Покушение на зеркало

Убийца

Разбудил ее Арчибальд. Толкнув носом полуоткрытую дверь, деловито процокал когтями по спальне и лизнул свесившуюся с кровати обнаженную руку хозяйки.

Анна дернула плечом, убрала руку под простыню. Но настырный спаниель, явно обрадованный — ага, шевельнулась! — забросил передние лапы на край постели и уже присел было, чтобы вспрыгнуть, да не успел — Анна опередила его, выпятив локоть. Еще не проснувшись как следует, она действовала чисто рефлекторно — дурацкая привычка длинноухого золотистого коккера будить сначала ее, а потом и Машу была неизживаема. А спать с закрытой дверью душно.

Впрочем, Арчи мог принять на себя вину лишь за выходные и праздники, когда хозяйка отсыпалась. В будни он нес службу дневального почти по будильнику, ну разве что на пять-десять минут опережал его дребезжание. Так что мириться с этим следователю Лариной было можно, тем более, если предположить, что когда-то будильник способен и отказать. Да и просто позабудешь завести его вечером.

— Встаю, Арчик, уже встаю…

Сегодня четверг, до воскресенья еще целых три дня… Застилая постель, она поймала себя на том, что в последнее время что-то уж слишком ценит свои выходные. До обещанного в сентябре отпуска, если, конечно, дадут, осталось совсем пустяк, можно и потерпеть, как ни устала. В этом году — как никогда.

Возраст?.. Тридцать один, четвертый десяток… Многовато для иллюзий насчет чего-то личного, но совсем немного, если считать служебные ступеньки. Через год-полтора дадут капитана, а майором станет, небось, когда седину придется закрашивать. Слава Богу, что она блондинка, высветлилась и хоть бы хны.

Она накинула на ночную рубашку халатик и пошла в ванную. Критически щурясь на себя в зеркале, отметила не без удовлетворения, что крем, купленный для нее Ираидой в областном центре, и в самом деле хорош — сухость кожи на лбу и надбровьях уже совсем не та, что неделю назад. А если опять пустить от висков локоны, то ведь будет бабеночка и ничего!.. Нос чуть маловат да и губы, скажем прямо, могли быть посочнее, не рот, а куриная гузка. Но ведь все же глаз-то мужики еще кладут на нее! Даже зеленые лейтенанты, чего уж и говорить о солидных женатиках с двумя просветами… Еще не вечер, Анна!.. Только вот на кой тебе это все?.. Ведь куда спокойней живется сейчас, чем раньше, до развода с этим неудалым поддавальщиком. «Муж!» До сих пор в капитанах ходит, горе луковое… Вот уж действительно в худшем смысле типовой мент, а никакой к черту не следователь…

Арчибальду не удалось оторвать от подушки Машу: у нее первые в жизни каникулы, валяется в постели до десяти. Спит с книжкой под подушкой. Вчера легла, кажется, с «Мойдодыром», счастливая до невозможности, что наконец-то читает сама, без мамы и бабушки.

— Не опаздываешь? — донеслось из кухни.

— Нет, мам, в самый раз!

Кажется, опять яичница с помидорами? Годится. Только бы успеть самой заварить кофе, мамина жиденькая бурда уже поперек горла. «На твоей работе надо беречь сердце»… Да уж, этим сбережешь… Лишнюю ложечку зерен в кофемолке Вера Петровна всерьез считает угрозой для дочкиного здоровья. Знать бы ей, сколько чашек растворимого Анна поглощает за день на работе…

— Ты слышала областные известия, когда умывалась? Нет? А я ведь специально на полную громкость включила. Ничего не слышала?

— М-м… — мотнула головой Анна, принимаясь за яичницу. — А что такое случилось?

— Алюминиевая мафия… — значительно произнесла Вера Петровна, сокрушенно тряхнув пегим узелком на макушке. — Нет, кажется, дюралюминиевая…

Анна фыркнула, мать обидчиво поджала губы.

— Мил-ли-ар-ды расхитили! Это не твои киосочные воришки.

Вера Петровна не скрывала от дочери своей убежденности, что та способна на куда более великие дела, чем ковыряние в скучном уголовном мусоре районного масштаба. Большая любительница детективных романов правда, классики уровня Сименона и Агаты Кристи, а не сегодняшней мясницкой — она живо интересовалась всяким новым делом, которое открывала следователь райотдела милиции Ларина, и очень быстро утрачивала к нему всякий интерес, разочаровавшись в его незначительности.

— Так вот, — с энтузиазмом продолжала Вера Петровна, — дело уже закончено следствием и передается в суд. Вскрылось такое, что ой-ой!.. Представляешь, Анютка, через подставных лиц — между прочим кавказской национальности — московские фирмачи якобы поставляли нам в Самару алюминий… Или дюралюминий?.. В общем, поставляли куда меньше, чем было в документах, а наши заводские оформляли…

Анна не слушала. Время от времени угукая и кивая, чтоб не обидеть мать, она с тоской думала о том, что сегодня ей воленс-неволенс придется-таки заниматься делом этого странноватого бомжа Сидорова. Три дня она не вызывала его на допросы, ждала более подробной информации. Ответ из Магаданской области на запрос по месту рождения «Сидорова Ивана Петровича» придет наверняка не скоро, да и вряд ли подозреваемый сказал о себе правду. И хотя вчера вечером пришло сообщение из информцентра о том, что в криминальных картотеках оттиски его пальцев не зарегистрированы, Анна была — пусть без достаточных оснований — убеждена, что бритоголовый бродяга, играющий под дурачка, потреплет ей нервы изрядно.

По дороге в райотдел она думала уже о другом, более приятном. О том, что послезавтра, если не случится никаких ЧП, они с Ираидой все-таки выберутся на шашлыки к Турищевым, самой, пожалуй, симпатичной паре среди ее и Иркиных друзей. Дача у них рядышком, в одной остановке, если на электричке, но вроде бы они собирались туда на своей «Волге». Возможно, и подвезут, надо только спросить у Иры, чем ей войти в долю. Хоть и в гости зовут, а на халяву неудобно. Интересно, кого они еще позовут на свой уик-энд? Анна готова была головой поручиться, что там будет кто-нибудь из неженатых мужичков. Может, даже из города. Ираида не пропустит шанса свести закадычную подружку с очередным кандидатом в женихи. Сама-то она даже и не помышляла когда-либо выйти замуж. «Разве что борец сумо — знаешь, такие пузатые гиганты? — мне будет под пару, — весело острила она. — Да только где, скажи, у нас в Кинеле такие японцы?» Острить острила, но Анна-то знала, насколько весело этой чудесной, добрейшей, преданной друзьям женщине, ее ровеснице и бывшей однокласснице. Но тогда, в школе, Ира на что-то надеялась, мечтала когда-нибудь встретить принца, которому будет наплевать на ее габариты, потому что сумеет почувствовать в ней прекрасную душу и пылкое сердце. Так давно это было…

Когда любимая подружка разводилась со своим Лариным, Ираида настояла на том, чтобы Аня оставила фамилию мужа. «Не цепляйся ты за свою Мухортову, смешно даже! Анна Ларина — это же звучит! На фамилию порой обращают внимание раньше, потом уж на самого человека», — убеждала она Анну, которой было противно все, что связано было со скупердяистым алкашом надо же такое сочетание! — отравившем ей почти пять первых послеуниверситетских лет. Четыре года как они в разводе, но только полтора года она более или менее спокойна — снова женился, супружница на сносях и к Анне с Машенькой по пьянке уже не пристает.

Даже по телефону.

— Анна Сергеевна, тебя Михалычев спрашивал! — поздоровавшись, тотчас сообщил ей Сергей Жуколев, следователь, с которым она в связи с ремонтом на втором этаже уже почти неделю делила кабинет. — Сдается мне, что насчет магазина в Язовке. Сроки жмут, да?

Круглоголовый и огненно-рыжий — ну, просто солнышко! — лейтенантик-первогодок сочувственно чмокнул. Он с восхищением относился к способности своего старшего коллеги в юбке не только с полным хладнокровием реагировать на проявления начальственного недовольства, но и уметь настоять на своем, не страшась осложнений.

— Жмут, Сережа, жмут, — поморщилась Ларина, усаживаясь за стол. Потянулась к сейфу, открыла, достала разбухшую папку — тесемки еле сходились. Пустячное дело, но когда их, этих пустячных, висит на тебе чуть не дюжина, попробуй уложись. Может, и права мама — стоит ли гробить лучшие годы, а точней — остатки молодости на тусклую бытовуху, на раскуроченные киоски, домашние мордобои и украденные с чьей-то там дачи магнитофоны?..

И все-таки зачем она понадобилась с утра пораньше майору Михалычеву? До сего дня Анна не обменялась и десятком слов с новым заместителем начальника райотдела, перешедшим к ним из линейной милиции. Но антипатию к нему уже успела ощутить всей кожей. Достаточно было двух оперативных совещаний.

«Убежденный силовик и карьерист», — записала она в своем мозгу характеристику, согласуясь с которой и будет теперь относиться к майору Михалычеву. Это предвещало почти неизбежные конфликты, Анна Ларина не терпела давления ни сверху, ни сбоку.

Звякнул телефон. Сережа не глядя поднял трубку.

— Да, пришла, товарищ майор! С делом на Сидорова? Сейчас будет!

— Ты уверен? — едко спросила Анна. — Сейчас или не сейчас, ты уж позволь мне самой решать.

Сказала так, для острастки… Достав тонюсенькую картонную папочку, захлопнула сейф и вышла из кабинета.

…Вернулась Ларина примерно через четверть часа с пылающими пятнами на щеках.

Сергей не осмелился спросить, что было там, на «малом ковре», побоялся нарваться на резкость. Анна заговорила сама. Ей просто необходимо было сейчас разрядиться, выпустить злой пар.

— Представляешь, Сережа, чего он от меня хочет? Переквалифицировать дело.

Вернее, по существу закрыть. Никакого убийства, ограничиться розыском. В общем, «ушел из дома»… Тем более, что заявление сделано не родственниками, а какой-то чумной соседкой. Уехал и уехал… А вот если труп найдется со следами насилия, тогда прокуратура будет заниматься, а не мы. Сплавим втихаря — и никаких забот. Посадили хитрожопое дерьмо на нашу голову…

Сергей хрюкнул и покрутил головой: ай да ну, о начальстве так!

— А кто он такой, Анна Сергеевна, этот пропавший?

— Какой-то известный… Член Союза писателей… Не слыхала, не читала. Их, этих членов, Сережа, в СССР было десять тысяч, а скольких мы знали?

Десяток-другой. Читаю сейчас его дневник, зацепки ищу.

— А как его фамилия?

— Ходоров. Феликс Ходоров. Может, псевдоним, не знаю.

Жуколев со стуком опустил руки на стол. Веснушчатое лицо порозовело, зрачки расширились.

— Да ты что, Анна Сергеевна! Ходоров?! Так это же… — Молоденький лейтенант не находил слов. — Да я же с детства им зачитывался! «Длинное облако»!.. Это ж такой классный роман! И приключения там, и всякое… Сам Ходоров, надо же!

Он был в восторге от того, что прикоснулся наконец к иным мирам.

— Ладно, кончай с восторгами, — неохотно оборвала его Ларина. — Тем хуже, если такой знаменитый. — Она сняла параллельную трубку, набрала номер дежурного.

— Ленчик, где-то должен быть этот чертов Саврасов, не знаешь? Увидишь, скажи, чтоб срочно ко мне. Нет, ты уж лучше поищи, очень надо.

— Ишь, переквалифицировать!.. — сказала она зло, кладя трубку на рычаг. — Наложил в штаны, боится, что не раскрою. А про Ходорова и генерал спросить может, вот чего он трусит. Черта тебе лысого!

— А что ты ему сказала, если не секрет?

— То и сказала: да пошел ты!.. Не так, конечно, но в принципе… Сказала, что раскручу, если уж начала. Там явно мокрухой пахнет… «Ушел и ушел», — передразнила она и сжала накрашенные губы, отчего и без того маленький рот ее превратился в красную точку. — Ничего, кого-нибудь найдем. И не кого-нибудь, а кого следует!

— Эх, хорошо, если б и в самом деле это был твой бомж! — мечтательно произнес Сергей.

Он от души болел за коллегу, цинизм начальства еще коробил его.

— Этот Иванов-Сидоров? — Анна пожала плечами и раскрыла тоненькую папку. — Что ж, даже очень вероятно. Будем посмотреть.

Скрипнула дверь.

— Извини, Аня, что задержался, — с порога проговорил невысокий черноволосый крепыш с погонами капитана милиции. — Привет, Серега! Я ведь из Тургаевки вчера последней электричкой успел, у «козлика» нашего опять с электропроводкой что-то…

— Есть что новенькое? — быстро перебила Ларина, указывая уполномоченному уголовного розыска Виктору Саврасову на свободный стул.

— Можно считать, что да, есть… Хотя… Если посмотреть с одной стороны, то есть… А если с другой…

— Выкладывай, не тяни кота за хвост! Не томи бедную женщину!

— Есть не томить бедную девушку! — Саврасов снял фуражку и стер ладонью со лба бисеринки пота. — Значится, так… — Он щелкнул застежками обтершегося на закругленных углах дешевенького кейса и шлепнул стопкой исписанных бумажек по столу. — На сегодня ситуация у нас такая… Да, в записках-то термосных ничего интересного? Пока нет? Тогда слушай…

Капитан милиции Виктор Саврасов, старший оперуполномоченный уголовного розыска Кинельского РОВД, сделал и в самом деле немало. Старался. И потому, что халтурить, работая со следователем Лариной, было опасно: у оперов и участковых района репутацию она имела самую скверную — не только въедливая придира, но и полудурошная перестраховщица, заставлявшая даже тогда, когда все яснее ясного, трижды и четырежды перепроверять очевидные факты да еще письменно подтверждать всякое сыщицкое слово. И еще потому проявил он далеко не всегда свойственное ему усердие, что очень хотел угодить молодой женщине, на которую как неисправимый бабник имел определенные виды. Исправлять Саврасова тщетно пытались обе его бывшие жены — каждая по-своему, но одинаково безуспешно.

Последняя его супруга, в отличие от предшественницы, сотрясавшей маленький городок шумными скандалами и демонстративными уходами из дома, пыталась бороться с мужниным непостоянством той же монетой — напропалую флиртовала с командированными в Кинель эмвэдэшниками, а однажды даже увязалась за одним из инспектирующих в областной центр. Кончилось тем, что ее просто уволили из органов — она работала инспектором по несовершеннолетним, а Саврасову, тотчас подавшему на развод, даже посочувствовали. Хотя всем было ясно, как божий день, что именно его неистовый кобеляж довел бедняжку Марью Петровну до столь драматической крайности.

Облизываясь на стройненькую белокурую следовательницу, Виктор Иванович Саврасов навряд ли имел серьезные намерения матримониального свойства. Он априори знал, что с Анной Лариной семейной жизни не будет хотя бы уже и потому, что прощать блудни она не станет даже по минимуму. Эта общительная, веселая, острая на язык бабеночка обладала мгновенной и крайне жесткой реакцией на любое, пусть и шутейное проявление того, что она презрительно называла «пошлянкой». Виктор Иванович опасался ее. Однако перспектива работать вместе по делу, а значит — возможно, бывать вместе в командировках, жить в одной гостинице, а того глядишь — в одной избе… Да с устатку расслабиться вечерком за бутылочкой «Расторопши», посмешить анекдотцами до полуночи… А там, глядищь… М-да… Но чтобы такое стало реальностью, не следовало злить старшего лейтенанта милиции Ларину, а напротив, постараться заслужить ее благосклонность ударным сыщицким трудом. Тогда и шансов будет побольше отпраздновать при случае вместе свои производственные успехи.

Пока что загадывать о том, то есть об успехах, не приходилось, поскольку труп убитого писателя Ходорова — вернее, возможно убитого — обнаружить Саврасову не удалось. В течение двух дней после его загадочного исчезновения тургаевские подростки под непосредственным руководством участкового Соколова на двух весельных лодках тралили шестами с толстенной леской и сомовым крючком на конце дно старицы Малой Кинельки, но ничего, кроме размокших топляков, зиловского колеса с помятым ободом и проржавевшей загогулины, бывшей некогда частью чего-то геодезического, найти на заиленном дне старицы не удалось. На том поиски тела прекратили — проверить, нет ли его в водах быстротекущего и широкого Кинеля, не было материально-технических возможностей, то есть денег на бензин для моторок, водолаза и оплату поисковых работ. Тем более, не было никакой уверенности, что течение не снесло труп убитого, если он, конечно, утоплен, аж в саму матушку Волгу.

Но в том, что он когда-нибудь найдется именно в воде, у старшего оперуполномоченного Саврасова сомнений не было. Только слепой не заметил бы следов волочения какого-то тяжелого предмета от порога дома Сазоновой до берега старицы. На протяжении примерно ста пятидесяти метров отчетливо видна была полуметровая в ширину полоса, оставленная то ли мешком, то ли большим баулом из толстой синтетической плетенки — излюбленной тары челноков и барахольных торговцев. Об этом свидетельствовали оборванные пластмассовые нити, обнаруженные на вылезшем из стареньких ворот гвозде и в щели на коряге близ самой старицы. Да и на асфальте проходящей сразу за селом трассы, которую преступнику пришлось пересечь, нетрудно было различить широкую эту полосу, прочерченную дорожками от жесткого плетения. Пропавшая и в тот же самый день найденная почти у слияния старицы с Кинелем лодка дачника-пенсионера Костромина была еще одним доказательством того, что убийца (или похититель?) Ходорова постарался ночью отвезти его (а скорее всего труп) как можно дальше от Тургаевки, чтобы предельно затруднить его поиски. Утопив свою жертву, преступник выбрался на берег далеко за селом и, никем не замеченный, скрылся.

Скорее всего, воспользовался первой электричкой, хотя не исключено, что его подвез какой-нибудь проезжавший по трассе левак.

Все это стало ясно капитану Саврасову уже к вечеру первого дня. Весь следующий ушел на опрос населения Тургаевки — словесный портрет, а затем и фоторобот незнакомца, увиденного пенсионеркой Викуловой во дворе соседки, был готов уже утром. Однако ни в селе, ни в соседней Язовке, ни близ переездов и домиков путейцев человека с такой внешностью или хотя бы приблизительно на него похожего не приметил никто. Что было по меньшей мере странным. Если Викулова видела его во дворе между двадцатью двумя и двадцатью тремя часами, то, значит, в тот вечер он уже какое-то время был в Тургаевке. А поскольку летом темнеет поздно, пробраться в село, а потом и в чей-то дом абсолютно никем не замеченным было практически невозможно. Или почти невозможно. Или, скажем так: маловероятно. Хотя, конечно, могло и повезти, в жизни бывает, конечно, всякое.

В сыщицкой практике Саврасова случались еще и не такие загадки.

И все же… Откуда он, с неба упал, что ли?.. Саврасов не поленился смотаться на мотоцикле участкового на соседнюю станцию, но кассирша заявила, что билета кому-либо похожему на этого типа наверняка не продавала. То же сказала, что и ее тургаевская коллега. Вернувшись в райцентр, капитан Саврасов опросил все смены кассирш и дежурных по вокзалу, но с тем же нулевым эффектом. А потом его осенило: вовсе не обязательно искать его на станциях, которые между Тургаевкой и областным центром, куда, по логике, должен был удрать убийца. А если он проехал за Тургаевку, скажем, в Кротовку? А уже оттуда — на электричке в город? Или — дальше, в сторону Оренбурга, до Похвистнева? И дальше, и дальше…

Он попал в точку! Угадал: молоденькая кассирша на станции Кротовка сразу узнала даже на приблизительном фотороботе неприятного типа, которому она продала билет до областного центра. Вспомнить было легко: он был единственным пассажиром самой первой электрички, проходившей Кротовку в пять одиннадцать утра.

А как он добрался ночью до Кротовки? Не пешком же — от Тургаевки километров пятнадцать, до вокзала — все шестнадцать с половиной. Ясное дело, кто-то его подвез. Саврасову выяснить это не составило труда. Там же, в Кротовке, на местной автобазе ему указали на водителя, который с напарником в ту ночь возвращался порожняком из райцентра. Тот не стал отнекиваться и, взглянув на карточку фоторобота, признался, что да, подвозил такого человека. Не побоялся взять его ночью, потому что ехал в кабине не один. Голоснувшего мужичка посадил в кузов. Деньги взял с него сразу, всего-навсего пятерку.

Итак, все стало на свои места. Некто, предположительно убивший писателя Ходорова в ночь на 23-е июля, утопив в старице Малой Кинельки труп и добравшись до Кротовки, 24-го рано утром на электричке отбыл оттуда в областной центр. В линейном отделе никаких сведений о появлении его на вокзале не оказалось. Гипотетическому убийце легко было раствориться в толпе высадившихся пассажиров, внимания милиции он к себе не привлек, поскольку ориентировка на него поступила из Кинеля лишь к концу дня.

След неизвестного затерялся. Но, как оказалось, ненадолго. Неделя, прошедшая с момента начала поиска и до задержания подозреваемого имярек, ушла у Саврасова на отработку еще двух версий происшедшего в Тургаевке, выдвинутых следователем Лариной. Версий, на взгляд Виктора, нелепых, с нулевой вероятностью. Тем не менее, понимая, что добросовестный следователь обязан проверять любую, оперуполномоченный занимался ими с не меньшей старательностью. Одна из этих диких версий строилась на предположении, что убийцей был сам Ходоров, а его жертвой — неизвестный, замеченный Викуловой. Застав в комнате вора, писатель вступил с ним в борьбу и нанес ему повреждения, повлекшие смерть. Испугавшись содеянного, Ходоров утопил труп и скрылся. Другая версия предполагала, что писатель спокойнехонько, не говоря о том хозяйке, решил съездить домой, в город, к знакомым или родным, а кровавая драка произошла в его отсутствие.

Ведь нельзя с уверенностью утверждать, что тот неизвестный был один, пришельцев могло быть и двое, и четверо.

Первую версию — убийца сам Ходоров — по сути опровергла справка из поликлиники, к которой был прикреплен писатель, переданная по телефону в ответ на запрос о группе его крови. Оказалась она совсем не редкой, одной из самых распространенных групп — II A, резус положительный. Именно эту группу определил кинельский судмедэксперт, исследуя соскобы пятен в доме Сазоновой.

Так что кровь хлестала из одного человека, хотя, впрочем, нельзя было исключить, что и у нападавшего могла быть та же группа. Но, учитывая степень невероятности версии «Ходоров-убийца», такое совпадение было бы совсем уж сказочным. Лопнула же эта версия после того, как был задержан Сидоров: прослеженные от дома к старице следы дешевых, совсем почти что не ношенных кедов совпали по размеру и рифлению подошвы с его обувью. Но что там обувь!..

Отпечатки его пальцев были прямым доказательством присутствия в доме именно этого человека, назвавшегося при задержании Сидоровым, а потом, на первом допросе, Ивановым. Их было на удивление мало — один с внутренней стороны табурета, еще два — на дверце платяного шкафа и спинке железной кровати. Все остальные, как показал осмотр места происшествия, были, видимо, тщательно вытерты — дверные ручки, стол, наспех зарытый в огороде топор, щеколда калитки, которую непременно должен был отодвинуть преступник, были в смысле отпечатков стерильно чисты. Зато на зазубринках топора удалось выявить микроследы крови все той же группы II A. Как и на краешке рукава застиранной клетчатой рубашки самого Сидорова.

Были, впрочем, обнаружены и два других отпечатка пальцев. Под горлышком графина с водой и очень слабенький — на подоконнике. Сомнений в том, что они принадлежали Ходорову, у Лариной не было. Однако и официально утверждать, что это так, следователь права не имела, поскольку дактилоскопических данных на Ф.

М. Ходорова в милицейских картотеках не оказалось. Да и быть, разумеется, не могло: к уголовному преследованию он не привлекался никогда, а поголовный дактилоучет в России, к глубокому сожалению криминалистов, пока не ведется.

Но для Лариной гораздо важней были отпечатки, идентифицированные с папиллярными спиральками на кончиках пальцев задержанного Иванова-Сидорова.

Это уже серьезные улики. Синяя дорожная сумка, опознанная хозяйкой дома Сазоновой как вещь, бывшая в руках писателя при его заселении и оказавшаяся при задержании у Сидорова, стала веским вещественным доказательством того, что эти люди были в контакте. По крайней мере, в определенном месте их пути пересеклись.

Поручив Саврасову выяснить в областном центре о Ходорове все, что может быть полезным для расследования дела, следователь Ларина позвонила в Тургаевку и договорилась с участковым Соколовом, чтобы тот привез в Кинельский РОВД в четверг, примерно к полудню, пенсионерку Викулову — ту самую соседку, которая вечером 23-го видела во дворе у Сазоновой незнакомого мужчину. Сегодня как раз четверг, день, на который она назначила опознание. До полудня еще два с половиной часа, времени вполне достаточно, чтобы обсудить с Саврасовым собранную в городе информацию и продумать план намеченного на сегодня второго, очень важного допроса этого Сидорова-Иванова. И этот протокол допроса — уже не просто задержанного, а подозреваемого — она со злорадным удовлетворением положит в конце рабочего дня на стол своему весьма хитромудрому начальству.

— Излагай, Виктор, только по сути, не растекайся.

Саврасов наморщил мясистый нос, хмыкнул.

— Можешь, Анюта, версию с отъездом закрывать. С чистой совестью. Никуда Ходоров не уезжал и не собирался уезжать. Ему было не до путешествий, знаешь ли.

Анна 0нетерпеливо вздернула подбородок. Прихлопнула ладонью бумажную стопку.

— Не тяни! Что у тебя здесь? Нет, просмотрю потом. Рассказывай.

— Сначала я двинул в Союз писателей. Симпатичный особнячок на Самарской, культурненько, тихо, прохладно. И — никого, кроме уборщицы и секретарши… А может, бухгалтерша или делопроизводитель, пожилая такая женщина… А писателей этих самых и духу нет, ни начальников, ни рядовых. Во работенка!.. Я в девять заявился, а они только к двенадцати появляются. Да и то не каждый день, как я понял эту…

— Саврасов! — в голосе Анны пробилось раздражение. — По делу!

— По делу. Ходоров в Союзе писателей не появлялся, считай, месяца три-четыре.

Взял у этой служительницы его адреса — домашний и рабочий, он в издательстве что-то там редактирует. Но в Дом печати я позже съездил, сначала — домой. Как раз жену застал, хотела уже уходить. И дочку, лет так двадцати. И еще мужичок один там был…

Саврасов недобро рассмеялся.

— Я так понял, что нашему писателю делать там нечего. Кажись, место его занято. Мужик-то солидный, начальственного вида. Как дома себя держит, вышел голый по пояс, в шлепанцах. «Родственник вы, что ли?» — спрашиваю. А он с женой писательской переглянулся, ручищи на груди скрестил. «Ну, можете считать, родственник. Это, что, важно?» А я…

— Слушай, Виктор Иванович, — сухо перебила Ларина. — Давай-ка я лучше твою писанину просмотрю. Что будет неясно, спрошу.

— Ладно, Анечка, все, все, не буду…

Саврасову ужасно не хотелось уходить, это чувствовалось. Приятно ощущать рядышком женщину, которая тебе желанна, пусть «рядом» — это всего лишь локоть о локоть за казенным столом. Да еще при свидетеле, который только делает вид, что углубился в бумажки, — косится рыжий гад, интересно ему, как же… Не само дело, конечно, а Витины подходцы…

Поняв, что рассердить сейчас Анну — это значит надолго оборвать ниточку интимной доверительности, оперуполномоченный Саврасов сменил тон и предельно лаконично, без лишних подробностей и отступлений рассказал, вернее даже — доложил о результатах своих третьегодняшней и позавчерашней поездок в областной центр и вчерашней — в Тургаевку. В результате получасовой беседы с женой и дочерью Ходорова, в которой живо участвовал и некто Николай Петрович, представившийся как «друг семьи и сосед по даче», выяснилось, что Феликс Михайлович Ходоров не собирался куда-либо уезжать за пределы области, на это не было и намека. Его отсутствие в течение нескольких дней домашних ничуть не обеспокоило — он и раньше, бывало, снимал летом на месяц-полтора комнату или домик в какой-нибудь деревне, чтобы, не отвлекаясь, работать над новой книгой.

Правда, так было, когда его издавали, в последние два года он предпочитал уединяться на даче в Советах, от города час на электричке. Из-за хронического безденежья, только поэтому, ибо к своей даче он безразличен, хотя под нажимом жены иногда и делает там кое-что, в основном поливает. Однако «сосед по даче», который через день ездит в Советы — разгар огородной страды как-никак! — утверждает, что в течение последних двух недель Ходоров там не появлялся. Жена и дочь Ходорова на дачу не ездили давненько, как они выразились, «сейчас не до того». Так что сказать с определенностью, где сейчас Ходоров, они не могут, хотя, если судить по отсутствию пишущей машинки, рабочего кейса, дорожной сумки и зубной щетки, можно с уверенностью предположить, что он что-то где-то пишет, скорее всего в деревне, хотя не исключено, что временно поселился у друзей в пустующей квартире или на даче. Но далеко уехать не мог — единственный его брат не так давно умер в Санкт-Петербурге, с другими родственниками отношений практически не поддерживает, даже не переписывается.

— Я так понял, что для этой семейки он был отрезанный ломоть, — резюмировал Саврасов. — Видела бы ты, какую рожу скорчила дочка, когда я спросил, были ли у него крупные суммы, которые он мог бы взять с собой. А жена аж зашипела, рукой рубанула: «Да какие там суммы!.. Сума!..». И вот что, Анечка, самое любопытное: ни жена, ни дочь даже не поинтересовались, с какой стати я расспрашиваю их о Ходорове. Не то что не забеспокоились, э-ле-мен-тарного любопытства — и того не проявили!.. Я усек и спрашиваю: а не опасался ли он кого-то, не спрятался ли где? Не в курсе ли они, может, Ходорова кто преследовал, угрожал ему? Или какие подозрительные люди на горизонте появлялись? Мать с дочкой переглянулась, губу закусила и не сразу так головой покачала: нет, мол… А девица не смолчала все же, не выдержала. Видела, мол, отца в ресторане с бабенкой, где он бабки взял на угощение — непонятно… Тут «сосед по даче» ввязался: да скажите, говорит, про бандитов, которые приходили и его спрашивали… Тут я уцепился. Но так ничего и не прояснил: описать они этих самых «бандитов» толком не смогли — видели мельком, качки и качки, никаких примет… Я показал им фото нашего Иванова-Сидорова. Вглядывались, плечами пожимали — нет, совсем не похож на тех… Но знаешь, Анна Сергевна, у жены что-то глазки забегали-забегали и задышала чаще. Нет, протокольно подтвердили, что нашего бомжа знать не знали, видеть не видели. Подробности потом прочитаешь…

— А что на работе?

Саврасов пренебрежительно покрутил в воздухе пальцами.

— Тем он тоже до лампочки… Или вроде того. Директор издательства в отпуске, говорил с главным редактором. Нормальный такой мужик, видать, из бывших военных. Сказал, что Ходоров взял большую работу — переделывать какой-то роман заграничный, договорились с ним, что может не приходить на службу — лишь бы в срок все сделал. Аванса не получал, хотя и просил. Но на счету ихнего «Парфенона» сейчас шиш без масла, хотя Ходорову хотели найти, прижало его, кажется, крепко… Но он не идет почему-то, ну и никто его, понятно, не ищет… А по договору получит неплохо. Но это мне было уже как-то ни к чему.

Потом он направил меня к одному шустренькому еврею — Зиновию… Как его там?

Ага, Краснопольскому. Ходоровский закадычный корешок, там же, в Доме печати, работает… Вот он-то единственный, кто забеспокоился. По его словам, нервничал его дружок в последнее время крепко, не только из-за безденежья, а еще в неприятность чуть не влип с одной бабенкой. Не хотел говорить, с какой, мямлил, но я поднажал. С секретаршей районного прокурора, как оказалось. Да если б она была для того только секретаршей!.. Короче, по пьянке она как-то повисла на этом писателе, а прокурор психанул…

— Ты с ним говорил?

— С прокурором? Нет, а зачем? Я с ней говорил. Бабеночка еще та, но говорит, что только раз и видела Ходорова на вечеринке. Ничего не знает, где он и что.

Утверждает, что и в ресторане никогда не бывала. И Сидорова на фото не признала, как и этот, который Зиновий… Да, он тоже подтвердил, что Ходоров, похоже, собирался над рукописью засесть, но не дома у себя там ему вроде бы совсем отбой дали. Предположил, что куда-то в деревню смылся поработать. Или на дачу. Но на дачу я в конце дня съездил, опросил соседей. Не появлялся, говорят, давно. Вот все. То есть ничего интересного. Разве что баба в ресторане и эти самые «бандиты». Но это уже дохлый номер — искать их, не зная примет. Так что, Анюта, версию «уехал» отбрось. В Тургаевке его прирезали, это верняк. Раскручивай своего Сидорова. Кстати, в Тургаевке я вчера наскреб кое-что полюбопытнее, чем в городе.

— А именно?

— В кустах, метрах в тридцати от старицы, наткнулся на следы недавнего костра.

Кто-то что-то жег.

— Жег? Ну и что?

— А то! — Саврасов выудил из кармана форменной рубашки две черные от копоти металлические заклепки. — Джинсовые! От штанов. А Ходоров носил джинсы. Я давай копать угольки. И нашел то, что надо — молнию, или как его там — зиппер.

А еще пошукал — и на золе обнаружил следы тех же кедов, что у Сидорова.

— Странно… — Анна усмехнулась. — Он что же, снял с него штаны, прежде чем утопить? А потом их сжег? Зачем?

— А ты вот и спроси у него сегодня, зачем.

Дверь скрипнула, открывая просунувшуюся в кабинет загорелую физиономию немолодого щекастого блондина со звездочками старшего лейтенанта милиции.

— Соколов?! — Ларина приветливо закивала. — Здравствуй, Семен Семенович!

Привез?

— Так точно! Ничего, что чуть раньше?

— Нормально, Семен Семенович! Сейчас Виктор Иваныч с вами займется, подберет подходящих мужичков.

— Опознание? — Саврасов кивнул. — На какой час?

— Давай через полчасика, ладно? Бабульку-то чайком угостите, у меня здесь печенье, возьми… А я покопаюсь в твоих бумажках. Да и подумать надо…

— Я про Тургаевку тебе не все успел…

— Потом доскажешь, в бумажках твоих есть? Вот и славно… Иди!

Когда дверь за капитаном закрылась, Анна оглянулась на рыженького визави и улыбнулась ему. Почти по-матерински.

— Так-то, Сережа… Ты извини, но я хочу допросить своего бомжа один на один.

Часок у тебя еще есть, посиди, а там… Есть ведь куда сходить, верно?

— Найду… Да я и сам собирался…

— Вот и славно… Не нравится мне что-то этот Сидоров-Иванов.

— А кому нравятся бомжи?! — ухмыльнулся молоденький следователь. Одно слово — отбросы…

Несмотря на порывистость и кажущуюся непредсказуемость поступков, следователь Анна Ларина слыла среди своих занудой и крючкотвором. Ни дефицит времени — а у следователей, волочащих порой по десятку дел, он постоянен, — ни «абсолютная ясность» дела, по мнению коллег, самого заурядного, вроде бытовой драки, ни даже нажим или прямое указание руководства не влияли на дотошность, с какой старший лейтенант милиции Ларина обмозговывала, обсасывала, обнюхивала каждую самую невинную прогалинку, оставленную оперативниками в фактуре их рапортов, донесений, справок, служебных записок и протоколов — неважно, обыска ли, опроса или осмотра места происшествия. Порой она доводила их до белого каления, отправляя заниматься и во второй, и в третий раз тем же самым. И только потому, что была упущена какая-нибудь абсолютно несущественная мелочь, казалось бы, не имеющая никакого отношения к существу дела. Поэтому самоуверенность капитана Саврасова была чисто показной, и факт, что он, вернувшись из областного центра, по своей инициативе, не отдохнув, снова отправился в Тургаевку, говорил о том, что в глубине души он был убежден, что Ларина найдет в его действиях не один огрех. Теперь он подстраховался, но полного спокойствия все-таки не ощущал. А портить отношения с Анечкой ему было ну никак нельзя, Виктор уже настроился на их развитие в менее официальном аспекте.

Очистив стол от всего лишнего, Анна разложила слева от себя свежие бумажки Саврасова, чтобы иметь в поле зрения сразу все, и заставила себя вчитаться заново, как будто впервые, в документы, уже подшитые в дело. Их было совсем немного, но Ларина знала, что любая тощенькая картонная папочка может разбухнуть при случае в толстенные тома. Однако, если верить первому впечатлению, вряд ли дело об исчезновении Ходорова поставит перед следствием тьму сложных задач.

Но это лишь первое впечатление… Каким будет второе, третье?.. Она быстро пробежала глазами протокол осмотра места происшествия, потом перечитала снова, внимательнее, останавливаясь на отдельных строчках. Да, обилие крови на простыне и крае подушки, лужица возле кровати близ изголовья и редкие брызги чуть подальше на полу — все говорит, что нападение было совершено на лежащего в постели человека, возможно, спящего. Вряд ли он успел подняться со своего последнего ложа: следы крови в других концах комнаты не обнаружены. Только размазанный кровавый след волокнистого мешка с грузом от кровати до двери и дальше, за порог. Вывод: сопротивление жертва не оказала, каких-либо следов схватки нет. Ничего нового, не придерешься. Обо что же вытирал руки убийца?

Ведь он не мог не перемазаться в крови, когда запихивал труп в мешок, а скорее всего — в мягкий баул, поскольку полоса волочения имеет четко обозначенные границы. Видимо, вытирал их об одежду или вторую простыню, которой укрывался спящий и которую потом преступник сжег или утопил в той же таре… Так, так…

Список вещей Ходорова, обнаруженных в шкафу и возле кровати. Рубашки, бельишко, кроссовки, летние брюки и летние же туфли… Нет, интересней другой список — тот, что составлен со слов хозяйки… Сопоставим еще раз: не хватает пишущей машинки, синей сумки… «Жынцов» — так она, кажется, сказала? Джинсов и джинсовой куртки, фирму, понятно, она не знает. Нет ни денег, ни документов, ни вообще каких бы то ни было бумаг… Вот это как раз очень странно: по словам Сазоновой, ее жилец «дотемна стрекотал на машинке». Показания Ирины Скобелевой: поселился в Тургаевке, чтобы писать новую книгу… Где же рукопись, хотя бы сколько-то страничек? Что, сжег ее, как Гоголь? В этот же день? Если раньше, то чего же тогда не уехал, продолжал торчать в сонной глуши? Неужели предполагаемый убийца покусился на его сочинения? Тем более, этот бомж Сидоров?.. Анна усмехнулась: в кино, в романах Хмелевской такое возможно. Но в жизни?.. В задрипанном Кинеле совершено убийство с целью похищения таинственной рукописи?.. Бред.

Ларина быстро просмотрела бумаги, составленные для нее Саврасовым, и отложила в сторону стопочкой те, что касались непосредственно писателя Феликса Ходорова. Ими она займется позже — сейчас надо думать только о предстоящем допросе подозреваемого Сидорова. С ним пока что далеко не все ясно. Саврасов проследил его путь в ночь на 23-е июля от дома Сазоновой до станции Кротовка.

Но так и не выяснил, как, когда и откуда он прибыл в Тургаевку? Ведь ни одна живая душа не заметила его в тот день! А может, он жил в Тургаевке уже несколько дней? Может, прятался, а 22-го выполз? Узнал о писателе, решил, что тот, конечно, при деньгах — пи-са-тель же!.. Пришел, убил, упаковал — и на лодочке по старице, до быстрой Кинельки. Бултых и концы в воду!..

Это Сидоров-то? — скептически одернула себя Анна. — Вытер отпечатки, сжег запачканные кровью джинсы и ненужную рукопись, утопил тело? Зачем понадобились такие сложности ему, этому пещерному бомжу?.. Хотя настолько ли он и примитивен, каким хочет казаться? Что он никакой не Сидоров, ясно и козе, отрицательный ответ из Магадана на запрос можно прогнозировать стопроцентно.

«Иван Петрович Сидоров»… Никакой фантазии, набившая оскомину воровская издевка над «ментами». Нет уж, не так он и прост. Тот быстрый, мимолетный, но предельно выразительный взгляд, который он бросил на нее на первом допросе, Анна не забыла. Зря она церемонилась с ним. Нажать! Такие считаются только с силой, вежливость следователя расценивают как неуверенность, профессиональную слабость… Сейчас отпирается от всего на свете, а вот как поведет себя, если его опознает Викулова?..

Ларина достала из стола бланк протокола опознания и подняла глаза на Жуколева.

— Сережа, не в службу, а в дружбу… Узнай, как там они, готовы?

— Опознание? — встрепенулся Жуколев и тряхнул медным ежиком. — Сей минут!..

Не прошло и минуты, как он заглянул в кабинет:

— Ждут, Анна Сергеевна! Я сказал, чтобы привели бомжа…

Августовское предполуденное солнце беспощадно пробивает рыженькие, такие совсем-совсем домашние тюлевые занавески, рисуя на линолеуме пола неясный орнамент. В кабинете следователей светло, душновато. Трех внесенных сюда стульев оказалось достаточно, чтобы ощутить в полной мере убогую тесноту казенного помещения, где долгими часами два человека визави ведут вязкую, изнуряющую словесную борьбу, победа и поражение в которой определяют для одного из них — свободу, а то и жизнь, а для другого — всего лишь служебный, порой почти никем и не замеченный успех.

У стены, в шаге от дверей, перешептываются понятые — молодая пара, взятая из очереди в паспортном столе. С любопытством и потаенной опаской они поглядывают то на симпатичную блондинку в серенькой рубашке с погонами, приготовившуюся заполнять протокол, то на четверых мужчин, которые сидят рядком на стульях.

Четвертый стул им уступил рыженький парень, сидевший за столом напротив и тотчас ушедший, когда в комнату ввели и усадили этих четверых. Понятые — это видно по глазам — силятся догадаться, кто же из них преступник, которого сейчас будут опознавать? Двое молоденьких парней, коротко постриженных, очень похожих на новобранцев, мужчина постарше, с пробивающейся сединой в крутых кудрях, и четвертый, еще старше, лопоухий, наголо стриженный, без бровей и ресниц. Он вызывает наименьшую симпатию, и не внешностью, а беспокойным выражением исхудалого лица. Тонкие его губы беззвучно шевелятся, в отличие от своих соседей он не поглядывает по сторонам, а уставился в пол у своих ног, словно старается разглядеть что-то в узорах светотени. «Этот, наверняка этот!» — шепчет на ухо мужу скуластенькая толстушка и смущенно отворачивается под строгим взглядом следователя.

— Можно приступать? — отворяя дверь, спрашивает Саврасов.

На пороге появляется Марья Ефимовна Викулова. Пенсионерка явно робеет, но по всему видно, что довольна значительностью момента. Потому и принарядилась.

Марья Ефимовна внимательно, с видимым напряжением выслушивает все, что говорит ей следователь Ларина, кивает: да, да, да… 22-го июля, около одиннадцати вечера… Да, да, да, она видела во дворе Сазоновой… Кого? Нет ли среди этих четверых того самого или похожего на него человека?.. Она скажет, а ежели он за это ее прибьет?.. Не отпустят? Тогда…

Восемь пар глаз смотрят на взволнованную старушку из Тургаевки. Даже тот неприятный поднял подбородок, правда, после того лишь, как Саврасов тихо, но грозно бормотнул: «Головы вверх!..». Викулова, втянув плечи, бегает взглядом туда-сюда по лицам четверых, но Ларина уже поняла, что свидетельница опознала, причем опознала сразу увиденного ею у соседки во дворе человека, и сейчас тянет время то ли от неиспарившегося еще испуга, то ли из чувства приличия: нельзя ж так сразу, с бухты-барахты… А может, актриса в душе, наслаждается драматичностью роли?

— Вот он… этот! — Викулова оглядывается на следователя, на Саврасова, на понятых и опять тычет почему-то не пальцем, а щепотью в сторону Сидорова. — Он и есть, ей-ей, он…

— Вы хотите сказать, что именно этот человек похож на незнакомца, которого вы видели во дворе Сазоновой в тот вечер?

— Какое там похож! — Викулова стискивает сухие, в пигментных пятнышках пальцы.

— Он и есть! Он!

Понятой обрадованно толкает локтем жену в мягкий бок: ай да мы!..

Ларина исподлобья пристально наблюдает за реакцией Сидорова…

Саврасов поправляет обеими руками поясной ремень, по его лицу заметно, что он удовлетворен произошедшим безмерно: поймал, кого надо…

Трое на стульях переглядываются, уже равнодушно — пора и уходить…

Сидоров опять опускает глаза долу, голова его склоняется еще ниже, чем раньше, зеркалом блестит на солнце проплешинка на макушке…

Но Ларина успевает поймать взглядом то первое, самое важное мгновение, когда в его тусклом, нарочито сонно-равнодушном лице промелькнуло… Что? Что именно?

Как точнее определить это странное выражение запавших глаз, явно неадекватное, как сказал бы психиатр, происходящему, поскольку не отразилось в них ничего естественно ожидаемого — ни страха, ни злости, ни отчаяния, ни возмущения…

Напротив, Анне почудилось, что в них плеснулась радость… Или нет, облегчение — как раз такое, какое должно было охватить подозреваемого, но не опознанного свидетелями преступника. «Что за мазохизм? — промелькнуло в голове у Анны. — Не отправить ли его на судмедэкспертизу?.. Да нет, на психа не похож…»

— Че врешь, бабка! — запоздало и как-то неубедительно хрипит Сидоров и косится на следователя.

— А ну-ка помолчи! — грозно рявкает Саврасов и бьет кулаком себе по ладони.

Ларина бросает на него укоризненный взгляд: не вмешивайся!..

…Оформив протокол опознания и предупредив Саврасова, что допрашивать Сидорова она будет до обеда, максимум через полчаса, Анна отпустила всех, сама отнесла уже не нужные ей стулья в приемную и опять принялась перелистывать дело. Уверенность, с какой Викулова указала на бомжа, укрепила ее в мысли, что именно Сидоров, или Как-Там-Его, впрямую причастен к исчезновению, а скорее всего — убийству писателя Ходорова. Признается ли он в этом сегодня или чуть позже, особого значения не имеет, улики против него пока что представляются неопровержимыми, хотя, конечно, с выводами спешить не стоит. Тем более, что на многие вопросы ответов у нее еще нет. Да и другие, пусть и маловероятные версии происшествия в Тургаевке требуют проверки. Сведения о Ходорове, которые представил ей Саврасов, Анну удовлетворяли мало, видимо, придется-таки ей самой съездить в областной центр. «Все-таки он колун, примитив, — подумала она с сожалением. — Нюх есть, это безусловно, и интуиция, и мозги быстрые, что есть, то есть. А вот как психолог…» Анна рассмеялась: уж очень неподходящим показалось ей это сочетание — «психолог» и «опер Саврасов». Хотя на охоте гончие как раз и незаменимы…

Анна взглянула на часики: до начала допроса еще час семнадцать минут. Так что можно еще маленько читануть откровения этого хлюпика Ходорова. На чем она остановилась-то? Ага, вот здесь: муж, насилуемый собственной женой… «И никуда мне не деться»… Ну и ну. Бедняжечка.