Полезное с прекрасным

13. Mongensis

— Заблудились?

Два друга стоят на перекрестке, со всех сторон желтыми глазами мигают светофоры… Желтый — черный, желтый… И вдруг откуда ни возьмись женщина, как из-под земли выросла рядом с Финценсем и его сумкой. Заговорила с ними — и опять вокруг тишина. Изредка на асфальт падает листок с дерева. И слышишь, как он падает. У деревьев, несмотря на жару, все-таки началась осень, хотя ночь по-летнему теплая. Женщина молода. На ней яркая, броская блузка — золотого цвета, с блестками у выреза, на рукавах и внизу. Блузка ей идет, в тон с цветом волос, рассеянно думает Фиат. Он рад ее появлению, хотя должно быть наоборот.

— Может, вам нужна помощь? Ищете кого-то? Адрес есть?

Финценс окидывает ее строгим взглядом, как будто перед ним туристка, громко заговорившая в кафедральном соборе. У нее много вещей: за спиной рюкзак, с виду тяжелый, и две больших сумки, обе с очень длинными ручками. Наверное, когда она идет, сумки шаркают по земле. Она высокого роста, но сумки такие здоровенные, что женщина кажется миниатюрной. Блузка золотая, а темные брюки самые простецкие.

И чего она сейчас, ночью, таскает с собой эти котомки? Может, работает в ночную смену? Вагоновожатая? Сменщица с бензоколонки?

— Я живу здесь неподалеку, — говорит она. Хорошо знаю район, могу вам помочь.

— Мы тоже неподалеку живем, а сейчас, так сказать, идем домой. Район мы тоже хорошо знаем.

— Вот оно что. Мне-то показалось, таксист высадил вас, хотя вам не хотелось выходить.

— Нет-нет. Спасибо вам за отзывчивость. Но никакой помощи не требуется. Все в порядке.

Финценс, дернув подбородком, показывает Фиату, мол, хватит стоять тут как в витрине, и сообразив, куда идти, делает несколько решительных шагов. Женщина не отступает:

— Вы можете доехать на ночном автобусе. Расписание знаете? Остановка на этой улице, метров двести отсюда.

И чем настырней безмолвные призывы Финценса уйти, наконец, с перекрестка, тем упрямей игнорирует Фиат его мимику. Он видит только симпатичную женщину, которая хочет им помочь.

Фиат спешит поддержать разговор:

— Мой друг любит пешие прогулки. Это он попросил таксиста высадить нас тут. В машине ему стало душно.

— Вот оно что. — Она ставит на землю свои сумки и смотрит в лицо Фиата. — А мне показалось, что он выкинул вас из машины. — Она вздергивает бровь. Брови у нее уголками, отмечает про себя Фиат, от этого даже как-то не по себе, можно подумать — наклеенные. Словно желая доказать обратное, она крепко потирает лоб ладонью. При подобном обращении фальшивые брови отклеились бы… А глаза серые. Она видит меня насквозь, думает Фиат, и ему это приятно.

— Сударыня! — Финценс шутливо кланяется. — Не смеем дольше вас задерживать. — Подойдя к Фиату сзади, он носком ботинка тюкает того по пяткам. По одной, по другой.

— Ладно. Ну, всего доброго. — Подхватив свои сумки, она легким шагом уходит прочь. Но, почти скрывшись за углом пятиэтажного дома, еще раз оглядывается и даже ухитряется помахать, плавно вскинув руку, — кажется, просто качнулась на ветру ветка дерева, и взмах обернулся приветливым жестом лишь потому, что в эту минуту два человека шли мимо…

— Вау! — Фиат полон эмоций.

— Нашел время пялиться на женщин. Спятил ты, что ли? А вдруг она бы догадалась? Поди знай, может она из этих чокнутых защитников природы, а? От них же теперь проходу не стало, цыпленка не зажаришь на гриле — мигом примчатся со всякими удостоверениями, шум поднимут, и пиши пропало, не отвяжешься. Повиснут на твоей руке, мол, цыпленок тоже хочет жить, пусть он дотянет до своего естественного конца и улетит на свои куриные небеса.

— Не знаю, кто из нас спятил, — обрывает его Фиат. — Всего-то пару слов сказал, из вежливости. Скажи на милость, имею я право, в конце концов, на нормальные человеческие отношения с себе подобными?

— Мы уголовники, отныне мы уголовники. Уголовники не имеют нормальных человеческих прав.

— Что за околесицу ты несешь? У тебя нервы сдают.

Всю дорогу они ссорятся и спорят, заводясь все больше. Каждые четверть часа сумка переходит от одного к другому. Зверек почти не шебуршится, он так долго бросался на стены своей тряпичной тюрьмы, что вконец уморился. Фиат изредка прижимает ладонь к сумке, проверяя, жив ли еще мусанг. Ощутив тепло и дрожь его тельца, отнимает руку. Когда они наконец открывают дверь квартиры, на часах половина шестого, уже светло. Сумка переходила от одного к другому семь раз.