправданным, если бы они не виделись месяц или больше, но с последней встречи прошла всего неделя. Значит (соображает Елена), у него есть какие-то виды на углубление отношений, что в данный момент ей совершенно не нужно. Как в данном случае можно тактично отреагировать на ситуацию?

Рассмотрим модальности, использованные Петром для несанкционированного вторжения в реальность Елены. Это прежде всего модальности невербального поведения: скорость подхода (увеличенная), дистанция в ходе коммуникации (уменьшенная), а также пристальность взгляда (большая). Если за Петром стоит достаточная сила, то он навяжет Елене все эти три модальности, то есть она напряжется, вздрогнет, не отойдет от него (может быть, даже чуть придвинется) и ответит на его взгляд, тем самым поддерживая и усугубляя возникшую интимность. Демонстрируя, наоборот, полное неприятие предлагаемых Петром модальностей, Елена может демонстративно медленно и плавно отойти от него на шаг и отвести глаза в сторону (при этом Петр ощутит чувствительный эмоциональный и энергетический удар).

Теперь обратим внимание на модальности вербального (словесного) поведения участников. Какие модальности акцентированы в приветствии Петра? Прежде всего, бросается в глаза его подчеркнуто личная модальность; если Елена подпадет под ее гипноз, то она, сама того не желая, ответит чем-то в равной мере личным, например:

— Здравствуй, мой дорогой.

Наоборот, желая разрушить этот чересчур личный оттенок, Елена может употребить подчеркнуто безличную модальность, сказав нечто вроде:

— Здравствуй, Петр! Ты хорошо выглядишь сегодня, — и эта перемена модальности скорее всего будет воспринята им как ушат холодной воды на голову и туловище. Здесь эффект усиливается еще и тем, что Петр употребляет субъективную модальность, то есть высказывается от своего имени, а Елена отвечает в объективной модальности, как бы от имени своего народа в целом. Промежуточным между этими двумя вариантами ответа будет, например, такой:

— Здравствуй, Петя. Я тоже рада нашей встрече.

Здесь подчеркнута шаблонность ответа, что существенно ослабляет личную модальность, а слово «тоже» показывает, что Елена, внешне подчиняясь воле Петра, повторяет его чересчур интимные модальности из вежливости, то есть формально, не желая грубо разрушать его состояние, но и не приветствуя его.

Управляющие модальности. Чем приказ отличается от просьбы? Тем, что приказ обязательно нужно выполнять, а просьбу не обязательно? А может быть тем, что приказывать — это грубо, в то время как просить — вежливо? В действительности разница состоит в модальности: приказ обладает качеством императивности, а просьба — желательности… но здесь есть много других оттенков, зависящих от конкретной ситуации. Читателю, вероятно, приходилось слышать переходы такого рода: «Я тебе строго-настрого приказываю: не смей этого делать! Ни в коем случае!… Ну хорошо, я не приказываю, я тебя прошу… Христом-Богом заклинаю, умоляю на коленях: не надо этого!..»

Из последнего примера ясно, что, так сказать, осуществляемость повеления неочевидным образом связана с выбором варианта повелительной модальности, которая может быть:

— проклятием

— строгим приказом

— настоятельным требованием

— категорическим запретом

— обычным запретом

— требованием

— важной просьбой

— ответственным поручением (заданием)

— распоряжением

— пожеланием

— просьбой

— униженной просьбой (мольбой).

Однако в реальной жизни в повелительной модальности скрыт еще один чрезвычайно важный информационный пласт, а именно мнение повелевающего о том, насколько трудно адресату исполнить соответствующее повеление (поручение, просьбу). Эту модальность можно назвать исполнимостью повеления, которое для адресата в данной ситуации может быть:

— невозможным

— ломающим всю жизнь

— очень трудным, но не ломающим жизни

— требующим большой работы

— требующим больших затрат разнообразных ресурсов

— умеренно трудным

— требующим существенных затрат

— невыполнимым без специальных, хотя и небольших усилий

— легко выполнимым

— ничтожным по требуемым усилиям и ресурсам (“не о чем говорить”)

— благом

— даром судьбы

— благословением Божьим.

Двойственной к исполнимости является модальность субъективной важности повеления (распоряжения, просьбы); последнее может быть для повелевающего:

— пустым капризом

— несущественной случайной прихотью

— малозначительным

— существенным

— значимым

— ответственным

— важным

— сугубо важным

— критическим в существенном аспекте

— глобально критическим (то есть неисполнение ломает всю его жизнь).

Воспитание ребенка (и самовоспитание взрослого) в очень большой степени есть создание устойчивых привычек вполне определенного согласования трех вышеописанных модальностей; эти привычки формируют основу его этики. Например, хорошее воспитание заключается, в частности, в том, что человек избегает наиболее императивных форм повелительной модальности, таких как строгий приказ, категорический запрет и т. п., и не использует даже мягких повелительных форм (например пожелание), если это ставит адресата в жесткую субмодальность исполнимости (например, требующее большой работы). Царское и министерское воспитание, наоборот, подразумевают преимущественное использование жестких повелительных субмодальностей (например, приказ), а особенно в случаях, когда у адресата при этом актуализируется жесткая субмодальность исполнимости (например, ломающая всю жизнь). При этом воспитанный человек, как правило, использует средние субмодальности субъективной важности своей просьбы (например, значимая), избегая крайностей (пустой каприз, или, наоборот, глобально критическая), в то время как царь или министр обязательно объявят свои требования и приказы на высших субмодальностях: сугубой важности, глобально критическими и т. п.

В основе большинства случаев взаимонепонимания, сознательного «тонкого» обмана и весьма даже «толстого» психологического манипулирования лежит игра модальностями, к которой человек привыкает с раннего детства, но большая часть этих игр, в которых, как и в карточных, есть свои шулера и свои жертвы, происходит бессознательно — в частности, потому, что нет точного общепринятого языка описания модальностей (они нередко обозначаются лишь интонационно или жестами), и, главное, в общественной морали нет понятия «поймать на жульничестве с модальностями», как, например, «поймать на слове», то есть обнаружить логическую противоречивость или непоследовательность в речи.

Вот типичный пример такой игры. Ваш знакомый просит вас об определенной важной, даже критической для него услуге, которая является для вас умеренно трудной, но все же требующей существенных затрат, и он во время разговора дает вам понять, что он это видит. Войдя в его критическое положение, вы совершаете определенные усилия и выполняете его просьбу, о чем сообщаете при встрече. «А, спасибо!» — легко говорит знакомый, мгновенно обесценивая все ваши усилия. «А как твое критическое положение?» — недоумеваете вы, стараясь извлечь из ситуации хоть какой-нибудь энергетический возврат. «О чем ты? — удивляется знакомый. — А, вспоминаю, кажется… Я тогда просто здорово недоспал, вот и померещилась какая-то ерунда, а на самом деле все было о’кей», — и он переводит разговор на другую тему, а вы чувствуете себя так, как будто только что с головой искупались в болоте, но придраться в то же время вроде бы не к чему.

Возможно ваш знакомый просто забыл, какими модальностями он тогда пользовался, но тем и отличается психологически культурный человек, что помнит и поддерживает модальности, употребленные ранее — как чужие, так и свои собственные.

Мы продолжаем тему модальностей, возникающих в обыденных ситуациях. Рассмотренная выше повелительная модальность является прямой каузальной, так как она прямо называет определенное действие, которое должен совершить адресат. Распространена, однако, и косвенно-каузальная модальность, когда произносятся некоторые слова, имеющие в виду определенный ответ действием адресата, но само это действие не специфицируется (не называется прямо). Типичный пример: вы звоните по телефону 01 и говорите: «По такому-то адресу начинается пожар». Давать конкретные инструкции (повеления) пожарным, сколько и каких машин присылать, было бы глупо, и потому в данном случае косвенно-каузальная модальность является совершенно уместной и адекватной. Менее драматичный пример: ребенок приходит к маме и заявляет: «Я хочу есть»; какую именно деятельность она развернет в связи с полученной информацией, он как бы оставляет на ее усмотрение.

Косвенно-каузальная модальность имеет две субмодальности: ментальную и эмоциональную, которые следует различать и употреблять в зависимости от ситуации либо одну, либо другую. Ментальная косвенно-каузальная субмодальность подразумевает некоторые действия в ответ на информацию, заключенную в сообщении; два приведенных выше примера относятся к ней. Эмоциональная косвенно-каузальная субмодальность подразумевает какой-то (не специфицируемый) ответ действием на эмоции, заключенные в сообщении; эта субмодальность нередко используется женщинами в ситуациях, когда мужчина отреагировал бы ментально косвенно-каузально. Например, девушка, рассказывающая подруге о своем сердечном разочаровании, в какой-то момент не выдерживает трагизма собственно повествования и заливается слезами — здесь очевидна эмоциональная косвенно-каузальная трансляция, и подруга тут же начинает вливать в нее бренди или утешает иным способом. Мужчины, однако, часто не воспринимают послания, заключенного в этой модальности, и не реагируют никак, очевидно испытывая терпение прекрасного пола.

— Ну сколько же я должна страдать, чтобы ты наконец утешил меня, обнял, поцеловал? — с горечью думает несчастная жена.

— Ну сколько же можно лить слезы и хныкать, не говоря членораздельно, чего ты хочешь? — молча злится в это время ее муж.

Двойственной к косвенно-каузальной является модальность реакции на события, которая имеет событийно-ментальную и событийно-эмоциональную субмодальности. Последняя используется, например, когда вы, больно ударившись об угол шкафа, восклицаете: «Черт!»

И, наконец, существуют ментальная и эмоциональная модальности в чистом виде, когда тексты, которые произносятся (эмоции, которые проживаются и демонстрируются) не связаны напрямую с какими-то определенными внешними событиями и не предполагают от присутствующих никаких специальных действий.

— Заходи, поговорим, — приглашают друг друга мужчины, имея в виду ментальную модальность.

— Заходи, посидим, поболтаем, — приглашают друг друга женщины, имея в виду эмоциональную модальность.

Искусство общения в большой мере опирается на интуитивное умение собеседников идентифицировать и различать описанные выше модальности, и не разрушать, а доброжелательно поддерживать модальность, предлагаемую партнером, или же комплементарно (соответствующим образом) продолжать ее. Например, вслед за косвенно-каузальной репликой обязательно должно следовать действие, а ответ в ментальной модальности может показаться человеку обидным и даже оскорбительным. Событийно-ментальную субмодальность можно продолжать ею же (поддержка) или ментальной косвенно-каузальной, или иногда даже прямой каузальной (повелительной). Ниже приводятся несколько реплик, и пусть читатель сам решит, какие в них действуют модальности и насколько комплементарны реакции окружающих. Ситуация: мальчик-младшеклассник приходит зимой из школы домой весь в снегу, с расстегнутой курткой и возбужденно говорит:

— Опять на обратном пути с Сережкой подрался!

Ответы родственников:

Отец: — Завтра позови меня на подмогу!

Мать: — Драться, сыночек, нехорошо, лучше договариваться мирно.

Бабушка: — Ах, ты простудишься!

Дедушка: — А обед между тем давно тебя дожидается.

Брат: — Ух!

Сестра: — А я тоже на улицу гулять хочу!

Сильное раздражение, связанное с резким разрывом энергетического потока, нередко вызывают у собеседников попытки переключить ситуацию с эмоциональной косвенно-каузальной субмодальности на ментальную косвенно-каузальную и наоборот; эмоциональная модальность видится пустой человеку с включенной ментальной модальностью, и наоборот. Примеры:

— Ну что вы все время ищете причины, чтобы его, наконец выгнать! Да мерзавец он несусветный, и вся недолга!

— А потом еще другие гости приезжали, серьезные, скучные — ужас! Весь вечер проговорили, о чем — непонятно, все съели и уехали.

— И пора, наконец, перейти от взволнованных взаимных обид и неутоленных самолюбий к серьезному, трезвому и рациональному рассмотрению действительно актуальных проблем ситуации, требующих конструктивного взаимоудовлетворительного решения на основе…

Отслеживая текущие вокруг диалоги и полилоги (то есть разговоры со многими участниками), начинающий практический психолог (которому и адресована эта книга) может научиться точно отслеживать используемые модальности и субмодальности, оценивать их комплементарность (согласованность) и ясно видеть причины оживления или, наоборот, постепенного (или резкого) угасания разговоров, обсуждений и споров, а также их внутренний, подсознательный, архетипический смысл.

Поговорим теперь о модальностях, которыми человек характеризует свое внутреннее состояние и отношение к будущему своему поведению.

Модальность желания наиболее адекватно выражается словами «мне хочется», где подчеркнут пассивный (иньский) характер состояния человека, например: «Мне хочется спать». Выражение «я хочу» может означать как модальность желания, так и модальность намерения, имеющую активный (янский) характер и подразумевающую определенные действия человека в будущем («Я хочу построить двухэтажный дом с террасой и балкончиками»). Модальность желания, наоборот, не предполагает каких-либо конкретных действий со стороны человека, но косвенно намекает на необходимость, или во всяком случае, желательность какой-то (каузальной, ментальной или эмоциональной) реакции слушателя (собеседника, партнера); таким образом, у модальности желания следует различать косвенно-каузальную, косвенно-ментальную и косвенно-эмоциональную субмодальности.

Представим, что к вам домой заваливается старый друг, повествует о постигшей его неудаче и в заключение говорит потухшим голосом: «Очень хочется выпить». Может быть, его слова нужно понимать буквально, то есть в косвенно-каузальной субмодальности модальности желания, и тогда адекватной реакцией с вашей стороны будет открыть бар, налить в хрустальный фужер джина с тоником и молча сочувственно предложить его другу. Вполне может оказаться, однако, что он давно не пьет, или знает, что спиртное ему не поможет, и говорит это, так сказать, по старой памяти, совершенно не имея в виду реальной выпивки. Тогда его желание следует понимать в косвенно-ментальной субмодальности, то есть как намек на то, что вы должны что-то сказать в связи с его заявлением, например, начать абстрактное обсуждение, в каких трудных моральных ситуациях предпочтительнее определенные марки вин и коньяков. А может быть, все еще проще, и друг использует косвенно-эмоциональную субмодальность желания как самую выразительную, и вы, чтобы адекватно поддержать коммуникацию, должны крякнуть, ударить себя кулаком по бедру и сказать после паузы, но с чувством: «Да, я вижу, крепко тебе досталось», — и таким образом исчерпать тему.

Читатель может спросить: а как же отличить использованные субмодальности, например косвенно-каузальную от косвенно-ментальной и косвенно-эмоциональной? Обычно для этого достаточно посмотреть на человека (особенно на его лицо): в случае косвенно-эмоциональной модальности на нем будут отчетливые следы волнения (частое дыхание, блеск глаз, яркий цвет щек, искаженные губы); используя косвенно-ментальную модальность, он посмотрит на вас как учитель на ученика, вызванного к доске отвечать урок, а если активизирована косвенно-каузальная модальность желания, то лицо может оставаться спокойным, но вы можете заметить некоторое напряжение в теле и неудобство расположения человека в пространстве (скажем, в кресле), которое быстро исчезнет (человек расслабится), как только вы предпримете соответствующие его ожиданиям действия.

Какие же в модальности желания возможны субмодальности (кроме уже перечисленных)? Желание может быть:

— слабым

— умеренным

— сильным

— страстным

— непреодолимым

— сводящим с ума

— случайным

— постоянным

— несущественным

— поверхностным

— глубоким

— высоким

— прекрасным

— хорошим (то есть одобряемым самим человеком)

— нехорошим (предосудительным)

— низким (подлым)

— отвратительным, гадким, безобразным

— постыдным, позорным

— непонятным по происхождению

— закономерным (то есть логически вытекающим из ситуации, в которую человек попал)

— легко контролируемым

— трудно контролируемым

— требующим немедленного исполнения

— требующим обязательного исполнения в ближайшем будущем

— не предполагающим исполнения в обозримом будущем

— не предполагающим сколько-нибудь серьезного к себе отношения

— случайным

— эпизодическим

— регулярным

— …

Если читателю до сих пор непонятно, зачем нужны такие длинные (и очевидно неполные) списки субмодальностей, то вот пример.

Представьте, что вы столкнулись на обществе со знакомым, который высказывает вам определенное желание. Он сам ощущает его как эпизодическое, сильное, поверхностное, непонятное по происхождению, постыдное и не предполагающее сколько-нибудь серьезного к себе отношения, а вы, не разобравшись, воспринимаете это желание как регулярное, глубокое, трудно контролируемое, хорошее, требующее немедленного исполнения и косвенно-каузальное, и начинаете действовать, пытаясь исполнить это желание на глазах у всех присутствующих. Какая последует реакция у вашего знакомого? И будет ли она вам понятна?

Для человека, сознательно занимающегося развитием своей индивидуальности (работой над собой), субмодальности возникающих у него желаний чрезвычайно важны. Управление своими желаниями — один из главных инструментов саморазвития, а это управление прежде всего требует умения переключать (хотя бы в каких-то пределах) субмодальности, например, превращать желание сильное в умеренное, а желание, требующее немедленного исполнения, в предполагающее исполнение в обозримом будущем, а далее в слабое и легко контролируемое. Твердая власть архетипа выражается в его способности насылать на человека желания в жестких субмодальностях (сильные, страстные, постыдные, трудно контролируемые и т. п.), справиться с которыми, равно как их удовлетворить, человеку очень трудно. «Тонкий ход», который рекомендуют многие психологи, заключается в том, чтобы попытаться изменить субмодальность желания, сделав ее более мягкой, или найдя в самом желании дополнительный смысл, в результате чего субмодальность тоже нередко смягчается. Иногда этот прием срабатывает хорошо, иногда со скрипом, иногда вовсе не действует — здесь многое зависит от архетипа, генерирующего желание, и роли этого архетипа в жизни человека в целом.

Модальность желания тесно связана с модальностью намерения, хотя это совсем разные вещи. Намерение подразумевает некоторый запас воли, энергии и целеустремленности, которые человек собрался потратить на осуществление определенного плана. Во многих случаях намерение связано с некоторым желанием и как бы им продиктовано, то есть является программой его исполнения, но это не всегда так. (Иногда намерение возникает как будто на пустом месте, не являясь реакцией на желание и не будучи результатом воздействия внешней воли, и эти ситуации представляют для психолога особый интерес.)

Каким может быть намерение? Например:

— фантастическим

— случайным

— поверхностным

— легковесным

— неуклонным

— серьезным

— впечатляющим

— незаметным

— несокрушимым

— несгибаемым

— твердым

— гибким

— легко осуществимым

— реальным, но требующим известных усилий

— принципиально неосуществимым

— краткосрочным

— длительным

— рассчитанным на легкий и быстрый успех

— рассчитанным на мощный натиск и быстрый успех

— предполагающим долгие, но не большие (фоновые) усилия

— рассчитанным на долгую изнурительную работу

— рассчитанным на существенную поддержку среды, судьбы и т. п.

— рассчитывающим на небольшую удачу

— полагающимся только на себя

— …

(читателю, как обычно, предлагается продолжить это перечисление, вписав наиболее яркие и типичные характеристики собственных намерений).

Один из самых таинственных, малоисследованных, но чрезвычайно важных психических механизмов — это формирование намерений человека (сознательных и подсознательных), и, в частности, превращение желаний в намерения (это не единственный, но, видимо, самый естественный, так сказать, «физиологичный» путь образования намерений). Влияние ведущих человека архетипов в данном случае выражается (в частности) в достаточно жестких правилах согласования субмодальностей желания и намерения — правилах, нередко весьма далеких от рациональной логики, но у человека почему-то получается именно так, а по-другому не получается, и объяснить это он не в состоянии.

Вот, например, энергичный старшеклассник. Когда его посещают слабые, возможно, гадкие, но несущественные и непонятные по своему происхождению желания, они нередко трансформируются в серьезные, впечатляющие, реальные, но требующие известных усилий и полагающиеся только на себя намерения, успешно исполняющие такие его желания. Зато если он испытывает желания сильные, глубокие и хорошие, то чаще всего они трансформируются в намерения фантастические, поверхностные, краткосрочные и рассчитанные на быстрый и легкий успех, что ведет к естественной при таком подходе неудаче, и соответствующие желания остаются неисполненными. Другой пример — мягкая, добрая в душе, очень занятая своими делами домохозяйка старше средних лет. Каковы бы ни были ее желания и их субмодальности, они претворяются в намерения, рассчитанные на долгую, изнурительную работу, полагающиеся только на себя, твердые и серьезные. А такие субмодальности намерения, как гибкое, легковесное, рассчитанное на быстрый и легкий успех для нее просто невозможны. Интересно, уважаемый читатель, вы понимаете, почему?

Следующая модальность, которую мы рассмотрим, это долженствование. «Я должен!» — это звучит серьезно. Но как я рассматриваю свой долг?

Я могу быть должен:

— «кровь из носу»

— совершенно обязательно

— непременно

— обязательно

— при определенных условиях

— с оговорками

— в небольшой степени

— в слабой степени

— морально

— материально

— каузально (услуги, время)

— эмоционально (похвалы, внимание).

С долженствованием тесно связана модальность возможности. Возможности бывают:

— полные («все»)

— широкие

— разнообразные

— существенные

— различные

— принципиальные

— некоторые

— небольшие

— малые

— слабые

— незначительные

— ускользающие

— материальные

— организационные

— энергетические

— каузальные (практические)

— психологические.

Противоположная к возможности модальность — это запрещение. Запрещать можно по-разному:

— категорически

— строжайше

— абсолютно

— строго-настрого

— строго

— полностью

— практически

— с основанием

— преимущественно

— официально

— в слабой степени

— в какой-то мере

— …

Предложенные спектры вряд ли вызовут у читателя возражения; однако сколь часто мы оставляем без дальнейших уточнений заявления наших знакомых типа: «Я должен», «Я могу», «Я не могу» (= «Мне запрещено»). Автор хочет сказать, что сами по себе (то есть не будучи уточненными) эти высказывания не несут никакой информации и служат скорее цели введения адресата в заблуждение, особенно если он склонен домысливать субмодальности сам. Типичная ситуация: клиент приходит к терапевту с проблемой, что он чего-то не может. Только очень наивный и зелено-начинающий психолог поверит этим словам. Ближайшее рассмотрение обычно показывает психологу, что клиент может, и нередко очень даже неплохо, но субмодальность, в которой он оценивает свои умения, ниже, чем это ему необходимо, или ниже, чем была раньше, но все-таки не нулевая. Однако далее нужно убедить в этом клиента, а за его спиной стоит архетип, который совсем не случайно сдвигает субмодальность, и выдержит ли психолог схватку с этим архетипом, еще неизвестно.

Модальности вины и обиды. Модальность вины столь же распространена, сколь неясна и туманна. «Я виноват перед вами», — извиняется ваш знакомый, но что, собственно, имеется в виду? Вина бывает:

— громадная

— большая

— средняя

— скромная

— маленькая

— крохотная

— ничтожная

— очевидная

— неясная (смутная)

— предполагающая компенсацию

— не предполагающая компенсации

— требующая материальной компенсации

— требующая каузальной компенсации (личным временем, услугами и т. п.)

— требующая эмоциональной компенсации

— безнадежная (никак не компенсируемая)

— давняя

— прошлая, но не давняя

— настоящая

— будущая (планируемая)

— угнетающая

— давящая

— острая

— хроническая

— резкая

— тупая

— фоновая

— всеобъемлющая

— постоянная

— непереносимая

— переносимая, но тяжелая

— легкая

— невесомая

— прямая

— косвенная

— …

Читатель мог заметить, что некоторые из перечисленных субмодальностей относятся к оценке человеком своей вины как таковой, другие же характеризуют особенности ее переживания и социальной позиции в связи с ней. Теоретически даже из имеющегося списка (а он еще далеко не полон!) можно составить громадное число комбинаций, но практически в жизни любого отдельного человека встречается очень ограниченное число типов испытываемой им вины, и об этом (разумеется) заботятся ведущие его архетипы. Эти специфические сочетания субмодальностей вины формируются обычно довольно рано, то есть в детстве, и практически не меняются в течение всей жизни, хотя, конечно, поводы и адресаты чувства вины могут со временем меняться.

Для одного человека, например, характерна вина средняя, очевидная, требующая каузальной компенсации (временем), легкая и давящая, причем объекты (адресаты) его вины меняются приблизительно раз в пять-десять лет. Для другого характерна вина громадная, смутная, всеобъемлющая, безнадежная, переносимая, но тяжелая и косвенная, и он на ней застревает надолго, но один-два раза в его жизни адресат вины все-таки меняется. Для третьего человека характерно иметь сразу две вины, так сказать, параллельно: одну — хроническую, скромную, постоянную, безнадежную, давнюю, легкую и косвенную, и другую — резкую, угнетающую, большую, кратковременную и не предполагающую компенсации, причем адресат первой вины постоянен (детское переживание), а второй — регулярно раз в год меняется. (Эти обстоятельства, как догадывается читатель, поддерживают ведущие этих людей архетипы.)

И, наконец, последняя в этой главе, но отнюдь не по ее значимости для человека, модальность обиды. Обижаются, по-своему, все люди, так как обида есть не что иное как реакция человека на повреждение его тонкого тела (астрального, ментального и далее — чем выше, тем обиднее), а люди с неповрежденными тонкими телами — это уже совершенные ангелы, и не о них речь в этой книге. Но, с другой стороны, отношение к обиде у разных людей бывает совсем не похожим. Итак, обида бывает:

— сиюминутная

— временная

— длительная

— пустяковая

— малая

— средняя (существенная)

— большая

— всеобъемлющая

— глобальная

— локальная (частная)

— острая

— хроническая (постоянная)

— абстрактная

— конкретная

— вялая

— бурная

— внутренняя

— внешняя (демонстративная)

— несерьезная

— серьезная

— поверхностная

— глубокая

— самоподдерживающаяся (незабываемая)

— медленно забывающаяся

— быстро угасающая

— болезненная

— жгучая

— малоболезненная

— требующая большой мести

— требующая умеренной мести

— не требующая мести

— …

Что бы ни говорили моралисты (исполненные, вероятно, лучших намерений) о вреде обиды, следует признать, что она во многих случаях является мощной энергетической основой для человеческих свершений. И здесь, как обычно, большую роль играют субмодальности, в которых обида переживается: некоторые из них весьма «ядовиты» и ведут в дальнейшем к деструктивным последствиям в психике и судьбе, а некоторые сравнительно «конструктивны», во всяком случае, легче переносятся психикой, и соответствующие переживания могут быть трансформированы в нормальное русло душевной жизни, так что рана на тонком теле успешно заживает или по крайней мере эффективно рубцуется, не причиняя впоследствии человеку чрезмерных страданий и неудобств. Но, конечно, как и в случае других модальностей, ведущие человека архетипы предлагают ему на выбор очень ограниченный набор вариантов переживания обиды, и расширить его иногда означает вырваться из-под власти весьма жестких ограничений, о существовании которых человек ранее даже и не подозревал. Например, большинство людей не позволяют себе ощутить и полностью прочувствовать глубокую, серьезную, острую, временную, болезненную обиду, требующую умеренной мести. А почему бы и нет?