Полезное с прекрасным

21. Stenophylla

— Нет, я еду не отдыхать, — говорит Фиат. — На следующей станции сойду.

Сидящая напротив дама трогает его за колено и спрашивает, не поможет ли он выйти и ей. Конечно, поможет, разумеется, поможет.

— Знаете, все теперь так трудно, нет увлеченности, я не о себе, сама я уже ничего не жду. Энтузиасты нынче большая редкость, даже не помню, когда последний раз мне встретился энтузиаст. Вы энтузиаст?

Фиат поднимает глаза от кризиса — то бишь, от газеты, развернутой у него на коленях, и смотрит на даму. В кризисные времена таким, как мы, везет, думает он. Добро пожаловать, кризис! Кризис — это по мне. Я рад кризису, — думает он.

— К сожалению, нет, — отвечает он даме. — Я плыву по течению.

— Знаете, в газете, которая, я вижу, у вас в руках, опять эта министерша внутренних дел, да, торчит там, в газете в каждой строчке, а если я знаю, что она там, я решительно не могу заставить себя читать газету. У министерши нет сердца, а в министры надо назначать только тех, у кого есть сердце, надо проводить медицинское освидетельствование. Бессердечные министры должны быть априори дисквалифицированы.

У дамы одышка. На ее лице заметен тончайший светлый пушок, над губой — светлые усики. Первые признаки обрастания шерстью, думает Фиат.

Багаж дамы — сумка на колесиках, клетчатая. Проводнику, предложившему закинуть ее сумку на багажную полку, дама сказала, что поставит сумку в проходе, где она никому не помешает.

Дама решила выехать за город, потому как дни стоят чудесные. Потому как в городе у нее больше сил нет от палящего солнца, вот она и едет на озеро, туда, где часто проводила отпуск в молодости. Дама хлопает глазами — точно фотографирует Фиата взглядом, потом отводит взгляд, но не умолкает.

— Я плохо спала, — сообщает она, — всю ночь складывала и выносила пачки газет в мусорный бак, перед отъездом я всегда прибираюсь.

Погода стоит просто невиданная, — думает Фиат, — это всех сбивает с панталыку. Кто может выдержать такую жару?

Он едет в зоопарк, чтобы успокоиться. Нужно понять, в чем дело, почему они не хватились пятнистого мусанга. В последние недели он со все возраставшим беспокойством слушал новости по радио, просматривал газеты (какие попадались, — чтобы не покупать), — хоть бы слово о том, что в зоопарке недосчитались ценного индийского животного! Хоть бы директриса вызвала его для разговора! Тогда у него был бы шанс, — объяснить, почему он не имеет к этой истории ни малейшего отношения, и наверняка он понял бы, насколько его речи убедительны. А так он даже не представляет, что творится в зоопарке. Возможно, на него давно заявили в полицию, и полиция только ждет подходящего момента, чтобы его арестовать. Нужна ясность. Тайный страх, что его могут призвать к ответу, не дает Фиату по-настоящему радоваться наметившимся успехам кофейного бизнеса.

Вот потому-то он сегодня, не поставив Финценса в известность и не спросив его совета, едет в старом знакомом поезде. На душе у него неспокойно, не только от неизвестности — что-то ждет в зоопарке? — но еще и потому, что он впервые после долгого перерыва снова проедет по тем местам, где у него всегда сильно билось сердце, где он из окна вагона запускал в небо бумажных змеев.

Первое свидание с Валентиной ни к чему не привело, разве только яблок он теперь ест куда больше, чем прежде. Но о Валентине он часто думает.

А сейчас думает: жаль, что не взял змея для женщины в поле — просто как-то забыл.

У пожилой дамы трясется подбородок. Но не потому, что она вот-вот расплачется. Она опять трогает Фиата за колено, хочет сообщить нечто важное.

— Вы тоже из тех, кто имеет избирательное право, но не ходит голосовать? — спрашивает она вкрадчиво.

Кивнуть Фиат не решается, сидит молча и смотрит на даму.

— Почему мы разочаровались в избирательной системе? Почему мы не ходим на выборы? Каких-нибудь полвека назад у нас не было выборов, а сегодня мы сыты ими по горло. Пресыщение, всеобщая сытость. Мы замкнулись в себе. Читаем газеты и узнаем из газет, кто победил на выборах. Из-за сытости мы разучились даже ненавидеть.

— Извините… Моя станция, я должен… — говорит Фиат. — А у вас тут пересадка.

— О, простите, простите великодушно! Так, значит, вы должны… Вы ничего не должны! Я хочу сказать… Не хотела надоедать вам… Видно, нервы шалят…

— Пожалуйста, не переживайте, уважаемая, не переживайте. Я обязательно обдумаю все, что вы сказали. — Он пожимает мягкую, покрытую едва заметным пушком руку.